Николь

(Глава восьмая - из повести "Возвращение")

1.
На эту женщину Роман обратил внимание ещё в первый день пребывания в гостинице. Очень привлекательная сероглазая блондинка с каким-то невыразимым обаянием в выражении лица, во взгляде, в улыбке…
Впрочем, улыбнулась она только однажды, и то как-то робко, будто извиняясь за свою бестактность. Здесь не Россия. Здесь не принято разглядывать человека в упор. А о том, чтобы запросто подойти и познакомиться – не может быть и речи. Считается, что только проститутке можно самой подойти к незнакомому мужчине. Леди обязательно должна быть представлена. В такие дорогие и престижные отели «жрицам» доступа нет. По крайней мере, так считается. Да и не выглядит эта женщина, как путана. И всё-таки, хотя и робко, но улыбнулась. Что именно ему предназначалась улыбка, Роман мог ручаться по той простой причине, что в тот раз, впрочем, как и сейчас, в баре никого не было, кроме их двоих  и суетливого толстяка за стойкой. Может, она улыбалась своим мыслям? Ну, нет. Нельзя же быть таким неуверенным в себе. О! Вот и сейчас.
Когда женщина опять улыбнулась, у Романа защемило в груди. И хотя эта дама явно из  очень обеспеченных слоёв, он интуитивно почувствовал, что у неё что-то не так.
В этот раз на ней было нежно лилового цвета платье очень простого фасона, которое выгодно оттеняло её кожу и волосы. Оно её молодило. На первый взгляд женщине было не больше тридцати, но Роман почему-то понял, что это скорее заслуга стилиста и парикмахера. А то, что платье и туфли в тон ему приобретены в самых дорогих бутиках и от самых модных кутюрье – не вызывало сомнений.
Роман где-то слышал, что лиловый и сиреневый – цвета сексуальной неудовлетворённости, но смотрятся, тем не менее, прекрасно. А именно на этой женщине – потрясающе. Из украшений на ней были тоненькие золотые цепочки на шее и левом запястье и золотое усыпанное мелкими бриллиантами кольцо, видимо обручальное. Тоже на левой руке.
«Разведенная? Или католичка?»
Роман слишком увлекся этими размышлениями и забыл об осторожности. Женщина очень смутилась, резко встала со своего места и поспешно покинула бар, как выразились бы в старину на Руси, опустив очи долу. Роман смутился не меньше и, лихорадочно думая как загладить вину, устремился следом.
В коридоре четвёртого этажа, на котором располагался люкс незнакомки, не было ни души. Услышав торопливые шаги за спиной, она остановилась, глубоко, как перед прыжком в воду, вздохнула и, резко обернувшись, выпалила:
– Мистер, вы ведь не француз?
– И даже не американец.
– У вас странное произношение…
– Я русский.
– Но русские здесь обычно не останавливаются… – женщина опять смутилась, – Извините, я не в осуждение. Просто здесь очень дорого, а…
Роман, не дав ей договорить, с жаром произнёс:
– Ради Бога, не извиняйтесь! Это я вас догонял, чтобы извиниться и объяснить причину моей бестактности. Мне показалось, что у вас неприятности или какие-то проблемы? Ещё раз – извините.
– А ведь вы правы.
Женщина улыбнулась, и Роман опять поразился, как улыбка преображает её лицо, делая ещё обаятельней. О ней нельзя сказать, что она писаная красавица; главное в её облике – очарование и обаяние.
– Давайте оставим эти китайские церемонии и просто познакомимся. Я – Николь Форестелл, живу в Штатах. Хотя родилась во Франции – в Нормандии. Кстати, во мне есть частичка русской крови. Моя прабабушка родом из России. Хотя она не совсем русская, вернее – русская еврейка, если так можно сказать… – женщина на мгновенье запнулась и продолжила уже без прежнего энтузиазма, – Говорят, в России очень много антисемитов, вы случайно не из них?
Роман, сразу насупившись, произнёс:
– У нас в России люди разные, как и везде. – И, уже с улыбкой, добавил, – А зовут меня Роман Степанов. И я очень рад знакомству с вами. Это дело надо «обмыть».
– Что обмыть? Как? – не поняла Николь.
– У нас в России так говорят о выпивке в честь знакомства.
– А! – засмеялась Николь, – С удовольствием, только, пожалуйста, не в баре отеля. Он мне уже порядком надоел. Я знаю места много лучше. Но давайте договоримся – плачу я.
– Я же мужчина, – возразил Роман. И с улыбкой добавил, – хотя и русский.
– Вы когда-нибудь простите мне моё бестактное замечание, что русским не по карману этот отель? Кстати, я вам так и не сказала о своих затруднениях. Мы сюда приехали с мужем, но он почти сразу же улетел обратно по срочным делам. Я уже три дня не выхожу из отеля по вечерам. Париж – не тот город, где женщину пустят в приличное заведение без сопровождения. – Женщина пристально посмотрела на собеседника и не без колебания завершила, – Я вам предлагаю стать моим спутником и хорошо заплачу.
– Я не жиголо! – возмутился Роман.
Николь тоже обиделась:
– Да как вы смеете! Я не собираюсь тащить вас в постель, причём здесь, жиголо?! Эскортные услуги – обычная работа. Никаких личных отношений. Извинитесь сейчас же!

2.
Вечер Роман и Николь провели вместе, посетив Гранд-Опера и поужинав в ресторанчике на набережной Сены. Всё было хорошо, но несколько чинно, сохранялась какая-то напряженность в их отношениях. Вернувшись в отель, сразу же разошлись по своим номерам. Но уже на следующий день Николь вернулась к прежней теме, когда они сидели в небольшом уютном кафе на Монмартре.
– Вы понимаете, Роман, что ставите меня в зависимое положение от вас, если будете меня водить по ресторанам за свои деньги? Я – замужняя женщина. У меня есть свои принципы.
– Николь, пожалуйста, поймите и вы меня. Вы мне очень нравитесь. Даже больше, чем очень – я вас люблю.
– Милый мальчик, я даже не стану на вас обижаться. Пожалуйста, не смешите. Вы знаете меня всего несколько часов. Какая любовь! Вам просто вино в голову ударило!
– Этот кисло-сладкий компот?! Это вы меня не смешите.
– Роман, мы с вами вместе только второй день, а уже препираемся, как старые супруги. Так же нельзя. Зачем мне такой эскорт?
– А я к вам не нанимался. Я просто сказал, что люблю вас. Это преступление? А Хемингуэй, кстати, тоже предпочитал не этот розовый сироп, а виски прямо из горлышка. В осаждённом франкистами Мадриде…
Николь добродушно улыбнулась.
– Хотите поразить меня литературными познаниями? Я Хэма не люблю. Точнее сказать, он мне безразличен. Он – позёр. Но причём, бедные львы, слоны и носороги, которых он убил из-за своего позёрства? Кстати, устриц я тоже не люблю. Отвыкла.
– А мне, видимо, и привыкать не стоит. Но зачем тогда я вас сюда привёл?
Николь от души расхохоталась:
– Нет, Роман, это я вас сюда привела. Ну, признайтесь, вы ведь хотели всё это увидеть? Хотели почувствовать себя на какое-то время парижанином – героем романа Хемингуэя или Ремарка, или… кого вы там ещё читали? Я, признаться, не очень большой знаток  литературы. Но я француженка, а вы гость моей страны, моего народа. Вы мой гость. – Николь замолчала, а мужчина не спешил заполнить образовавшуюся паузу. Молчание рядом с ней не было ему в тягость. Да и стадию непринуждённой, почти лихорадочной болтовни взахлеб, неважно на какую тему, – они уже благополучно миновали. Им было уютно вдвоём даже молчать.
– Роман, – продолжила Николь тихим проникновенным голосом, глядя ему в глаза. – Роман, скажи мне, пожалуйста, все русские такие?
– Крэйзи, ты хочешь сказать?
– Нет, что ты! Но, мне кажется, с небольшой сумасшедшинкой всё-таки интереснее жить, веселее.
– Ну, да. Мы, русские, «веселились» весь двадцатый век и, видимо, имеем шансы продолжить, в двадцать первом. Нам всем уже тошно от нашей «весёлости». Я вон уже третий год мотаюсь по белу свету и на одном месте, больше двух-трех месяцев не задерживаюсь. Не могу. Я будто убегаю, а может, наоборот – пытаюсь догнать… но кого? Может быть, самого себя?
Николь как ты не поймешь, что порою одна встреча, один день, а бывает даже миг, могут перевернуть всю дальнейшую жизнь. Однажды я уже встретил женщину и отказался от неё ради сына и жены. Сейчас у меня нет ни жены, ни сына… ни родины, ни флага… Да, какая разница, сколько ты времени с кем-то знаком! Только с тобою я впервые за последние годы почувствовал, что есть человек, ради которого я готов на всё. Человек, без которого мне жизнь не мила. А ты взываешь к моему благоразумию, Твердишь о возрасте, преградах, предлагаешь опомниться…
Николь взяла его за руку.
– Роман, ты мне нравишься. Ты хороший, добрый, и… ты… мягкий. Это и достоинство и недостаток. С тобой хорошо, легко, интересно и… и ненадёжно. С другим, может, скучно, трудно и совсем не интересно. Но он твёрдый, как скала, хоть и бесчувственный, как бревно. На него можно в трудную минуту положиться.
Каждой женщине приходиться выбирать свою долю и судьбу. Свою, и своих детей. Я тебе ничего не обещаю, Роман, у католиков развода нет. Пойдёшь против своих единоверцев, станешь изгоем. Да и перед детьми стыдно – они у меня уже взрослые.
Но я хочу рискнуть, хочу попробовать хоть глоток счастья. Для мужа я давно даже не на третьем плане. А! Что там говорить, хоть день, но наш! Согласен ты на такое?

3.
И всё-таки в Париже Николь чувствовала себя стеснённо. Несмотря на то, что они с Романом старались выбирать развлечения не очень свойственные людям её круга и к тому же съехали из отеля в более тихое место, всё равно оставался риск, встретить кого-то из знакомых. Её, или – не дай Бог! – мужа.
Эту проблему они решили с помощью Мари – парижской кузины Николь, у которой была вилла на южном побережье. Сначала Николь созвонилась с Мари, та связалась с лос-анджелесской конторой Роберта Форестелла-старшего, а уже муж Николь сам попросил родственницу загладить его вину перед супругой – «приютить бедняжку Николь на недельку-другую», чтобы она не скучала до его возвращения. Мари, естественно, «выручила», хотя сама уезжала на десять дней на Таити. В результате, в распоряжении любовников оказалась небольшая, уютная вилла на Лазурном берегу в десяти минутах езды от Вильфранш, курортного местечка недалеко от Ниццы.
Целую неделю они были счастливы, наслаждаясь солнцем и морем, но в ещё большей мере – друг другом. А потом на Николь навалилась какая-то необъяснимая апатия. Она вроде и рада была обществу Романа, улыбалась ему и с готовностью отправлялась вместе с ним на берег, но у него всё время было чувство, что любимая лишь уступает ему, не желая расстраивать. Что в её движениях, словах и жестах присутствует какой-то автоматизм, а сама она где-то далеко, не здесь. Что он целует и обнимает не её, а что-то, схожее с нею обликом, но не сутью. И тогда Роман тоже загрустил. Это было поздним вечером, они сидели на террасе и смотрели на сгущающиеся над морем сумерки. Сидели и молчали.
«Неужели, так быстро у неё всё кончилось?» – С горечью думал Роман.
«Ну, как ему объяснить, что я вся изболелась душой о детях? Что я разрываюсь на части и не могу решиться попросить его, уговорить отпустить меня в Штаты хотя бы на день-два: а вдруг, он не захочет ждать?!» – Терзалась Николь. 
– Как, наверное, здесь здорово отдыхать с детьми! – неожиданно даже для самого себя произнёс Роман.
– О, да! Мы были здесь и с Бобом, и с Чарли, а потом и с младшим – Эдди! Не именно на этой вилле, но здесь, на Ривьере, – Николь, словно вся озарилась неизвестно как пробившимся сюда вопреки всем законам физики лучом закатного солнца, – А ты? То есть вы с женой возили сына на море?
– Нет, – коротко ответил Роман.
– Прости.
– Ничего, – успокоил её Роман и обнял за плечи. – Я часто думаю о нём, но не люблю об этом говорить. Это ты меня прости. Как я не догадался, что тебе, просто не достаёт общения с детьми. Я ведь не имею такой возможности и, наверное, поэтому смирился. Запретил себе даже мечтать на эту тему. А может, потому что черствее тебя?
– Нет-нет, ты не чёрствый! – поспешила возразить Николь, и тут же рассмеялась, – а как я терзалась, боялась тебе признаться, что, даже рядом с тобой мне их недостаёт. Хотя они уже взрослые. Ну, почти. И у них свой мир, своя жизнь…
На следующий день они вернулись в Париж, откуда Николь улетела в Лос-Анджелес.
Роман ждал её возвращения долгих три недели в маленьком пансионате на северной окраине Парижа. Потом опять был праздник на целых десять дней. На этот раз они устроились в горном шале в альпийской деревушке на границе с Италией. И опять  – парижское одиночество. Роман начал тихо ненавидеть этот город, названный «праздником», одним из кумиров его юности. Но не смел, признаться в этом даже Николь. И всё-таки, после очередного их «медового месяца», который в этот раз даже превысил календарный, Роман уговорил перед расставанием Николь, что наймётся матросом на корабль.
Это было уже в Марселе. Там-то он и познакомился с Вулко Драгичем. Что ещё удивительно в «забугорной одиссее» Романа – несмотря на обилие соотечественников и в Канаде, и во Франции, ни с кем из них он близко не сошёлся. То ли земляки попадались не того склада, а может, сам Роман не имел особого к этому стремления. А вот с Вулко! С ним они так быстро сдружились, хотя Николь его приятель не очень пришёлся по сердцу. Но Романа это обстоятельство не слишком занимало, и женщина поняла, что это не тот случай, когда стоит упорствовать. Тем более что встречаться ей с сербом больше не пришлось.
Вот Вулко и устроил ему «протекцию», на сухогруз под либерийским флагом. Капитан и большая часть команды на нём были сербами. Там, на этом судне во время рейса в Турцию за российским металлом, на котором делали успешный бизнес все, кроме самих русских, Роман и узнал о том, что Николь разбилась насмерть в автомобильной катастрофе вместе с младшим сыном.
«Как же его звали?» – мучительно долго не мог вспомнить Роман. Как будто это имело для него какое-то значение. В конце концов, он даже позвонил и спросил у Мари, парижской кузины Николь. Это она сообщила ему о трагедии и, видимо, была посвящена в амурные дела родственницы.
А ещё тогда у Романа была мысль вернуться в Россию. Это было бы логично. Ведь именно Николь была причиной его задержки на пути из Канады домой. Теперь её не стало. Но он снова по какой-то причуде судьбы попал вместе с Вулко к нему на родину – в Боснию. Вернее, тогда ещё – в Югославию, которая вспыхнула, как сухая поленница, и сгорела практически на глазах у Романа. Но это уже другие воспоминания. Это – то, что Роман старался никогда не будить, задвигая подальше, на задворки памяти. Как и свои переживания в первые дни после гибели Николь…