В ночи глухой, во тьме слепой...

Совпадения – первейшие враги истины. 
(Гастон Леру, «Тайна желтой комнаты»)

Не старайтесь познать самого себя, а то вам противно станет.
(Дон-Аминадо) 

                I
«Я ненавижу этих старых похотливых сук. Как она на меня смотрела, эта развратная дрянь! Ее выцветшие, окруженные морщинами гляделки так и прилипали к моей коже. Ее сальный, скользкий взгляд просачивался сквозь мою одежду  и жадно хватал меня за самые интимные части моего тела, возбуждая во мне, против моей воли, грубый, низменный, животный жар. До сих пор я чувствую на себе – и в себе – омерзительные следы ползавших по мне нечистых глаз…

Этой скверны с меня не смоют ни ванна, ни душ. Этого не удалить водой. Не уничтожить ни мылом, ни шампунем, ни гелем… Она осквернила меня до самых глубин. Я теперь противен сам себе. Я должен, должен очиститься. Есть только один способ вернуть себе утраченную чистоту. Только один.

Мысль о предстоящем очищении погнала меня через город. Я задыхался от невыразимого счастья. Вернее сказать, от предвкушения невыразимого счастья. Я торопился. Я почти бежал. Легкая испарина выступила у меня на лбу и верхней губе. Я отлично знал – меня это не портит. Я всегда прекрасен. И это не идет мне на пользу. Потому что я привлекаю внимание. И меня пачкают своим отвратительным желанием старые дряблые суки.

О Боже!  Вот мой путь к утраченной мною чистоте. Маленький живой кусочек чистейшей плоти. Она, эта плоть, еще не знает, что предназначена судьбой для высокой миссии. Она что-то невнятно бормочет и шевелится возле самых кустов. Они зелены и густы. Какое счастье! Я почти плачу от радости.

В моем кармане – длинный витой шнур прекрасного пурпурного цвета. Шелковый, с золотыми кистями. Я бережно достаю его. Вокруг нет ни души. Делаю на шнуре причудливую, оригинальную петлю со скользящим узлом. Легким красивым движением набрасываю ее на нежную шейку… И вместе со своей добычей врываюсь в самую гущу кустов...

Когда использованная мной для очищения плоть уже не шевелится, я отбрасываю ее в сторону. Я счастлив. Я освободился от нечистоты и ухожу. И каждый шаг мой так легок, как будто я ступаю по облакам».

                II

Маленький Железный Феликс беседовал с коллегой о несущественном в коридоре следственного отделения. Одна из дверей открылась. Мимо собеседников проследовала пара, сразу же привлекшая  внимание Маленького Железного Феликса, – невысокий худощавый парень в черном костюме спортивного образца и белых кроссовках в сопровождении вооруженного пистолетом и резиновой дубинкой  милиционера. Руки конвоируемого сковывали наручники.

– Чем же опять провинился перед законом  наш аристократ, краса и гордость российских карманников? – с живым интересом спросил Маленький Железный Феликс (а был он милицейским майором, имел в официальных документах довольно редкое ныне имя Филипп и служил в уголовном розыске) у коллеги.
 
– Неужели не знаешь?! – удивился собеседник. – Ты же обычно всегда в курсе последних событий. А Туза Козырного повязали по подозрению в совершении тех убийств… Ну, ты понимаешь… Той странной серии… Где дети,  подростки… И не только они…

– Да ты что?! – ужаснулся Маленький Железный Феликс. – В прокуратуре у кого-то с головой совсем плохо стало? Ну можно ли работать так непрофессионально! Туз Козырный – серийный убийца! В жизни не слыхивал большей нелепости!

– Это твое личное мнение, – спокойно сказал собеседник Филиппа. – А вот я уверен: если Туз Козырный еще и не признался во всем, что ему инкриминируется, то очень скоро признается…

– Согласен, – мрачно произнес Маленький Железный Феликс. – Хватает у нас высококлассных специалистов по вышибанию чистосердечных признаний.

Он толкнул дверь кабинета, из которого несколько минут назад вывели короля карманников. За столом пускал в потолок струи густого сизого сигаретного дыма знакомый следователь прокуратуры.

Поздоровавшись с ним, Маленький Железный Феликс сказал:

– Страна родная может спать спокойно? Пока ты здесь изобличаешь кровавых убийц?

– А что? – вопросом на вопрос ответил следователь. – Ты с чем-то не согласен? Я правильно истолковал твою кислую мину?

– Ты же не идиот, – сказал маленький Железный Феликс. – И я пока еще не распоследний дебил. Что тебе сделал Туз Козырный? «Галошу» из заднего кармана штанов выкрал?

– Я в карманах презервативов не ношу, – огрызнулся следователь. – У меня, чтоб ты знал, жена очень любопытная. И ради сохранения надлежащей  «погоды в доме», как поется в широко известной песне, я подобные вещи держу в особом месте. Там, где не найдет ни жена, ни карманник, ни даже такой принципиальный деятель, как ты!
 
– И что же у тебя есть против Туза Козырного? – продолжал гнуть свою линию  Маленький Железный Феликс.
 
– Кое-что уже есть.

– Чистосердечное признание?

– Ну, до этого, сам понимаешь, пока еще далеко…

– Еще не все потроха бедолаге отшибли?

– Я, как ты знаешь, рукоприкладством не занимаюсь!

– Естественно. Для этого есть дежурные садисты. С большим опытом, высокой квалификацией  и огромным интересом к этому делу. Зачем же тебе, лицу с высшим юридическим образованием, самому руки марать? Твое дело – бумажки правильно оформить. Ты хоть грамотно пишешь-то? Не филфак ведь заканчивал…

Следователь обиделся.

– Шел бы ты отсюда… Заступник нашелся! Предложи свои услуги программе «Облака»! Будешь по радио оплакивать горькие судьбы невинно потерпевших от российского правосудия!

– Ладно, – примирительно сказал Маленький Железный Феликс. – Не мы такие – жизнь такая. Так что все-таки есть против Туза Козырного?..

– Тебе, так и быть, скажу, – проговорил следователь. –  Чтобы ты не носился с идеей о непричастности этого подонка к той серии убийств. Во-первых, группа крови. Совпадает с группой крови убийцы. Во-вторых, свидетельские показания. Его видели. Понимаешь, видели твоего Туза Козырного! Неподалеку от мест, где были совершены по крайней мере два убийства этой серии. И в то самое время!
 
– И это все?

– Пока да.

– Действительно, это всего лишь кое-что, – протянул Маленький Железный Феликс.

– И еще одно есть, – сказал следователь.

– А именно?

–А то, что со дня нахождения Туза Козырного под стражей эти убийства прекратились. Вот так-то, друг.

– Ну, этому можно найти и другое объяснение, – заявил Маленький Железный Феликс.
 
– Найди. Если не лень.

– Понимаешь, Туз Козырный, конечно, может убить, – сказал Филипп. – Как и всякий человек. В припадке ненависти. Или защищаясь. Или даже из мести. Наш аристократ – человек злопамятный и коварный. Но убивать на сексуальной почве? Это не каждому дано. Далеко не каждому. И, по моему твердому убеждению, не дано и Тузу Козырному.

– А ведь он уже сидел, – сказал следователь.

– И что из этого?

– У «сиженых» очень нередко мозги на сексе поворачиваются…

– На сексе мозги поворачиваются у «опущенных»! – отрезал Маленький Железный Феликс. – А Туз Козырный был в зоне в большом почете. Ты что, не знаешь, что это именно он три года назад на губернаторской тусовке у банкирши бриллиантовое колье с шеи снял? Да так, что ни ее охрана, ни она сама ничего не заметили! Карманник карманнику рознь. Туз Козырный мелочь по карманам никогда не тырил! И за свои выдающиеся заслуги он сидел на нарах, как король на именинах! Нет. Серийный убийца – другой!
 
                III

«Я шел по дорожке, посыпанной тонким и влажным светло-желтым песком. В руке я держал травинку. На ее конце трепетала и сверкала синим и оранжевым огнем дождевая капля. На дорожке позади меня оставался узор моих следов. Он был прекрасен. Потому что на подошвах моих туфель вытиснен прихотливый, но очень гармоничный рисунок.

Шелковая рубашка нежно гладила мои плечи. Светлые горячие солнечные пятна отскакивали от белой ткани.

День, этот июньский день начался чудесно. Я с величайшим удовольствием дышал воздухом, который ночной дождь очистил от дыма и пыли.
 
И тут… Дорожка провела меня мимо кустов… И вывела прямиком на берег реки. Он был покрыт мельчайшим, нежнейшим, чистейшим песком… и… И завален уродами…

Есть ли на свете что-либо более омерзительное, чем человек? Ведь красивые животные – правило, а не исключение. Красивые же люди – редкость необычайная.

Я стоял на месте, как вкопанный, и не в силах был оторвать глаз от копошащейся передо мною мерзости. Вот прошла, колыхая необъятным пузом, тряся бледными дряблыми ляжками, престарелая самка. Вот самка помоложе. Но не менее безобразная. Видела ли она когда-нибудь себя в зеркале? Неужели она думает, что можно показывать чужим глазам эти бесчисленные складки на боках, это оплывшее, как перекисшее дрожжевое тесто, тело?!

А самцы… Лысые. Волосатые. С синюшными ногами. С животами, туго налитыми жиром. С гениталиями, отвисшими до колен… Неужели эти кошмарные существа – в самом прямом родстве с оригиналами  тех чудесных беломраморных или покрытых изумрудной патиной бронзовых фигур, что оставили нам в наследство гении минувших тысячелетий? Или они – гении – солгали нам? Или они всего лишь ваяли свою мечту?! А человечество во все времена было собранием всяческих мерзостей и уродств?..

Солнечный, сияющий день померк для меня. Я чувствовал себя обманутым. Слезы наворачивались мне на глаза. Меня обокрали. Меня бессовестно ограбили! Эти чудовища на прекрасном речном берегу уничтожили мое светлое настроение. Мой дух втоптан в грязь. Да, в грязь. В прокисшую, зловонную  лужу...

Я отвернулся. Я стремительно пошел прочь. На ходу я закрывал глаза и тряс головой, чтобы поскорее выбросить из памяти все безобразие мира, ворвавшееся туда на речном пляже. Мне это не удавалось. Мне хотелось вопить от отчаяния.

Быстро пройдя в глубь парка, я внезапно остановился. Потому что мои бедные глаза как будто омылись родниковой водой. Мои бедные глаза, только что заляпанные грязью из смердящей лужи.
 
Я увидел Амура, позлащенного солнцем. Как солнечный луч, он резвился на ярко-зеленой траве, усыпанной бесчисленными созвездиями одуванчиков.

Им любовался только я…

Я достал из кармана свой прекрасный пурпурный шнур с золотыми кистями. Как это невероятно красиво – пурпурный шелк на бархатистой, золотистой коже! Я чуть не заплакал от острого эстетического переживания.

Амур летел ко мне над зеленой травой. Прямо в раскинутую мной сеть…

Я упился его юной красотой. Его гибкое тело замерло навсегда.  Я был очень благодарен ему. Золотой Амур вернул мне радость бытия, счастье жить в мире. Мой чудесный июньский день продолжался…»
 
                IV

Итак, размышлял Маленький Железный Феликс, почему же с задержанием Туза Козырного убийства этой серии прекратились?

Я исхожу из того, сказал он себе, что король карманников здесь совершенно ни при чем. Значит, это просто случайное совпадение. Истинный убийца мог уехать из города. Мог тяжело заболеть. Мог, наконец, умереть. Своей или не своей смертью. Он много чего мог.

Для начала можно взять такую версию: серийный убийца приказал долго жить около того дня, когда был взят под стражу Туз Козырный. А потому надо бы пробежаться по моргам. Не вспомнят ли их служители каких-либо интересных клиентов? Каких-либо занимательных трупиков?..

В поисках интересного Маленький Железный Феликс провел в моргах чуть ли не целую неделю. Но там только руками разводили – мол, у нас все, как обычно. Как всегда. Несчастные случаи, жертвы дорожно-транспортных происшествий, бытовые трупы, самоубийцы, трупы с бандитских разборок… Ничего выдающегося.

Маленький Железный Феликс даже расстроился. Надувшись на фортуну, он сидел в своей машине возле последнего из обследованных им моргов и барабанил пальцами по дверце.

– Фил, привет! – услышал он вдруг знакомый голос.

На тротуаре стоял его старый приятель Виталий, друг детских игр, загорелый, белозубый, элегантный.

– О,  да тебя не узнать! – живо среагировал Маленький Железный Феликс на неожиданное появление Вита. – Ты цветешь, как майская роза! Ездил отдыхать, да? И далеко?

– В бывшие здравницы бывшего Советского Союза, – весело ответил Вит.

– И не один, естественно?

– А вот ты и ошибся, Шерлок Холмс! Один. Во-первых, кто ездит в Тулу со своим самоваром? А во-вторых, меня давно уже занимало: верна ли прибаутка наших с тобой студенческих лет. Помнишь? «Солнце, воздух, онанизм укрепляют организм. Уменьшают вес людей и расходы на б…..!»

– И что? – с интересом спросил Маленький Железный Феликс. – Это правда?

– Но ты же сам минуту назад сказал про майскую розу! Или уже забыл?

– Ах, да… Извини. Заработался вконец. А здесь ты вообще что делаешь? – вдруг спохватился Маленький Железный Феликс.

– Да ничего криминального, честное слово! Посещал одного своего давнего знакомого. Совершенно случайно встретил его в отпуске. Он предложил возобновить знакомство и заходить. Человек интересный. С ним не соскучишься. Вот я и зашел к нему. Он патологоанатом. Как раз в этом самом морге жмуриков потрошит, – кивнул Вит на мрачное зданьице, напротив которого стояла машина Маленького Железного Феликса.
 
В ушах Филиппа звонко пропели фанфары. Он неведомым чувством почуял, что вот сейчас, сейчас Вит скажет нечто очень важное. Для него, для Маленького Железного Феликса.

– Он мне сейчас разные штучки рассказывал, – продолжал Вит. – С черным юмором у него полный порядок. Приятно было слушать. Странный мы народ. Я о людях вообще говорю. И в жизни, и в смерти. И живем, как Бог на душу положит, и помираем чаще всего как-то невзначай… Глупо, нелепо, напрасно… Не так давно привезли сюда в морг труп одного элегантнейшего, холеного господина. Вернее, таким он был при жизни. Мертвый он выглядел немножко иначе. Нелепый случай: его раскатало дорожным катком. Вот как можно было угодить под каток? И куда, интересно знать, работяга смотрел? Тот, который асфальт клал? Туфли у этого покойника – не поверишь – настоящей крокодиловой кожи. Рубашка – натурального шелка, фирменная, очень дорогая. А в кармане – вообрази только! – нож-выкидуха, очень острый, и красный шелковый шнур… Довольно толстый. Да еще и с золотыми кисточками. Интересные вещи, получается, приличные люди в карманах носят…

Вит говорил что-то еще, но Маленький Железный Феликс его больше не слушал.

Вот он, с восторгом думал он. Вот этот мерзавец… Нож и шнур!
 
– А где, говоришь, живет твой приятель? – перебил он Вита. – И как его зовут?

Вит замолчал и удивленно посмотрел на старого друга. Однако запрошенные данные послушно выдал.

– Знаешь что, – сказал, выслушав Вита очень внимательно, Маленький Железный Феликс. – Ты бы шел теперь по своим делам, а?

Вит сначала решил было обидеться на такую бесцеремонность, но почти сразу же передумал. Он почувствовал,  что Маленький Железный Феликс чем-то очень сильно озабочен и что ему сейчас просто не до деликатности. И великодушно простил другу его выходку.

После долгой и доверительной беседы с патологоанатомом Маленький Железный Феликс ехал домой веселый и даже радостно мурлыкал себе под нос: «Все правильно, все сходится – ребеночек не наш!» И заодно продумывал план дальнейших действий, осуществлять который предполагал начать завтра же.
 
Все последующие дни Маленький Железный Феликс был в мыле. Пена с него летела клочьями. Но блеск самодовольства так и искрился в его в общем и целом невыразительных глазках. Потому что он оказался прав: король карманников не убивал детей, подростков и всех прочих. И однажды утром со слегка прикрытым весельем в глазах (но в душе отчаянно ликуя) Маленький Железный Феликс появился в коридорах здания, где плели свою паутину неутомимые труженики следствия.

Едва он вознамерился бесцеремонно вломиться в дверь кабинета, где обычно окапывался следователь прокуратуры, который вел дело Туза Козырного, как она распахнулась перед ним сама. В сопровождении все того же краснолицего милиционера и, по всей видимости, все в тех же наручниках, навстречу ему шагнула краса и гордость российских карманников.

Лицо Туза Козырного было лицом смертника. Бледное, отечное, лоснящееся каким-то странным  фосфорическим блеском. Было хорошо заметно, что двигается он с трудом.

Маленький Железный Феликс, не закрывая двери, пристально смотрел вслед королю карманников, пока тот не скрылся за поворотом коридора.

– Заходи, – радостно осклабился ему навстречу следователь. – Рад дорогому гостю! Что стоишь в дверях? Не устраивай сквозняка!

– Здоровье бережешь? – грубо сказал ему Маленький Железный Феликс. – А Туза Козырного кровью мочиться заставил?

– С чего ты так решил? – деланно-удивленно  поднял клочковатые брови следователь.

– Эх, эх… Отбили почки бедняге… Может, и легкие тоже… Но тебя, наверно, уже можно поздравить?

– С чем же это?

– Да с успешным расследованием дела?
 
Следователь прокуратуры самодовольно усмехнулся.

– Можешь и поздравить!

– Сволочь ты, сволочь…

– Ты бы выбирал выражения, а?..

– Не убивал он детей, понимаешь? Ни за что ты его изувечил, понимаешь?!  Ни за понюх табаку ты его под вышку подвел, понимаешь?!

– А ты знаешь, кто убивал?

– Да, знаю.

– Ну, так поделись секретом!

– А зачем? Ты дело в суд уже передал?

– Завтра передаю… Приходи, послушай. Поучись. Я тебе местечко в первых рядах абонирую. Расстреляют гада, как миленького.

– Да, теперь пусть расстреливают, – зло сказал Маленький Железный Феликс. – Все одно он уже не жилец… Благодаря применению спецметодов твоей следственной практики!

– Не ожидал от тебя, – протянул следователь.  – Ты же такой принципиальный у нас! А тут плач поднял по подонку… По преступнику…

– Да, Туз Козырный – подонок и преступник, – резко сказал Маленький Железный Феликс. – Но я всегда – именно потому, что я, по твоим словам, такой принципиальный – горой стоял за то, чтобы каждому воздавать по его делам. Вору – за кражу. По соответствующей статье Уголовного кодекса. Мошеннику – за мошенничество. Также по соответствующей статье. Убийце – за убийство. По соответствующей статье. И считаю, что преступно – понимаешь, преступно! – судить вора за убийства, которые он не совершал! Как будто мало было у нас следственных ошибок! Дутых дел! У тебя, следователя, не шевелится совесть при мысли, что за преступления витебского Михасевича было осуждено аж целых одиннадцать человек! Одиннадцать следственных ошибок сразу! Что за изнасилования и убийства, совершенные Чикатило, расстреляли совсем другого человека!  Так далее, и тому подобное…

– Ну ладно тебе, раскипятился, – прервал неравнодушные речи Маленького Железного Феликса следователь прокуратуры и глубоко затянулся сигаретой. – Еще что-нибудь вспомни! Я-то какое отношение ко всему этому имею?

– Да самое прямое! Дело Туза Козырного – дутое!

– Кто же, по-твоему, серийный убийца?..

– Его ты не допросишь… Не изувечишь… Не посадишь… И под расстрел не подведешь… – с горечью сказал Маленький Железный Феликс. – За все ответит несчастный карманный вор Туз Козырный...

– Это отчего же? – благодушно спросил следователь.

– Да покойник он уже, вот в чем дело. И приказал долго жить ровно за два дня до взятия Туза Козырного под стражу. Вот почему прекратились убийства.

– Что ты говоришь?..  –  равнодушно отреагировал следователь.

– Вот тебе и что. И группа крови у него, представь себе, та же самая, что и у короля карманников… И свидетелей можно было бы найти. Покойник был человек заметный. Вот так-то. И знаешь, что было у него при себе, когда его труп доставили в морг?

– Ну? – следователь кокетливо, мизинцем, стряхнул пепел с сигареты в испещренную язвами ожогов половинку скорлупы кокосового ореха, стоявшую ровно благодаря кольцу, вырезанному из консервной банки.

– Шелковый шнур-удавка и нож-выкидуха.

– Пусть так, – согласился следователь. – Да только Туз Козырный уже во всем чистосердечно признался…

– После того, как его сделали инвалидом, – сказал, вставая, Маленький Железный Феликс. – Что с тобой разговаривать… Хорошо, наверно, жить без принципов и совести. Не боишься кошмаров? А ну, как тебе начнут сниться все те, кого ты ни за что под пулю подвел?..

И хлопнул дверью.

                V

«Уже вторую ночь заглядывает мне, сонному, в лицо полная луна. Невероятная. Серебряная. Перламутровая. Будит меня. И зовет.

В такие ночи я сам не свой. Я часами стою у окна. И смотрю на политые лунной голубизной крыши домов. На неопределенный, неуловимый цвет неба. В лунную ночь небо вовсе не черное. А какое? Темно-фиолетовое? Или, может быть, темно-синее?..

Я так жалею тогда, что родился человеком. Вот раскинуть бы могучие крылья… Взмахнуть бы ими сильно… И швырнуть себя в потоки лунного света… И парить, парить под луной… Бесшумно. Медленно. Вечно.

И лунный свет серебрил бы мои мягкие перья. И тот, кому повезло бы увидеть меня в ночном небе под луной, навсегда потрясся бы фантастической красотой этой картины…

Но мне этого не дано – летать в пронизанном луной голубом эфире. И при этой мысли меня охватывает отчаяние. Мне больно от недостижимости моей мечты. Что я могу сделать?! Что в моих силах?! Как, как мне перевоплотиться?..

И вдруг я понимаю, что под такой луной можно не только летать. И земля  в ночь полнолуния необыкновенна и таинственна. И от нее идут волшебные токи…

Эта мысль гонит меня из дому прочь. Туда, туда, где в полную мощь властвует царица ночи.
 
Не одного меня смущает и тревожит луна. По улицам слышатся шаги. Мелькают черные тени. Я иду, иду… И голосов, и теней становится все меньше. И когда передо мной вырастает громада старого парка, черная в лунном свете, вокруг уже нет никакой суеты.
 
И тут я вижу нимфу. Наверно, это дриада. Она потеряла свое дерево и удивленно оглядывается. Как она хороша! Как робка! Как грациозно движется в пятне лунного света! Я помогу ей. А она поможет мне. Перевоплотиться. Нимфы – волшебные, могучие  существа.

Вот он, мой шнур. Витой, шелковый. В лунном свете у него цвет запекшейся крови. Он почти черный. Но все равно прекрасный. Его блестящие кисточки в лучах небесной колдуньи  отливают серебром…

Я поймал нимфу. И бегом несу ее туда, где ее дом. В старый парк. В самую глубь. На поляну, окруженную вековыми дубами.

Там  я вынимаю свой любимый нож. О, он так остер! Как мифический меч! Если положить на это сверкающее лезвие волосок и подуть – волосок распадается на две части… Поэтому мне ничего не стоит снять с дриады ее волшебную белую оболочку.  Она ей больше не нужна. Ведь любое дерево здесь может стать для нимфы домом, надежно укрыть ее от бурь и невзгод.

Я раздеваюсь, натягиваю удивительное одеяние на себя (оно теплое, очень эластичное и слегка липкое с внутренней стороны)… И как лунный луч, как эльф, танцую на влажной от росы траве, вокруг маленького пруда… Я вновь родился на свет. Я больше не жалею о том, что  мне не дано стать птицей. Я иначе приобщился к небу, луне, деревьям, траве, земле…

Если это чувство – не счастье, то что же тогда называют этим коротким словом?..»
    
                VI

– Группа крови, время смерти, шнур, нож… Это все несерьезно, – с тяжким убеждением в своей собственной правоте говорил Маленькому Железному Феликсу некий милицейский чин в больших звездах. – Ты мне добудь такие доказательства, которые опровергнуть или истолковать двояко невозможно! И тогда я тебя поддержу. И может быть, мы спасем твою, я бы сказал, странную симпатию – гения-карманника…

Чин встал, показывая вздорному посетителю, что аудиенция закончена.

Поднялся и Маленький Железный Феликс. Простился. Вышел и поехал к себе в отдел. У него там была назначена встреча, на которую он возлагал очень большие надежды. Как раз в отношении добывания для высокого чина неопровержимых доказательств. Однако в этот день лукавая фортуна снова отвернулась от него. К своей величайшей досаде, он ничего не добился и ничего не узнал.

Чтобы развеяться и хоть немного поднять настроение, по окончании трудового дня Маленький Железный Феликс побрел по городу пешком. Хотел поглядеть, не попадется ли где знакомый уголовный элемент. А если попадется, то поинтересоваться, чем этот самый элемент в данное время занимается. И на улице, почти сплошь состоящей из витрин, без особого удивления  встретил своего старого друга Вита.

Судя по всему, тот пребывал в благодушнейшем из возможных настроений.
 
– Что-то ты совсем скис, Пинкертон! – заметил он Маленькому Железному Феликсу. – Не ловится рыбка, большая и маленькая?

– А ты помочь хочешь?

– Да где уж нам! Со свиным рылом – да в калашный ряд! – засмеялся Вит.

– Не прибедняйся, – сказал Маленький Железный Феликс. – Как у тебя-то дела? Ты, я вижу, опять весел? Наверно, снова влюбился в какую-нибудь трясогузку?

– Нет, я сейчас свободен от постоя, – ответил Вит. – Но ты же знаешь, что сердце у меня горячее и покоя ему никогда не хочется…
 
Маленький Железный Феликс вдруг пристально посмотрел куда-то за спину друга и неожиданно спросил:

– А слабо тебе влюбить в себя какую-нибудь случайную женщину?
 
– У тебя что, от непосильных трудов по искоренению отечественной преступности крыша поехала? – осведомился Вит.

– Я не предлагаю тебе уродину – Боже избавь, – торопливо заговорил Маленький Железный Феликс. – Мы приятную во всех отношениях даму выберем. За основу возьмем принцип контраста. Ты блондин – она пусть будет брюнетка. Ты высокий – она пусть будет маленькая. У тебя темные глаза – у нее пусть будут светлые…

– У меня ноги прямые – у нее пусть будут колесом, – радостно подхватил Вит. – Я строен, как кипарис, – она пусть напоминает стог сена. Так, что ли?

– Не опошляй мою красивую идею, – поморщился Маленький Железный Феликс. – И посмотри: вон там, у витрины, дама стоит. Как раз нам подходит. Ну что, давай пари? Я ставлю на то, что ты ее не соблазнишь. А ты, соответственно, наоборот…

Вит поглядел в направлении, указанном старым другом.
 
У обувного магазина стояла маленькая, очень изящно одетая, брюнетка. Даже слишком брюнетка. Ее волосы явственно отливали синевой.

– Она не в моем вкусе, – пробурчал он.

– Велика важность! Не ты же должен в нее влюбиться, а она в тебя! Ты очаруй ее, очаруй! – от нетерпения Маленький Железный Феликс даже подскакивал на месте. – Зачем же ты у нас тогда такой высокий и красивый?!

– И какой же срок ты мне даешь? – без всякого энтузиазма поинтересовался Вит. – По всему видно: дама из порядочных и небедная. Может быть, она из принципа на улице не знакомится…

– Ну, милый мой, технику знакомства с бабами ты-то должен уже знать назубок, – подковырнул друга Маленький Железный Феликс. – Значит, ты согласен на это пари?
 
– Ладно. По рукам, – вздохнув, сказал Вит. – Не знаю, правда, зачем тебе все это нужно… Но, видать, приперло. Потому что ты меня всегда не к бабам толкал, а от них оттаскивал…

– Хотелось бы, – деловито сказал Маленький Железный Феликс, – чтобы ты вошел к ней полное доверие недели за четыре! Так что можешь начинать! Действуй!

Вит нерешительно посмотрел в сторону выбранного старым другом объекта. Дама все еще изучала новые модели демисезонной обуви. Лицо ее было бесстрастным. Кожа – очень белой, как будто она никогда не бывала на солнце. Глаза – очень светлыми. Бледно-голубыми, прозрачными. Такой оттенок иногда бывает у небес. Осенью или зимой.

Ее фигура отнюдь не была бесформенной, а ноги кривыми. Короткая юбка обнажала колени и икры безупречных линий. Цвет одежды был выбран удачно. Блекло-голубой шелк прекрасно гармонировал с цветом ее глаз и оттенком черных волос. Легкие летние туфли и маленькая изящная сумочка – все цвета слоновой кости – неплохо завершали наряд незнакомки.

И вдруг Виту понравилась странная затея Маленького Железного Феликса.

А что, подумал он. Вот она. Вот я. Мы до сего времени никогда друг друга не видели и ничего не знали – ни она обо мне, ни я о ней… И, может быть, никогда бы и не познакомились… А она, эта элегантная дама, может быть, очень интересный человек! Например, музыкантша. Или певица. Или художница. Или поэтесса. Мне почему-то кажется, что она обязательно должна быть причастна к миру искусства. Что-то есть в ней такое… Что невольно заставляет вспомнить о существовании чистой гармонии…

И он попытался поймать взгляд маленькой брюнетки.

Однако та или на самом деле не замечала внимания к своей особе, или умышленно старалась не смотреть на лица окружающих.

Значит, надо действовать более демонстративно, решил Вит. Но пока он соображал, чем в данном случае можно вызвать к себе интерес,  голубоглазая женщина отвернулась от витрины и пошла прочь.

– Ну, что ж ты рот разинул? – упрекнул Вита Маленький Железный Феликс, наблюдавший за своим другом метров с десяти. – Не понимаю, как тебе раньше-то удавалось с бабами на улице знакомиться! А еще плейбой! Дутая у тебя, получается, репутация!

– Не все сразу, – сказал Вит. – Мне представляется, что с этой женщиной познакомиться будет непросто. Но это неплохо. Тем интереснее задача…

– Слушай, давай помогу, а? – вдруг предложил Маленький Железный Феликс, кого-то выглядевший среди прохожих. – Вон там идет один мой старый знакомый. В данном случае он – человек просто бесценный. Сейчас вы с ним пойдете вместе и встретите нашу брюнетку на бульваре. Она туда направилась. Больше просто некуда.

Маленькая женщина в голубом неторопливо шла в негустой вечерней толпе. Хрупкие белые пальцы ее правой руки небрежно держали тонкий ремешок сумочки цвета слоновой кости. Очень небрежно. Так что наглому уличному грабителю ничего не стоило вырвать эту сумочку у женщины…

Послышался отчаянный жалобный вскрик. Поднялась суматоха. Над толпой понеслось: «Держите, держите, вон он, туда побежал!» И буквально через две минуты к несчастной ошеломленной  жертве уличного грабежа подошел герой-спаситель. Высокий симпатичный блондин с очень темными глазами.

Маленькая брюнетка окинула его своим светлым, прозрачным, чистым голубым взглядом. Слегка улыбнулась. Осторожно взяла протянутую большой красивой смуглой рукой маленькую изящную сумочку.

– Благодарю, – сказала негромко. – А где же… вор?..
– Увы, – развел руками эффектный блондин. – Уж очень верток. И бегает быстро. Едва догнал его. В другой раз поймаю.

– В другой раз? – удивилась брюнетка.

– Да. Когда он ограбит вас снова! – весело сказал спаситель сумочки цвета словной кости.

– Вы думаете, что он еще раз нападет на меня? – встревожилась брюнетка.
 
Боже, да никак она глупа, подумал Вит. И поспешил успокоить эфирное создание:

– Извините меня. Я просто пошутил. Это была неудачная шутка.

– Шутка?  Мне часто говорят, что у меня совсем нет чувства юмора, – опечалилась брюнетка. – Боюсь, что мне пора идти. Еще раз благодарю вас.

И она снова изогнула бледно-розовые губы в подобии улыбки. Глаза ее при этом оставались спокойно-безучастными. Не замутненными никакой эмоцией. Как холодное, далекое зимнее небо.

– Вы позволите мне проводить вас? – галантно осведомился Вит. – Во избежание возможных недоразумений…

– Мне не хотелось бы заводить нового знакомства, – обезоруживающе прямо проговорила маленькая женщина. – У меня сейчас нет настроения знакомиться…

– А мы и не будем сегодня представляться друг другу, – весело сказал Вит. – Давайте отложим это мероприятие на другой день. Скажите, какой день недели вам больше всего нравится?

– Я не люблю загадывать, – произнесла маленькая женщина. – Ведь все так изменчиво! Погода, настроение, жизненные обстоятельства… Я предпочитаю пускать ход событий на волю случая. Это так увлекательно – наблюдать за играми фортуны…

– И у вас никогда не возникает желания подкорректировать течение  этих игр? – с интересом спросил Вит.

– Иногда бывает, – мило созналась брюнетка. – Но в таких случаях я не даю себе воли…

– А почем вы знаете – может, и наша сегодняшняя встреча – это тоже знак судьбы? – сказал Вит.

– Может быть, – согласилась брюнетка. – Но ведь я могу и не заметить этот знак, не так ли?..

И вновь по ее губам пробежала чуть заметная гримаса-усмешка. Но даже тени веселья не появилось в прозрачных глазах.

Нет, она далеко не дурочка, решил Вит. В ней определенно есть какая-то изюминка. Чертовщинка. Самое первое впечатление меня все-таки не обмануло. Но вот чем зацепить ее? Как добиться продолжения знакомства? Судя по всему, она не собирается бросаться мне на шею. Совершенно ясно, что навязываться ни в коем случае нельзя. Это ее сразу отпугнет, и только.

– Знаете что, – медленно и раздумчиво проговорил Вит. – Сегодня, наверное, действительно неважный день. Для вас. Для меня. Не исключено, произошла вспышка на Солнце. Или, возможно, ядро Земли вдруг решило изменить свое положение. Но рано или поздно катаклизмы утихнут. И придут другие дни. У вас изменится настроение. Вы невзначай вспомните обо мне. Я ведь почти красавец, правда? И вы пожалеете о том, что мы с вами больше никогда не встретимся… И я не исключаю, что вам станет больно от этой мысли. Поэтому – вот моя визитка. Вы теперь всегда – если вам, конечно, захочется – сможете без труда меня найти. Прошу вас, возьмите ее.

Маленькая женщина смотрела на него. Молчала. Потом не спеша произнесла:

– Вам не кажется, что вы… чересчур… самонадеянны?..

– Неужели? – широко улыбнулся Вит, показав безупречные зубы.

– Вы, пожалуй, даже… нахал?.. – вопросительно-утверждающе промолвила брюнетка.

– Разве что самую малость! – заверил ее Вит.

– Хорошо, – тихо и бесцветно сказала женщина. – Я возьму вашу визитную карточку. Но не обещаю вам, совсем не обещаю, что однажды я захочу вас увидеть…

Она неожиданно громко щелкнула замком сумочки. Кивнула Виту – на прощанье. И, сделав всего несколько шагов, смешалась в наплывающих сумерках с толпой, кишащей на бульваре. С наступлением вечера народу здесь ощутимо прибавилось. Вялые жители большого города пытались найти отдохновение от солнца, духоты и забот дня.

                VII

«Сегодня я иду на свидание. Не могу даже осознать до конца, насколько оно для меня важно. Для моей трепетной души. Поэтому и одеваюсь особенно тщательно. Для меня приготовлена сорочка из отличного чистого хлопка, со строгим твердым воротничком.  Галстук я выбрал к ней ручной вышивки,  шелковый и элегантный. Он – оригинален, он – один-единственный в своем роде. Пусть галстуки от Версаче подождут своего часа в шкафу. По летнему времени мой костюм – светлый, легкий, но достаточно строгих линий. Даже мои носки не нарушают ансамбля, потому что удивительно сочетаются с абсолютно новыми, крепко пахнущими натуральной кожей высокого качества, светлыми туфлями…

Я долго перебирал на туалетном столике флаконы превосходных духов и одеколонов. Наконец решил, что сегодняшнему дню и его идее наиболее соответствуют духи от Живанши. И придал себе этот прекрасный аромат.

В таком виде я могу предстать и перед коронованными особами. Я вполне достоин этого сегодня.

На свидания с пустыми руками не ходят. Мне нужен цветок. Один-единственный. Пусть в нем воплотятся и красота цветов, и мое чувство. И я пошел на рынок.

Возможно, кто-то решит, что это вульгарно. Что цветы, идя на свидание, следует покупать только в фирменных магазинах. Но мне сегодня захотелось именно на рынок! Это был мой каприз. А свои капризы я уважаю. Они доставляют мне столько радости!
 
И на этот раз мой каприз принес мне целое море наслаждения. Это был не рынок. Это был земной рай. Пир чувств. Пировало зрение. Обоняние. Осязание.
 
Я видел груды, холмы, горы фруктов, овощей, зелени. Озера молока и меда. В воздухе большого крытого здания носились умопомрачительные ароматы. Меня просто потряс цветочный ряд. Длинный, как вечность, прилавок, уставленный снопами роз всех оттенков – возможных и невозможных…

Я задумался. Розу какого же цвета мне выбрать? Какая из них в полной мере раскроет оттенки моего чувства? Желтая?.. Нет, только не она. Она просто потеряется на моем общем фоне. И ничего по этой примитивной причине не выразит. Алая или бордо?.. Тоже не годится. В моем чувстве нет ничего низменного. А красная роза – это плотская, плоская, земная страсть. Розовая роза?.. Фу, у меня даже лоб заломило от этого дурацкого сочетания! Какая пошлая тавтология! И сам цветок пошл. Ни в коем случае не розовая! И не белая. Пусть букеты белых роз несут в своих потных от волнения ручонках глупые девчонки в белых вуалях. Я же с белой розой в руке буду выглядеть идиотом без всякого вкуса. Глупцом без элементарного эстетического чутья. Мне представляется, что этот цветок – белая роза – нем. Что он вообще ничего не выражает и ни о чем не говорит… А вот, наконец, и то, что мне сегодня нужно… Да-да. Только этот удлиненный тугой бутон совершенно невероятного голубого цвета нужен мне сегодня… Не знаю, кто и как вырастил это чудо. Мне и не хочется этого знать. Я с благоговением беру в руки цветок. И вижу при этом себя со стороны. Как я гармоничен! Как точно вписывается этот последний штрих – эта голубая роза – в весь мой сегодняшний образ!

В совершенном восторге я выхожу из-под гулких сводов земного рая.

Прелюдия свидания – греческий зал музея. Здесь я должен проникнуться необходимым настроением. Мрамор, мрамор и еще раз мрамор. Какой он разный! И как играют на свету его оттенки, как они подчеркивают выразительность работ величайших мастеров гармоничнейшего из времен – античности!

Я наслаждаюсь. Счастье переполняет меня при взгляде на каменные складки невесомой ткани, облекающие некоторые фигуры. Я знаю, я вижу совершенно отчетливо, что это – легчайший, прозрачный, драгоценный лен тех давних времен. Именно его созерцал и ваял древнегреческий искусник.

Как выразительно высечено лицо этой стремительной Артемиды! Сколько силы, уверенности, божественности в ее попирающей опору ступне! В одном ее мизинце – мраморном, просвечивающем – больше красоты, чем во всем том гнусном мире, что остался за колоннами, ограждающими  греческий зал…

Моя душа раскрылась. Сердце жаждет излить свою любовь. Я готов идти на свидание.

Дыхание замирает в моей груди. Вон та ротонда, где ждет меня сегодня объект моих нежных чувств. От нетерпения я почти бегу. Врываюсь во влажную тень каменной беседки…

Ужас и боль обрушиваются в мою раскрытую для счастья душу! Мой кумир – этот маленький, очаровательный Купидон, этот божественный херувим, изваянный из белейшего мрамора – разбит! Изувечен! Его милая головка с ямочками на пухлых щеках расколота и валяется на выложенном холодными каменными плитами полу беседки! Его пухлая ручка раздроблена на мелкие кусочки!  Пьедестал, на котором еще так недавно во всей своей прелести красовалось мое сокровище, куда я мечтал положить свою голубую розу, – вымазан какой-то мерзостью!

Я плачу. Я горько оплакиваю свои мечты о любви и красоте, поруганные жестокой действительностью. Почему люди так ненавидят красоту? Почему? У меня прямо-таки не поворачивается язык называть этих варваров, этих вандалов людьми. Но есть ли для этих существ иное слово? Ведь ни один зверь – ни олень, ни волк, ни тигр – никогда не покушался на прекрасное… Не сжигал стихов и картин. Не разбивал скульптур. Губить красоту умышленно могут только люди. И мне поэтому иной раз противно причислять себя к ним…

Кошмар произошедшего будет терзать меня до тех пор, пока я не исправлю это преступление против красоты. Это мой долг…

В музейный парк я возвращаюсь глубокой ночью. Но свет далеких фонарей рассеивает, разжижает чернильную тьму в ротонде.

Я принес с собой большую сумку. Очень большую. Она даже кажется мне тяжелой.

Я открываю ее и достаю оттуда мою сегодняшнюю добычу. Она, моя добыча, похожа – правда, в очень малой степени – на моего мраморного Купидона. Ее шею все еще обматывает мой любимый шнур. Я снимаю его и, аккуратно свернув, кладу в карман. Конечно же, он мне еще пригодится. И не раз…

Я пускаю в ход свой острейший нож… И вскоре у  моего мраморного любимца снова есть кудрявая головка и пухленькая правая ручка…

Остатки от своей добычи я швырнул в кусты. Пусть лежат там. Может быть, их найдет и попользуется ими какой-нибудь зверь. Из тех, кто не разбивает мраморных скульптур. Не уничтожает красоту.

Перед тем, как уйти из ротонды, я положил на пьедестал бережно сохраненную мной в течение всего этого безумного дня – такого трагического для меня! – мою голубую розу. Немного уже увядшую. Как хрупка, как беззащитна красота!»
       
                VIII

Маленькая брюнетка с голубыми глазами не появилась на Витовом горизонте ни через неделю, ни через две.  Он честно сознавался  себе, что нимало этим не опечален. Единственное, что во всей этой странной истории имело для него некоторое значение, – это непонятное поведение старого друга, Маленького Железного Феликса, и пари, заключенное по его инициативе и под его нажимом.  Поэтому Вит все-таки несколько оживился, когда, проезжая рано утром по одной из самых тихих улиц старого города, увидел нечто знакомое на балконе второго этажа дома фундаментальной, «сталинской», постройки. Слегка притормозив, убедился: да, это она. Маленькая голубоглазая брюнетка. Объект пари. В черном свободном одеянии наподобие широкого кимоно. Похоже, что у себя дома. В такой-то час!

Хорошенько запомнив расположение балкона, Вит поехал дальше, обдумывая, чем потрясти воображение брюнетки. Для возобновления знакомства следует сделать что-то очень глупое, но неординарное и эффектное, решил он. Рано утром. Пока люди – то есть их большинство – спят. И некому будет звонить  в милицию или вызывать психоперевозку…

Для начала Вит прокатился по той же улице в такой же ранний час на следующий день.  Маленькая женщина  снова встречала зарю на балконе.

Люблю пунктуальных людей, упорно следующих раз навсегда заведенному порядку, подумал Вит. Насколько проще с ними иметь дело! Это просто безобразие, если у человека – будь то женщина или мужчина – нет постоянных привычек. К счастью, похоже, что маленькая брюнетка к их числу не относится…

Вечером Вит долго колдовал у себя на кухне, готовясь к завтрашним утренним гастролям. Что-то разводил, что-то смешивал, что-то растворял. Закончив, заботливо уложил весь реквизит в машину. Только бы не проспать, думал он, сладко зевая.  Сколько ж можно – подниматься с постели ни свет ни заря!

Однако Вит не проспал и к дому брюнетки поспел в самое время. Ее на балконе еще не было. Но едва небо на востоке интенсивно зазолотело, как до Вита донесся сверху стук отворяемой двери. Он решил: пора!

Он обмакнул в приготовленный накануне состав широкую рамку и отвернул вентиль у маленького баллончика со сжатым водородом. Вверх, прямо к балкону, фонтаном взвились огромные радужные мыльные пузыри. Высоко над домом они попадали в лучи восходящего солнца и начинали искриться всеми цветами солнечного спектра.
 
С балкона донесся негромкий удивленный возглас. Потом на его перилах появились две маленькие белые руки. И вот сверху на широко ухмылявшегося Вита поглядели прозрачные голубые глаза.

– Что это вы здесь делаете? – негромко спросила брюнетка. По ее тону Вит понял, что она узнала его.

– Продаю мыльные пузыри! – продолжая улыбаться, сказал он.

– И какова же цена? – совершенно серьезно спросила маленькая женщина.

– Ну конечно же – один лишь взгляд прекрасной дамы! – аффектированно воскликнул Вит.

– И только?..

– А разве мыльный пузырь стоит большего? – удивился Вит.

– Может быть,  –  задумчиво проговорила маленькая брюнетка, следя за полетом радужных мыльных шаров.  – Какие громадные!  И красивые! И как все это необычно…  Завтра вы тоже придете сюда?

Вит разозлился. Вот не было печали, подумал он. И сколько же недель мне придется здесь пузыри пускать?! Пока эта бестия не решит, что ей хочется другого зрелища?..  Так, что ли?!

Но и тени раздражения он не позволил лечь на свое мужественное лицо. Вместо этого Вит широко улыбнулся, собрался с силами и как можно более любезно произнес:

– Если вы хотите – я обязательно приду…

Брюнетка улыбалась Виту с балкона. И он понял, что гастроли его прошли, в общем-то, успешно. Процесс пошел, как часто говаривал один видный отечественный политический и государственный деятель.
 
Теперь мне следует проявлять особую осторожность, думал Вит. Теперь надо сделать следующий шаг. И он должен быть таким, чтобы не испортить первого…

– Вы уже поздоровались с зарей? – галантно осведомился Вит.

Маленькая женщина перевела глаза на далекий горизонт.

– Да, – мечтательно сказала она. – Я очень люблю встречать новый день на балконе. Во все времена года. В такие утренние часы легко дышится.  И без особого труда создается впечатление, что в жизни совсем нет проблем… Потом, конечно, это настроение уходит. Но все равно начало каждого дня должно быть светлым. Хорошим. Иначе просто не хватит сил, чтобы жить.  Существовать в этом мире. Это так непросто.

– И даже такой красивой женщине? – удивился Вит, стараясь изо всех сил, чтобы его голос звучал искренне.

– Не лукавьте, – укорила его маленькая брюнетка. – Не так уж я и хороша собой… Во всяком случае, сейчас в моде совсем другой тип женщин. И даже если бы я и была сверхсовременной раскрасавицей, это все равно не решило бы моих проблем. И вы это знаете прекрасно…

– Нет, не знаю, – упорствовал Вит. – Красивую женщину носят на руках. Особенно когда она так изящна, как вы… Сдувают с нее пылинки. Выполняют все ее прихоти. Даже самые невероятные. Разве не так? У меня, например, никогда бы не повернулся  язык отказать в чем-то прелестной женщине…

– Неужели вы говорите это всерьез? – задумчиво проговорила брюнетка. – Или ваши слова – обычное токование? Ведь вы хотите мне понравиться… А вот зачем именно вам это нужно – мне непонятно…
 
Вот зараза, подумал Вит. Чует каким-то образом, что мой интерес к ней носит ненатуральный характер! Надо ее как-то в этом разубедить.

– Скажите мне, сударыня, чего бы вам сейчас больше всего хотелось? – преданно глядя на собеседницу, как можно более выразительно произнес он. – Только не просите у меня, пожалуйста, утреннюю звезду с неба… Тем более – они все уже потухли… Да и ночью это под силу только богу… А я – всего-навсего человек…

– Не надо мне звезду, – засмеялась брюнетка. – Лучше сделайте снова большие и красивые мыльные пузыри…

Вит развлекал маленькую женщину пузырями до тех пор, пока не закончился водород в маленьком баллончике. К тому времени через двор успело пробежать несколько человек из числа местных жителей. По их ошарашенным взглядам Вит догадывался, что зрелище он со своими пузырями и брюнеткой на балконе представляет незаурядное. И что разговоров нынче в этом доме – и в соседних тоже – будет на эту тему предостаточно…

Однако на чай маленькая женщина Вита так и не пригласила. Надежд добиться свидания в ближайшее время, естественно, у него тоже не появилось.

Надо что-то еще выкинуть, из ряда вон, озлобленно думал Вит, щуря слезящиеся от недосыпания глаза по пути домой. Серенаду ей, что ли, организовать? Если  уж маленькой брюнетке так нравится по утрам принимать красивые позы  на балконе…

Вволю выспавшись, Вит занялся разработкой стратегии и тактики дальнейшего обольщения. Как следует поразмыслив над фактом успеха у объекта «страсти» мыльных пузырей, в один из последующих дней  он остановил свое авто возле маленького, захолустного храма Покрова Богородицы.

Эта церковь была некогда выстроена отнюдь не в стиле модерн. Оттого и дневной свет скудно просачивался под ее темные, закопченные временем и дымом свечей и ладана своды. В полумраке утопало даже помещение под главным куполом храма.

Возле алтаря и среди прихожан, агрессивно размахивая обильно дымящим кадилом, вперевалку расхаживал бородатый, плотный, изрядного роста священнослужитель.

– Миром Господу помолимся! – зычно провозглашал он. В ответ на  его взрыкивания откуда-то сверху – очевидно, с хоров –  доносились серебристые переливы высоких голосов певчих:

– Господи, поми-и-и-и-луй!

Пахло воском, ладаном, затхлостью, тленом. Тускло мерцали плохонькой позолотой оклады темных образов. По стеклам киотов прыгали дрожащие отражения желтоватых свечных огоньков…

Прихожан было немного. Но среди них в этот день имелись личности весьма примечательные. Подростки хулиганистого вида, старательно лобзавшие все иконы подряд и земно им кланявшиеся. Изящная дама в шляпке с вуалью, то и дело утыкавшаяся носом в несколько грязноватый пол и выставлявшая на обозрение небесам обтянутый узкой юбкой худощавый зад. Высокий и плечистый, очень коротко стриженный, весь в черном молодой человек, истово осенявший себя крестом и щедро бросавший деньги во всевозможные церковные емкости для сбора пожертвований…

Вит внимательно оглядел всю эту довольно-таки сложную механику  для снискания Божьей благодати. Где-то здесь неподалеку должен был быть и тот, кого он, направляясь в этот храм, хотел найти.

Из бокового темного прохода, ведущего в какие-то таинственные области храма, вдруг выскочил, как чертик из коробочки, юркий лохматый человечек. Небольших еще годов, с жидкой козлиной бороденкой и в очках. За их стеклами елозили и суетились шустрые глазки отпетого мошенника. В руках у лохматого был камертон.

Вита он заметил сразу же и суетливо к нему подбежал, сильно поддавая на ходу коленками длинный подол своего широкого черного одеяния.

– Помолиться пришел? – вместо приветствия ехидно сказал Виту лохматый. – Ты же некрещеный, насколько мне известно! Или все-таки обратился, язычник, в веру христианскую?

– Тянется душа к вечному, – коротко взглянув в подкупольное пространство, ответил Вит. – Так что зря ты меня записал в неисправимые грешники и язычники…

Лохматый весело захихикал, стыдливо прикрывая, однако, при этом рот широким черным рукавом.

– Ну, а ты как? – спросил Вит. – Еще не решил оставить эту юдоль греха навсегда?

– Ох, грешен я, грешен, – жизнерадостно скаля зубы, покаялся лохматый. – Ангельский чин не для меня. Пока. Все мы немощны, ибо Бог сильнее нас всех…

– Да, – вновь вскинув глаза к темному потолку храма, согласился с ним Вит. – Господь наш всесилен, но милостив. И потому каждый окаянный грешник – и ты в том числе – должен надеяться всей душой на милосердное прощение всех своих шалостей…
 
– Ишь ты, – восхитился лохматый. – Где это ты так насобачился? Уж не возмечтал ли об ангельском чине сам?

– Ну ладно, –  Вит резко прервал елейную беседу с лохматым мошенником  о возвышенном. – Пошли на воздух. Поговорить надо. О мирском, естественно. А то здесь очень уж темно и душно. Да и грех – мирские разговоры вести…
 
В небольшом церковном дворике обстановка к конфиденциальным мирским разговорам также не располагала. И у самых дверей храма, и на ступеньках, ведущих к ним, и у ворот тряслись, колотились, скулили, вымаливая подаяние, всякого рода нищие и убогие. Поэтому Вит и лохматый, торопливо пройдя сквозь стонущие и воющие шеренги, укрылись в Витовой иномарке, стоявшей поодаль от церковных ворот.

– Красиво жить не запретишь, – завистливо сказал лохматый, вертясь на мягком кожаном сиденье. – Это у тебя уже другая машина, да?

Он потрогал все выступавшие части в салоне и с любопытством заглянул во все имевшиеся отверстия. Удовлетворив свой здоровый интерес к продукту басурманской автомобильной промышленности, после приличествующей ситуации паузы, лохматый сам начал деловые переговоры:
 
– Так что же тебе нужно от смиренного служителя церкви?

– Помощь, естественно, – коротко сказал Вит. – Сам знаешь – не обижу…

– Это хорошо, – алчно потер ладошки лохматый. – А что делать будем?

– Да уж не банк грабить, – усмехнулся Вит. – Хотя, думаю, ты б только обрадовался такому грешному предложению. Но для организации грабежей есть свои специалисты. А от тебя мне всего-навсего надо, чтобы ты устроил серенаду под окном у одной прекрасной дамы…
 
– И только-то? – восхитился лохматый. – Ну, ради тебя я даже сам солисту на гитаре подыграю. Серенады, как тебе наверно, известно, и полагается исполнять именно под гитару. Это традиция, и ей уже много веков! А обычаи надо чтить! Однако за такую услугу запрошу. Да-да, запрошу. Положение обязывает, знаешь ли. Я все-таки регент церковного хора храма Покрова Богородицы. Не кто-нибудь! А вдруг меня опознают за таким недостойным занятием наши прихожане! Какой урон престижу! Да не моему! Аз есмь червь… А авторитету Русской Православной церкви! В моем лице…

– Боюсь, дружище, что не тот столп выбрала себе Русская Православная церковь для поддержания своего престижа, – ехидно сказал Вит. – В твоем-то лице! Не мели чушь. Давай лучше подумаем, кто у тебя будет петь и что именно…

– А что вообще желательно? – уже совершенно по-деловому поинтересовался лохматый.

– Думал я, думал… И пришел к выводу, что с особым удовольствием моя прекрасная леди послушает какую-нибудь итальянскую народную песню… Лучше, конечно, на языке оригинала…

– Как изволишь. Итальянскую так итальянскую, – покладисто отозвался лохматый. – Это, в общем-то, в жилу. Потому что у меня для подобного репертуара есть такой солист – пальчики оближешь! Мальчишка-дискант. Не преувеличиваю – серебряный голос! Ни дать ни взять – второй Робертино Лоретти!
 
Обговорив детали предстоящего шоу, приятели расстались, вполне удовлетворенные встречей. Лохматый регент был рад подвернувшейся денежной халтурке. Вит был доволен, что наконец-то принял некое определенное решение в деле, к которому так не лежала его душа.
 
Исполнение серенады было назначено на субботнее утро.

                IX

«И снова этот же сон! Он истязает меня уже целую неделю. Одно и то же, одно и то же: я, задыхаясь от злобы, ненависти  и одновременно от страха, рублю кого-то лопатой. Грязной, тяжелой, облепленной вязкими комьями глины. Из-под ее лезвия – это так называется? – разлетаются по сторонам кровавые брызги и мелкие кусочки мяса…

Я никогда в жизни не держал в руках лопату. Я не знаю и во сне, кого именно я убиваю. Животное это? Или все-таки человек? Похоже, что человек. Потому что зверя так ненавидеть и бояться нельзя.

Сегодня утром я снова проснулся в отвратительном липком поту. Снова я по ту сторону реальности крошил острым краем лопаты ненавистного мне…

Так больше продолжаться не может. Я обязательно должен найти его. Того, кого так ненавижу. И устранить из своей жизни этот ночной ужас. Я хочу спать спокойно в своей спальне, чистой, прохладной, воздух которой  пропитан легкими, нежными, ненавязчивыми ароматами.

Я, разбитый тяжким сновидением, все-таки легко встал с постели. Мои босые ступни утонули в высоком ворсе мягкого ковра. Это не передаваемое на словах и до сего времени не приевшееся мне удовольствие. Неторопливо надел халат из тяжелого скользкого шелка. Посмотрел на себя в зеркало. Вообразил лопату в своих руках. И себя, убивающего лопатой. С искаженным ненавистью лицом. Совершающего грубые, неэстетичные, непластичные движения… Нет, такое возможно только во сне! Мне это совершенно ясно. Наяву я не могу выглядеть столь… не комильфо! Да-да. Как хорошо сказали французы! Именно не комильфо! Столь неподобающим образом.

Я обязательно найду сегодня своего мучителя. Своего врага. И убью его. Но не лопатой…

Приняв ванну, позавтракав и обдуманно – как и всегда – одевшись, я отправился в свой нелегкий путь…

Я бросал осторожные взгляды на лица встречных. Смотрел на них украдкой. Чтобы вдруг не столкнуться глазами со своим врагом.  Иначе он сразу узнает, что я задумал. И убежит от меня. И наяву я его больше не найду никогда. Но во сне он будет по-прежнему истязать меня своей неэстетичной смертью!

Когда солнце коснулось крыш домов, я увидел его! Я сразу понял, что это именно он, – по мутной волне ненависти, страха и отвращения, тут же захлестнувшей меня. Он был гадок. Мерзок. Другие слова подобрать просто невозможно. Он сидел, раскорячившись, на обшарпанной скамейке. Он был отвратительно веснушчат и бело-рыж. Он был грязен. У него были невероятно мерзкие лопоухие уши. И обгоревший на солнце красный нос. Он курил вонючую сигарету и смачно сплевывал на выщербленный асфальт между широко расставленными ногами. Рядом с ним на скамейке валялась гнусная на вид пустая бутылка из-под какого-то дешевого пойла…

Я сел неподалеку от него и прикрылся предусмотрительно купленной газетой. А когда он наконец-то встал и пошел,  раскачивая на ходу плечами и мерзко скребя по асфальту подошвами своих грязных, с облупленными носами, ботинок, я осторожно отправился за ним… Страх, ненависть, отвращение прямо-таки душили меня.

Я настиг его, моего врага, в темном закутке, за длинным рядом разнокалиберных гаражей…

Он долго хрипел и извивался  в прочной петле из моего шелкового пурпурного шнура, и гнусно трещали хрящи в его прыщавой шее… А потом я вынул свой нож…
 
Я бросил эту падаль – тело своего поверженного навсегда врага.  И пошел прочь, свободный от ночного кошмара. Я твердо знал, что никогда и никого не буду больше убивать во сне грязной тяжелой лопатой…»
    
                X

– О соле мио! – звенел во дворе дома фундаментальной, «сталинской», постройки хрустальный детский голос. Его изысканно сопровождало томное рокотание гитары.

Слушательница на балконе второго этажа улыбалась, слегка изгибая бледно-розовые губы, зябко кутаясь в пушистую шаль. С погодой субботе не повезло: все небо было затянуто плоскими и плотными низкими серыми тучами. Лишь на востоке горизонт набухал оранжевым огнем.  Туда маленькая брюнетка сегодня лишь время от времени бросала рассеянные взоры. Почти все внимание ее поглощало происходившее под балконом.

Похоже, что опять в масть, подумал Вит. Неужели ж и сегодня она не назначит свидания?..

Серенаду слушала не только брюнетка. В окнах домов, выходящих в этот двор, мелькнуло уже не одно заспанное лицо. Вит  нетерпеливо поглядывал на часы и про себя торопил окончание концертного номера. Ведь могло же так случиться, что кто-то из завистников и любителей поспать уже накручивал на своем телефоне вечное «02»?..

Однако, слава Богу, последняя нота и заключительный аккорд гитары отзвучали без помехи.

– Браво, браво, – перегнувшись с балкона, негромко сказала маленькая женщина. – Вы все заслужили награды. Какие удивительные мальчики поют по утрам в нашем городе! Я надеюсь, что заказчик музыки достойно оценит труд певца и гитариста…  И жду его у себя дома сегодня в семь часов вечера…

Балконная дверь хлопнула.

Вит вытащил портмоне. Лохматый регент, забросив за спину гитару, уже нетерпеливо подпрыгивал рядом и откровенно тянул к бумажнику жадные руки.

– Хватит, нет?.. – отдав ему деньги, поинтересовался Вит.

– Ой, как ты сегодня щедр, хозяин, – пошелестев бумажками, обрадованно засуетился лохматый. – Понимаю, понимаю… Женщина хороша. Да. Есть в ней что-то эдакое… Инфернальное… Роковое… Однако я за такой убиваться бы не стал. На любителя.

– Мальчонке-то уделишь что-нибудь? – спросил Вит.

Лохматый регент посмотрел на скромно стоявшего в сторонке «второго Робертино Лоретти». Это был очень светловолосый, пока еще застенчивый, легко красневший парнишка. Ради гастролей под балконом его нарядили в белую рубашку с пышными рукавами и бархатные черные брючки до колен, белые гольфы и черные туфли с тупыми носами и квадратными пряжками.
 
В похожей манере был одет и сам регент.

– Деньги – это зло, – строго сказал он. – Нельзя вводить в искушение малых сих. На том свете с меня за это сурово взыщет Господь наш Иисус Христос…

– Держи, парень, – проговорил Вит, протягивая мальчишке ассигнацию. – И ни в чем себе не отказывай…

«Второй Робертино Лоретти» засмеялся и деньгу схватил быстро и цепко.

Ничего парнишка, подумал Вит. Не пропадет. Есть в нем здоровая страсть к наживе. Ишь, как на деньги среагировал… Хватательный рефлекс уже вполне развит.

Доставив музыкантов по домам, Вит принялся готовиться к вечеру. Судя по времени предстоящего свидания, маленькая брюнетка определенно собиралась куда-то с ним пойти. Поэтому следовало позаботиться об элегантном вечернем туалете и даре, который он преподнесет, явившись к своей даме.

Вит сразу же исключил из числа возможного и допустимого кондитерские изделия, парфюм и цветочные снопы, упакованные в шуршащие по-змеиному пестро-зеркальные мешки и обвязанные бумажными лентами ядовитых расцветок, да еще и с бантами.
 
Это все так избито, угрюмо думал он, терзая свое воображение.
 
В один из моментов этих тяжких раздумий на глаза ему попалась веселенькая вывеска цветочного магазина.
 
Стоп, сказал он себе, притормаживая. Не здесь ли трудится давняя знакомая, Лиса-Алиса, специалистка по аранжировке цветочных композиций?.. Ее содействие в данном случае было бы просто бесценным.

Фортуна улыбнулась Виту. Лиса-Алиса попалась ему уже при входе в магазин.

– Привет, Витасик! – радостно сказала длинноногая, модно растрепанная девица. – Каким ветром к нам?

– Нужен совет специалиста, – многозначительно проговорил Вит, широко улыбнувшись и ловко обняв за практически голые плечи Лису-Алису, наряженную в короткую кожаную юбку, блузку с большим декольте и босоножки на высоченной платформе.

– У тебя проблемы интимного характера? – сделала удивленные глаза девушка.

– Почему интимного? – с недоумением спросил Вит.

– Так ты еще не знаешь?.. Я недавно приобрела новую специальность… Освоила тайский эротический массаж… Он особо рекомендован красивым мужикам… Ты даже вообразить себе не можешь, что это за штука… Он так раскрывает спектр мужских возможностей… Сексуальных, само собой! – расхохоталась Лиса-Алиса.

 
– Я пока еще на себя не жалуюсь, – весело сказал Вит. – Но на всякий случай буду иметь тебя в виду.  Как только ослабею – так сразу к тебе…
 
– А может быть, мы не будем дожидаться твоей болезни? И начнем профилактические процедуры прямо сейчас? – сощурила длинные лукавые глазки Лиса-Алиса.

– Всегда к вашим услугам! – шутливо козырнул и щелкнул каблуками туфель Вит. – Но все-таки давай отложим твое завлекательное лечение на будущее… Мне нужен пока лишь твой совет.

– Как жаль, – грустно сказала девушка. – Ну почему клиент ко мне не идет? Я бы очень старалась!

– Алиса, дорогая, я к тебе действительно по делу, – нетерпеливо промолвил Вит. – Придумай, пожалуйста, для меня цветочную композицию в черно-серебристо-голубых тонах…

Девушка придвинулась к Виту поближе и, приподнявшись на цыпочки, слегка коснулась губами его лба.

– Жара вроде бы нет, – констатировала она. – Но несешь ты черт-те что!

– Я вовсе не рехнулся, – спокойно проговорил Вит. – Но мне сегодня нужна очень оригинальная композиция – и именно тех цветов, которые я назвал. И чтобы все было очень, очень гармонично. Для меня это чрезвычайно важно. Алиса, я серьезно говорю… Подумай, милая…

Алиса сдвинула светлые брови. Наверно, это должно было означать погружение в глубокое раздумье.

– Серебристо-черно-голубое? – переспросила она. – Ну что ж, это осуществимо.

Она повела Вита в подсобное помещение магазина, где размещалось нечто вроде мастерской.

– Сейчас, сейчас, – бормотала она. – Я, кажется, уже придумала, как решить твою бредовую задачу  малой кровью…

Лиса-Алиса заглядывала в коробки и банки с природным материалом, переставляла с места на место керамические вазы разных форм, расцветок и размеров, придирчиво разглядывала цветы.

– Так. Сосуд возьмем низкий, серо-серебристого цвета, – комментировала она свои действия. – Укрепим в нем голую, корявую, черную ветку. Она тонирована. И добавим сюда голубой цветок клематиса… Смотри, что получилось!

– В этом что-то есть, – пробормотал Вит, изучив со всех сторон творение Лисы-Алисы. – Теперь упакуй мне все это так, чтоб оно раньше времени не испортилось…

Ровно в семь часов вечера Вит нажал кнопку звонка у дверей маленькой брюнетки.

За высокой черной дверью, обитой кожей, не было слышно ни звука. И поэтому распахнулась она совершенно неожиданно. Маленькая женщина предстала перед ним во всей своей призрачной наважденческой красоте.

На ней было длинное серебристо-серое платье, обнажавшее руки и шею. На шее и в ушах сияли синими огнями сапфиры в платиновой оправе. Черные с синим отливом волосы были уложены в высокую сложную прическу. В руках маленькая брюнетка держала серебряную театральную сумочку. Из-под подола платья виднелись узкие носы серебристых туфель на высокой тонкой шпильке.
 
– Добрый вечер, – приветствовала она Вита. – Вы на редкость точны… Это очень приятно.

Низ платья брюнетки вдруг пришел в движение. О ее ноги терся большой старо-сиамский, или, иначе, тайский кот. Когда он посмотрел на Вита, тот поразился: взгляд его, голубой и прозрачный, до ужаса напоминал скользящие мимо, равнодушные взоры хозяйки…

– Какой у вас милый котик, – польстил женщине Вит и протянул к животному руку. «Милый котик» поднял шерсть на спине, распушил хвост – черно-бурый и короткий – и громко зашипел. В его глазах сверкнули красные огни.

– Осторожно! – сказала женщина. – Не трогайте его. Может укусить. Он не любит незнакомцев.

– Я надеюсь, мы подружимся, – выдал свои далеко идущие планы Вит. – Как его зовут? И как, о прекрасная дама, мне следует обращаться к вам?..

– Кота зовут Мун, – неторопливо ответила маленькая брюнетка. – Не знаю только, нравится ему это имя или нет… А я привыкла, чтобы друзья называли меня просто Мара…

Вит не то чтобы верил в модные ныне штучки – астрологию, гороскопы, магию чисел и имени и тому подобное. Но свой знак Зодиака прекрасно знал и порой читал астрологические прогнозы для себя, хотя и скептически хмыкал при этом. Читал он кое-что и о значении имен – буквальном, не магическом. И его вполне устраивало, что его собственное имя – «Виталий» – в переводе с латыни означает «жизненный». И не нравилось совсем, что дружеское усечение – «Вит» – также имеет свое значение, и значение неприятное.  «Вит» на том же мертвом языке означало «побежденный»…

Так что, будучи таким грамотным по части значения имен, Вит тут же примерил услышанное от маленькой брюнетки имя к его обладательнице.

Отлично, подумал он. Мара – марь. Марево. Мираж. Наваждение. Призрак. Вот что означает это слово в «великом и могучем»…  Ну что ж. Имя своей владелице соответствует вполне.
 
– Скажите, Мара, уж не в честь ли «нового мессии» – Мун Сан Мена – вы назвали своего питомца? – галантно поинтересовался Вит.  – Ну, того корейца, который создал огромную религиозно-мистическую организацию. Кажется, она называется «Ассоциация за единение всемирного христианства»?..
 
– О нет, – слегка улыбнулась Мара. – Мун – это луна. По-английски. Ведь кошки – ночные животные. Мун просто обожает сидеть на подоконнике и глядеть на луну. А днем он преимущественно спит.

– Прошу прощения, Мара, – спохватился Вит. – Я явился к вам не с пустыми руками…

Он снова вышел на лестничную площадку и принес оттуда большую коробку. Осторожно открыл ее и извлек на свет божий композицию, созданную опытным воображением  и ловкими руками Лисы-Алисы.
 
– Боже, какое чудо… – выдохнула Мара. – Это ведь именно для меня придумано, верно? Как вы почувствовали мой стиль, мою цветовую гамму! Вы просто волшебник… Никто из мужчин не делал мне прежде таких странных, таких удивительных, таких трогающих душу подарков…

Она бережно взяла в руки керамическую вазу с композицией и понесла ее в комнату. Вит заглянул туда же. Мара поставила подарок на низкий столик черного дерева.

– Как жаль, – вздохнула она, – что цветы так недолговечны… Мне очень хотелось бы сохранить  эту композицию навсегда…

Рассеянно взглянув на часы,  Мара вздрогнула.
 
– Мы опаздываем, – направляясь к дверям, проговорила она. – Едем же скорее. Нас ждет божественный концерт.

Вит давно уже привык к повышенному вниманию окружающих – естественно, в первую очередь, женщин – к своей особе. Но, судя по смятенным и откровенно любопытным взглядам ценителей прекрасного, своим появлением в филармонии Вит и Мара произвели настоящий фурор.

– Какой поразительный, какой эффектный контраст, – в полный голос проговорила, в упор разглядывая их, пожилая меломанка. – Нечасто встречаешь здесь такую красивую пару…

Этот напор всеобщего внимания Виту почему-то очень не понравился. Он постарался придать своей физиономии выражение, свойственное его спутнице, – абсолютной непроницаемости. Но сразу же понял сам, что пустой прозрачный взгляд у него никогда не получится. Поэтому начало концерта он встретил со вздохом облегчения.

В программе был Моцарт. Сладко пели флейта и скрипка под аккомпанемент клавесина.

Мара наслаждалась музыкой. Но заметно это было лишь по тому, как она сжимала и вертела пальцами свою серебряную сумочку. Да вроде бы в самых чувствительных местах мелодии ее безмятежные голубые глаза приобретали особую выпуклость и прозрачность. Вит осмелился сделать про себя вывод, что в такие моменты на глаза прелестной Мары  наворачивались слезы умиления…

– Я так переживала, – меланхолически поделилась она с Витом, усевшись после окончания концерта в его машину. – Я вся просто изнемогаю…

Вот так буйство страстей, подумал Вит. Что она вообще понимает под словом «переживала»? Если бы я не присматривался  к ней так внимательно, я никогда не заподозрил бы в ней даже тени чувств… Сидела, как манекен, право слово. Доводилось ли ей в своей жизни от души орать на кого-нибудь?..

– Давайте теперь поужинаем в ресторане, – предложил он Маре. – Что-то у меня после филармонии аппетит разыгрался…

– Там шумно, – поморщилась Мара. – У меня, скорее всего, разболится голова…

– Я знаю такой, где в это время народу почти не бывает, – успокоил ее Вит. – Кроме того, там никогда не играет музыка.

– Это чудесно, – томно опустила длинные черные ресницы Мара. – Какой был бы кошмар – после Моцарта слушать кабацкие напевы… Они так вульгарны…

Скажите на милость, какая чистоплюйка, подумал Вит. У нее в жилах не кровь, а дистиллированная вода. С небольшой добавкой французских духов. А кабацкие напевы вообще и цыгане в частности иной раз так бывают под настроение! Слушая, и гитару хочется схватить, и плечами потрясти, и каблуками постучать… Маленькой брюнетке этого, конечно, не понять. Никогда. Рыбья кровь. Тоскливо рядом с ней. И чем дальше – тем мучительнее… Как будто заноза какая-то в душе шевелится, глубоко-глубоко…

А свезу-ка я ее рыбку кушать, вдруг решил Вит. Пусть пообщается за столом  со своими кровными родственниками…

Хозяин кабачка в старом городе определенно читал Куприна. Или свои литературные познания проявил его дизайнер. Потому что оформление «Хмельной акулы» было римейком купринского «Гамбринуса». Здесь над столами из толстых досок висели массивные фонари из кованого металла. А вместо стульев стояли маленькие бочонки. Росписи на стенах изображали парусники и волны, натюрморты из всякого рода морепродуктов и жизнерадостно ухмыляющуюся зубастой пастью одноглазую акулу с черной повязкой на наглой острой морде и с большой пивной кружкой в плавнике.

Но пахло в «Хмельной акуле» отнюдь не прокисшим пивом и не дешевым табаком, а весьма изысканной кухней. И этот факт явно успокоил насторожившуюся было Мару. Вит почувствовал первоначально возникшее напряжение своей дамы по ее вдруг отвердевшей руке, которую он галантно придерживал за локоток.
 
– Я никогда здесь не была, – сказала Мара, спокойно и неторопливо  обводя глазами помещение. – Довольно необычное место, не так ли? И сидеть на этих бочонках не очень-то удобно…

– Мы и не будем засиживаться, – успокоил даму Вит. – Ведь уже поздно.

– Отчего же? – неожиданно возразила она. – Если здесь вкусно кормят, то можно и задержаться.

Вот это номер, раздраженно подумал Вит. Дама собирается «крутануть динаму»! Ей-богу! Готов спорить на что угодно и с кем угодно, что у дверей своей квартиры она пожелает мне спокойной ночи в моей собственной постели…

Но вслух он, разумеется, ничего похожего не произнес и косо на маленькую брюнетку глядеть не стал.

– Что мы закажем? – церемонно спросил он и раскрыл меню. Оно помещалось в кожаной папке цвета морской волны, оплетенной мелкой рыбацкой сетью, с подвешенным снизу небольшим пробковым поплавком. Мара слушала очень внимательно все, что он читал. Потом они минут пятнадцать решали, чего им хочется.

Посетителей здесь ждать не заставляли. Официант в тельняшке, повязанный алой банданой, расторопно принял заказ и так же шустро его выполнил.
 
– Какая изысканная цветовая гамма, – прошептала Мара, глядя на большое плоское блюдо с рыбным ассорти, – белой осетриной и розовой, с легким желтоватым отливом, семгой, красными креветками и раковыми шейками, черной и красной икрой, тоненько нарезанным лимоном и зеленью.

Подали им и волованы с крабами под хересом, и камбалу в сухарях на французский манер, и осьминога – как его готовят в Японии.

Мара отдавала должное трапезе, запивая всю эту недешевую экзотику предложенным к рыбе хорошим белым вином.

Ничего, отменный у дамочки аппетит, меланхолически думал Вит, глядя на быстро убывающую снедь на тарелке Мары. Не так уж она и малокровна, как прикидывается… Похоже, что настоящую Мару я еще и не видел…

Подозрения Вита насчет «динамы» полностью подтвердились. Когда  после ужина  он привез свою очаровательную, но почему-то нагонявшую на него смертную тоску даму к ней домой, она протянула ему тонкую белую руку, которую он покорно поднес к губам, и сказала:

– Я благодарю вас за этот чудесный день! Лучшего в моей жизни еще не было…

– Будет, – нахально пообещал Вит.
 
– Мне тоже хотелось бы на это надеяться… А пока – до свидания…

И она исчезла за высокой и тяжелой кожаной дверью.

А Вит сразу же ощутил, как он устал за бесконечный сегодняшний день. Сколько моральных, физических и финансовых издержек! И все ради дурацкого, практически насильно навязанного ему пари, которое ему выигрывать совсем не хочется… Какую же выгоду собирается извлечь из всего этого старый друг, Маленький Железный Феликс?..

                XI

«Я поймал на себе вошь. Я почувствовал на шее зуд и потер кожу пальцами. И с удивлением ощутил под их подушечками нечто живое.

Это живое я положил на толстое стекло своего письменного стола из мореного дуба. Достал из верхнего ящика большую лупу. И внимательно изучил изловленное.
 
На стекле шевелило многочисленными конечностями нечто беловато-серое, нечто полупрозрачное, с просвечивающими в глубине плоского тела темными внутренностями… Когда я наконец осознал, что это – вошь, меня затошнило. Я едва успел добежать до туалета.
 
Я знаю, где я подцепил эту мерзость.

Вчера, соблазнившись чудесным весенним утром, я вышел погулять. На улице было неожиданно людно. И шумно. Что-то голосили – очень неразборчиво – громкоговорители. Мимо меня походили целые вереницы, группы, толпы, стада развязных, безвкусно и пестро одетых людей.
 
Я удивился. Что бы это могло значить?  Но тут вспомнил, что сегодня – какой-то праздник. И беспокойные люди по этому поводу сбиваются в полупьяные орды и бредут в общественные места.

Я не люблю общественных мест. Я не выношу скопищ народа. Народные праздники не вызывают у меня ликования. Я не понимаю их смысла. И почему, чтобы выразить свою радость по поводу праздника, следует обжираться и опиваться, кричать и петь пьяные бессмысленные песни и вообще всячески шуметь?.. Как все это странно…

Нынешним утром я хотел пойти в городской парк. Этой весной – она ранняя – там уже должны зацвести каштаны. Целая аллея деревьев,  украшенных бело-розовыми свечами цветов! Хороши также и листья каштанов. Они напоминают мне веера. Опахала. Из павлиньих радужных перьев. Мне так и чудятся бело-сине-зеленые «глаза» по краям огромных разрезных листьев…
 
Но чтобы попасть в это чудесное место, мне пришлось пересечь городские пространства, битком набитые празднующим неизвестно что народом. Иногда люди задевали меня. Я чувствовал их дыхание. Нечистое, больное. Пьяное. Пивное и водочное. И даже случайные, скользящие прикосновения толпы приводили меня в оторопь! И недаром, недаром… Где еще я мог подцепить вошь? Только там, на улице, среди людей. И Бог знает, сколько еще всяких миазмов, начиненных болезнетворными бактериями и вирусами всех мастей, попало мне в легкие…

Я отлично понимаю, почему они такие, эти люди. Их очень много, вот почему. Земле не прокормить такую прорву нахлебников. И оттого они голодны, больны и несчастны. А если бы их было меньше, им было бы лучше. Больше места, еды, воздуха, воды, солнечного света пришлось бы на каждого…
 
Но они не осознают этого. И продолжают бесконтрольно размножаться. Я видел в толпе, какие взгляды бросали друг на друга опьяненные дешевым пойлом, разгоряченные похотью самцы и самки… Немного времени пройдет, и их станет еще больше. И они будут еще более обделенные жизнью. Еще более несчастные. Еще более грязные и больные.

Надо как-то воспрепятствовать этому. Ради их же блага.

И вечером я снова пошел в город.

В кустах на берегу реки слышалось какое-то шевеление. Какие-то животные звуки. А также слова, которыми люди бранятся и которые пишут на заборах, стенах, памятниках, в общественных туалетах…
 
Я понял – там размножаются. И стал ждать.

Через некоторое время из хаоса зеленых ветвей выползла, пошатываясь, молодая самка. На ходу она оправляла на себе одежду, из-под которой виднелось белье какого-то подозрительного цвета. Судя по треску кустов, ее случайный партнер, отец ее будущих детей – новых нахлебников многострадальной природы – пополз в другую сторону.
 
Я пошел за ней. Она спотыкалась на каждом шагу и бормотала заплетающимся языком слова, которых не найдешь в старых классических книгах. Правда, я слышал, что в нынешних их пишут. И называют ненормативной лексикой.

Она запнулась о скамейку на набережной и упала на нее. И буквально сразу же захрапела.

Я достал из кармана свой шелковый шнур и набросил петлю на ее шею. Она была так пьяна, что вряд ли почувствовала, как я тащил ее на берег реки.
 
У меня не было намерения лишать ее жизни. Пусть себе живет, раз уж родилась на свет. Поэтому я лишь крепко связал ей руки и ноги и кляпом из подобранного на земле полиэтиленового пакета заткнул рот. Я всего лишь хотел лишить ее способности производить на свет ненужные существа. Которые ползают потом по зеленому лику Земли – вшивые, грязные и больные.

Я разрезал на ней одежду и вспорол ей живот. По-моему, я правильно определил орган, в котором у самок  развиваются зародыши  ненужных жизней. Вырезал его и зашвырнул далеко в реку…

Я был полностью удовлетворен. Во-первых, не появится на свет детеныш, зачатый этой самкой сегодня. Во-вторых, она никогда не сможет зачать снова. Я лишил ее такой способности.

Воздух теперь будет чище и здоровее. И вшей поубавится…»
               
                XII

Вит был взбешен. С утра его навестил Маленький Железный Феликс и долго насмехался над ним.

– Эх ты, плейбой, – говорил он. – Баба-то – глядеть не на что! И вокруг своего жалкого пальчика обвела такого молодца, такого орла! Это ж надо! Ты ей – и то, ты ей – и се, а она тебе за все хорошее – ручку поцеловать на прощанье! Нет, надо было мне с другим бойцом сексуального фронта пари заключать…

– Ты можешь мне откровенно сказать: тебе-то все это зачем нужно? – сдерживаясь изо всех сил, спросил Вит. – Что ты хочешь узнать таким способом? Не девственница ли она?

– Я хочу, чтобы ты стал ее ближайшим другом, – невозмутимо отвечал озлобленному оскорблениями Виту Филипп. – Чтобы она вывернула наизнанку перед тобой всю свою душу. Обычно женщины делятся сокровенным  с подружками… Но вся беда в том, что у этой дамы подруг нет. Поэтому я и надеюсь, что свои сокровенности  – хотя бы частично – она приоткроет любовнику… Но ты-то, ты-то… Так меня подвел! То есть подводишь! Я полагал, что ты, как дипломированный специалист по бабам, пораньше справишься со своей задачей!
 
– Ох, Фил, – сказал Вит. – Не нравишься ты мне в последнее время! Может быть, ты сам теперь нашей малюткой займешься?
 
– Каждому – свое, – парировал Филипп. – Сапожник пусть тачает сапоги, а пирожник – пироги печет. Я никогда в жизни не брался не за свое дело. И по этой простой причине в лужу садился не так уж и часто.

– Рад за тебя, – пробормотал Вит.

Слегка поупрекав друга еще и выжав-таки из него твердое слово, что тот приложит все силы и возможности к делу скорейшего соблазнения маленькой брюнетки, всласть напившись чаю, Маленький Железный Феликс уехал по своим темным милицейским делам. А Вит  в сильном раздражении долго бродил по своей квартире, машинально трогая вещи и заглядывая во все углы. На глаза ему попалась пыльная старинная шкатулочка, одна из многих, обретавшихся в этой старой квартире. Не то теткина, не то бабкина, не то даже прабабкина.

Вит потер лоб.

Что-то я там такое видел когда-то, подумал он. Что-то похожее на маленькую брюнетку… То есть не похожее, а как-то напоминающее о ней…

Он нажал на потайную кнопку, спрятанную на боку шкатулки посреди вычурных резных завитушек. Крышка откинулась вверх с музыкальным звоном.

Среди прочих мелочей на изрядно уже пообтершемся синем бархате лежала маленькая фигурка из черненого серебра. Сиамская кошка с голубыми топазовыми глазами.

Вот что я поднесу сегодня Маре, подумал Вит. Неужели не понравится? Неужели не возьмет? Неужели не… проникнется благодарностью?..

И он со спокойной совестью уехал в город по своим собственным делам, никак не связанным ни со старым другом Филиппом, ни с голубоглазой брюнеткой, отложив окончательную подготовку к свиданию на вечер.

К Маре Вит отправился, когда на городские улицы заползли сумерки и над пыльным асфальтом вспыхнули холодные огни фонарей.

Маленькая брюнетка ему определенно обрадовалась. И пришла в восторг от подношения. Правда, выразила она свою радость и свое восхищение, как всегда, весьма сдержанно. Разве что чуть отчетливее изогнулись в улыбке ее бледно-розовые губы. И несколько более порывисто – по сравнению со своими обычными плавными движениями – протянула она руку за подарком.

– Это ведь мой Мун, – сказала она. – Фигурка старинная, не так ли?

– Скорее всего, начало XX века, – ответил Вит. – Сиамские кошки стали известны в Европе в восьмидесятых годах позапрошлого столетия. И, в общем-то, не были очень популярны…

– Мун, иди сюда, – позвала Мара. – Посмотри на свой ювелирный портрет!

Из соседней комнаты вышел, потягиваясь, недовольный Мун. Увидев Вита, снова поднял шерсть и свирепо сверкнул багровыми зеркалами глаз.

Ну прямо не глаза, а стоп-сигнал, подумал Вит, сладко улыбаясь восточному злодею.

Мара сунула под нос коту серебряную фигурку. Тот понюхал ее, чихнул и презрительно отвернулся.

– А мне нравится, – сказала женщина коту с упреком. –  Ты ничего в искусстве не понимаешь, хороший мой…

И она нежно погладила Муна по большой ушастой голове.
 
– Я вижу, вы очень любите своего кота, – сказал Вит.

– А вам разве не нравятся кошки? – спросила Мара.

– Пожалуй, нет… Уж очень они непредсказуемые. И себе на уме.

– Неправда, – возразила Мара. – Я всегда знаю, о чем думает мой кот… Если я ухожу из дома, он ждет моего возвращения и радуется, когда я открываю дверь. Если мне грустно, он садится рядом, смотрит мне в глаза и разговаривает со мной. Это единственное существо на свете, от которого мне тепло...

Она  снова нагнулась и потрепала кота по толстой спине. Тот громко заурчал и опрокинулся белым брюхом кверху. Мара пощекотала Муна и спросила:

– Что мы будем делать сегодня? Ехать куда-либо уже поздно…

– Почему же? Есть ведь и казино, и ночные клубы, – мягко возразил Вит.

– Я не азартна, – отказалась Мара. – А в ночных клубах такая публика…

– Тогда посидимте дома, – предложил Вит. – Чайку попьем, что ли. Из самовара. У самовара я и… очаровательная Мара…

– Но у меня нет самовара! – растерялась маленькая женщина.

– Ну тогда давайте выпьем настоящего, а не растворимого кофе! – сказал Вит. – Надеюсь, турка у вас есть?

– О да, – с облегчением ответила Мара. – И превосходная, на мой взгляд. Большая, медная. Думаю, когда-то ее привезли с Кавказа…

Она ушла на кухню в сопровождении Муна. А Вит стал оглядывать гостиную, обставленную редкой антикварной мебелью, отлично отреставрированной и составлявшей гармоничный ансамбль. На черном низком столике по-прежнему стояла принесенная им накануне «икебана», как он называл про себя творение Лисы-Алисы. Голубой цветок клематиса всё еще был жив.

Сквозь стекла невысоких шкафчиков и горок, выстроившихся у стен, виднелось их содержимое –  книги и красивая посуда. Издания были, как почудилось Виту, в основном старинные, XIX века, в переплетах из телячьей кожи, с потускневшей и осыпавшейся позолотой на корешках. В одном из книжных шкафов на средней полке в ряду ветхих книг стоял толстый том большого формата в светлой обложке с непонятным рисунком. Вит уже встал, чтобы познакомиться поближе с этой книгой, но тут в гостиную вернулась Мара.

Она уселась напротив Вита в своем черном шелковом, вышитом серебром кимоно и принялась священнодействовать (как-то иначе её плавные, выразительные, логически завершенные движения назвать было трудно), выполняя обязанности заботливой и гостеприимной хозяйки.

Опустив длинные черные ресницы на бледные фарфоровые щеки, Мара разливала кофе по крохотным тоненьким чашечкам, на стенках которых были густо разбросаны небольшие выпуклые полупрозрачные зернышки.

– Какая необычная керамика, – сказал Вит, беря в руки чашечку. – Впервые вижу такую. Это фарфор?

– Да, наверно, – отозвалась Мара. – Мне как-то говорили, что это китайский «рисовый» фарфор. На донышках чашек действительно есть какие-то иероглифы… Но так ли это на самом деле, я не знаю.

– Не хотите ли домашнего вина? – немного помолчав, предложила она. – Я  делаю его по одному любопытному, малоизвестному рецепту…

– Вы сами делаете вино?! – искренне поразился Вит. – Не могу представить вас на кухне за таким прозаическим занятием! Это совершенно не сочетается с вашим внешним обликом!

– Вы как дитя… Забыли, что внешность зачастую бывает обманчивой?.. – слегка улыбнулась Мара, опять-таки плавно поднимаясь из кресла и снова выходя из комнаты.

Вино было нежно-розового цвета. Наподобие розового муската. Налила его Мара в два узких высоких бокала, отделанных черненым серебром. Поставив вино на стол, она зажгла две розовые свечи, задернула тяжелые, глухие ночные шторы и погасила верхний свет.
 
Вит протянул руку за бокалом и тут же едва не отдернул ее обратно. Ему показалось, что в голубых прозрачных глазах Мары вдруг загорелись безумные красные огни – совсем как у ее сиамского кота Муна. Вит почувствовал безотчетное, но очень сильное желание исчезнуть из этого дома и никогда больше сюда не возвращаться… Однако в этот самый момент он вспомнил об утреннем визите Маленького Железного Феликса и решительно подавил свой невольный порыв.

Пересилив себя (это далось ему с некоторым напряжением), Вит улыбнулся хозяйке дома и спросил:

– За что же мы пьем?..

– За ночь… Она уже пришла… Вот послушайте, какие стихи мне сейчас вспомнились…

Мара, откинувшись на спинку кресла, прикрыла глаза и тихо, но с выражением, от которого у Вита по коже побежали мурашки, продекламировала:

– В ночи глухой, во тьме слепой
Блуждает слабый разум мой…
Ни дома нет, ни фонаря,
Нет ни свечи, ни алтаря –
Лишь сердца стук, лишь звон в ушах…
Тоска, отчаянье и страх
Меня пугают и манят…
Не будет утра для меня.

Женщина замолчала и медленно поднесла к своим бледно-розовым губам хрустально-серебряный бокал с таким же бледно-розовым, как её рот, вином.

Вит пить не торопился. Неверный, колеблющийся свет розовых свечей дробился на хрустале, пронизывал вино, и на руке Вита, державшей бокал, дрожали розовые пятна.

– Вино согревается, – тихо сказала Мара.

Вит вымученно улыбнулся женщине и неожиданным для самого себя решительным жестом вдруг опрокинул в рот бледно-розовую жидкость. Вкус вина удивил. Оно было пряным и почему-то обжигало рот холодком.

От анализа вкусовых ощущений его оторвал негромкий смех Мары, пристально на него смотревшей:

– Ну кто же так пьет вино? А это – тем более… Вам не понравился  его букет?

Вит постарался быть честным:

– Могу сказать только одно – ничего подобного до сегодняшнего вечера я не пил!

– У меня есть необычный фильм, – сказала Мара. – Посмотримте?

Вит заглянул в пустой бокал и согласно кивнул головой.

Мара включила видеомагнитофон, а потом вынула из книжного шкафчика ту самую толстую книгу в светлом переплете, которая некоторое время назад привлекла внимание Вита, и снова устроилась в кресле.

Ни за что на свете даже на следующий день Вит не смог бы связно рассказать содержание фильма. Да и было ли оно, это содержание? Мрачная, давящая на психику музыка, черный фон экрана – и на нем фрагменты, насколько Вит смог определить, картин и скульптур, изображавших исключительно страдающих людей. Этакая галерея всей муки человеческого мира. Раскрытые в безмолвном вопле рты, вытаращенные глаза, заломленные руки, запрокинутые к равнодушным небесам искаженные лица – мужчин, женщин, стариков, детей…

Что бы это значило?

Он недоумевал, а хозяйка дома подливала и подливала ему розовое пряное вино, время от времени кидала на экран равнодушный рассеянный взгляд, перелистывала страницы толстой книги в светлом переплете, лежавшей у ней на коленях и не торопясь отпивала из своего бокала. Через некоторое время впавший в полную растерянность Вит заметил, что страницы в томе, который читала Мара, были исписаны от руки довольно крупным витиеватым почерком. Или же шрифт все-таки только имитировал рукописное начертание букв?..

Однако к этому времени узкий графинчик с розовым пряным напитком окончательно опустел, и вино, по всей видимости, стало оказывать на неосторожного гостя своё коварное действие. Как-то вдруг у Вита перед глазами всё разом поплыло, и он констатировал, что теряет ощущение реальности. И когда хозяйка дома поднялась со своего места, он попытался понять остатками ускользающего рассудка: это наяву или только кажется?..
 
Виту почудилось, что Мара как бы прорастает над столиком вверх – долго-долго, целое столетие. И целую вечность движется к креслу, где сидел Вит. Во время этого бесконечного движения полы ее кимоно поползли в стороны, как будто их больше не удерживал пояс. И так же медленно черный шелк в серебряных узорах потек с узких плеч Мары  на пол.

– Идемте же, – донесся до слуха Вита – как бы из бесконечной дали – тихий голос женщины. Она плавно, словно преодолевая сопротивление воды, протянула ему свою руку. Тонкую, белую и вроде бы даже совершенно бескостную. Как щупальце осьминога.

Чтобы встать из кресла, Виту понадобилось сделать значительное усилие. Он с огромным удивлением почувствовал, что тело слушается его плохо. Мышцы напрягались как бы с нежеланием. С трудом переставляя ноги  и чувствуя, как сознание его окончательно затопляет кромешный мрак, он побрел куда-то вслед за Марой…

Что было потом, Вит так никогда и не вспомнил. Наверно, что-то да было. Ведь он уходил из гостиной, это абсолютно точно. И откуда он знает, что в спальне у Мары – огромная широченная кровать, застеленная бирюзовым бельем в мелкий черный рисунок?.. Значит, он там был. Но снова обретя над собой контроль, Вит обнаружил себя опять-таки в гостиной Мары. Он был полностью одет, обут и направлялся к выходу.
 
В просвет плотных ночных штор сочился предутренний сумрак. На темной туше широкого низкого дивана что-то светлело. Вит уже подходил к порогу гостиной, но совершенно неожиданно для себя вернулся и поднял с дивана это светлое что-то. Оказалось, это тот самый альбом, который накануне  вечером, во время просмотра видеофильма, перелистывала Мара. Не отдавая себе отчета, зачем он берет и уносит его,  Вит вышел из квартиры с тяжелым томом в руках…

До восхода солнца было еще далеко. Вит сел в машину, бросив на заднее сиденье альбом, взятый в квартире Мары, и повернул на набережную.
 
В городе было тихо. Изредка по мостовой, шурша, как сильный дождь, проезжали автомобили. И неторопливые шаги редких прохожих гулко отдавались на заспанных улицах.

Однако на набережной уже суетилась целая толпа работников службы городского благоустройства, по-старому – дворников. Оранжевые жилеты старательно скребли и мели тротуар и часть прилегающей к нему мостовой, погромыхивая железными совками. Неподалеку стояла автоцистерна – из тех, что моют асфальт.

Вит вышел из машины  и боком уселся на каменный парапет, рассеянно глядя на серую, слегка исходящую паром, утреннюю реку. По всей видимости, действие розового вина продолжалось, хотя и в иной форме. Вит ничего не хотел. Он ни о чем не вспоминал. Он ни о чем  не думал. В голове у него колебались легкие волны блаженной пустоты.

За его спиной послышались неторопливые, но твердые шаги, становившиеся всё отчетливее и громче.

Я знаю этого человека, мелькнуло в колеблющемся вакууме, наполнившем мозг Вита. И поэтому он не удивился, услышав знакомый голос:

– Кому не спится в ночь глухую?!

– …!  – в рифму ответил Вит, не оборачиваясь. – Да только ночь уже прошла. А тебя как понять? Ты еще не ложился или уже встал?

– Привет, гуляка, – сказал Виту Маленький Железный Феликс, усаживаясь рядом с ним. – Я, как и эти доблестные служители чистоты, все еще разгребаю дела вчерашние.

Вит посмотрел в сторону оранжевых жилетов. Они, загомонив, похватали свои ведра, метлы и совки и отбежали в сторонку, потому что к ним, растопырив водяные усы, приблизилась автоцистерна.

– Здесь что-то вчера произошло? – рассеянно спросил он.

– А ты, конечно, ни радио ни слушаешь, ни телевизор не смотришь…

Вит пожал плечами.

– Не удосужился, знаешь ли…

– Тут вчера одного наркобарона из гранатомета замочили, – сообщил приятелю Маленький Железный Феликс. – И джип бронированный не спас… Киллеры вскрыли машину, как консервную банку. Молодцы, профессионально сработали. Я пришел посмотреть, откуда стреляли.

– А они убирают то, что от наркобарона и его джипа осталось, да? – вяло поинтересовался Вит, кивнув в сторону дворников.

– Именно, – засмеялся Маленький Железный Феликс. – Ну, а ты чем меня порадуешь? Как я понимаю, наше пари ты выиграл. Раз дома не ночуешь. Или как? Или ты уже нашел себе пассию по своему непритязательному вкусу?

Вит неопределенно хмыкнул.

– Не издавай бессмысленных звуков, – продолжал Маленький Железный Феликс. – Я очень надеюсь, что оказался прав насчет пари. Тогда давай рассказывай.

– О чем? – удивился Вит.

– Что за вопрос? Делись впечатлениями, какова она – твоя любовь!

Вит скривился.

– Любовь – это святое слово, Фил… А ты применяешь его к объекту нашего пари и своего, как я понимаю, криминального интереса. Кроме того, это не по-джентльменски – трепаться о секретах спальни!

– Ну ладно, джентльмен!

– Тебе как? Все-все рассказывать? Или только о некоторых странностях моей прелестницы?

– А что, и странности были? Это очень, очень интересно!

– Как не быть…

– И в чем же они заключались?

– Как тебе сказать, чтобы не ввести в заблуждение и не наговорить лишнего на мою даму, – озаботился Вит, спешно анализируя оставшиеся в памяти впечатления от последнего свидания с Марой. – Подозреваю, что на мою подругу твоею милостью не действуют вещи естественные. И потому она, чтобы пожелать мужчину, использует разные неординарные средства.

– Например?

– Ну, скажем, перед «ночью любви» она предложила мне посмотреть очень странный фильм… Даже не фильм, а черт знает что… Какая-то видеоокрошка из полотен и статуй типа «Лаокоон»… Которого змеи душат… Если хочешь знать, я удивлен и обижен. Неужели я так непривлекателен в ее глазах?.. Вроде бы – не урод, водобоязнью не страдаю… И надоесть ей еще просто не успел!  Да, и винцом она очень интересным угощает! От пары бокалов дуреешь так, что целые часы из памяти исчезают бесследно!

– Это все?

Вит задумался, глядя на каменные плиты набережной.
 
– Вчера… Вчера она во время просмотра этой завлекательной кинушки еще и читала что-то… Наверно, тоже что-нибудь сверхраздирательное…

– Ты не посмотрел, что именно?

– Какую-то толстую книженцию. Вроде бы даже рукописную. Слушай, так я же ее с собой зачем-то захватил?! В машине на заднем сиденье лежит…

Не прошло и полминуты, как Маленький Железный Феликс снова сидел на парапете рядом с Витом, цепко держа в руках его нечаянную добычу.
 
– Интересная вещица, – сказал он, царапая ногтем переплет альбома. – Ручная работа, клянусь. И материальчик очень, очень своеобразный… Тебе ничего эти рисуночки не напоминают?..

По светло-кремовой коже переплета извивались змеи, кинжалы, рогатые головы не то чертей, не то свиней, черепа и скрещенные кости, кресты и цепи.

– Такие сюжеты любят накалывать себе твои клиенты. Верно? – пробормотал Вит.

– Именно, – подтвердил Маленький Железный Феликс, раскрывая книгу. Ее страницы действительно были исписаны крупным кокетливым почерком с многочисленными завитушками. Филипп пробежал глазами несколько строк и вдруг побелел. Лихорадочно перелистнул несколько страниц и снова впился в текст…

В общей сложности белыми плотными страницами альбома он, не отрываясь, шуршал минут десять.

– Так ты говоришь, не знаешь, что именно ты мне принес, Витасик? – наконец-то подняв взгляд на друга, пробормотал Маленький Железный Феликс.

– По-моему, я изложил это достаточно внятно! – уже почти полностью придя в себя и начиная раздражаться, ответил Вит.

– Ты, мой дорогой старый друг, принес мне как раз то, за чем я и охотился, втравливая тебя в эту историю… Правда, я не знал, что это «то» существует именно в таком виде… Не то книги, не то альбома в переплете из человеческой кожи… Да, это человеческая кожа. К услугам экспертов можно не прибегать. Такие вот дела.

Вит с ужасом поглядел на толстый том в цепких руках Филиппа.

– И как тебе не противно – это самое в руках держать, – сдавленным голосом  проговорил он. – Надеюсь, ты его с собой заберешь? А то меня сейчас вытошнит…
 
Маленький Железный Феликс только ухмыльнулся, опуская увесистый том в вынутый из кармана пластиковый пакет.

– Не переживай, – утешил он Вита. – Все уже позади. Я не принуждаю тебя больше к встречам с немилой и постылой женщиной. Ты теперь полностью свободен, дружок, и принадлежишь отныне только самому себе… Я тебе очень, очень благодарен. Ты меня выручил. И, надеюсь, спас человеческую жизнь. Не очень достойного человека, правда. Но зачем же страдать невиновному? Тем более, он еще молод и вполне может одуматься и встать на путь исправления. И завяжет со своим криминальным прошлым. Так что пусть и тебя, и меня в данном случае греет мысль, что мы действовали в интересах истины и что правда все-таки восторжествовала…

                XIII

«Я попал в святая святых… Мне показывали раритеты – манускрипты в драгоценнейших переплетах. Обложки были кованые. Были из полированного дерева редких пород. Были украшенные драгоценными камнями. Чеканкой. Эмалью. Филигранью…

Я упоенно любовался изумительными старинными шрифтами на пожелтевших страницах… Сколько искусства, сколько красоты в каждой линии, в каждом штрихе, в каждом завитке! Нет, только рукописная книга имеет право именоваться книгой…

Не один день я потом находился под впечатлением пережитого в хранилище восторга. Все стояли у меня перед глазами удивительной красоты и изящества миниатюры, иллюстрировавшие драгоценные манускрипты… И в конце концов у меня созрела мысль… Я понимаю, что это была самонадеянная и даже в чем-то крамольная мысль… Мысль создать нечто подобное виденному. Создать своими руками.

Я, разумеется, не художник. Но у меня очень красивый почерк. Кроме того, я невероятно много знаю. И мне уже случалось собственноручно переплетать книги.

И разве мне не о чем писать? Да вся моя жизнь, наполненная страданием от несовершенства мира и пронизанная неустанной борьбой с уродствами, отравляющими существование избранных, отмеченных печатью возвышенного образа мыслей людей, – разве это не достойный предмет для подробнейшего описания на страницах красивой книги?!

Я так и сделаю. Я изложу все значительные события моей жизни в своем манускрипте.

На чем писать? Увы. Придется на бумаге. На вульгарной бумаге. Правда, я куплю самую белую, самую изысканную, самую дорогую. А вот во что мне мою книгу переплести? Из чего сделать достойную ее содержания обложку?

Разумеется, старые образцы превосходны. Неподражаемы. Недосягаемы. Но я, вообще-то, и не хотел бы им подражать. Надо выдумать что-то свое. Я хочу быть оригинальным.

Я листал альбомы в читальных залах библиотек. Я думал. Я бродил по улицам. Я не находил себе места. Я просто извелся. Что предпочесть? На что решиться? Металл… Нет, мне не хотелось бы оковывать мою книгу, страстную, трепетную повесть о моей жизни, холодным тяжелым металлом… Не годится и дерево. Оно прекрасно, слов нет. Чего стоят, например, благородные узоры палисандра... Или благоухающий сандал... Какое это чудо – книга, дышащая ароматом! Однако… И это мне все же не по душе…

Обтянуть переплет тканью? Бархатом с драгоценной вышивкой? Или атласом? Нет. Опять не то.

Остается кожа. Да, кожа. Нет ничего приятнее для ладоней истинного библиофила, чем книжная обложка из прекрасно выделанной кожи…

Но ведь это не оригинально, вот в чем вся беда! С мукой в душе я брел по улице. И тут мой замутненный тяжким раздумьем взгляд упал на… него.

Было невыносимо душно. И люди, даже самые уродливые, разделись до крайних пределов приличия. Мужчины ходили или вообще голые до пояса, или в каких-то кошмарных майках.

Он ничем не прикрыл свой торс. И вся его толстая кожа была испещрена прихотливым синим рисунком, выполненным весьма искусно. Что, собственно, меня и поразило. Я шел прямо за ним, задыхаясь от смрада, исходящего от его распаренного жарой тела, и разглядывал синюю чешую гигантской змеи, извивавшейся на его спине… И вдруг меня осенило.

Я сделаю обложку своей книги из кожи этого существа.

Я выслеживал его весь вечер. Он неустанно бродил по знойным улицам. С кем-то здоровался, произносил какие-то слова, которых я не понимал… Потом он прибился к пьяной компании. Все они уселись пить какую-то мутную жидкость из большой нечистой бутыли прямо возле контейнера с мусором! И один из них, тощий, морщинистый, беззубый, оборванный, время от времени вставал с корточек и рылся в этом контейнере. Доставал оттуда какие-то омерзительные на вид огрызки, заплесневелые, ослизлые куски и совал в свой смрадный рот с тремя коричневыми пеньками на месте зубов…
 
Когда опустела бутыль, объект моего пристального интереса, пошатываясь, встал. И медленно побрел прочь. А я – за ним…

Он не ушел далеко. Завидев темный провал подвала грязного обшарпанного дома, неуклюже полез туда. И, наверно, оступился. Потому что послышались звук падения и слабое мычание. Я заглянул в подвал. Объект с замечательными рисунками ничком лежал на загаженном цементном полу и не шевелился. Я упруго спрыгнул следом.

Не знаю, чувствовал ли он что-нибудь, когда я аккуратно срезал с него самые интересные куски сырья для обложки моей книги. Наверно, нет. Уж очень много дряни из грязной бутылки он выпил сегодня.
 
Я умею выделывать кожу. Это несложно. Как я был счастлив, когда закончил свою работу! Передо мной лежали мягкие, эластичные пластины цвета беж с оригинальным зеленоватым рисунком. Я представил, как будет выглядеть моя книга в законченном виде… И преисполнился самодовольства. Как будет счастлив тот, кому выпадет редкая удача подержать ее в руках, перелистать ее прекрасно оформленные и поучительные страницы! Эту историю я тоже обязательно занесу в книгу моей жизни. Она достойна этого. Она свидетельствует о том, что я – творец. Демиург. Из ничтожных вещей, вещей тленных – бумаги, кожи, чернил – я создал непреходящую в веках ценность…»
 
                XIV

В двери комнатушки, в которой гнездился в управлении внутренних дел Маленький Железный Феликс, кто-то тихо поскребся.

– Войдите, – крикнул Филипп.

В кабинетике появился  совершенно седой человек лет сорока пяти или чуть больше на вид.

– Я хочу сделать признание, – помедлив, негромко сказал он. – Я не могу больше с этим жить. Да и жить мне теперь не для кого…

Он опустился на предложенный Маленьким Железным Феликсом стул и спрятал измученное лицо в больших тяжелых ладонях.

Работяга, машинально отметил по себя Филипп. Ишь, какие мозолистые… С чем это, интересно знать, ко мне пролетарий пожаловал?..

– Слушаю вас, – как можно мягче проговорил Маленький Железный Феликс.

– Я… убил! – вдруг крикнул посетитель, рывком подняв голову. И зажмурился. По его изрезанному морщинами лицу потекли мелкие слезы.

– Успокойтесь, прошу вас, – деликатно сказал Маленький Железный Феликс. – Вот водичка.  Выпейте, пожалуйста!

Он любезно протянул седому стакан с водой.

Но пить тот не смог – так у него прыгала челюсть. Он только расплескал воду себе на грудь и на колени. Однако именно это, по-видимому, и помогло ему собраться. Он глубоко вздохнул, посмотрел прямо в глаза  Филиппа и дрожащим голосом начал:

– Пишите, гражданин майор. Признание. Чистосердечное.

Маленький Железный Феликс на секунду засунул руку в стол, потом шустро притянул к себе лист чистой бумаги и вооружился ручкой.

Седой помолчал. Усмехнулся беспомощно и сказал:

– А я и не знаю, с чего и начинать-то…

– Начните хотя бы с того, кто вы такой, – посоветовал Маленький Железный Феликс. – А потом расскажете, когда, кого и при каких обстоятельствах вы убили…

– Да, я убил, – подтвердил седой. – Но скажу откровенно: если бы так можно было, я бы убивал его каждый день до конца своей жизни!

– За что же такая немилость? – поднял брови Маленький Железный Феликс.

– Не шутите, гражданин майор, – глухо произнес седой. – Я вам все сейчас расскажу, и вы тогда поймете. Вы можете понять, у вас глаза человеческие…

– Ну, если вы так думаете… – улыбнулся Маленький Железный Феликс.

Седой судорожно вздохнул и начал:

– Я, гражданин майор, женился поздно. Родня смолоду мне говорила: перебираешь много. А за переборы Бог дает оборы. Но пословица соврала: моя жена была хорошая. Я и не думал, что на свете такие душевные женщины бывают! Скажу, не кривя душой: за все годы, что вместе прожили, мы ни разу не поругались, как другие ругаются… Все матюги друг на друга сложат из-за малости какой-нибудь…Моя жена мне ни одного грязного слова не сказала. Можете вы себе такое представить?

– Да, редкий случай, – решил Маленький Железный Феликс.

– Вот и я говорю – редкая была женщина, – продолжал седой. – Да только было и у нас горе: жена прихварывала, рожать не могла. Но в конце концов  родила. Сына. Такой был мальчик!

Седой вцепился зубами в рукав куртки.

– Почему был? – спросил Маленький Железный Феликс, уже начиная прозревать. Так вот кого судьба привела к нему в кабинет!

– Убил его… Маньяк этот… Которого вы все никак поймать не могли! – со злостью крикнул седой.

– Не волнуйтесь, – елейно произнес Маленький Железный Феликс. – Прошу, продолжайте ваш рассказ…

– Изувечил его этот зверь… Надругался над ним… А потом задушил…

И седой вновь заскрипел зубами.

– А ведь я… недалеко был в тот момент! Пошел к лотку пива купить… Пока в очереди стоял… Потом к знакомому подошел – он с дружками на пляже в преферанс играл… Схватился – нет сына. «Он в парк побежал», – сказали мне. Я туда. Нет нигде. Звал, кричал. Нет сына… И тут на дорожку откуда-то из-за кустов вышел он… Зверь. Но ведь я только потом понял, кто это был! Помоложе меня. Богато одетый. И на ходу он сматывал шнур, красный такой. Поэтому я и обратил на него внимание, запомнил его. И лицо у него было… Не такое, как у всех. Взгляд какой-то остановившийся, стеклянный, что ли… Как у пьяного… Но он на хмельного похож не был…

Меня словно толкнуло изнутри. Я побежал в ту сторону, откуда этот упырь появился. И нашел там тело сына… Еще теплое…

Седой, рассказывая о трагической участи сына, с огромным трудом выдавливал из себя слова.

– И что же вы предприняли потом? – осторожно спросил Маленький Железный Феликс.
 
– Потом… Потом было… Мне пришлось сказать жене… Я не смог скрыть от нее… А что бы я сказал ей, что?! Куда я сына девал?! Она упала… и умерла у меня на руках. У нее было очень больное сердце.

Седой судорожно сглотнул.

– Так в один день я потерял и сына, и жену. У меня на всем свете были только они одни. Как я не спятил, не понимаю. Только поседел сильно. Я ведь совсем недавно еще был черный. Прямо как головешка.
 
Я, конечно, говорил следователю, кого подозреваю – да что там подозреваю! – кто убил моего сына… И все ждал, когда его наконец-то поймает милиция. А он все ползал по городу, все убивал. Я же читаю газеты!
 
И тогда я стал искать его сам. Долго у меня ничего не получалось. Но помог случай. Я работал вечером на ремонте площадки под стоянку автомобилей. И задержался. Торопиться мне было некуда. Я сидел на катке. Им – знаете ведь? – асфальт укатывают… Смотрю – кто-то идет. А у меня и в сумерках зрение хорошее.  Высокий, представительный мужчина. Хорошо одетый. Я еще подумал: что ему здесь в такой час нужно? Пустырь ведь кругом, бурьян… А упырь, наверно, новую поживу себе искал…

И когда он подошел поближе, я разглядел его лицо. И обмер. Узнал зверя. Он прошел мимо меня и головы не повернул. Я достал из-под сиденья монтировку… и бросился на него. Сзади. От удара он сразу упал. Пока он не шевелился, я обшарил его карманы. Нашел тот самый красный шнур, которым он душил моего мальчика… И нож. Острый, как бритва. Все это я засунул ему в карманы обратно.
 
Я не палач, гражданин майор. Но в тот вечер горько жалел об этом! О том,  что не научился медленно и мучительно убивать людей! Да. Я обливался в душе кровавыми слезами из-за того, что не умею мучить, когда стоял над этим ублюдком!

Я подтащил его к выбоине в асфальте, которую мы должны были заделывать наутро. Рядом с ней были свалены гравий и еще тепловатая куча асфальта. Скатил его в эту яму. Взял лопату. И кое-как забросал его гравием и комьями асфальта… А потом завел свой каток… И поехал по нему. И раз, и другой, и третий… Чтобы выдавить из этого упыря его черную кровь! Чтобы отправить в ад кромешный его поганую душу! Да что я говорю! Разве у таких душа бывает? Не душа у них, а пар зловонный…

Седой замолчал.

Маленький Железный Феликс некоторое время выжидательно глядел на него. Потом проговорил:

– Очень хорошо, что вы пришли именно ко мне. Вы – ценный, чрезвычайно ценный свидетель.

– Да какой я свидетель?! – надрывно  крикнул седой. – Я убил. Не человека. Не раскаиваюсь в этом! Но кругом-то думали, что он человек! И себя я замарал. Да. Разве я мог подумать когда-нибудь, что со мной такое случится?! Что на моем пути встанет эта погань? И что я, нормальный человек, буду вынужден – да, вынужден! – сделать… та-ко-о-е…

– Пока вы – только  свидетель, – настойчиво повторил Маленький Железный Феликс. – Я запишу ваши показания… в части, касающейся обстоятельств убийства вашего сына. Зайдете ко мне на днях, прочтете, подпишете. Если согласитесь. Ну, а остальное… Я понимаю ваше горе. Но где труп-то якобы убитого вами? Не возбуждено такого уголовного дела!  Возьмите себя в руки. Постарайтесь отвлечься от печальных событий, которые произошли в вашей жизни…

Седой непонятно глянул на Маленького Железного Феликса. С трудом встал  со стула  и пошел к двери. А хозяин кабинета выключил в столе миниатюрный магнитофон, добросовестно зафиксировавший весь разговор с седым. Микрофон от него был предусмотрительно выведен наружу и замаскирован среди обычного канцелярского хлама на столе. Это чтобы собеседники не смущались. А то некоторые язык проглатывают при виде звукозаписывающей аппаратуры. Между тем лишний раз освежить в памяти все нюансы имевшей место беседы иногда очень, очень полезно…

Маленький Железный Феликс включил обратную перемотку. Магнитофончик весело зажужжал. По крайней мере, именно так воспринимал этот негромкий звук лукавый владелец аппарата. Он с удовольствием  поглядел на свой объемистый портфель. Там лежала рукописная книга в переплете из татуированной человеческой кожи с прикрепленным к обложке актом почерковедческой экспертизы и еще какими-то солидными документами, украшенными лихими росчерками подписей и жирными печатями.

Ну, прокуратура, держись, мстительно и весело думал Маленький Железный Феликс. Что-то вы теперь запоете, господа следователи по особо важным делам! Умою я вас, гадов! Вот они, доказательства. Все налицо. Это вам не группа крови и не пьяные бредни ваших липовых свидетелей… Теперь и ежу можно доказать без натуги, что несчастный, изувеченный садистскими приемами следствия  король карманников никакого отношения к этой серии убийств не имел…
 
Однако в этот день Маленькому Железному Феликсу не удалось в полной мере насладиться предстоящими реваншем и триумфом.

Дверь его клетушки отворилась снова. Вошел старый друг Вит. Со странным выражением лица. Пересек кабинетик и молча уселся на стул с расползающимися во все стороны ножками  недалеко от Филиппа.

– Не все спокойно в датском королевстве? – спросил проницательный Маленький Железный Феликс.
 
– Я только что узнал… Мара покончила с собой. Выбросилась с балкона. Перелом основания черепа, – глухо сказал Вит.

– Что ж, бывает, – философски заметил Маленький Железный Феликс. – Самоубийства сейчас – дело рядовое. Сам знаешь: жизнь в наше время на родине любимой – ой, непростая…

– Никак не привыкну я к замысловатому ходу твоих милицейских мыслей, – исподлобья поглядел на приятеля Вит.

– А что я должен был тебе сказать? Выразить сочувствие, что ли? – удивился Маленький Железный Феликс. – Так ведь ты же не любил ее. Она тебе даже не нравилась. Мало ли с кем в этой жизни иногда спать приходится! В интересах дела. Или тела… Ты радоваться должен. А вдруг ты ей приглянулся, и она теперь начала бы преследовать тебя? Можешь, между прочим, даже гордиться. Думать, что она решилась на такой шаг от горя. Из-за неизбежной разлуки с тобой.

– Мне не до шуток, – подавленно сказал Вит. – Пусть я выгляжу в твоих глазах слюнявым идиотом… Но если она покончила с собой из-за книги? Той, что я унес из ее квартиры? И отдал тебе на набережной?
 
– Может быть, и так, – совершенно хладнокровно согласился с Витовыми домыслами Маленький Железный Феликс. – Уж теперь-то все, все выплывет наружу! Я лично об этом позабочусь.

– А что именно должно выплыть наружу? – тихо повторил последние слова Филиппа Вит. – Что она такого сделала, Мара? Она ведь была очень одинокой женщиной. И, думаю, несчастной. Ну, вела себя несколько странно… иногда. Книгу эту мерзкую читала… Но ведь не она же сдирала с кого-то татуированную кожу на ее обложку?..

– Ты абсолютно прав, мой дорогой друг, – сказал Маленький Железный Феликс. – Не она. Но весь ужас ситуации в том, что она все знала…

– Что – все?..

– Что все садистские рассказки, подробно изложенные на этих белых толстых листах красивым почерком – истинная правда… И читала она их для того, чтобы, как ты однажды изволил выразиться, пожелать мужчину… Ее это возбуждало…Ты ведь и сам понял, для чего она эту книгу читает. Забыл?

– Почему она должна была знать, что это правда?..
 
– А потому, что она превосходно знала человека, который это писал. Это был ее муж. Между прочим, твоя Мара зарекомендовала себя женой верной и  любящей. И ее абсолютно не смущал тот факт, что ее супруг – убийца-маньяк, который на протяжении длительного времени убивал в городе детей, подростков, срезал кожу с живых людей, потрошил их… Многих он при этом и насиловал. Вот такой у него был эротический каприз. А у нее – другой, но тоже нечеловеческий. Он убивал – она читала. И обоим это нравилось… Я, между прочим, уверен, что Мара помогала мужу скрывать следы некоторых преступлений. Так что мне вполне понятно ее отчаяние и самоубийство при возникновении угрозы разоблачения. Такими родственниками, как ее покойный супруг, гордиться не принято. Люди порой даже фамилии меняют, чтобы их не заподозрили в родстве с особо кровожадными преступниками.

– А почему он умер?.. Он же умер, муж… Мары? – спросил Вит.

– Умер, да. Вернее, был убит. И убил его отец мальчика, которого изувечил, изнасиловал и задушил маньяк.

– А кто он вообще был, этот ее… муж?..

– Ценитель прекрасного, – с иронией ответил Маленький Железный Феликс. – Эстет. Наподобие Дориана Грея. Читал Оскара Уайльда-то, плейбой? Из очень обеспеченной семьи, на протяжении ряда поколений трудолюбиво приумножавшей свое достояние всеми дозволенными и запрещенными способами и средствами…Поэтому проблема добывания куска хлеба перед ним никогда не стояла. Какое-то время он учился на факультете искусствоведения. Потом бросил. Начал заниматься самосовершенствованием по какой-то странной методике. И досамосовершенствовался  до того, что стал маньяком-убийцей. Вот до чего наших с тобой сограждан, слабых на голову, доводит страсть к красоте и совершенству!
 
– А Мара? – тупо спросил Вит.

– А Мара, как я тебе уже сказал, была нежной и верной супругой нашего эстета, – продолжал Маленький Железный Феликс. – Какой-то глупый вопрос ты задал, Вит. Но в ответ на него и для удовлетворения твоего любопытства можно еще добавить, что Мара была из совершенно выродившейся семьи. Ну, может быть, я не совсем точен в формулировках. Не знаю, не психиатр. Но ее родная тетка и ее собственная мать покончили жизнь самоубийством во вполне цветущем возрасте. На почве шизофрении. Разве что бабки-дедки твоей красавицы были еще относительно здоровы психически. Поэтому не убивайся особенно по голубоглазой Маре – она тоже, скорее всего,  уверенно шла к тому же  самому концу, что и ее старшие родственники, – к сумасшествию…

– Ты вообще молодец, – злобно сказал Вит после нескольких минут молчания, переварив полученную информацию. – Ведь ты знал уже все это, когда предлагал мне залезть в постель к сумасшедшей жене, то есть вдове, маньяка? Знал ведь? Тогда, на улице, возле обувного магазина?

– Да как сказать, чтоб не соврать, – заскромничал Маленький Железный Феликс, заглядывая в стол и шевеля там бумаги.

– Да так и скажи – знал! – Вит озлоблялся все больше. – И я дурак набитый! Видел же прекрасно, что ты меня используешь! Но мне и в голову не могло прийти, чтобы так похабно!
 
– Что делать, – не стал отпираться Маленький Железный Феликс. – Пойми, дорогой, в иных случаях цель вполне оправдывает средства. Это и был как раз такой случай.

– Да-а-а… Мне, видать, крыть нечем. Но послушай-ка, господин Макиавелли, – вдруг спохватился Вит. – Ты же наше так называемое пари проиграл! По поводу Мары.  Которое сам  же мне и навязал! Гони проигрыш!

– А на что мы спорили? – почесал затылок Маленький Железный Феликс. – И спорили ли вообще? Я, например,  не помню…

– Все равно компенсируй! Я изрядно-таки поиздержался, ее очаровывая…

– Не будь таким мелочным, Вит! – укоризненно сказал старому другу Маленький Железный Феликс.  – Я нищ, как церковная мышь. А у тебя есть и левые доходы, и правые. Неужели не пожалеешь бедного майора российской милиции?

– Гони, гони хоть что-нибудь… Должен же я получить сатисфакцию! Хотя бы за моральный ущерб! Пусть и тебе будет хоть немного, но неприятно!

– Ладно, уговорил, страдалец, – усмехнулся Маленький Железный Феликс.

Он выдвинул нижний ящик своего письменного стола и достал оттуда большую красивую бутылку.
 
– Держи, победитель. Настоящий «Наполеон», не что-нибудь. Неделя, как из Франции. Перед тем, как пить, обязательно согрей фужер в руках! И про «николашки» не забудь! Не так и плохо придумал последний российский самодержец – закусывать коньяк лимоном с сахарной пудрой! Пусть это хоть немного утешит тебя в твоих скорбях, дорогой мой Витасик…

В елейно-ехидном голосе Маленького Железного Феликса звучала прямо-таки оскорбительная забота.

– Не учи ученого, – пробормотал Вит, вертя в руках бутылку и разглядывая ее на свет с намерением определить, врет или нет Филипп насчет подлинности.  –  Ладно. Будем считать, что мы квиты…

На душе у него было невыносимо мерзко. Поэтому он не стал приглашать в компанию для распития выигрыша своего старого друга, Маленького Железного Феликса. На что тот, вполне возможно, и рассчитывал, выкатывая заначку. Хотя и числился в узких и широких кругах своих сослуживцев и знакомых абсолютным трезвенником. Потому что обычно маловыразительное личико Филиппа заметно вытянулось от разочарования, когда Вит решительно направился к выходу, бросив на прощанье через плечо:

– Бай-бай…

Вит зашел во фруктовый магазин и купил там большой лимон с испещренной бугорками толстой шкурой, напоминавшей азбуку для слепых, а потом поехал в гараж. Пить коньяк из горлышка бутылки он, между прочим, не собирался. Хотя ни бара в машине, ни горки с хрустальной посудой в гараже у него не было. Но в бардачке авто Вита с давних времен, как талисман и память о бурной юности, сохранялся простой граненый стакан. И в полумраке гаража, под пыльной тусклой лампочкой, в окружении старых шин, всякого ржавого железа, в отравленном застарелым бензиновым угаром воздухе Вит выхлебал всю отнюдь не пол-литровую емкость, занюхивая коньяк рукавом и заедая разодранным на куски лимоном. А потом заснул прямо в машине недолгим, но крепким пьяным сном.

Из гаража он выбрался уже под вечер, когда «дневное светило» готовилось отойти на покой. И с полупьяных глаз Вит принял закат за восход. Такая вот довольно странная аберрация, но вполне объяснимая, поскольку мысль о голубоглазой Маре и коротком, но впечатляющем общении с ней так его и не покинула. Не помог отспоренный у Филиппа «Наполеон». А потому, глядя на вишневый диск, Вит с выражением произнес:

– А утро всё-таки пришло! Ночи – конец!
 
И, неожиданно вспомнив далекие школьные годы, с чувством продекламировал:

– Да здравствует солнце,
Да скроется тьма!