Из круга в круг переходя...

                Картина первая

(Средних размеров комната обычной городской квартиры. У одной из стен – письменный стол, на нем горит лампа, на колпак которой наброшен зеленый шелковый платок. У другой стены – диван, напротив – телевизор. В углу – ширма, из-за которой видна часть детской кроватки. Окно комнаты  полуприкрыто шторой. За ним темно. Очевидно, поздний вечер или ночь.

У стола сидит и вяжет Полина. Это молодая женщина, лет двадцати пяти, одетая в длинный домашний халат. Она кладет вязанье на стол, встает и подходит к окну. Долго стоит, всматриваясь во мрак. Отворачивается от окна, идет к столу и снова садится, отодвигает вязанье и опускает голову на скрещенные руки.

Дверь в комнату открывается. Входит Максим, муж Полины. Он тоже молод, ему не больше двадцати пяти лет. Он заметно пьян.

Полина поднимает голову и молча смотрит на мужа.)

М.: – Ты засеки, да! Засеки время! Троллейбусы ещё ходят!

П.: – Не ещё, а уже…

М. (дурашливо): – Да? Хм. Ну не заметил, как вечер пролетел! Где ужин? Я есть хочу…

П.: – Где пьешь, там и закусывай…

М.: – Не понял?! Во-первых, не на твои пью. Во-вторых, я абсолютно трезв!

П.: – Потише. Дашку разбудишь. Иди на кухню. Картошку подогрей или яичницу поджарь…

М.: – Не понял. Почему у тебя нет ужина?! Я же звонил домой!

П.: – Да. В семь часов… вечера… А сейчас – пять… утра… Добрые люди завтракать садятся…

М.: – Так иди и приготовь мне завтрак!

П.: – Между прочим, хлеба нет.

М.: – Вот тебе цена как хозяйке! Грош ломаный! Даже хлеба купить не можешь!

П.: – Мне сегодня (то есть, пардон, уже вчера) пришлось Дашку из яслей на руках нести. Такая лютая непогода была… Ветер с ног валил… Может быть, мне в зубы сумку с продуктами надо было взять, а?..

М.: – Именно! Именно – в зубы! Или потом в магазин сходить! Что тебе ещё делать!

П.: – Мне много чего есть делать. А вот ты дома пальцем о палец ударить не хочешь!

М.: – Радуйся, что я не врежу!
   
(За ширмой слышится хныканье ребенка.)

П. (подбегая к кроватке): – Ш-ш-ш… Спи… Спи…

(Ребенок затихает.)

П. (подойдя к мужу, тихо, но с раздражением): – Я тебя как человека прошу: не ори… не ори… Нечего Дарье раньше времени демонстрировать пьяную свиную харю… Насмотрится ещё…

(Уходит на кухню.

Максим стаскивает с себя свитер и бросает его на пол. Обводит глазами комнату.)

М. (с ненавистью): – Как мне всё это обрыдло!  Век бы сюда не ходил!

(Идет на кухню следом за Полиной.)

                (Занавес)

                Картина вторая

(Прихожая другой квартиры. На вешалке много самой разной верхней одежды. У хозяев определенно гости. Из приоткрытой двери в прихожую доносятся гитарные аккорды и пение. Мужской голос с чувством поет широко известную бардовскую песню:
   
«Вы пришлите в красивом конверте
Теплых слов шелестящий шелк…
Ну а мне вы не верьте, не верьте –
Я такой, я взял и ушел…»

Из комнаты в прихожую почти выбегает очень молоденькая, маленькая и хрупкая девушка, одетая в свитер и джинсы. Ей лет девятнадцать. Это Аля. Она смотрится в зеркало, откидывает назад длинные светлые волосы и прижимает ладони к разгоревшимся щекам. Потом выжидательно косится в сторону комнаты, откуда появилась.

Пение смолкает. Раздаются аплодисменты, смех, голоса: «А теперь попляшем, попляшем! Хватит вокала на сегодня!» Звучит рок-н-ролл, и кто-то радостно визжит. Женский голос сердито говорит: «Идиоты, шкаф опрокинете!»

В прихожей появляется Максим, в руках у него гитара. Он осторожно кладет её под вешалку.)

М.: – Почему ты ушла? Я пел только для тебя…

А.: – Так… Мне вдруг показалось, что тебе до меня нет никакого дела…

М.: – Ну что ты, девочка моя, сказка моя…

(Притягивает к себе девушку и нежно целует её.)

А. (отстраняясь): – Ты уже сказал жене, что вы разводитесь?..

(Максим молчит.)

А.: – Но ты же обещал!

М.: – Это не так просто…

А.: – Почему? Ведь ты не любишь её! И никогда не любил! И женился на ней только из благородных побуждений! За поддержку в трудные дни! Ты сам говорил… Но жить с нелюбимой нельзя! Люди должны быть счастливы… А нет любви – счастья не будет…

М.: – Видишь ли, я намерен развестись с ней красиво… Ты же не хочешь, чтобы я совершал некрасивые поступки? А для этого нужен подходящий момент…

А. (отворачивается): – Нет, ты меня не любишь… Если бы любил, то давно уже развязался бы с постылой бабой, которая заедает твой век… Которая родила тебе уродливого больного ребенка… Это ведь потому всё, что ты её не любил… Красивые и здоровые дети рождаются только у любящих людей…

М.: – Аленька, солнышко моё единственное, зайка моя, всё будет так, как ты хочешь! Только потерпи ещё немножко, буквально несколько деньков!

(Становится на колени перед девушкой и крепко прижимает её к себе. Аля обнимает Максима за шею, гладит по голове.)

М.: (страстно бормочет): – Какая ты нежная… Хрупкая… Неземная… Как я тебя люблю… Только ты одна меня понимаешь…
 
                (Занавес)

                Картина третья

(Декорации картины первой. За окном – день. Праздник или выходной. На диване лежит Максим и смотрит телевизор. Быстрым шагом входит одетая по-домашнему Полина.)

П.: – Сходи в магазин. За картошкой и молоком.

М. (демонстративно потягивается): – Ну-у-у… Неохота… Я лучше с Дашкой посижу.

П.: – Тогда, будь добр, присмотри, чтобы она не раскрылась. Я поставила ей медовый компресс.
 
(Берет из стенного шкафа свитер и джинсы и уходит.

Максим открывает толстый журнал, небрежно листает его, время от времени поглядывает на экран телевизора. Потом опускает журнал на грудь и смотрит в пространство перед собой. Улыбается. Очевидно, приятным мыслям. Слышно, как за ширмой в кроватке возится ребенок. Но Максим продолжает лежать на диване.

Возвращается Полина, заглядывает за ширму, ахает.)

П. (мужу, возмущенно): – Присмотрел, называется! Она потная, из-под одеяла вылезла! От компресса никакой пользы не будет!

М. (лениво, но с раздражением): – Не понимаю, почему это у тебя ребенок все время болеет?..

П.: – А у тебя – здоровый?..

М.: – Здоровье ребенка – это твои проблемы. Ты Дашку лечишь, ты с ней на больничных сидишь. А я тебя кормлю.

П.: – Я пошла стирать, кормилец… И обед готовить заодно.

(Уходит, кипя от ярости.)

М. (не замечая, что Полина в бешенстве, вслед ей, громко): – Как я люблю, когда ты вся прямо как пчелка! Как пчелка!

(Полина не отвечает.
 
Максим встает с дивана, подходит к окну. Упирается лбом в стекло и смотрит на улицу.)

М. (бормочет): – Обрыдло… Обрыдло… Обрыдло…

(Потом вдруг хлопает себя по лбу, берет со стула «дипломат» и открывает его. В чемоданчике лежит бутылка водки. Максим достает её, вертит в руках и мурлычет себе под нос нечто бравурное. В комнату снова входит Полина с большой красивой бутылкой сока в руках.)

П. (миролюбиво): – Смотри, что я Дашке купила! Это тот самый виноградный сок, который ей так понравился у бабушки! Помнишь, она сразу целую кружку выпила!

М.: – Так ведь он дорогущий!

П.: – Да, не из дешевых.

М.: – И ты ещё говоришь, что у тебя на хозяйство денег не хватает! А сама покупаешь всякую фигню! Не первый раз уже! Можно подумать, Дашка без этого сока не проживет!

(Полина пристально смотрит на бутылку водки в руках мужа. А Максим, не обращая никакого внимания на взгляд Полины и выражение её лица, продолжает тираду.)

М.: – Надо быть экономнее! Да!
 
(Переводит взгляд на бутылку водки в своих руках, подносит её к глазам, трясет и вертит.)

М.: – Вроде бы хорошая водка… Нет, слушай, до чего же людишки в нашем городе испохабились! Вот я вчера бутылку водки купил, а выпить мне её не с кем было! Один не хочет, второй не может… Все, понимаешь, карьеру взялись делать! Им теперь с другом за бутылкой посидеть западло!

П. (ледяным тоном): – Так ты водку купил? Да? Не даром ведь тебе её выдали? И сколько ж, любопытно мне, стоит эта емкость?

М. (зло): – Повторяю ещё раз: не на твои пью!

(Осторожно кладет бутылку в «дипломат», захлопывает его и выходит из комнаты вон с чемоданчиком в руках.)

                (Занавес)

                Картина четвертая

(Декорации картины второй – прихожая. Только на вешалке почти нет одежды. На глазах зрителей входная дверь шумно захлопывается, слышен удаляющийся цокот металлических набоек. Кто-то секунду назад вышел из квартиры.

Голос Максима из комнаты: «Аленька! Цветочек мой аленький!» Минуту спустя Максим выглядывает в прихожую. На этот раз он пьян сильнее, чем в картине первой.)

М.: – Ушла?.. Ну и дура…

(Садится на полку для обуви под вешалку.

Следом за Максимом в прихожей появляется Виктор, его друг. Он старше, ему около тридцати лет. Он почти трезв.)
 
В.: – Зачем ты девушку обидел?

М.: – Я?! И не думал.

В.: – Но ведь она обиделась.

М.: – На что?!

В.: – Полагаю, на твои слова, что женщины – существа второго сорта.

М.: – А разве это не так? Я думал, Алька умнее и правильно понимает своё место в жизни. Что есть женщина? Ходячий инкубатор. Мозгов у неё нет. Способна только кашу варить и носки штопать. И это стопроцентно  выявилось после того, как им предоставили равноправие. Где эйнштейны из ихней сестры? Где шекспиры в юбках? Где леди-чайковские, а? Как не было, так и нет! И не надо вспоминать Сафо и Ковалевскую!  Короче, вспомогательный пол, задача которого – поставлять человеческий материал и обслуживать мужиков, которые двигают цивилизацию. И всё! Всё! Вот у моей законной – высшее образование, литфак окончен. И что? «Войну и мир» она не написала и никогда не напишет!

В.: – Видишь ли, у Толстого была Софья Андреевна, которая избавляла его от хозяйственных забот… А у твоей Полины нет ни кухарки, ни посудомойки, ни служанки, ни горничной... Ты ж не дурак. Сам понимаешь, что равноправие женщин – только на бумаге. И на словах. Вот ты здесь веселишься вторые сутки и о своей семье думать забыл. А Полина твоя дома сидит с ребенком, стирает, готовит… Вяжет. Свитерок-то на тебе – не её ли работы, а? Надо быть справедливым. И менталитет менять, раз уж третье тысячелетие на дворе. Я тоже супруге сейчас не очень-то помогаю, но когда она диссертацию писала, всё наше хозяйство взял на себя… Она – мне, я – ей. Людям надо дать возможность расти. И женщинам – тоже.

М.: – Не надо им расти.  Ни к чему. В семье муж – главный. И всё вращается вокруг него. А если баба не желает этого признавать, то замужем ей делать нечего. Пусть живет одна.

В.: – Аленьке своей ты всё это уже подробно объяснил?..

М.: – Она, конечно, молодая, но понимать должна: мало ли что обещают женщинам, когда ухаживают за ними! Если я про звезды с неба говорю, неужели она ждет, что я ей какую-нибудь там Бетельгейзе в коробочке поднесу?!
 
В.: – А ну как ждет?..

М.: – Тогда она ещё глупее, чем хочет казаться.

В.: – Но ведь тебе нравятся широко распахнутые наивные глаза, а? Когда они на тебя глядят с восторгом?..

М.: – Да, нравятся. Нравятся! Очень нравятся! А тебе – нет?

В.: – Я супругу свою очень уважаю. Она надежная женщина. И мой дом – это моя крепость. Тихая гавань, где меня ждут и понимают. Ты, наверно, не осознал ещё по молодости, как важно иметь крепость и гавань… А потому воли себе не даю… По части наивных глаз…

М.: – Аля говорит, что мы с Полиной – не пара…

В.: – Где же это она с твоей женой так хорошо познакомиться успела?

М.: – Я рассказал ей всё...

В. (с сарказмом): – И, конечно, объективно!

М.: – Да ты сам посмотри! Не слепой же! Полина – угрюмая зануда и домоседка. А я – весь такой веселый, легкий на подъем, душа любой компании! Скажешь, нет?

В.: – Короче, душка-офицерик, да?

М.: – Да! И вообще – господа офицера пьют стоя! За дам-с! Пошли, прикончим водку! Хе!

(Закручивает воображаемый ус.)

В.: – За Аленькой, само собой, не побежишь?

М.: – С чего это? Да куда она, к черту, от меня денется?.. Куда?

В.: – А вдруг?..

М.: – На наш век наивных глаз хватит!

(Оба уходят в комнату.)

                (Занавес)

                Картина пятая

(Декорации картины первой. На диване – раскрытый чемодан. Полина собирает вещи. Из прихожей слышится дверной звонок. Полина уходит. Слышно, как она с кем-то здоровается. Вскоре она возвращается в комнату в сопровождении Нины – своей приятельницы, примерно таких же лет.)

Н.: – Ты что? Укладываешься? И далеко собралась?

П. – В отпуск, к родителям. Надо Дашку хоть на полтора месяца из этого гнилого климата вывезти.

Н.: – А я-то подумала…

П. (пристально смотрит на неё): – Что?

Н.: – Что ты своему  Максику  всё-таки  решила ручкой помахать… Окончательно…

П.: – Знаешь, у ребенка должен быть отец… Слишком много безотцовщины сейчас развелось…

Н.: – И это тебя останавливает, да?

П.: – Да.
 
Н.: – Только одно это?

П. (помолчав): – Это – главное. У меня начинается мысленная истерика, едва подумаю, что Дашка будет расти без отца…

Н.: – А что ещё тебя останавливает? Может быть, особо нежные чувства к твоему супругу и повелителю? Где он, кстати?

П. (пожав плечами): – На работе, разумеется…

(Звонит телефон. Полина снимает трубку.)

П.: – Слушаю… Ты скоро? «Окно»? В пивбар с Виктором?

(Полина опускает руку с телефонной трубкой. Оттуда слышатся короткие гудки.)

Н.: – Ну что?

П. (мрачно): – У него «окно» появилось, и он решил потратить это время на поход в пивбар… С другом…

Н.: – Максик хоть знает, что вы с Дашкой сегодня уезжаете?

П.: – Знает.

Н.: – А когда поезд?

П.: – Через два часа… Скоро уже на вокзал ехать…

Н.: – Слушай, у него с головой тихо ли? Ведь перед отъездом всегда куча дел!

П.: – Да… Поверишь ли – с утра ни разу не присела… В детской поликлинике очередь отстояла, документы забрала, чтобы Дарье очередные прививки у родителей сделать… По магазинам потом… Стирала, чтоб грязное не оставлять… Вещи собирала… Мне отпуск дали совершенно неожиданно, я ещё вчера не знала, что сегодня поедем…

Н.: – Ну и чем ты отличаешься от матери-одиночки, а? Чем? Штамп в паспорте есть? Не маловато ли?

П. (с тоской): – Не знаю, много это или мало…

Н.: – Вот смотрю я на большинство наших замужних баб и думаю: за каким чертом было выходить замуж, если мужика в доме всё одно как бы не существует? Бабы зарабатывают деньги, тянут детей, крутятся с утра до вечера, чтоб всех одеть, обуть, накормить, выучить… Жилье своё тоже бабы сами ремонтируют, поскольку у их мужиков до таких низких дел, как смена унитаза и сгоревших розеток, руки не доходят… Знаешь анекдот? Я его очень люблю. Лежит такой вот Максик на диване, а жена вокруг бегает: готовит, стирает, убирает… День к вечеру, баба с ног валится. Говорит милому: «Ты бы хоть в магазин сходил, что ли…» А тот ей с дивана важно так отвечает: «Да ты что! А вдруг война? А я уставший!»

П.: – А что делать?
 
Н.: – Ну… Поговори с ним хотя бы. Прямо. В лоб. Без экивоков. Неужели он не поймет?

П.: – Не поймет. Нет, не поймет. Однажды вечером мне было так тяжело… Устала я, наверно. А он явился, как всегда, в час ночи. Якобы с работы. И завел на кухне свой любимый разговор. О том, что я к нему неправильно отношусь. Не люблю его так, как он того заслуживает. Я не выдержала. Говорю: «Разве ты не видишь? Мне сейчас не до дискуссий об оттенках любовных чувств. Мне сейчас очень, очень тяжело. И морально, и физически. Дашка в яслях часто хворает. Дома вся работа – на мне. На службе из-за частых бюллетеней на меня волком смотрят. Я в коллективе человек новый. Это меня так вышибает из колеи, что руки опускаются…»
   
Н.: – А он что?

П.: – Не поверишь…

(Истерически смеётся.)

Н.: – Ну ладно, договаривай!

П.: – А он мне с недоумением, но этак вальяжно, как высокий чин ничтожному просителю: «А я-то тебе чем могу помочь?»

Н.: – Может, он дебил, а?

П.: – Да нет. Не в этом дело. Ему просто абсолютно неинтересно, чем и как мы тут с Дашкой живем…
 
Н.: – Ты ему в морду плюнула?

П.: – Нет.
 
Н.: – Зря. Нечего было деликатничать.

П.: – Я просто заткнулась. Я сказала себе, что раз так, то лучше мне язык себе откусить, чем ещё раз вслух сказать ему, как мне тяжело и тоскливо, как я устала всё тащить на себе…

Н.: – Но тащить будешь, так?

П.: – Буду. Что делать? Покуда хватит сил. Покуда Дашка не подрастет…

Н.: – Знаешь что? Уезжала бы ты к родителям навсегда. Ей-богу, твой Максик – потеря небольшая… Среди русских лиц мужского пола очень мало таких, которыми стоило бы дорожить… Никчемные они. И не надо списывать на то, что мальчиков у нас воспитывают матери-одиночки, а в школе – засилье учительниц-баб! Если перед глазами у ребенка энергичная предприимчивая мама, неужели он рохлей и бездельником вырастет? Не верю. Вот не верю, и всё! Просто это вырождающийся пол. Неудачный эксперимент эволюции. Ты слышала, кстати?
 
П.: – О чем же?

Н.: – Да говорили как-то в одной телепередаче, что мужская хромосома – Y – со временем всё меньше и меньше становится… У наших предков в этой хромосоме было куда больше генов. Ей-богу, даже биологически у мужиков будущего нет. Женщины будут рожать без их участия. Партеногенез называется. Это как у Стругацких в «Улитке на склоне»… Читала ведь? Я знаю, ты такую литературу очень уважаешь…

(Заливисто трезвонит дверной звонок.)

П.: – А вот и наш эволюционный брак явился…

Н.: – Никак всё-таки додумался жену с дочкой на вокзал проводить? Или в пивбаре пиво неожиданно кончилось?

П.: – Или – деньги…

                (Занавес)

                Картина шестая

(Декорации картин второй и четвертой. В прихожей под вешалкой сидит Максим и, подыгрывая себе на гитаре, поёт из Дольского:
 
«Изящней рук на свете нет,
Туман зеленых глаз опасен,
В тебе всё – музыка и свет,
Но одиночество, но одиночество,
Но одиночество прекрасней…»
 
На полу рядом с ним стоит бутылка водки и высокий бокал.

Из комнаты выходит Виктор. Смотрит на Максима, смеётся.)

В.: – Эх, загулял, загулял! В красной рубашоночке, молоденький такой!

(Максим обрывает пение, наливает в бокал водки и залпом выпивает.)

М.: – Да, одиночество прекрасней!
 
В.: – Одиночество вообще или какое-то конкретное?

М.: – То есть?

В.: – То есть без Полины и Дарьи?

М.: – Ты это брось. Дашку я люблю, право слово. Я любящий отец.
 
В.: – Да ведь я не Алечка, Максик… Передо мной ты можешь не выёживаться… Отец… Что-то я никогда за тобой не замечал особых чувств к младенцу Дарье. Поговорить на эту тему ты, конечно, не дурак. В кругу знакомых дев и дам… Да я-то не то и не другое. Ведь ты сейчас на самом деле счастлив. Скажи, что я соврал!

М.: – Никто меня не понимает… Ни ты… Ни Алька… Про Полину я не говорю… Чувствую я в себе… Силы! А крылья мои связаны дурацким бытом… Семьёй… Женой… Дочкой…

В.: – И куда бы ты полетел, наш орел?

М.: – Куда? Что за вопрос! Да куда угодно! Где есть простор творческой личности моего масштаба! Я говорил этой клушке… Полине… Давай уедем в Крым! Или – в Магадан!
 
В.: – А она?

М.: – А она – как гиря на моих ногах! «Не ломай, – орет, – мою жизнь!» Курица тупая!

В.: – А может, она права? Не стоит бросаться из стороны в сторону? У тебя и здесь неплохие перспективы. Если водочкой будешь увлекаться поменьше.

М.: – Ну ты прямо с её слов поёшь! Она вообще считает, что мужику в России сделать карьеру ничего не стоит. Только работай, мол, и не пей. Много не пей и с кем попало. И пойдешь в гору… Даже мозгов для этого особых не надо.

В.: – Права твоя клушка Полина. Увы. Вот моя супруга, например. Инженер она толковый, диссертацию защитила. Но пробиваться ей очень трудно! И это притом, что детей своих мы очень удачно бабушке с дедушкой на воспитание пристроили. И всё равно: как только перед моей женой появляется перспективное место, оно обязательно перехватывается каким-нибудь мужиком. У которого, кроме гениталий, других достоинств нет…

М.: – Не суди предвзято. Самый плохенький мужик в миллион раз лучше самой замечательной бабы! Стоял на этом, стою и стоять буду!

В.: – Что это с тобой сегодня? Ты должен щебетать и радоваться долгожданной свободе!

М.: – Дело в том, что я в данное время свободен больше, нежели мне хотелось бы…

В.: – Ах, вот оно что! А я-то в недоумении! Светлая девочка Алечка!

М.: – Оказалась такой же стервой, как и все бабы…

В.: – И чем она тебе досадила?

М.: – Неважно. И чего это все они так падки на шампанское и иномарки, а?

В.: – Изменила, значит?

М.: – Я ей уже все сказал. Неужели глоток подделанного под «вдову Клико» низкосортного игристого вина и бензиновый угар немецкой, но сильно подержанной тачки стоят больше моего искреннего чувства, больше всей моей широкой души, которые я, наивный, так доверчиво сложил к ногам этой соплюшки?!

(Снова наливает себе водки и опять залпом выпивает. Берет несколько лихих аккордов типа «блатной квадрат», но вновь съезжает в минор и мурлычет  под нос о прекрасном одиночестве.

Виктор молча смотрит на Максима.

Из комнаты доносится телефонный звонок. Виктор уходит и вскоре возвращается, держа в руках радиотелефонную трубку.)

В.: – Это тебя…

(Максим  торопливо хватает её.)

М. (с надеждой): – У аппарата!
 
(Но, видимо, он ждал совершенно другого звонка, потому что лицо Максима сначала вытягивается, а потом он, не сумев совладать с подлинными эмоциями, начинает говорить по телефону крайне неискренним голосом.)

М.: – Рад слышать! Я уже соскучился! Очень! Я вас очень люблю! Дай трубку Дашуле! Девочка моя, ну как ты там?! Ты не болеешь, маленькая? Я так рад, что вы скоро вернетесь!

В. (иронически): – Да-да. Все вернутся… И всё вернется… На круги своя…  Сколько там кругов… У Данте?.. В аду?..
   
                (Занавес)