Армия больных - больная армия

Тот весенний призыв не радовал командиров строительных частей. В армию забирали всех, кто служить не мог и призыву не подлежал. Были здесь и сердечники, и гипертоники, и астматики, о плоскостопии, аллергии и прочих «не серьезных» болезнях и говорить нечего. Но социалистической стране нужны были рабы, пусть на два года, и эти рабы нестроевым шагом, хватаясь за сердце, хромая и охая, вливались в ряды стройбата.

Алексей сразу заприметил в строю высокого, ростом под два метра, и крепкого рекрута. Хоть один здоровый - подумал он обрадовано. Такой сможет работать за троих, надо брать себе во взвод электромонтажной роты. Он подошел к строю новобранцев и обратился к высокому парню: «Как фамилия? Откуда?»

Солдат вздрогнул всем телом, повернул, почему-то, голову влево и, сильно заикаясь, произнес: «Аркадий Крупский я, из Балаково». При этом голова его неестественно дергалась, глаза закатывались вверх, как у токующего глухаря, а слова вылетали на судорожном выдохе по слогам. «Заика, как пить дать заика, да еще с нервным тиком», – мелькнуло в голове у сержанта, - а я думал хоть один здоровый боец будет….
Опасения его в дальнейшем подтвердились. Этот огромный добродушный парень страдал нервным тиком. К счастью в армии много говорить подчиненному почти и не надо, выговаривать надо несколько фраз: «есть», «так точно», «никак нет». Поэтому, наверное, и признали его годным к нестроевой службе. Попал он тогда во взвод к Алексею.

Служил Аркадий добросовестно, от работы или воинских обязанностей не отлынивал. Но начались у него с первого дня службы проблемы со здоровьем. Не смог желудок его переносить солдатскую пищу. Стоило поесть ему и через несколько минут все выходило обратно, как при диарее. Показывали его врачу. Да что врач? «Привыкнет желудок к солдатскому котлу и все пройдет», – дал напутствие лекарь, угостив таблеткой. Но желудок Крупского категорически не хотел привыкать к новой диете!

Аркадий за несколько недель похудел до неузнаваемости. Нет, он даже не похудел, а исхудал. От прежних его 116 килограммов осталось 78. Форма висела на нем словно мексиканское пончо на ковбое.

Пришлось Алексею взять питание солдата под свой контроль. Он посадил его в столовой рядом с собой и всячески подкармливал. Ел Аркаша много, очень много. Съедал и свою порцию, и порцию сержанта и недоеденные товарищами порции, но результат был все тот же. Только выходила рота из столовой Аркаша, словно ужаленный, мчался за ближайший угол, где и расставался с только что съеденной пищей.

Не встречался никогда Алексей в своей жизни ни с подобной болезнью, ни с таким явлением. «Вру», - сказал он сам себе. Было в прошлом году один раз такое происшествие с рядовым Хараевым. Но тот по своей невежественности съел два куска детского, пахнущего цветами и мёдом, мыла. А когда у него начали допытываться, от чего у него такой сильный и затяжной понос, вспомнил: «Я два сырка съел, что у старшины в подсобке на окне горкой лежат». Глянули – а это не сырки, а мыло, заботливо оберегаемое старшиной! Откуда его призвали, этого Хараева, может со степей казахских, с тайги или с гор каких, что он обычного мыла никогда не видел?  Откуда-то из глуши. «Надо еще посмотреть в документах, откуда он», - мелькнула мысль.

А то в соседней части, поговаривают, был вообще курьезный случай. Отслужил солдат, призванный из Азербайджана положенный срок, и хорошо служил же, стали ему при увольнении проездные документы выписывать. Ищут, ищут на карте его деревушку, а её нет! Уж, каких только карт разных масштабов не пересмотрели, а нет её!  Был он из горной местности на границе с Ираном, тот солдат. А когда нашли, ужаснулись – был этот населенный пункт за границей бывшего СССР на Иранской территории. Пусть недалеко от границы, но за границей! Спросили у солдата: «А как тебя призвали?» И получили ответ: «Баранов пас в горах, подъехала машина. Офицер вышел из нее и спрашивает, ты Мамедов? Я по-русски не понимал тогда, но понял, что он спрашивает, и кивнул утвердительно головой. Он меня забрал и увез в военкомат».  Было тогда головных болей для командира части! Как же, шпиона пригрели! Все секреты выдали! В конце концов, выписали ему проездные документы до военкомата, когда-то так славно выполнившего план по поимке призывников и отправили восвояси. Пришло потом оттуда письмо по линии особого отдела. Да только его даже читать не стали, не то, что отвечать. Так то шпионское дело и заглохло!

Чем бы закончилась эта странная болезнь Аркаши – одному Богу известно, да только вмешался тут его величество Случай. Никому доподлинно неизвестно, почему к ним вдруг нагрянула медицинская проверка, аж с самого округа.

Вызвали в Ленинскую комнату, где разместилась комиссия, в ту памятную субботу и Алексея.
У стены, напротив стола с важно восседающими медиками, обнаженный, сжавшись в комок, стоял Аркадий Крупский. Алексей удивился перемене, которая произошла с ним за последний месяц службы. Тело его напоминало скелет. Сквозь кожу проступали кости, как будто человек голодал долгое время. Цветущий совсем недавно парень превратился в иссушенную мумию! Возле него крутился низенький подполковник, плотный, упитанный, с непомерного размера полями фуражки. Сержант знал: такие фуражки шьют себе офицеры по специальному заказу, почему-то считая, что чем более поля фуражки выступают за диаметр головы, тем это престижней. Солдаты же называли такие головные уборы не иначе как «аэродромы для мух» и втихомолку подсмеивались над их важными обладателями.

- Командир взвода отдельной роты электриков, сержант Дмитриев – бойко представился Алексей. 
Подполковник повернулся к нему всем корпусом, с прищуром разглядывая вошедшего, и спросил, как рявкнул: 
- Ты, командир у э-то-го сол-да-та?
При этом вопросе выяснилось, что проверяющий болен той же болезнью что и Аркаша: при разговоре он заикался, и голова его также задиралась в сторону и поворачивалась, как в судороге, вправо. Изумлению Алексея не было предела.
- Я, - отвечал он односложно, едва оправившись от шока.
- А поче-му сол-дата до смер-ти довести хотел? – при этой фразе голова офицера опять проделала замысловатый путь.
Не дождавшись  ответа от пораженного сержанта, он повернулся, к стоявшему с поникшим взглядом Аркадию, и все также заикаясь, спросил:
- Тебя здесь кор-мят, Геракл Освенцима?
- Кор-мят! – отвечал солдат.
-Чем кор-мят? – продолжал допытываться проверяющий.
- Всем кор-мят!
- Что ты ешь обыч-но?
- Всё ем!!!
При этом собеседники стояли друг напротив друга и с каждой репликой головы их попеременно дергались, задирая подбородки вверх, один в одну сторону – другой в другую. Напоминали они двух пеликанов, попеременно глотающих рыбу или передразнивающих друг друга.
А день-ги от-би-ра-ют? – продолжал полковник.
Не, не от-би-ра-ют! – отвечал, задрав шею, как гогочущий гусь, Аркадий.
Эта сцена выглядела столь комично, что Алексей не выдержал и рассмеялся, прикрыв для приличия рот кулаком.
- Смеяться? За-мо-рил солдата голо-дом, а те-перь ржёшь, как верб-люд? Под три-бунал у меня пойдешь!
Но Алексей уже не мог остановиться. Напряжение последних дней выходило из него добротным смехом. Плечи его сотрясались, а грудь дрожала от нестерпимого приступа.
- Обыскать его! – в злобе дал команду подполковник своим подручным.
  Обыскали, ничего не нашли кроме денег. Деньгами рассчитались за работу с ним монголы на прошлой неделе, помогал он им наладить автономное электропитание. Был у них в сомоне японский дизель генератор, но работать никак не хотел.
- Где день-ги взял? – завопил подполковник.
- Земляк одолжил! – ответил сержант.
-Ну, я с то-бой еще по-го-во-рю! Вон отсю-да!
Денег своих Алексей так больше и не увидел. Крупского отправили в госпиталь, где демобилизовали через некоторое время, как непригодного к службе.

Следующим в неделе солдатской службы было воскресенье. Поменял Алексей бухту кабеля на полканистры спирта у прапорщика продовольственного склада и пошёл вместе со своим другом, то же «дедом», Вадимом в сторону вертолетной площадки. Здесь у Вадима служил в охране земляк, «зёма», «земеля», как тут говорили, - Игорь Горшков из Рыбинска. Познакомились они полгода назад, когда на площадку завезли беспилотные самолеты и сгрузили без всякой охраны в дальнем углу площадки. Из любопытства тогда Алексей с Вадимом несколько вечеров провели здесь, ища чем бы поживиться, вскрывали новенькие ящики с оборудованием непонятного назначения, примеряя для себя полезность каждой вещи. Что-то тогда утащили себе, больше для баловства, чем для нужд. Через месяц только приехали инженеры, которые взялись собирать этих птиц. И ведь запорхали они у них как-то на ближайших учениях!

А на обратном пути у охраняемой зоны и познакомились с Игорем. Что значит в армии встретить земляка, знает только тот, кто сам служил! Стали они наведываться по выходным «в гости» на вертолетную площадку, всегда захватив с собой из припасов съестного и выпивку. Здесь, на запретной территории, выбрав уютный уголок, всегда можно было устроить пикник. Вскоре к компании присоединился невысокий, замызганный казашонок, с бесцветными, ничего не выражающими глазами, и, казалось, замкнутыми на замок устами. Звали его Ныгмет. Был он, тоже, три года назад солдатом советской армии, но в одну из самовольных ходок в близлежащий сомон, совершил какое-то преступление, о чем не любил распространяться, и сразу делал вид, что плохо понимает по-русски, как дело доходило до расспросов на эту тему. Тогда его разоблачили, осудили местные власти, и он был посажен в монгольскую тюрьму. «Черная юрта» – так она у них называется. Потом перевели работать на каменоломню в окрестностях Чойра. Теперь он работал здесь неподалеку. По местным законам всех заключенных на работах в каменоломне отпускали на субботу - воскресенье домой или в отгул, как бы у нас сказали. Идти Ныгмету было некуда. До дома было ему теперь ох как далеко и долго! Вот он и прибился к их одинокому костерку. Ел он много и жадно, даже очень много. В монгольских тюрьмах кормили тогда всего на сумму пятьдесят мунгу в день. Это на наши деньги по тем временам – двенадцать копеек. Что можно было купить на эту сумму для питания? Разве что требухи на мясокомбинате. 

В этот раз захватили они с собой цинк с патронами к автомату Калашникова. Откуда он у них? Да уже с полгода как валялся в ротной каптёрке вместе с другими презентами, полученными за помощь в ремонтных работах. Тогда помогли они прапорщику со склада боеприпасов танковой дивизии: провели ночное освещение к складам, из обнаруженного в степи и ведущего в некуда кабеля. А может, он куда-то и вел? Да кто ж его знает! «Что хотите от меня в благодарность?» – спросил прапорщик.
- Ящик гранат – не задумываясь, выпалил Алексей.
- На что они вам? Поезд под откос пустить хотите? – удивился заведующий складом.
- Нет, рыбу глушить в реке! – отвечал сержант.
- Ну, гранат я вам не дам, как и ракет и снарядов, а вот патронов берите ящик.
На том и порешили. Вот эту упаковку – цинковую коробку с 1200 патронами к автомату Калашникова и несли они теперь к вертолетной площадке.

Игорь как раз был в охране, он важно шествовал по периметру вертолетной площадки между двумя рядами колючей проволоки. «Стой, кто идет!», –  грозно окрикнул он, хотя прекрасно видел, что приближаются это его друзья. «Это мы, пароль пур-пур джахн-джахн», - отвечали ему наперебой. Игорь расцвел в улыбке:
- Идите в наше место, там арестант уже с утра ждет.

Потом они ели и пили. Ели потому что человек не может ни есть, чтобы жить, а пили потому, что человеческая личность не призвана терпеть беспричинных унижений и оскорблений и чтобы забыть это надругательство над собою, она должна непременно утонуть в жгущем нутро алкоголе.

Когда голова стала чугунной, и язык перестал связывать слова в предложения, а стал выплевывать их несвязанными тирадами, решили пойти пострелять. Забрав у задремавшего часового автомат и взвалив на плечи цинк с патронами, пошли на обратную сторону сопки, у подножья которой дугой протянулась железная дога Москва – Пекин. Посидели, помечтали, как поедут они скоро домой, разглядывая мелькающие внизу, будто игрушечные, товарняки. Потом зарядили автомат и начали салютовать всеми миру, этой степной стране, орлам в небе, тарпаганам и сусликам на земле очередями автоматных трасс. Вадим предложил стрелять на меткость. Стали стрелять по столбам проходящей невдалеке электролинии. Но различить попадания с такого расстояния было не возможно. Стали стрелять по керамическим изоляторам электропроводов, которые со звоном разлетались на куски при попадании, потом по самим проводам, потом по сопке. Затуманившееся сознание уже не понимало и не принимало никаких барьеров. Увидели монгольские юрты где-то у горизонта. Начали палить, навесом, и по ним: а долетит ли, достанет ли смертоносный свинец цели? Этот вопрос более всего мучил их тогда. Наверное, не достал, а то бы работали они сейчас где-нибудь на каменоломне. Наконец, трескотня оружия утомила их, и они прикорнули на горячем песке тут же на сопке, где устроили тир, подложив под головы пилотки, устроившись головами на одном ящике с боеприпасами и отбросив надоевший автомат в сторону.    

К О Н Е Ц