Переезд

Переезд состоял из нескольких этапов. Первой переехала и обосновалась мама, найдя халупу с глиняными полами, одной комнаткой не более 10 квадратных метров и “прихожую” в половину этого. В комнате, сложенной из глиняных кизяков, имелось одно окошечко почти круглой формы. Но в прихожей окно было немного больше первого. Полы постоянно пылили, и их нужно было регулярно смазывать глиной. Когда мама приехала, чтобы забрать меня, и я потом увидел мазанку, то чуть было не упал от хохота.
“Мама, а как же жить зимой?” – спросил я.
“Поживем, приспособимся” – сказала мать. И, конечно приспособились.
Халупа находилась на улице Огородной, почти на границе с Рышкановским полем, которое уже не считалось Кишиневом. По этому огромному полю протекала речушка Бычок в глубине каньона. Случилось так, что Огородная находилась рядом с Мазараковской. Эти две “улицы”, которые стали местами всей моей кишиневской жизни, нельзя и назвать улицами – это какие-то овраги. Пейзаж похож на горный. Меня все время потом волновал вопрос, как зимой достичь нужного места, не скатившись назад.
Я появился в Кишиневе в июле 1947 года, когда был разгар фруктов, и он еще будет долго. Фрукты и рынок поразили меня. Я еще не знал, что, в прошлом 1946 году, молдаване пухли с голоду, так как не уродилась кукуруза, и поэтому в настоящем году было все так дешево. Мне и в голову не приходило, что молдаване могут относиться к нам настороженно. Ведь у “освободителей” были рабочие места и зарплата, на которую всегда можно прожить. А у них были только фрукты и кукуруза.
Огородная улица находилась на высоком взгорье, что позволяло не бояться частых наводнений, одно из которых случилось, например, в 1948 году, когда небольшая речка Бычок разлилась между рышкановской и кишиневской горами. На кишиневской горе находилась Огородная улица, и мы уже были столичными жителями.
Наводнение было ужасным: плыли крыши домов, коровы и всю ночь кричали: “Спасите!” по-русски и по-молдавски. На меня это наводнение произвело неизгладимое впечатление.
Нашими соседями были молдаване, румыны, евреи, украинцы, армяне. Даже кладбище называлось армянским. Русских было мало. Такая смесь народов забавляла меня. Например, мальчишки-молдаване говорили: “Дэ мэ ток”.  Это означало: “Дай мне проволоку, по которой может идти ток”.
Первый мальчик, с которым я подружился – Морик, был  немного взрослее меня, но мудрее на целую жизнь. Он был румынский еврей, отец и мать которого не понимали ни слова по-русски. Потом в друзьях стал ходить еврей Бума Кацап, который стал приятелем на все время жизни в Молдавии. Немного позже к друзьям можно было отнести гиганта-еврея Зяму (Зигмунда) Тополя и еврея – Шарля Векслера. Заметьте – ни одного русского или молдаванина.
В 1947 году в нашей квартире появился еще один жилец – Василий Денисович Никоненко, который провел электричество и поставил буржуйку. Этого было достаточно, чтобы он стал членом нашей семьи, увеличив плотность людей, живущих в мазанке, в 1,5 раза. Буржуйка тоже занимала место и, как быстро нагревала, так и быстро теряла тепло. Чрез 6 месяцев наша семья стала вдвое больше, но не дружней. Отчим, регулярно пил молдавское вино, а выпив,  гонял мать по комнате.
В 1948 году от него родилась сестра – Лариса, которая почти точно на десять лет моложе меня. Чрез некоторое время мать узнала, что у Василия Денисовича имеется вторая семья, ждущая своего отца в Дебальцево (Западная Украина). Мама выгнала Никоненко, но он все-таки приходил частенько пьяный. “Веселая” жизнь тянулась до тех пор, пока не приехала за мужем настоящая жена.
Так я приобрел сестренку, которую я буду любить до конца своих дней. Я нянчил ее, как мог, водил в ясли и забирал из них (она была сдана на шесть дней недели). Поскольку мать много времени проводила на телеграфе, то мне доставалось и ходить на рынок, и варить обед, и  заниматься стиркой, и отчасти воспитывать сестренку, а также готовить уроки. Но я все успевал и не унывал.
Учился я в первой железнодорожной школе, где были прекрасные учителя такие, как обучавший математике еврей Македонский и учительница естествознания и физики - Кимстач. Классным руководителем был Маьян Викторович Соколовский.
Уже во взрослом возрасте судьба свела меня с талантливым ученым по фамилии Кимстач. Я рассказал ему эпизод из своего детства и вспомнил учительницу физики Кимстач. Метеоролог  улыбнулся и сказал, что он знает эту школу, так как сам учился в ней на углу Армянской и Петропавловской (Петру ши Павел), а учительница физики -  его тетя. Разговорились. Оказалось, что его дядя был начальником Юго-Западной железной дороги и моя мама часто упоминала его.