***

Евгений Князев



Любимая жена морского агента

-рассказ-

Есть в Америке прекрасный, старинный город Филадельфия - в переводе с греческого - «город братской любви». Когда на пароходе подходишь со стороны океана к его грандиозным портовым строениям, со старинными паровыми кранами  и огромными ваерхаусами, за которыми в дымке большого морского города просматриваются великолепные мраморные здания и сооружения, столь не типичные для современных американских городов с их надменными небоскребами и хайвэями, кажется, что ты попал в 18 век.
Таким увидел впервые этот величественный город c капитанского мостика русского сухогруза «Тверь» романтичный еще, старший помощник капитана Тарас Кривошеев. В то время он не мог и предположить, какую злую шутку готовит ему судьба в виде испытания его, еще не совсем испорченной жизнью, трепетной души.
Тарас с моста по привычке отдавал команды на швартовые буксиры и своим морякам на баке и корме, пока уставшее за длительный переход через Атлантику тело парохода, забитое до отказа флорингами из карельской сосны устало не облокотилось о бетонную, поросшую моллюсками и ярко зеленой морской травой, стенку причала и, словно странница, после дальней дороги, она печально вздохнула последним выстрелом выхлопных газов главного двигателя в безоблачное бирюзовое небо, и на судне наступила кратковременная тишина. Сердце гиганта – дизель фирмы «Хенкель» на время перегруза остановили опытные механики для ревизии механизмов, а на палубу уже поднимались жизнерадостные американские  докеры.
Во главе процессии в желтой каске и синем шерстяном костюме, сшитым, кажется, еще еврейским портным, лет, эдак, двадцать тому назад,  важно, словно шведский король, шествовал главный морской агент трех крупнейших портов восточного побережья Америки Нью-Йорка, Камдена и Филадельфии.
«Привет, Шнайдер!» - весело кричали докеры, по - свойски хлопая его по плечу. Для агента, улыбающегося во весь свой безупречно  белозубый рот, такой знак был признаком огромного уважения со стороны простых работяг, и он, словно кандидат в президенты, отвечал на все эти похлопывания какими-то остроумными американскими репликами типа: «Джон, я рад, что твоя жена родила двойню, из них вырастут прекрасные моряки, каким был ты в молодости…», «А ты Билл, говорят опять в нашей портовской команде по регби - это значит, что в новом сезоне мы будем первыми»
«Как поживает твоя красавица жена»- кричал кто-то из толпы.
«Все ок, ребята, Мэрилин Монро, наверное, умерла бы от горя  и зависти, увидев мою Кристину, иметь фигуру манекенщицы после того, как она родила мне троих прекрасных парней – это,  вы сами знаете, не каждой женщине дано, а главное, что я ее безумно люблю, чего и вам желаю, ребята…»
Тарас слышал все эти реплики и еще раз удивлялся ненаигранному поведению оптимистичных американцев и в душе даже завидовал неунывающему народу.
Через минуту Шнайдер открыл дверь его каюты и с обвораживающей улыбкой Джеймса Бонда раскинулся в просторном кожаном кресле. Он бросил на журнальный столик пачку местных газет и дружелюбно произнес:
-Как дела, чиф, читали сегодняшние новости, советую пробежаться по «Филадельфии Ньюз» и свежайшим новостям из «Нью-Йорк Таймз, проблемы с грузом есть, нет, тогда начинаем выгрузку с палубы, затем из трюма, я думаю закончить работы ровно через трое суток к 15 часам после полудня.
-Откуда, такая уверенность, мистер Шнайдер,  - Тарас улыбнулся и   покачал головой, словно перед ним был пятилетний мальчик, не ведающий, что творит.
- Многолетний опыт работы, чиф, позволяет мне говорить подобные заключения, короче, давай команду своим морякам, начнем работать стрелами, из трюмов часть леса перегрузим плавкраном на плашкоуты, остальное - прямо на автомобили, а вечерком милости просим ко мне в гости. У меня традиция – хорошая работа только через хорошее знакомство, а где, как не в теплой дружеской компании, в кругу семьи можно решать все самые неразрешимые проблемы.
Тарас пожал плечами и кивнул головой в знак согласия. Ему, конечно же, хотелось хоть на часок оказаться в кругу семьи любого рядового докера, пообщаться на искаженном до неузнаваемости американцами английском, прокатиться на огромном перламутровом «Бьюике» мистера Шнайдера по широким улицам Филадельфии, бывшей столице соединенных колоний, оставить свой след на широкой мраморной лестнице Дворца независимости, прикоснуться к бронзовому изгибу знаменитого  «Либерти Белла» - колокола свободы…, но все это было пока в мечтах, а судьба готовила ему очередной «приятный» сюрприз. Он это чувствовал всеми клетками молодого тела, по которому то и дело пробегал мелкий озноб предвкушений чего-то нового, что так часто случается с моряками.

-ххх-

Ровно в 17-00 докеры, как по команде, выключили лебедки, расселись по свои необъятным «крайслерам»,  «мустангам» и «шевролетам», и с чистой совестью разъехались по домам, а строп с флорингами так и остался висеть на грузовом гаке, слегка раскачиваясь на стальном шкентеле, от внезапно поднявшегося свежего ветра с моря. Тарас с досадой поднялся на ростры, запустил лебедку и опустил неприкаянный груз на палубу. Ох, уж эти пунктуальные американцы, но вот куда мистер Шнайдер запропастился, сегодня он пригласил чифа на званный ужин в кругу своей семьи, и это было первым шагом к тому самому сюрпризу, который так долго ждал своего избранника.
Сюрпризом оказалась тридцатилетняя жена Шнайдера, стройная шатенка с осиной талией, крепкими икрами ног и высокой грудью. Кристина была шведской по национальности. Принадлежность ее к нормандской расе выдавали большие голубые глаза, маленький носик, усыпанный желтыми веснушками и широкая обаятельная улыбка на волевой челюсти.
Увидев женщину, Тарас опешил и не мог подобрать слова, чтобы сказать комплимент, не обидев хозяина, но Кристина  сразила его наповал. Он встречал много красивых женщин во всех портах мира, но от этой веяло таким мощным магнетизмом, что он сразу влюбился. Кристина, очевидно, зная способности своих женских волшебных колебаний, исходивших от ее молодого и крепкого тела, незаметно от мужа прикоснулась тонкой кистью руки к груди Тараса. Это был знак! Сердце у мужчины застучало молотом о наковальню грудной клетки, но он все же сумел перебороть в себе силу инстинкта и, как ни в чем не бывало, с простодушной  улыбкой рязанского паренька уселся за сервированный стол.
Напротив расположился хозяин в черно-белой бейсбольной майке с неугасающей улыбкой на загорелом лице, рядом пристроились три белобрысых подростка погодки Гарри, Джек и самый маленький сорванец точная копия своего отца Стив. Кристина мягкой кошачьей походкой подошла сзади к Тарасу и, положив теплые руки на широкие плечи моряка, спросила.
-Разрешите мне за вами поухаживать, не стесняйтесь, что будете пить водку, виски?
Тарас указал на запотевшую бутылку «Смирновской» и хозяйка с загадочной улыбкой опытной соблазнительницы потянулась за ней и опять, как бы невзначай, легонько прикоснулась грудью к льняной рубашке Тараса, под которой в испарине вибрировало возбужденное тело разогретой горячими потоками крови,  запущенной по артериям мощными сокращениями здорового сердца.
-О, русские, я так и думала – это же ваш национальный напиток, - Кристина осторожно наполнила фужер наполовину белой искрящейся жидкостью и подсела рядом, обдав молодого человека пронизывающим излучением женских гормональных выбросов.
Тарас весь сжался и поднял глаза на главу семейства, но тот, словно не замечал начавшейся любовной игры любимой жены. После короткой молитвы, когда все, взявшись за руки, восславили Иисуса - спасителя, Шнайдер поднял свой достаточно объемный хрустальный  стакан с дабл-виски на дне и торжественно произнес:
-За мир и процветание, за дружбу и любовь среди всех народов нашей маленькой планеты, и пусть наш гость вспоминает великую Америку, как самую гостеприимную страну на земле.
Он пригубил из фужера и посмотрел на свои огромные ручные часы на золотом браслете.
-Извините, но через полчаса я буду вынужден вас покинуть, мне сегодня вечером надо встречать английский балкер в Камдене, а на машине это два часа пути, так что Кристина, я оставляю гостя на твое попечение, ребят на выходные завезу к матери. Надеюсь, ты покажешь ему наш дом и, если он пожелает, все достопримечательности нашей неповторимой Филадельфии.
Тарас залпом осушил свой бокал и с аппетитом первобытного человека набросился на внушительный кусок бекона, обильно приправленный острым чесночным соусом. После того, как голодный желудок радостно всосал в свои стенки первую порцию спиртного, моряк слегка успокоился и уже смело поднял слегка покрытые поволокой голубые глаза на Кристину.
Хозяйка ела салат маленькой серебряной вилкой и с иронической улыбкой, не отрываясь, смотрела на Тараса. Кристина словно издевалась над обоими мужчинами, наслаждаясь своей властью, и Шнайдер - то, Шнайдер, будто ничего не замечал. Это, что игра у них такая с гостями или он так доверяет своей красавице - жене, что не обращает на ее «невинные» шалости ни малейшего внимания!
Спустя некоторое время Шнайдер встал, пожал руку Тарасу и поцеловал красавицу жену в голову, словно благословляя ее на подвиг. Дети с визгом побросали свои столовые приборы и кинулись вслед за отцом.
-Они любят гостить у своей бабушки, - тихо произнесла Кристина, откинувшись на резную, из красного дерева, спинку  стула, выполненного, как и вся мебель в гостиной, в готическом стиле. Она закинула нога на ногу и закурила длинную черную сигарету, все также с легкой улыбкой на холеном белом лице.
-Вам сколько лет, Тарас, - Кристина встала и подсела ближе к, застывшему в позе Гогеновского мыслителя, обескураженному такому повороту событий,  парню.
-Тридцать пять, - выдавил из себя Тарас и закашлялся.
-Какой молодой, запейте содовой, - Кристина налила в высокий стакан шипучки  и поднесла Тарасу. – Не надо так волноваться, я очень миролюбивая женщина и не причиню вам вреда, ее рот опять растянулся в обаятельной улыбке, - идемте, я покажу вам наш дом, я хочу, чтобы вы оценили его, а потом можно прокатиться в центр города, сейчас поздно, все музеи закрыты, но вот бары и дансинг - холлы, только-только начинают открываться. Ну, что, вам подходит такой план на ближайшие три часа.
-А что потом скажет ваш муж, - Тарас мельком, одним взглядом пробежался  по обводам красивого тела, спрятанного под тонкой марлевой рубашкой и шелковой юбкой. Кристина сидела так близко, что Тарас, кажется, слышал, как бьется ее сердце, удары которого отдавались в его ужах тем самым «Либерти Беллом».
Кристина взмахом легкой руки взъерошила копну белобрысых волос на голове у бедного старпома, затем встала, подошла к большому овальному зеркалу и вытащила из волос две черные шпильки, каштановые кудри  пышной волной раскинулись по загорелым плечам.
-Идем, скиталец морей, и никогда не задавай женщине подобных вопросов, потому как она сама решает, с кем, когда и для чего, - Кристина провела внешней рукой ладони по жесткой щетине на пухлой щеке старпома.  - Какой ты колючий, а с виду совсем ребенок.
Тарас встал и словно во сне побрел за женщиной. Он уже не слышал, что она говорит, он только чувствовал прикосновение ее мягкой руки и то теплое излучение, которое исходило от этой необычной женщины.
-А это наш бассейн, - вдруг прорвался сквозь пелену наваждений голос хозяйки, не хотите искупаться. Погода великолепная, вода в бассейне с подогревом, так что не простынете.
-У меня нет плавок, - опять смутился Тарас.
На этот раз Кристина смеялась от души, она обняла Тараса за талию и словно сердобольная мать чмокнула его в губы.
-Вы что русские все такие, да, помню, мне говорили, что в России нет секса, а как же вы детей делаете, на капустных полях собираете.
-Вон там, видите, белая дверь – это душевая, там сможете ополоснуться, на стеллаже найдете с десяток упаковок самых различных купальных принадлежностей, начиная от «Бермуд» и кончая спортивными комплектами, вперед молодой человек, у нас очень мало времени.
Тарас зашел в просторное помещение душевой, где на полке он действительно увидел запечатанные в полиэтилен разноцветные плавки. Он выбрал длинные, ниже колен пестрые «Бермуды», быстро переоделся и включил воду. Прохладная вода вмиг вернула к нему уверенность и равновесие. Он встряхнул головой, словно желая стряхнуть с себя навалившиеся на него чары магической женщины, но он плохо знал Кристину. Она на цыпочках, незаметно вошла через запасной выход и, когда Тарас тряс своей головой, пытаясь «прийти в меридиан», девушка все с той же надменной улыбкой уже стояла обнаженная в соседней кабинке, подставив вспыхнувшее жаром прекрасное  лицо Афродиты потоку живительной влаги. Матовое стекло переборки позволяло разглядеть все ее женские прелести, которые великая соблазнительница, как на витрине выставляла своим бывшим и будущим любовникам, то и дело, поворачиваясь вокруг своей оси с, театральными заламываниями рук,  и когда Тарас обернулся, он просто обомлел от нахлынувшей волны возбуждения и восхищения. Никогда еще в своей жизни он не видел столь простого и циничного обращения женщины с мужчиной.
Минуту спустя Кристина уже находилась в его кабинке и, давно забывший запах женщины моряк, отбросив стыд и позабыв обо всем на свете, с садистским наслаждением ласкал и  целовал гладкое, пахнущее мятой тело, горячие, стонущие губы, которые то и дело выскальзывали, чтобы улыбнуться и застыть в немом восторге от мощных вспышек зарядов, рвущихся в изгибающемся похотливом теле прекрасной женщины,  под напором исстрадавшегося в любовной неге Тараса.
К бассейну они вышли совершенно освобожденные, от каких либо комплексов предрассудков и, любуясь красотой своих молодых тел, они плескались в голубой прозрачной воде, ныряли на дно бассейна и там, наслаждаясь от лазоревых солнечных бликов, в затяжном поцелуе, задыхаясь от нехватки кислорода, вновь и вновь сливались в единый любовный комок.

-ХХХ-

Тарас пришел в себя, только когда оказался на большом пушистом ковре в спальне хозяйки. Кристина, уткнувшись свом конопатым носиком ему в плечо, тихо посапывала. Тарас взглянул на часы и вздрогнул. Стрелки показывали половину третьего ночи, а ему ведь с восьми утра заступать на вахту. Он осторожно, чтобы не разбудить спящего падшего ангела, высвободился из - под горячего тела девушки и начал быстро одеваться.
-Куда ты, милый, на ночь, глядя, - послышался спокойный голос Кристины, словно она и не спала вовсе, а просто притворялась.
-Дорогая, мне к 7-00 нужно на пароход, давай вызовем такси.
-Иди ко мне и не суетись, я сама отвезу тебя - Кристина откинула край черной шелковой простыни, бесстыдно обнажив белоснежное тело, на которое, как на магнит притягивались все ее бывшие и настоящие любовники. Не избежал искушения и Тарас Кривошеев. Он скинул рубашку и вновь набросился на зное, пропитанное кремами и духами божественное тело возлюбленной.
-Вот так, так шептала Кристина ему, слегка покусывая за мочку уха, а утром я отвезу тебяяяя…, и так продолжалось, пока позолоченная стрелка на больших часах в спальне не застыла постойки смирно на цифре 12 и 6, и не послышался погребальный бой механического колокола.
«Он звонит по тебе» - мелькнула в измученной мыслями голове знаменитая фраза Эрнеста Хемингуэя,  и что-то тяжелое, подобно стафутовой мраморной, гробовой плите навалилась на грудь моряка, оставляя пустоту взамен испепеленной за ночь души.

-ХХХ-

Кристина, как и обещала, ровно в семь утра спустилась в гараж, запустила мощный двигатель своего красного спорткара «Феррари», надела строгий английский костюм из серой шерсти и, повязав белую шелковую косынку на шею, за полчаса домчала притихшего Тараса до проходной порта. Напоследок она обняла за шею Тараса и поцеловала в небритую щеку.
-Мне было с тобой хорошо, если когда-нибудь свидимся, я буду, счастлива, пусть тебе улыбается удача. Жаль, что у нас не осталось времени прокатиться по городу, теперь все зависит только от тебя, до скорой встречи.
Тарас вышел из машины и, словно побитая собака тяжелой походкой побрел к трапу парохода,  возвышающегося белой надстройкой над серыми складами притихшего порта. Вахтенный матрос на трапе с загадочной улыбкой приветствовал старпома и сообщил ему, что в каюте его ждет морской агент Шнайдер.
Тарас действительно у трапа приметил знакомый перламутровый «Бьюик», но почему-то не удивился, а только с сожалением и горечью вздохнул, как это  делают совестливые люди. Он зашел в свою каюту и увидел мистера Шнайдера в своем кресле за столом, читающим газету.
-А, вот и вы, - Шнайдер бросил газету на стол, так вы прочитали, что пишут в газете наши репортеры и журналисты, вот поинтересуйтесь.
Тарас прочитал заголовок. «Филадельфийский маньяк ищет новые жертвы. Кто будет следующим?» Он пробежал по тексту и поднял глаза на Шнайдера. Куда делись ослепительная улыбка и бархатный голос морского агента, перед ним сидел седовласый старик с искривленной в гримасе ртом и злобным взглядом, разрезающим собеседника на мелкие кровавые кусочки.
В статье говорилось, что маньяк убивает исключительно молодых мужчин - работников порта Филадельфия. На его счету уже 12 человек, среди которых восемь белых и  четверо черных мужчин. Маньяк использует одно и тоже оружие – револьвер марки «Смит и Вессон», которые не оставляет ни малейших шансов на выживание при любом ранении в любой участок тела человека.
-Вы будете тринадцатым и, наверное, последним, полиция идет по моим следам, дышит мне в затылок, и мне уже не выпутаться, - Шнайдер вытащил из  под пачки газет огромный никелированный ствол марки «Смит и Вессон» и направил дуло в голову старпома.
Тарас опустился в кресло и впился руками в поручни.
-Зачем вы все это делаете, - спросил он, - это вам и вашей жене доставляет удовольствие, почему вы не живете, как все нормальные люди?
-Я очень люблю свою Кристину, - прохрипел Шнайдер, чувствовалось, что каждое слово ему дается с трудом, и он предпочел бы поскорее закончить затянувшийся спектакль, - а она, как вы убедились, - продолжил он, - очень любит молодых мужчин, а я, старик, не могу удовлетворить всех ее греховных утех и тайных желаний, и потому позволяю ей делать все это в моем доме с другими мужчинами, но я также не могу смириться с тем, что все эти парни, в том числе и вы, потом будут смеяться мне в спину и называть между собой меня рогоносцем.
Шнайдер поднял револьвер, щелкнул взведенный курок. Тарас зажмурился и замер, ожидая чего-то неотвратимого и страшного, грохнул выстрел, резко пахнуло горячей пороховой волной, но ни боли, ни удара старпом не почувствовал.
«Неужели так легко уходят из этого мира» - Тарас открыл глаза и увидел чудовищную картину. За столом вполоборота сидел человек, которого когда-то называли Шнайдером. Половина затылочной части его головы было снесено, как от удара кувалдой, кровь вперемешку с мозгами растекалась по переборке каюты и портрету президента России над столом старпома. Очевидно, Шнайдер, понимая безвыходность своего положения, выстрелил себе в рот, таким образом, прервав череду кровавых расправ.
Тарас, покачиваясь, подошел к столу и увидел предсмертную записку Шнайдера. «Кристина никогда никого, кроме себя не любила, включая меня и тех двенадцати ее «апостолов», которых я отправил на суд божий. Когда я уезжал, якобы, в Камден, она призналась мне, что влюбилась в вас, и я ей верю, так сделайте так, чтобы она была счастлива».

-ХХХ-

Пароход «Тверь» ровно через трое суток, в 15-00, как и предсказывал опытный морской агент Шнайдер, отвязали от причальной стенки и два больших буксира вытащили его на внешний рейд. Тарас Кривошеев прочертил на карте восточного побережья Америки новый курс на следующий порт захода, Саванну и установил ручку судового телеграфа в положение «полный вперед». Застоявшийся без дела дизель застучал мощными клапанами, содрагая корпус, наполовину выгруженного судна, вахтенный матрос слегка повернул колесо штурвала на 16 румбов и русский пароход на попутной волне, резво, словно с горы, покатился вдоль восточного побережья США на юг.
За кормой таяли фешенебельные кварталы Филадельфии - города «братской любви», где остались любимая жена морского агента - Кристина, ее двенадцать мертвых любовников и мстительный импотент - самоубийца Шнайдер - эти простые, добропорядочные американцы, принесшие на землю великой Америки  любовь, смерть,  надежду и веру в будущее.


КОНЕЦ
Евгений Князев

Фиолетовые сны под небом Сан-Фернандо
(рассказ)
Наверное, в жизни каждого человека бывают яркие  минуты, часы, дни, о которых он вспоминает всю свою оставшуюся жизнь. Когда теплая и мягкая волна чувств неожиданно накатывается на зачерствевшую и слегка тронутую пороком душу, словно легкий прибой океанского вздоха и, схлынув, оставляет на ее поверхности светящиеся искорки воспоминаний о сказочном времени. Так на дне старательского лотка остаются крупинки золота после промывки десятков килограмм породы, и в эти минуты хочется верить, что жизнь прекрасна.
Лет десять тому назад мне подфартило, мой начальник неожиданно заболел, а в Маниле на Филиппинах проходил очередной съезд профсоюзов моряков, куда я срочно вылетел, заменив шефа, дабы представить нашу судоходную компанию в лучшем свете на очередном симпозиуме.
Во Владивостоке в ноябре месяце уже минусовая температура, а в аэропорту Манилы, как сообщила стюардесса, за бортом термометр зашкаливал за плюс 30 градусов по Цельсию. Еще при дозаправке самолета в Сеуле, когда я с наслаждением попивал ароматный бразильский кофе, у барной стойки я приметил стройную, загоревшую девчушку в ярко синих вытертых джинсах и белой свободной блузке. Девушке на вид было не более двадцати лет, и она напоминала одинокую лань, отбившуюся от стада. Она как-то с удивлением взглянула на меня большими темными глазами и, покраснев, отвернулась.
Я опустил глаза. Мне показалось, что я оскорбил юную леди своим наглым, раздевающим взглядом. «Вот баран уставился, словно никогда не видел красивых женщин» - так должно быть подумала смуглая красотка, тряхнув копной смоляных волос. Она взволнованно прошла мимо моего столика, оставляя за собой запахи полевых цветов юга Франции и леденящий душу шепот, исходящий от светящихся  складок на  шифоновой блузе «Оставь надежду навсегда…»
Но судьба распоряжается иногда в угоду нам, а может просто играет с очень впечатлительными людьми, к которым в то время принадлежал и я. Как только я поднялся по трапу самолета и в нерешительности застыл, выискивая свое место, я увидел ЕЕ. Даже не увидел, а почуял ее, я понял, что та незнакомка у барной стойки в сеульском аэропорту, что несколько минут назад так поразила меня своим обаянием, сидит сейчас спиной ко мне и спокойно листает глянцевый журнал, а рядом с  иллюминатором свободное кресло, обозначенное в моем билете.
Она обернулась ко мне и улыбнулась, как хорошему старинному приятелю, но я почувствовал в ее взгляде какю-то вымученную тоску, словно девушка совсем недавно перенесла тяжелое потрясение. Хочу заранее оговориться, что интуиция не подвела меня и то, что я узнал об этой прекрасной девочке, позднее надолго перевернуло во мне все мои представления о взаимоотношениях мужчины и женщины.
Я попытался заговорить с ней по- английски, но она как-то легко смягчила неловкость нашего знакомства.
         -Присаживайтесь, вы ведь из России, - она грациозно пересела на кресло ближе к иллюминатору.- Я тоже русская, жила когда-то в Астрахани, потом мои родители работали в Шанхае, сейчас в русском посольстве Манилы.
        Я удивленно вскинул брови и присел рядом, не веря своим глазам и нахлынувшему счастью. От волнения я ничего не говорил, зато моя новая знакомая, оглядев меня с ног до головы и, удовлетворившись своим женским любопытством, продолжила.
-Нет, мои родители не послы. Отец – хороший повар, мама домработница, а я учусь в Сеульском университете на факультете естествознания. Зовут меня Евгения.
Я весь напрягся, словно услышал, что-то противоестественное.
-Вы знаете, как ни странно, но мы с вами тезки, - выпалил я. Не зная, что последует за этим, я развернулся, чтобы лучше разглядеть новую попутчицу.
Девушка рассмеялась, откровенно обнажив свои белые жемчужинки зубов, скрытые от посторонних взглядов за мантией лепестков губ.
-Ну, вот и прекрасно, значит, не забудете, когда вернетесь в Россию.- Она помахала китайским веером у расстегнутой на груди блузки. – Жарко, - перехватив мой взгляд, она вновь смутилась, но тут неожиданно включили вентиляцию. Крохотная, похожая на подростка кореянка в фирменной униформе «Кореан аэролaйнс» пропищала в микрофон свои стандартные фразы о начале полета.
Евгения откинулась в кресле и словно ребенок зажмурила глаза.
-Ужасно боюсь летать на самолетах, - прошептала она,- а вы?
Что я мог сказать, я просто не сводил с нее глаз, и мне показалось, что девушку это уже не тревожит, а больше интригует и забавляет.
Знала бы эта девчушка, что сегодня она перевернула весь мой устоявшийся внутренний мир, и к своей радости, а может и к разочарованию, я понял, что очередной раз влюбился. Хотя признаюсь, это счастье мне довелось испытать всего несколько раз в своей жизни, за это я и благодарен богу и судьбе. Дальше события развивались в той последовательности, в которой их предвосхищают в своих ожиданиях два влюбленных человека.
Я с ужасом ждал той минуты, когда закончится полет и прекрасное виденье растает в шуме филиппинской столицы, а мне останется только вспоминать и цинично упрекать себя, за то, что не в состоянии был удержать это прекрасное мгновение хоть еще на какое-то время. И вот мы стоим на стоянке такси перед зданием манильского аэропорта. То и дело к нам подходят загорелые курчавые юноши и наперебой предлагают то такси, то велорикшу, какие-то сувениры…, а мы просто стоим напротив друг-друга и молча смотрим, словно на свое отражение в зеркале. «Неужели мы так с ней похожи, и чем же я мог привлечь внимание такой прекрасной девушки»- вертится в голове надоевшая мысль.
-Когда у вас заканчивается форум, - первой нарушает молчания Евгения.
-Через три дня, - отвечаю я, словно на официальном допросе.
-Позвоните мне, я покажу вам Манилу, и мы съездим на острова, там прекрасно, вы сами убедитесь, - девушка быстро пишет свой номер телефона.
Я киваю головой, беру из ее рук исписанный листок и не могу прочитать, так как буквы и текст от волнения расплываются в моих глазах. «С вами мне везде прекрасно» - думаю я про себя. В эту минуту мне кажется, что если я не скажу ей чего-то главного, то потеряю навсегда. Она закрывает мне рот свой маленькой ладошкой и исчезает в одном из подкативших такси.
Три дня съезда тянулись для меня словно три года в самой заброшенной Российской провинции. В последний день заседания я с ненавистью зачитал свой доклад по защите прав моряков, плавающих под «удобными флагами» и кинулся в отель, чтобы очередной раз набрать номер и услышать долгожданный голос. Три дня на мой звонок никто не отвечал и я уже подумал, что надо мной просто подшутили. Но трубку все же подняли, и мужской голос на английском спросил, кто мне нужен. Я представился и попросил Евгению. Через минуту я услышал ее голос, я был на вершине блаженства и радовался как ребенок, которому вернули его любимую игрушку.
-Здравствуйте, Евгений, вы уже закончили свои дела, тогда слушайте. Я вам предлагаю интересную поездку в Сан-Фернандо - это совсем крохотный порт-пункт, милях в десяти от него, на побережье есть небольшое бунгало, он принадлежит моему отцу, где вы смогли бы хорошо отдохнуть, порыбачить, занырнуть с аквалангом на дно океана. Ну, как предложение!?
-От него невозможно отказаться, - только и смог сказать я.
И вот через час мы мчимся на, видавшем виды песочного цвета, с помятыми боками, пикапе марки «Тойота» в сторону порта, где нас поджидает небольшой, довольно чистенький, свежевыкрашенный белой эмалью катерок.
  Кривоногий матрос в цветных шортах и белой панаме отдает швартовые и старый шкипер с редкой седой бородкой на шоколадном лице выводит свой корабль из гавани в открытый океан, который в этот ноябрьский день притих, словно закормленный хозяевами пушистый кот и еле дышит всем своим могучим телом, давая нам возможность спокойно двигаться со скоростью почти пятнадцать узлов в час.
Евгения в белых бриджах и коротком прозрачном топе, нисколько не стесняясь меня и моряков, вытянулась на крыше рубки, подставив лицо тугому потоку морского сладковатого воздуха, несущего с заросших тропическим лесом островов ароматы цветущих бананов и орхидей, запахи пряной пищи и морепродуктов. Я примостился рядом и наслаждаюсь мощными потоками энергии исходящими от юного тела. Губами прикасаюсь к ее бархатному плечику, она словно не замечает моих ласк и лишь иногда с детским восторгом вдыхает полной грудью свежий ветер.  Я никогда, за всю свою жизнь не столь уж короткую жизнь, не ощущал ничего подобного и не испытывал такого величайшего наслаждения от простого прикосновения к гладкой девичьей коже.
«Что это, сон? А может, девчонка решила поиграть со мной, но тогда она великая актриса!»
Через три часа хода по правому борту открылась небольшая лагуна с узкой полоской пляжа, над которым склонились гигантские пальмы, в тени их густых, развернутых к солнцу зеленых крон, притаились крохотные хижины на высоких, просмоленных сваях. Пройдя фарватером через рифы, образующие естественный волнолом, мы со скрипом уткнулись форштевнем в белоснежный песок. Несколько мальчишек с радостью приняли от нашего матроса манильский швартовый, который они обвязали вокруг ближайшей, склоненной почти до самой воды, пальмы. Рядом, на горячем песке выстроились как на параде с десяток катамаранов, сработанных, очевидно, из поваленных ураганным штормом пальм. Чуть дальше, в траве кувыркались голые и коротконогие, словно детеныши обезьян, дети. Их кожа, цвета темного кофе, блестела на солнце и, вероятно защищала детские тельца от знойных и смертоносных лучей тропического солнца.
Евгения смело спрыгнула на песок и пошла навстречу, вышедшей из одной из хижин, сморщенной как высушенная губка, женщине. Они о чем-то недолго разговаривали, затем Евгения махнула мне рукой.
- Спускайтесь смелее, несите свои вещи в крайнюю хижину.
Я нерешительно взял свою сумку и переносной холодильник, куда я умудрился впихнуть почти ящик баночного пива а-ля  «Асахи» и пару бутылок местного джина, который я уже распробовал на прощальном ужине после закрытия симпозиума.
«Куда же я попал, почему я здесь, среди этих полуголых папуасов, которым до меня нет дела, как и мне до них?» Впрочем, я ошибался, через пару минут меня окружило с десяток курчавых мальчишек и девчонок, которые назойливо стали выпрашивать у меня деньги.
-Дайте им по одинаковой монетке, - посоветовала мне Евгения, - они и успокоятся. Что я и сделал, вывернув карман своих брюк, и высыпал с полсотни пятидесятицентовых монет прямо на влажный песок. Ребятня, словно стая голодных чаек, набросились на это «сокровище» и через минуту шумная компания исчезла в тени хижин, покрытых пальмовыми листьями.
Я взял свои вещи и поплелся в направлении моего нового пристанище, где мне суждено было провести две незабываемые ночи при свете огромного диска желтой луны, зависшей над притихшим океаном.
«Какая рыбалка, какой акваланг» - цинично думал я в ту первую ночь, прижимая к себе трепещущее тело своей возлюбленной. Теплый и влажный воздух, словно в сауне, покрывал наши разгоряченные тела, шум далекого прибоя будоражил душу. Что может быть лучше, когда рядом с тобой сливается воедино это прекрасное создание.
-Ты не поверишь, - шептала мне моя смуглянка, уткнувшись в плечо своим маленьким холодным носиком, - в это время года здесь начинают свирепствовать тайфуны, меня даже отец не хотел отпускать, а океан как будто сжалился над нами и решил не мешать. Девушка приподнялась на локтях и гладила мою голову, как нежная мать ласкает своего  ребенка.
-Какой ты красивый, - прошептала она, - я влюбилась в тебя с первого взгляда, а ты меня любишь?
Я ничего не мог сказать,  и только после того как с жадностью осушил банку ледяного пива, промолвил.
-Я никого так не любил, как тебя и мне до сих пор кажется, что я сплю и потому не хочу просыпаться.
-Пойдем, искупаемся, девушка потянула меня за руку, и ее изящная фигурка четко обозначилась на фоне желтой луны. Океан тихо дышал, сверкая фиолетовыми искрами. Мне казалось, что это какой-то сказочный сон, навеянный моими фантазиями и впечатлениями.
Я поплыл вслед за ней по лунной дорожке, прочерченной на груди спящего океана. Евгения оказалась хорошим пловцом, и я с трудом успевал за ней и вдруг я увидел, что она поднимается из моря, это было, как в сказке. Все ее тело искрилось, словно серебро, как чешуя русалки. Оказывается, мы достигли кораллового рифа, где на нас набросились стаи мелких рыбешек, оставляя на коже мелкие, кровавые  ранки, которые мы разглядели только под утро, когда после очередного любовного вдохновения с интересом рассматривали тела друг друга, пытаясь запомнить каждую складку не коже, каждую родинку, каждый волосок.
-Выпей из моей чаши, - девушка преподнесла к моим губам половинку кокосового ореха, заполненного бурой жидкостью.
-Что это?
-Это напиток богов, его на Филиппинах дают жениху и невесте в первую брачную ночь. Не бойся, смотри.- Евгения отглотнула два затяжных глотка.
Я сделал то же самое и почувствовал, как все мое нутро зажгло тысячами огней, а в голове зашумело, словно я нырнул на дно океана.
-Ты ведь женат? – наконец спросила меня Евгения,- я кивнул головой и любишь свою жену,- я опять кивнул головой. – Я хочу, чтобы ты был с ней счастлив, ты очень нежный и хороший, спасибо тебе за все. Евгения неожиданно заплакала и отвернулась. Я попытался ее успокоить, но она одернула плечо.
-Завтра мы расстанемся навсегда, и мне хотелось бы, чтобы ты знал правду. Девушка вытерла слезы и улыбнулась.
-Я поклялась, что никому не скажу правду о себе, но ты мне очень дорог, ты мой первый мужчина и я хочу, чтобы ты знал обо мне все. Поклянись, что ты не обидишься, и не будешь проклинать меня.
-Что ты такое говоришь, девочка моя, ты стала для меня частью моей жизни и никакая страшная правда не заставит разлюбить тебя. Неожиданно в своем голосе я почувствовал фальшь. Да, я уже боялся правды, да и нужна ли она мне, эта, правда, но было поздно.
-Два года назад, когда мне было пятнадцать, - начала Евгения, - тогда я была еще юношей и у меня начали расти молочные железы на груди,  продолжать?
Я ничего не ответил, потому, что мог предположить все что угодно только не это. Выждав паузу, девушка продолжила:
-Мы тогда еще жили в Шанхае и китайские врачи объясняли все это возрастными изменениями, но через полгода мне, юноше, сказали, что я гермафродит и если я хочу жить полноценной жизнью, то мне необходимо выбирать между мужчиной и женщиной и что женских гормонов в моем организме вдвое больше мужских. Мне тогда очень нравилась моя высокая грудь, и я пожелал стать женщиной. Моего отца перевели работать в русское посольство на Филиппинах, где мне и сделали операцию по изменению пола, о чем я нисколько не жалею. А после сегодняшней ночи я считаю себя настоящей женщиной. Вот и вся моя, правда.
Я знаю, что мы расстанемся, но я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя, и буду любить всегда. Теперь можешь делать со мной, что хочешь, говори любые гадости, только, пожалуйста, не ври.
Легкий озноб прошел по моему телу после всего сказанного. Я не знал, что делать, мне стало ужасно стыдно, словно я совершил непристойный поступок, словно я занимался постыдным делом на глазах сотен людей.
-Ты прекрасная женщина, - сказал я, - это моя правда, - жаль, что ты выбрала меня, мне очень горько, потому как я должен теперь нести эту тайну вместе с тобой и от этого никуда не денешься. Но я благодарен судьбе за   наслаждение, что я получил, как божий дар от твоей любви, той любви, которую я испытал к девушке по имени Евгения, этого я тоже никогда не забуду. Дай бог тебе счастья.
Я поцеловал девушку в лоб и с облегчением, словно после тяжкого праведного труда, вытянулся на мягком ложе, сделанном из пальмовых листьев. Спал я спокойно без сновидений, будто находился не в далекой филиппинской деревушке, а в родном городе, в своей уютной квартире на мягкой кровати, рядом с любящей женой.
На следующее утро я проснулся от странного шороха. Возле выхода, на полу, в оранжевом сари сидела старая островитянка и плела какую-то циновку из сухих лиан.
-Где она? - спросил я старуху, та указала жестом в сторону шумевшего океана.
Я вышел на свет и увидел перед собой почерневшее море. Там, где еще вчера мы с моей любовью плескались на коралловых рифах, сегодня сердито шипели белые буруны прибоя, а чуть поодаль раскачивался на волнах знакомый катерок, и старый седой шкипер помахал мне иссохшей рукой.
В гостинице я еще раз набрал знакомый мне номер телефона, но трубку подняла женщина и сказала, что я ошибся номером. Так закончилось мое незабываемое путешествие на давно изведанных филиппинских островах.





Евгений Князев


Р  А  Б  Ы  И  НЕВОЛЬНИКИ
или
«Game  Over»
       -рассказ-

«Прощай, немытая Россия,
  Страна рабов, страна господ
    И вы, мундиры голубые,
    И ты, им преданный, народ…»

М.Ю.Лермонтов


г. Владивосток, сентябрь 1911 года.

На улице Фонтанной, дом Маргаритова, в темном, полуподвальном помещении на «банковке»  у старого Китайца Джи-Ши-Цза собрались трое мужчин скоротать вечер за игрой в опьяняющем дымке опийного дурмана. Надо сказать, что Женя-Шизо, так звали местные жители опийного короля Владивостока, снимал эту квартирку с конца 1905 года, когда во Владивосток потянулись тысячи, освобожденных из японского плена, русских солдат и офицеров.
Звеня саблями и Георгивскими крестами, большинство «героев Порт-Артура» впало, в так называемый, транс после столь позорного для России поражения в русско-японской войне и, чтобы хоть как - нибудь заглушить в русской душе чувство позора и отчаяния, пустилось во все грехи тяжкие. Не проходило ни одного вечера, чтобы в каком - нибудь захудалом портовом кабачке от «Братьев Мошкиных», или в центре Владивостока,  или на набережной возле шикарного ресторана «Версаль», когда, после непомерных возлияний десятков литров французского шампанского и ликера,  не звучала грубая брань из уст господ и дворян, а после этого непременно гремели  хлопки револьверных выстрелов.
Офицеры уже не удостаивались чести вызывать друг друга на дуэль, а просто вымещали свою злость и слабость друг на друге, используя свои военные навыки,  а то и просто «отводили душу»  на запоздалых прохожих. Те трое, что сегодня, расстегнув верхние пуговицы своих помятых, серых мундиров, небрежно метали кости и потягивали из бамбуковых трубок сладковатый, опьяняющий «дымок отечества», еще совсем недавно, как и многие их товарищи по несчастью, предавались безобразным выходкам в местных кабаках и на улицах портового  города, но после того, как вышел приказ Генерал-губернатора о строгом наказании виновных за творимые безобразия, вплоть до расстрела, все эти, рвавшие на себе мундиры, золотопогонники, враз как-то приутихли и расползлись вот по таким злачным щелям на Фонтанной, Алеутской и Пологой улицах, притихшего провинциального городка, под бдительное око полицмейстеров, которым содержатели «банковок» и «опиокурилень» щедро отстегивали от своих доходов, кровавые проценты.
Двое из офицеров, что были постарше, два года кормили вшей в окопах при обороне Порт-Артура, а затем, после объявления капитуляции, скрипя зубами, побросали свои винтовки и сабли под ноги кривоногим Джапам , которых они презирали больше, чем свою российскую интеллигенцию, что послала поздравление японскому Императору по случаю победы японской армии над русским самодержавным империализмом.
-Я бы этих журналистов-демократов всех перевешал на фонарных столбах вместе с жидами-торгашами, которые нажились на русской кровушке, поставляя для армии гнилой провиант, сырой порох и червивую муку, - в гневе воскликнул один из офицеров, судя по потемневшим унтер-офицерским погонам и по косому шраму от виска до подбородка, имевшему  все права так выражаться. Он сгреб банк, загоревшей, как у простого крестьянина рукой и, улыбнувшись во весь рот ровными зубами, предложил.
-Ну, что, господа, может еще по целковому, а потом уж и на червончик разговеемся.
Сидевший напротив, молоденький с аккуратно прилизанными бриолином усиками, прапорщик в синем кителе морского офицера, прильнул к трубке и сделал глубокую затяжку, затем извлек из объемного портмоне пачку червонцев и бросил их на стол.
-Я, не против, господин Киселев, - прапорщик откинулся в кресле и специальной щеточкой пригладил свои кошачьи усики, - а что там пишет наша прогнившая и продажная пресса?
-Что могут писать рабы, дорогой мой юноша, - унтер потряс скомканным листком газетной бумаги, - после того, как убили нашего последнего «тирана» Петра Столыпина, эти проститутки - бумагомаратели совсем распоясались, пишут, что надо решать еврейский вопрос, а кто его будет решать, когда сам государь запустил в спальню к царице пьяного, безграмотного мужика, этого германского шпиона и прихвостня Гришку Распутина, который за бочку вина от немецких жидов, уговорил Царя клепать нашу морскую эскадру на английских и немецких верфях, в результате почти весь наш героический флот покоится сегодня на дне Цусимы, а мы с вами сидим в этой поганой яме у вонючего китайца, прожигаем свою жизнь и рассуждаем о будущем России.
-А у России нет будущего, - вступил в разговор третий игрок, - вы посмотрите, что вытворяют наши социалисты-террористы и управы на них нет. Попытался, было, Петр Аркадьевич ответить им государственным террором, но куда там, завопили Европейские защитники демократии и прав человека, а Государь только разводит руками, мол, не можем мы таким образом решать национальный вопрос. В результате за последний год, судя по сообщениям прессы, в России было совершено более 6000 покушений на высокопоставленных лиц и государственных деятелей, а Столыпин казнил всего - то около двух с половиной тысяч террористов, в результате чего после десятого покушения сам стал жертвой сионистского заговора. Запомните мои слова, господа, через пять - шесть лет эта оголтелая толпа демократов и социалистов во главе с Ульяновым перевернут Россию с ног на голову и никто им в этом не помешает, а мужичье с лакейской радостью их поддержит.
-Вы, ротмистр Седов, я вижу, большой пессимист, - унтер взял в руки кости и потряс ими в кулаке, - давайте на спор, если выпадет мне сейчас «квартет» правда - ваша, если нет, то не все еще потеряно. Он метнул кости и опять улыбнулся.- Вот видите, у России еще есть шанс вылезти из дерьма, а у меня, похоже, сегодня масть не идет.
-В карты и кости верят только безграмотные холопы, лакеи и прочее отродье, что шатается сейчас с кистенями по ночным притонам и темным закоулкам, а вот простой народ верит в бога, царя и отечество - вскипел молодой прапорщик Гальчинский,- давайте спросим лучше у вашего вестового, что сейчас в соседней комнатушке обхаживает хозяйскую дочку, как нам надо себя вести по отношению к этому народу. Зуботычить, бить батогами или же дать холопам землю и власть.
-И то верно, надо знать, что думает народ, - Седов усмехнулся, повернул голову к входной двери и зычно крикнул, - эй, Медведев, подь сюды.
В дверях мгновенно появилась красная рожа вестового с короткими рыжими волосами на плоском темени, которые он то и дело пытался пригладить конопатой пятерней.
-Чего изволите, ваше высокоблагородие, - изогнулся в холопском поклоне солдат, словно ожидавший приказа, стоя за дверью.
-А ты, шельма, чаем не подслушиваешь, о чем господа беседуют, смотри мне, бесовское племя, я тебя быстро отучу шпионить, - Седов потряс внушительным волосатым кулаком перед сломанным носом вестового.
-Никак нет, ваше сокородие, - запричитал вестовой, - я тут маненько с китайкой газетки читаю.
-Да что ты понимаешь в газетах, дурень, - Седов привстал, - а ну-ка, дай мне это дерьмо.
Он вырвал у солдата вырезку из местной газетенки «Далекая окраина», пробежал глазами по тексту.
-Ну и что же ты тут вычитал, морда твоя пропойная.
-Вот пишут, что землю раздают крестьянам, а я ведь из-под Белой церкви, у нас там, ой какая жирная землица, да и здесь на Востоке Царь- батюшка землицу дарует бесплатно, да еще и платит справным крестьянам.
-На что тебе, дураку, земля, тут хозяин нужен, а ты, как и твои собратья, вместо того чтобы пшеницу сеять, сдадут китайцу землю в аренду под опийный мак, а сами день и ночь станут хлестать дешевый ханшин . Вот и скажи нам, служивый, надо ли вашего брата в узде держать или дать во всем вольную.
Медведев почесал взъерошенные волосы на затылке и улыбнулся.
-Никак нет, ваше высокородие, нельзя нашему брату давать вольную, ведь бунтовать начнет, без кнута мужик все равно, что мерин, не ведает, чего творит. Вот моему отцу барин дал вольную, а у него семь душ одна другой меньше, кинулся он в ноги к барину, мол, не губи, отец родной, да куда там. Вот из всех я один только и выжил, прибился к постоялому двору, да так и рос потихоньку, пока царь-батюшка на войну с косоглазыми не позвал.
-А как ты, братец к революционерам-социалистам относишься, не унимался Седов,- может и про их главного Ульянова знаешь что?
Вестовой перекрестился и, оглянувшись, прошепелявил.
-Кто что про него говорит, а в одном все правы, сатана-это в человечьем обличье и грядет, мол, скоро конец православному люду, если этот ирод трон захватит.
-Ладно, иди, служивый, да смотри там с басурманкой не особо якшайся, помни кто ты и откуда родом, и кто она.
-Слушаюсь, ваше сокородие, только уж больно ласковая и покорная китайская баба, не то, что наша, грубая, ни в чем мужику не уступит.
-Ты про наших баб больше так не говори, нет им равным во всем честном мире, я прав, - Седов обвел сладострастным взглядом присутствующих - эх, вспоминаю своих дворовых девок, аж мороз по коже, кровь с молоком, огонь, а не бабы,- Седов потянулся, хрустнув запястьями рук.
-Вот видите, господа, что народ говорит, так тому и быть на Руси, только вожжи и кнут смогут справиться с его необузданным характером, а дашь слабинку, как наш царь - Николай сейчас пытается сыскать доверие у своего народа, тот же народ тебя на березе и вздернет. Вот вы вспомните, как Государь, еще, будучи цесаревичем, прибыл во Владивосток для открытия Транссиба, а перед этим в Японии, какой с ним казус случился. Паршивый японский городовой огрел плашмя будущего русского царя самурайским мечом по голове и оставил на темени кровавую метку. Вот тогда бы, когда японец не накопил еще силенок, и обрушиться бы нашей России со всей ее мощью на проклятый островок, закупорить их эскадры в центральном море и в бухтах, а затем методично бомбардировать поганое племя до полного истребления. Так нет, стерпели, обтерлись, дождались и получили…
Седов прильнул к трубке и закрыл глаза.
-Эх, скорее бы все это закончилось, скорее, домой, в родовое поместье под Тверью, а здесь пусть другие тянут лямку и за царя и за отечество.
-Вы  что же, господин хороший, хотите подать в отставку, - прапорщик вскинул густые, удивленные брови на своего собеседника.- А как же долг, честь офицера, честь русского мундира, или это все на словах?
-Эх, юноша,  вы с годик - другой покормите вшей в холодных и сырых окопах, послушаете рев снарядов, пуль и осколков над своей головой, уткнувшись носом в болотную жижу, когда своими глазами увидите развороченные взрывами, с оторванными конечностями тела своих товарищей и потом, когда в России вас поднимут на смех и с позором отправят на край земли, вы навсегда забудете о тех высоких словах, что только что мне говорили. Кстати, я уже неделю не вижу в вашей компании Мишеля Эдельсона, он кто, ваш друг, а может товарищ по партии. Вы ведь русский, какие у вас могут быть дела с евреями. Они же нас считают гоями, вы читали Ветхий завет, как там учат: «Дай кусок хлеба бродячей собаке, а гою не давай ни крошки, ибо он хуже собаки».
-Евреи разные бывают, господин Седов, как и русские, - Гальчинский встал и начал натягивать шинель, - и вы, если не хотите со мной поссориться, не поднимайте никогда эту тему, в России кроме евреев достаточно проблем, честь имею.
-Ну-ну, бог помощь,- Седов опять с блаженством приник к заветной трубке, - только вы рановато засобирались, за вами долг, прапорщик, 100 рублей, отыгрываться будете или расплатитесь золотом.
-У меня сейчас ни денег, ни золота при себе нет, принесу завтра, - юноша шагнул к двери, но Седов перегородил ему дорогу.
-Так не пойдет, вы ведь правила знаете и про долг тут что-то сейчас говорили, оставьте в залог золотые часы и идите за деньгами.
Юноша вытащил старинные часы из нагрудного кармана кителя и бросил их на стол, заваленный царскими купюрами.
-Подавитесь, господа, мне здесь больше нечего делать.
-А что же вы, молодой человек, хамите, словно пьяный извозчик, не хотите ли попросить извинения перед господами.
-И не подумаю, - Гальчинский покраснел и по-мальчишески сжал кулаки,- какие вы господа, вы хуже Медведева, хуже китайца Джи, вы, не офицеры, взгляните на себя в зеркало, вы хуже холопов, вы - рабы.
Седов неторопливо приподнялся и вплотную подошел к прапорщику. Он взял  его за лацкан шинели и отряхнул с нее несуществующую пыль, затем повернулся к возлежащему в забытье на кожаном диванчике унтер-офицеру.
-Господин Киселев, вы слышали, что только - что изволил сказать этот офицер.
Унтер, не поднимая глаз, кивнул головой.
-Тогда будьте моим секундантом, я хочу научить этого юношу хорошим манерам.
-Да вы с ума сошли, - унтер подскочил с дивана и выпучил глаза на стоявших у двери людей.- Вы читали приказ Губернатора, всякие дуэли  будут жестоко караться со стороны правительства.
-Ну, я думаю, никто из нас не станет доносить в полицию, я прав, юноша.
Поручик кивнул головой.
-Я готов, - воскликнул Гальчинский, - оружие - револьверы. Только я хочу взять в секунданты всеми вами ненавистного Михаила Эдельсона. Его квартира на Алеутской и, если вы позволите, я пошлю за ним.
-Нет уж, - Седов крепко схватил прапорщика за рукав,- пойдем вместе, так будет спокойнее и мне и вам. Медведеву и хозяину «банковки» знать об этом, нет надобности, - он обернулся к унтеру,- так вы согласны.
-Что за напасть у русских стреляться из-за пустяков,- Киселев схватился за голову, - люди войну прошли, а тут из-за какой-то ерунды будут лишать друг друга жизни, лучше бы вас самураи порубали. Да, черт с вами, идемте.- Он сгреб деньги со стола и распихал по карманам, - а может, господа, рванем в «Арагви» или в «Центральный», закажем цыган, помоем их шампанским, не к лицу русскому офицеру с жидом - секундантом якшаться, это же позор!
-Если я останусь в живых, то следующая дуэль у меня будет с вами, господин Киселев, - прапорщик достал из кармана шинели лайковую перчатку и бросил в лицо унтеру.
-Ты что, мальчик, обкурился, - Киселев рванул из кобуры револьвер, но Седов остановил его, - ты не знаешь, с кем связался, щенок, считай, что ты уже живой труп, да Седов с сотни метров в копейку попадает, и куда ты влез, барчонок!
Мужчины вышли  на темную улицу, освещенную тусклым и одиноким фонарем, в его желтом свете мелькнули две тени.
-Господа, держите револьверы наготове, - тихо произнес Киселев, - не то гопники испортят нам предстоящий кураж, - он тихо засмеялся и, подняв воротник, быстро зашагал вперед.
Через десять минут они остановились у трехэтажного серого здания украшенного вывеской «Эдельсон и сын, торговая Компания».
Прапорщик позвонил в колокольчик, скрытый за   высокой дубовой дверью.  На третьем этаже в окне загорелся свет, и глухой старческий голос спросил: «Чего изволите господа, контора закрыта, ночь на дворе, приходите завтра».
-Позовите Михаила, - потребовал Гальчинский, - доложите, что срочно нужен для важного дела.- Внутри здания заскрипели паркетом чьи-то уверенные шаги.
Дверь слегка отворилась, и в просвет выглянуло молочно - белое вытянутое лицо,  увенчанное копной рыжих, курчавых волос. Резко пахнуло чесночным перегаром.
Унтер сплюнул и, взяв Седова за локоть, отвел в сторону.
- Пускай наш дурачок пошепчется с иудеем напоследок.
Седов удивленно взглянул на приятеля и одобрительно кивнул головой, хотя отступил всего на пару шагов, чтобы хорошо слышать разговор молодых людей.
-Я хочу, Михаил, чтобы вы прямо сейчас были моим секундантом.
-Какой секундант, - еле слышно произнес Эдельсон, тебя же расстреляют, если останешься, жив, а я лишусь бизнеса, моя семья погибнет.
-Никто об этом не узнает, слово офицера, - прапорщик вытянул друга на крыльцо и указал на темнеющую полуовальным зевом арку напротив,- это близко, через дорогу.
Эдельсон слегка сопротивлялся, держась за косяк двери, но затем неуверенно поплелся за приятелем. Он чувствовал, что к его душе приближается темная бездна, но ничего с собой поделать не мог.
Ой, что будет с моей бедной мамой, - причитал он, кутаясь в полосатый махровый халат и звучно шаркая домашними тапочками по асфальту.
-Господа, может, разойдетесь с миром,- обратился он двум офицерам, я предлагаю распить мировую прямо сейчас в нашем шинке на Суйфунской.
-Ты свою мировую будешь с Марксами и Ульяновыми на том свете распивать,- Седов чиркнул спичкой и поднес огонь к испуганному лицу торговца, - если бы это касалось только оскорбления со стороны этого сосунка, я бы еще, возможно, помирился, но сейчас, когда в дело эта продажная сука втянула тебя, чьи руки по локоть забрызганы русской кровью, никакого снисхождения вам не будет, к барьеру, прапорщик.
В темном дворе можно было различить лишь тени стоящих в десяти шагах друг от друга людей. На счет три грянул выстрел, прапорщик упал, навзничь, гулко стукнувшись затылком о булыжную мостовую. Через секунду прогремел еще один выстрел, осветив пламенем скорченную фигуру секунданта.
Седов наклонился над Эдельсоном, который еще бился в конвульсиях в черной луже крови и вложил ему в руку свой револьвер, с которым он не расставался последние десять лет.
Идемте, господин Киселев, мы выполнили свой долг перед Россией сполна, и нас никто не сможет ни в чем упрекнуть. Только мой вам совет никогда не принимайте участие в дуэлях, при вашей стрельбе это смертельно опасно и поменяйтесь оружием с нашим молодым другом, царство ему небесное. Оба перекрестились и строевой походкой зашагали по направлению к  Фонтанной.
В доме по Алеутской хозяева зажгли свет, они еще вчера всей семьей праздновали избавления от их главного врага Петра Столыпина, пили сладкий брусничный ликер, заедая красной пареной неркой и потешались над  высокопарными словами «спасителя России»: «Родина требует себе служения настолько жертвенно чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу…»




Век спустя…



г. Владивосток, сентябрь 2011 года.

На улице Фонтанной в доме господина Москалева, в огромном зале с игровыми автоматами встретились трое фронтовых друзей. Один старший сержант, плотного телосложения, бритый наголо, в пятнистой униформе  молодой парень с черным лакированнм протезом вместо левой руки, ловко управлялся с джойстиком, манипулируя виртуальным суперменом на плоском мониторе. «Непобедимый крапчатый берет» с киношной легкостью расправлялся с монстрами и чудовищами, подстерегающими его на каждом шагу электронных битв. Сержант только что передал сигарету с марихуаной своему приятелю, длинноволосому изможденному парню, герою афганской войны, но тот отмахнулся тонкой, истатуированной восточными мастерами, рукой.
-У меня сегодня диета, сижу на стимуляторах,- он отрицательно покачал головой и передал папироску третьему товарищу, который, не отрываясь от игры в звездные войны, сделал несколько глубоких затяжек и примял окурок кованым каблуком армейского ботинка.
-Может по кокаинчику разговеемся,- предложил крепыш в униформе, здесь хоть и дорого, но зато товар качественный, не то, что у армян в центральном.
-Пацаны, вы лучше послушайте, что пишет наша прогнившая и продажная пресса, - худосочный бросил развернутый лист местной газетенки на стеклянный столик, уставленный бутылками «балтийского» пива.
- Глянь, братва, что тут накалякали рабы от литературы про своих олигархов,- худосочный смачно сплюнул на полированный пол, - ну, полный отстой.
-Чего ты хочешь от этих проституток, если в так называемой Государственной думе и в правительстве сплошная голубизна, словно Садом и Гамора в Белокаменную переехали на постоянное место жительства – небритый десантник откупорил новую бутылку пива, залпом выпил и вновь прильнул к экрану монитора, на котором он легко расправлялся с такими ненавистными ему предателями в штатском. Спустя минуту, на экране выскочила святящаяся фосфором надпись «Game over»….


К О Н Е Ц





Евгений  Князев


Последний марш Мендельсона

(повесть)

Под марш Мендельсона в стиле шансона
Я был вне закона с ворами на зоне,
Когда ж мне блатные надели корону,
Я стал Мендельсоном – вором в законе… (из блатных куплетов)


Воздух свободы, что может быть слаще! Когда через все клетки твоего молодого тела, словно лавина, врывается бурный поток новых запахов цветущей сирени на неухоженных клумбах железнодорожного вокзала, запахи юных женских тел, льющиеся неудержимыми гормонами от спешащим по своим делам красоткам, в коротких мини юбках и обтягивающих стройные ножки бриджах. Они лишь мельком кидают безразличный взгляд на неухоженного, с воспаленными глазами парня в старомодной замшевой куртке, который, развалившись на лавке, упивается этим прекрасным весенним днем, иногда посматривая на свое худое, татуированное крестами и кинжалами запястье, где примостились увесистые  золотые часы московской фабрики «Свобода».
Боря Мендель приобрел эти часики вместе с дешевенькой мобилой у знакомого карманника по кличке «Север» сегодня, ранним утром, когда лицом к лицу столкнулся со своим сокамерником при выходе из купейного вагона пассажирского поезда «Находка-Владивосток». С «Северком» он познакомился в следственном изоляторе на «партизанском», когда оба с тихой ненавистью ожидали «справедливого приговора» народного суда.
«Северок» за недостатком улик в очередной раз увильнул от «карающего меча правосудия», но вот Менделя определили за грабеж на три года в строгую зону под Волченцами, недалеко от порта Находка. Через год его перевели на химию в порт Восточный, откуда он за хорошее поведение был отпущен условно досрочно на все четыре стороны.
 Начальник зоны или попросту «хозяин», полковник Горемыкин, по кличке «Долдон» смахнул слезу с морщинистой отвисшей щеки и высморкался сизым носом в большой помятый носовой платок, с вышитым на нем крестиком гербом Советского Союза - все то, что осталось в его, пораженной алкоголем памяти, от бывшей женушки, прапорщика-надзирателя Гали Халтуриной, хорошо известной всему мужскому составу лагеря своей любвеобильностью и безотказностью.
-Эх, Мендель, Мендель - все, что мог сказать напоследок Долдон, - гляжу я на тебя, а сердце кровью обливается, - ведь когда-то ты, мать твою…, учился в медицинском институте, родители твои врачи – уважаемые в городе люди, а по опыту знаю, что не сегодня-завтра мы снова с тобой свидимся, а потому и не прощаюсь.
-Сплюнь, начальник,- Мендель исполнил суеверный, языческий обряд, смачно харкнув  через левое плечо, так учила его бабушка Мария в детстве,  - такие как мы, сейчас нарасхват, мне пацаны на свободе уже теплое местечко подготовили. - С тем и расстались, но незамысловатые слова мудрого Долдона цепким червем засели в потрепанную жизнью молодую душу, и потому Борис всячески  старался избегать встречь с такими вот «Северками» и прочей тюремной шпаной, хотя куда уже от этого денешься.  У плебейского стада, что с раннего утра бежит вприпрыжку на работу, своя холопская жизнь, у денежных мешков и чиновников – своя сытая, продажная, ничтожная и никчемная, и никому-то ты, парень, не нужен. Софи, его любимая девочка, за два года ни разу не ответила на его трогательные, как он считал, любовные письма,  даже мать с отцом не встретили, значит презирают.
Мендель нахмурился и, оскалив золотые фиксы, настороженно огляделся. Так он делал в лагере, когда был не в настроении и готов был перегрызть глотку любому, даже блатному, за необдуманную фразу или презрительно брошенный взгляд в свою сторону. Его настроение менялось, как и погода в это раннее весеннее утро. Еще минуту назад светило теплое майское солнышко и щебетали пташки, но вот небо заволокло темной тучей, заморосил противный дождь, все вокруг снова стало ненавистным, как там, в вонючем бараке с сотнями таких же пропащих людишек, гниющих на берегу Великого Тихого.
  Корейский мобильник «Самсунг», что он по дешману прикупил у «Севера» перестал подавать признаки жизни уже через полчаса, Борис повертел его в руках, постучал о лавку и сунул во внутренний карман куртки, где покоились справка об освобождении и распечатанная пачка новеньких сторублевых банкнот - все, что он заработал, вкалывая киркой на укладке шпал в порту, но вот часики, снятые с подпитого фраерочка опытным щипачем, тикали превосходно, указывая своими золотыми стрелками начало десятого. Ровно к десяти часам сюда на привокзальную площадь Владивостока должны были подкатить на стрелку его кореша: Коля - Латыш и Валек - Стингер,  бывшие подельники, а  ныне солидные директора дочерних предприятий, пришедшего в упадок крупнейшего в свое время на Дальнем Востоке рыболовецкого управления «Дальморепродукт».
Из минутного забытья Менделя вывел тихий чуть с хрипотцой женский голос. Он поднял глаза. Перед ним стояла молодая, коротко стриженая брюнетка лет двадцати в короткой джинсовой юбке и спортивной черной майке на голое тело, обтягивающая стройную фигурку и пышную, не по возрасту грудь, с нагло выпирающими сосками. Белые, молочного цвета, стройные ножки заканчивались тонкой лодыжкой и аккуратной ступней, скрытой наполовину желтыми кроссовками. На бледном лице ярко выделялись большие чуть выпуклые темные глаза, которые с удивлением смотрели на Бориса.
-Вы меня не слышите, молодой человек, я вас спрашиваю, сколько времени? - Борис повертел головой озираясь, но, не найдя никого рядом, ответил.
-Половина десятого, а как тебя зовут, цыпа?
Девушка смутилась и отступила на шаг назад.
-Марина, - она покраснела и скрестила руки на груди, словно прикрываясь от незнакомца. В ее крохотной золотистой сумочке заиграл телефон, Борис улыбнулся, он узнал знакомый марш Мендельсона. Эту мелодию он впервые услышал, будучи подростком, ежедневно  проигрывая старые заезженные виниловые диски бабушки Маши, в мрачной однокомнатной квартирке, в старом квартале города под названием «корейская слобода», там он обычно отсиживался после своих похождений от праведного родительского гнева.
«Видишь, Борюсик, какая у тебя знаменитая и выдающаяся родня» - любила повторять баба Маша, - ведь ты тоже сын Менделя, а значит Мендельсон, и я уверена, если будешь слушать меня, станешь знаменитым и богатым человеком, вот, закончишь музыкальную школу, потом мединститут, я тебе подыщу хорошую еврейскую девушку, и на старости лет я буду воспитывать своих правнуков».
Боря смотрел на бабу Машу, как на сумасшедшую, но виду не подавал, а только кивал головой и строил свои грандиозные планы на будущее. В туманной юности, прочитав книгу Германа Мелвилла «Моби Дик», парнишка заболел морем и путешествиями, после Конан Дойля он увлекся криминалистикой, но все же бестселлер «Крестный отец» Марио Пьюзо поставил окончательную точку смысла его жизни. В свои неполные семнадцать лет вместе с Латышом и Стингером, вооружившись пневматическими «береттами», они средь бела дня ограбили шалычную, где похожий на старого орангутанга, брюхатый армяшка, дрожа от страха, выложил им всю, имеющуюся в сейфе наличность, где-то около трех тысяч на брата. «Ничего личного, братан», - сказал тогда крылатую фразу своего кумира Майкла Карлеоне Боря Мендель насмерть перепуганному, с намокшей мотней зверьку, дружелюбно похлопывая его по небритым щекам,  - «ничего личного - это всего лишь бизнес!».
Первый успех окрылил юных налетчиков, и они через пару дней совершили дерзкое ограбление валютных менял на Торговой улице. Тогда - то их смазливые фотороботы впервые замелькали в милицейских сводках и отчетах. Попались друзья, как обычно, на мелочи. За неделю до этого случая Борис уговорил таки свою ненаглядную Софью обвенчаться. Молодые отнесли заявление в ближайший ЗАГС, где строгая служительница исполнения актов гражданского состояния внесла имена будущих создателей основной ячейки общества в объемный гроссбух. Свадьба должна была состояться в ближайшую субботу, а за три дня до этого знаменательного события Боря Мендель решил  покуражиться со своими друзьями и отвязаться, как говорят, по полной схеме напоследок.  После обильных возлияний и трехчасовой тусовки в ночном клубе, друзья надумали прогуляться по ночному Владивостоку. Они проходили мимо захолустного магазинчика с уродливой неоновой рекламой  «Макдоналдса» и, чтобы на следующий день не испытывать угрызения совести, по бесцельно проведенным суткам, решили наспех пополнить пустые карманы. На грех, в том «супермаркете» оказался на редкость непонятливый и упрямый охранник, и с ним пришлось повозиться.   Улучив момент, шустрая рыженькая продавщица умудрилась нажать кнопку тревожного звонка. Стингер все же успел засветить ей пару увесистых оплеух и снять кассу, пока Мендель и Латыш  пинками обучали охранника правилам поведения при налетах. Вой милицейской сирены застал их на выходе, парни кинулись в разные стороны, но старший наряда ефрейтор Вася Колбасюк выбрал именно самого маленького из всех, кем оказался невезучий с детства, обремененный врожденным пороком сердца, Боря Мендель.
 Его  повязали в первом же темном переулке, слегка постучали сапогами по почкам, с хрустом вывернули руки и застегнули нержавеющие браслеты на тонких запястьях. Опытный, с признаками коньюктивита в опухших глазницах и подкожного клеща на лице, с редкими рыжими волосами на макушке, следователь, Гена Овчинкин, пытался расколоть Менделя на групповуху, но адвокат Семен Ноткин остановил этот беспредел предварительного следствия простым заявлением: «Мой подзащитный не имеет ни какого отношения к данному делу, и понятия не имеет о каком - либо ограблении, денег при нем не найдено, потерпевших – нет, а то, что парнишка ненароком стал свидетелем налета, то это дело случая,  каждый из нас может в один прекрасный миг оказаться на его месте, следовательно, причин для возбуждения уголовного дела - нет ». Рыженькая продавщица на очной ставке не опознала Менделя, у нее были свои интересы, но вот упертый охранник твердил свое: «Это он, это он, гражданин следователь…»
В конце – концов, гуманный российский суд определил Менделю положенный срок, юркая, с лисьими глазками, продавщица получила свое скромное вознаграждение от Латыша и мигом исчезла из поля зрения, а упертого охранника нашли с переломанными кистями рук и коленями в мусорном баке недалеко от своей загаженной «гостинки» на одной из уродливых улочек мыса Чуркина. После такой жизненной травмы загипсованный, словно мумия, охранник впал в длительный запой и неизлечимую анемию, а жизнь потекла дальше своим чередом, и мир сиял всеми прелестями и невзгодами, не обращая внимания на временно сошедших с жизненной дистанции самоуверенных людишек.

-ХХХ-
Узнав о предстоящей свадьбе подозреваемого в злостном хулиганстве Менделя, следователь Гена Овчинкин решил сделать своему подопечному скромный подарок и отпустил парнишку под подписку о невыезде на обряд бракосочетания, но в последний момент Овчинкин понял, что закон и порядок превыше его личных чувств и порывов, и радостного, ничего не понимающего Менделя ловко упаковали и за руки-ноги закинули в свою передвижную конуру двое исполнительных конвойных в помятой серой форме и с усталыми, серыми лицами, прямехонько из дворца бракосочетания под торжественный марш Мендельсона, оставив заплаканную Софию наедине с растерянными родственниками и друзьями. Строгая тетя в белоснежной блузке и при атласном черном галстуке на морщинистой шее закрыла свой объемный гроссбух и с печальным вздохом произнесла: «Ничего, милая, все образуется, приходите, лет через пять…».
О смерти бабули Борис узнал в лагере, но через день уже забыл, словно и не было той тихой жизни в семье Менделей – хирургов нейрологов, ежедневно вскрывающих человеческие черепа и с удовольствием копошащихся в розовой студенистой массе, пытаясь разгадать божественный человеческий код, а началась она, новая житуха, только здесь в колонии, в компании,  истощенных наркоманов, измученных туберкулезом, урок и всякой криминальной дебилообразной нечисти. О Софье он не знал ничего, Латыш, правда, передал как-то в письме, что его невеста подсела на наркотики, но Мендель не верил ни ему, ни другим слухам, а вскоре забыл даже лицо своей возлюбленной.
 Мендель внимательно оглядел свою новую знакомую с ног до головы и улыбнулся во весь свой драгоценный рот: «Да, видно это судьба!»- завертелось у него в голове и приятно заныло в области диафрагмы, где по всем признакам располагалась его израненная душа. Но Марина отключила мелодию Мендельсона, сдвинула широкие брови и мельком взглянула на экран сотового. Не найдя на мониторе ничего для себя интересного, она кинула серебряную коробочку обратно в сумочку. Девушка плавно развернулась и грациозно зашагала прочь, но, через несколько шагов обернулась и, махнув Борису крохотной ручкой, исчезла в толпе прохожих.
Борис словно прирос к лавке. Его парализовала не внешность девушки, а та теплая энергия, что истекала от ее тела. Это тепло в считанные секунды обволокло  пуховым одеялом его ледяное сердце и зачерствевшую душу и на какое-то мгновенье ему полегчало. В этой, неприметной на первый взгляд девчонке, ему все что-то напоминало давно увиденное, родное и ушедшее, и он никак не мог понять, что именно. Мендель исполнил вымученную улыбку на скуластом загорелом лице, вскочил и хотел, было, догнать новую знакомую, но, взглянув на часы, передумал. Через пять минут должны были подъехать его друзья – должники, за которых он оттянул два года в неволе, а это стоило больших денег.

-ХХХ-

Черный, лакированный «мерс» подкатил вплотную к лавке уткнувшись низким бампером в вытянутые ноги Менделя. Борис с трудом разглядел за тонированным стеклом лоснящуюся рожу Латыша. Стингер вышел первым и приобнял Бориса широкими, как подборная лопата, кистями рук, ну прямо, как кавказского братана на стрелке, перед ликвидацией. «Стингером» его окрестил Мендель за резкие, короткие и точные удары с левой и правой руки во времена уличных боев, когда малолетки завоевывали свое право на территорию при очередных переделах городских районов воровскими и партийными кланами.   
-Исхудал, старина, - Стингер потрепал короткий ежик волос на клинообразной голове Бориса,- не смотри на меня так, Мендель, через месяц другой и у тебя рожа начнет трескаться от жратвы и питья, вот тогда навалятся другие проблемы, где достать таблеток для похудания и как выкроить время на сауну и спортзал в перерывах между пьяными оргиями и разборками.
-Ты мне-то, Стингер, чисто зубы не заговаривай, они у меня теперь все казенные, ближе к телу, как говаривал классик.
-Ну что ж, давай к делу,- Латыш вышел из своего лакированного катафалка и протянул Менделю черную папку. Это бумаги на недвижимость - небольшой домик на Фонтанной, теперь он твой. Там пару магазинов, аптека и модельный салон, все это теперь твое. Знай, отстегивай по штуке баксов в месяц в общак, разницу можешь запустить в оборот, короче хватит и на сладкую жизнь и на старость. Ну, как мы тебя подогрели. Садись, в «мерина», едем смотреть твою вотчину, а потом на недельку смотаемся на Гавайи, надо же тебя приводить в божеский вид.
Мендель недоверчиво повертел папку в руке и покосился на бывших подельников: «Что-то через – чур, уж, они щедрые» - подумал он, усаживаясь поудобнее на, обтянутое белой кожей, заднее сиденье, бронированного монстра. «Эти фраера, еще не хлебали лагерной баланды, не терпели побоев сокамерников и надзирателей, сжав до крови челюсти, чтобы не закричать от жуткой боли, когда не загибался под нары, не харкались кровью вперемешку с выбитыми зубами, не просыпались, уловив малейшее движение рядом со своими нарами, не теряли сознание от голода и холода в штрафном изоляторе, а пытаются изображать из себя хозяевами жизни».
За два года лагерной жизни Мендель научился кожей ощущать присутствие опасности и сегодня он почувствовал легкий холодок в груди, как когда-то, ослабевшему после десяти суток карцера, ему пришлось отбиваться скрученным матрасом от трех «зверьков» с заточками. Той ночью он мысленно попрощался со всеми родными на этом свете, но судьба играла с ним долгую партию, и он остался жив, благодаря внезапно появившемуся конвою во главе с Долдоном.
В лазарете его заштопали и отправили обратно за колючку варить гаражи из гнилого железа для машин обывателей на воле. Айзеров этапировали в магаданскую зону, где по решению воровского сходняка беспредельщиков «опустили» и посадили за один стол с «петухами». Вскоре  на груди, плечах и коленях Менделя появились первые кресты и звезды, выведенные по трафарету лагерным художником татарином Мустафой,  который на воле и не подозревал о своем таланте. Мендель быстро привык к своему новому положению, но использовать свои права и, так называемый тюремный «статус», не спешил, помнил, что сам претерпел и потому смотрел на вновь прибывших молодых заключенных с некой иронией, присущей его характеру, сформированному в прошлой жизни.
-Ну, как тебе наша Марфа, приглянулась, - прервал его мысли Латыш.
-Ты это о чем? – Мендель сурово осмотрел расплывшегося в улыбке приятеля, он не любил, когда с ним говорили загадками, в лагере таких умников быстро ставили на место.
-Не темни, Латыш, что за Марфа.
-Да та, что к тебе подходила на привокзальной площади.
-Вы че, меня прощупывали, она мне Маринкой представилась, больше никогда так не делайте, пацаны, а чем она вообще занимается у вас?
-Да так, всем понемногу, вот с тобой познакомилась, а вообще она пока раскручивает модельный бизнес, короче твоя будущая помощница, девочка классная за нее просили федералы из госбезопасности, ха-ха, что нас крышуют, ее отец и мать год назад в Афгане пропали без вести. Я так понимаю, свои же чекисты их и подставили, чтобы не напрягать обстановку, отец ее что-то там с наркобаронами не поделил. Одно тебе скажу, до панели девка не скатилась, на кайф тоже не подсела. Тут многие домогались ее, но она какая-то дикая, кстати, может, ты с ней найдешь общий язык, ты ведь тоже еврей…, - Латыш внезапно замолк, спрятал глаза и отвернулся, он видел, как злобно оскалился Мендель, как в считанные секунды кровью налились его глаза.
 Латыш знал, что Мендель недолюбливал его с тех пор, как он появился во Владике. Кличка Латыш прилипла к нему, как лэйба «Levis» на, его вытертых до белизны, джинсах.  Лишь стоило ему обмолвиться среди новых друзей, что он вместе с родителями прибыл из Риги, его перестали называть обидным именем Петя, придумкой военноозабоченных предков. Латыш уже тогда баловался марихуаной и приобщал к невинной забаве общих подружек. Не избежала этого и юная, избалованная вниманием  София, которую Мендель считал своей девушкой и не мог на нее надышаться. Одевался Латыш всегда с иголочки и потому, не изуродованные родительским вниманием и лаской Стингер и Мендель, частенько кулаками избавляли новоявленного прибалтийского  нарцисса от вредных привычек, хотя зачастую и сами попадались в его хитроумные сети, умело расставленные представителем западной голубизны. 
Больше до конца поездки никто не проронил ни слова. Мужчины понимали, насколько они сейчас далеки друг от друга и самым мудрым решением было говорить только по делу. Когда Мерседес мягко припарковался у небольшого, увитого плющом двухэтажного здания, стрелки золотых часов показывали десять тридцать, то есть на свободе Мендель находился уже ровно сутки, а ему показалось, что он никогда не уезжал из своего прекрасного городка, никогда не было холодных бараков, злобных окриков мордатых охранников и лая сторожевых овчарок и только синие росписи татуировок на плечах и руках напоминали о страшном времени, что неизгладимым шрамом перечеркнуло всю его предыдущую жизнь.

-ХХХ-

-Марфа, принимай гостей,- Латыш ногой открыл стеклянную дверь офиса и с хозяйским видом огляделся. Из-за матового стекла перегородки вышла знакомая Менделю девица, но она не имела ничего общего с той, что четверть часа тому назад обаяла Бориса на морвокзале. Холодный взгляд, черных глаз подчеркивал всю ее неприкосновенность, начиная от строгого костюма, от «Белуччи» из тонкой серо-зеленой шерсти, черных лакированных туфлей на низком каблучке, такими же черными колготками и белоснежным воротничком, кокетливо топорщащимся на высокой груди.
«Ей бы еще очки напялить» - разочарованно подумал Мендель, - и вылитая моя баба-Маша в молодости. Марфа, словно прочитав его злые мысли, наигранно улыбнулась и, достав из бокового кармана крохотные очки в тонкой роговой оправе, водрузила их на вздернутый, слегка припудренный, носик.
-Привет, красавчик. - Марфа протянула тонкую, словно лиану руку, - как добрался, все в порядке, - она приветливо улыбнулась, - не обижайся, я сама хотела тебя первой разглядеть, что ты за фрукт.
-И что, разглядела,- Мендель попытался пройти  мимо, но девушка перегородила ему путь.
-Ну, не обижайся, это просто женское любопытство, нам ведь вместе работать, уверена, на тебя можно положиться.
-А я вот в тебе пока не уверен, и воровские обычаи соблюдаю правильно, - Мендель отстранил девушку и развалился в кожаном кресле,- давай Латыш, рассказывай, я ведь вижу, что-то вы, кореша, не договариваете, пока не скажите, дел никаких не будет. А своей халяве объясните, что значит по фене «фрукт», или я это за вас сделаю.
-Да брось ты, Мендель, ведь не на зоне уже, Латыш покосился на Стингера, и тот слегка кивнул ему.
-Марфа, погуляй пока, - Стингер указал девушке на дверь, - да скажи свои девочкам, что сегодня у них субботник, пусть не разбегаются.
-У вас через неделю субботник, - Марфа недовольно взглянула на Стингера, но когда взгляд ее упал на Менделя, Марфа многозначительно вздохнула и улыбнулась, - вы хоть своего дружка пока особо не напрягайте с вашими субботниками, смотрите, какой худенький не то, что вы, боровы.
-Но, но, попридержи язычок, пока не подрезали, - Латыш легко подтолкнул Марфу к выходу и слегка хлопнул по выпуклому заду, - займись пока оформлением бумаг для нашего друга, паспорта, доверенности, сама знаешь, иди.
Когда прозрачная дверь бесшумно затворилась, Латыш подсел поближе к Менделю и налил всей компании из квадратной литровой бутылки по полфужера «Хеннеси».
-Давай за благополучное окончание твоих мучений и начало новой жизни. – Латыш первым опрокинул свой бокал и закусил лимоном.
-Ты как всегда прав, Мендель, у нас по твоей недвижке имеются кое-какие проблемы, а так как это теперь твоя собственность то и решать их ты должен сам. Проблема - то пустяковая для тебя, этот дом когда-то принадлежал одному известному партийному чиновнику и перед уходом в лучший мир он, сучонок, успел нагадить всем и переписать всю недвижимость на свою внучку, девчонка пока несовершеннолетняя и ничего про это завещание не знает, мы втихую оформили над ней опекунство, но через месяц нотариус известит ее о наследстве, и она с полным правом вступит в него. Вот такое дело.
-Ну и что же я могу сделать? – Борис пожал плечами, - вы, что же, предлагаете жениться на ней…
-Делай что хочешь, но это здание нам никак нельзя потерять, через год два оно будет стоить в десятки раз дороже, мы можем потерять целое состояние, да и братва нам этого не простит. Черные тоже глаз на особнячок положили. Есть там у них один урод по кличке «Хасан» - небритый, чумазый, словно вчера с гор спустился, даже по-русски не кумекает, но под себя гребет все, что плохо лежит.
-А кто эта девчушка, хоть посмотреть на нее, - не ваша ли Марфа случаем.
-Нет, братан, с Марфой не было бы проблем, зовут ее Кораблева Софья…
-Уж не моя ли это пропащая Софии, - воскликнул Мендель, что же вы молчали сейчас же едем к ней…
-Не спеши, той Софии, что ходила за тобой по пятам когда-то и заглядывала тебе в рот, уже нет. Есть  Софа - новая подружка Хасана, этот зверек подсадил ее на кокаин и использует, как хочет, благо она в вечном тумане, а кавказец тупорылый ничего пока не знает про ее приданное, но это пока она не вступила в наследство, как только это произойдет Хасан захватит папин капитал, упрячет подальше свою новую подружку, а сам испарится, чтобы через пару месяцев всплыть где-нибудь в Чечне или Дагестане. Теперь сам рассуди, что нам делать? Убрать Софку или кончать Хасана, в любом случае - война. Выбор за тобой.
-Вы что тут на воле совсем из-за бабок озверели, - Мендель обвел взглядом притихшую компании. Предположим чурку завалить не проблема, но если начинать, то надо гасить всех, а перед этим запросить добро из зоны от авторитетов. А Софии, какая бы она не была сука и наркоманка, я вам ее не отдам.
-Это твое дело, братан, но у тебя в запасе не более недели, - Латыш улыбнулся во весь рот ровными, белоснежными губами и подмигнул Стингеру, мы ждали только тебя, не хотели кончать тварей законченных, не посоветовавшись с тобой. - Латыш легко спрыгнул со стола, на котором он расположился с бокалом коньяка и налил еще по одной друзьям.
-Где ее можно найти, - спокойно спросил Мендель.
-В «Арарате» на Семеновской, она там,  администраторшей числится, а по вечерам, в компании Хасана в той же забегаловке.
-Ничего себе забегаловка, - не удержался Стингер, два этажа рестораны и бары, плюс гостиница с номерами и девочками на мансарде…
-Да хрен с ними с этими барами и номерами, что там у него за охрана.
-Ты, че, Мендель, черных не знаешь, спят даже с «калашами» под подушкой, на входе пару баранов с «узи» под куртками, но у тебя главный козырь – все они сидят, кто на кокаине, кто на Гере, короче все прутся по кайфу, а ты у нас свежак, тебя никто не знает, прикинешься поставщиком из Таджикистана, с килограмм разбодяженного героина мы тебя обеспечим, бронники и пушки тоже не проблема. На выходе подстрахуем, Хасана отвлечет наша красавица Марфа, Хасан, как ее видит, дуреет.
-Да, я смотрю вы, здесь за меня все порешили и просчитали, а что если я откажусь, наследства лишите, нет, кореша, вы точно угадали, что я за ваш паршивый особняк никогда не пойду голову подставлять, мне мою Софии надо вытащить, а как дело сделаем, будут у меня к вам вопросы по нашей последующей совместной жизни, - Мендель засмеялся, так он беззвучно, оскалив золотой рот, улыбался бесцветными губами, глядя в зрачки револьверов охранников, нацеленных на безоружного, избитого деревянными молотками, зэка за очередную провинность.

-ХХХ-

В ресторан «Арарат» Мендель дошел пешком. Моросил нудный, дождик и он шел, перепрыгивая через лужи. Каждый шаг все меньше и меньше отделял его от той минуты, когда он заглянет в глаза своей любимой. Неужели она спит с черным, потным зверьком, ведь он лишь иногда позволял себе поцеловать ее в пухлую щечку, хотя он прекрасно знал, что с людьми делает тот же кокаин, и он не ошибся.
Софии сидела в одиночестве, развернувшись вполоборота, за круглым, покрытым белоснежной скатертью столом в углу отдельного кабинета и курила длинную сигарету, блаженно закрыв глаза, окаймленные пушистыми ресницами. Она почти не изменилась, только слегка осунулась и похудела, но все же осталась такой же привлекательной и желанной. У Менделя тревожно забилось сердце. «А может, она его тоже не забыла и также ждала этой встречи», но он ошибся. Софии презрительно взглянула в его сторону и мерзко, словно уличная девка, рассмеялась:
-Гляньте, заявился, женишок, что-то, ты,  Борюсик, не важно выглядишь, уж не свататься ли опять пришел, так поздно, милый, мозгами своими иудейскими надо было раньше шевелить, - она опять рассмеялась, отхлебнула из бокала  вина и сигаретой указала на Менделя, застывшего в двух шагах от нее. – Хасанчик, ты взгляни  на этого пигмея, и я когда-то, дурочка, с этим бродяжкой появлялась на людях.
 Одинокий бокал с красным вином в тонкой руке и такая же одинокая черная роза в белой китайской вазе на столе, подчеркивали всю трагичность ее теперешнего существования.
Мендель огляделся, постепенно привыкая к полумраку, и в темноте заметил силуэт охранника. Телохранитель сидел в тени барной стойки и по-холопски лузгал семечки. Черная рубашка была расстегнута на выпирающем, поросшем курчавой шерстью, животике. Из-за ремня выглядывала рукоятка пистолета. «ТТ», - определил Мендель и глухим щелчком взвел в просторном кармане кожаной курки тугой курок своего шестизарядного револьвера.
-Прекрати, - еле слышно, с трудом сдерживая всю свою рвавшуюся наружу ярость, прошептал Мендель, но Софии, кажется, его услышала. Она поднялась с  широкого дивана и вплотную подошла к Менделю, обдав волной тонких запахов сигарет, вина и французских духов. «Ангел!» -  такие духи Борис подарил ей накануне свадьбы, - «Значит, не забыла, может она все та же Софи, только сейчас на ней дьявольская маска!».
Девушка изящно положила руку на плечо своему бывшему возлюбленному и поцеловала в щеку.
-Прости, милый, но ты мне больше не нужен, иди, откуда пришел, - она отшатнулась и опять засмеялась, - да ты посмотри на себя, зубы вставные, руки в дешевых наколках, как ты вообще посмел сюда заявиться,  эй, Монгол, - она повернулась к охраннику, который, как сторожевой пес весь напрягся и тут же привстал, заслышав хозяйский голос. Его рука потянулась к рукоятке пистолета на поясе. Мендель, не раздумывая, развернулся и выстрелил наугад в темный силуэт и понял, что попал, так как Монгол схватился за живот и с диким визгом, подобно тому, что издают животные, чувствуя приближение смерти, завалился под стол.
За спиной Софии возникла фигура человека больше похожего на сбежавшую из зоопарка гориллу, разодетую в цивильную одежду для потехи зрителей. Скошенный узкий лоб, маленькие круглые, звероподобные глазки, сошедшиеся на переносице негроидного носика с огромными ноздрями, маленькие красные ушки и необъятный, словно располосованный опасной бритвой рот, оскаленный желтыми клыками – все это наводило на мысль, что это и есть тот самый сын гор – Хасан. Громила одной рукой обхватил девушку волосатой рукой за горло, в другой вытянутой, он сжимал огромный кухонный нож.
-Брось пушку, - прохрипел Хасан.
Менделю вдруг стало смешно, и он медленно опустил руку.
- Софии, дорогая, это и есть твой новый фаворит, - Борис схватился рукой за голову, - сколько же надо принять доз кокаина, чтобы тебя не стошнило от этой мерзкой обезьяны.
-Я нэ понял, что ты сказал, - захрипел Хасан, вращая красными глазами, - моя сычас будыт тэбэ рэзать жилы и горьло, как парьшивому баряну, ти убыл маего бриата и умрешь, сабака, за то страшной смэртю, эй, крути иго.
Из-за стойки бара вынырнули два коротконогих, небритых абрека с бейсбольными битами, но, увидев черный зрачок револьвера, направленный в их сторону, замерли в нерешительности с открытыми ртами.
-Чиго ви всталы, он нэ будэт стрилат, я зарежю иго дэфку.
-Ты, черномазая обезьяна, отпусти девушку, иначе я разнесу весь ваш паршивый кабак, - Мендель обвел взглядом зал и заметил в проеме выхода из зала Стингера и Латыша. Последнее, что увидел Борис, как радостно заколотились в их руках с виду совсем игрушечные автоматы, и из черных стволов потянулись красно - желтые трассирующие полосы в сторону застывших отморозков. Огненная струя, подобно лазеру прошлась где-то в области груди Софии и разрезала тело надвое. Хасан, очевидно получивший ощутимую порцию свинца, зарычал и кинулся за стойку, ища там спасение от безжалостной стаи пуль, которые как осы, потревоженные непрошенным гостем, вырвались из своего смертоносного логова, и теперь в предсмертной агонии метались по залу, убивая все живое на своем пути.
Борис тоже упал и пополз в сторону распластавшейся в луже крови Софии. Он обхватил ее за талию и потянул за собой к выходу, еще до конца не осознавая, что девушка мертва. Он кричал, словно обезумевший и крик его  тонул в нарастающем  гуле беспорядочных выстрелов. Борис тянул бездыханное тело из последних сил к свету, льющемуся из узкой полоски выхода. Неожиданно стрельба прекратилась, слышались только приглушенные стоны раненых. Мендель поднял голову. Прямо над ним возвышался громадный солдат с коротким автоматом, в черной, вязаной маске с прорезями для глаз. Спецназовец навел на Менделя луч фонарика, и когда тот попытался приподняться, нанес ему резкий удар прикладом по голове. Свет погас, в голове все померкло, но еще долго в горле стоял сладковатый запах пороха и гари с привкусом крови.

-ХХХ-

Очнулся Мендель в маленькой узкой камере, похожей на склеп. По бетонным стенкам стекали капли воды, из крохотного, зарешеченного окна на уровне  вытянутой руки доносились незнакомые голоса. Он прислушался и понял, что голоса эти принадлежат «дубакам» - охранникам, которые они отдают заключенным на перекличке, а место, куда он попал, тюремным народом попросту называется ШИЗО – или штрафной изолятор тюрьмы, где он не раз бывал на последней ходке и даже оставил на слизистой стене свой автограф рядом с именами известных воровских авторитетов.
Все тело ломило, словно его переехал бульдозер, а мысли прыгали в голове, как белки в клетке и не могли сосредоточится на главном.
«Откуда вдруг в ресторане появились омоновцы, ведь не Хасан же их пригласил для защиты своей бандитской персоны, тем более никто о визите Менделя в «Арарат»,  кроме «своих», не знал. Латыш и Стингер тоже отпадают, они пришли с оружием, и встреча с омоновцами не входила в их планы и означала неминуемую гибель, либо арест и в последующем длительный срок заключения. Ну, кто, кто мог их подставить? Может это Марфа, ну, конечно же, это она, стерва. Ведь по плану, грудастая телка должна была отвлечь Хасана, а ее в нужный момент не оказалось на месте и Софи, наверняка, знала о  Менделе по звонку все того же доброжелателя – Марфы. Если Стингера и Латыша повязали, то они пойдут по нескольким тяжким статьям, и будут сидеть, голубки, вместе со мной до конца своих лет, Софи умерла у него на руках, значит, все достанется этой твари по имени Марфа. Одним ударом девочка избавилась от всех своих потенциальных врагов. Ну, молодец, не ожидал от нее такой прыти и ведь может обаять, ненавязчиво влезть в душу, завладеть твоей волей. Но я то еще жив, без моей подписи она ничего не получит. Еще тогда на вокзале она, совсем невзрачная, приглянулась Борису, хотя тюремный опыт стучал колоколами во все уши: «Не верь ни кому, тем более смазливым бабам». И вот теперь наступила расплата за очередное малодушие».
Борис попробовал привстать, но боль в позвоночнике заставила его со стоном согнуться, чтобы хоть на минуту снять судорожное напряжение мышц. В эту минуту боковым зрением он заметил, как дверной глазок камеры закрылся любопытным веселым зрачком коридорного охранника. Лязгнули замки, до боли знакомый скрип ржавых петель на тяжелых металлических дверях заставили его обернуться. На пороге стоял тюремный филин, помахивая связкой ключей, и следователь Овчинкин, оба улыбались, словно принесли Менделю благую весть.
-С прибытием, уважаемый «галман», - первым нарушил тишину Гена Овчинкин, - тебя уже здесь заждались, целых две недели на свободе – это перебор, вот ефрейтор Кротов шибко по тебе скучал, говорит, что штрафной изолятор без Менделя, словно брачная ночь без невесты, - Овчинкин радостно захохотал своему каламбуру. – Давай, убивец, поднимай свои мощи, настал час расплаты.
-Ты, че, мент поганый, тявкаешь, не выдержал Мендель, - пока адвоката не будет - слова из меня не вытянешь.
-А на фиг, тебе адвокат, - лицо Овчинкина исказила злобная гримаса, а рыжие волосы на темени встали дыбом, как у сторожевого пса на загривке, - ты в любом случае, козел, пойдешь по 105-й, показания кучи свидетелей, экспертиза оружия и прочее все против тебя, отморозок, а за мента поганого ты у меня еще долго ссать и харкать кровью будешь, до и звери в лагере тебе дадут про-ср-ся, давай быстро на допрос.
Мендель начал медленно подниматься, но по жгучей боле в левом боку понял, что у него переломаны ребра.
-Мне в лазарет надо, - тихо сказал он и потерял сознание.

-ХХХ-

Прошел год. Менделя, Стингера и Латыша приговорили согласно статьям уголовного кодекса соответственно к 15, 10 и 8 годам лишения свободы с отбытием в колонии строгого режима и раскидали бедолаг по лагерям магаданской глубинки. Мендель попал на Омчаковскую зону колымского края, где, просидев еще год в одиночке, ему дозволили потратить остатки своей загубленной жизни на драге по отмывке золотого песка. Борис жил положняком среди зэков и уже свыкся со своей участью вечного узника и потому старался выжить в новых условиях.
 За особые «заслуги» Менделя короновали здесь же в Омчаках и согласно его статуса, вора в законе, он не должен был и пальцем шевелить, лишь собирать краденое золото и переправлять «рыжье» по проверенным каналам в Магадан, но позднее он все же начал работать учетчиком, хотя тяжелее алюминиевой ложки и граненого стакана ничего  не поднимал. Еще через год его расконвоировали, и он свободно перемешался по поселку, частенько пивал крепкий цейлонский чай с хозяином лагеря майором Амрылом Фактуриным. Этот татарин попал на Калыму по призыву на срочную службу, да так здесь и застрял, обзавелся детьми, оброс хозяйством и дослужился от рядового стрелка по бегущим «мишеням» до начальника зоны № 21. Ходили слухи, что на счету «хозяина» не одна загубленная душа, но Мендель не верил слухам и вскоре подыскал себе из вербованных на «горке» смазливую бабенку постарше его всего-то на двенадцать годков.
Каюрская Регина Ивановна работала товароведом на базе «Североторга» по контракту и торговала в лагерном киоске. Срок договора найма истекал в текущем году, но она преднамеренно продлила его еще на пять лет, чтобы любимый зэк не достался ее подружкам, игриво бросающих многообещающие взгляды в сторону заметно ожившего и посвежевшего после обильного северного питания от Регины Ивановны, вора и убийцы  Менделя.
Регина старалась не обращать внимание на злобный шепот и сплетни за своей спиной, потому как впервые полюбила настоящего мужчину, а как  возбуждали ее пейзажи - наколки на гладкой и смуглой коже ее возлюбленного знала только она, а, ничего не понимающий Борис, лишь удивлялся необузданной страсти и энергии, которую выплескивала на его плоть эта начинающая увядать женщина.
Борис никому не рассказывал о своем прошлом, хотя Регина частенько после очередных любовных игр, уткнувшись крохотным носиком в плечо любимого, с синюшным корявым рисунком кинжала, обвитого змеей, ненавязчиво расспрашивала его о родных, друзьях, о планах на будущее. «Какое к черту будущее» - ухмылялся про себя Мендель, потягивая папиросу. Он молчал, курил и улыбался и Регина, в конце концов, отстала от него. Но прошлое никогда не оставляет человека, какое бы оно не было.

-ХХХ-

Как-то весной, когда после лютых колымских морозов, когда все зэки с удовольствие перелатались в легкие телогрейки и кирзачи у Менделя ни с того ни с сего защемило сердце, в душе начало просыпаться какое-то давно забытое чувство. Он не понимал, что с ним твориться и это состояние радостного предчувствия не оставляло его до тех пор, пока молодой охранник-казах на невнятном русском крикнул ему со сторожевой вышки:
-Слушай, Менделя, тебя начальника зовет, - Джамбул впервые за прошедшие два года улыбнулся урке, - давай беги, к тебе кто-то из родни приехал.
Мендель окаменел, ведь он даже родителям не отправил ни одного письма, а все те, что приходили на его адрес, он сжигал, не читая.
Хозяин встретил его как всегда приветливо и игриво подмигнул зэку:
-Ну, Мендель, что ты за человек, к тебе за тысячи верст бабы приезжают и какие…, - он поманил зэка пальцем к окну и указал на маячившую у проходной женскую фигуру. Мендель весь напрягся, глаза застелил туман: «Софии» - промолвил он, но хозяин внес коррективы.
Пфейфер Марфа Ивановна – знаешь такую, - он вопросительно поглядел на Менделя, - вот тебе разрешение на свидание ровно на трое суток , комната свиданий в твоем распоряжении, там есть все, если что понадобится, вызовешь через охрану. Да, еще, сам знаешь, в поселке ничего не утаишь,-  Регине лично доложишь или мне это сделать.
-Я сам скажу, - Мендель неторопливо взял со стола выписанный пропуск и вышел на свежий воздух. « Все, как тогда», - подумал он грустно, приближаясь к стоящей неподвижно женщине в сверкающей, от ярких солнечных лучей, норковой шубе и высоких белых сапогах. Сейчас он уже не сомневался, что это та самая Марфа, что снилась ему во снах последние два года и сны были наполнены всегда особой добротой и теплом, и никакой злобы, обиды в них не было, и это ввергало Менделя в какой-то необъяснимый ужас и страх.
Он подошел и остановился в двух шагах от женщины. Марфа робко улыбнулась и неуверенно приблизилась  к ссутулившемуся мужчине в потертой телогрейке. Она поцеловала его в небритую, обветренную щеку и крохотной ладошкой вытерла помаду.
-Привет, вот и снова свиделись, что не ждал, - Марфа попыталась улыбнуться и заглянуть Менделю в глаза.
-Пошли, - Мендель грубо взял женщину за руку и повел через проходную по направлению к неказистому зданию, похожему на сруб деревенской баньки, выложенной из стволов колымской лиственницы. Он закрыл тяжелую дверь на засов и начал торопливо расстегивать большие блестящие пуговицы на норковой шубе, затем на белой кофточке, грубо сорвал кружевной бюстгальтер и впился губами в тугую, манящую большими розовыми сосками, грудь. Исходящий от женщины теплый и сладкий запах сводил зэка с ума. Марфа трясущимися руками помогала ему скинуть с себя полосатую тюремную рубашку и штаны. Бесстыдно глядя мужчине в глаза, она грациозно сбросила с себя остатки нижнего белья, чтобы через несколько секунд слиться с его плотью в единый энергетический комок и улететь в мир неописуемых наслаждений и страданий, которые даны человеку богом, как проклятие всей его прошедшей и будущей жизни во вселенной.
В это самое время майор Фактурин устроился поудобней на кожаном диване, расстегнул ворот кителя, расслабил кожаный ремень, включил монитор видео наблюдения и нажал кнопку – «комната свиданий». «Да, - причмокнул он толстыми губами, - знатная бабенка, надо бы ее притормозить в лагере на пару недель».
Мендель знал, что за ним наблюдают, и потому старался сдерживать рвущуюся из недр свою вулканическую  страсть и крепкими руками все сильнее сжимал, вошедшую в раж, обезумевшую и выгибающуюся как змея, схваченная за шею, со звероподобными стонами женщину. Через несколько минут трепещущий и пышаший жаром клубок распался, как отделяются отработанные ступени межконтинентальных ракет, и любовники на мгновенье затихли, и только частое дыхание еще молодых тел, да измятые и скрученные в веревки, казенные простыни серого цвета, напоминали о разыгравшихся здесь любовных игрищах.
-Ты зачем приехала, - первым нарушил молчание Борис.
-По тебе соскучилась, - Марфа перевела дух и промолвила, - можешь мне не верить, но я влюбилась в тебя, еще тогда, на вокзале, а сейчас люблю еще больше, а за эти минуты с тобой я отдала бы все на свете.
-Да не ври, ты мне, Марфа, - Мендель нахмурился и покосился на девушку,- чего от меня нужно, говори. - Он еще раз взглянул мельком  на высокую вздымающуюся грудь своей любовницы, провел жесткой рукой по узким, бархатным бедрам и отвернулся.
Марфа заметила его смущение и приподнялась над ним так, чтобы мужчина мог видеть всю ее - от макушки до кончиков пальцев на ногах. – Я тебе нравлюсь, милый, ведь ты меня тоже любишь, я знаю.- Она положила свою голову под синие купола наколок на впалой груди возлюбленного.
-Я не знаю с чего начать, - всхлипнула она, - ну короче, мне дозвонился Латыш, он сейчас где-то на зоне, под Комсомольском-на-Амуре и приказал ехать к тебе и любыми путями добыть твою роспись на дарственную, которую ты передаешь на всю свою недвижимость некому Цехаридзе, он же Цезарь. Так, вроде, решил сход воров в законе, и ты должен об этом знать. Я не хотела, но ко мне домой заслали какого-то истатуированного зэка, он  сказал, что будет долго насиловать меня, а потом зарежет также спокойно, как резал свиней на скотобойне, если я не привезу нужные им бумаги. Ну что мне оставалось делать, скажи мне. 
-Где они, эти твои бумажки, я сделаю, как решил сход,  подпишу все что надо, а хозяин заверит мою роспись, на кой хрен мне сейчас все это барахло. Показывай, куда ставить автограф.
-Бумаги при мне, - Марфа резво соскочила с кровати и ловко вытащила из чемодана папку с документами, - вот здесь, она подала ручку Менделю и, 
заметив его насмешливый взгляд, покраснела.
Вот выпей, ты говорил когда-то, что тебе понравился «Хеннеси». Марфа протянула Борису  коробку с яркой этикеткой, - а я пока  душ приму. Она  исчезла за дверью ванной комнатки схожей по размерам с саркофагом, а Борис подорвал картон,  открутил золотистую крышку на бутылке и залпом выпил несколько глотков. Затем взял ручку и, не читая, поставил подпись под своей фамилией на всех документах, он уже понял, что никакого воровского схода не было, иначе он первым бы узнал об этом, и что бабе просто нужны деньги, раз уж она решилась на такую ложь, ну и черт с ней, хай, живет и вспоминает Менделя добрым словом.
После выпитого у него зашумело в голове, и когда он привстал, его качнуло, да так, что он завалился обратно на кровать. «Что это, неужели организм так ослаб в этой тундре, что сто грамм коньяка его уже с ног сшибает». Откуда-то издалека он услышал нарастающий звук знакомой мелодии. «Да это же марш Мендельсона, она что, издевается надо мной». Борис открыл дамскую сумочку, из которой неслись торжественные ритмы марша, вытащил серебристый телефон величиной со спичечный коробок и нажал на прием. В трубке зашипело, защелкало, и далекий незнакомый голос прохрипел: «Это ты дорогая, как там наш подопечный, еще дышит, как только раввин споет поминальную молитву, сразу снимайся через Магадан на Владивосток, я буду тебя ждать, целую, да бутылку с пойлом уничтожь, все, пока…». В трубке тревожно завыли зловещие гудки
Мендель еще какое-то мгновенье держал мобильник в руках, не веря своим ушам, затем из последних сил бросил его в стенку, на которой был приклеен плакат с улыбающейся лошадиной улыбкой Памелой Андерсен, с огромными грудями и тощими ножками.
-Что случилось, дорогой? - Из-за двери показалось разрумяненное лицо Марфы с полотенцем, закрученным в тюрбан на голове.
-Сволочь, - прохрипел Мендель, он медленно встал и мертвой хваткой вцепился Марфе в шею.
Женщина забилась, заверещала в его руках, как куропатка в когтях раненого коршуна, ее глаза вылезли из орбит, а руки безвольно повисли вдоль белого тела.
«Дело принимает крутой оборот» - Фактурин подскочил с дивана и включил селекторную связь.
-Оперативный наряд срочно в домик для свиданий, там, кажется, свершилось правосудие…


КОНЕЦ


Евгений Князев



Длинные ночи Ориона.
-рассказ-

Савва очнулся в каком-то сарае, пропахнувшим кислым, тошнотворным запахом грязного белья и с несущимися со всех сторон,  едкими запахами крысиного помета. Этот длинный коридор, с наспех сколоченными нарами и с приглушенным смешками узников напоминал ему бараки с самыми отпетыми заключенными, где-нибудь под Берлином в Восточной Германии. Но то была обычная экскурсия. А здесь что?
В молодости ему довелось побывать в одном из немецких концлагерей под названием «Заксенхаузен», в них с людьми во время Второй мировой войны фашисты творили страшные вещи, но такой грязи и вони там и в помине не было.
Рядом с Саввой, на соседней койке играли в карты три человека. Они предусмотрительно прикрылись старым, побитым молью одеялом, и освещали расклады самодельных игральных карт маленьким китайским фонариком. На верхних нарах распивали какую-то жидкость еще пара обитателей этого страшного заведения. Запах растворителя шлейфом тянулся  по всем уголкам огромной камеры. « Нет, это - не воры, но и не простые фраера. Кто же они, эти грязные и чахоточно кашляющие «люди»?».
Один из играющих с бритой наголо головой, покрытой рублеными шрамами,  заметил, что новый узник очнулся и, внимательно осмотрев нового сокамерника, предложил:
-Может в триньку или очко, - он виртуозно разложил веером колоду карт перед Саввой и улыбнулся слюнявым ртом, обнажив редкие, гнилые зубы, - деньги с воли, небось, еще остались. Но второй, постарше, с торчащим как у индюка красным зобом, умело перекатывая карты в сухих, покрытых печеночными пятнами ладонях, усмехнулся.
-Какие деньги - его вчера сюда полуживого привезли, сначала менты с ним постарались, позабавились сапогами по почкам, затем наши громилы порезвились, и играть ему нечем, видишь, все пальцы у мужика перебиты.
-Зря ты, паря, пытался им что-то доказать, сам виноват под кайфом права не качают, хорошо хоть от наркотиков успел избавиться.
«Какие наркотики?» - Савва всегда шарахался от этой отравы, словно от чумы. - Он потряс головой и пощупал опухшую переносицу, что-то горячее потекло из носа, - « Кровь!» 
На этом разговор, казалось, был исчерпан, Савва отвернулся к мрачной стене и с ужасом увидел на грязной штукатурке надпись, сделанную то - ли ногтями несчастного заключенного, а может, выточенной из алюминиевой ложки «заточкой»; «Здесь такие длинные ночи…»
- Мужики, так что же здесь такое?
- Проживешь с нами с недельку - другую, сам все узнаешь и поймешь, - - «очко» выкрикнул сдающий и  так злобно засмеялся, словно злодей, поймавший монашку в темной чаще и наслаждающийся ее беспомощностью, и игра покатила дальше своим чередом.
Савва попытался подняться, но резкие боли в пояснице не давали ему ни малейшего шанса.
Он смотрел на свою, в кровоподтеках робу с чужого плеча, и не узнавал сам себя. Где его бельгийская куртка, где итальянские брюки и крокодиловые башмаки, наконец, куда подевались его любимые золотые «Орионы» и все деньги?
К койке, бочком, робко озираясь, подошел какой-то карлик, совсем еще юнец, почти мальчик, и шепнул Савве на ухо:
-Это – психушка, дядя - «Орион» называется.
 - А почему «Орион»? - Савва уже ничего не понимал. Мальчишка не по - детски рассмеялся неестественным  для нормального человека хохотом
-А как тебя зовут, человек?
-Тоже «Орионом» кличут,- с гордостью ответил юнец, - здесь все «Орионы», других имен нет, только номера. - Савва понял, что парень не в себе, но «ненормальный мальчик» был, почему-то, единственным, кто пояснил знаменитому  бывшему боксеру Савве Долгих, куда он вляпался.
-Да потому, как отсюда хода нет. Вам, дядя, просто повезло, что у них сегодня какой-то ментовско - врачебный праздник и с вами некому заниматься, а завтра начнут ширять в твой гладкий зад, папаша, все, что попало, но ты не сопротивляйся – все равно бесполезно, но от «колес ихних» у меня есть средство, я тебя научу.  Дает, к примеру, тетя врач с пяток «колес», а рядом «дубак» с резиновой палкой, не выпьешь отраву, бьет по почкам, я глотаю все таблетки и языком держу под небом….
-Да ладно, хорош, болтать, сынок, про свои фокусы, мне выбираться отсюда надо,- Савва стиснул разбитые пальцы своих израненных рук, да так, что от резкой нестерпимой боли на глазах выступили слезы.
-Ну, тогда пошли со мной, я тебе что-то покажу.
Савва с трудом встал и пошел вслед за мальчишкой, он понял, что это его единственная надежда вырваться отсюда, последний шанс. Интуиция подсказывала, что никому не нужный здесь пацан знает во сто крат больше тех на нарах.
Орион подвел Савву к загаженному туалету и, о чудо, вытащил из большого солдатского ботинка сотовую игрушку. Он подключил телефон напрямую к электрической розетке и включил мобильник на самую тихую связь.
-У тебя на воле кто-нибудь с бабками есть? - Орион жалобно взглянул на Савву, - тогда сможешь сделать несколько звонков. - Савва кивнул головой и, не веря своему счастью, начал набирать заветные номера. Но то - ли больные, перебитые пальцы, а может,  темнота в помещении не давали ему возможности попасть на нужные цифры.
-Дай сюда мобилу,  диктуй, - Орион быстро, пальчиками лилипута набрал нужный номер, - Смотри, Савва, или как там тебя, если охранники засекут, - нам живыми отсюда уже не вырваться.
 Как - только пошел гудок, на другом конце номера Савва услышал такой родимый и близкий голос своего друга Влада Знаменского по кличке «Знамя»
-Ты где сгорел, пропащая душа, мы тебя уже третий день ищем. Девки рыдают, где наш Саввушка, а он западает в одиночку, это не по - товарищески.
Только теперь Савва от начала до конца вспомнил обо всем произошедшем три дня тому назад. Когда они со Знаменем вышли из ночного клуба «Эквадор», он заметил в фойе хорошенькую милашку. Ему бы уже тогда, дураку, догадаться, что в три часа ночи может делать возле ресторана эта, почти ребенок, но…нет, зацепила она его своей «невинностью».
-Ну, так ты где, чертила, - не мог угомониться Знамя, знаешь ведь, у нас дел невпроворот, пора начинать делать бабки.
-Где-то возле твоего дома - прошептал Савва в трубку,- там и есть, ну этот, поганый дом , я слышал, где-то рядом идут электрички.
-У  тебя, что мозги от той девицы расплавились. Я ее, кстати, вычислил. Она наводчица и клафилинщица в банде «перчика». Но ей самой надо в психушку.  Рванула все твои бабки и домой к себе на Русский остров укатила. Не понимает, дуреха, что в долги залезла по уши, до конца жизни. «Перчик» за ее нехороший поступок отдает  нам цыпку в аренду на год. Так что делай со своей кралей, что хочешь.
-Знамя, у меня уже ни одной лишней минуты в запасе, ищи, сколько можно бабок и ко мне. А девчонку не трогайте, я здесь такого насмотрелся,  мне лишь бы вырваться. Охрана сегодня гуляет, да разве это охрана два пьяных, тупорылых бугая.
-А ты мне поможешь,- поежился Орион, он все слышал и понял, что попал в точку, помогая Савве.
-Дай мне только выбраться, я весь их курятник раком поставлю и спалю осиное гнездо.
-Я буду ждать,- Орион, опустив большую голову на впалую грудь, медленно поплелся к нарам, над которыми было выведено:
«Боже, какие здесь длинные ночи!»


конец



Евгений Князев


       Р О З О В А Я  К О М А
или
        блаженный сон мертвеца

   -рассказ-

На втором этаже детской поликлиники, в ожидании очереди на прием к терапевту с классической врачебной фамилией – Кулак Раисе Михайловне притихли в напряженном ожидании с десяток мамаш в объятиях со своими непоседливыми и капризными, по случаю болезни, детишками от года до пяти лет.
Правда, иногда, самые резвые чада все же вырывались из цепких родительских рук и с криками «ура» носились кругами, видимо, изображая жизненную карусель, которая у них веками была заложена в генах, пока  грозным окриком их не останавливала баба Нюра – местная уборщица, усердно полирующая, местами затертый до дыр, вздутый, цвета гнилой тыквы, ленолиум. Впрочем, баба-Нюра была доброй в душе старушкой, но не терпела беспорядка и детского крика, хотя порой она  даже иногда угощала детишек слипшейся карамелью, а так как своих внуков она отродясь не имела, то потому ее грязная тряпка, словно кнут ямщика, со свистом пролетала на швабре мимо, робко поджавших ножки, детишек.
В самом конце очереди, забившись под мышку угрюмому и небритому здоровяку, вздрагивал всем телом при каждом таком посвисте коротко стриженный белобрысый мальчик, лет шести. На вид он мог выглядеть и помладше своих ровесников, но страшная болезнь, словно червь, точившая хрупкое, неокрепшее тельце и воскового цвета лицо сделала его похожим на маленького старичка. Он, то и дело поднимал влажные от слез глаза к лицу отца и твердил одну и туже фразу: «Папочка, папуля, у меня глазки поломатые, у меня ножки поломатые, мне трудно дышать…»
На что молодой папаша, целуя сыночка в пахнущую молоком голову, тихо шептал: «Потерпи сынок, потерпи, дорогой, гляди, сколько детишек к врачу добиваются, всем тоже плохо, а ты ведь у меня сильный, будущий солдат, ничего, скоро и наша очередь подойдет». Но мальчик в ответ только сильнее вжимался в крепкое отцовское тело и тихо плакал.
-Какой непослушный и избалованный мальчик, - посетовала баба-Нюра, проходя мимо с ведром и шваброй наперевес, - видно дома родители все дозволяют, а потом такие баловни врачам работать не дают, - сказала и пошла, шаркая войлочными тапками по неровному полу  к себе в кандейку, раскачивая в такт головой, словно японский бонза.
Наконец заветная дверь с табличкой «терапевт Кулак Р.М» с тоскливым стоном отворилась, и оттуда выглянуло кукольное личико медсестры. Ее большие черные глаза блеснули радостным сиянием, словно она принимала не больных детишек, а молодых людей на очередную вечеринку. Две верхние пуговички на коротюсеньком, накрахмаленном халатике были расстегнуты с таким расчетом, чтобы каждая дама, из сидящих в холодном, коридоре могла с завистным и злобным трепетом созерцать кружева ее нового французского бюстгальтера, открывающего наполовину ее роскошную белую грудь, рвущуюся наружу с немым вожделенным стоном пусть и из красивого футляра.
Медсестра пробежалась взглядом по посетителям и остановила свой взор на мужчине с бледным мальчиком на руках. Выражение лица у нее резко изменилась и из кукольного превратилось в то, что дети называют теперь не «очень добрая тетечка». Сейчас перед мальчиком и его отцом стояла, подбоченясь, в лучшем случая чиновница здравоохранения, озабоченная карьерой и достойным ее праведного труда заработком, в худшем продавщица мясного отдела, раздосадованная тем, что клиент копается в ее «отменной»  продукции и никак не может определиться с выбором.
-Дураковы, ну, сколько можно сюда ходить и морочить нам голову, - сестра с укором посмотрела на папашу, который, смутившись, потупил глаза, - мы же с вами встречались два дня тому назад, выписали все рецепты, а вы таскаете малыша по холоду.- Девушка присела на корточки перед сжавшейся в комок парочкой и потрепала маленького Пашку по жестким вихрам на макушке. Но мальчик почему-то отпрянул от нее головой и снова заплакал.
-Ну что ты дурашка,- медсестра наклонилась к мальчику еще ниже, почти прислонившись к коленям мужчины своей неприступной грудью.- Все будет хорошо, у тебя простое остро-респираторное заболевание, а то, что гной из ушек и глаз сочится, так это всегда при воспалениях…
Виктор Дураков уже не слышал последних слов медсестры у него помутилось сознание от того насколько близко вздымалась желанная, пахнущая духами и женским телом прекрасная, как ему показалось, женская грудь. За несколько, затуманенных прекрасным видением секунд, он успел рассмотреть все вышитые цветочки на ее лифчике, разглядел полоску атласных плавок, нагло выпирающую из-за приподнявшегося халатика.
 Он, кажется, впал в «розовую кому», забыл про все, даже про болезнь собственного сына. Ведь он, здоровенный мужик, уже три месяца не дотрагивался до женщины, после того как от него сбежала его бывшая супруга Галка – «нахалка», как прозвали ее соседи, и с кем - с каким-то алкашом подзаборником. После исчезновения матери из семьи часто стал болеть Пашка, да и сам Виктор не находил себе места. Зато в эти стремительные секунды вся его мужская плоть восстала и требовала справедливого возмездия, но расплаты не наступило, вместо этого он услышал отдаленный и неприветливый голос медсестры: «Товарищ Дураков, сегодня никаких приемов для вас не будет, вы поняли меня, товарищ Дураков, срочно везите сына домой и пусть принимает все лекарства, что ему прописала врач Кулак, как вам еще объяснять, не знаю».
Девушка с досадой хмыкнула, легко приподнялась и по-военному выкрикнула: «Следующий…!»

-ХХХ-

 Виктор вынес Пашку на руках, осторожно уложил стонущего мальчика на заднее сиденье своего старенького «жигуленка» и набрал на сотовом телефон своей «бывшей». Та, на удивление быстро взяла трубку, и голос ее был на редкость тверд, Дураков понял, что Галка еще не напилась и с ней можно разговаривать.
-Ну что еще там у тебя приключилось, Дураков, говори быстрее у меня времени в обрез.
-Нашему мальчику очень плохо, мне кажется, он умирает.
-Ты что хлебнул с утра лишнего и решил меня разыграть,- голос у женщины дрогнул, - к врачам-то ходили?
-Да, но я чувствую с Пашкой что-то не ладно, он у меня в машине лежит, стонет и не встает, а врачи не принимают.
-Ну, Дураков, ты достоин своей фамилии, надо срочно поднимать всех детских врачей по городу и везти парня в госпиталь, дуй ко мне, вместе что-нибудь придумаем.
Виктор выжимал из двигателя своего «жигуля» все оставшиеся в живых его лошадиные силы, обгоняя общественный транспорт и распугивая на «зебрах» зазевавшихся прохожих. К больнице он подлетел вихрем ровно через десять минут, после того как подобрал Галину на кольце троллейбуса. Лихо развернувшись, он занял место на площадке у приемного покоя. Усталый вахтер в темных запотевших очках приоткрыл маленькое пластиковое оконце своего наблюдательного пункта и с какой-то скрытой скорбной радостью сообщил, что сегодня выходной и в больнице кроме дежурного врача ни души.
Виктор и сам знал, что вчера начались майские праздники, но все же начал робко упрашивать охранника сжалиться и вызвать любого дежурного врача. Недовольный сторож долго звонил куда-то и все никак не мог дозвониться, но тут вмешалась Галина. Она своей крепкой рукой шпалоукладчицы за воротник вытащила на половину из смотрового окошка перепуганного медбрата и прошипела ему на ухо, как это делают вурдалаки в фильмах ужасах.
-Слушай, гнида потная, если через минуту моего мальчика не осмотрят врачи и не положат в палату, я вас сама всех отправлю в реанимацию. Из тумана белых палат, как по команде, вынырнула крепкая, низкорослая, похожая на кентавра, дежурная врачиха. Она что-то жевала и никак не могла дожевать жестами указывая, куда нести мальчика.
-Да ведь он у вас уже без сознания, - были ее первые слова, - срочно в реанимацию мальчика, без подключения под искусственную вентиляцию ему жить осталось считанные часы, где же вы его держали до такого состояния.- В ее уверенных словах угадывался врачебный  опыт и практика, но Галина не выдержала и разрыдалась.
-Это я, стерва пропойная, во всем виновата, забросила мальчонку, оставила на попечительство этого олуха безмозглого, - она указа кивком головы на, понуро стоящего в углу кабинета, Виктора.
-По всем признакам у мальчика острый менингит, - врачиха пальцами приоткрыла веки ребенка, из-под которых на нее смотрели расширенные зрачки и яичного цвета глазные яблоки. – Все, уважаемые родители, вы свободны, свое дело вы уже сделали, не мешайте профессионалам. Она взяла телефонную трубку и указала неведомой медсестре.
- Полина Марковна, готовьте реанимацию для ребенка по пути, по-возможности, надо сосканировать головной мозг, чтобы исключить самое страшное. А вы, горе - родители, все еще здесь, все, быстро на улицу, охрана уберите из приемной посторонних.
Галина и Виктор попятились к выходу и незаметно для себя оказались в своих стареньких Жигулях. Не сговариваясь, Виктор завернул к ближайшему покосившемуся киоску. Он на оставшиеся деньги купил две дешевые бутылки водки  и принял рыбную кулебяку из волосатых рук кавказского целителя, прибывшего в Россию с «почетной миссией» приобщения дикого русского Иванушку-дурачка к благам цивилизованного мира. Затем бывшие супруги молча сидели в машине и пили из горла отвратительное мутное зелье, но мерзкого вкуса никто не чувствовал, также, как они ничего не почувствовали, когда измученный долгой жизнью  «жигуль» на полном ходу врезался в припаркованный в тени деревьев и мирно отдыхающий после трудовой недели двадцатитонный асфальтоукладчик.
В той страшной аварии Виктор чудом выжил, а Галка вылетела через лобовое стекло и свезла половину черепной коробки об отполированный металлический каток. На утро дорожный мастер  Фидель Хрущев осторожно соскреб лопатой прилипшую и засохшую за ночь мозговую жидкость и пучки черных волос и, запустив двигатель, предусмотрительно переместил своего монстра-кормильца за бетонное ограждение, выставленное здесь еще в прошлом веке для защиты социалистической собственности.

-ХХХ-

Виктор очнулся от света яркого солнца, бьющего рыжими лучами  в глаза, он попытался прикрыться ладонью, но не смог ею пошевелить. Все тело онемело и требовало физической реабилитации. Чья-то неведомая рука опустила жалюзи и прикоснулась к влажному лбу Виктора.
-Галочка, это ты, - тихо простонал Виктор.
-Нет, это медсестра, господин Дуранов, мужайтесь, ваша жена погибла во время аварии, мои вам соболезнования, но есть и хорошая новость; вашего сына вытащил с того света профессор Рубцов, он провел феноменальную операцию на головной мозг. Мальчик сейчас лежит в соседней палате и его состояние стабильно-хорошее. Да, еще, в коридоре дожидаются ваши друзья из фирмы, они очень переживают, кстати, фирма оплатила все расходы на операцию вашего сына - сестра приблизилась к Виктору настолько близко, что он разглядел большие черные глаза и хорошенькое кукольное личико.
-Какие друзья, какая фирма, я уже год безработный, - Виктор попытался подняться, но сестра легким прикосновением руки к худому торсу, остановила его.
-Лежите, вам нельзя вставать, это легкая амнезия, у вас было сильнейшее сотрясение головного мозга, но скоро вы полностью восстановитесь, - она улыбнулась и погладила Виктора по слипшимся от
 пота волосам, - сегодня вечером вам приготовят ванну, а завтра, возможно, вы увидите сына, сестра поправила одеяло, теплой рукой приподняла Виктора за поясницу и ловко подсунула под выходной клапан холодную эмалированную «утку».
Виктор покраснел от макушки до пяток, тем более ему показался до боли знакомый голос этой девушки.
-Не стесняйтесь, - медсестра проверила капельницу, слегка повернув кран, добавила частоту падения живой воды, синхронно биению сердца больного.
-Вот так-то лучше, - она опять наклонилась и поправила подушку Виктору, - я ведь врач и когда вы лежали в реанимации, в чем мама родила, я сполна на вас насмотрелась и надо сказать вы неплохо смотритесь для тяжелобольного в таком виде, - сестричка тихо засмеялась и наклонилась еще ближе, приходи в себя, дорогой, да поскорее, у нас впереди может быть много прекрасных и сладких минут.
Виктор прямо перед своим лицом увидел расстегнутый на две пуговички накрахмаленный халат и рвущуюся на свободу белую грудь необъятных размеров. Влажный запах женского тела, замешанный на французских духах, заставил забиться сердце так, что синхронизатор подал тревожный сигнал.
-Не волнуйтесь так, отдыхайте, всему свое время, - сестра включила ночник и тихо вышла из палаты.
«Боже, да ведь это та самая сестричка из поликлиники, куда он в последний раз возил Пашку на обследования и его выпроводили, а что было потом», - он напрягся, но ничего вспомнить не мог. – «А Галку конечно жалко, хоть и много мне гадостей сделала, но все ж жена была, но самое главное с Пашкой все нормально. Но почему сестра из детской поликлиники оказалась в клинической больнице и называет меня господин Дуранов, а что это за фирма, которая оплатила все операционные расходы, какие-то друзья, а может я сошел с ума или мне все это снится?»

-ХХХ-

Через неделю Виктор Дуранов вместе со смеющимся во весь рот Пашкой катил на черном лакированном «мерсе» в сторону моря. Все разрешилось само собой. Оказывается, его старинный приятель по университету Клим Стариковский, узнав о беде товарища, оплатил все его расходы и принял Виктора к себе на работу в судоходную компанию в качестве начальника службы снабжения, ведь когда-то они начинали вместе в Дальневосточном пароходстве и Виктор тогда был начальником у Клима и, естественно, всегда благосклонно относился ко всем махинациям Стариковского, который помнил добро и ответил на это актом доброй воли.
-Папа, а ты обещал взять с нами на море тетю Аллу, - Пашка лукаво улыбнулся, словно искушая отца.
-Какую тетю Аллу, у меня нет таких знакомых, - Виктор пытался вспомнить, кому принадлежало это имя, но так и не смог. Он уже свыкся с состоянием легкой амнезии и потому при встрече с неизвестными людьми старался помалкивать, а лишь кивал головой. Вот и сейчас он сделал вид, что вспомнил про неведомую тетю Аллу и радостно закивал сыну.
-А, припоминаю, а где, сынок мы должны ее забрать?
-Где, где, в Караганде, ты, что же не помнишь, как договаривались, когда она в последний раз была у нас в гостях на коттедже.
-А у нас, что и коттедж есть?
-Папа, ну ты что, это твой друг дядя Вася предложил нам перебраться в его особняк, пока нам строят новую квартиру на Набережной, ты ведь сам выбирал район поближе к морю. А ждать она нас будет возле краевой больницы, где мы с тобой лежали.
-Точно, и как я мог забыть и про коттедж и тетю Аллу, склероз сынок, видно сильно зашибся во время аварии, - Виктор нажал акселератор и выскочил на встречную полосу. Все машины в ужасе прижимались к бровке, а Пашка кричал.
-Здорово, поднажми, папан, мы их всех счас сделаем, - Пашка приоткрыл затонированное окно и высунул сжатую в кулак пятерню с оттопыренным безымянным пальцем.
-Ты где такому научился, - Виктор через зеркало заднего вида глядел на своего малыша и час от часу не узнавал своего скромного мальчика с бледным личиком и большими печальными глазами. На заднем сиденье развалился, откормленный, с холеным лицом, подросток, в дорогих рваных джинсах и пестрой рубашке навыпуск.
-Да ты ведь сам всегда так делаешь, папан, когда кто-то тебе не нравится на дороге.
Виктор покачал головой и автоматически свернул к краевой больнице. Еще издали возле чугунных ворот он заметил девушку - это была она, его медсестра, только вместо халата на ней был накинут легкий кружевной топик, едва прикрывающий пышную грудь и упругий живот, узкие бедра обтягивали голубые бриджи, пышные каштановые волосы развевались на ветру, навевая на проходящих молодых людей тоскливую зависть. Она, завидев стремительно приближающуюся черную громадину немецкого автопрома,  радостно замахала руками и легко подбежала к, призывно засвистевшему тормозными колодками, «Мерседесу».
-Привет, дорогой, здравствуй, Пашулька - солнышко, ну и куда мы сегодня, - девушка запрыгнула на переднее сиденье и чмокнула Виктора в, гладко выбритую, слегка отдающую горьковатым, мужским парфюмом, щеку.
Виктор пожал плечами, он уже ничего не понимал, да и не желал понять что-то. Все, что сейчас происходило вокруг него, было какой-то сказкой, и он старался не мешать продолжению этой феерии.
-Я кое-как отпросилась у главного, все, как только мы распишемся, бросаю эту неблагодарную работу, ты ведь, милый, не хочешь, чтобы твоя Аллочка всю жизнь выносила горшки из-под немощных стариков и неблагодарных больных. – Она прижалась к Виктору теплым телом и шепнула на ухо.
-После пляжа, давай отвезем Пашку к моим родителям, а сами на пару дней останемся вдвоем, только ты и я, ты ведь хочешь этого.
Виктор кивнул головой и вывел тяжелую машину на трассу. Он был наверху блаженства и только когда справа от дороги промелькнули мрачные надгробья и памятники городского кладбища, он на минуту загрустил, и по его лицу промелькнула легкая гримаса ненужных воспоминаний, которую, конечно же,  заметила прильнувшая к нему бывшая медсестра.
-Опять ты за старое, любимый, да забудь ее, что она для вас, только зло и ненависть, посмотри на своего сына, он даже говорить о ней не хочет, благо, что все так закончилось, теперь у нас начинается новая жизнь, - девушка открыла окно, из которого ворвался поток свежего морского воздуха. На горизонте показалась узкая полоска океанского прибоя. На затяжном подъеме Виктор догнал «Камаз». Машина, тяжело отдуваясь синими выхлопными газами, тянула в гору длинный прицеп с непомерно тяжелыми бетонными блоками. Виктор моргнул несколько раз фарами, посигналил, но наглый шофер не желал съезжать на обочину.
-Да обойди ты его, неужели тебе приятно дышать свинцовыми парами, - Алла сморщила крохотный носик и брезгливо закрыла окно.
-Папан, дай газу, - Пашка втиснулся на широкое переднее сиденье седана, - пять секунд и мы уже на пляже.
Виктор вдавил акселератор до отказа. Машина, словно корабль на повороте завалилась на левый борт, стремительно набирая скорость. Тень от  туристического автобуса, летящего навстречу с горы на предельной скорости,  навалилась и разом накрыла, идущего на таран «мерса».

-ХХХ-

-Господи, неужели он очнулся, - над койкой склонилось морщинистое с печеночными пятнами на скулах лицо пожилой женщины. Ее длинные, нечесаные седые волосы щекотали Виктору щеки и нос.
-Кто вы, куда я опять попал? – Виктор попытался приподнять голову и осмотреться.
-Я ваша сиделка, зовут меня Алла, а вот этот мальчик, что корчит рожицы  в инвалидной коляске – ваш сын Павел. Он живет в больнице уже больше пяти лет, и ни в какую не соглашается вас покинуть, с тех пор, как вы после страшной аварии попали в реанимацию. Павлик каждый день на своем, только ему понятном языке, беседовал с вами, пока вы лежали в коме без сознания.
Виктор с трудом повернул закостеневшими позвонками шею к стене, откуда из темноты на него смотрели горящие глаза его сына. На широком, словно блин лице идиота, сияла дебильная улыбка, он что-то радостно мычал и судорожно махал длинными кистями рук.
-Вот видите, как он обрадовался вашему выздоровлению, теперь вы быстро пойдете на поправку.
-Нет, это не мой сын, моему Павлу всего пять лет, а этому уроду все шестнадцать, у него уже усы пробиваются. Уберите его от меня, а где моя невеста, мои друзья…
-За пять лет, что вы пролежали в коме на деньги красного креста вас, к сожаленью, никто не разу не навестил, только благодаря сыну вы выцарапались с того света, вам его благодарить надо, а вы оскорбляете божьего человека.
В палату вошла знакомая, похожая на кентавра, врачиха. Она лишь на секунду улыбнулась, и вновь накинула на одутловатое от недосыпания и частых запоев лицо  маску девы Марии. Желтыми от табачного дыма пальцами «кентавр» вскрыла ампулу с какой-то бурой жидкостью, и наполнил до отказа десятикубовый шприц.
-Не надо, ничего мне делать не надо, - Виктор попытался вырваться из крепких рук «кентавра», но блестящая игла уже вонзилась в тощую ягодицу, испещренную язвами пролежней. Мгновенно весь его истощенный организм наполнился теплой сладкой истомой. Виктору показалось, что он летит над пропастью, на дне которой течет и клокочет огнедышащая, дымящаяся лава.
«Не хочу, ничего не хочу, верните меня обратно» - шептал Виктор и плакал, словно ребенок, обиженный родителями. – Где мой сын, где ты моя ненаглядная Аллочка!»
Сиделка склонилась над мечущимся в бреду человеком и с сожалением произнесла:
-Да, такое бывает, несчастный, ты мой, спи, может еще, что во сне приснится, а лучше бы тебе вовсе не выходить из комы, так было бы спокойнее всем, - женщина встала, перекрестила затихшего больного и вышла из палаты. Пашка радостно прыгал на инвалидной коляске и непрерывно мычал, поднимая руки к небу.

-ХХХ-

В больничном морге на никелированном разделочном столе лежало обезображенное тело истощенного мужчины, рядом за круглым столиком сидел врач. Он что-то писал в журнале, иногда поднимая взгляд на своего нового клиента, вольготно раскинувшегося на холодном ложе в позе раздавленного каблуком паука.
«В результате падения с пятого этажа краевой клинической больницы пострадавший Дураков Виктор Петрович получил следующие травмы, - патологоанатом еще раз придирчиво отcканировал своими мышиными глазами синий окоченевший труп и продолжил - перелом основания черепа, ключицы, тазобедренной кости, позвоночника,…смерть наступила в результате получения ранений несовместимых с жизнью. Следов борьбы и насилия на теле не обнаружено. Вердикт – самоубийство.


К О Н Е Ц


ЧЕРЕПА  ЧУКОТКИ
Повесть
 
 
Если верить только рассказам друзей Вадима Королева, курсанта второго курса судоводительского факультета Владивостокской высшей мореходки, то при встрече с ним, любой человек ожидал бы увидеть уверенного в себе юношу. На первый взгляд он и был такой – хорошо подогнанная форма на спортивной фигуре, ладно скроенный, с широкой улыбкой на смуглом, монгольского типа лице. Его глубоко посаженные, большие серые глаза наверняка сводили с ума кое-каких Владивостокских девчонок. На самом же деле, когда он впервые вошел по трапу теплохода «Дальнегорск», морской народ увидел обычного девятнадцатилетнего, разочарованного в жизни парня, с недоверчивостью и неприязнью относящегося к любому незнакомцу. Вот каким он выглядел при встрече с Тимофеем Поповым, присланным к нему на замену из отдела кадров пароходства.
Вадим зашел в свою каюту сразу же после перетяжки судна на соседний причал и кивнул, сидевшему у столика, молодому человеку.
– Привет, на замену? – Он сбросил на палубу мокрые рукавицы, протянул незнакомцу руку. – Вадим Королев. А вас как величать?
– Тимофей Попов, – спохватился сменщик и тут же добавил, – говорят у вас в рейсе какое-то «ЧП» произошло? – Его глаза внимательно рассматривали Королева.
– Да так, ничего особенного, что-то украли из груза, теперь половину экипажа спишут, завели уголовное дело. Вот и я на этой посудине кое-чему научился и по морскому делу и по жизни науку преподали. – Он с нескрываемым удивлением посмотрел на руки Тимофея.
– А ты я вижу, парень, давно концы не тягал, вон ладошки у тебя, гладкие, как у хирурга, что, давно на бичу?
– Твоя правда, Вадик, – слегка смутился Тимофей, – полгода, как без парохода, а все эти бабы. Последний раз работал на ФЕСКО-ИНДИЯ лайн; в Бангкоке, как обычно, пошли с мужиками в бордель, ну и намотал себе. Поверишь, «шары» распухли, ходить не мог. Лечили здесь в Водздраве, но какое там, пока не заказал своим все в том же Тайланде лекарства, ничего не помогло. Ну и как обычно после таких приключений кинули меня на годик полярку осваивать.
Вадим понимающе кивнул, не спеша достал из рундука трехлитровую банку с водой, пачку индийского чаю «Грин Марк». В банку опустил самодельный кипятильник, сделанный из обычной стальной проволоки с нанизанным на нее десятком безопасных бритв. Такие универсальные приборы передаются курсантами из поколения в поколение и никто не знает, какой изобретатель и в какие годы придумал это суперскоростное и опасное нагревательное устройство.
– Сейчас чифирчику жахнем по кружке, – потирая руки сказал Вадим, – потом я пойду робу сдам, обходной подпишу и посидим, как на флоте полагается, – он это произнес таким тоном, что казалось проплавал на море не один десяток лет.
Тимофей улыбнулся на эти слова, но тут же, спохватился, добавил.
– Извини, старик, это я свое вспомнил, как увидел ваш лайнер, на трап подниматься не хотелось.
– Да, ты верно сказал, – согласился Вадим, – пароход никудышный, но он здесь ни при чем, мы сами себе делаем судьбу. – Он выключил раскалившийся кипятильник, сыпанул в еще  бурлящую воду полпачки чая.
– Хорошо живете, – заметил Тимофей, – сколько же это надо  чаю на рейс при таких аппетитах?
– А ты не переживай, это тебе не «ФЕСКО-ИНДИЯ», здесь мы состоим на северном снабжении, проще, мы его снабжаем, а он нас, выйдешь в рейс, сам все узнаешь, – тут Вадим улыбнулся своей белозубой улыбкой.
– Ну-ка, Тимоха, отодвинь свои костыли! – Вадим опустился на колени и принялся шарить рукой под койкой. – Ага, вот она! – он извлек пыльную бутылку армянского коньяка. – Это, брат, тоже снабжение, как у нас говорят, северные – за вредность, но в данный момент все это вне закона. Погорели мы крепко в этом рейсе, в основном я, пока иду за «паровоза» думаю конечно открутиться, одному легче, да и улики все на дне бухты Провидения, а их там столько этих улик, поди разберись чьи! Ладно, вечер длинный, потом расскажу, – продолжал он, прихлебывая из железной, солдатской кружки темно-бурый чифир.
– Так что, ты один потрошил трюма или просто нашли крайнего? – Непонимающе поднял густые брови Тимофей.
– Да если бы дело касалось трюмов и разговору бы не было, тут золотишко налево ушло и следов нема, – Вадим допил чай, водрузил на голову синий берет десантника, оставшийся ему в наследство от бывшего хозяина каюты. – Что, интересно стало? – он выглянул в иллюминатор, где под бортом прохаживался штатский мужчина, с глазами, спрятанными под козырек одесской кепочки. – Вот гляди, наверняка сыщик, их там в ментовке специально учат так одеваться, чтобы за километр было видно? Все что-то вынюхивает, а вынюхивать нечего, поздно спохватились. Короче, Тимоха, сиди здесь, если хочешь прими «на грудь» – он указал на бутылку – а я сейчас Натаху пришлю, дневальную нашу, пусть что-нибудь на закусь сообразит. Клевая девка, и люблю я ее кажется, только один недостаток – замуж  хочет, короче познакомлю, сам увидишь, а я пошел.
Тимофей, оставшись в одиночестве, принялся рассматривать маленькую, неухоженную каюту, с прожженным от окурков столом, облезшим, обтянутым дерматином диваном и жесткую, покрытую грубым суконным одеялом койку. Его внимание привлекла пепельница, изготовленная из маленького натурального человеческого черепа, принадлежащего когда-то ребенку. На полке стоял череп покрупнее, приспособленный в виде светильника. Из его основания, черной змеей, извивался электрический шнур. Тимофей включил штепсель в розетку, на переборке и в полутемной каюте мертвая кость вдруг ожила. Из глазниц, носового отверстия, рта с редкими, сточенными почти до основания зубами и прочих щелей, полился изумрудный свет, отражаясь на пластиковых стенках каюты в виде загадочных растений и животных. На противоположной полке высветилась большая фотография, где на фоне унылых пейзажей тундры, на груде черепов, восседали два человека в сапогах, шапках и телогрейках. В одной руке каждый держал по короткому охотничьему карабину, в другой на длинных шестах насаженные черепа. Тимофею стало не по себе. Присмотревшись, в одном из мужчин, он узнал Вадима Королева. Да, видно много повидал парнишка за этот  рейс!
За дверью каюты послышались голоса – мужские и женские – и в каюту ввалился Вадим и молодая грудастая девица, очевидно его Натаха. Вадим выглядел совсем другим. В темной джинсовой рубашке и светлых полотняных штанах, он больше походил на моряка, вернувшегося из Гонконга, а его подруга с длинными черными распущенными волосами, раскосыми глазами и ярком красном платье на наложницу среднего султана из Арабских Эмиратов, чем на морячку, случайно залетевшую на Дальний Восток из маленького приволжского городка.
– Что, узнаешь? – ткнул Вадим пальцем в фотографию. – Да, это я и мой кореш Витек по кличке – «Кашалот». С ним мы на Чукотке чудили на стойбищах оленеводов, пусть знают, кто в России хозяин. Из-за этих чукчей мы и вляпались во всю эту грязь. Знал, что они алкаши, но чтобы стучать на людей, которые их поят, кормят, глаза на мир открывают – такого не ожидал. Витька в Провидении с китобойца сняли и что сейчас с ним не известно, а меня кэп отпросил у ментов до Владивостока, мол, людей нет, да и куда я денусь на самом деле.
– Вадим, хватит болтать глупости, – перебила его девушка, – человеку совершенно не интересно, чем ты занимался в рейсе, лучше пусть поест.
– Нет, нет, пусть продолжает, – остановил ее Тимофей, – я люблю слушать морские байки.
– Какие байки? – по детски обиженно сложил губы Вадим, – знал бы ты какие там люди дела проворачивают,  а на счет того, что на меня сейчас вешают всех собак, так это у них не пройдет, теперь меня голыми руками не возьмешь, на каждый вопрос у меня готово десять ответов, научили умные люди.
– Да прекрати ты в конце концов, – Наталья со смехом зажала Вадиму рот, – еще слово, и я уйду, тогда болтай, что тебе угодно.
– Понял, – шутливо поднял руки Вадим, – тогда, Натаха, наливай, чтобы там Кашалоту икнулось и было все в порядке, а тебе, Тимофей, я кое-что все же расскажу. Насколько я знаю, пароход снова направляют со снабжением на северные пункты Чукотки, выпьем за твой удачный рейс. – Вадим опрокинул в рот полкружки коньяка, передернул плечами, крякнул по-мужицки и поцеловал Наташку, заворожено глядевшую на него.
– Фу, как ты можешь пить такими дозами, поморщилась девушка, примостившаяся на коленях Вадима, – быстро закуси, а то через полчаса с тобой не о чем будет говорить, – и она по-матерински принялась кормить Вадима морской капустой из открытой банки.
– Вот видишь, Тимофей, – сокрушался Вадим, указывая на девушку, – всего два месяца, как девственности меня лишила, а уже учит! На этом «шипе» меня все чему-то учат. Помню дали мне направление в кадрах, иду по порту, ищу свой «Дальнегорск», представляю себе большой сухогруз, черный корпус, белоснежная надстройка, мощный форштевень, а тут гляжу, стоит какая-то ржавая посудина с огромнейшим дифферентом на корму. Надстройка вся заляпана красным суриком, на вахте пьяный вачман в грязной телогрейке и красной тряпкой на рукаве и так важно меня спрашивает: «Вы к кому?» – К капитану – говорю, – работать сюда пришел. Хотел вот также, как и ты, Тимофей, сразу дать деру отсюда, но куда денешься, все мои однокашники ушли на групповую практику, а мне, как спортсмену, дали поработать индивидуально в штате, будь он неладен. Кстати, Тимофей, я мастер спорта по морскому многоборью – гордость училища, а что коньяк хлещу, так это только стимулирует, скажи, Натаха. –Вадим обнял девушку за талию и сильно притянул к себе.
– Отпусти, мне же больно! – Она попыталась вырваться, лицо ее загорелось пунцовым румянцем. Вадим свободной рукой взял бутылку, разлил остатки коньяка по кружкам.
– Ты, Тимоха, не обращай на меня внимания, не напьюсь, завтра к следователю вызывают и вообще этот коньяк для меня, что чай. Выпито в этом рейсе его было немерено, что же касается экипажа, лучше не верь никому. Вот единственный человек, которому можно доверять и то, наверное, продаст, когда брошу. – Вадим попытался поцеловать девушку, но та отпрянула, пытаясь вырваться из его объятий и слезть с колен.
– Дурачок, кому ты нужен, продавать тебя, болтать надо меньше, – строго сказала Наталья, встав на палубу и оправляя прическу, – вот посадят тебя завтра в изолятор, увидишь кому ты нужен, твоим друзьям или мне. Ладно, вы сидите, а я пойду собираться, меня тоже списали, а то ведь пропадешь один.
– Ну ты, мать, прямо «декабристка» – заплетающимся языком произнес Вадим, – но мне твоей жалости и помощи не надо. Руки, ноги слава богу, целы, мозги работают нормально, сам выкручусь, лишь бы Кашалот не раскололся, а то помнишь, как он на тебя пялился. Ты тогда между нами хвостом крутила, не знала на ком остановиться, но видно прогадала в обоих.
– Не прогадала, – сказала Наталья, направив на Вадима взгляд своих темно-карих, искрящихся глаз, – не прогадала, милый, знай об этом и я тебя никому не отдам, – закрыв лицо руками, она вышла из каюты. Вадим на эти слова лишь тяжело вздохнул и развел руки в стороны. – Женщина, Тимоха, это вечная загадка, хоть и сотворена она богом из ребра Адама, но в мозги ей плесканул какой-то гадости явно сатана. – Вадим нагнулся и извлек из-под койки еще одну бутылку.
– Что продолжим?
– Старичок, ты меня заинтриговал. Вообще думал, приду, завалюсь спать, пока боцман не дернул на работу.
– До полвосьмого будь спокоен, – хмыкнул Вадим, – кстати, боцман у нас мужик стоящий, но ты смотри, а то я тоже устал, давай спать.
– Ну уж нет, давай рассказывай, курсант. Авось и мне твой опыт пригодится. Народ говорит: умные учатся на чужих ошибках, глупые и своих не учтут!
– Ну тогда слушай.
...Начиналось все на этом пароходе, когда он, загруженный по полную грузовую марку, входил в закрытую со всех сторон голыми сопками бухту Провидения. Вадим Королев стоял на руле, получая огромное удовольствие от того, как этот, напичканный всевозможными грузами и техникой теплоход, плавно скользил по черной воде бухты, выворачивая на якорную стоянку, ведомый легким поворотом штурвала. Второй помощник Сергей Горин прильнул к экрану локатора.
– Вышли в точку, – доложил он капитану Василию Ивановичу Булатову, сидевшему на высоком лоцманском кресле на крыле мостика.
– Боцман, майна якорь, – прохрипел капитан в микрофон – три смычки в воду. Вахтенный, машине отбой, свяжитесь с диспетчерской порта, узнайте время постановки к причалу и начало погрузки тракторов и барж. Я буду в каюте. – На последних словах кэп закашлялся и бочком засеменил на выход с мостика. Булатов был из серии капитанов – неудачников, проштрафившись однажды и покорясь судьбе, они  со спокойной безнадежностью несут свои крест на самых старых и развалившихся судах пароходства, работая в тяжелейших условиях Арктики, льдов, штормов и туманов и при этом получая лишь одни взыскания то за опоздание в порт выгрузки из-за сильного шторма, то за пробоину от одиноко плавающих льдин, то за грехи, подчиненного ему экипажа. Ведь не секрет, что в полярку отправляются не по своему желанию. И как тут не запьешь?  И начинают выпивать потихоньку, сначала со стармехом, буфетчицей, а потом и вовсе в одиночку. Вот и теперь он все время находился на крыле, чтобы не дышать перегаром на штурмана и матроса с горячим желанием поскорее бросить якорь, спуститься в каюту, где его ожидал сопровождающий груза – армянин Ананян с початым ящиком коньяка – презентом для добросовестного перевозчика.
– Королев, дуй на палубу, помогай вываливать трап, сейчас власти подкатят, – обратился второй штурман к матросу. Вадим не спеша выключил рулевку, затем ходовые огни, взял из ячейки желтый карантинный флаг, вышел на крыло мостика и, закрепив   на фале, вздернул флаг на мачте.
За десять дней перехода из Владивостока, Королев хорошо поднатаскался у второго помощника по основам судовождения. Два года изучения теории морского дела в училище помогли Вадиму быстро освоить локатор, прокладку, сигнализацию, правила расхождения судов в море. Хотя Сергей Горин заканчивал среднюю мореходку, но в своем деле он был уже ассом и, стоя с Вадиком долгую «собачью вахту», на переходе ненавязчиво объяснял молодому моряку все тонкости штурманского дела. Почти одинаковый возраст и любовь к морю сблизили  этих молодых людей, потому, как через несколько дней они знали друг про друга уже почти все.
Выяснилось, что Сергей Горин закончил Ростовскую мореходку, а сам родом из Азова, что там живет его жена Марина и у них скоро родится ребенок. Для Вадима женитьба, а тем более дети были так далеки, непонятны, что на эту тему он старался не заводить разговоров. Его больше интересовало, где уже успел побывать Сергей, видел ли желтые острова с высокими пальмами и полуголыми туземцами, правда ли, что в Бангкоке крыши пагод по утрам сверкают, как золото, что горы на острове Калимантан уходят своими вершинами в небеса и воздух теплый, липкий, а товары в Сингапурских «щелях» дешевле краденного. Сергей рассказывал, что знал, привирая конечно, перед салагой курсантиком и делая строгий вид и напускную серьезность при появлении капитана. Для него этот рейс должен быть первым и последним на север и он ни в коем случае не хотел ссориться с начальством, пусть себе пьют с «арами», ему же меньше достанется. Главное хорошо закончить рейс, получить характеристику на чифа, а там и прощай Дальний Восток.
Самым трудным было хорошо, без претензий и недостач сдать привезенный груз, ведь выгрузка будет производиться на необорудованное побережье и одному, без грамотных помощников трудно будет уследить за сохранностью груза. По документам у него числились всевозможные стройматериалы, техника и запчасти к ней, горючесмазочные материалы... Но самым важным и опасным грузом значилось вино-водочные изделия.
Уже во Владивостоке, при погрузке коньяка и шампанского, грузчики профессионально колотили стропа с запечатанными ящиками спиртного о пиллерсы трюмов, затем сливали водку в чайники и  банки, прикладываясь к ним после каждого подъема стропа до тех пор, пока сопровождающий этот  груз Ананян не догадался добровольно выделить по ящику спиртного на бригаду. После этого дела пошли лучше, но подвыпившие крановщики нет-нет  да и задевали уголком загруженного стропа то о комингс трюма, то о переборку, и потому золотистая жидкость рекой лилась на головы очумевших докеров.
Горину было непонятно, как сопровождающий собирается сдавать эту партию, на что Ананян лишь загадочно улыбался и похлопывал ревизора по плечу – «Нечего, молодо-зелено, скоро сам все узнаешь!»
Еще одна головная боль была преподнесена второму помощнику уже на самом отходе. К трапу подкатил зеленый УАЗик с зарешеченными окнами, из которых вылезли два человека в камуфляжной форме и один штатский. Он представился, как представитель ювелирторга. Охранники занесли к Сергею в каюту четыре металлических ящика, похожих на маленькие сейфы и опечатанные свинцовыми и сургучными пломбами.
– Вот тебе грузовые документы. Это распоряжение начальника службы эксплуатации – принять груз, распишись, – штатский подсунул ревизору коносамент, – капитан уже в курсе, груз не опасный, но ценный, охрану дать не можем, так что хоть спи на нем, а доставь на место в целости, – с этими словами он махнул Сергею рукой и скоренько удалился. «Что вытворяют!» – подумал Сергей с досадой, завтра водородную бомбу приволокут и скажут грузи куда хочешь и вези. В эту минуту в каюту заглянул капитан.
– Сергей Васильевич, бери двух моряков и это барахлишко ко мне в каюту, там я его в своем «локере» опечатаю. Булатов слегка пошатывался, но держался ровно, Горину стало ясно, что оформление отхода закончено и судно снимается в рейс. Все это было всего  десять дней назад, сегодня «Дальнегорск» покачивался на волнах Провиденской бухты, отражаясь в воде от ватерлинии до клотика.
Вадим Королев спустился на главную палубу, где у парадного трапа уже суетились матросы и боцман Михаил Святкин, коротконогий, но с длиннющими руками и маленькой головой, насаженной на квадратное тело, сорока двух лет старый морской волк.
– Ну что рот раскрыл, – прошепелявил беззубым ртом Святкин, отдавая закипевшие от ржавчины, талрепа, – пошевеливайся студент, а то я смотрю пригрелся ты что-то на мосту, надо тебе на палубе попахать!
– Да ладно, Егорыч, еще напашусь, – Вадим с хрустом расправил плечи и, навалившись всем телом, опрокинул освободившийся от креплений трап за борт. От визга лебедки и грохота, с шумом поднялись чайки с воды и принялись с пронзительными криками описывать круги вокруг застывшего судна. Было еще начало пятого утра, а полярное солнце уже осветило слегка запорошенные снегом сопки на берегу и редкие желто-красные кирпичные и деревянные домики города. Несколько стареньких портовых кранов замерли в ожидании начала рабочего дня. Причалы были пусты, лишь несколько самоходок и буксиров покачивались темными силуэтами в предрассветной дымке. Этот серый, суровый пейзаж навевал немного грусть, но все это было ново, впервые для Вадима. Он с жадностью всматривался в береговую черту, пытаясь разглядеть движение одиноких машин, людей, свет в окнах. Это была другая, хотя и русская земля. Сейчас во Владивостоке вовсю начался пляжный сезон, а здесь даже в телогрейку проникал сырой, холодный, северный воздух, но он был так свеж и пропитан травами очнувшейся от спячки девственной тундры, что казалось юная девушка прикоснулась губами к обветренным морскими ветрами лицам завороженных моряков, прикованных взглядами к просыпающемуся берегу. Даже боцман расцвел в улыбке и сплюнув за борт, пробасил.
– Вон видите, пацаны, домик с красной крышей, самый красивый, там моя невеста живет, обещала мне зубы золотые поставить, ведь я их из-за нее потерял в прошлый раз в местном кабаке.
– Егорыч, а кто же тебя провожал во Владике, такая боевая толстушка, – вспомнил Вадим, как на отходе встретил боцмана с хорошо поддавшей бабенкой, едва не свалившейся с трапа.
– Так то во Владике, мелюзга, позиви с мое и тебя в каздом порту будут встрецять и провозать. А сейчас всем отдыхать, после завтрака будем готовить тяжеловеску, баржи «Северянки» приказано брать на борт.
В тот день на рейде порта Провидения Вадиму так и не дали отдохнуть от вахты. Сразу после завтрака всех кинули на подготовку судна к приему барж и тракторов. Закипевшие ржавчиной снасти и пропитанный морской водой такелаж тяжеловески со скрипом и печальным воем стали проворачиваться, когда Святкин включил лебедку. На палубу вышел сам Булатов и лично руководил углом установки стрелы, вываленной за борт. Это была не прихоть капитана, не показная напыщенность, он просто знал, что при подъёме тяжёлых грузов такой контроль с его стороны просто необходим. Ошибись на несколько градусов и поле-тят шкентеля, загубишь стрелу, а без нее и весь рейс. Королев крутился возле опытных матросов, стараясь помочь, но было такое впечатление, что он только мешает.
– Эй, Королев, – услышал он голос второго помощника, высунувшего го-лову из лобового иллюминатора надстройки, –айда со мной на берег, пе-регоним от причала две баржи, на палубе и без тебя справятся, вон уже и портовый катер подходит.
Вадим не заставил себя долго ждать и через минуту они с Гориным устроились на банкетке, приваренной к надстройке быстроходного «жучка» – небольшого разъездного катера. Из открытого лобового стекла рубки выглянула бородатая физиономия шкипера. На нечесаных с проседью во-лосах приплюснулась чёрная  вязанная шапочка. Шкипер пробасил:
– Эй, мужики, водку для севера привезли?
– Есть чуток, – ответил Горин, не оборачиваясь, – только всё расписано по портпунктам, следующее судно привезёт снабжение для вас.
– Ну вы там пошукайте, – не унимался шкипер, уверенно развернув катер к берегу, – может для своих моряков найдётся пара бутылочек, а то за зиму вся кровь застоялась, спасу нет от этого сухого закона, а я уж вас ,как трамвай катать буду, только свистни.
– Договоримся, – ответил второй и подмигнул Вадиму, на что тот посмотрел с нескрываемым удивлением.
– Ты что, Сергей, чего зря обещаешь, знаешь ведь, что армяне всё опе-чатали?
– Не боись, студент, – Горин со сладостным рыком потянулся и зевнул, давая понять, что на судне есть тайны, принадлежащие и известные только ему.
Через несколько минут катер мягко уткнулся в деревянный причаль-ный брус. Недалеко от места их швартовки покачивались на воде две баржи – «Северянки». Это были прототипы военных десантных барж, уменьшенных размеров, длинной около пятнадцати метров с прямоугольным корпусом, опускающейся носовой аппарелью, небольшой надстройкой на корме и дизельным двигателем в пятьсот лошадиных сил. Пока второй помощник оформлял документы в одноэтажной, выкрашенной глиняной зелё-ной краской постройке на причале. Вадим решил обследовать самоходку. Он спрыгнул на палубу баржи, втиснулся в узкую рулевую рубку. Управление здесь было простое: штурвал, напрямую соединённый  с пе-ром руля, рычаг реверса, пару кнопок для включения ходовых огней, сирена и стартёр для запуска двигателя, который наверняка не работал и пуск, как потом и подтвердилось, осуществлялся вручную. Вадим сжал отполированный сотнями рук, потемневший, красного дерева, штурвал.
Ему не терпелось попробовать самоходку на ходу. Вот из конторки вышел Горин в сопровождении бородатого мужика в резиновых сапогах, штормовке и с рюкзаком за спиной. Тот шагал уверенно, размашисто, было видно, что этот парень из местных и в этом суровом северном крае чувствует себя, как дома. Он легко спрыгнул с причала сначала на крышу рубки и через секунду уже оказался рядом с Вади-мом.
– Виктор Кошелев, – протянул руку бородач и приветливо улыбнулся. К своему удивлению Вадим обнаружил, что это совсем ещё молодой мужчина и только клочковатая борода придавала ему вид бывалого северного человека. Он походил на одного из золотоискателей с Аляс-ки времён «Золотой лихорадки» описанных великим Джеком Лондоном.
– Ну а если по-простому, – продолжил гость, то зовут Витька по кличке «Кашалот», эта кликуха прилипла ко мне, когда я подстрелил своего первого кита и им оказался – кашалот. 3десь меня все так зовут, да и чукчи знают только по прозвищу, им так удобнее, только ска-жи «кашалота» знаю – лучшим другом будешь, с женой положат спать, – и он самодовольно погладил редкую, чёрную бородку.  Я с вами пассажиром до посёлка Нунямо пойду, там на рейде меня будет ждать китобоец «Верный». Я у них незаменимый гарпунёр и в море им без «кашалота» делать нечего.
– Но ведь китов запретили бить! – проявил свою эрудицию Вадим, – все китобойные базы давно на металлолом продали, а у вас что особая лицензия?
– Это ты, малый, правильно говоришь, закон для всех один, кроме наших советских чукчей, если их и этой радости лишат, совсем народ сгинет. Вот мы им раз в месяц и поставляем корм для поддержки. Если «под заказ», сверх лимита, то платят натурой, бартер, как нынче говорят.
В это время всё нутро баржи забилось, загудело, из трубы повалил чёрный дым.
– Ну и дизелек, – подняв голову вверх, произнес Кашалот, – надолбаетесь вы с ним при выгрузке.
– А что делать, – развёл руками береговой механик, вылезающий из люка машинного отделения и вытирая на ходу закопченное лицо.  – Других нет и запчастей нет, вот уже второй транспорт с большой земли, а кроме стройматериалов и водки для нас ничего не везёте. Но это не беда, не вы первые, наши «Северяночки» проверенные, не одна навигация на их счету, только лагом к волне не ставьте кильнётесь и выскочить не успеете.
– Ладно, батя, не пугай, моряки перед тобой или кто? А на счёт снабжения радуйся, что ещё вообще вспоминают про вас, скоро сами себе всё завозить будем, нахлебники сейчас не в моде. Мы, к примеру, давно уже на хозрасчёт перешли, торгуем с чукчами и с америкашками, а что делать, выживать как-то надо?! Ладно береговой, дуй к себе в мастерские, а наше дело морское, второй, давай полный вперёд!
 Горин со скрежетом рванул рычаг реверса и баржа на удивление легко и быстро эаскользила по гладкой, как затемнённое стекло, бухте, оставляя за собой буро-серый ровно расходящийся след на воде.
– Сергей, дай порулить, – не мог удержаться Вадим.
– На, держи, только без лихачеств, усмехнулся Горин, освобождая место у руля.
Вадим вцепился в штурвал,  слегка повернул на один борт,  затем на другой, баржа легко слушалась руля. Кровь ударила ему в голову, он заложил до отказа на левый борт и судёнышко послушно, как хороший строевик, развернулось на пятке.
– Ты что? – не успел даже испугаться Горин, – кэп меня прибьёт, если увидит наши выкрутасы!
– Ничего, – Кашалот похлопал по плечу Вадима, – лихой парень, толь-ко больше так не делай, слыхал что механик говорил?
Баржа обогнула судно и пришвартовалась точно под тяжеловеской, со свисающим почти до воды огромным гаком. Вадим закрепил гаши на покачивающемся крюке, заверещала лебёдка и «Северянка» медлен-но поползла вверх. На второй барже привезли трактор, его также под-няли на борт судна и закрепили.
Святкин ходил со своим неразлучным «крокодилом» –приспособлением в виде большого гаечного ключа с зазубренными рабочими поверхнос-тями и подстукивал им по тугим, набитым оттяжкам-крепежам, отдавая по-следние указания перед выходом в море.
– Всё, теперь можно и через океан, – вымолвил боцман, пристроившись на комингсе курилки и доставая свой любимый «Беломор». Он с удовольствием затянулся, как кот, масляными глазками посматривая в сторону берега. Там вдалеке маячила красная крыша убогого домика, куда с таким нетерпением спешил добраться беззубый Святкин.
– Ну что, братва, ударим автопробегом по злачным местам? – обратился он к отдыхающим морякам. Те дружно поддержали. – А ты, Королёв, давай на мостик, вон второй опять сигналит, видно не может без тебя, гляди бросит тебя Наташка, бабы этой мужской дружбы не понимают. – Вокруг все весело загоготали.
Вадим отмахнулся и бегом по трапам проскочил на шлюпочную палубу, а оттуда на мостик. Он вообще не любил ходить пешком по палубе и вид моряков, еле тащащих ноги, особенно при выходе на работу, вызывал в нём раздражение.
Горина он застал в штурманской, склонившегося над какими-то документами.
– У меня тут «спецгруз» завис, – сказал второй, – никто с берега не едет за ним, не знаю что и делать.
– Ну и пусть себе лежит у кэпа, не у тебя же, – простодушно успокоил его матрос.
– Да капитану до лампочки, если что, отвечать буду я! – Горин подошёл к трубке УКВ связи с берегом и вызвал диспетчера.
– Ювелирторг собирается свой груз забирать или нет? –спросил он дежурного.
– Через час подойдёт катер, вам самим придется доставить все до причала, там у вас груз примет представитель торга со спецмашиной и охраной.
– Всё, я так и знал, – Горин со злостью воткнул трубку в гнездо аппарата. – И команду Булатов всю отпустил на берег, сейчас жди их, хорошо, если к утру на рогах доберутся. Эти старой закалки моряки, как с ума сходят, только завидят берег, а ведь только десять дней, как в море, нет им надо обязательно отметиться в кабаке и снять первую попавшуюся шлюху. А ресторан здесь, страшнее общепитовских столовых, ни музыки, ни приличного меню, а бабки дерут, как в столичном «Версале», – он в сердцах стукнул кулаком по переборке. – Да, кстати, а где наш пассажир?
– У меня в каюте, – отозвался Вадим, рассматривая на карте очертания побережья бухты. – Кашалот по кличке, подселили, как к самому молодому, мы вообще-то с ним тоже на берег договорились после вахты и Натали с нами напросилась, тоже ни разу здесь не была, да наверное больше и не будет. При словах о дневальной Горин с улыбкой прожжённого семья-нина посмотрел на Вадима.
– А что с дневальной, Вадим, у тебя серьёзно? – тот пожал плечами, щёки покрылись пунцовыми юношескими пятнами. Он вспомнил Наталью, но не в обычном платье, а в ситцевом халатике, из-под которого просвечивались  участки оголённого тела, от этих картинок ему становилось худо. Он терял дар речи, подчиняясь только рвущейся изнутри души силе инстинкта и ещё чего-то такого, что теперь, кажется, называется любовью или чем-то там ещё? В таком виде она появилась у него в каюте буквально на второй день после отхода судна из Владивостока. Спросила какую-то мелочь, Вадим предложил чаю потом, ...потом Вадим плохо помнит, он был как во сне, как после выпитого бокала сладкого, хмельного вина. Девушка прижала его голову к своему горячему животу нежно поцеловала и Вадим потерял счёт времени. Опомнились они только, когда старпом объявил по трансляции – «Команде подъём»! Любовники с трудом разорвали свои объятия, улыбнулись друг другу, как самые близкие люди и слегка прикоснувшись губами расстались без слов и объяснений. Да, это была не та девушка, каких приходилось видеть Вадиму и иметь с ними непонятные отношения, заканчивающиеся примитивным сексом, с последующими слезами расставаний и признаниях в некой любви. Нет, эта девятнадцатилетняя женщина с азиатскими скулами, большой белой грудью с сиреневыми сосками, бархатной кожей и шёлковыми волосами ничего не требовала, только шептала ласковые слова и казалось поглотила его полностью. Вадим уже не принадлежал себе, да он этого и не желал, находился как в сладком сне и не хотел просыпаться, отвечая на ласки девушки нескончаемыми разрядами энергии.
Всё это пронеслось в голове молодого человека в считанные секун-ды и он опять оказался на мосту лицом к липу с таким же, как и он мужчиной, но говорить ему о своих чувствах не хотелось.
– Нет, – сказал Вадим, – липнет девчонка, будто нормальных мужиков не хватает с профессией, с деньгами. А что я, гол как сокол и учиться ещё четыре года, короче, надо с этой любовью завязывать, а там на берегу у меня такого добра тьма. – Вадим осёкся опять вспомнив тём-ные глаза своей Наташки.
– Ну-ну, ты мне то не гони, я вижу у вас любовь настоящая, если так не кидайся ею. У меня вот и жена и ребёнок должен родиться, вроде и люблю, скучаю, но всё время вспоминаю свою первую, Ириной звали. И пронеслось то это у нас быстро, кажется и вспомнить нечего, а до сих пор забыть не могу. Ну да ладно про сказки, давай о деле. Сейчас конец вахты, иди к своему пассажиру и скажешь, что надо помочь перевезти несколько ящиков на берег, а я тут сам управлюсь.
Вадим соскользнул по леерам трапов в свою каюту, Витёк сидел на диване по-татарски скрестив ноги и читал потрёпанную книжку о похождениях некого «Бешеного». Этот русский бестселлер перечитал весь экипаж в том числе и Вадим, только спроси его сейчас о чём там речь, навряд ли  вспомнит.
– Кашалот, подъём! – крикнул Вадим  с порога, – хорош засорять мозги, есть работа. Витёк от неожиданности аж подскочил, уронив книжку.
– Ты что пугаешь, какая работа, ты не забыл, что мы на берег собрались, я на базе Росбакалеи договорился на ящик спирта, поможешь дотащить? Только смотри, ни кому не слова, – Кашалот приложил палец к губам.
– Да нет проблем, – усмехнулся Вадим, – только не пойму зачем тебе столько, вон у нас в трюмах и коньяк и шампанское, сам знаешь, выгрузка начнется потрясём своих чучмеков.
– Не-е, коньяк, вино – это для чукчи вода, им подавай спирт, чтобы как веслом по голове с ног валило, а за него они родимые тебе что угодно приволокут и песца можно взять и нерпу, пыжик, даже хороший американский винчестер, но это надо делать очень осторожно. Чукчи, как протрезвеют, как начнёт их «ломать» – враз заложат. Бегут к своему начальству, плачут, мол обобрали несчастных до нитки. Так что поить их надо так, чтобы неделю не могли в себя прийти, не соображали где вообще находятся. Но в этом деле, Вадим, у меня большой опыт, держись ко мне поближе и не пропадёшь.
– Да ладно тебе, опытный ты наш Кашалот, тут у меня дело поважнее, – снимая рабочие штаны и одевая курсантские фланелевые, – перебил его монолог Вадим, – второму помохе надо спецгруз доставить на берег, попросил подсобить.
– Что за спецгруз? – заинтересованно поднял глаза Кашалот.
– Да какие-то металлические ящики, – сказал Вадим, присаживаясь рядом с Витьком на диване. Увидев, как от этих слов его пассажир весь напрягся, он дружелюбно похлопал его по плечу.
– Нет, Витёк, там тебе ничего не обломится, сам понимаешь, пломбы, замки, да и второй трясётся над ними, как над малыми детьми, а я его подводить не хочу.
В это время в дверь каюты уверенно постучали.
– Вадим, ты один? – послышался женский голос.
Кашалот вопросительно посмотрел на приятеля.
– Наташа, заходи, знакомься, наш пассажир Виктор, – представил Вадим своего гостя.
– Кашалот, – поправил тот и, подскочив попытался поцеловать девушке руку.
– Ой какой смешной, – непринуждённо засмеялась Наталья, отпрянув от чёрной бороды и горящих глаз, как от чумы. – Вы больше на геолога похожи, чем на кита, – продолжила она, с интересом рассматривая мужичка. – А может вы привыкли всё заглатывать, поэтому и кашалот?
– Всё возможно, – ничуть не смущаясь, ответил Витёк, скрестив руки на груди. Его глаза блестели, ноздри раздулись, как у быка перед атакой, он нагло оглядывал девушку с ног до головы. Та опустила глаза, при-села к Вадиму на колени и прижавшись к его плечу, начала теребить его соломенные волосы. Это был своего рода сигнал для таких мужиков, как Витёк: мол, не тронь меня, я имею своего парня и мне никого больше не надо. Вадим хоть и заметил наступившую напряжённость, сделал вид, что не обратил особого внимания на страстные взгляды пассажира. Да и что толку бессмысленно ревновать девчонку, если не можешь её уберечь, удержать, какой ты тогда мужчина?!
– Вадим, я освободилась, – нарушила тишину Наталья, – поедем на бе-рег или нам там делать нечего?
– Поедем, поедем, надо только Горину помочь груз сдать и мы свободны. – Вадим попытался встать, делая вид, что не очень-то и прилип к этой девчонке.
Кашалот поднялся и, кашлянув в кулак, произнёс.
– Ну ладно, молодёжь, вы тут не задерживайтесь, я вас на палубе подожду, подышу свежим воздухом.
Как только Витек вышел Наталья двумя руками развернула голову Вадима к себе.
– А ну-ка посмотри мне в глаза, ты что меня стесняешься? Я что такая ужасная,  старая? Да я готова хоть сейчас любому сказать, что люблю тебя. А ты? Ты ведь тоже любишь меня, ну скажи, иначе я никуда не поеду и не сдвинусь с места.
– Люблю, люблю, – сказал Вадим, – я ведь тебе уже говорил, только за-чем это выставлять перед всеми.
– Ой, дурачок, да про нас уже весь пароход знает и ко мне никто не пристаёт, знаешь я какая гордая, что ты у меня есть! – и Наталья по-матерински поцеловала Вадима в ещё не тронутую жёсткой щетиной, щёку. – Ладно, моряк, – улыбнулась она, – пошли, а то ещё минута и ни ты, ни я никуда отсюда не уйдём.
У парадного трапа, заложив руки за  спину нервно расхаживал Горин.
– Где тебя носит, Королёв? – Встретил он Вадима недовольно. – Давай со своим Кашалотом бегом к капитану за ящиками, катер уже под бортом.
В каюте капитана царил хаос. Журнальный столик был завален тарелками с остатками закуски, в углу примостился ящик с пустыми коньячными бутылками. В одном из кресел мирно посапывал сопровождающий Ананян. Его огромный живот вздымался, как дирижабль на подъёме. Сам Булатов возился с замком кладовки и  находился, как  видно, не в лучшей форме. Заросший седой щетиной, опухший и всклокоченный, он больше походил в своём старом засаленном кителе на отставного офицера, живущего на пенсию и проводящего свой досуг в пивной или за игрой в домино, давно уже забыв про свою честь, красивых женщин и о том, для чего он живёт на этом свете. Наконец замок ему поддался и он облегчённо повернулся к стоящим в замешательстве морякам.
– Ну, что таращитесь, берите всё это и чтобы доставили в полном ажуре. – и он покачиваясь указал трясущейся рукой на стальные ящики.
– Не беспокойся, мастер, – хихикнул в сторону Кашалот, – всё доставим в целости и сохранности, – он подмигнул Вадиму и легко подхватив один из ящиков, засеменил короткими ножками к трапу. Вадим последо-вал за ним, закинув ящик весом с двухпудовую гирю на плечо, осторожно прощупывая каждую ступеньку трапа.
На палубе ревизор ещё раз внимательно осмотрел пломбы, стерев плотный слой пыли ветошью, затем сам обвязал ящики капроновым кон-чиком и смайнал их на лоцманский катер, покачивающийся под бортом судна.
Кашалот ждал внизу и принимал сейфы, прижимая их к груди, как будто ему подавали новорожденного ребёнка.
Вадим с Натальей спустились по парадному трапу и устроились на баке, рядом с зачехлённым брашпилем. Второй обосновался в рубке и уже о чём-то живо беседовал с капитаном «Пайлота». Катер тронулся, в лицо ударил свежий, дурманящий запах тундры и морских водорослей. Кашалот подсел к Вадиму.
– Слышь, курсант, пойдём на корму, переговорим, а Наталью пусть пока ревизор развлечет. – Вадим пожал плечами и поднялся.
Наталья строго посмотрела на него, но ничего не сказала, устремив взгляд на приближающийся берег. Бурые сопки вокруг посёлка становились всё выше, дома и люди на берегу вырисовывались отчётливее.
«Ни одного зелёного деревца! – подумала Наталья, – и как здесь люди живут?» – Её мысли прервало чьё-то легкое прикосновение. Это был Горин. Девушка давно заметила, что второй штурман относится к ней как-то особенно, хотя никогда не пытался заигрывать. Взгляд выдавал его, он будто тосковал о чём-то потерянном, невозвратном, а дышащая свежестью, молодостью и сиявшая от своей любви Наташка Гринчук будоражила в нём забытые чувства. Вот и теперь увидав, что Королев пошёл на корму с пассажиром, он не упустил случая побыть рядом с этой, как ему казалось необыкновенной девушкой, излучавшей добрую женскую энергию и изливающую на окружающих возбуждающие запахи духов, смешанные с дурманящими потоками, исходящими от её тела.
– Что, покинули тебя кавалеры? – заглянув Наталье в лицо, спросил Сергей, – не холодно? – и не дождавшись ответа, снял с себя новенький брезентовый с овчинным подкладом альпак и накинул его на плечи съёжившейся девушки. Она благодарно кивнула.
– А вы здесь раньше уже были? Горин отрицательно покачал головой. Этот вопрос она задала для порядка, потому как знала от Вадима, что ревизор здесь тоже впервые.
«А вот Вадик мой даже не догадался, что мне холодно» – с грустью подумала она. – Неужели он не любит меня и когда придём обратно во Владивосток, всё кончится. Нет, не может быть! Ведь как страстно он обнимает, когда остаёмся наедине, какие шепчет слова, так врать невозможно!
В её жизни уже была любовь, только вот так с исступлением любили её, а она играла с этим уже взрослым мужчиной. Тогда, год назад она училась в городе Находке в так называемом «Танковом училище» и окрестили его танковым наверное не зря. Сюда на край земли в город, окутанный легендами и загадками, съезжались девчонки со всех уголков России, одурманенные рассказами Грина и Жюля Верна, романтикой больших белых пароходов и жарких стран, а проще говоря, затаённо считали, что это верный способ найти себе мужа и обеспеченную жизнь, хотя редко у кого она по-настоящему удавалась. В стенах училища готовили стюардесс, официантов, поваров и это была ударная сила, пополняющая кадры для всего флота Дальнего Востока, а также будущих жён капитанов, главмехов и прочих работников пароходств, которые зачастую меняли своих «береговых» жён на проверенных и понимающих их морских или, как их пренебрежительно называли, «судовых».
С годами эти «судовые» обосновывались на берегу, обзаводились детьми, квартирами и прочими мещанскими атрибутами и вот, уже старый морской волк, приходя в свой дом из далёкого плавания, превращался в бедную, послушную овечку, жаждущую любыми путями поскорее уйти в море.
На втором году обучения в Наташку влюбился один из преподавателей, тридцатилетний, женатый, вполне симпатичный молодой человек, проработавший с десяток лет на пассажирских судах в должности зав. производством. И казалось, что этому уже пресыщенному лёгкими любовными победами над своим молоденькими подчинёнными, нужно от неоперившейся, ещё вчерашней школьницы, но нет, влюбился мужик в Наташку Гринчук, не давал ей прохода, преследовал по пятам, так что даже друзья стали посмеиваться над ним. И чем больше Наталья избегала его, тем больше в парне разгоралась страсть. А подруги шептали: «Уступи, Наташка, что от тебя убудет? Он всю нашу группу терроризирует, а по тебе, если и закончишь училище, плакал голодный Север. У него в пароходстве все кадровики куплены». Не послушала Наташка наказа лучших подруг, а поступила по-своему и загуляла с одним из дружков этого «Дон-Жуана». Не выдержал тот позора и предательства, уволился из училища и ушёл опять в море на крупном пассажире заливать поруганную честь тропическим вином и утолять животную страсть со всегда доступными для него судовыми тётками всех возрастов и комплекций.
Наталья очнулась от своих воспоминаний, когда катер плавно причалил к пирсу, на котором, упёршись задними колёсами в бетонный бруствер, стоял грузовой фургон, выкрашенный в ядовито-зелёный цвет. На подножке кабины сидел молодой милиционер, задвинув синюю с красным околышом и огромной кокардой фуражку на затылок и покуривая самокрутку, распространявшую отвратительный, прогорклый запах дешёвого табака. Рядом, как монумент, высилась пожилая женщина в чёрном суконном пальто, в очках и с старомодным, потёртым портфелем в руке.
Ценный груз сдавали «за пломбами отправителя». Приёмщица вытащила из своего портфеля солидную лупу, которой очевидно пользовалось не одно поколение сыщиков местной уголовки и затем долго и внимательно рассматривала пломбы и наличие каких-либо повреждений. Затем удовлетворённо кивнула охраннику, расписалась в судовых грузовых документах и, спешно загрузившись, укатила по единственной в этом городке бетонной дороге.
– Ну что, братва, дело сделано, – Кашалот потёр руки, – а не проведать ли нам местный кабачок, – он весело посмотрел в сторону, уходящей в глубь города дороге.
– Мне только на базу заскочить надо к знакомым, а вы пока без меня закажите что-нибудь экзотическое, ну скажем, оленину в горшочках или лосося, запечённого с грибочками и брусникой под сто грамм местного «Зверобоя», – и он крякнул от удовольствия; предвкушая хорошее застолье. – Ресторанчик находится вон там, на первом этаже серой пятиэтажки метрах в двухстах отсюда. – Витёк показал пальцем на ничем не примечательное здание. – А база «Росбакалеи» – здесь за забором. В этом захолустье всё рядом, а выйдешь за черту городка и на сто миль живой души не встретишь.
– Я пас, – покачал головой ревизор, мне пора на судно, печатать документы, готовиться к отходу, да и вы не задерживайтесь, – он перевёл взгляд на Вадима и дневальную, – чтобы потом своим ходом не пришлось во Владивосток добираться, а то бывали такие случаи.
– Ну что ты, Серёга, – по панибратски, развязано отреагировал Вадим, обнимая дрожащую от холода Наталью, – посидим, погреемся, может кто из наших там запал, так мы его на судно притащим.
– Тогда лады, – сказал Горин, – и чтобы через два часа хоть по воздуху были на борту. Не попрощавшись, он пошёл по причалу к поджидавшему его катеру. Когда его ссутуленная фигура растворилась в серой дымке наступающей ночи, Кашалот раздвинул знакомые доски в заборе, нырнул в образовавшуюся брешь, а парочка молодых людей направилась к освещенному прожектером заветному строению.
Так называемый ресторан, с выцветшей вывеской «Север», встретил посетителей дурманящими запахами кислой капусты, спиртного перегара и грохотом музыки, несущейся из старых, затёртых акустических колонок советского образца. Зал был набит до отказа. Он представлял собой прямоугольное помещение, пол которого покрывала мраморная плитка с десятком, уставленных бутылками и скудной закуской, столов, какие видели лет десять назад в общепитовских столовых Владивостока. За ними на железных, погнутых от постоянного использования в драках, стульях, восседал северный народ. Кто сидел прямо в куртках, ватниках, другие, приняв нужную дозу, в рубашках, а то и в майках. Женщины отсутствовали, лишь за грязным угловым столиком спала чукчанка. О принадлежности её к северной национальности безошибочно указывала расписанная вышивками на северную тему кофта, пучки чёрных, густых волос на голове и стоптанные чуни из шкуры оленя.
На вошедших сразу обратили внимание, как если бы на улицах посёлка появилась пара слонов, зал на минуту затих в удивлении, но вскоре загудел привычной кабацкой жизнью. Наталья сразу как-то сникла, прижалась к Вадиму.
– Вадик, – попросила она жалобно, – пойдём отсюда, лучше на улице Виктора подождем, здесь так мерзко! Вадим ничего не ответил. Войдя сюда и увидев столько насмешливых лиц, он уже не хотел отступать, это же равносильно тому, если на тёмной улице он встретил пару незнакомцев и бросился бежать, тем более рядом с ним находилась девушка, которая в душе наверняка будет гордиться им. Стараясь выглядеть как можно свободнее, он пренебрежительно оглядел зал и этих людей, превращающихся с каждой минутой все более в животных. Вадим знал, что люди не любят надменных взглядов и на своем веку из-за этого не раз попадал в неприятные истории, но ничего сделать с собой не мог. Из глубины зала вынырнула маленькая, проворная официантка в рыжем парике и желтом заляпанном вином переднике.
– Давайте, ребятки, я вас усажу на лучшие места, – приветливо сказала она, указывая на свободный рабочий стол, – здесь поспокойнее, но к сожалению у нас ни шампанского ни коньяка нет, да и закуска, сами видите, одно слово – север, но я что-нибудь придумаю. Меня звать Вера, здесь вообще все друг друга знают, так что располагайтесь, как дома, я скоро, – вильнув худенькой попкой, она зацокала каблучками в сторону буфета.
– Чего ты боишься, дуреха, – пытался успокоить Вадим свою подругу, – сейчас перекусим, согреемся и Витек вот-вот придет, а что до них, так на севере говорят мужчины хоть и дикие, но не подлецы, несправедливости никто не потерпит. Но в этом он кажется ошибся, не успела бойкая официантка принести им бутылку «Портвейна» и пару салатов из кальмара, как к столику пошатываясь подошел небритый бич, в телогрейке нараспашку из-под которой выглядывала заношенная тельняшка. Свирепо вращая глазами и похлопывая себя по бокам огрубевшими кистями он навис над столом, с удивлением рассматривая парочку. Сейчас он походил на дикаря, встретившего на необитаемом острове белого человека.
– Вы откуда такие голубки прилетели? – спросил он явно не подходящим к его внешности, приятным и почти трезвым голосом.
Вадим указал рукой на видневшийся в окнах залив с темным силуэтом парохода, рассвеченного стояночными огнями.
– С «Дальнегорска» мы, потащим снабжение по точкам. А что мы всем должны объяснять, кто мы такие? – заершился Вадим, на что Наталья с силой сжала его запястье.
– Да нет, пацаны, просто скучно здесь, вот каждый новенький для нас развлеченье. А как там Владивосток? Цветет сейчас наверное вовсю. Я в Провидении второй год «длинный рубль» заколачиваю, не поверите даже на билет обратно скопить не могу, все в эту бутылку, как в бездну уходит, благо еще матери на срочный вклад немного перевожу, а так бы совсем труба-дело! Вы ребят наших не пужайтесь, это они с виду такие свирепые и вообще вас никто здесь не тронет, я тут за главного...
– Да не может быть, – оборвал его голос, незаметно подошедшего Витька, – а я то думаю, – усмехнулся Кашалот, – кто это моим друзьям лапшу на уши вешает, а это оказывается Филин. Познакомьтесь, ребята, это дядя Филя, завсегдатай местных забегаловок и мой вечный должник.
– Ты это при пацанах не баклань, – сурово сдвинув брови, приподнялся со стула Филин, – то наши дела, сами разберемся. А вам, ребята, мой совет не якшайтесь с этим прохвостом, не то влипнете в дурную историю, – и он, опустив голову, медленно побрел к своему столику.
– Во дает Филин, от пьянок все мозги растерял, на родину уехать не может, так видно и сгинет в этом краю, – сказал Кашалот, – ну а я, кажется, дела свои порешал, сейчас давайте отставим портвейн, а врежем по коньячку и на судно, а то эта публика только пока не набрались тихие, а перепьются – держись!
– Наташа, – он обернулся к девушке, – мы тебя с Вадиком оставим на минуту, ты тут сама похозяйничай. Мне по старой дружбе подбросили икорочки, болгарские томаты, бекон, – Кашалот извлек из огромной «трехярусной» сумки деликатесы. Затем подхватив Вадима под локоть потащил в фойе. Там они прошли в мрачный, загаженный туалет.
– Смотри, но только не ори, – Кашалот со скрипом расстегнул зиппер бокового кармана на сумке. Вадим не поверил своим глазам, там, в глубине потайного кармана навалом были напиханы золотые браслеты, серьги, кольца, часы...
– Кашалот, ты сдурел, это же из наших ящиков?
– Ну а откуда же еще им взяться, ведь такие вещицы на Провиденских сопках не валяются. Он достал небольшое женское колечко и начал его рассматривать в свете тусклой лампочки. – Видишь, как блестят камешки, за одно такое год можно жить припеваючи.
– А как же пломбы? – не успокаивался Вадим, – ведь тетка на причале все проверила, от такой подделку не скроешь и вообще когда ты успел? А-а, – вспомнил Вадим, – это что за те несколько минут пока второй ворковал с Натахой, а я находился в рубке?
– Догадливый ты студент, – Витек с укором и сожалением посмотрел на ошалелого юнца.
– Ладно, не мучайся, открою секрет, но только во имя нашей дружбы. У меня здесь в пенале есть набор кернышек, отверток и прочего барахла для производства ювелирных слесарных работ. И надо-то всего вытащить маленькие шпонки, но без навыка не обойдешься. Эти лохи миллионы перевозят, а все в ящиках сорокового года. Крышки на тех сейфах имеют внешние шарниры и расклепать их дело двух минут. Затем я так аккуратно избавляюсь от шпилек, с обратной стороны открываю крышку, беру что мне надо и все ставлю затем на свое место. В результате замок и пломбы целехоньки, а я со своими честно заработанными удаляюсь, если конечно внимательно присмотреться, можно увидеть царапины, но кому это надо в нашей стране. И все это как ты сам заметил за очень короткий промежуток времени, если хочешь и тебя таким штучкам научу.
– Не надо, я на штурмана учусь, мне одной профессии хватит по жизни.
– Ой, не загадывай, Вадим, ты посмотри на своего капитана и ты хочешь себе и своим детям такого отца? Меня этому ремеслу обучил один дядя, я ему за то через своих паспорт сделал. Дядя сам понимаешь «беглый» и сейчас наверняка опять в тех же местах, но доброе дело успел сделать. Вот так мой мальчик, – он небрежно бросил кольцо в кучу золотых вещей и задернул замок. – Короче, здесь добра штук на сто, половина твоя, помогу сплавить через барыг во Владивостоке.
– За что это мне? – ошалело взглянул на него перепуганный Вадим. – мне ворованного не надо, к тому же мы крепко подведем наших судовых. Думаю все это надо вернуть хозяевам.
– Вернуть! – захохотал Кашалот, да ты на самом деле полоумный, как же ты себе все это представляешь? И покажи мне этого хозяина? Скажи пошутил, а то обижусь и не дрейфь, судовые выкрутятся, ведь все сдано чисто, пусть сыщики копают аж до отправителя. Но собственно говоря у меня к тебе дело поважнее, – вымолвил он. – затем почесал бороду и задумался, – Наталья мне твоя приглянулась, – вымолвил он, – ну на что она тебе? Не пара вы! Ты еще цыпленок, гулять начнешь и что ты ей вообще в жизни можешь дать кроме разочарований. Я ведь вижу, не любишь ты ее. Для Наташи нужен именно я, знающий жизнь, с деньгами. Вадим, ты представить себе не можешь, как все надоело, эти скитания, вечное одиночество. Просто скажи ей все, дальше наши пути расходятся, у меня есть другая, а с тобой я гулял так от скуки. От таких слов любая женщина убежит.
– Ты че, Кашалот, решил, что я совсем конченный, чтобы девчонками торговать, а ты ее спросил ты-то ей нужен? – Вадим по-ребячески сжал кулаки, но Кашалот засмеялся и обхватил парня руками так, что у того затрещали позвонки.
– Ладно, шутка, успокойся, но половина все равно твоя, иначе мне нельзя тебя отпускать живым, но ты был в деле, хотя может и не знал этого и к тому же все про меня знаешь. Над моим предложением все же подумай, ты еще сотню таких найдешь, а мне уже не гоже по дискотекам шляться, – и он по-дружески похлопал курсанта по плечу.
– Ладно идем, а то Натаху наша братва глазами засношает!
Они вернулись в зал, который теперь действительно выглядел не таким уж мирным, как десять минут назад. Наталья, сжавшись сидела озираясь по сторонам, как загнанный зверек. Увидев Вадима и Виктора, она взмолилась.
– Боже, ребята, не могу больше здесь находиться, вон наш знакомый Филин уже разборки с докерами начал, заберите меня отсюда.
Витек сгреб все, что стояло на столе в свою необъятную сумку и компания быстрым шагом направилась к выходу.
Несмотря на поздний час, блеклый северный день не уступал место ночи, а матово-желтое солнце, едва закатившись за горизонт, готовилось через пару часов опять приподняться, но уже со стороны спокойно дышащего Тихого Океана.
Вадим с Натальей следовали за своим новым другом по темным улицам городка. Кашалот ориентировался в хаотично застроенных улицах, как зверь в родном лесу.
– Пройдем коротким путем через базу, – на ходу пояснял Кашалот, – заберу свою «огненную водичку» для наших братьев меньших. Чукчи шибко ее уважают, я с тобой, Вадим, уже говорил об этом, заодно минуем главную проходную. Здешние охранники – волки настоящие, все только с лагерных вышек слезли, отправили на пенсию за злодеяния, теперь порт превратили в зону. Без взятки и блата с ними можно иметь большие неприятности.
С трудом протиснувшись через небольшую дыру в сетке забора и перейдя рельсы, они вышли к небольшому одноэтажному домику в два окна, рядом располагался переезд и шлагбаум.
– Эй, Валентина, – Витек легко постучал в окно, – это я Кашалот, за товаром прибыл.
В окно выглянуло настороженное круглое лицо женщины, затем показался и весь ее крупный стан, с шалью на плечах. Она протиснулась в открывшуюся дверь, волоча за собой тяжелый геологический рюкзак.
– Забирай поскорей свое добро, неровен час начальство нагрянет, – сказала она, – не дай бог, что заподозрит. Текут эти твои бутылки, вся хата сивухой провонялась.
– Расслабься, Валюха, я ведь тебе кое-что оставил, вот и откупишься от своего хряка, если у него нос зачешется. Слыхал он большой любитель горлышко промочить. Тебе, как обещал, через пару месяцев привезу колониальных товаров, наверняка опять с американцами в море состыкуемся. Ты меня знаешь, киска, я в долгу не привык оставаться.
Валентина молча махнула рукой и захлопнула дверь своей крепости.
– Суровая баба, но надежная, – поднял вверх палец Кашалот, – знает зараза, что мы в море на амбру любое барахло выменять можем, а она пуляет его здешним стилягам. Но вот за это, – Витек встряхнул рюкзак, как бы пробуя его на вес, чукчи тебе после принятия и песца и котика даже шкуру белого медведя как-то предлагали. Так что за науку, студент, с тебя еще и причитается, – он легко вскинул загремевший стеклом рюкзак на плечо, Вадиму передал сумку.
– Кашалот, – шепнул Вадим, подойдя вплотную к китобою, ведь у тебя в сумке целое состояние, хоть сейчас езжай в любой город и живи спокойно, ни в чем себе не отказывая. Зачем тебе все эти заморочки с обменами, китобойным промыслом?
– Наверное романтика, старик, ну и конечно же азарт, – расцвел в улыбке Кашалот, – да и на кого я буду тратить все эти деньги, ведь я один на всем белом свете. Отец еще двадцать лет тому назад на китобойной базе «Советская Россия» погиб, слыхал наверное про такую? Упал в котел с кипящим китовым жиром, страшная смерть, мать через два года поспешила за ним в лучший мир. Вот разве что украду у тебя дивчину – все брошу к ее ногам. Он тоскливо посмотрел на девушку, которая не о чем не догадываясь, задумчиво смотрела на темные воды залива, вся ушедшая в понятные только ей женские дела. Легкий ветерок развевал ее пышные волосы и блестящую шифоновую юбку. Она повернулась к разговаривающим мужчинам.
– Вадим, кого ждем? Поехали уже на судно, я так устала от этого берега. Кашалот, хватит, наверное на сегодня приключений, я хочу в свою каюту, хочу спать, – она это произнесла так по-домашнему спокойно, что всем сразу захотелось побыстрее добраться до теплой кровати. Как эхо на ее слова в порту тревожно подал сигнал последний рейдовый катер.
У трапа прибывших встречал сам капитан Булатов, трезвый и злой, как человек после длительного запоя. Зорко всматривается капитан в лица прибывших, будто выискивает виновников своих страданий. Но на это у Булатова появились и другие причины: с берега сообщили о недостаче по описи в двух ящиках «Ювелирторга». И хотя к судну пока претензий не предъявили, капитан нутром чувствовал, что это не на долго. Он конечно видел, что многие моряки прибыли явно навеселе, но и к этому он не особенно придирался, когда дело не касалось работы. Подвыпившие пытались изобразить непринужденно трезвое лицо и легкую походку, отчего еще яснее становилось, что идут они на «автопилоте». Боцмана Святкина тащили почти волоком. Он не только не вставил зубы, но добавил к своему лицу огромный лиловый синяк под правым глазом, отчего оба и так не больших мышиных глаза превратились в узкие смотровые щелки. Он что-то мычал и грозно потрясал большим волосатым кулаком уснувшему городку.
– Старпом! – окликнул вахтенного Булатов, – чтобы этот красавец к шести утра был, как стеклышко! И всех остальных это касается, – он оглядел окружившую его команду, – с завтрашнего дня - «сухой закон»! Начинаем работу – это дело очень ответственное и не безопасное. Многие из вас еще не знают, что такое выгрузка на необорудованный берег, так знайте, это равносильно высадке десанта в фронтовых условиях, каждую минуту может случиться непоправимое. Вас ждут дома матери и жены, сработаем хорошо и быстро, будут в кармане деньги – тогда отдыхайте, веселитесь. Да, еще чтобы не забыть, следует ограничить контакт с местными жителями. Старые моряки знают, что такое северный человек, когда выпьет, вот они вам и объяснят. Замеченные будут строго наказаны. Ну все, с восходом снимаемся, команде отдыхать!
– Нет, ты посмотри, Вадим, первый раз вижу кэпа трезвым, – прошептал Витек, – и совсем другой человек, ну просто морской волк, загляденье. Правда чую, брат, здесь что-то не так, надо быть начеку.
Ровно в шесть утра заскрежетали якорные цепи, брашпиль напрягся и пятитонный якорь вышел из воды. Задрожал корпус судна от запущенного главного двигателя, из закопченной трубы вылетело несколько снопов черного дыма и «Дальнегорск», сделав циркуляцию, медленно набирая ход, вышел из бухты, взяв курс на Север.
На пароходе установилась обычная судовая жизнь. Моряки сделались по-деловому немногословными, их лица расправились, глаза сияли жизненным блеском и будто не состоялось для многих из них тех пьяных ночей в далеком незнакомом портовом городке. А через двое суток пароход уже покачивался на открытом рейде Чукотского поселка Нунямо.
Вадим выглянул в иллюминатор. Был полный штиль и океан, словно покрытый слоем масла, поблескивал до самого горизонта, накатывая едва заметную зыбь. Королев только пару часов назад сменившийся с вахты проснулся, сам не зная отчего. Потом понял – тишина, двигатели молчали, только слышался крик чаек, особенно их много роилось над стройным китобойцем, лежащем в дрейфе в полумиле от «Дальнегорска». В каюту вместе с морским воздухом проникал сладковато-зловонный запах гниющего белка. Этот тошнотворный дух видимо почуял и Кашалот. Он, как гиена, соскочил с койки и втиснул голову в иллюминатор.
– Мой красавец, ждут мужики, – указал он на китобоец, – Вон и китенка приволокли, видишь подвис, накачали, как шар, чтобы не утонул, а пахнет-то как, прелесть!
– Ты что это серьезно? – поморщился Вадим, – в гальюне и то не так разит, даже когда Святкин с похмелья нужду справляет.
– Нет, старик, ты просто не понимаешь, это пахнет океан, у него разные запахи, – Витек зажмурил глаза, – это как французские духи для женщины, теребит всю душу, а чукчи совсем, как собаки от этого духа с ума сходят, аж воют! Гляди уже собрались на берегу. Это они не вас встречают, ждут своего кита. Сейчас буксировать на берег будут, но без вашей техники его на сушу не вытянешь, так что пусть пока исполняют ритуальные танцы, а я помчался на мост, свяжусь на коротке со своим командиром, обрадую.
Через несколько минут, пока Вадим одевался и приводил себя в порядок, в каюту влетел возбужденный Витек.
– Ну все, сейчас за мной подошлют вельбот, встретимся на берегу, мы еще сутки простоим, покажу тебе тундру, то, что отсюда не увидишь никогда. Просись в береговую бригаду грузчиков, да, и как я тебе обещал – твои пятьдесят процентов в рундуке и литр спирта, поменяешь у чукчей на песца для Натахи, а побрякушки и часики припрячь подальше от греха, во Владике разберемся, я тебя там сам найду. Адреса не оставлю, все по той же причине, – и он подхватив свой рюкзак и сумку выскочил на палубу.
Странный все же этот парень Кашалот, – подумал Вадим, – вроде и не вор, а тащит какие-то левые дела, а как увидел свой китобоец, ну прямо, как мальчишка, все готов бросить!
По принудительной трансляции второй помощник объявил о начале грузовых операций. Всю команду, включая командиров и даже судового врача разбили по бригадам. На «Северянки» назначили командиров: старпома Хлопкова Михаила, на вторую – третьего помощника, юркого черноглазого Сейфулина Карима, двадцати пяти лет, известного на судне «стукача».
Хлопков был чуть старше Горина, но благодаря Одесской «вышке» и своим умением влазить в человеческую душу, сумел за три года работы, стать чифом. Он слыл на судне отшельником, после вахты запирался в своей каюте и чем он там занимался оставалось только догадываться. И вообще к Дальнему востоку он относился с открытым пренебрежением, за это экипаж его попросту не любил. В его выражениях частенько проскакивали обидные «дерибасовские» словечки к живущим здесь людям и потому на берегу он старался исчезать от всех с глаз долой, без риска нарваться на крепкий хмельной кулак. И когда он предложил Вадиму работать с ним помощником на самоходке, это стало величайшей загадкой для матроса. Но для старпома никакой загадки не возникло, он как любой одессит почуял, что от этого парня тянет деньгами, да и других кандидатур у него просто не привелось. Вадиму однако внимание чифа польстило и он сразу же согласился.
Матросы начали поглядывать на паренька с сожалением, но что еще надо молодому курсанту! Или копошиться в пыльном трюме или постоянно, пусть хоть и на ржавой барже, но все же судне, он может быть иногда капитаном. Да и чиф не вызывал в нем особенных отрицательных эмоций. Видиму нравилось в нем свобода, с которой он общается с портовыми властями, капитаном, легкость его полублатного разговора, а с такими людьми, как казалось пацану, легко работать.
И вот наступила торжественная минута: первая «Северянка» шлепнулась своим плоским брюхом в холодную воду Берингова моря. Заскрежетали люковые открытия «Мак-Грегора», стрелы вооружены и вывалены за борт, первые стропа с пиломатериалами, ящики с шифером, гвоздями и прочим строительным материалом, перекочевывают в легкую подпрыгивающую на волнах баржонку. Вадим принимает груз, всякий раз рискуя свалиться за борт, отстрапливает его, укладывает на деку палубы. Хлопков указывает место, куда надо положить тот или иной груз, чтобы не перевернуть это неостойчивое суденышко. В самом носу у аппарели установили огромный трактор ЧТЗ. Баржа сразу успокоилась и перестала биться на волнах... Старпом еще раз в бинокль осматривает побережье, пены прибоя не видно, значит можно спокойно отчаливать. Он запускает дизелек и пароход начинает удаляться, а берег все ближе, ближе... Легкая зыбь подгоняет суденышко в корму, берег уже хорошо вырисовывается, особенно черно-рыжие холмы, напоминающие египетские пирамиды.
– Это использованные бочки из-под солярки, бензина, – поясняет Хлопков на немой вопрос Вадима. – Порожние бочки обратно никто не забирает, вот они здесь и скопились за многие годы.
– Михаил Степанович, а вы здесь раньше бывали? – поинтересовался Вадим с уважением поглядывая на чифа.
– Да, был здесь и дальше до Зеленого Мыса, но это последняя ходка, как говорят, после рейса отбываю в Одессу, пойду работать лоцманом, там мне и место держат. Пароходство пока не отпускает, ведь на пять лет подписался, но я думаю это дело можно исправить. Кстати, Вадим, сейфы для «Ювелирторга» ты со вторым помощником сопровождал? – он мельком с усмешкой взглянул на Королева.
– Да я, – насторожился Вадим, – еще наш пассажир помогал, а что случилось!?
– Капитан радиограмму получил, пока это между нами, в двух ящиках обнаружена недостача, возбудили уголовное дело. Суммы там громадные, если найдут воров – сроки будут дай боже. Булатов в ярости, так или иначе, он отвечает за все что происходит на судне и за недостачу, сам понимаешь ящики весь переход были у него, а он не выходил все это время из «пике». Сегодня хотят устроить шмон по каютам, – Хлопков опять искоса посмотрел на матроса, нервно сжимающего поручни и продолжил, – кэп вначале набросился на армян, но узнав, что пломбы не нарушены, сделал запрос во Владивосток.
Вадим стоял ни жив ни мертв, всеми силами стараясь скрыть волнение. Слава богу, что он перенес все свое золотишко в каюту к Наталье, у нее искать не будут, так решил он, лишь бы девчонка не сунула свой любопытный носик в его сумку. Ей сказал, что это то самое заработанное спиртное, ну и ясное дело из своих стукачей кто-нибудь да пронюхает, ведь все каюты открываются одним ключом так называемым «мастером». «Вот вляпался! – думал Вадим, – всех подставил и кэпа и второго, а поди признайся сейчас, все, труба-дело! Пойдешь по статье, как миленький, а Кашалот мужик тертый, возьмет и откажется от всего. Нет, все же надо избавиться от этой дряни, она мне всю жизнь загубит». – Вадим посмотрел на старпома, который спокойно перекладывал штурвал, несущейся к берегу «Северянки». – Неужели одессит что-то знает или догадывается, а мне знак подает? – Вадим прижался лбом к холодному ветровому стеклу. Берег приближался неотвратимо быстро, на холмах, покрытых редкой зеленой порослью вырисовывались почерневшие домики чукчей, построенных на русский лад. По песчаному берегу бродили люди – это и были местные жители, ожидавшие подхода баржи. Нет, они не ждали ни шифера, ни гвоздей, им нужен был только спирт и трактор, чтобы вытащить на берег пятиметрового, раздувшегося и разносившего вокруг себя нестерпимо-зловонный запах, синего кита.
Днище баржи заскрежетало о песчаный грунт, старпом отдал кормовой якорь, чтобы суденышко не развернулось лагом, а затем подождав очередную волну и дав полный вперед и баржа выскочила на полкорпуса на берег. Чукчи с радостными воплями кинулись к барже. Они что-то кричали жестикулировали, будто могли чем-то помочь. Одежда на них сочетала в себе национальные платья из оленьих шкур, расшитые фигурками моржей и оленей с русскими кирзовыми сапогами и прожженными ватниками. Кит покачивался на волнах возле берега. Какой-то босой, чумазый малец с плоским лицом и смеющимися глазами, ловко накинул стальное лассо на блестящий острыми треугольными пиками, хвост кита, а другой конец закрепил на буксирный гак, сошедшего с аппарели на рыхлый берег, трактора. Тот рявкнул всей своей мощью, дунул в небо струей черного дыма и медленно пополз по дороге, ведущей к поселку. Ликованью местных жителей не было конца, казалось они все собрались здесь, чтобы в числе первых разделить великую трапезу. Мужчины постарше прикатили несколько огромных использованных покрышек, очевидно от трактора «Беларусь» и подожгли их. В небо повалили клубы едкого дыма, заслоняя едва поднявшееся над горизонтом белое холодное солнце. Лоснящаяся туша кита поползла вслед за трактором, оставляя на песке широкий влажный след, как оставляет за собой кильватер, прошедший в море корабль. Несколько подростков оседлали тушу, в их руках мелькали короткие ножи. Пацаны на ходу вырывали из тела кита самые лакомые кусочки из-под плавников и, спрыгнув на песок и нанизав их на стальные прутья от арматуры, мчались к чадящим кострам, где их поджидали старухи и молодые чукчанки, глядя жадными, голодными глазами на стекающий в огонь китовый жир. Старухи облизывали беззубые рты, но к пище не притронулись, пока не насытились молодые, здесь царствовал закон тундры, силы и молодости. Оленеводы постарше стояли вокруг, оперевшись на неразлучные карабины и винчестеры, потягивая длинные трубки и тихо переговариваясь. Из частично изуродованной туши сочилась темная жижа, она вытекала из разрезов, а также из пасти. Живот кита постепенно обвис, как у только родившей оленихи, кожа потускнела и одрябла, как у древней старухи. Огромные рыжие собаки с короткими ушами, зарывшись в песок, тихо повизгивали, глядя на пиршество своих хозяев. Они знали, что их допустят до мяса, лишь когда насытится человек. Псам отдадут часть требухи, остальное потащат дальше в небольшой зверосовхоз с клетками на высоких сваях. Блестящие юркие норки с нетерпением ждут свои порции и мечутся по клеткам, переливаясь на солнце блестящей, искрящейся шерсткой. А собаки уже не выдерживают, скалят острые желтые клыки. Они, способные перегрызть горло не только белому полярному волку, но и спокойно завалить себе на ужин отбившегося от стада старого оленя, не смеют без команды подойти к добыче, ведь черные палки в руках охотников куда сильнее даже самых мощных хищников Арктики – белых медведей.
Неожиданно раздались выстрелы, они становились все чаще и беспорядочнее.
– Все, началось, – с горечью выдохнул старпом, помогая грузчикам крепить буксир к волокушам, наполненных грузом. – Кто-то успел уже напоить их, теперь надо бога молить, чтобы не перестреляли друг друга или не устроили пожар.
«Кашалот!» – мелькнуло в голове у Вадима. Действительно в толпе беснующихся чукчей, он увидел веселое бородатое лицо Витька. Тот помахал Вадиму рукой и в окружении нескольких оленеводов поспешил к поселку. За спиной его покачивался знакомый Вадиму зеленый рюкзак.
Выгрузка шла быстро до тех пор, пока не задул свежий северо-восточный ветер. С океана покатила крупная зыбь, берег окаймила белая полоса прибоя. Две «Северянки», отшвартованные по бортам «Дальнегорска» стальными концами, шлепались плоскими днищами, отыгрываясь на крутой волне.
Неожиданный перекур каждый использовал по-своему: кто завалился на койку и вытянув в блаженстве натруженное от непривычной работы тело, предавался сонным видениям, другие в столовой команды резались в домино, потягивая из железных кружек, дурманящий чай. Вадим, скинув робу, проскользнул в каюту к своей подружке. Та радостно кинулась ему на шею, как только за ним закрылась дверь, но он, отстранив девушку, серьезно посмотрел ей в глаза и спросил.
– Наташа, где моя сумка? – Вадим окинул взглядом, чистенькую, ставшую уже родной каюту.
– Не беспокойся, – она там, в рундуке под койкой, – и зачем ты связался с этим спиртным? Денег особых не сделаешь, а неприятности нажить можешь. С утра капитан со стармехом ходили по каютам, злые, как черти, что-то искали и говорят нашли, но что? А ко мне заглянули и ушли, так что поосторожнее с этим зельем, видно кто-то пронюхал и заложил, как пить дать наш третий помощник по связям с общественностью.
«Какой спирт! – с досадой подумал Вадим, – знала бы ты, детка, что там в сумке! Ему вдруг захотелось прямо сейчас выбросить ненавистную сумку за борт, но что-то сдерживало, нашептывало: потерпи, успокойся, а дома у тебя будет все! Хочешь учись, хочешь езжай к морю, на юг, отдыхай, покупай машину, квартиру... Вадим глянул в иллюминатор, было еще светло, нет рано, сумка сразу не утонет, ее выловят эти прохвосты чукчи, вон их сколько шныряет вокруг судна на быстроходных узких байдарах, обтянутых моржовой кожей и с подвесными «Ямахами» за бортом на корме. Надо ждать ночи, сунуть в сумку гантелю и... тот же голос внутри опять тихо прошептал: не торопись, выкинуть всегда успеешь, вдруг прибоем на берег выкинет? – Да, действительно, надо повременить, сюда с обыском не придут, а у меня все чисто, а все ли? Наталья сказала что-то нашли, но это видимо очередной капитанский блеф.
И уже довольный тем, что ему не пришлось расстаться с золотом, Вадим с облегчением вытянул ноги, положив их на старенькое железное кресло, невесть откуда попавшее в эту каюту. Он обнял девушку за плечи.
– Вот так-то лучше, – прошептала она прижимаясь к нему, – почему у мужчин всегда какие-то дела на первом месте? Ее горячее дыхание обожгло Вадиму щеку и шею, в теле растекалась блаженная истома, он с силой сжал девушку, но та лишь еще больше обмякла в его объятиях. На мгновение все позабылось и золото и Кашалот и где они находятся, на краю земли – всё это так жалко и ничтожно по сравнению с бархатной кожей и горячими губами!
Капитан Булатов сидел в своей просторной каюте за широким столом из орехового дерева.  Он курил «Беломор» и, не моргая, смотрел на маленькое золотое колечко, увенчанное платиновыми розочками с изумрудными и бриллиантовыми глазками внутри. Он прикидывал, сколько оно может стоить, но так и не придумал, потому, как за всю свою капитанскую жизнь он ни разу не мог бы себе позволить купить такой подарок жене. Кто же такие носит?  Косые лучи солнца, попадая на грани алмазов и све-ркнув в глазах, отражались бликами на перламутровом стекле настольной лампы, рассыпались звёздочками на полированных переборках. Это колечко Василий Иванович нашёл сегодня утром во время обхода судна на нижней палубе, где жили матросы и мотористы. Он быстро, украдкой сунул находку в карман кителя, благо ни «дед», ни сопровождающий их второй помощник не заметили этого. Было ясно, что вор на судне и недостающее золото где-то здесь. Но только теперь ему, пришедшему в себя от спиртного угара, стало неясно, почему такой ценный груз отправили на судне, ведь есть авиация? Это-то и настораживало. Был ведь ещё пассажир с китобойца, а вдруг это он, чересчур уж шустрый парень! Но как он мог взять это не повредив пломб и когда? И тут ему пришло на память старое воспоминание, когда ещё будучи матросом-артельщиком, он сам вот также снимал двери опечатанных кладовых при выгрузке в Мадрасе. Стоянка выдалась длительной, в городе сухой закон, а тот прежний капитан изнемогал без алкоголя и сигарет, вот Василия и научили бывалые моряки, как снимаются двери с навесов, не открывая замков и не срывая таможенных пломб. Но там была уйма времени и добро мастера, а здесь? Что же делать? Если сейчас объявить об этом, вор обязательно избавится от ненужного балласта, а если золото уже на китобойце? Там у них свои законы, его торгаша и слушать не станут, но для верности надо связаться с капитаном китобойца и дать радиограмму в Провидение, чтобы ещё раз проверили тщательно сейфы на предмет вскрытия. Здесь на судне пусть течёт всё своим чередом, а драгоценности всё одно где-нибудь всплывут и на этом колечке  должны остаться отпечатки пальцев. – Булатов взял кольцо пинцетом, положил в целофановый пакетик и запер в встроенный в переборку сейф.
К утру ветер стих, зыбь слегка улеглась и выгрузка возобновилась. Китобоец все ещё стоял на рейде посёлка Нуняме в кабельтове от «Дальнегорска». Вадим под утро переговорил по УКВ с Кашалотом о встрече на берегу. Штурмана сейчас стояли вахту в одиночку, капитан замещал старпома и Горин даже приятно удивился, увидев в три часа ночи, поднявшегося на мост матроса. Услыхав, что тот договаривается о встрече, он предупредил курсант.
– Ты, парень, на берегу смотри в оба, этот твой друг, Кашалот уже ПОЛ поселка споил, не вздумай ничего менять, потому, как через час уже весь пароход будет знать о твоих делах, а тебе ведь ещё учиться и учиться.. – он примолк, вглядываясь в берег с одинокими глазками маяков.
– Все будет путём, – непринуждённо ответил Вадим, что я враг себе, Витёк обещал тундру показать, старое стойбище, захоронения. Может, ягоды да грибов привезу – всё разнообразие в питании. – Он пожелал спокойной вахты и, бесшумно проскочив мимо капитанской каюты, спустился на главную палубу.
Королёв на берег ехал «пустой». Сходя с трапа, он демонстративно распахнул штормовку, мол  вот он я, весь перед вами. Хотя конечно же пару бутылок он мог и припрятать в объёмных голенищах сапог, арендованных у боцмана на обещание привезти с берега голубики или грибов, растущих здесь в дикой обильности. Впереди у Вадима была уйма времени, смена начиналась только через восемь часов и ехал он сейчас на «Северянке» пассажиром. Первым выскочив из баржи прямо в воду, Вадим озираясь в поисках приятеля, зашагал в сторону посёлка. Кашалот мелькнул среди толпы чукчей, они шли за ним по пятам, покачиваясь и распевая унылые, как вой вьюги, песни. Витёк им что-то объяснял, отбиваясь от надоедливых руками. За спиной, оттягивая плечи, раскачивался знакомый рюкзак. Видно он-то, как магнит, притягивал подвыпивших людей, готовых казалось, сделать всё что угодно за глоток дьявольской жидкости. «И зачем ему столько денег» – мелькнуло в голове у Вадима, – ну десять, двадцать, сто тысяч..., а дальше что? Ведь наверняка когда-нибудь попадётся и всё пойдёт прахом, или он без этой суеты уже и жить не может. Вот, бродяга, а ещё о  какой-то семье, спокойной жизни говорит, да он через месяц из дома сбежит и ничего кроме страданий и лишений ни Наталье ни кому-либо другому не даст. А Натали девка не простая, на перспективу смотрит, что ей минутная радость, весёлая жизнь на полгода, ей нужна стабильность, хороший дом, муж с положением в обществе – тут он не удержался от смеха над своими мыслями. – Она поставила на курсанта, а его завтра закуют в кандалы и останется она одна со своими мечтами и не дай бог с ребёнком, начнёт выпивать... – тут он вспомни, как недавно Наталья ни с того ни с сего заговорила о малютках, что остаются без отцов. Это было так неожиданно и не к месту, что Вадим сразу не придал её словам значения, но теперь ему стало  не по себе. – Ладно, вечером приеду разберусь с ней и пора кончать романы, всё едино добром они не кончатся.
Сзади кто-то крепко хлопнул его по плечу. – Ты что уснул? – Кашалот встряхнул его, – всё мечтаешь? Кричу ему, а он бредёт, как блаженный, здесь в тундре, брат, не зевай, погибнешь.
Через пару часов Королёв уже забыл дурные мысли и с наслаждением вдыхал запахи чукотской деревни.  Пахло мятой и копчёной рыбой, пылью и собачьим духом. Они шли по грязной немощённой улочке посёлка. Русские избы, как бы перенесённые из центра России, были сложены из толстых лиственниц. В отличие от аккуратных с изразцами и отделкой ставен и окошек там, в богатых русских деревеньках, здесь всё указывало на нищету и запущение, а может просто неприятие такого навязанного цивилизацией образа жизни. Стекла в основном были повыбиты и прорехи заткнуты старым тряпьём или забиты листами ржавого железа. На гнилых, полуразвалившихся крылечках и завалинках восседали сморщенные, с седой, редкой бородёнкой старики,  курившие почерневшие трубки и молчаливо провожавшие безразличными взглядами пришельцев. Несмотря на свежий ветер с моря, рядом на земле игрались с огромными лайкАМИ и щенками бесштанные детишки. Какой-то старик, опершись своим воздушным телом на косяк, пытался поправить висевшую на одной петле дверь. Увидев приближающихся парней, он поманил их к себе иссохшей рукой.
– Давай водка! – неожиданно звонко произнёс он, – одна бутилька – нерпа, две – писец, три – дочка, – и он указал на высунувшееся из проёма дверей, круглое, весьма симпатичное личико с большими раскосыми глазами и чёрной чёлкой, окаймлённой цветными бусами. На вид ей казалось лет двенадцать, тринадцать.
– Ну ты, дед, даёшь! – усмехнулся Витёк, да за три пузыря спирта я всех красавиц с твоего стойбища скуплю, только  не нужны они нам, у вас своих молодцов на это добро достаточно, да и заразные через одну, а песца давай.
Они зашли в дом, пропахший плесенью и гнилью. Присмотревшись, Вадим увидел в темноте на оленьих облезших шкурах двух малюток. Они копошились и тихо повизгивали, ну прямо, как слепые котята. Посреди, прямо на полу, был разведён небольшой очаг, угли слегка тлели, но запаха дыма не чувствовалось.
Старик порылся в куче тряпья в углу жилица и вытащил две большие песцовые шкуры. Даже здесь в полумраке они поблескивали и переливались на изгибах. Их белизна казалась ещё ярче в этом тёмном, прокопченном доме.
– Ну, что, берём, студент! – Кашалот встряхнул обе шкурки и затем бережно провёл внешней стороной ладони по искрящейся голубоватой шерсти. – На, старый, две бутылки и радуйся. Ты, кажется мне ещё с прошлого года долг не вернул?
– Я брать не буду, – Вадим дёрнул приятеля за рукав телогрейки, – у нас на судне «полундра», говорят, пришла радиограмма из Провидения, обнаружена недостача.
– Знаю, знаю, – ухмыльнулся Кашалот и не мигая уставился на Вадима, кэп мне сегодня доложил. У нас ведь на китобойце друг от друга секретов нет, стукачи там не задерживаются, враз окажешься за бортом. Значит, Булатов на меня грешит, проспался наконец. Ну за меня будь спокоен, я со своими договорюсь. Завтра пойдем в порт за снабжением, оформляться не будем и я с рейда всё это доставлю куда положено. Сам смотри, нигде не проколись и не вздумай ни с кем советоваться, особенно с бабами, тогда придёшь во Владик миллионером, на всю жизнь хватит. Только никому ни слова, ни добрым, ни злым дядям! А теперь айда на старое стойбище, это недалеко, час ходьбы отсюда. Кашалот аккуратно уложил шкурки в рюкзак, потрепал старика за костлявое плечо, на выходе не забыл ущипнуть перегородившую им путь девушку.
– Некогда нам, Соня, понимаешь, – он погладил девушку по гладко прилизанной головке. Та надула детские губки и отвернулась. На улице Вадим спросил Кашалота.
– А откуда ты  знаешь её имя?
– Да не знаю я их никого, называю как мне нравится. Кого Соня, другую Мусей, а мужиков Ваней или Сашей, они и откликаются. А доверчивые какие! Иной раз даже обида берёт, когда ихнего брата какой-нибудь буржуй с Аляски до нитки раздевает. Здесь вроде и граница, но погляди сколько у них американских винчестеров. Но те хитрющие лисы, с винтовкой  даёт только пачку патронов, а каждая следующая уже стоит в два-три раза дороже, но это лучше чем наши карабины, здесь будешь за каждую гильзу отчитываться. Сейчас сам увидишь, почти новые наши карабины хоронят в так называемых гробницах вместе с умершими охотниками. Но это прошлое поколение, настоящие признают только американские, многозарядные, скорострельные. Единственное ещё наш спирт составляет конкуренцию.
Двое парней свернули за дом и пошли вдоль холма. Под ногами стелился мягкий, ярко-зеленый мох, усыпанный мелкими разноцветными цветами. Идти было легко, мохнатый ковёр тундры, будто сотканный вручную, как зелёная волна тропического океана, расстилался во всю ширь и уходил за горизонт, незаметно сливаясь с бирюзовым небом. Становилось жарко, всё глуше доносился шум прибоя. Поднявшись на вершину холма, решили передохнуть, повалившись на принявший их в свои объятия, созданное природой, идеально чистое ложе. Стояла безмолвная тишина, лишь стрекотали кузнечики, да гудели, зависнув на одном месте крупные стрекозы. В двух шагах от Вадима вспорхнула ярко-синяя птаха и, запищав, перелетела на несколько метров, оглядываясь на непрошеных гостей.
– Отвлекает от гнезда, – на правах аборигена пояснил Кашалот. – А вон там на сопке видишь тёмные фигуры, похожие издали на людей, так то камни высотой до трёх метров и в три обхвата по ширине. Неизвестно кто их туда понаставил, только стоят они в определённом порядке, как те носатые головы на острове Пасхи, уставившись в небо. Там недалеко и располагается старое стойбище, а среди тех камней жили шаманы. Коммуняки согнали чукчей с тех мест, археологи долго что-то искали, но что тут найдёшь без хорошего бура, гляди, прямо под мхом – вечная мерзлота. – Витёк носком сапога сорвал верхний слой земли и постучал каблуком по обнажившейся плоти земли, которая отозвалась на это глухим, холодным стоном. – Здесь ведь и хоронят на поверхности – продолжал Кашалот, слегка запыхавшийся от быстрого шага. Из-под чёрных кудрей по обветренному лицу скользнули две тонкие ниточки пота. – Завалят камнями чтобы волки или медведи не разворотили, сверху воткнут рога любимого оленя, в гробницу кладут всё снаряжение охотника, пожрать что-нибудь на первое время, шаман покричит, потанцует, разгоняя злых духов – вот и все похороны: чукча начал свой новый, может более счастливый путь в другой жизни. Сейчас я тебе всё покажу, пошли, времени у нас в обрез. – Через полчаса они подошли к старому заброшенному стойбищу. Серые, покрытые лишайником камни действительно оказались внушительных размеров, словно расставленные  чьей-то могучей рукой, шахматные фигуры. Они занимали площадь по крайней мере с гектар, тени от этих исполинов протянулись  на несколько десятков метров  на запад, уткнувшись своими острыми концами в ряд небольших кучек из камней скальных пород. Интересно, что таких камней больше нигде не было видно. Это и было старое кладбище. Некоторые могилы были разворочены, из них поблескивали белые отполированные кости, черепа, какая-то меховая одежда. Вдалеке Вадим заметил несколько свежих надгробий, туда уже спешил Кашалот.
– Если их хоронили по старым обычаям, то наверняка в саркофагах есть и оружие и ножи, как-то мне даже золотишко попалось, – сказал Витёк, натягивая на руки перчатки.
– Ты что, собрался могилы ворошить? – поморщился Вадим, с отвращением глядя на приятеля, который уже принялся раскидывать камни.
– Не дрейфь, моряк, мёртвые, как говорится – не потеют, их души уже далеко отсюда, а добро пропадает, – с этими словами он извлек из могилы, завёрнутый в шкуру молодого оленя, карабин.
– Гляди, ещё смазка сохранилась, – Витек щёлкнул затвором и бережно погладил отполированный приклад, – а требуха у этого охотника уже вся высохла. 0ни своих видимо чем-то бальзамируют, да и бактерий здесь не бывает, так что ни гнили, ни запаха, – все стирильно. Вадим потерял дар речи от такого кощунства, но сказать ничего не мог, ему вдруг тоже стало интересно, как когда-то он впервые наблюдал за действиями паталогоанатома в морге. Сначала казалось страшно, противно смотреть, потом интерес пересилил и он уже сам попробовал вскрыть очередной труп. С тем паталогоанатомом они познакомились случайно в ресторане, он ничем не отличался от других людей, с ним за столом сидела прекрасная девушка, в кармане нашлась пачка купюр, достаточная чтобы с лихвой расплатиться и за себя и за Вадима, но только руки, с короткими толстыми пальцами, которые он постоянно прятал у себя на коленях, выдавали в нём необычного человека. И когда Вадим увидел его в мертвецкой спокойно уплетающего бутерброд, понял, что этот человек совсем из другой категории. Кашалот совершенно не походил на него, но эта его простота в обращении, как с мёртвыми, так и с живыми людьми, начинала пугать Вадима. Сейчас он стал понимать, что Кашалот  тоже ненормальный человек и с ним надо быть начеку каждую секунду.
– О, гляди и нож с чеканкой, – радостно, как ребёнок, нашедший потерянную игрушку, воскликнул Кашалот. Вадим заглянул вовнутрь могилы. Оттуда на него глядел пустыми чёрными глазницами и оскаленными остатками зубов, череп, обтянутый жёлтой кожей. Всю остальную часть маленького, словно у подростка, скелета, скрывала уже поддавшаяся тлению меховая одежда.
– Ну что, курсант, страшно? Скажешь, бога не боюсь? Нет, брат, я верующий, но удержать себя не могу, пока всё не познаю. Давай ещё колупнём парочку, мне мой командир дробовичек заказал. А тебе случайно не надо? – он засмеялся, – куда тебе, ты со своим золотишком-то не знаешь наверное куда деваться, а расстаться жалко, правильно я говорю?
Вадим знал, что это так, и что наверное это дьявол в виде Кашалота искушает его, а он не может оказать сопротивление и затягивается в его сети всё сильнее и сильнее.
– Да на кой ляд мне эти ржавые винтовки, одни заботы от них, а что насчёт золота, то клянусь, сегодня же ночью смайнаю его за борт! – он отвернулся от могилы и зашагал в сторону сереющей вдали куче, напоминающих кладку яиц древних птеродактилей. Только подойдя поближе, он с ужасом увидел перед собой гору человеческих черепов.
– Да что же это такое? Что это за обычаи такие сгребать все чере-па в одну кучу, – с негодованием воскликнул он.
– Позади себя он увидел приближающегося Витька, на плече у того, покачивался на выбитом орнаментом кожаном ремне, короткоствольный винчестер, такие Вадим раньше видел только в кино у американских ковбоев в Голливудских вестернах.
– Ну я всё, – без тени смущения выпалил Кашалот, – нашёл, что искал, эту  пушку за штуку баксов можно опрокинуть. Давай на память запечатлим наше здесь пребывание. – Кашалот расстегнул телогрейку, под которой ока-зался фотоаппарат в блестящем кожаном футляре.
– Лезь на кучу и держи винтарь, таких снимков тебе ни в одной комнате ужасов не сделают. – Он установил свой ФЭД на одном из невысоких камней, взвёл автомат и шустро забравшись на пирамиду, примостился рядом с Вадимом, расплывшись в улыбке. – Аппарат зажужжал, щелкнули створки, засветив на чувствительной плёнке, двух уже почти похожих друг на друга людей.
– А ведь ты золото не выкинешь, – сказал Кашалот, слезая с кучи и бодрым шагом направляясь  вниз, по склону к морю. Вадим задумчиво шагал сзади, но ничего не ответил.
 На пятый день выгрузки капитан получил очередную радиограмму  из Провидения. Там говорилось, что при повторном осмотре сейфов обнаружены следы вскрытия. Было дано указание – весь груз сдавать в Нуняме и сниматься в порт Провидения, там судно встретит опергруппа местной уголовки. Китобоец ещё вчера ушел туда за снабжением и сейчас там наверное кипит работа сыщиков. Булатов подвёл итог:  вчера с берега приехал глава местной администрации Айчонов, он пожаловался, что кто-то из членов экипажа спаивает его людей, выкупает за бесценок пушнину, на старом кладбище разорили две могилы, забрали оружие, украшения. Говорят видели там двух русских, но кто они?
На судне неофициально уже произвели два обыска кают и подсобок. Проверили трюмы, льяльные колодца, перелопатили машинное отделение, но ничего подозрительного найти не удалось. На берегу побывал практически весь экипаж и заподозрить кого-то нельзя, улик нет. Единственные кто последний раз видел эти злополучные ящики, были второй помощник, матрос Королев и пассажир с китобойца, их кстати вдвоём и видел третий помощник, разгуливающих по посёлку, правда потом он потерял их из виду. Ну молодой курсант на это не способен,  значит пассажир. Курсанта можно припугнуть, он должен что-то знать, жили ведь в одной каюте. У капитана немного отлегло на душе, дам радиограмму пусть хорошенько потрясут гарпунёра Кошелева, как там его кликали – Кашалота. Нет худа без добра, завтра закончим выгрузку, не придётся мотаться по всему побережью, сэкономим топливо и время,  а в порту пусть следователи разбираются. – Тут он вспомнил про колечко, лежащее в его сейфе. Что с ним-то делать, ладно, решим по ходу дела на берегу. Капитан набрал номер мостика.
– Чиф, как у тебя с отходом, всё готово? И ещё, зайдешь вечером надо поговорить о твоём помощнике, Королёве, если что на него подозрительное есть, давай прямо сейчас ко мне. А, пока ничего, ну ладно всё равно заскочи после вахты.
В каюту постучались, вошла дневальная Наталья с ведром в одной и шваброй в другой руке.
– Буфетчица приболела, попросила за себя поработать, – робко произнесла она, – если вы не возражаете, я уберусь у вас прямо сейчас, а то своей работы ещё много.
Булатов посмотрел на дневальную, на её стройные ноги, обтянутые эластичным трико, под просторной белой майкой покачивалась раскрепощенная грудь, будоража застоявшееся стариковское воображение. Чёрные густые волосы на затылке были стянуты цветной лентой, но несмотря на это, достигали чуть не до пояса. «Так вот мы кого упустили!» – мелькнуло в голове у протрезвевшего капитана. Весь пароход знает, что эта Наташка шастает к Королеву, а тот в своей каюте вёз пассажира, значит драгоценности могут быть и в каюте у дневальной! Вот старый растяпа! – Пока дневальная возилась в ванной, он открыл сейф, достал колечко из пакета и положил его в пепельницу так, чтобы Наталья не смогла его не заметить. Он хотел узнать её реакцию, увидеть испуг в глазах, если конечно она в курсе дела. Она сообщит об этом кольце своему курсанту, тот замечется, попытается перепрятать своё добро, вот тут мы его и накроем с поличными. Ещё раз покосившись на изящно согнувшуюся над шваброй фигуру дневальной, Булатов боком вышел из каюты и поднялся на мостик, напевая про себя любимую песенку «Капитан, капитан, улыбнитесь...»
– Надо же, – при этом думал он, – зашла какая-то дневальная, улыбнулась, сказала пару слов, а на душе так легко стало, будто весной в цветущий сад вошел, правду говорят: молодость – ей всё к лицу и каждый день у нее, как праздник!
Наталья уже заканчивала уборку в капитанской каюте. Влажной ветошью прошлась по книжному шкафу, полкам, письменному столу... и тут её словно кольнуло в глаза. На столе, в пепельнице, лежало, переливаясь маленькое золотое колечко, с будто бы живыми бриллиантами и изумрудами. Точно такие она уже  видела у Вадима в сумке, что он принёс пять дней назад. И вот вчера она не удержалась, женское любопытство пере-бороло. «А что тут особенного?» – успокаивала она себя, – если эта сумка хранится у неё в каюте, должна же она знать, что в ней?» – Когда она заглянула вовнутрь, то кроме двух бутылок спирта обнаружила чёрный полиэтиленовый пакет, перебинтованный широким «скотчем». Чтобы не ворошить всю находку, она осторожно сделала боковой надрез маникюрными ножничками, встряхнула пакет и к её изумлению оттуда полился золотой ручеёк, переливаясь бриллиантами, изумрудами, рубинами и платиной... Она ошалело несколько секунд смотрела на всё это, затем заперла дверь каюты: и вовремя. Кто-то постучался, она услышала голос старпома.
– Гринчук, у вас Королева нет, нигде его найти не могу, скоро на вахту?
С тех пор, как Вадим начал работать на барже с Хлопковым, тот как бы невзначай, стал наведываться к дневальной, якобы ища матроса. Его ястребиный нос безошибочно подсказывал, что пропавшее золото где-то здесь, недалеко, надо ещё раз убедиться, найти повод и осмотреть каюту дневальной. Ему не было никакого интереса возвращать золото хозяину. В крайнем случае можно было шантажировать этих птенцов и они молчали бы, как рыбы. Когда имелась возможность зайти в каюту дневальной, он не спеша присаживался на диванчик, расспрашивал Наталью по пустякам, не переставая шарить глазами по углам каюты, затем переключаясь на аппетитные формы девушки, пытаясь заметить хоть тень смущения или страха. Нет, она ничего не знала. Значит надо врасплох блефовать с Королёвым, если он в курсе, наверняка расколется и сделать это надо побыстрее, пока им не занялись капитан и следователи.
– Я переодеваюсь, а Королева здесь нету, Наталья инстинктивно прикрыла рассыпавшееся золото телом и лихорадочно начала запихивать часы, кольца, браслеты в образовавшееся отверстие. Ее руки дрожали, и тут ей на глаза попался маленький перстенёк с зелёным глазком изумруда и белой россыпью бриллиантов. Наталья примерила его на безымянный палец левой руки. Колечко, как по маслу легло к основанию маленького пухлого пальчика. Сколько лет она мечтала о таком украшении! Ещё до рейса она зашла в ювелирный магазин на Океанском проспекте и с за-вистью поглядывала, как престарелые дамы примеряют на свои сухие, как у цапель, пальцы, огромные кольца, стоимостью с хороший автомобиль. Но блеск бриллиантов в платиновых оправах лишь подчёркивали дряблость их щёк и, не поддающиеся ни каким косметическим утяжкам и хитростям, крупные, глубокие морщины на лоснящихся от кремов шеях и плечах. И тут только она встрепенулась. – А откуда же всё это у Вадима в сумке?  Ну конечно, это Кашалот украл и отдал пацану на хранение, то-то ходит парень сам не свой. Ох и дурачок ты, Вадик! Может, выкинуть прямо сейчас  всё в иллюминатор, но её взгляд упал на приглянувшееся ей кольцо. Нет, может это её будущее, деньги сделают своё дело, у них с Вадимом будет всё и не надо будет махать тряпкой в каютах старых извращенцев. И здесь её осенила идея, которая может прийти в голову только женщине. Пока буфетчица болеет, она ещё дня три будет делать уборку у капитана. Этого времени хватит чтобы спрятать пакет где-нибудь в капитанской каюте, уж там-то точно никто искать не будет. Самое лучшее место в шкафу, за книгами, последний раз там было столько пыли, что говорило – Булатов давно не интересуется его содержимым, а на ПУТИ во Владивосток его любимым местом опять станет бар, забитый водкой и коньяком. После Провидения пакет заберу обратно, а Вадиму скажу, что всё выбросила за борт, пусть успокоится. А Кашалот, сволочь, мальчишку подставил, сам всё меня глазами раздевает. Что за мужики? У самого на берегу баб – пруд пруди, нет, надо новую, чужую. Но ничего, не обеднеет, – Наталья надела куртку, спрятала пакет за подол платья, осторожно вышла в коридор. Там она открыла маленькую дверь своей кандейки, где хранились её нехитрые рабочие инструменты: швабра, веники, порошки... Завернула пакет в ветошь и запихнула его между переборкой и рундуком. – Вот  теперь пускай ищут – думала она, но сейчас планы её изменились. Капитанская каюта на судне неприкосновенна даже для властей! Вот туда-то она и спрячет золото!
Весть о том, что  весь груз останется в Нунямо и затем судно снимается в Провидение, подхлестнуло моряков и на восьмой день выгрузки последний строп с консервами, тушенкой, сгущёнкой благополучно достиг берега и их с радостью поглотили полуразвалившиеся, но с хорошей охраной склады посёлка. Баржи и технику подняли на борт, закрепили по-походному и «Дадьнегорск», дав длинный протяжный гудок, взял курс на юг.
Наталья в тот же вечер сообщила Вадиму о неожиданной находке. Тот вначале вскипел, узнав, что девушка рылась в его вещах, но, узнав от неё, что о хищении знает капитан, а значит и органы и то, что всё золотишко сейчас покоится на дне Берингова моря, Вадим постепенно сник, успокоился и поцеловал Наталью.
– Нет, ты всё же молодчина, девочка, – похвалил он её, – я вот всё это время мучался и не мог решиться, как-то рука не поднималась, а теперь ну прямо камень с сердца. Интересно только, как Кашалот выкрутится из этого дерьма? Правда он подлец хитрый, но менты тоже не зря хлеб с маслом жуют, наверняка ему встречу подготовили. А ведь там, на китобойце, если копнуть – целый арсенал оружия, наверняка и валюта и контрабанда. Дай бог ему прорваться и нам больше никогда не встречаться.
Тоже самое думал и Кашалот, когда лёгкий разъездной вельбот с китобойца пришвартовался к старому заброшенному пирсу порта Проведения. В лодке находились еще пара моряков и кроме рюкзаков каждый нес по две огромные сумки, набитые пушниной. Товар, как и раньше, решили схоронить пока в едва заметном, как с берега, так и с моря, полуразрушенном доте, притаившемся под скалой на небольшой возвышенности. Груз побросали на песок, лодку вытащили на крутой берег. Кашалот достал фонарик и посигналил тремя длинными – всё в порядке, мы на берегу. С китобойца ответили – принято, ждём.
Не успели моряки пройти и десятка шагов, как в глаза им ударил яркий луч света. Мощный прожектор, установленный на крыше пограничного УАЗика выдернул из темноты полоску  берега и три застывшие от неожиданности человеческие фигуры. Через секунду они метнулись обратно к лодке, взревела подвесная «Ямаха», тень вельбота, пытаясь вырваться из цепких объятий луча прожектора, рванулась в темноту открытого моря. Но вот уже трассирующая лента предупредительных выстрелов с берега прошла над головами беглецов.
– Убьют! – закричали, перекрывая свист пуль и подняв руки над головой, двое сидящих на носу китобоев.
– Кашалот, давай к берегу, – испуганно заверещал один из моряков, пытаясь скинуть свой рюкзак за борт, но ему в лицо уставилось чёр-ное дуло винчестера.
– Сидеть на месте! – по-звериному зарычал Витек, – уйдем за мыс, там нас не достанут. В следующую секунду он увидел, как разлетелось на куски, освещенное прожектором лицо его товарища. Двигатель задымил, закашлял, пули застучали по деревянному корпусу лодки. Две просмоленные щепки впились Витьку в щёку, вельбот накренился и начал быстро тонуть. На лежащем в дрейфе китобойце запустили двигатель, вспыхнули ходовые огни, которые медленно стали удаляться и наконец исчезли из виду.
Кашалот очнулся на койке в маленькой комнате с зарешеченным окном под потолком и зелёными, грязными стенами. Над головой мерцала тусклая синяя лампочки, отчего, это и так не приветливое помещение, все больше напоминало запущенный склеп. Витёк попытался подняться, но правая половина тела не повиновалась ему. Загремела железная дверь и над беспомощным телом склонились четыре пары равнодушных, пустых глаз. Они не понравились Витьку своей холодностью и явным безразличием.
– Говорить можешь? – сухо прогнусавил один из них. Витёк кивнул головой. – Вот и ладненько, – обнажил огромные жёлтые зубы, обратившийся к нему человек в белом врачебном халате. Сейчас ответишь нам на пару вопросов, врать не будешь – тебя накормят, кольнут наркотик чтобы поспал, нет, – человек крепко сжал перебинтованную руку Кашалота, отчего тот истошно завыл, выгнувшись всем телом от боли, – повторяю, врать будешь я тебе в живые раны соли насыплю, червей запущу. Пойми: ты уже никто, тебя и твоих друзей убили во время незаконного пересечения границы, капитан с китобойца от вас отказался, понятное дело пожить ещё хочет, старый пёс. Скажешь, где золото – умрёшь спокойно, нет, я с тебя с живого шкуру сдеру – чулком, как с паршивого волчонка. – он ещё ближе наклонил своё дряблое, жёлтое лицо, как гриф, распластавшись над своей жертвой. Тут Витек заметил, как из-под белого халата промелькнула зелёная военная форма.
– Да, этот по-видимому из старых оперов, тех, что замучили по лагерям не одну сотню невинных людей, – промелькнуло в затуманенном болью мозгу китобоя. Моё золото не нашли – видно всё пошло на дно, а там глубина,  ни один водолаз не достанет. Значит придется сдавать курсанта, а там бог даст, может выкручусь, сейчас главное протянуть время. Он с трудом раскрыл запёкшийся рот и тихо произнёс. – Если верну золото, не убьёте? До конца жизни на вас пахать буду. – А ты нам скажи, где оно припрятано, там посмотрим, – ухмыльнулся чекист.
– Без меня не найдёте, я сам должен показать, на судне всё спрятано, на «Дальнегорске».
– Да брось ты, Кашалот, трепать, – военный опять сжал руку Витька, – мы вчера на этой посудине все вверх дном перевернули, нет там ничего!
– Плохо искали, – застонал Кашалот, он понимал, что необходимо выиграть время. Как только эти шакалы почуют, что до золота им не добраться, он, Витек исчезнет навсегда. Но почему в это дело ввязались чекисты? Раньше и не такое количество золота уходило с приисков неизвестно куда, всегда такими делами занималась уголовка.
Тем временем трое отошли вглубь комнаты и начали о чём-то совещаться. Кашалот, как ни старался, не мог расслышать ни единого слова. Затем всё тот же желтолицый, очевидно с безнадёжно запущенной печенью военный, подошёл к койке и, погрозив Кашалоту пальцем промолвил.
– Ладно, доставим тебя на «Дальнегорск», покажешь свой тайник, правда пароход сейчас на переходе во Владивосток, будет где-то через неделю, к этому времени тебя подлатают, приведут в божеский вид. Да, ещё, сообщники на судне есть? Если есть скажи сразу, потом уже не зачтётся. У нас было подозрение на некого матроса Королёва, у которого ты кантовался  в каюте, но мои ребята поработали с ним и ничего путного не добились, так себе, обычный кадет, расплакался на допросе. А может ты что про него не досказал? – чекист опять приблизил своё лицо, вращая красными, воспалёнными от едкого дыма сигарет, глазами. – Смотри, китобой, у тебя это последний шанс, – он больно потрепал Витька за бороду, затем дал сигнал своим товарищам и они вышли.
«Молодец Вадик!» – подумал Кашалот, оставшись один, – а я с перепугу чуть мальчонку не подставил! Эх, мне бы только вырваться отсюда, но куда рыпаться, вон рана на ноге не даёт ни секунды покоя. Врачи только и знают, что антибиотики, да промедол ширяют, а из-под бинтов уже и запах дурной пошёл. Капитан наш тоже сволочь хорошая, от своих товарищей отказался, с которыми ел с одной миски, спал на одной койке ! А впрочем, он, верно, таким и был всегда, недаром говорят: друг познаётся в беде и на войне. У тех погибших наверное и семьи остались. Кашалот  не раз замечал, как они отправляли посылки с главпочтамта Провидения куда-то в Воронеж или Витебск, теперь это уже всё равно не имеет значения, пройдут по графе – пропали без вести, даже страховки не выплатят, потому, как тела их уже никто никогда не увидит. – Витёк слегка приподнялся на локтях, посмотрел в зарешеченное окно, откуда пробивались лучики дневного света, освещая на цементном полу светлые квадратики. Ему даже показалось на миг, что какая-то белая фигура соскользнула по лучам, как по дорожке, к его кровати.  Он перекрестился.
– Боже! – прошептал Виктор, – дай мне найти выход из этого положения и, если я выкарабкаюсь, клянусь, начну новую жизнь без обмана, воровства, с любовью к ближнему, помогу семьям моих товарищей, прощу всем долги... – он ещё долго крестился, что-то бормотал, пока мысли не начали путаться и он тихо заснул.
Чекист не обманул Кашалота. По приходу «Дальнегорска» в Провидение, по его трапу поднялись молчаливые люди в серых, драповых регланах, похожие друг на друга. Двое из них прошли к капитану, остальные  направились в каюту матроса Королева.
Вадима посадили на стул посреди комнаты и один из оперов, усевшись напротив, предъявил своё удостоверение. Двое других начали тщательно и монотонно перетряхивать вещи Вадима. Содержимое рундуков, стола и сумок вываливалось на палубу и сыщики, как бомжи на свалке, специальными железными крючьями ковырялись в белье, книгах, вспороли и выпотрошили матрас, набитый конским волосом и тощую, как камбалу, подушку. Затем они достали набор элегантных импортных отвёрток, отмычек и ключей и также молча, профессионально отдали обшивку переборок и подволока, просвечивая открытые внутренности судна, состоящие из всевозможных силовых кабелей, трубопроводов и прочих коммуникаций, мощными американскими фонарями. Вадим и сам с удивлением обнаружил сколько всевозможных коммуникаций скрывается за тонкой, пластмассовой обшивкой. Наконец, сидевший напротив и немигающим взглядом просвечивающий растерянного матроса опер, произнес.
– Ну что, Королев, долго молчать будешь? У нас есть сведения, что золото похитил твой бывший сосед Кошелев Виктор, человек конченный и тебя сдал с потрохами. Если сам вернешь драгоценности, останешься на свободе, ведь ты не крал ничего, а то что ты в курсе дела мы не сомневаемся и давай лучше по-хорошему. – Оперативник встал и с любопытством начал разглядывать фотографию на стене. – Вон ты какой бодрый и красивый на куче черепов, да еще с винтовкой, мы же тебя только за осквернение могил, нагнетание национальной розни и скупку мехов за спирт, можем упрятать на десяток годков и если даже после отсидки останешься живой и выйдешь – будешь выглядеть хуже любого дряхлого чукчи. Но этого мы пока делать не будем, если ты поможешь нам.
– Я ничего не знаю, ничего не воровал, ни кого не оскорблял, – как скороговорку выпалил Вадим, но его мозг начал работать уже в другом направлении. – «Если эти ищейки считают, что все драгоценности у меня, значит им Кашалот ничего такого не говорил и его половину золота попросту не нашли, следовательно меня «берут на пушку». Второй вариант-предположение: жили вместе, ездили на берег тоже вместе, значит подружились и должны в принципе знать все друг о друге. Но могли настучать и из экипажа, возможно кто-то что-то видел. Он вспомнил, как накануне старпом Хлопков, чуть ли не в лоб, заявил Вадиму, что знает где пропавшее золото и никому об этом не скажет, если тот человек поделится с ним» – тогда Королев выдержал лукавый взгляд Хлопкова, потому что знал – все побрякушки на дне Берингова моря, и теперь ему нечего бояться: оружия, мехов при нем нет, что до фотографии, так никому не запрещено сниматься на кладбищах, а свидетелей там не могло быть, тундра просматривается на десятки километров. – После этих размышлений Вадиму сразу стало легче и он посмотрел на своего мучителя, беззастенчиво листавшего его дневник.
– А ты молодец, Королев, – поднял глаза оперативник, – лишнее в своем блокнотике не пишешь, зато как красочно описываешь свои постельные дела с этой вашей «судовой».
– Отдай сюда, – подскочил Вадим. Он попытался вырвать тетрадку, но тут же получил удар в пах от стоящего у двери охранника. Он свернулся клубком на палубе, прижав колени к животу и протяжно завыл.
– Это, мальчик только начало, – радостно, с садистским повизгиванием, промолвил охранник. Он будто все время только и ждал этого момента. чтобы показать свое мастерство в выбивании показаний вот из таких чистеньких мальчиков. Приплясывая вокруг корчившегося в муках матроса, он преданно посматривал на своего хозяина, ожидая последующих команд. Казалось махни шеф рукой и он, подобно вампиру, отсосал бы всю кровушку из юного тела. Но старший оперуполномоченный вдруг резко встал, бросил ненужный дневник на кровать.
– Кончайте, – обратился он к своим ищейкам, – здесь ничего нет, я думаю надо потрясти его шлюху.
Дверь каюты отворилась и в образовавшуюся щель втиснулось круглое лицо старпома. Его вопросительно-преданный взгляд остановился на лежащем матросе, затем переполз на стоящего со скрещенными на груди руками опера.
– Ну что, нашли что-нибудь? – Хлопков озабоченно потер виски руками.
– Пусто! – почти вскрикнул оперативник, зло зыркнув на старпома. – Этого мы заберем с собой на берег, – он указал на Королева, – а пока мои парни пошмонают вашу дневальную, хотя из этой стервы навряд ли что выжмешь, говорят девка с характером. – Он грубо оттолкнул Хлопкова и вышел в коридор.
На трапе «гостей» провожал второй помощник. Он приблизился к старшему и слегка дотронулся до его локтя. Тот нервно вздрогнул и слегка отпрянул, будто уклоняясь от удара, так уклоняется от любого взмаха, забитая с детства дворняга. Кто-то из его подчиненных по-плебейски хихикнул, спрятавшись в толпе.
– Чего надо? – сыщик повернул свой посиневший ястребиный нос к Горину.
– Я насчет матроса Королева, хотел попросить, – замялся второй, – зря вы его терзаете, не тот он парень, не брал он ничего. Я с ним месяц на вахте стоял, изучил вдоль и поперек, навряд ли  ему что-то известно.
– Это ты так думаешь, – надрывно рявкнул оперативник, отчего лицо его покрылось красными пятнами, а нижняя губа затряслась. – А вот другие говорят обратное, – горбоносый искоса посмотрел на суетящегося возле трапа и отдающего последние указания старпома. Там моряки натягивали дополнительную страховочную сетку для дорогих гостей. – И вообще, второй, – сыщик, взяв себя в руки, с усмешкой потеребил блестящий эмалью дипломный, ромбовидный знак с изображением кораблика и вымпела морского флота, намертво прикрученного к уже потертому кителю штурмана.
– Ты, как тебя, Сергей Иванович, подумай сейчас о себе, как будешь объяснять пропажу золота, ведь ни с тебя, ни с капитана пока никто ответственности не слагал. Заниматься вами будут люди из Москвы, не знаю, как все это кончится, но дипломов-то вы точно лишитесь. – Сыщик с нескрываемой радостью на лице бодро спустился по трапу к ожидавшей его черной «Волжанке», куда уже запихивали, сложенного вдвое длинноногого Вадима.
Горин проводил взглядом отъезжающий эскорт машин, поправил покосившийся значок, подтянул повыше сине-белую повязку вахтенного штурмана и задумался. «Неужели этот парень знает что-то и мог подставить вот так просто и меня и всю команду? Ведь он так искренне со мной говорил на долгих ночных вахтах, даже хорошему артисту это не под силу, а пацану всего девятнадцать.
Сбоку на планшире расплылось дряблое тело старпома.
– Что, Сергей, прокатил тебя твой любимчик, хорошего змея ты пригрел у себя на вахте. А я его сразу раскусил, когда он еще со мной на барже работал. Задаю ему прямые вопросы, а он виляет, как угорь, выскальзывает и ведь знает, падла, но почему так смело держится? Вот что меня смущало. Будто золота, а следовательно и улик на судне нет. А я каждой своей клеточкой чувствую, что оно где-то совсем рядом, у меня аллергия на этот металл. Ну да ладно, не горюй, готовься к худшему и за своего артиста не переживай, ему на берегу хотят очную ставку с пассажиром устроить и к отходу вернут на судно. Так что правильно тебе сказал мент – теперь вам с Булатовым надо о себе беспокоиться. Думай, Горин, если найдутся брюлики, совсем не обязательно об этом всем рассказывать. – Горин непонимающе посмотрел на Хлопкова, так как смотрят на совершенно незнакомого человека.
Старпом опустил глаза, выпрямился, отряхнул с рубашки прилипшие кусочки ржавого железа. – Пора готовить документы к отходу, – заторопился он, – и команду надо на место ставить, отбились от рук, черти, за время выгрузки, каждый день коньяк, ворованный из трюмов, хлещут во главе с боцманом и ведь не поймаешь за руку! Вот истинно – Россия, страху нет, что завтра спишут, а послезавтра денег уже и на хлеб не будет, чем думают? И так по всей стране – мотать отсюда надо пока не поздно!
Очной ставки у Королева с Кашалотом так и не получилось. Пулевое ранение в бедре оказалось серьезнее, чем вначале показалось тюремным врачам. У Виктора поднялась температура до сорока градусов, он все время бредил, хохотал во время наркотических отходняков. У его койки круглосуточно дежурили оперативники, пытаясь наводящими вопросами выудить из уже теряющего силу и невнятно произносящего слова китобоя признание, но вырвать нужную информацию им так и не удалось. Через пару суток его перевели в военный госпиталь, но было уже поздно, началась гангрена правой ноги.
А в это время пустой, как барабан «Дальнегорск», на попутной волне уже катился вдоль северного побережья Приморья. По приказу Булатова в порожние трюма на четверть объема накатали забортной воды, для сохранения остойчивости и заодно обмывки грузовых помещений. Сам же капитан Булатов, как и предполагала Наталья, снова «присел на стакан», но дело с выемкой из тайника золота осложнялось тем, что сейчас мастер пил один. Он закрывал дверь своей каюты на ключ и лишь по телефону подавал признаки жизни, когда вызывал буфетчицу, чтобы та принесла горячей еды или связывался на пару минут со старпомом для получения информации о переходе. Это он делал скорее автоматически, так как его пропитанный алкоголем мозг абсолютно отказывался работать. Все серое вещество, иссушенное алкидами, периодически вводимыми в организм, работало только в одном направлении – определить нахождение бутылки с коньяком и после судорожных нескольких глотков, сопровождающихся спазмами, забыться в кошмарно-сладких грезах.
На время перехода Хлопков превратился в настоящего хозяина судна. Он пару раз организовывал комиссию и периодически прочесывал все известные ему закоулки и тайные места на судне, кстати, известные лишь хорошим, бывалым контрабандистам. Но все его усилия были тщетны. Он даже сам забрался на тяжеловесную стрелу и проверил зачехленные блоки, в машине со стармехом подняли все решетки, проползли по тоннелю вала, коффердаму. Но однажды, увидев на палубе язвительно улыбающегося Королева, понял – золота на судне нет, оно осталось там на Севере. Хлопков подошел к матросу, лихо закатывающему защитной краской палубу на рострах и уже не скрываясь сказал:
– Дурак ты, Королев, предлагал я тебе свою помощь, мог бы не жадничать и поделиться, а теперь ты нищий, лишь привезешь с собой во Владивосток воз проблем, с которыми без бабок справится невозможно, – он постучал костяшками пальцев по лоснящейся, бритой голове и пошел в надстройку, бормоча себе под нос ругательства.
А Вадиму в это  время было ужасно хорошо. Свежий, теплый ветерок наполнял его пятилитровые легкие влажным, пахнущим йодом и солью, морским воздухом. Работа с тяжелым катком только-только разогревала молодую кровь, мышцы, поначалу забитые молочной кислотой, сейчас стали эластичными, упругими и требовали все большей и большей нагрузки. Вадим, как любой спортсмен, работая физически, старался использовать и нагружать пропорционально все мускулы тела и потому работа не приносила ему ни усталости ни монотонности. Все дальше уходил за горизонт темный холодный север и все связанное с ним исчезало из памяти так, как однажды проснувшись после кошмарного сна, мы забываем его уже через пару часов. На переходе Вадима определили в рабочую бригаду. Боцман Святкин не мог не нарадоваться на курсантика. У него и в голове не могло уложиться, что в этом изнеженном юнце заложена такая мощная работоспособность. Иногда он со стороны наблюдал за работой матроса и неожиданно проникся к этому пареньку отеческой любовью, потому, что знал – человек умеющий так работать – настоящий мужик и пусть говорят про него на судне всякую ерунду, начиная от связи с дневальной и кончая сплетен про кражу золота. Не обращая внимания на насмешливые реплики старых моряков, Святкин во всем старался помогать Вадиму. Научил его смешивать краски, плести гаши, выброски, работать на лебедках, заваливать стрелы и прочим премудростям, необходимых любому моряку. Бывалые посмеивались над боцманом. «Гляди, еще одна нянька объявилась, ну он и тебя под монастырь подведет, не сомневайся!» Вадим тоже пропускал мимо ушей язвительные словечки в его адрес, сам виноват, пошел, как баран, на поводу у Кашалота, теперь и расплачивайся. Он еще сильнее сжимал зубы и с остервенением закатывал толстым слоем краски мокрую от забортной воды надстройку – старпом дал команду: к приходу в порт закрасить весь пароход и ничего, что через неделю вся краска отлетит, главное чтобы комиссия увидела то, что хотела увидеть.
Вот уже на горизонте замигал маяк мыса Поворотного, из темноты показались, усыпанные огнями миллионного города, сопки. Дежурный диспетчер сообщил, что судно с ходу ставится к причалу. Такого приема «Дальнегорску» давно не оказывали портовые власти.
Наталья все рассчитала верно. Спрятанный ею пакет с золотом в книжном шкафу капитанской каюты, остался неприкосновенным. Оставалось только дождаться подходящего момента, когда можно будет спокойно забрать драгоценности. И такой случай подвернулся. Буфетчица Жанна, имеющая на берегу трехлетнего сынишку, сразу после постановки «Дальнегорска» на контейнерный терминал порта, передала свои дела дневальной и вместе с пограничниками, по разрешению капитана, первая сбежала по трапу на бетонный причал и через несколько минут ее яркий китайский сарафан уже мелькал между опорами кранов, стоящими на путях вагонами и вскоре исчез у проходной порта. Ее фамилия не входила в список подозреваемых, находящийся у капитана.
Прибывшие на борт сотрудники водной транспортной прокуратуры на удивление всем формально прошлись по каютам, дружески побеседовали с моряками, будто ничего особенного и не произошло, выписали несколько повесток «избранным» на дознание к следователю и удалились, оставив в замешательстве, как капитана, так и весь экипаж.
Наталья, больше не желая испытывать судьбу, во время первой же уборки каюты капитана, спокойно извлекла из книжного шкафа злополучный пакет, уложила его на дне ведра, прикрыв сверху ветошью, и благополучно доставила все в свою каюту. Там она переложила сверток в индийскую хозяйственную сумку и, выглянув в иллюминатор, помахала рукой капитану большого портового буксира, упершегося носом в резиновый бруствер и нетерпеливо пофыркивающего мощным двигателем, разгоняя мазутное одеяло, покрывающее залив Золотой Рог. Молоденький капитан вышел на мостик и показал жестом на часы. С ним Наталья договорилась накануне, во время швартовки судна, когда буксир закончил работу с судном и собрался было отчаливать, тут на юте появилась девушка с развевающимися на ветру черными волосами, она помахала рукой капитану стоящему у штурвала и тот, не удержавшись, легким движением рычага реверса, прижал буксир обратно к высокому борту «Дальнегорска»: так, что лицо капитана, которого звали Виктор и лицо девушки оказались на одном уровне. Они несколько секунд смотрели друг на друга и улыбались. Затем девушка попросила на завтра перебросить ее тяжелые вещи на морвокзал, минуя проходную. Виктор от счастья готов был хоть сейчас перенести эту красотку на другую сторону залива. «Неужели она работает на этом вшивом корыте? – была его первая мысль. Виктору не терпелось познакомиться поближе с девушкой и он сразу же согласился.
Наталья своим не по-девичьи острым умом просчитала все буквально по минутам, но все же только везение помогло ей избежать встреч с сотрудниками ФСБ и милиции, которые в это время в избытке были расставлены вдоль причальной линии, изображая, кто отдыхающего грузчика, кто обходчика вагонов или влюбленную парочку, устроившуюся на скамеечке морского вокзала. Буксир, разбивая своим мощным овальным форштевнем маслянисто-бурую воду, по диагонали пересек бухту и высадил Наталью в единственном свободном месте от пришвартованных судов, на корабельной набережной. Предчувствуя за собой возможную слежку, Наталья не стала оставлять сумку в камере хранения, а взяв частную иномарку, отвезла вещи на квартиру матери своей подружки, знакомой ей еще по училищу и живущей в бывшей Корейской слободке.
Вечером возвращаясь на судно, она увидела необычное оживление на причале возле отшвартованного «Дальнегорска». По носу и корме судна прохаживались автоматчики в бронежилетах и камуфляжной армейской форме. Такие же мордатые хлопчики стояли у трапа. Умные и хитрые ФСБэшники решили сделать повторный досмотр расслабившегося экипажа. О количестве прибывших сыщиков разного ранга говорили выстроившиеся вдоль борта легковые автомобили, начиная от консервативных «Волг» до серебристых, приземистых «БМВ».
Один из охранников тщательно проверил удостоверение девушки, покопался в хозяйственной сумке, беззастенчиво извлекая на свет косметичку и прочие женские атрибуты. Наталья хотела вначале возмутиться, но сдержалась, опустив покрасневшее лицо.
– Будьте у себя в каюте и никуда не отлучайтесь, – безразличным голосом пробасил омоновец, – о завершении проверки объявим по трансляции – он вернул удостоверение девушке и слегка отступив, пропустил ее на трап, проводив поднимающуюся дневальную в легком, просвечивающемся платье, сладострастным взглядом.
Да, на сей раз чекисты и таможенники основательно подготовились к досмотру судна. Эти, вооруженные крючьями, фонарями, отвертками, газовыми резаками люди, будто задались целью полностью распотрошить, раскурочить, расчленить на части и так уже дышавшее на ладан, судно. Не обошли они и каюту капитана, узнав от старпома, что только она не подвергалась обыску в Провидении. И буквально через полчаса по судну разнеслась тревожная новость – у капитана Булатова в каюте обнаружена улика – драгоценное кольцо, входившее в список пропавшего золота.
Очумевшего и ничего не понимающего капитана в наручниках и на глазах у всей команды, как мешок проволокли по коридорам и трапам и запихнули в клетку милицейского «бобика». Булатов пытался что-то объяснить, но его никто не слушал, машина помчалась в сторону высотного серого здания на Алеутской. Все, наблюдавшие за этой сценой знали, что люди, работающие в этом офисе шутить не любят и знакомство с ними никому еще не принесло радостных воспоминаний.
Как только объявили отбой и оперативники покинули борт судна, Наталья кинулась к каюте Вадима. Тот сидел на диване, закинув ногу на ногу и спокойно разгадывал кроссворд в журнале «Морской флот».
– Ну что, был у следователя? – запыхавшись, спросила девушка. Тот утвердительно кивнул, не прерывая своего занятия и не поднимая глаз.
– Вадим, да оторвись ты на минуту от этого дурацкого кроссворда, – с негодованием вскрикнула девушка. – Ну что тебе сказали, ты, я надеюсь, не наболтал лишнего? – Она встряхнула парня за плечи. Вадим, будто очнувшись, удивленно посмотрел на Наталью и рассмеялся.
– Мне не пришлось ничего рассказывать, они и так все знают. Помнишь, вчера ко мне на замену прислали матроса, ну ты его видела, Тимофеем назвался, с которым мы всю ночь коньяк глушили, а я дурак, изливал ему свою душу. Ты понимаешь, я ведь все, все рассказал этому подонку. Так вот, захожу я сегодня утром к следователю и этот Тимофей сидит рядышком в форме капитана милиции и так радостно глядит на меня, ну прямо родню встретил. Я конечно от всех своих слов отказался, а он мне плёночку включает, все гад на диктофон записал. Но самое главное, им, понимаешь, это и не столь важно, оказывается дело здесь закручено куда сложнее. Золото отправлялось на север по подложным документам и должно было исчезнуть за кордоном навсегда. В ювелирных мастерских города делались копии и реализовывались населению, все бы ничего, но одна дамочка в Штатах попыталась сбыть свои «брюлики» и тут же оказалась в полиции, бриллианты оказались дешевыми фианитами, а золото «высшей» пробы – обычным, слегка подзолоченым сплавом латуни. Там такая цепочка завязана, мне аж страшно стало, – Вадим исподлобья посмотрел на Наталью и продолжал, – в ментовке я подписку дал на сотрудничество и неразглашение, вот только тебе и сказал.
«Все, да не все они знают» – подумала про себя Наталья, затем погладила своего непутевого любимого мальчика по плечу и, обняв голову руками нежно поцеловала.
– Не переживай, Вадюша, все образуется, против тебя нет никаких улик, а запись на ленте в пьяном состоянии не является вещественным доказательством в суде, главное ничего не подписывай больше. Слыхал, Булатова взяли, это его за колечко, что я видела в капитанской каюте. Долго видно жадность с совестью боролась, ну теперь пусть выкручивается, как может! И Кашалот про тебя промолчал, иначе парился бы ты мой болтливый уже на нарах, – девушка решительно встала, сорвала со стены фотографию с пейзажами Чукотских кладбищ, скомкала и выбросила в иллюминатор. Следом за ней отправились два полированных, скалящих зубы черепа: светильник и пепельница.
– Все, Вадим, забудь это, у нас впереди новая жизнь и если ты хочешь я останусь с тобой навсегда, только слово скажи!
Вадим обнял девушку, уткнувшись лицом в ее теплую грудь.
– Я хочу быть с тобой, – прошептал он, ты моя самая любимая! Давай завтра поженимся!
– Дурачок, – улыбнулась Наталья, – ну кто так делает, надо чтобы была красивая свадьба: белое платье, цветы, шампанское, шикарный лимузин. Приглашу всех своих подруг, родных, а потом уедем с тобой далеко, далеко, чтобы быть только вдвоем.
Вадим с сожаленьем посмотрел на разволновавшуюся невесту. «Пусть дуреха помечтает» – решил он, ведь в нашей жизни так мало счастья.
 
 
 
 
ЭПИЛОГ
 
 
Тем не менее через пару месяцев состоялась шикарная свадьба юной четы Королевых. Наталья накануне бракосочетания открылась перед Вадимом и поведала ему о своей тайне. Тому оставалось только молча сидеть и слушать и в глубине души удивляться с какой необыкновенной женщиной свела его судьба.
Наталья рассказала ему, что никак не могла найти в городе надежных покупателей такого количества золота и по возможности остаться незасвеченной. Помог ей как всегда господин-случай. Как-то выходя из подземки в центре Светланской, на ступенях она заметила грязного нищего с култышкой вместо ноги. Углядев под засаленным пиджаком морскую тельняшку, она не удержалась, чтобы не подать убогому монетку. Когда она опускала деньги в потрепанную кепчонку, примостившуюся перед завернутой штаниной с остатками ноги, попрошайки, тот неожиданно крепко схватил ее за кисть руки. Глаза нищего, улыбаясь, смотрели на испуганную девушку.
– Кашалот! – вырвалось у отпрянувшей девушки, как от привидения, от этого измученного, но до боли знакомого лица.
– Он самый, – бодро, с прежним оптимизмом, произнес Витек, – я уж подумал не признаешь, видишь, обрезали меня чуток, хорошо хоть не сверху начали.
Тут же они договорились о встрече.
– Я ведь предчувствовал, что золотишко цело, – говорил Кашалот на прощанье и все благодаря тебе, смышленая ты наша. Хочу сказать тебе, Наташа, – девушка попыталась прикрыть ему рот рукой, он отстранился, – да теперь уж все равно. Я полюбил тебя с первого взгляда и буду любить всегда. Я богу поклялся начать новую жизнь, если выживу, но ради тебя и твоего счастья согрешу еще раз, скину ваше золотишко, а там будь что будет!
Кашалот вскоре через своих старых приятелей барыг и жуликов обменял драгоценности на баксы. Деньги выручил не ахти какие, но и они были поделены по настоянию Натальи поровну. Наталья закончила свою исповедь и внимательно посмотрела на Вадима.
– А почему ты меня сам не спросил, откуда у меня деньги на свадьбу, машину, квартиру? – Вадим пожал плечами, – Мне как-то не приходило в голову тебя расспрашивать, может у тебя богатые родственники и это твое приданное.
– Эх ты, какие родственники, помчалась бы я на край света, имей хотя бы часть того, что имею сейчас? Но это, видно, судьба, я бы никогда не встретила тебя, будь я богатой.
– Это и была твоя тайна? – как-то разочарованно спросил Вадим.
– Нет, есть еще одна и это последняя. – Наталья взяла руку Вадима и прижала к своему упругому животу, молодые люди свили свои руки в объятиях.

Хлопнула входная дверь…
 
Е. Князев МЕНЯ НАЗЫВАЮТ СУПЕРКАРГО: 1
1.НАЧАЛО
По-моему, чтобы стать счастливым, надо иметь, по крайней мере, два условия. Первое - жить в портовом городе и второе - совершить кругосветное плавание. С первым у меня все в порядке - я не только живу, но и родился во Владивостоке, причем, если быть точным, то на улице Тигровой, что выходит к берегу Амурского залива... А вот о втором до недавнего времени приходилось только мечтать. Мечта становилась реальнее по мере того, как я закончил морской вуз (правда, по специальности "Эксплуатация водного транспорта", не дающей мне, в общем, права требовать, чтобы меня непременно послали в далекое плавание). Проработав некоторое время в береговой организации, занимающейся эксплуатацией флота, я попал в управление пароходства, в коммерческий отдел, своего рода штаб, где стягиваются все нити управления работой судов на иностранных линиях.
В этом отделе я почти месяц находился на стажировке. Главный вопрос - о направлении в рейс - был уже решен, надо было только снабдить меня необходимым минимумом сведений, чтобы сделать на судне полезным и, желательно, необходимым человеком. Я уже числился "суперкарго", то есть грузовым помощником капитана. Должность эта введена была на судах, чтобы облегчить работу штурманов и капитана на линиях, где наши суда перевозят грузы иностранных фрахтователей. В обычных рейсах грузовыми делами занимается второй помощник капитана, на новых же линиях, где надо вести массу дел с крупными и мелкими фрахтователями, агентами, сюрвейерами и прочими причастными к погрузке людьми, желательно иметь на судне специалиста, который бы досконально знал грузовое и коммерческое дело, владел иностранным языком, накопил бы определенный опыт в общении с зарубежными коллегами. Такой специалист не только значительно уменьшал нагрузку на капитана и второго штурмана, но и содействовал качественной и сохранной перевозке грузов, что, в конце концов, играло на авторитет судов пароходства, увеличивало рентабельность их работы. Вот таким специалистом надо было стать мне. Скажу прямо, чувствовал я себя далеко не так уверенно, как хотелось бы, но все побеждала неистовая мечта изведать сладкий вкус дальних странствий. Пока за спиной у меня были лишь плавания во время практики в должности матроса, да и то в каботаже. А воображение уже давно рисовало и ослепительно-лазурные просторы южных морей, и экзотические города. Работа? Да, я слышал, она тяжелая, но не боги же горшки обжигают - научимся!
В коммерческом отделе меня готовили к работе на Феско-Индийской линии. Странноватое слово Феско - не что иное, как аббревиатура английского названия дальневосточного пароходства. Давно уже, почти десять лет, как открыта эта линия. Дальневосточные суда ходят в порты Японии, Сингапур, Индию, доставляя грузы иностранных фрахтователей. Линия хорошо освоена, корабли наши завоевали прочный авторитет. Я изучал маршруты, правила работы в портах захода, тарифы и ставки. Читал рейсовые донесения грузовых помощников, работавших на этой линии. Работники отдела, в большинстве бывшие моряки, описывали мне всяческие возможные ситуации в рейсе... но судно, на которое меня назначили, было еще далеко, в рейсе, где-то в Индии. Сидеть в отделе я уже больше не мог. Особенно тяжко, когда заходят в отдел такие же, как ты, парни с отчетами и начинают рассказывать: один о том, как в Бангкоке грузил каучук и паллеты оказались с плесенью, другой - что в Лос-Анджелесе сумел сэкономить несколько сот долларов при погрузке, третий - что в Гонконге...
Мне уже казалось, что я все усвоил, все предусмотрел и трачу время понапрасну. Именно в это время судьба предоставила мне счастливый случай, которого, быть может, я и не успел еще заслужить. Руководитель одного из отделов пароходства, бывший капитан дальнего плавания Ю. А. Пудовкин в эти дни уезжал в столицу Малайзии для работы там представителем пароходства. Сам он улетел самолетом через Москву, а вещи его отправляли багажом на теплоходе, идущем в те края. Мне и одному из инженеров отдела поручили доставить вещи Пудовкина на теплоход "Сулейман Стальский, только что прибывший из кругосветного плавания. Теплоход должен был на днях уйти в новый рейс. Портовский автобус, прогромыхав мимо причалов огромного порта, доставил нас к нефтепирсу, где, вытянув нос чуть ли не до середины бухты Золотой Рог, стоял пришвартованный кормой океанский сухогруз "Сулейман Стальский". На голубовато-зеленом борту его крупными буквами было написано по-английски: "Феско-Лайн". Надо ли объяснять, что, еще не взойдя на борт этого красавца, я был бесконечно влюблен в него и с унынием думал о своей судьбе, заставляющей меня прозябать на берегу, в то время как мои сверстники обвеваются ветрами всех морей планеты Земля!
Я знал из радиограмм, что теплоход "Сулейман Стальский" был в морях почти полгода, около месяца он штормовал в Тихом океане, попал в ураган такой силы, что от качки сместился груз в трюмах. Я с интересом ждал встречи с командой, рассчитывая увидеть продубленных ветрами морских волков, но первые, кого увидел, были две миловидные девушки, спускавшиеся по кормовому трапу, запинаясь о свои перегруженные сумки.
На трапе нас встретил грузовой помощник. Сунув каждому свою большую пухлую руку, он представился: Олег Дубинец. Олегу было под сорок, он прошел все стадии морской службы от матроса до грузового помощника, закончил специальные курсы, а теперь учился заочно в "вышке" (так мы называем Дальневосточное высшее инженерно-морское училище). Тут же он сообщил, что подзапустил в рейсе занятия, надо бы ему побывать в училище, встретиться с преподавателями, а на носу следующий рейс. Его мягкий голос и вежливые манеры прямо-таки околдовали меня. Вот, наверное, каким должен быть человек, работающий с иностранными агентами на международных линиях, думал я, вежливым, обходительным и в то же время себе на уме... Но речи Олега пришлись мне по душе еще и потому, что он, как видно, собирался остаться на рейс на берегу, и передо мной уже начал мелькать призрак удачи: "А вдруг меня пошлют вместо него?"
- Да вот еще сдуру купил в Америке ржавую машину, - небрежно рассказывал уже в своей каюте Олег. - Громадная, как плот, длиной в шесть метров, куда ее теперь девать, если уйду в рейс?
- Слушайте... Олег, а может, я пойду в рейс вместо вас? - предложил я.
Дубинец, к моему удивлению, сразу же согласился, даже обрадовался.
- Так ты можешь пойти? О' кэй! Завтра же буду в конторе, скажу, чтобы меня списывали.
Я был на вершине счастья. Такой переход предстоит! Такой рейс! Индия, Малайзия, Америка! Мой товарищ посмеивался:
- Погоди радоваться, еще будешь проситься на берег, и не отпустят!
Да черт с ним, что будет потом! Важно, что сейчас я хочу в море. В самый долгий рейс...
Все мои сомнения, к счастью, оказались напрасными. Уже на другой день я оформлял необходимые документы для рейса. Олег ждал меня на судне. Передавая дела, он рассказывал мне, в каком трюме и что погружено, какие документы наиболее важные, что не надо забывать. Когда я сказал ему, что пойду в свой первый рейс, он почесал затылок.
- М-мда... Трудновато придется... Ну, ничего. Не забудь перед выгрузкой поташа накатать в диптанки тонн сто, а потом, в ходе выгрузки, откатаешь. Это так, на всякий случай. После выгрузки почты отправь письмо по этому адресу. - Он показывает мне конверт с адресом...
Я слушаю своего коллегу, а в голове уже сумятица - попробуй все запомнить! В трюмах у нас листовое железо, поташ, генгруз, машины, тракторы, оборудование в ящиках, даже глина. Все в разные порты назначения. Надо точно знать, что куда, что вслед за чем выгружается, предусмотреть такую выгрузку, чтобы оставшийся груз не сместился во время шторма.
Потом я спускаюсь в трюм, чтобы самому убедиться, что там и где. В трюме матросы во главе с боцманом собирают и закрепляют разбросанные во время урагана пакеты с жестью. Лица их плохо видны в свете переносных ламп, но все же я отмечаю, что ребята явно не молодые. Это открытие не особенно меня радует, потому что с молодыми, как мне кажется, я бы скорее нашел общий язык.
Матросы работают не спеша, кто-то из них ворчит: по рукам бы надавать тем, кто крепил этот груз, - имеются в виду, конечно, матросы, работавшие в прошлом рейсе. Тут же начинается спор, как лучше закрепить груз, чтобы не сместился во время любого шторма.
- Ну, старик, как будем крепить? - обращается один из матросов ко мне.
Я уклончиво отвечаю:
- Понадеемся на опыт нашего боцмана...
- До отхода выдержит! - шутливо замечает кто-то из матросов спустя полчаса, когда груз закреплен.
Я вылезаю из огромного чрева теплохода, чувствуя тяжесть первых забот. В моей каюте уже гости - это новый старший помощник, ревизор, то есть второй штурман и вахтенный - вачман. Старпом Виталий Васильевич Веселков - лысый, коренастый, гладко выбритый и одетый в подогнанную форму человек, обращается ко мне первым:
- Так это вы и будете грузовым?
- Ага...
- Давно ли плаваете? Как у вас с английским? - По тону чувствуется, что он привык командовать, и мои ответы - а я стараюсь говорить нарочито небрежно, потому что не хочу, чтобы тут меня считали мальчиком, - вызывают у него недовольную гримасу.
- Буду учиться, - отвечаю я. - Надеюсь, с вашей помощью и поддержкой справлюсь... Английский? Знаю... нормально. - Я почувствовал, как краска стыда заливает мое лицо. Честно говоря, я сам не был уверен в том, что у меня слетело с языка.
Старпом не рискнул проверить мои знания или попросту постеснялся вводить меня в неловкое положение.
Еще перед приходом на судно я знал, что капитан (на судне его зовут мастером, так и я буду называть его в моих записках) не очень-то любит работать с молодыми. Как и чиф, то есть старший помощник.
В это время второй помощник Сергей Петухов и Олег склонились над схемами нашего судна. Сергей, тоже выпускник "вышки", до прихода на это судно работал на контейнеровозах, то есть практически с грузовой работой познакомиться не успел. Какая там работа на контейнеровозах: успевай только следи за выгрузкой да расписывайся в документах.
- Да-а, а здесь страшновато, - вздыхает Сергей, поглядывая на меня. - Ох и обрадовался я, когда узнал, что посылают грузового. А то, думаю, все на меня ляжет: и штурманские дела, и груз...
"Петухов обрадовался, но что он скажет позже", - думаю я, оставшись один. Теперь я принял судно. Я - хозяин груза, но даже не знаю, что мне с ним делать, с чего, собственно, начинать? Перелистываю документы, но, увы, они для меня лишь набор цифр и слов. Изучаю приложения по остойчивости, читаю чартера... Вот где начинаю понимать свои школьные пробелы. Все придется учить заново, причем здесь не отделаешься тройкой, здесь каждое слово, каждая неправильная цифра могут превратиться в сотни, тысячи долларов потерь. Ну, почему бы нам все это не изучить еще в институте, на практике? А здесь надо все снова. И изучать только с оценкой "отлично".
Мою работу прерывает звонок. Это капитан, я еще ему не представился. Просит меня помочь третьему штурману напечатать судовые роли и декларации на отход. Не повезло мастеру с нами - все идут по первому разу. Конечно, я не первоклассная машинистка, но товарища надо выручать, сажусь и печатаю, вернее, мучаю машинку.
А третий штурман Володя Романюк год назад закончил одесскую мореходку, плавал уже на ледоколе "Москва". Парень он молодой, богатырского телосложения. Жалко смотреть на печатную машинку, издающую после каждого удара его толстых пальцев печальный скрежет. И машинописи нас в вузах тоже не учили... Возле Володи крутится маленькая молодая женщина - его жена, она прибирает в каюте, успевает погладить и подбодрить своего богатыря - ну, прямо, как мама. А он, видно, растерялся. В училище был отличником, казалось ему, что все до корня изучил, все знает, и вот - сразу же беспомощен, как первоклассник...
По разговорам слышу, что скоро отход. Значит, я уже не пойду прощаться с родными. С Ленухой, с маленькой Катькой увидимся теперь после рейса.
Со вторым помощником Сергеем Петуховым изучаем по карте наш будущий маршрут. Первый порт захода Пассир-Гуданг. Странное название. Ни я, ни Сергей его даже не слышали. Спросили у мастера - оказалось, что и он идет туда впервые.
Под вечер меня поставили на вахту, я получал оборудование, принимал питьевую воду, следил за натяжением швартовых. Стараюсь выполнять все быстро и четко, не отказываюсь ни от каких поручений, ведь надо хоть как-то завоевать симпатии и доверие экипажа.
Нашему капитану Анатолию Лаврентьевичу Масалову, с которым я, наконец, познакомился, сорок два года. У него густые, с сильной проседью волосы, лицо изрезано ранними морщинами, но выглядит он бодро и браво. Говорит Анатолий Лаврентьевич слегка с прикриком, поначалу даже кажется, что он специально повышает тон, но в дальнейшем видишь, что это профессиональная привычка.
По трансляции объявили, что к борту подошел последний катер, а четырехлетний сынишка третьего механика Шуры Шастина все еще носится по коридорам. Ему, видно, очень нравится здесь, он не понимает, что отец снова уходит от него на полгода. В кают-компании мальчик с аппетитом уплетал борщ, а дома мама наверняка мучается с ним из-за каждой ложки. Вспоминаю, как в детстве отец приводил меня на большой рыболовный траулер, где он тогда работал, и как я носился по пустому судну и пропахшим рыбой и ржавым железом цехам, где все имело свое определенное назначение, начиная от стальных тросов, кончая отполированным ладонями штурвалом. По голосам в коридоре определяю, что пришли таможенные власти, и снова волнуюсь: а все ли документы я взял с собой, не забыл ли чего? Не сорвется ли рейс моей мечты!
Вот уже выкликают мою фамилию, проверка - все в порядке, и тут же меня вызывают на мостик. Началась отшвартовка. Теперь я буду при каждом отходе и приходе стоять на мостике, давать реверсы на телеграфе, вести судовой журнал и быть в распоряжении капитана. Буксир разворачивает теплоход, мы идем средним ходом. Позади остаются огни города. Капитан ведет судно по локатору навстречу океанской тьме. Холодный ветер обвевает лицо. Смотрю туда, за корму, где мерцают и исчезают во тьме огоньки. Туда, где каждый из сорока моряков нашего судна оставил частицу сердца.
2.КУРС НА ЮГ
Наступило мое первое морское утро; океан приветствовал нового своего приверженца легким, теплым бризом. Кажется, только вчера покинули холодный Владивосток, и вот борта обтекают голубые волны Корейского пролива. Идем хорошо: по семнадцати-восемнадцати узлов; судно, несмотря на тихую погоду, "валяет": дело в том, что весь груз у нас, сосредоточен внизу, в трюмах, благодаря этому сильно увеличилась метацентрическая высота - тот рычаг, который и определяет частоту и размах качки. Непосвященному легко дать приблизительное понятие о метацентре, показав ему ваньку-встаньку. Сам он сравнительно легок, вся тяжесть у него у основания, поэтому, как бы вы его ни наклонили, он все равно возвратится в исходное положение.
Пароход с большой метацентрической высотой бежит по морю непрерывно, и, резко раскачиваясь при малейшем волнении, он выглядит суетливым подростком, не знающим, куда девать свою энергию. При малой высоте судно идет величественно и раскачивается плавно. Не особенно радуйтесь этой "солидности" - существует еще такое определение, как "угол заката", - тот самый наклон, после которого судно уже не в состоянии выпрямиться... Этот небольшой экскурс в теорию корабля я сделал лишь для того, чтобы стало более понятно, как важна роль человека, отвечающего за загрузку. На судне самый главный ответственный, конечно, - сам мастер, капитан, но если говорить о тех, кто непосредственно отвечает за загрузку и с кого он спрашивает, то таким человеком является грузовой помощник.
А я в свой первый день впитывал краски и запахи незнакомого моря, грудь переполняла радость от того, что впереди длиннейшее путешествие. Еще неясно представлялись трудности, с которыми очень скоро столкнусь, но экзотика, радость дальнего плавания уже, захлестнули меня, как лавина. Солнце греет с каждым часом все жарче, третий помощник Володя Романюк уже объявил по радио, сколько пройдено, какая глубина под килем, что с правого и левого борта, какая температура воды и воздуха, и каждое сообщение подтверждает мне, что мы катимся на юг, все дальше на юг, к таинственному порту Пассир-Гуданг, который, как мы уже узнали, находится вблизи Сингапура и назывался раньше Джохор, под этим названием он пока и значится на картах.
Ну, а пока надо работать. Печатаю тексты на машинках с русским и - ох! - английским шрифтом. Целой пачкой рукописей меня нагрузил Михаил Андреевич Кадочигов, первый помощник капитана. Дело, быть может, не мое, но я сам решил научиться хорошо печатать. Кроме того, не очень приятное впечатление на любой работе производит новичок, который с первых минут досконально "знает", что ему положено, и что не положено, и, каждый раз отстаивает свои права. Он и работу любую сделает, но обязательно поворчав для порядка, что его перегружают.
Заготавливаю впрок и бумаги для себя: различные претензионные письма на английском языке, это мне советовали сделать еще в конторе ребята, имеющие опыт. От напряжения и непривычной работы болят глаза, ломит спину, выступает пот, но я чувствую, что с каждой строчкой пальцы мои все увереннее ориентируются в клавиатуре, все меньше делаю я ошибок.
После обеда в кают-компании, где у каждого свое штатное место, каждый, входя, испрашивает разрешения мастера сесть, говорит всем "приятного аппетита", а пообедав, "спасибо" - все, как положено по старым и очень мне приятным морским традициям, - поднимаюсь в радиорубку. Надо просмотреть радиограммы, отправленные в прошлом рейсе мастером и суперкарго. Они, в основном, все очень похожи. Начальник рации Дорофей Терентьевич Мышелов, тридцатипятилетний человек с бледным лицом, невысокий и очень живой, любознательный, любит порассказывать и, найдя во мне внимательного слушателя, отдается "морской травле", путая свои и чужие приключения, отчего они не становятся менее занимательными.
Его откровения прерывает старпом, предупредивший меня, что с сегодняшнего дня я, кроме прочего, должен нести за него ходовую вахту. Правда, я по образованию не штурман, но старпом уже все продумал: матросом на моей вахте будет Сережа Топорков, парень, закончивший еще в прошлом году Астраханское мореходное училище и имеющий диплом. Он уже выплавал свой ценз матросом и мог бы пойти в рейс четвертым штурманом, но где-то не сработала канцелярская машина, парень будет еще пять месяцев получать ставку матроса, зато вахту стоять он будет за штурмана. Итак, на вахте - командир, то есть я, не смыслящий в штурманском деле, и подчиненный, то есть Сережа, который и будет меня учить.
Знакомимся с Сережей быстро. Ему двадцать один год, помоложе меня, но все же мы одного поколения, нам нечего делить.
Сергей для начала знакомит меня с приборами на мостике - всеми этими эхолотами, самописцами, гидрорулевыми, радарами. Конечно, большинство приборов мне теоретически известно - учился я все же в морском вузе, хоть и не на штурманском отделении, да и плавал на практике матросом, но уже прошли годы, многое надо вспомнить. "Как работает эта штука?" - спрашиваю я. "Не штука, а лоран", - поясняет мой инструктор, весьма довольный тем, что есть кому показать знания (лоран - это система ведущих и ведомых радиомаяков).
На термометре уже плюс 23 градуса Цельсия, становится душно, мы стараемся быть все время на крыле мостика, наблюдая за непрерывно меняющимся морем. То мы в зоне штиля, и все словно приглушено кругом; то налетает порыв ветра, наносит тучи, море приобретает яркие синие, зеленые, фиолетовые тона; то тут, то там вспениваются барашки, и опять все утихает, и океан дышит спокойно, как засыпающий человек.
Входим в зону тумана. Включаю тифон и локатор, на экране появляются светящиеся точки судов. Через четверть часа снова появляется солнце, и вспархивают из буруна под форштевнем летучие рыбки, разлетаются, как вспугнутые воробьи, падают в синеву океана в двухстах-трехстах метрах. Подходим к тропику Рака. Вчера часы перевели на час назад, свои я решил оставить на владивостокском времени и скоро был за это наказан. Утром, проснувшись, увидел, что проспал завтрак. Со злости сел и напечатал десяток экземпляров судовых ролей.
Идем возле Тайваня - "непотопляемого авианосца" империалистов. Наши суда здесь обычно встречают американские самолеты, я приготовил аппарат, чтобы самому снять "нептуна" или другого коршуна, но тут судно вошло в сильнейший туман, не до фотографий.
Еще день - и температура воздуха поднялась до тридцати выше нуля. Парни облачились, в шорты и легкие рубашки, коротко остриглись. В каюте у меня открыли настоящую парикмахерскую. Впереди времени много, до Владивостока отрастут наши прически. На кормовой палубе ремонтируют и красят бассейн - стальную ванну площадью три на четыре метра и три глубиной. Это будет наш оазис в местной духоте. Всего несколько дней прошло, как были отданы перемерзшие швартовы во владивостокском порту, а все так изменилось, словно прошли месяцы. Вот когда начинаешь понимать, что не так уж велика наша матушка Земля. И еще, что одновременно вот в этот миг существуют и заснеженная тундра, и истекающая жарой Сахара, и Владивосток, и мы на этом участке советской территории, называемой теплоходом "Сулейман Стальский".
Получил по радио точное расписание по портам, а также букировку - документ, в котором указывается количество груза, которое мы получим в каждом порту, порт отправления и назначения, тоннаж, погрузочный объем и фрахт, то есть сумма денег, которые мы заработаем за перевозку груза. Мастер вызвал меня к себе, предложил прикинуть грузовой план - что и куда будет погружено в рейсе. Это очень не просто, учитывая множество портов захода и грузов. Одна из главных трудностей заключается в том, что грузоотправители, как правило, занижают погрузочный объем, а то и вовсе меняют свои намерения к приходу судна. Очень важно учитывать, куда грузить более тяжелый, а куда менее тяжелый груз, чтобы не нарушить остойчивость. Может оказаться, что мы наметим поместить тяжелый груз внизу, как и полагается, а сверху завалим его легким грузом. Потом выяснится, что тяжелый груз надо оставить в первом порту, а легкий - везти до второго. Придется всю партию перекидывать. Мастер высказывает мне все эти опасения, поглядывал на меня не без иронии: как, мол, ты, "великий специалист", решишь эту задачу. Пока что мои замечания восторга у капитана не вызывают. Но мастер - человек, как я вижу, терпеливый. В тех случаях, когда я говорю что-то невпопад, просто вскидывает на меня внимательный взгляд и спокойно констатирует: "Не пойдет. Будем делать так и так".
Напечатал я "Морской протест" - это документ, который подается в порты на случай непредвиденной порчи грузов во время шторма. Принес протест мастеру на подпись. Другой, возможно, дал бы "добро", расставив пару запятых, но этот, внимательно изучив мой текст, тут же стал уточнять некоторые пункты, чтобы, как он, выразился, "получилось пострашнее". Он и других учит на практике, что к чему. Сергей Петухов, второй помощник, признался: "Сегодня мастер показывал мне, как заправлять гирокомпас". И где бы я ни видел своего мастера: то ли за картой в штурманской рубке, то ли на мостике с секстантом в руках, то ли в своей каюте за рабочим столом, он всегда в делах и заботах, до всего доходит сам. Каждый его разговор со мной, каждое брошенное слово ценнее иной институтской лекции. Здесь ничего нельзя пропустить мимо ушей: все пригодится, если не сейчас, то через минуту, через день, и все имеет значение не только для тебя, но и для всего судна.
Подходим к таинственному Пассир-Гудангу. Небо раскинулось во всю ширь, на небе ни облачка, только беспощадное солнце, не оставляющее тени. До экватора, говорят, так близко, что можно с борта допрыгнуть, если постараться. Все чаще встречные суда: танкеры, сухогрузы, рыбаки. Еще вчера мы подготовились к встрече с землей: доктор сделал прививки от оспы и чумы, артельщик выдал сухое тропическое вино, потому что на берегу таможенники опечатают артелку. Идем Малаккским проливом. Слева - горбушки островов, на скале стоит одинокий маячок, справа - тоже острова, покрытые густой зеленью, лишь кое-где проглядывает красно-бурая земля, так характерная для этих мест. Отчетливо видно каждую пальму на берегу и небольшую рыбачью деревушку на сваях. Домишки с красными, как земля, крышами, а за ними зеленой стеной встают джунгли. Недалеко от берега, из воды торчат длинные трехметровые колья. Это затоны рыбаков. Сами рыбаки в узких лодках, через которые перекатывается вода, шныряют по проливу. Гребут они стоя, нажимая на длиннейшие весла, мускулы лоснятся под солнцем на обнаженных худощавых телах. На противоположном берегу в удобных тихих бухточках с зеркальной водой покачиваются белые яхты и высокие катера. На террасах, над бухтами - живописные коттеджи, увитые зеленью, за ними идет лес, а еще дальше, за холмами, виден рейд с множеством судов и вздымающимися, словно из воды, небоскребами. Это Сингапур - перекресток морских дорог, мечта каждого владивостокского мальчишки.
Подошел лоцманский катер. Лоцман - чистенький, вежливый малаец в белом тропическом костюме, в очках и с рацией через плечо, поприветствовав нас, дал команду: "Малый вперед". Впереди уже видны элеватор и причалы. Но начался отлив. Нам пришлось встать на бочку и ждать до утра.
Свободные от вахт ребята столпились у борта, перекидываются фразами с малайцами на катере, те смеются. Моторист Витька Путинцев бросает им "Беломорканал", матросы закуривают, выражая полное удовольствие, закатывают глаза. Но вот выходит их капитан, командует - и парни разбегаются. Катера, взревев мощными двигателями, исчезают за поворотом реки.
У меня такое впечатление, будто мы лежим днищем на дне реки: так неподвижен наш теплоход. А неподалеку возле причала стоит наше владивостокское судно, тоже "писатель" - "Гавриил Державин". Он почти выгружен, задрал нос, обнажив красное днище.
Над головой то и дело с ревом проносятся самолеты. Вон, кажется, и наш, советский, пошел, мигая огнями. Из Москвы в Сингапур давно работает авиалиния. Аэродром где-то здесь, рядом. Вдалеке за ним в вечернее небо поднимается черный столб дыма: горит лес. Лоцман говорил: "Биг файр", большой пожар - неподалеку упал в джунгли самолет...
Смотрю вокруг, не могу идти в каюту. Все еще не верится, что я - здесь!
3.ПЕРВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Как бы ни страшился я этой минуты, как бы ни желал, чтобы наступила она попозже, заставляя мысленно растянуться время, она все же пришла. По трапам и коридорам застучали чужие шаги, и раздалась живая английская речь, не та, которую я (увы, не очень тщательно) готовил к экзаменам в школе и вузе, а та самая, на которой изъясняются в англоязычных странах, в список которых входят и многочисленные бывшие колонии "королевы морей" Великобритании. Сердце мое провалилось и трепетало где-то в районе щиколоток, когда я вошел к капитану. У него собрались агенты и портовые власти. Человек пять молодых холеных молодцов в свежих белых сорочках, набриолиненные и выбритые, сидели, развалившись на диване, и, покуривая, болтали. О чем? Клянусь, я не понимал ни слова. А между тем по Уставу службы именно грузовой помощник, то есть я, и должен быть на судне первым специалистом по английскому языку. Я был, как щенок, выброшенный в реку, - плыви или тони. И я "поплыл"...
Старший из иностранцев с маленькими черными усиками и щегольской бородкой, разговаривая с капитаном и коллегами, все подливал в рюмки выставленную капитаном из холодильника водку в запотевшей бутылке. Однако наши гости больше подносили ко рту наполненные рюмки, чем пили, за всю эту встречу они бутылку так и не располовинили.
Все присутствовавшие малайцы говорили на английском языке и, мне показалось, специально произносили слова не очень внятно, чтобы мне, несчастному, было труднее их понять. Да и сам мастер, чувствовалось, испытывал некоторое затруднение и отделывался короткими репликами и фразами. Я же только слушал, переводя глаза с одного на другого агента, следил за их губами, как глухонемой, но только отдаленный смысл разговора доходил до меня. Даже слова, которые я прекрасно знал чуть ли не с пятого класса, казались мне непонятными. Ясно было только, что агенты обговаривают предстоящие грузовые работы, и я сдержанно кивал и улыбался, не произнося ни слова.
Анатолий Лаврентьевич представил меня. Один из наших гостей заметил, что очень молодой суперкарго, но это хорошо. Все стали задавать мне вопросы. Не "сколько лет", да "где учился", и не "как выглядит ваш город", или "бывали ли в Малайзии". Нет, они стали спрашивать, где мой грузовой план, сколько груза будем выгружать и из каких трюмов, будем ли вооружать стрелы и на какие люки и тому подобное. Я взмолился: "Не так быстро, пожалуйста!" Они, заулыбавшись, с некоторым, впрочем, разочарованием, заговорили медленнее, но тут же забылись, и только вмешательство мастера спасло меня от окончательного позора. Кое-как с помощью Анатолия Лаврентьевича разобравшись с нашими грузовыми делами, они ушли.
Выходя от капитана, я столкнулся с Володей Романюком, третьим помощником.
- Женя, нет у тебя бланков "Порт или рейс"?
Я ответил, что нет. Он ужаснулся, ведь это один из важнейших документов при входе в иностранный порт! Почему же я их не подготовил? Сейчас некогда было выяснять, что и почему, надо было искать. Кое-как в ворохе бумаг бывшего третьего помощника мы нашли злополучные бланки. Спустился к своей каюте. Там двое малайцев допрашивали второго помощника: "Уэр из шипс сторз?" Сергей Петухов, не понимая, смотрит на меня, как на "спеца". "Шипс стоуидж?" - переспрашиваю я, полагая, что парни спрашивают об укладке в трюмах, будто не знаю, что никакой стивидор не стал бы расспрашивать об этом в коридоре.
"Дринк, сигаретс", - ухмыляются они нашим познаниям английского. Только теперь доходит: интересуются, где судовая кладовая артелка. Показав, я иду к каюте, понимая, что там ждут меня "офишлз" - начальство. Заранее составляю в уме английские фразы, как предложу сначала сигареты, а там и приступим не спеша к делам. Но по дороге встречает старший помощник Веселков:
- Ну, как, Евгений Львович, договоришься сам или помочь?
Я наигранно бодрым голосом заверяю, что как-нибудь справлюсь сам. Усмехнувшись, чиф идет дальше. Понимает!
О, если б все было, как мы планируем! Не успел я войти, полдюжины начальников всех рангов, начиная от стивидора, кончая чекером, набросились на меня. Вначале я еще пытался понять хотя бы одного, но потом взял все бумаги, какие у меня были, и бросил перед компанией на стол. Они накинулись на мои документы, расхватали, кому что относится, и заулыбались, закивали. Один пошел проверять осадку судна, конечно, не без меня, другой стал замерять танки, третий мерить плотность воды, а самый главный расселся за столом с хозяйским видом и принялся с помощью карманного электронного компьютера производить расчеты. Вообще возни и суеты развели они много, но, приглядевшись, я понял, что здесь вполне мог бы управиться и один человек, что и делается в наших портах, и без электронных калькуляторов, кстати...
- Гив ми дисплейсмент, - попивая сухое вино, которым я его угостил (из запасов сэкономленной тропической нормы), небрежно кивает мне сюрвейер, то есть проверяющий, контролер, как правило, нейтральное лицо, работающее на фирму - получателя.
- Ну, как я могу тебе это дать, это же наш документ, - говорю я по-английски и, сомневаясь, что меня понимают, пишу на листке необходимые ему данные: водоизмещение судна и прочее. Разворачиваю перед ним грузовую шкалу. На складках чертежи уже подвытерлись, сюрвейер укоризненно, качает головой. Я их, что ли, делал, эти чертежи! - Ничего, считай, - говорю, - а я погляжу, что там делается на палубе.
Выгрузка началась еще полчаса назад, сразу после того, как были закреплены швартовые концы. По трапу поднялось человек сорок малайцев.
- Что им тут всем делать? - задаю я вопрос.
- Спать, что же еще! - смеется Серега Топорков; он стоит сейчас у трапа.
Здесь вполне хватило бы десяти-двенадцати человек: лебедчики, вирамайнальщики и подсобники. А рабочие, как и предполагал Сергей, разостлали в коридоре газетки и укладываются спать...
Среди толпы, прибывшей на судно, замечаю одного рыжего, лысого, сухощавого человека. Этот уж, верно, не малаец, а англичанин, следовательно, начальник. Он недовольно крутит носом, заглядывая в трюмы, покрикивает на стивидоров. Я интересуюсь, что ему не нравится.
- Вет, - показывает он на темные пятна, проступившие на куче поташа.
- Да, подмочили, правда. Море есть море.
- Отшень плохо, - брезгливо стряхивает он поташ с рук и записывает что-то в свою книжицу.
Я пытаюсь объяснить ему, что был сильный шторм, что мы имеем морской протест.
- Плехо, плехо, - повторяет рыжий. Я начинаю нервничать, но держусь. Жарко и душно. На термометре выше 30 градусов Цельсия, на палубе, как в парилке. То и дело заскакиваю в коридор, чтобы отдышаться в прохладе, попить воды из сатуратора. Все судно толстым слоем покрыла пыль - поташ. Причал тоже побелел. Но вообще на причале чисто, зеленеют газоны, блестят дюралевые стены складов. За воротами порта трубы и баки химического комплекса, а еще дальше - домики рабочих. Пассир-Гуданг в шести милях от порта, а до Сингапура шестьдесят миль. Все это мне рассказывает пожилой стивидор-индиец. Добрый дядька, сердечный. Сам он долго плавал матросом на судах под разными флагами, бывал и в России.
- Хорошая страна, - качает он головой. - Как моя родина.
Хвалит родину, а живет здесь. Почему? Тяжело, очень тяжело индусам после векового английского владычества... Мы говорим с Маду, и я начинаю привыкать к языку, хотя барьер еще не сломан.
Во время перерыва на палубе дурачатся двое молодых рабочих. Прыгают, словно им по восемнадцать, а заговариваю - одному под тридцать, есть дети, а получает он в месяц около 150 малайских долларов, по-нашему, рублей тридцать... Оба - мусульмане. Название парохода им нравится. Еще бы: Сулейман - мусульманское имя! А вообще выясняется, что им нравятся русские, из всех белых только русские разговаривают с ними, как равные. Попробовали бы они попрыгать перед рыжим управляющим! Перед ним они, увы, рабски покорны. И полицейских, которые сразу после швартовки поднялись на борт в своих зеленых в обтяжку костюмах с галунами и кольтами, они тоже боятся, хотя те и желтые.
Уже к концу выгрузки пришли в трюмы с десяток женщин. Каждая со своей едой, лопатой и ребенком, привязанным за спиной. Перед работой разожгли костер на корме, запахло едой. Видно, везде, куда приходит женщина, появляется очаг и наступает уют. Но отдыхали они недолго. По команде стивидора все десять, путаясь в длинных, до пят, сари и позвякивая браслетами (все они из Индии), спустились в трюм и принялись лопатами кидать поташ из дальних углов трюма на середину, где работал маленький бульдозер, сгребая поташ для грейдера. В ядовитой пыли, в сорокаградусную жару, с детьми на спинах зарабатывали женщины свой кусок хлеба. Подошел Сергей Петухов, мы переглянулись.
- В аду, наверное, немногим лучше? - сказал я, кивнув вниз. Он промолчал.
Потом мы совещались с агентом, что делать с несколькими многотонными ящиками, направленными на Сингапур. Может, лучше выбросить их здесь и переправить автомобилем? Нет, слишком дорого. Значит, будем заходить и в Сингапур.
Все те же шумные парни с прилизанными волосами приносят мне сюрвейерские акты, расписки, таймшиты, которые я тщательно проверяю и, мысленно перекрестившись, подписываю неуверенной рукой. И тут в иллюминаторы ударила вода. Тропический ливень хлынул с небес.
- Палубная команда - на швартовку! - слышатся властный голос Анатолия Лаврентьевича.
Я бегу на мостик. Под проливным дождем наши матросы разносят концы на корме и полубаке, бегут под укрытие надстройки. Мне так хочется сбежать вниз и помочь парням, но я уже не практикант, не матрос, мне надо быть на своем месте. А надо бы, ох, надо помочь парням. Тяжела матросская работа. А отовсюду несется: "Быстрей, быстрей!" Ведь за каждую лишнюю минуту стоянки приходится расплачиваться золотом.
А наше судно уже выходит из гавани, огибает мыс, и перед глазами во всей красе разворачивается ночной Сингапур. Через два часа мы стоим на Западном рейде, в компании с десятками судов из разных стран мира. Я уже знаю, что на рейдах и причалах Сингапура, этого "перекрестка всех морских дорог", бывает в год свыше тридцати тысяч судов, около трех тысяч из них - под советским флагом. В этом городе-государстве на улице Сесил-стрит в огромном современном здании Дальневосточного банка находится контора Советско-Сингапурского пароходного агентства Сосиаклайн, управляемого поочередно советским и сингапурским генеральными директорами. Дальневосточные, моряки и рыбаки постоянные гости в этом городе у экватора, и многие из них знают его не хуже родной Находки или Владивостока.
Для меня, как для любого владивостокского парня, с юных лет Сингапур был городом романтической мечты. Еще не побывав в нем, я столько наслушался о красоте его улиц, экзотике восточных базаров, парке Тигрового бальзама, крокодиловых фермах... Но на этот раз нам не удастся побывать в городе. Через несколько часов наш груз - уже на борту деревянных барж: старший стивидор, расторопный малый, как и многие здешние чиновники, говорящий чуть ли не на всех известных языках, в том числе и на русском, подписал мне документы с одной оговоркой: "Две бочки с железом разрушены", хотя на самом деле этих бочек больше, да есть и порванные мешки, но, видно, Вильямс не хочет по пустякам портить с русскими отношения.
- Когда вы успеваете перерабатывать такое огромное количество судов? - спрашиваю я его, кивая на рейд.
- Во-первых, отработанная организация, а во-вторых, нет недостатка в дешевой рабочей силе, - ухмыляется он, показывая на грузчиков-индусов, собравшихся в барже. Им платят в полтора-два раза меньше, чем малайцам, хотя и малайцы получают гроши... - И к тому же у нас много бизнесменов, умеющих организовать дело, - он кивает на островки неподалеку. Там в великолепных виллах живут боссы. Пляжи у них огорожены сетками от акул, у причалов стоят яхты. Вот куда идет "сэкономленная" зарплата, понимаю я.
Мы расстаемся с Сингапуром - не без сожаления, конечно, и с надеждой на скорую встречу. "Сулейман Стальский" берет курс на порт Кланг.
4.ЖЕМЧУЖИНА МАЛАЙЗИИ
Накрапывает дождь. Теплый, пропитанный ароматами джунглей и болот. Ветер тянет с берега. Мы стоим у причала порта Кланг, построенного на реке. Город мы не видим. Он где-то дальше, за поворотом реки и завесой дождя, до него около десятка миль. С судна полным ходом выгружают все тот же едкий груз - поташ. В каюте у меня сидит стивидор и с удовольствием потягивает владивостокскую "Ласточку". Как видно, его совсем не тянет на палубу, где даже без дождя воздух такой влажный, что через минуту одежда становится сырой...
На следующее утро мастер мимоходом обронил, что, вероятно, найдется время для экскурсии в Куала-Лумпур. У мена даже сердце замерло. Куала-Лумпур - столица Малайзии, как мне говорили, красивейший город на Малаккском полуострове, сравнимый разве с Сингапуром. За меня на судне остается второй штурман Сергей Петухов, он - на вахте. Выглядит Серега тоскливо. К 9 утра к борту подъехал автобус, мы во главе с мастером разместились в автобусе, причем, все, конечно, старались усесться поближе к окнам, словно было нам не по двадцать с лишним, а по десять лет. Вдоль дороги тянутся ряды пальм, магнолий, цветущих крупными пахучими цветами, подальше за ними видны плантации каучуконоса - гевеи. Тут и там дома бедняков, покосившиеся, сколоченные из черных гнилых досок, женщины стирают в корытах белье и развешивают на веревках, вытянутых между пальмами; в пыли резвятся полуголые смуглые ребятишки. Дорога - великолепная современная автострада без единой щербинки, на опасных участках незнакомый мне, но вполне понятный знак: череп с двумя костями и надпись: АВАС!
А кругом - плантации. Пальмы всех видов, каучуконосы, бананы. Подъезжаем к таможне Кланга, после выполнения формальностей выкатываем на улицу. Дома Кланга нарядные, причудливой архитектуры. Улица пестрит рекламой. С плакатов на нас смотрят холеные улыбающиеся лица, совсем не похожие на те, что мы видим на улицах, они предлагают счетные аппараты, обувь, автомобили. За городом магистраль расширяется, движение четырехполосное. Таблички указывают: скорость не менее 50 миль в час. Столбы вдоль дороги украшены национальными флагами республики Малайзия.
31 августа 1957 года эта страна была провозглашена независимой Малайской федерацией. Однако и сегодня английский империализм сохраняет ключевые позиции в ее экономике (производство каучука, оловодобыча, банковское дело, внешняя торговля). Сейчас площадь под каучуковыми плантациями перевалила за два миллиона гектаров и непрерывно увеличивается за счет освоения новых земель. Страна производит почти половину мирового натурального каучука...
И вот впереди, за новым поворотом, показались первые здания столицы: среди зелени пальм раскинулся городок Малайзийского университета. Автобус вкатывается на чистые ровные улицы Куала-Лумпура. Здания колониальной архитектуры робко теснятся под натиском кварталов из стали и стекла. Бурно растущий город, однако, не лишился своей зеленой защиты: парки и отдельные аллеи пальм, высаженных вдоль улиц, смягчают строгость новейшей архитектуры.
Наш автобус направляется к зоопарку. Здесь, среди леса, разделенного дорожками, за загородками у небольших искусственных озер расхаживают розовые фламинго; в омутах, высунув наружу ноздри, колодами лежат громадные крокодилы. По толстенным деревьям, увитым лианами, носятся обезьяны. А там, дальше носороги, зебры, жирафы, кого только нет. Через четверть часа мы у знаменитых куа-лалумпурских пещер. Высокая, чуть не вполнеба гора возвышается над нами. Поднимаемся не на эскалаторе, а по трапу, и вот мы в одной из пещер. Полутемно. Вверху, метрах в ста с лишним от нас, виднеется расщелина, в которой мотыльками роятся летучие мыши, оттуда бьют, освещая величественный подземный храм, солнечные лучи. Тут и там свисают гирлянды подточенного водой камня, сталактиты и сталагмиты высятся исполинскими колоннами, а в закоулках горят светильники перед изваяниями Будды и молятся верующие. Только и слышны всхлипывания паломников. К нам подходит бритый монах, протягивает какие-то сувениры, заламывая головокружительную цену. Прогулявшись по подземным галереям "Бату-кэйв", как называется этот комплекс пещер, сходим вниз, там у входа воздвигнут памятник корове.
В этот же день осмотрели и королевский дворец, правда, снаружи. Внутрь нас не пустили, да нам, откровенно говоря, уж и не хотелось: устали нестерпимо. "Хорошо, что есть море и пароходы, которые дарят людям возможность путешествовать", - думаю я на обратной дороге.
5.БУДНИ СУПЕРКАРГО
Мы уже давно в морях, но, согласно линейному расписанию, наш новый рейс начинается именно в Бангкоке. На палубе подходит к концу разгрузка, а ко мне непрерывно заходят то чекеры с пачками тальманских и люковых расписок, то стивидоры с каким-нибудь срочным вопросом.
Мы подмочили часть поташа, и вот теперь образовалась в трюме глыба - тонн на тридцать, намертво прилипшая к бортам. Чем мы только ее не долбили: лопатами, ломами, кувалдами, даже бульдозер в трюм спускали, только она, как гранит, лишь мелкие кусочки отскакивают. Больше всего я боялся, что грузополучатели вообще откажутся от такого груза и оставят нам этот сувенир на память вместе с убытками в круглой валюте, хотя рейс, выполнен на условиях так называемого чартера, то есть все расходы по погрузке и выгрузке несет получатель... Но всякое бывает. Не мудрено, что мне приходилось говорить со всеми агентами очень и очень вежливо и не забывать вовремя наливать им "рашен водки".
В конце концов, привезли компрессор, стали долбить этот пресловутый поташ. Жалко было смотреть на грузчиков: жара в трюме до сорока градусов, воздух полон ядовитой пыли, покрывшей их потные, обнаженные тела, залепившей носы и рты, а индусы (именно их наняла компания на эту черную работу) трудятся как одержимые, за свой грошовый заработок. Отбойные молотки так и прыгают в худых, жилистых руках.
При подсчетах не хватило около двадцати тонн. Стивидор ухмыляется: что я скажу в ответ на его "приятное" сообщение. Я. лихорадочно соображаю. Так ведь дело ясное: счет вели по отправленным машинам, плюс этот камушек, который уже не учитывали. Стивидор и агенты согласны - бумаги подписаны. Прощаемся как партнеры, вполне довольные друг другом.
И вот мы выходим на Бангкок. Скорей, скорей! В Бангкоке ждут: расписание линии плотное, не терпит никаких поправок. Опоздаешь раз, придешь раньше в другой раз - дельцы, которые привыкли иметь дело с точными сроками, разочаруются. Но наши дальневосточные моряки еще никому не давали повода для разочарования, оттого и выходит наш флот на мировую экономическую арену в полном блеске своих достоинств.
Идем Сиамским заливом; погода штилевая, солнечная. Матросы драят палубу. Вот и старший помощник вышел к ним в плавках, схватил брандспойт, помогает наводить порядок немногочисленной рабочей бригаде. А я с утра кручусь на мостике: выписываю расстояния переходов между портами, заполняю черновик рейсового отчета. Приходит мастер, подает мне новую букировку. Значит, надо сейчас же заняться перетасовкой своих планов.
К вечеру подходим к Косичангу, он расположен недалеко от устья могучей реки Чао-прайя, на которой стоит Бангкок. Здесь надо выгрузить часть железа, чтобы зайти в реку. Проходная осадка 26 футов, а мы сидим на 28. Таможенники и агенты не заставляют себя долго ждать. Ко мне, как обычно, врываются сразу человек шесть. Отмечаю про себя, что народ этот менее приветлив, чем малайцы, а молодой стивидор держится так, словно Будда его ближайший родственник. Супервайзер и агент - ребята более корректные.
К чифу тоже нагрянула уйма чиновных таиландцев, поставивших, как нам кажется, цель выколотить из него все, что можно, в виде подарков и сувениров. Нас уже предупреждали, что таиландцы склонны к бюрократии, теперь я вижу это своими глазами. Бумаг чиновникам здесь надо представить столько, сколько мы не делали во всех предыдущих портах, вместе взятых. Таможенники придираются до тех пор, пока старпом не подает им наше сухое вино. Тут они смягчаются. Я тоже под давлением чиновников печатаю дополнительные документы: манифесты, письма, из-за спешки делаю массу ошибок, вожусь с чиновниками до двух ночи. А выгрузка все не начинается...
На палубе расхаживают вачманы, полицейские в мундирах цвета хаки. У каждого висят на поясе увесистая дубинка и наручники. Они "охраняют экипаж". По правде говоря, сами они не внушают нам доверия, но что поделаешь - таков порядок в этой стране. К тому же по опыту моряки знают, что здесь распространено пиратство - самое настоящее, как в средние века. Пираты могут быть и на шампуньках, и на быстроходных катерах, вооружены от кинжалов до пулеметов. Мы уже читали, что они нападают и на крупные торговые суда. Так что пусть уж ходят полицейские - все лучше, чем пираты.
Мы стоим на рейде, в заливе. На берегу видны домишки, нефтебазы, множество барж и катеров. Пока они не могут выйти из-за ветра. Только к обеду несколько барж пришвартовалось к борту. Привезли автоген, начали резать слишком длинные и тяжелые куски металла, потому что стрелы наши рассчитаны на три тонны, не больше. Прибыл новый стивидор Сахиб, человек лет сорока. Он сразу же поясняет мне, что любит чуточку выпить. Приходится угощать. Но дело свое Сахиб знает, и, хотя язык у него постепенно начинает заплетаться, распоряжения грузчикам он дает точные и решительные.
Ночью кончается первая партия железа. Делаю перерасчет по осадке судна, но качка мешает точно зафиксировать цифры осадки на корме и носу. С моря наплывает туман; ветер, кажется, совсем холодный, я уже мерзну. Глянул на термометр - 23 градуса. Вот что значит привычка!
Вдруг замечаю, что доски сепарации, складываемые у нас на палубе, постепенно исчезают. Наклоняюсь через борт - так и есть: и в одной, и в другой барже наша сепарация. Тут я вспомнил двух шустрых молодых людей, предлагавших мне еще вчера "продать" им по дружбе доски. Разумеется, подешевле или за пару бутылок виски. Я, конечно, тут же направил их куда следует. Подзываю полицейского и при нем кричу на баржи, что, если исчезнет еще хоть одна доска, им придется отчитаться перед своей полицией. Вачман согласно кивает головой, а я думаю: "Что ж ты, братец, делаешь вид, что не замечал воровства!"
Полицейский отходит от борта, длинно зевая. Да, не сладкая у него жизнь - стоять вот так, ничего не делая и ничего практически не охраняя. Видно, и хочется ему размяться, поделать что-нибудь, но ведь любая физическая работа - это удел кули, а он их явно презирает. Так и мучится, бедный. А между тем заняться ему есть чем. Вот только что подплыла к борту моторка с потушенным фонарем. В сумерках видны несколько девчонок в джинсах, приготовившихся брать наше судно на абордаж. Вижу, как стремглав летит к трапу Володя Романюк, наш третий помощник, включает лебедку, приподнимая трап над водой. Девчонки возмущены, грозят ему кулаками, что-то кричат. Тут же, впрочем, не теряя времени, они отчаливают и мчатся на своей моторке к греческому судну, бросившему якорь поблизости.
Наши вачманы с браслетами на поясах с сожалением качают головами, зря, мол, мы не ценим таиландских девочек, они самые красивые в мире.
- Что ж вы, так любите своих девочек и позволяете любому иностранцу покупать их за пять долларов? - спрашиваю я.
- У каждого своя работа, - глубокомысленно изрекает вачман.
- Через несколько часов закончим, - сообщает мне Сахиб и весело улыбается, делая всемирно известный знак насчет выпивки.
Ну что ж, надо угощать. Сколько же останется у меня зарплаты к концу такого рейса? Ведь вино мне никто не выдает бесплатно, так же, впрочем, как и любому. Те небольшие суммы, что выделяются капитану для подобных угощений, быстро заканчиваются, а клиенты наши - народ с аппетитом!
Я проверяю осадку судна и звоню в машину, прошу перекачать топливо из кормовых танков в носовые, чтобы ликвидировать дифферент на корму.
6.МИСТЕР ЧУСАК И ДРУГИЕ
Согласно зарубежной статистике, ограблений и убийств в Бангкоке совершается больше, чем в Чикаго. Город называют одним из центров распространения наркотиков, проституция здесь ни у кого не вызывает ни возмущения, ни удивления... Но Бангкок знаменит и своими замечательными произведениями искусства, своими каналами, за которые получил название "азиатской Венеции". Но сколько бы ты ни знал о стране или городе понаслышке, первое впечатление всегда отличается от образа, уже созданного в твоем воображении. И, надо сказать, Бангкок оказался еще более противоречивым и интересном, чем я представлял его раньше.
Мы идем по узкому фарватеру реки. Стрелой проносятся мимо нашего судна скоростные моторки руа-санган, приводимые в движение руль-мотором на длиннейшем, метров в пять, румпеле. Буксир тянет вниз по течению вереницу перегруженных барж с цилиндрическими бамбуковыми крышами, на полной скорости обгоняет наше судно военная эскадра: сторожевик и несколько кораблей помельче. Матросы, выстроенные на палубе, одеты в белую форму, контрастирующую с темной кожей. На берегу их уже встречают толпы с букетами цветов. Вдоль берега в заливчиках и протоках укрываются деревушки на сваях. Хижины крыты пальмовыми листьями, по улицам-каналам снуют весельные и моторные лодки. Из беседы, проведенной перед приходом первым помощником, мы уже знаем вкратце историю страны. Государство Таи сложилось в четырнадцатом веке, а уже в шестнадцатом сюда пожаловали португальцы, давшие захваченной ими стране название Сиам. В девятнадцатом веке страна стала предметом экспансии Великобритании, Франции и США, закабаливших ее с помощью неравноправных договоров. После второй мировой войны в стране взяли верх проамериканские силы, отсюда пошли и многие сегодняшние порядки...
Но близко и сам город. Идем по реке, а дома и улицы-каналы - вот они, рукой можно достать. Вода в реке желто-глинистая, плывут мазутные пятна, мусор, но хозяйки тут же стирают белье, а мальчишки купаются. И вдруг я вспомнил, что в далеком детстве видел точно такой сон: я плыву на высоком пароходе среди улиц незнакомого города, среди пальм и цветов, водопадов и фонтанов. Вот оно все передо мной наяву.
По команде лоцмана то и дело дергаю рукоятку машинного телеграфа: за какие-нибудь три часа по меньшей мере полсотни раз меняли ход. А пейзажи кругом тоже меняются, и каждый новый лучше предыдущего; в воздухе начинает пахнуть дымом, кочегаркой. На правом и левом берегах реки вздымаются корпуса заводов, высокие трубы извергают в небо клубы дыма. Промышленность страны растет довольно быстро. В Таиланде добываются олово, вольфрам, железная руда, свинец, бурый уголь, марганец, работают хлопчатобумажные фабрики, но все это пока занимает не более пятой части национального дохода. Страна, обладающая богатыми природными ресурсами, находится пока в тесных объятиях заокеанских (большей частью американских и японских) "опекунов".
Порт Бангкока почти рядом с центром города. Мы становимся возле нового контейнерного терминала, нам предстоит выгрузить остатки железа и генерального груза.
Я постепенно привыкаю к работе. Являются стивидоры, и я с удовольствием замечаю, что их появление не вызывает больше у меня тряски конечностей и провалов в памяти. Быстро обговариваем план работ со стивидорами и чекерами, даю необходимые указания нашим матросам, и работа начинается.
К трапу подкатывает белый "форд" с темными солнцезащитными стеклами салона. Из него выходят уже знакомые мне агент, стивидор и большой, тучный человек в легкой белой рубашке и тапочках на босу ногу, оказавшийся чиф-сюрвейером, старшим инспектором по грузовым операциям. Мистер Чусак, так зовут этого господина, оказался невероятно любезным человеком, он сказал мне несколько комплиментов по поводу моей молодости и даже знания английского языка, преподнес презент - пепельницу и, в конце концов, сказал, что имеет намерение пригласить меня и мастера поужинать с ним вместе. Я уже понимаю, что все это не более чем ставшие обычными предпринимательские ходы, должные обеспечить благоприятные взаимоотношения. "Ужин стоит доллары, а отношения - тысячи", - обронил мистер Чусак. Тем более что доллары выкладывает на такого рода мероприятия не он сам, а владелец груза. И, между прочим, все эти расходы аккуратно подсчитываются и выставляются на счет клиентов...
Я, в общем, не против бы присутствовать на ужине, но времени нет: надо руководить погрузочными операциями. Мастер отправляется к мистеру Чусаку со вторым механиком, вторым помощником и начальником рации. Увидев солидную компанию, мистер Чусак и глазом не моргнул: деньги не собственные.
Наступает вечер. С реки и каналов тянет болотом. Тишина нарушается лишь скрипом шкентелей на лебедках да голосами сигнальщиков. Воздух теплый и кажется даже липким. Пахнет гнилью от зарослей травы и мангровых деревьев, расположенных в сотне метров от причала. Там, над зарослями, вьются тучи москитов, долетают они и сюда, не дают покоя даже в каютах. А погрузка идет полным ходом и при хорошем порядке. Через каждый час тальманы приносят мне на проверку и подпись тальманские записки, стивидоры то и дело вызывают по возникающим вопросам. Вот и сейчас на палубе послышалась какая-то тревожная беготня. Оказывается, топенантный шкив на стреле выработался, и стальной трос разрезал его на две части. Увесистый кусок стали грохнулся с высоты на палубу. К счастью, все обошлось. Но грузчики с криками набросились на меня, требуют немедленно проверить все блоки, оттяжки и шкентеля. Я и так уже все проверял, но железо есть железо, рано или поздно оно изнашивается. Однако грузчики правы. Вместе со стивидором осматриваем рангоут. "Можно продолжать", - машет бригадиру мой напарник. И снова взвыли лебедки, заревели мощные автопогрузчики.
С агентами и мастером обговариваем, в каком порядке делать завтра погрузку. Нам необходимо взять отсюда каучук, тик, фанеру, стекло и прочий генеральный груз. Ломаем голову, куда упрятать маниоку. Мука эта имеет большой погрузочный объем и малый вес. Чусак настаивает, чтобы ее погрузили в первую очередь, а мы с мастером сопротивляемся, потому что остальной груз некуда будет разместить: мука займет все твиндеки.
Бедный Анатолий Лаврентьевич, трудновато ему принимать решение: надо быть и дипломатом, и судоводителем.. Надо, чтобы и клиенты остались довольны, и безопасность плавания не была нарушена. В ответе, в конечном счете, он, капитан. Поэтому занят он практически днем и ночью. Сужу по себе. Мне все-таки далеко еще даже до тридцати, а к вечеру выматываюсь так, что еле держусь на ногах. И ночью никто не даст мне отбоя - надо следить за работами. Да, нелегок хлеб моряка, что там говорить!
Ко всему прочему, на все трюмы выделен мне всего один матрос. Ему уж не до наблюдения за погрузкой: только и успевает открыть трюмы, вывесить люстры освещения или заменить вышедшую из строя скобу. А вся укладка, крепление, сепарация и прочие работы лежат на мне, и никто не спросит, устал ли грузовой помощник.
Но как ни тяжела работа на стоянке, выпадают часы отдыха. Рядом с портом отличный интерклуб с бассейном и баром, и, освободившись, мы бежим туда, чтобы немного расслабиться после тяжелых трудов. Вместе со мной идут в интерклуб два моториста. Доставляет нас к причалу выделенный компанией катер. Он швартуется у борта, где уже шныряют скоростные моторки с руль-моторами. Эти прибыли разживиться досками и фанерой. На прощание наказываю матросу смотреть в о6а, чтобы не исчезла сепарация. Шкипер катера, высадив нас на берег, протягивает ладонь за вознаграждением. Мы машем ему на судно: там получишь! И отправляемся к интерклубу.
Здесь все оборудовано для отдыха. Теннисный корт, прекрасный бассейн, столики в тени навесов, магазинчик сувениров. Все есть. Все за хорошие деньги. Кроме нас в интерклуб "загреблась" компания английских моряков. Еще утром мы наблюдали, как в реку заходили два английских миноносца "с дружеским визитом", как написали газеты. Сейчас парни с военных кораблей резвятся возле бассейна, как дети, гоняясь друг за другом.
"Сейчас будет фокус!" - объявляет один из них, громадный детина с ухмыляющимся лицом. Нужны два добровольца. Добровольцы находятся. Детина кладет парней на кафель, сплетает им руки и ноги и связывает взятыми у них же ремнями. Остальные с любопытством наблюдают, что будет дальше. Детина спокойно берет у себя со столика два коктейля со льдом и выливает одному из связанных за шиворот, а другому - под джинсы. После этого он разводит руками, как бы говоря, что фокус закончен. Парни рычат, катаются по кафелю, а толпа ревет от восторга. Детина на всякий случай прыгает в бассейн.
Темнеет. Надо возвращаться на судно. На выходе нас, как и англичан, окружают таксисты и сутенеры, тянут в кабак, обещают "самых лучших" таиландских девочек. Англичане разъезжаются в разные стороны, а мы, отбившись от торговцев живым товаром, садимся в такси и просим прокатить нас по городу. Ночной город блещет рекламами, неоновые вихри кружат перед глазами. Стоит таксисту остановиться на секунду, и от дверей баров к нам бегут зазывалы - девушки в ковбойских нарядах, с декоративными кольтами. Какой-то монах засовывает в дверь бритую голову, протягивает коробку: "пожертвуйте". А за ним протягивает искусственные цветы нищенка. Подбежал мальчишка лет десяти, попрыскал на стекло из баллончика, протер, но не протягивает руку. Стоит, ждет, бедняга, что мы дадим. Даю ему один бат и вижу, как он бежит к другой машине. А там уже крутятся другие пацаны. Вот как приходится начинать жизнь юному таиландцу.
Еще остановка - напротив особняка с ярко светящейся надписью "секс шоу". Возле дверей узнаем детину-англичанина с его дружками. Таксист, подмигивая, смотрит на нас: "Останетесь?" Нет, друг, поворачивай назад, такие "развлечения" не для советских моряков.
На судне Сахиб сразу же потащил меня; на корму, где в котле готовится какая-то пища. Дает мне миску с вареным фруктом, которого я ни разу в жизни не видел, но от одного запаха меня начинает мутить.
- Это что, в ответ на мой обед? - спрашиваю я Сахиба.
На обед я приглашал Сахиба в кают-компанию, и вдруг он обнаружил у себя в борще свинину. Как он изменился в лице! Вскочил и убежал из кают-компании. А мастер покачал укоризненно головой: "Евгений Львович, пора бы знать, что мусульмане не едят свинину".
- Нет, нет, это вкусно! - настаивает Сахиб.
- Спасибо, пусть это останется, - вежливо отказываюсь я, отдавая ему миску.
Еще через день мне снова удается вырваться в город, оставив вместо себя Сергея Петухова.
Отправляемся вшестером в микроавтобусе с кондиционером. За стеклом - пекло, солнце 35 градусов, а в салоне прохладно. Шофер подвозит нас к знаменитому на весь мир храму Золотого Будды. Мы въезжаем в небольшой дворик, мощеный камнем. У входа в храм толпится множество туристов. В освещенном свечами, богато украшенном помещении под самый потолок высится громадная, литая из золота статуя Будды. Он сидит, скрестив руки и ноги, с улыбкой поглядывая с высоты на разномастную публику у его колен. Много веков назад, когда Бангкок захватили враги, рассказывает экскурсовод, город был уничтожен, храмы сожжены. Но один из монахов совершил подвиг, спас национальное сокровище. Он покрыл Будду толстым слоем цемента и вместе с товарищами закопал бесформенный кусок в саду. Враги схватили монаха и подвергли его пыткам, однако тот погиб, не рассказав тайны захоронения. И вот много сотен лет спустя глыбу обнаружили, кто-то случайно отбил кусок цемента - из-под него засияло золото...
Шофер везет нас в следующий храм. Он стоит на горе, дорога спиралью вьется вокруг, поднимая нас все выше. Наконец мы наверху. Чудесный вид Бангкока открывается отсюда. Блестят золотые шпили пагод, отсвечивают на солнце ниточки каналов. В этом храме - школа священников. Бритые бледные мальчики в желтых тогах прохаживаются с книгами по аллеям сада, на коленях стоят перед морщинистым монахом, он читает им выдержки из раскрытой книги. В центре башни за решетками стоят идолы, при свете свечей перед ними усердно молятся на коленях страждущие милости божьей. Тут же неподалеку продают кока-колу, и туристы, сидя в тени каменных стен, потягивают напиток, утомленные разнообразием увиденного.
Возвращаемся на судно перегруженные впечатлениями. Рядом с нами стоит "Иван Котляревский", алеет родной огонек советского флага. В каюте у старпома сидит гость с "Котляревского", пришел к нему и полицейский с пятилетним сыном - показать "рашен шип". Мальчонка носится по палубам, по просьбе матросов показывает приемы таиландского бокса: бьет ногой воображаемого противника.
А погрузка уже заканчивается. У меня накопилась огромная стопка бумаг, я их сортирую и подкалываю в скоросшиватели, чтобы потом разобраться подробнее. Все как будто у меня постепенно начинает получаться... Хотя, стоп! Не все. Не могу никак ладить с нашим "стариком" - боцманом Всеволодом Викторовичем Павлевским. Ему сорок семь лет, плавает давно и всех нас, от матросов до командиров, оценивает с точки зрения морского опыта. А поскольку ему известно, что опыта у меня мало, он то и дело меня учит. Я помалкиваю. Все же он действительно больше меня знает, к тому же впереди еще длинный-длинный рейс, и не стоит портить отношения с людьми, иначе рейс превратится в каторгу.
Но вот все бумаги подписаны, мы прощаемся с мистером Чусаком, с Сахибом, чекерами.
- Ждем вас еще раз, - любезно улыбается мистер Чусак.
И только тут я начинаю, наконец, понимать, что погрузка благополучно, без конфликтов завершена, и что в этом есть и моя, пусть небольшая, доля. Даю себе волю расслабиться после двенадцати суток стоянки, превратившихся в двенадцать суток непрерывной вахты, без единой спокойной ночи. Хорошо, хоть в городе побывал, а то, кажется, не выдержал бы напряжения и темпов...
Прекрасное тихое утро. Из джунглей тянет теплый влажный ветерок, насыщенный ароматами цветов. Течение желтой реки едва улавливается. Неподалеку от нашего пирса в ряд выстроилась целая армада лодок, в них просыпаются и встают из-под навесов, потягиваясь, полуобнаженные хозяева. Мальчишки ныряют с пирса в мутную воду. А ну, как там свая! Не боятся, черти.
Старик, укрепив над головой ветхий брезентовый зонтик, устроился на пирсе, забросив в реку леску. Подперся морщинистой рукой, уставился на поплавок: спешить давно уже некуда. А порт и город оживают. Появляются первые рабочие: тишину утра нарушает сирена полицейской машины, заработал кран, к борту судна подходят буксиры. Мы уходим в это утро из Бангкока. Наш курс снова на юг, порт назначения - Сиджингкат, Малайзия.
Я с утра пишу отчеты, подбираю нужные бумаги, рапорты, рейсовые задания, считаю экономические показатели. Хотя по валютной эффективности мы план и перевыполнили, но все же не уложились в жестко составленное рейсовое расписание, а это уже минус. Считаю, считаю и с завистью вспоминаю малайских чиновников, которые у меня в каюте работали на своих крохотных транзисторных калькуляторах.
Что касается расписания, по-моему, уложиться в него чрезвычайно трудно, ведь "раунд-трип", то есть круговой цикл нашего рейса охватывает весь земной шар. Мало ли что может произойти за время такого путешествия! В этом рейсе в каждом порту груза хоть отбавляй, было бы куда грузить. Вот и поворачивайся.
- То ли дело на контейнеровозах, - говорит Сергей Петухов. - Там грузят за считанные часы, переходы рассчитаны тоже до часов, и, естественно, каждый рейс - премии.
- И все же, Сергей, ты добровольно перешел сюда? - спрашиваю я.
- Конечно, еще бы! А то четыре года плавал и ничего фактически не видел. Даже стыдно перед ребятами. Спросят, где был, а я всего два-три порта посещал, причем на стоянках некогда было на пирс сойти.
Да, по-моему, то же, не очень весело быть моряком на судне-трамвае. Если уж плавать, так надо видеть округлость земного шара!
И вот судно наше подходит к острову с манящим названием - Борнео. А правильнее - Калимантан. Островов в этом архипелаге не перечесть, и все они были когда-то колониями "демократичных" европейских стран. Колонизаторы оставили следы, которые не скоро сотрутся в памяти народов этих стран, но главного они не сумели - сломить, душу населяющих острова людей. Вот один из них, почти мой ровесник стивидор Мануэль. Он поднялся к нам на борт, едва судно зашло в реку Сиджингкат.
Мы бросили якорь посредине реки, судно постоянно крутит изменяющееся и довольно сильное течение.
Погрузка идет медленно, очень медленно. Все дело в том, что ставки у грузчиков не за сделанную работу, а повременные, судно наше единственное на рейде, и докеры не торопятся. Такой вынужденно медленный темп работы развращает рабочего человека. Грузчики не просто медленно работают, но и делают множество ошибок по небрежности.
Обычно я нахожусь на палубе с утра до часу ночи. Ночью через каждый час матрос докладывает мне о том, как идет погрузка. Я поднимаюсь, чтобы удостовериться, что все идет как надо. И вот во время одной из проверок вдруг обнаруживаю, что грузчики завалили крышку твиндека в первом трюме. А в трюме этом лежит груз на Нью-Йорк. Это значит, нам придется расчищать подходы к грузу, когда придем в американский порт. А за чей счет? Кто разрешил заваливать твиндек? Спрашиваю, где стивидор? Говорят, спит. Я нахожу Мануэля, подвожу его к трюму. Он разводит руками: ошиблись, будем переделывать. И спокоен, как Будда! Да ты понимаешь, Мануэль, что у нас линия, расписание, мы гарантируем грузополучателям сроки, иначе несем ответственность! Все понимает, улыбается, пожимая плечами: что, мол, я сделаю, такие грузчики...
На следующее утро стоим со вторым помощником Сергеем Петуховым и плотником Сашей Носовым у комингса трюма, наблюдаем за работой. Строп с грузом плывет над нашими головами. Вдруг со звуком, подобным выстрелу, лопнула грузовая скоба. Груз оборвался, а скоба со свистом пронеслась над нашими головами и упала далеко в реку. В то же мгновение в комингс врезался оторвавшийся палец скобы - ударился с такой силой, что оставил вмятину, словно пуля. Мы смотрели друг на друга, все еще соображая, что же случилось. А грузчики и все, кто был на палубе, смотрели на нас, как на выходцев с того света. Ведь ясно, что пролети скоба и палец несколькими сантиметрами ниже - и для кого-то из нас это утро могло стать последним... Мануэль подскочил ко мне с трясущимися губами, перепугался - в конце концов, авария произошла из-за небрежности в работе.
Мастер, разумеется, всегда в курсе погрузочных работ, он то и дело вызывает меня, проверяет укладку и сам. Иногда мы с ним спорим, если можно вообще спорить с единоначальником. Но он не против того, чтобы я высказал свое мнение, иногда соглашается со мной, мне кажется, это хорошая черта командира. А причин для спора сколько угодно. Надо следить, чтобы судно не валилось на борт, чтобы вовремя завели крепежные концы, хорошо использовали сепарацию, так, чтобы при выгрузке удобно было заводить стропы, чтобы, в конце концов, не разворовывали груз, потому что и это не исключено. Из такого рода "мелочей" складывается наиболее верный вариант загрузки судна, исключающий в дальнейшем дополнительные стивидорные расходы и коммерческие браки. Анатолий Лаврентьевнч не настаивает категорически на своем мнении, дает мне право самому выходить из положения, но я все время чувствую, что он четко контролирует мою работу.
Для меня наибольшая трудность - претворять в жизнь какое-то возникшее по ходу работы решение. Когда дело пахнет дополнительной работой, форманы-бригадиры, словно предчувствуя ее, скрываются с глаз, стивидоры вдруг перестают понимать английский. А я бегаю высунув язык по жаре, говорю с одним, разыскиваю другого, настаиваю на своем, пока работа не будет сделана.
Тяжкий от зноя послеобеденный час. Погрузка, наконец, заканчивается. Местные жители в эти часы не выходят из хижин, прячутся в тени, а мы закрываем трюмы, убираем под палящим солнцем палубу. Передо мной вырастает груда очередных документов. А глаза слипаются от многосуточной усталости. И откуда столько бумаг! Но попробуй только ошибиться - иностранный стивидор не свой брат где-нибудь в русском порту. Так и останешься в добром накладе! Но вот оформление закончено. От капитана узнаю, что для выхода будем ждать полной воды. Значит, можно, наконец, выспаться от души.
7.ДО СВИДАНИЯ, МАЛАЙЗИЯ!
Снова идем в Сингапур, на перекресток морских путей. Ребята радостно возбуждены: Сингапур - это место, где они имеют шанс получить вести из дома. Письма, быть может, фотографии. Вот бы увидеть свою малышку - Катришку. Оставил я ее пятимесячной, сейчас уж, наверное, подросла, все-таки чуть не полтора месяца мы в разлуке. А впереди еще долгие месяцы... Да, когда выпадает свободное время, начинаешь грустить о доме...
Мне пришла из пароходства радиограмма о том, что груза добавят, значит, стоянка в Сингапуре будет дня два-три, сообщаю это ребятам, они так и ходят следом, спрашивая, на сколько могут рассчитывать. "Да нам хватит и суток, лишь бы на берег вырваться!" - говорят бывалые. Я уже знаю, что в Сингапуре великолепный зоопарк, крокодилья ферма, музей восковых фигур, парк Тигрового Бальзама... Да мало ли чудес! Только мне, суперкарго, едва ли удастся с ними познакомиться: ведь погрузка не ждет.
Переход занял всего два дня. И вот уже вырастают на голубой линии горизонта белоснежные небоскребы Сингапура. Нас определяют на дальний рейд, будут грузить с барж. Прибывают на баржах грузчики - индусы. Восхищаюсь их сноровкой. Без всяких автопогрузчиков, вручную, - они разделываются с грузом в трюмах и твиндеках, передвигая тяжеленные пакеты в самые дальние закутки. Вот опустили строп с тиком. Грузчики уже поставили наклонные толстые доски, намазали их парафином, и тяжеленный груз, словно по мановению волшебной палочки легко движется под их руками в нужном направлении. <Бординг-офицер>, командующий ими, подмигивает мне: глядите, как работают - механизации не надо и цена минимальная.
А вдали показался небольшой катерок: это возвращается с берега первая группа наших парней. "Ну как, спекулянты?.." - весело окликают их с борта. Лица у "спекулянтов" сияют, в руках - объемистые пакеты с покупками: "Видели пыль над Сингапуром? Это мы весь город на уши поставили!.. Ударили рублем по капитализму!" Следующие группы уже сходят на катер в предвкушении интересной экскурсии по городу. Я все кручусь возле трюмов. Но, как я уже говорил, грузят в Сингапуре отлично, организовано все на высшем уровне, и замечаний делать почти не приходится. Договариваюсь с мастером, что завтра отпустит в город и меня.
Утром следующего дня я в радужном настроении вместе с группой отправляюсь на катере на берег. Швартуемся к морскому вокзалу. Около пирса снуют сотни катеров, моторных и парусных джонок, лодок со стоящим на корме гребцом, который длинным веслом делает волнообразные движения, двигая свое судно.
Выбираемся с катера на пирс. Сразу за застекленным вокзалом одна из главных улиц Сингапура. Но, чтобы выйти на нее, надо пройти, по меньшей мере, десятка два лавчонок. Зазывалы тянут к прилавкам. Зайди, посмотри. Если зайдешь, суют один, второй, и третий, и десятый товар: "купи". Если и не хочешь - купишь. Скажешь "дорого" - снизят цену. Но наша группа, кроме меня, состоит из опытных парней, не раз побывавших в этом городе-торговце. Моторист Виктор Путинцев отмахивается от продавцов: "потом, потом!", а сам тянет нас дальше. Широкая солнечная улица. Многоэтажные дома выстроены, как видно, в последние годы, ставшие после объявления самостоятельности города-государства годами бурного развития страны. Парки, фонтаны, площади, красочные рекламы, и над всем - яркое экваториальное солнце. А на улицах пестрая, многоязычная толпа. Индианки в своих живописных сари, малайцы в белых шортах или юбках, европейцы, китайцы, греки, арабы, негры... Мы спешим в район магазинов с русскими названиями: "Москва", "Ялта", "Находка", "Ленинград"... Говорят, пять-десять лет назад владельцы этих магазинов были всего-навсего разъездными торговцами, привозившими на русские суда свои товары на баржах. Те из них, кто сумел приспособиться к вкусам русских моряков, выучил десяток-другой слов, выстоял в конкурентной борьбе, теперь открыл вот эти магазины, на дверях которых написано: "Здесь говорят по-русски". Говорят здесь, конечно, не больше десятка-двух слов, но куда пойдет моряк, если не сюда. Здесь продавщица спросит его: "Вы с какого судна?"
Он с радостью ответит, не замечая, что девушка всем задает один и тот же выученный ею вопрос. Или еще спросит: "Дорого? Скажи, сколько?"
Заходим в один из таких магазинов, и девушка, увидев новеньких, кричит от прилавка с умильной улыбкой: "Заходите, товарищи, вы с какого судна?" "С "Сулеймана Стальского", - гордо отвечает Путинцев, проходя к прилавку и здороваясь с парнями, ибо все тут русские, кроме, разумеется, продавцов. Можно подумать, что прибыл ты во Владивосток, только товары на прилавках не те, что у нас в ГУМе. Берем кому что надо и, получив в придачу в виде сувениров рекламные календари, отправляемся обратно.
Как мы ни торопились, а на судне нас уже заждались, выслушиваем упреки. Серега Петухов, оставшийся за меня, хватается за голову:
- Принимай, Женя, вахту, в ну ее, твою работу!
- Это и твоя работа, товарищ второй.
- Понятно, но без грузового помощника я не представляю, что делать.
- Ничего, привыкнешь. Старпом говорил, что обходились без суперкарго...
А в полночь объявляется команда на швартовку. С утра на судне спокойствие и тишина. Люди уже насыщены рассказами о прогулке, о покупках. Знают, что у того магнитофон оказался в нерабочем состоянии, другому кассеты подсунули без пленки, у третьего зонтик дырявый. Но все же большинство прогулкой довольны, а если торгаши кого-то обвели вокруг пальца - не зевай, на то тебе и капитализм. Теперь все успокоились. Каждый занят своим делом.
Третий помощник богатырь Володя Романюк перед завтраком тягает на ботдеке свою штангу. Дело, конечно, полезное, но грохот мне надоел так, что сил нет. По-моему, не знает парень меры. А он, видимо, сгоняет свою тоску по семье. Говорит мне:
- Женя, после этого рейса ухожу в портофлот.
- Да ты же всего первый рейс делаешь!
- Все равно уйду, хочу быть вместе с семьей.
Понятно, что тяжело в рейсе, но зато сколько здесь такого, чего никогда не узнаешь в своем порту! Нет, видно, мы с Володей разные люди.
На корме возле бассейна, заполненного прозрачной зеленоватой водой, блаженствуют свободные от работ и вахт парни и девушки. Здесь и двадцатилетняя повариха Наташа Маринич, и почти ее ровесница Люба Дюрягина; девушки никак не хотят выходить из теплой воды, да вот работа требует. Мы с Сергеем Петуховым тоже решили искупаться, пока выдался часок свободного времени. Идем вдоль берегов полуострова Малакка в Пенанг. Еще вчера мы с мастером решали, куда лучше зайти в первую очередь: в Пенанг или Кланг, чтобы удобнее было взять выделенный нам груз. Решили: в Пенанг.
На подходе к порту снова разразилась тропическая гроза. Никак не привыкну к ней: ливень такой густой, что не видно мачт, гром грохочет над самой головой, удары его, словно кувалдой, отдаются на корпусе судна. В кромешной тьме судно идет к своему месту на рейде. Утром штиль, солнце, и мы посреди красивейшей лазурной бухты, кругом поднимаются зеленые горы, и белый город - у их подножья; через бухту с интервалом в одну минуту идут от острова к материку паромы, соединяя Старый и Новый город.
Груз еще не подвезен, работы пока не предвидится, и можно сходить в город. Переезжаем на пароме - и вот перед нами Пенанг. Мне показалось, что он и уныл, и провинциально грязен, хотя я слышал раньше хорошие отзывы о нем. Знаю, что здесь, на кладбище, похоронены русские моряки с крейсера "Изумруд", что здесь есть знаменитый Храм Змей, построенный на месте, куда по каким-то загадочным причинам приползают из джунглей змеи. Они проводят там несколько недель и исчезают. Служители храма и туристы подкармливают ядовитых гадов. Нет, мы не побываем там, не успеем, а вот город посмотрим. Идем по улицам, удивляясь их запущенности. Никаких реклам, узкие унылые переулки, у дверей кафе и магазинов сидят мрачные малайцы и индусы. Местный рынок тоже темный и страшный, к тому же недавно горел, о чем говорят обугленные стропила.
В Пенанге мы грузим "тингоутс", то есть оловянные чушки. Я думал, с металлом мне будет легко, - оказалось совсем не так. Во-первых, пачки олова тяжелы, по тонне весом, и при неаккуратной погрузке рассыпаются: надо следить, чтобы их не рассовали по углам так, что потом не вытащишь. Старый, беззубый форман успокаивает меня: "Не беспокойтесь, все будет о'кей, я гружу не первый русский пароход, и претензий не было". Но это слова, а спросят, в конце концов, с меня. Нам предстоит переход через Атлантику, а там может так качнуть, что забудешь всех форманов и стивидоров.
Форман приглашает меня к себе на квартиру, говорит, что у него бывают русские парни, есть у него отличный стереомаг, набор классики и поп-музыки. Но мне не до этого, тем более что мастер на берегу. Нас швартуют к причалу, и начинается второй этап погрузки. Судно то и дело заставляют перешвартовываться, матросов поднимают на работу, мне спать вообще не приходится. Надо выкраивать свободное место для груза, кажется, все уже забито, а предстоит грузиться еще и в Кланге, вот и изворачивайся, суперкарго. Олово - груз выгодный, платят за него дорого, поэтому относиться надо к нему с особым почтением. А беззубый форман предупреждает меня, чтобы я еще следил за грузчиками; народ здесь такой, что не успеешь и глазом моргнуть - стащат две-три чушки. Я наказываю трюмному матросу:
- Гляди, Гена, чтобы не стащили!
А он мне в ответ:
- Я-то смотрю, но чиф меня уже два раза убирал от трюмов долбить ржавчину и красить.
Бегу к старпому:
- Как можно, Виталий Васильевич, должен же кто-то следить за грузом.
- А должен кто-нибудь следить, чтобы судно имело морской вид? - показывает он на надстройку, похожую на маскхалат.
- Посмотри, рядом стоит немец, какой он чистенький!
Ничего не скажешь, прав старпом. Меня уже шатает, но спать расхотелось. Весь я напряжен, при малейшем стуке или звонке вскакиваю, бегу на палубу. К счастью, погрузку закончили нормально, все пакеты уложены один к одному, свободного места между ними нет, значит, качка не страшна. Мы отшвартовываемся, беззубый форман машет мне рукой с причала, кричит, что в следующий раз обязательно ждет к себе. Какая-то у него слабость к русским, а может, вообще добрый малый. На выходе из бухты пропускаем вперед одессита "П. Старостина", который идет из Сингапура с грузом контейнеров. Привет, Родина! Как сильно ощущение ее здесь, в далеких широтах. Услышишь ли русскую речь, увидишь алый флаг над палубой встречного судна - и сразу в душе всколыхнется затаенное, дорогое чувство, о котором не говоришь, да, пожалуй, и не думаешь, пока находишься у себя дома, но здесь с гордостью вновь и вновь вспоминаешь свою землю, и тогда уж не прельстят тебя никакие экзотические страны. Да, поистине большое видится на расстоянии!
Но вот мы и в Кланге. Снова становимся на бочку, снова с мостика выговаривают Володе Романюку, который как третий помощник отвечает за швартовку на баке. Богатырь и вида не показывает, но, наверное, решение его покинуть флот созревает при этом все быстрее... Через полчаса по обоим бортам у нас уже пришвартованы грузовые баржи, мы открываем трюмы, с тем же авто-ручным способом, вываливаем стрелы за борт, начинается работа. Я не устаю удивляться великому множеству людей в малайзийской бригаде. Ну, ясно, половина сидит без дела. Единственное преимущество этих странных бригад в том, что, приехав на судно, они остаются здесь до конца работ, не теряя времени на пересмены.
С агентом мы подсчитываем оставшуюся кубатуру для погрузки. Теперь надо держать на учете каждый кубический фут: чем плотнее я погружу судно, тем больше мы получим валюты за фрахт. Грузим каучук, тик, фанеру. Пока что мы на этой линии аутсайдеры. Предприниматели пока не имеют перед нами жестких обязательств, которыми они связаны с "акулами" торгового флота капиталистических стран, объединенными в так называемые конференции и диктующими свои условия на линиях. Но с каждым рейсом авторитет наш растет, и "акулы" затревожились: уже мелькают в журналах и газетах бизнесменов заметки о том, что русские перехватывают грузы из-под носа, что Дальневосточное пароходство - Феско - захватывает Тихий океан... Ничего мы захватывать не собираемся, но честная конкурентная борьба нас не страшит: советские фирмы не подвержены разорениям и упадкам, способны обеспечить любые перевозки.
Дорофей Терентьевич Мышелов, начальник рации, сообщает, что из пароходства пришло сообщение: нам на линию прибавляется еще один заход - в Мадрас, будем брать там табак. Как раз мы грузим на палубу несколько пустых контейнеров. "Вот сюда и загрузите табачок", - советует мне чекер, который с утра еще упрашивал капитана взять эти контейнеры на палубу. Контейнеры прибыли сюда из американских портов давно, освободились от груза, и их пора доставить хозяевам, так как простой тары съедает доходы.
Мастер с утра уехал с визитом в консульство в Куала-Лумпур, столицу федерации. Возвращается он оттуда вместе с Юрием Александровичем Пудовкиным, нашим дальневосточным капитаном, представителем пароходства в Малайзии. Это ему мы привезли из Владивостока багаж. Пудовкин с видимым удовольствием вступил на палубу судна - и ему приятно очутиться среди своих. А погрузка продолжается. Жара в это время достигает апогея, солнце палит так, что даже в тени мы стоим с открытыми ртами. Каково приходится грузчикам!
На стоящее по соседству кубинское судно поехал с визитом старпом. Возвратился он с русским инженером, работающим у кубинцев инструктором. Инженер за обедом съел две тарелки борща и, словно оправдываясь, проговорил: "Никогда не думал, что борщ такой вкусный. Кубинцы - ребята хорошие, но пища у них национальная, борща такого не бывает..."
Вечером я снова засел за документы. Достал все коносаменты и манифесты, подсчитал фрахт, сделал генеральный план загрузки, затем стал подсчитывать метацентрическую высоту. Она оказалась около 60 сантиметров, попробовали с Петуховым проверить расчеты специальным прибором - цифра примерно та же. Для спокойной погоды сойдет, но когда выйдем в Атлантику, спокойной погоды не жди, поэтому придется грузом корректировать метацентр. Значит, в Индии, куда мы сейчас направимся, за погрузкой придется следить с удвоенным вниманием. По принудительной трансляции слышу знакомое. "Команде - на швартовку" и откладываю документы. Некогда. Некогда...
8.В СТРАНУ МАХАТМА ГАНДИ
Индия! Какое сердце не забьется, услышав это название! Какой мальчишка не читал сказок Киплинга и рассказов Житкова, не увлекался, чудесными фильмами этой страны, не следил с сочувствием за сообщениями о жизни дружественного нам народа! Для меня Индия всегда была страной чудесных тайн, олицетворением детской мечты, предметом давнего стремления. И вот мы идем туда. Плавно покачивается на волнах Андаманского моря наше загруженное судно. Бежит вдоль бортов лазурная волна. Настроение у меня отличное. Работа сделана, все в порядке, впереди - новые земли. Вот только о доме теперь все чаще и чаще мои мысли. Но ничего, я настроил себя на длинный рейс. А вот те ребята, которые идут не в первый рейс, как я, а во второй и даже в третий подряд, настроены не очень весело. Токарь Александр Королев жалуется, что за восемь лет плавания ни разу не брал отпуска летом. Рейс наш продолжится почти пять месяцев. Три рейса - год и три месяца. Значит, надо лучше организовать работу подменных экипажей. По молодости еще не знаю, как это решается в пароходстве, но думаю, что руководители-то должны учитывать настроение экипажа.
Выхожу на палубу, стою у фальшборта. Рядом с судном несутся наперегонки дельфины. Выскакивают из воды, улыбаются и даже, как мне показалось, подмигивают мне. Им тоже весело здесь! В это время слышу позади себя голос старшего моториста Павла Никонова:
- Добро вам на палубе: знай, любуйся морем!
Никонов драит палубу. Только что третий механик начал прессовать танки для улучшения остойчивости и выплеснул немного топлива на палубу. Моториста послали вытирать. Удивляюсь, почему старшего - на такую работу.
- Ничего ты не понимаешь, - усмехается моторист. - Это для нас привилегия - выйти на палубу. Сейчас там, - он указал в сторону машины, - под пятьдесят градусов. Соображаешь?
Да, вот она, работа. А я-то засмотрелся на дельфинов! Кстати, и на палубе тоже, ох как нелегко, зря завидует Никонов. И сам я только-только начал приходить в себя после сумасшедшей гонки в порту.
Из радиорубки выходит на мостик начальник рации. Он любитель "потравить" и знает, что всегда на него смотрят с ожиданием и надеждой моряки: а вдруг Мышелов несет тебе весточку из дома? Такого надо уважать!
- Замучил меня Володька радиограммами, - сообщает он как бы нехотя, мимоходом.
Володька - это Володя Романюк, третий помощник. Все пишет своей Наташке. Каждый день несет по одной, так и получку просадит на связь... Помолчав, Дорофей говорит:
- Сразу, как выйдем из Индии, попробуем позвонить домой по телефону...
- По телефону? - изумляюсь я.
Мышелов доволен эффектом.
- А то по чему же. Ясное дело - по телефону. Спутники для чего? Свяжемся с Москвой, Москва - с Владивостоком, подойдет твоя дорогая, и будешь говорить, как через стенку.
Вот это да! Теперь есть о чем помечтать! Подумать только: из Индийского океана я буду говорить с Ленухой, с родителями, с Надюшей и Томкой...
Но это все будет. А пока надо заниматься делом. Расправившись с документами, берусь за английский.
Вечером ко мне в каюту набивается молодежь. На повестке дня деликатный вопрос... Пусть уж нас простят, но в молодости не обойдешься без разговоров и дум об этом вопросе. Тем более что в рейсе мы уже почти два месяца. Поневоле мысли обращаются к прекрасному полу. Обсуждали сей вопрос долго и пришли к единому мнению: трудно без жен. Что делать? Да ничего. Просто знать, что это - одна из главных трудностей, которые переживает моряк.
На горизонте появляется тонкая голубоватая полоска земли. Все ясней и ясней очертания берега, начинают вырисовываться трубы, дома. Навстречу идут два военных судна: сторожевик и вертолетоносец. Затем появляется флотилия лодок, утлых посудин, изготовленных из двух-трех пальмовых стволов. Вода свободно ходит между ними, гребут индусы кто веслом, а кто обломком доски. Посредине дырявый парус из мешковины, однако они им управляются с ловкостью яхтсменов. В каждой лодке сидят дети пяти-шести лет. Когда лодка приближается к судну, они словно по команде вскакивают, тянут к нам руки, просят чего-то. Но судно идет пока быстро, и лодки остаются позади. Мы входим в одну из трех гаваней Мадраса, отделенную от моря большим молом. Над гаванью летают с карканьем вороны, пахнет гнилью и отбросами. На причале ржавые краны. В тени складов лежат человек сорок индусов в белых штанах и рубашках. Мне стало смешно: неужели это им предстоит грузить все сто тонн табака?
Капитан пожимает плечами, что означает: очевидно, да.
Погрузку нашего судна производила торговая фирма "Мадан и сын". Сто тонн грузили всю ночь. В шесть утра меня подняли чекеры с жалобой, что никак невозможно закрыть и опечатать контейнеры. Я взял небольшую кувалду и, выйди на палубу, за четверть часа закончил дело. Через час мы отходили от причала.
Шли вдоль восточного побережья Индии в порт Кочин, тот самый, где четыре сотни лет назад впервые высадился Васко да Гама со своими воинами. Местное население встретило португальцев гостеприимно. В "благодарность" за это колонизаторы пришли в Кочин еще раз и сожгли его дотла. Я взглянул на карту - ох и далеко же мы забрались! Тут уже и Африка рядом! Настроение у меня, естественно, приподнятое. Еще бы: проходим рядом со знаменитым островом Шри-Ланка. А ведь совсем недавно мне казалось, что эти места невообразимо далеко! И вообще по мере плавания ощущаю одну разочаровывающую мысль: оказывается, ничего особенно далекого не осталось на нашем шарике... Это печально, так бывает, когда посетишь дом своего детства и вдруг обнаружишь, что комнаты малы, а бабушкин сундучище - всего-навсего не большой пузатый ящик с ободранной обивкой. Что ж ты так не велика, родная моя планета! Ведь Колумбу и Васко да Гаме ты казалась необъятной! Прошли века, взлетели в небо космические корабли, побежали по морям быстроходные суда - и все приблизилось, уменьшилось, стало таким беззащитным!
Но все же, как ты прекрасна, Земля, и как заманчивы неведомые дали! Смотрю на желтую полоску берега, утыканную пальмами, на стаи касаток, сопровождающие нас, душа моя бурлит от радости, что я - часть этого мира. Но почему-то на лицах других не замечаю ничего. Неужели люди привыкли? Или притворяются? Или, как Володя Романюк, мечтают только, как бы добраться до портофлота? Нет, как хотите, я убежден, что тот, кто мог и не бывал здесь, не увидел этого моря и пальм, не почувствовал запаха магнолий и пряностей, - много потерял.
Подходим к Кочину, райскому местечку, как его называют теперь. Здесь неподалеку есть большая коса, соединяющая южный берег Индостана со Шри-Ланкой, ее зовут Адамов Мост. Есть и Адамовы Пики. И вообще богословы спорят, здесь ли в долине Евфрата уготовил библейский бог местечко для сотворенных им Адама и Евы. В общем, райское местечко, однако, до хорошей жизни здесь еще не близкий путь. Хотя правительство Индии предпринимает много усилий для улучшения жизненного уровня народа, развития промышленности и сельского хозяйства, последствия английского колониализма все еще сказываются, и живут индусы трудно. Говорят, года три назад в штат Керала, а именно в порт Кочин, понаехало множество вольношатающихся по свету хиппи из Европы и Америки, пожелавших обосноваться здесь. Но, поскольку труд для такого сорта людей "противопоказан", а на дармовщину здесь не проживешь, хиппи разъехались, очистив город.
Мы входим в гавань ранним утром. Вдоль берега теснятся дома в строго европейском стиле, католические храмы; все утопает в зелени деревьев. Едва судно пришвартовалось к причалу, на борт стали приходить гости. Приходят целыми семьями. Мамы и дочки украшены кольцами, серьгами, мальчишки, как и папы, в белых шортах и рубашках. Девушки и женщины в ярких цветных сари, охватывающих их стройные фигуры. В длинные и густые черные волосы вплетены красные розы. Красавицы, да и только! К тому же надушены духами и розовым маслом: сегодня воскресенье, все приходят к нам, как на праздник.
Ну, а для меня снова наступает время суперкарго, короче говоря - бешеная гонка и нервотрепка. Мне кажется, что грузчики словно сговорились делать все наоборот. Я говорю: грузите фитинги на просвет трюма - они их толкают под палубу, под забой. В контейнер прошу ставить по 25 ящиков, пересчитываю: их всего двадцать. Матросов, естественно, у меня забрал старпом - надо кончать с покраской надстройки. Мастер на меня уже покрикивает, а я хоть разорвись. Подсунули неисправный контейнер, причем загрузили его мгновенно. Стали закрывать - не получается. Пришлось поднимать уже уложенные по-походному стрелы, стропить и поднимать проклятый ящик. Но и это не помогло. Стивидоры говорят: был исправный, а не закрывается, потому что судно имеет крен, я им доказываю с пеной у рта. Приходит мастер и начинает доказывать мне обратное. В конце концов, вызвали агента, мужчину, собранного и делового. Он тут же распорядился дать другой контейнер. Индусы мгновенно исполнили его приказание. Он извинился передо мной, капитаном и ушел. Вот что значит деловитость.
Вечером первый помощник разрешил мне прогуляться с парнями, с условием, что я зайду на одно из русских судов, стоящих в порту, и принесу пару новых фильмов.
Мы вышли на малоосвещенные улицы города. По дорогам бродят коровы - священные животные индусов. И овцы тоже бродят, словно на пастбище. Народу не много. Изредка пройдет парочка, прижавшись друг к другу, мелькнет велосипедист, или просигналит такси. Одно- и двухэтажные домики увиты зеленью, на стенах многих - изображение Будды. Около других домиков стоят деревянные фигурки этого божества. Мы пересекли полуостров до второго порта. У причала стоит одессит "Фурманов", большой сухогруз, выкрашенный чернью. Зашли на судно, нас там радушно приняли. Естественно, что я направился к своему коллеге суперкарго. Собрались в каюте и другие моряки. Выясняется, что судно трамповое, то есть ходит подолгу без захода в родной порт. "Иной раз по году не бываем дома", - жалуются ребята. "И что ж не уходите?" "Да вот, завершим рейс и уйдем". Но я-то знаю цену этим заверениям: каждый раз после длинного рейса моряк объявляет, что это - последний. А потом идет еще в один рейс, и так до пенсии...
9.ИДЕМ ЗА СОЛНЦЕМ
В иллюминатор светит яркое солнце, слышится шелест волн, по занавескам от ворвавшегося ветра пробегают судороги. Мы вышли в Аравийское море. Берем курс на запад, на другое полушарие планеты. Штурманы глядят в оба: здесь, в южной оконечности Индостана, много островков и коралловых рифов. Вдруг замолкает машина: что-то там случилось. Теплоход покачивается в дрейфе. Полная тишина, мы слились с океаном. Вот так, наверное, ощущали море наши предки, пересекавшие океан на бесшумных парусниках... Мастер и помполит уселись на корме, закинули удочки, и скоро возле них затрепыхались первые макрели. Я весь расслабился, ничего не могу с собой поделать, одолевают мысли о доме. К тому же ребята один за другим получают радиограммы. У моториста Гриши Григорьева родилась дочка, он ходит недовольный, разговаривая по телефону, обругал товарища, вообще чувствует себя не в своей тарелке. А матрос Леша Балаховцев, наоборот, рад, получив радиограмму о рождении девочки: "Маме будет помощница". Я, конечно, тоже все время думаю о своей Катюхе. Какая она теперь?
Дорофей Терентьевич, как и обещал, связался по радиотелефону с Владивостоком. Дали мою квартиру. Но меня ждало разочарование: жены дома не было, разговаривал только с сестричкой. Конечно, и это хорошо, но я-то хотел другого. Терентьич, поглядывая на собравшихся вокруг его приборов моряков, чувствует себя героем дня: еще бы, ведь именно он сегодня волшебник, одаривающий людей счастьем!
Я сижу с наушниками. Девушка в Москве приятным голосом вызывает наши суда. Каких только нет сейчас в океане: и мурманские, и одесситы, и новороссийцы, и наши, дальневосточники. Со всех концов земного шара несутся в эфир навстречу друг другу взволнованные голоса. Какой прилив энергии почувствовал я после этого коротенького сеанса, будто побывал дома!
А жизнь на судне идет своим походным порядком: сменяются вахты в машине и на палубе, сегодня с утра все моряки вышли на Ленинский субботник. Боцман "по дружбе" подсунул мне местечко - ошкрябать высокую подволоку с закутками. Работаю, думая о доме, о семье. Женщины наши тоже вышли на палубу, неуклюже, но старательно скребут и драят фальшборта, покрывают зачищенные места суриком. Обливаются потом с непривычки, а матросы, те хоть бы что, им эта жара уже нипочем. Вечером прямо на палубе, на выставленном для этого случая столе, сражаются доминошники. "Точила", то есть токарь, - самый мастеровой человек на морском судне, сделал из эбонита огромные и тяжелые кости, издающие при ударе, к удовольствию "козлистов", пушечный гром. У меня на переходе, кроме вахты, нет конкретной работы, и я использую выдавшееся время для занятий английским языком. То-то порадовалась бы наша школьная англичанка, увидев, с каким тщанием изучаю я сейчас неправильные глаголы.
Каждое утро солнце встает по корме судна, а заходит точно по курсу. Мы словно гонимся за ним, растягивая день, и через каждые три дня по радио звучит объявление, что судовые часы переводятся на час назад.
По обоим бортам нас сопровождают стаи касаток. Их высокие клинообразные плавники, как стабилизаторы подводной лодки, легко рассекают воду, животные то обгоняют судно, то отстают, получая, видимо, удовольствие от своего морского превосходства. То и дело расходимся со встречными судами, среди них и наши, советские. Приветствуем, приспустив флаг, запрашиваем, не требуется ли помощь. Не требуется? Ну, счастливого плавания, ребята!
Еще несколько дней - и показались берега Аравийского полуострова, голая, выжженная солнцем пустыня. Входим в Баб-эль-Мандебский пролив, тот самый, который так трудно было произносить, отвечая на уроке географии. Обгоняем две яхты, совершающие кругосветное путешествие. Смельчаки, принявшие на себя трудную миссию единоборства со стихией, машут нам вслед руками.
Африка под боком, а нам холодно. Температура упала до 22 градусов. После Индии и Малайзии это почти север, никто не желает больше плавать в бассейне, и боцман посмеивается над нами. А ветер несет из пустыни песчинки, насекомых, саранчу. Они стучат по пластмассовым крышкам на крыльях мостика. Подходим к Суэцкому каналу.
Слева берега Африки, именно такие, какими я и ожидал их увидеть. Крутые спуски к морю, редкие клочки зелени и далеко, до горизонта, тянущиеся пески пустыни. В воде по обеим сторонам торчат на сваях буровые вышки. Дымят факелы, небо, черное от гари. Нефтяной, газовый край, лакомый кусок для империалистов.
Подошли к порту Суэц, стали на якорь. И вот лоцман уже на борту. Это высокий, красивый араб в европейском костюме и при галстуке. Разговаривает, мешая русские и английские слова. Отвел нас на внутренний рейд, где собрался караван судов, предназначенных для проводки через канал. Весь наш экипаж на палубе, любуется пейзажами. И здесь происходят эпизоды, возможные только на судне. Я, например, за неделю впервые увидел Виктора Путинцева, моториста, даже протянул руку для рукопожатия. Мы поздоровались и расхохотались: вот так дела, живем-то друг от друга в двух шагах!
Утром следующего дня суда по очереди снимаются, разворачиваются и уходят в канал друг за другом. Канал такой узкий, что издалека его почти не видно, и создается впечатление, что пароходы входят прямо в берег. Наш "Сулейман Стальский" тоже входит в канал, соблюдая дистанцию примерно полмили от идущего впереди. Канал выложен камнем. Сразу за ним простирается безбрежная пустыня. На левом берегу нет-нет, да и увидишь рыбацкую хижину, женщину с кучей ребятишек, стадо коз, небольшой оазис, окаймленный пальмами. И бойницы тут и там настроенных дотов. Черные щели бойниц смотрят угрюмо, напоминая о войне с израильскими агрессорами.
Канал расширяется, идем по выставленным буям. Здесь ведут работы японские дноуглубительные машины. "Бывалые" смущены; только полгода назад, по их словам, здесь было так же узко, как у входа, и вот такие перемены.
Сменился лоцман. Добродушный лысый дядька уселся в кресле и подает команды мастеру, а тот соответственно передает их штурманам. После полуночи вдали показываются огни Порт-Саида. Меняем еще одного лоцмана. Оформляем на ходу документы и, взяв их с идущего параллельным курсом катера, выходим в Средиземное море.
Воздух сразу посвежел, стало легче дышать, хотя море совсем не такое, каким я его представлял: вместо голубого простора, перед нами катят серые волны, небо нависло над самыми мачтами. На судне идет подготовка к празднованию Первого мая. Парни надеялись на минибанкет, но первый помощник разочаровал их, сказав, что на судне могут быть только два праздника с шампанским: Новый год и юбилей теплохода, остальные - без всяких вольностей. Парламентеры разошлись приунывшие.
Идем в район Сицилии и Мальты. Матросы в "северной одежде" - куртках и брюках - докрашивают надстройку и трубу. Постепенно судно приобретает нормальный морской вид. А настроение у команды неважное. Замечаешь, что люди стали помаленьку надоедать друг другу. Уже не хочется просто так разговаривать. Обо всем переговорили за рейс, все анекдоты рассказаны, все нюансы семейной жизни обсуждены. В столовой идет фильм. Все сидят строго на своих местах. Как-то я сел на свободный стул, со всех сторон послышался недовольный шепот: оказывается, это место "деда", старшего механика Бориса Михайловича Кучеренко. Извинившись пересаживаюсь. На судне уважают старых моряков. Вот в таких длительных плаваниях, когда с каждым днем растет душевное напряжение, необходимо на судне иметь какие-то святыни: будь это неукоснительно поддерживаемые традиции или просто уважение к старшим, к тем, кто отдал морю больше сил.
Атлантика встречает нас полным штилем и крупной мертвой зыбью. Вот когда стало заметно, что судно наше имеет малую метацентрическую высоту. Качается плавно, медленно возвращаясь из наклонного положения. Не скажу, что очень приятно, когда, накренившись, судно вроде задумывается: стоит ли возвращаться в исходное положение или уж крениться "до победы"?
Ярко светит солнце, и штурманы не сходят с мостика, повторяя под руководством капитана правила ППСС, несения вахтенной службы в мирное и военное время. С карандашами и циркулями в руках "играют в пароходики" - тренируются в расхождении судов. Чего, кажется, проще - разойтись со встречным судном, а каждый год многие суда гибнут именно из-за ошибок в этом деле!
Океан то и дело меняется. Было тихо, но вдруг сорвался шквал, упало давление. Мастер успел определиться по солнцу и, проверив местоположение судна по метеокарте, сказал, что мы находимся в центре циклона. Впереди по курсу еще четыре циклона, правда, не очень глубоких. Но качка все усиливается. Ночью я чуть не вылетел из койки. Пришлось заклиниться спасательным жилетом. Температура упала до десяти градусов. В кают-компании и столовой перед подачей посуды на столы разложили мокрые простыни, чтобы тарелки не катались. Все равно приходится поддерживать тарелку рукой.
Судно кренится все больше, уже и борт скрывается под водой. Невольно вспоминаешь о судах, навеки исчезнувших в морской пучине. Вот уж действительно: стихия была и осталась грозной, как и во времена первых мореплавателей! А ведь по карте циклон, захвативший нас, уже ушел на 600 километров севернее. Впереди нас ждет еще более крепкий шторм. Мастер часто звонит в машину, просит убавить обороты винта или добавить. Третий механик перекачивает топливо то в цистерны левого борта, то наоборот, чтобы уравнять крен. А ветер меняет направление, и трудно за ним успевать.
Но появились чайки - первый признак стихающего шторма. На палубе затрепыхалась диковинная желтая птичка, посидела на трюме с полчаса и полетела дальше. Долетит ли до берега?
А мы с Серегой Мухоедовым, четвертым механиком, оформляем праздничную майскую газету. Праздничный вечер решили провести пораньше, чтобы на берегу не отвлекать народ от работ. Вообще комсомольцы стараются вовсю, чтобы как-то развлечь экипаж после трудных вахт и работ.
По нашим подсчетам, до Нью-Йорка осталось не более двух суток хода, и тут на нас с севера налетает настоящий ураган. Судно перестало повиноваться рулю, бросает его с борта на борт так, что сердце сжимается, хотя виду никто не подает. Мастер постоянно на мостике, поглядывает на барометр, на море, а волны уже перекатываются через палубу, через контейнера.
- Как там наш груз, Женя, не сместится? - спрашивает он меня, в который уже раз.
- Укладка хорошая, - успокаиваю я его, а сам думаю: а хорошо, что в Кланге настоял переделать работу, что в Пенанге поругался со стивидором. Не то сейчас пожинали бы плоды уступчивой вежливости. А между тем крен достиг уже 30 градусов. Так недолго докатиться и до "угла заката".
К ночи ураган рассвирепел, но, к счастью, ветер зашел с носа, а встречная волна не так опасна, как бортовая. Груз наш, видимо, все-таки немного сместился, потому что все топливо перекачали в танки правого борта, а крен все же остался левый.
Мне приходится перепечатывать приготовленный заранее "Морской протест", потому что "страхи", которые по совету капитана я туда внес, оказались детскими штучками по сравнению с тем, что судно фактически испытало. Печатая, приходится одновременно держать машинку и стараться не свалиться со стула. Веселая работка! Про себя прикидываю, что подойдем к Нью-Йорку к уик-энду, концу рабочей недели, так что придется простоять лишних дня два.
Земля! Горизонт обозначился для нас яркой полоской земли, в бинокль я разглядел два моста и несколько высоких коробочек, наверное, небоскребов, задолго до того, как увидел сам город. На борт поднимается лоцман - жизнерадостный, деловой дядька, под сорок, с седыми висками. Мы рассчитывали, что он поведет нас прямо к причалу, а он развернул нас на рейде и дал команду "Дроп энко хиэ"- отдать якорь. Так начались наши первые расходы. Ведь и за постановку на якорь надо платить немалые деньги портовым властям
10.ОТКРЫТАЯ И ЗАКРЫТАЯ АМЕРИКА
Подъем в шесть утра. Лоцман ведет нас по Гудзону. Проходим под одним, затем под другим мостом, справа остается частокол небоскребов Манхэттена и статуя Свободы на островке. Выглядит "Свобода" в окружении небоскребов совсем не величественно. Швартуемся к заброшенному причалу с наваленным металлоломом и ржавыми складами. Напротив нас блестящий контейнерный терминал, за ним - аэропорт.
Анатолий Лаврентьевнч мимоходом сообщает мне, что стоим в штате Джерси, а на том берегу Гудзона - центр Нью-Йорка.
- Скажите людям, что, поскольку сегодня воскресенье и погрузочных работ не будет, можно сходить в город на экскурсию.
Этого только мы и ждали! Скоро прибывает заказанный капитаном огромный автобус, способный вместить и два таких экипажа, как наш. Выезжаем из порта и попадаем на скоростную трассу - хайвэй.
Смотрим в окна и диву даемся: это и есть знаменитый Нью-Йорк? Вот эти унылые, с облупленными стенами здания, закопченные корпуса заводов, чахлая зелень в редких садиках! Так много я слышал об этом гиганте Америки, но никогда представить себе не мог, что выглядит он столь уныло.
Перед въездом в туннель под рекой Гудзон автобус остановился, водитель уплатил в кассу несколько долларов, и мы въехали в едва освещенный тусклыми лампочками, провонявший выхлопными газами длиннейший туннель. Сразу за ним начинается Уолл-Стрит, Улица-стена, стиснутая громадными небоскребами, лишенная солнца, запруженная народом и транспортом, точно такая, как все мы ее и представляли. Вместе с восхищением мастерством рабочих и инженеров, воздвигнувших эти колоссы, появляется чувство какой-то обреченности. Неужели для того живет на земле человек, чтобы заточить себя в этот бетон и камень? Что если такие Уолл-Стриты встанут по всей земле?
Все дальше мчит нас автобус по стритам и авеню гигантского города. Кое-где встречаются еще парки даже с фонтанами. Цветут яблони, гуляют по аллеям мамы с детьми, спят на скамейках небритые личности. Кого только нет на улицах: и темнокожие африканцы, и малайцы, и индусы, и европейцы. Одеты кто во что горазд: тут и рваные джинсы, и ковбойские шляпы, и легкие вуальки на глазах у чистеньких старушек. Блестит витринами магазинов и отелей знаменитая Пятая Авеню. Это - район богачей, цены в магазинах здесь не доступны так называемому "среднему американцу". И нам, разумеется, здесь нечего делать, разве что посмотреть издали. 42-я стрит, по словам водителя, место сбора гангстеров, сутенеров и всякой другой швали. Я поднимаю "Зоркий", нацеливая объектив на эффектную даму, стоящую, подбоченясь, на углу. Она среагировала, как хищная пума, и сразу же дала знак стоящему неподалеку молодому человеку с накрашенными губами, подведенными глазами и с серьгами в ушах. Тот подбегает к окну автобуса и показывает мне визитку; к счастью, автобус трогается, избавив меня от объяснения с сутенером.
Проехав громадный торговый центр, эмпайр-билдинг, оказываемся на берегу реки. Прямо перед нами высится здание ООН, украшенное флагами стран, членов организации. Перед входом наша знаменитая скульптура "Перекуем мечи на орала". По парку перед зданием течет непрерывный поток туристов из всех стран мира. Входим внутрь. В просторных залах организованы выставки картин, скульптуры всех направлений в искусстве от ультрасовременных до классики. В бесчисленных киосках по бешеным ценам продаются сувениры. Через стекло в фойе видим пустой зал заседаний. На стенах висят фотографии крупнейших политических деятелей мира.
Затем едем на Отчэд-стрит, по-нашему, Садовую улицу. Здесь расположены рынки, лавки, где торгуют по более или менее сносным ценам. За прилавками есть и эмигранты из Советского Союза. Долго добивались, чтобы вырваться в "свободный мир", - и вот торгуют всяким хламом, отчаянно зазывают покупателей.
День близится к концу. Озаренный лучами заходящего солнца, наш автобус мчится домой, в СССР, ибо так мы зовем наш маленький, по сравнению с этим городом, теплоходик. Проскакиваем задохнувшийся выхлопными газами туннель - и вот он, наш дорогой "Сулейман Стальский". И флаг развевается на корме, родной красный флаг. Все возбуждены, смеемся, будто прибыли, действительно, домой.
Погрузка началась Первого мая. И сразу же неприятность: боцманская команда не успела подготовить трюмы. Виноват, конечно, не кто иной, как суперкарго. Потеряли целый час, а у американцев это сразу превращается в доллары, ибо с той секунды, как докер вступил на борт судна, он получает свою зарплату. И ему нет никакого дела до того, кто там и почему не подготовил условия для работы. Существование в условиях конкуренции приучило американцев быть суперреалистами. Вы можете быть ему лучшим другом, но, когда дело касается долларов, не ждите никаких поблажек и привилегий.
Пришла бригада, в основном, пожилых докеров, работают как бы шутя, но не тратят ни секунды на перекуры и разговоры. Зато когда бьет час перерыва, мгновенно останавливают работу. И если в этот момент строп висит над трюмом, докер выключит лебедку и груз будет висеть до начала рабочего времени. Работают они ладно и быстро, но как безжалостно ломают ящики! На рассыпанный груз не обращают ни малейшего внимания, и даже, как мне показалось, с каким-то удовольствием давят его погрузчиками. Вот уж действительно работают не на себя, а на хозяина! По законам порта во время погрузки-выгрузки ни один из наших людей не имеет права находиться в трюме. С болью наблюдаю сверху за этой расправой с ценностями. Стивидор, мужик одного роста со мной, но, по крайней мере, раза в два тяжелее, с вечной сигарой в желтых зубах только ухмыляется: "пусть себе работают, это их дело".
Вместе со стивидором осматриваем груз, приготовленный для нас на складе. Это уже знакомый мне "тин плэйтс", то есть жесть и генеральные грузы на порт Бангкок и в Малайзию. Наш агент Чарли Буш - молодой, но уже начинающий лысеть малый, в дырявых джинсах, носится, как метеор.
- Эжэн, тому, кто хочет иметь успех в этом мире, надо шевелиться быстро, - смеется он в ответ на мое замечание о том, что он бегает, как мальчик. - И не зевать, Эжен, ни в коем случае не зевать!
Он работает сейчас по какой-то новой системе, то есть закреплен сразу за тремя портами: Нью-Йорк, Балтимора и Филадельфия, где обслуживает только советские суда, являясь одновременно еще и агентом и стивидором. Все успевает, видимо, и вправду далеко пойдет, если не сорвется.
Мне, конечно, очень удобно, что и здесь, в Нью-Йорке, и дальше я буду иметь дело только с Бушем, который явится в каждый порт к нашему приходу на своей машине. Чарли работает всего два года после демобилизации, служил на авианосце "Дж. Кеннеди".
- Торговать, Эжен, куда приятнее, чем воевать, - говорит он, подмигивая и похлопывая меня по плечу.
- Согласен, Чарли, лучше торговать. Радист передает мне новую букировку на порты Америки, которые мы посетим. К планировавшимся добавляется еще Галвестон, рядом с Хьюстоном, будем там брать хлопок на Гонконг. Намечается фрахт на 600 тысяч долларов. Это уже неплохо!
По судну снуют любопытствующие посетители. Ко мне то и дело заходят "туристы". А мне забот и без них полон рот.
Куда-то запропастился трюмный Леша Балаховцев, грузчики идут ко мне: надо сменить блок на третьем номере, смазать шкентель на втором, а в третьем уже заканчивается выгрузка, и надо открывать твиндек. На втором номере сломалась лебедка - надо вызывать механика и электрика - бегу к телефону и вдруг обнаруживаю, что мой Леха... красит борт судна. "Чиф послал". Ну что ж, со старпомом не поспоришь.
Но мои мольбы дошли до всемогущего: после обеда меня подменяют, и мастер разрешает мне еще раз съездить в город. Автобус доставляет нашу группу к советской миссии. Пока капитан и помполит отмечаются у консула, мы исследуем близлежащие кварталы. Напротив нашей миссии, в здании бывшей синагоги, располагается небезызвестная "Организация защиты евреев в Советском Союзе". Как тут не вспомнить лавочников с Отчэд-стрит, уже вкусивших плоды этой "защиты"! Почему бы "организации" не обратить свою энергию на защиту собственных граждан в Америке. Хотя бы вот этих детей, которые в соседнем с синагогой магазинчике под названием "Школьные книги" копаются в книжках, заполненных порнографией. А в магазине "детских игрушек" продаются каски, автоматы и пулеметы, пусть пластмассовые, но все - гитлеровского образца. Купят ребенку эту "амуницию", и будет он щеголять в фашистской форме, с фашистскими регалиями и оружием, и едва ли узнает, поймет, сколько крови, страданий принесли народам солдаты в такой форме! А разве вон те парни и девушки, напичканные наркотиками, и вяло бредущие по аллеям, не нуждаются в защите и спасении? Ночью отшвартовались и по узкому каналу направились в Филадельфию. В Филадельфии утром появился примчавшийся на своей машине Чарли, стали с ним оговаривать порядок работ. В воскресенье грузчики работали дружно. Я узнал, что в этот день их почасовая оплата в полтора раза больше, вот и набросились на работу, как львы. А наши ребята постарались в рекордные сроки подготовить трюмы. Вместо 30-40 минут открывали крышки за двадцать. Но я все же думал, как дорого обходятся даже такие простои. А если бы открывались гидравликой, с помощью нажатия кнопки - как много труда и средств можно бы сэкономить!
В День Победы, 9 мая, я узнал от стивидора, что официально в Америке этого праздника нет, но многие его отмечают, в том числе и он, потому что хорошо помнит войну и кто ее выиграл. Понимает он и главную роль Советского Союза в победе над фашизмом.
- Но далеко не все у нас это признают, - говорит он. - В школах не стараются рассказывать детям истинную правду о войне, некоторые школьники даже не знают, кто был союзником Америки и какую роль сыграла Россия...
В этот день как подарок нам в праздник Победы по телевидению показывали "Александра Невского" на русском языке. Смотрели мы фильм всем экипажем с великим удовольствием.
Подбив "бабки" после двух американских портов, выясняю, что расходы наши превысили уже сотню тысяч долларов. Это все надо покрывать фрахтом. Дерут в американских портах безбожно, и работают, как я убеждаюсь все больше и больше, далеко не идеально. По крайней мере, с Сингапуром никакого сравнения.
Третий порт нашей погрузки был Хьюстон. Идем вдоль берегов Флориды. Здесь снова жарко, мы переоделись в шорты, помыли и заполнили бассейн, стали купаться, как в тропиках, хотя до тропиков немного не дошли. В заливе Галвестон взяли лоцмана и пошли по мутной, грязной Миссисипи. Над водой важно летит стая белых пеликанов, садится на отмели. Бедные, чем они только питаются в этой отравленной промышленными отбросами, вонючей реке?
В Хьюстоне для меня снова начинаются рабочие баталии со стивидорами и форманами. Как-то привык я раньше думать, что американцы, в общем, неплохо относятся к нам, и не учел, что, как и в любой стране, здесь есть разные люди. И вот один эпизод показал мне, что строить особых иллюзий не стоит. В первом трюме у нас обвалились плохо закрепленные пакеты, дело обычное, и, будь это у нас в порту, ребята сразу бы исправили положение и продолжили работу. Но здесь ко мне подскочил здоровенный рыжий длиннорукий форман-бригадир и заорал, что запретит бригаде работать. И тут же выполнил свою угрозу - докеры бросили работу.
- Сейчас мы уберем пакеты, и можно начинать снова, - сказал я по возможности спокойнее.
- Надо было раньше! - кричал он. Я вышел из терпения и сказал, что, в общем, ошибки бывают и мы несем за них ответственность, но, поскольку мы исправим положение, ему придется работать, ведь он берет с нас деньги, причем немалые. О, как он взвился!
- Здесь тебе не Россия! - орал он, тыча пальцем мне в грудь. - Здесь ты меня не сошлешь в Сибирь!
- А ты знаешь, что такое Сибирь или нет?
- Знаю, там у вас людей стреляют вот так: "пиф-паф", - и он ткнул мне в грудь прямо напротив сердца.
Мне некогда было думать о своих дипломатических полномочиях. Я тоже ткнул ему в жирную волосатую грудь пальцем и крикнул:
- Так говорят только фашисты, а фашистам мы скрутили головы!
И вдруг я увидел, что рабочие, ухмыляясь, посматривают на своего рассвирепевшего начальника.
- Эй, парень, мы все сейчас сделаем! - сказал мне один из них.
Чувствуя противную дрожь в коленях, я вылез из трюма.
Не знаю, что бы я сделал, если бы форман не замолк после моей последней реплики. Но эпизод был исчерпан, и утром, когда я появился на палубе, грузчики, как один, здоровались со мной, приподнимая каски, и улыбались. Капитану и первому помощнику об этой своей нетактичности, каюсь, я ничего не сказал. Мало ли что подумают! Но для себя я уже сделал вывод, что американцы совсем не такие, какими я представлял их раньше. Да, они веселые и жизнерадостные. Но они же могут быть мрачными и задиристыми. Один издалека тянут тебе руку для приветствия, другие смотрят с затаенной ненавистью. Если и есть объединяющая всех черта - так это страсть к деньгам, страх потерять работу, бешеная гонка за успехом. Я увидел, что даже самые добродушные, расположенные к тебе люди редко сделают что-либо бескорыстно.
Есть еще одна, объединяющая почти всех американцев, черта: тревога за завтрашний день, боязнь войны. Исключая, быть может, самых оголтелых, вроде того формана, американцы говорили нам о том, как они мечтают о мире, о чистом небе, о развитии дружбы с Советской страной.
После Соединенных Штатов мы зашли в столицу "огненного острова", революционную и до конца дружественную нам Гавану. Взяв в Гаване топливо, мы уходили домой, во Владивосток. И для всего экипажа сейчас главная мысль была: скорей бы Родина, скорей бы свидание с любимыми и близкими людьми.

Е. Князев МЕНЯ НАЗЫВАЮТ СУПЕРКАРГО
Из дневника грузового помощника капитана
1
НАЧАЛО

2
КУРС НА ЮГ

3
ПЕРВОЕ КРЕЩЕНИЕ

4
ЖЕМЧУЖИНА МАЛАЙЗИИ

5
БУДНИ СУПЕРКАРГО

6
МИСТЕР ЧУСАК И ДРУГИЕ

7
ДО СВИДАНИЯ, МАЛАЙЗИЯ!

8
В СТРАНУ МАХАТМА ГАНДИ

9
ИДЕМ ЗА СОЛНЦЕМ

10
ОТКРЫТАЯ И ЗАКРЫТАЯ АМЕРИКА