Душа фавна

            Я ворвался в квартиру, грохнул дверью, вихрем промчался по прихожей, успев приспустить штаны и хватануть газету с тумбочки. Тумбочка опрокинулась. Чёрт с ней. Главное, что в гости к Белому Другу Всех Задниц я вломился как раз вовремя. Брюки и трусы скользнули на щиколотки; я развернулся, присел... В то же мгновение мой зад громко заговорил на древнем языке с эмалированным Королём Всех Сортиров.
            Уфф, хорошо. Такая тяжесть с души свалилась... то есть, вывалилась. Правда, чуть-чуть тяжести застряло в кишке и - ни в какую. Ладно, посижу минут пяток-десяток, газетку почитаю. А потом с помощью этой же газетки воздам должное гигиене естественных потребностей.
            Эх, газетка-газетка, быть тебе изорванной, изгаженной. Но ты отомстишь, коварная газетёнка, отомстишь, я знаю. И на говорильной дырке моего седалища обязательно останутся следы зловредного цинка, свинца и ядовитой типографской краски. И выскочат на чистой коже гнойные волдыри-фурункулы...
            Тьфу! Что за мутота в голову лезет? Глаза слипаются, как мёдом залитые... Челюсть хрустит от зевоты...
            О чёрт! Где это я?!.. Ух, ты, в натуре, чёрт...
            Золотистобородый атлет-чёрт гнусаво выговаривает что-то стоящему перед ним... ещё одному чёрту, но - безбородому. Вокруг них плотно каменеет огромная толпа... опять же, чертей. Все голые, шерстяные и хвостатые. Серебристые рожки, заострённые уши, глаза - кошачьи. Над ними царит кромешный мрак, а сами они словно излучают изумрудный свет, к низу переходящий в густой, зеленовато искрящийся туман.
            Я - наблюдатель. Наблюдаю сверху, из мрака.
            "...и по слову царицы Тэрр, - начинаю вдруг понимать речь золотистобородого, - изгоняем тебя в тот мир, из коего был ты взят!"
            Безбородый виновато опустил буйногривую голову и грустно вильнул мускулистым хвостом с кисточкой на конце. Толпа чертей взвыла, потрясая рогами...
            Я чуть не провалился в унитаз.
            Надо же такому привидеться!.. Яростно помотав головой, счастливым хмыканьем приветствую антураж родного сортира. И принюхиваюсь: запах! Ну, конечно же, опять мой сосед у себя в параше кумарит гашиш, сволочь. И дым, заряженный кайфом, через отдушину сочится ко мне. Дал бог соседушку.
            Поспешно растерзав газету, пулей вылетаю наружу, открываю окна и проветриваю мозги. Ну, сосед... А ещё писатель. Талантливый. Его талант - на редкость прожорливый гашишник. Талант-наркоман.
            Мой дом - шестнадцатиэтажное бетонное чёрт-те что - настоящая клоака талантов: поэты, самогонщики, альпинисты, прозаики, скрытые маньяки всех сортов, художники всех направлений, шизофреники, уркаганы, шерлоки холмсы, виртуозные хирурги-алкоголики, парашютисты, проститутки, отставные солдафоны, кладоискатели, клептоманы, донжуаны... Словом, талантами весь дом кишмя кишит от подвала до чердака. На чердаке живут голуби. Тоже, кстати, талантливые ребята - изумительные снайперы. Что и говорить, талант - бог многоликий.
            Неделю назад в квартиру, которая над моей, вселился ещё один... бесспорно, талант. Только, в чём?.. Таланты, перечисленные выше, тщетно ломали мозги над этим вопросом, но всё впустую. Новосёл оставался для них загадкой.
            Впрочем, весь дом болел, по большей части, своими проблемами, а новым жильцом и его грюканьем интересовались лишь примыкающие квартиры: сверху, снизу и с боков.
            Грюканье меня достало, это факт. Ночной сон смазывал пятки и удирал с такой скоростью, что не было никакой возможности его догнать. Потолок ходил ходуном, люстра дёргалась и металась, как пьяная стриптизёрша; штукатурка вежливо потрескивала, прежде чем упасть на голову. Наверху что-то постоянно падало, вставало, шагало, прыгало и бегало. И так всю ночь. Да что там ночь - круглые сутки!
            Иногда наступало затишье, и он приходил ко мне. Сухощавый брюнет неопределённого возраста. Мой удивительный приятель. Я не спрашивал, не предъявлял претензий, и уж тем более, не разевал пасть в матерном негодовании по поводу грюканья. Он приходил ко мне, и мы сидели в креслах, одев лица в камень. Мы пили кофе, цветя пустотой в глазах, и курили толстые сигары. Потом он молча вставал и уходил к себе, наверх. Я молча закрывал за ним дверь и возвращался к своим делам. И грюканье продолжалось.
            Однажды вечером, когда перенатянутые нервы стали лопаться, как струны мандолины под лапой дикаря, грозно и решительно я поднялся этажом выше. Беспощадно и жестоко я принялся избивать двумя кулаками и одной ногой дверь квартиры моего удивительного приятеля. Справа тотчас замаячил сосед, красномордый крепыш, и ободряюще заматерился в такт моим ударам. Во время краткой передышки мы с ним солидарно переглянулись, после чего удвоили свои усилия.
            И тут произошло нечто. Никаким боком сие нечто не протискивалось ни в какие материалистические ворота. Нечто... Прямо из воздуха перед нами соткался мой удивительный приятель.
            "Во, блин!" - подумал я.
            Мои эмоции в этот момент, наверное, походили на все, взятые скопом, картины незабвенного сумасброда Сальвадора. А изумление красномордого соседа-матерщинника можно было сравнить, разве что, с бесконечным рядом многоточий и восклицательных знаков.
            Мой удивительный... Кстати, пора уж дать ему имя. Скажем, Вася... Василий. Отлично подходит. К тому же, глаза у него совершенно кошачьи.
            Итак, мой удивительный Василий соткался из воздуха, дружески подмигнул мне и вражески обратился к изумлённому соседу:
            - Уважаемый, если вы ещё раз позволите себе в моём присутствии или без оного произнести хоть одно непотребное слово, я вас повешу... - Тут он слегка задумался и уточнил: - Взрежу вам брюхо и повешу на ваших собственных кишках.
            Красномордый матерщинник стал вдруг исключительно зеленомордым и задрожал, как в лихорадке.
            - Но перед этим, - невозмутимо продолжил Василий, видимо, не удовлетворившись простым повешением на простых кишках, - я вырву вам язык и ноздри, отрежу уши, выколю глаза... Нет, глаза оставлю напоследок... На чём я остановился? Ах да... Я сниму ваш скальп, сдеру кожу и закопаю в соль. Я вас кастрирую и заставлю съесть ваши собственные гениталии. Я насыплю вам красных муравьёв в задний проход, выдеру вам ногти, раздроблю пальцы и сожгу подмышки, отрежу кисти рук, выломаю плечи, расплющу пятки, оторву ступни и отпилю ноги по кусочкам...
            Красномордый, который теперь уже зеленомордый, стал бледнее смерти. Губы у него посинели, глаза вылезли на лоб.
            Кровавые разглагольствования Василия прервались скрипом двери бледно-зеленоморденской квартиры. Оттуда завизжало женским голосом:
            - Бандит! Сейчас вызовем кого надо!
            - Прошу прощения, - сказал нам Василий, тая в воздухе. - Отлучусь на секундочку.
            Я стоял, даже не пытаясь о чём-либо думать. Казалось, если я начну это делать, то в мозгах тут же перегорит какой-то очень важный и дефицитный предохранитель.
            Сосед-матерщинник в отсутствие страшного Василия понемногу вернул своей морде сначала зелёный оттенок, а потом и вовсе стал уж набухать кровью. Это грозило взорваться очередным нецензурным неистовством, когда из-за приоткрытой двери его квартиры донёсся короткий истеричный вскрик, а затем послышался мягкий звук падения чего-то тяжёлого. Тут и Василий материализовался на прежнем месте. С приветливой улыбкой он обратился к теперь уже вновь красномордому матерщиннику:
            - Уважаемый, там ваша жена упала в обморок. С ней всё в порядке. А вот ваш телефон. Возьмите. Надеюсь, его внешний вид напомнит вам о моём предупреждении.
            Внешний вид телефона весьма живо напоминал выпотрошенного и распятого кролика.
            Красная морда соседа опять немного позеленела. Руки, схватившие телефонный труп, заметно дрожали. "Глазок" противоположной квартиры изнывал от любопытства. На обшарпанной стене красовалось слово из трёх букв, тусклая лестничная лампочка разливала мутный свет. Василий начал таять в воздухе.
            Моё лицо, наверное, стало таким же пунцовым, как у соседа-матерщинника, когда он подбадривал меня грязнючими словесами. Я едва удерживался от хохота. Что и говорить, мой удивительный приятель ещё тот парень. И не понять, серьёзно он говорил насчёт жестокой кары за "непотребное слово" или шутил. Кто знает, чего ожидать от человека, возникающего из пустоты и в неё же исчезающего.
            Между тем, Василий дематериализовался. Остальные персонажи сией чёрной комедии своим ходом добрались до своих обиталищ, где и принялись бурно переживать, кто икая и заливаясь водкой, кто катаясь по полу в приступе безудержного веселья.
            Сутки в квартире Василия стояла тишина. А следующим вечером он заявился ко мне и, против обыкновения, молчать не стал. Плюхнулся в кресло, пригубил кофе, затянулся вкусным никотином и шумно выдохнул:
            - Ф-фу, наладил.
            - Что? - спросил я.
            - Пэвэо, - чётко ответил он и предупредительно пояснил: - Аббревиатура. Пространственно-временной Ориентатор. Моё изобретение. Хотите, покажу?
            - Нет... Да!
            - Пошли.
            Мы поднялись к нему.
            - Где же ваш этот... Как его? - скептически поинтересовался я, оглядывая голые стены в уродливых обоях.
            Кроме пустоты, в квартире обнаружился драный тюфяк, приткнувшийся в углу и, по всей вероятности, имеющий функции спального места. Затем взгляд мой напоролся на огромную, какую-то немыслимую бутыль, водружённую на середину подоконника. Сначала я принял её за корявое полено - такой она имела вид.
            - Не желаете? - предложил Василий, вынув из "полена" корешок-пробку.
            - Что это?! - воскликнул я, покачнувшись от изумительного аромата.
            - О-о... - Василий загадочно улыбнулся. - Напиток сильфов. Рецепт они хранят в строжайшей тайне. Ну, сильфы... - акцентировал он, видя мою озадаченную физиономию. - Сильфы, инкубы, фавны... Вам ничего не говорят эти названия?
            - Фавны, да... - промямлил я. - Что-то знакомое.
            Кажется, мой удивительный приятель немного... того. Или пьян. Его кошачьи глаза подозрительно блестят и как-то не по-здешнему веселы. Кстати, я успел заметить, что "полено" больше чем на треть лишено своего содержимого. Точно, уклюкался бедняга напитком... этих... как их...
            Выпить я отказался. Не потому, что всё так уж принципиально, отнюдь. Просто, чересчур захотелось. Так замечательно благоухает, манит, притягивает... Но, потворствуя своим желаниям, я всегда попадал впросак. Например, с женщинами. Они выжимали меня, как половую тряпку, и брезгливо вешали в тёмный закуток - подсушиться. А потом не могли вспомнить, где повесили. Я, правда, не очень-то горевал. Ведь никогда, ни разу за все свои не блистающие оригинальностью "тридцать с гаком", я так и не полюбил по-настоящему.
            Или вот ещё: захотелось мне прыгнуть с парашютом. Сосед с нижнего этажа оказался инструктором, бывшим десантником и, вообще, рубахой-парнем. Под водочку да под солёные огурчики... Наутро я к нему захожу, весь такой спортивный, готовый к вспрыску адреналина. А он, гад, молоком опохмеляется. Молоком!.. Ну, и я хряпнул за компанию. Да уж... Прыгали-то в "тандеме". Когда приземлились, я, конечно, извинился. Но вряд ли он меня извинил. До сих пор недоумеваю, как я умудрился обгадить ему не только штаны, а ещё и запасной парашют?
            Короче говоря, отказался я от удивительной выпивки. Но удивительный Василий настаивал.
            - Это необходимое условие, - твердил он. - Это кодовое действие, без которого вы не сможете войти в контакт с ПВО и узреть Тропу в череде Миров.
            Сомневаться не приходилось, мой удивительный приятель пьян в стельку. Может, у него даже белая горячка. Не вызвать ли "скорую"?
            - А вы, - спросил я в психотерапевтических целях, - уже совершили кодовое действие?
            - Конечно! - воскликнул он. - Но могу поддержать. Да возьмите же! - Он всучил мне "полено". - Давайте, пейте прямо из горлышка. Тары нет.
            - А что за Тропа? - решил я потянуть время. - И зачем я должен её узреть?
            "Полено" приятно холодило руки и будоражило воображение.
            - О-о, Тропа, - улыбнулся Василий. - Моё открытие. За это я и поплатился. Хотя... Не за это. Вы знаете, мне пришлось это сделать, чтобы сравняться с ними, но... - Он остекленел взглядом. - Знаете, у них нет любви, совсем нет. А я посмел... Царица была прекрасна, божественна... Невозможно описать. Когда я прикасался губами к пальцам её ног, казалось, вселенная рушится внутри меня... Жадным восторгом полыхала моя бедная человеческая душонка...
            Василий очнулся и горестно покачал головой. А я вдруг подумал, что не очень-то он пьян. Мне стало интересно. То есть, я конечно понимал, что всё это бред, но... Привлекательный бред. И ещё... Что-то знакомое?
            - Рассказать кому-то из людей? Сочтут сумасшедшим, - вздохнул Василий. И доказать не могу. Человеческие души невосприимчивы. Но вы - совершенно другое дело. Вы исключение. Я понял это после наших предыдущих встреч. Мне с вами откровенно повезло. Ведь я буквально изнываю от желания поделиться с кем-нибудь своим знанием. А такой, как вы, один на миллион...
            - Или на десять, - предположил я, не до конца избавившись от сарказма.
            - Не важно, - отмахнулся он. - Суть в том, что практически невозможно отыскать такого человека специально. Лишь при условии невероятного везения может представиться случай наткнуться. Вот мне и повезло.
            - Хм-м, - сказал я, улыбаясь "полену".
            - Да! - чуть ли не зарычал Василий. - Благодаря потрясающей восприимчивости и подсознательному чутью, не терзаясь безликими сомнениями, вы способны меня слушать и слышать. Именно так! И когда вы узрите Тропу... Пейте же!
            Нет, он не пьян. И не шизофреник. Я вдруг всем нутром ощутил, что он не врёт, не скоморошествует, не гипнотизирует... Просто, говорит правду. Чудовищно... От слова "чудо".
            - А "ПВО"? - спросил я, всё ещё слегка сомневаясь.
            - О-о... Это средство передвижения, так сказать. Оно специально предназначено для путешествия по Тропе. Можно, конечно, обойтись и собственным сознанием, но... Разум человеческий слишком несовершенен, а "ПВО"...
            - Да где же он, ваш "ПВО"?!
            - Здесь! - Василий постучал пальцем по своей голове. - Не делайте такого лица. Я не робот, и мозг мой не начинён микросхемами. Я такой же человек, как и вы. Родом из этого мира... Но я был и не человеком...
            Он словно уснул с открытыми глазами и повёл речь, забыв обо мне. Я не перебивал. Я жадно слушал. Вопреки доводам рассудка-трезвенника, душа-пьяница жаждала Необычайного. Я слушал, представляя себя гигантским ухом.
            - ...да, да, - бормотал Василий, - они изгнали меня. Изгнали, прогнали в тот мир, откуда взяли ребёнком. Я перехитрил их. Могущество освобождённого разума осталось со мной, и...
            Тут Василий очнулся, чем я был огорчён.
            - Простите, дорогой друг, - сказал он. - Итак, "ПВО". Надо вам знать, что как реальный физический объект он не поместился бы в этой комнате.
            - Ого, - восхитился я.
            - Да. Но физически он и не существует. Он у меня барахлить начал в последнее время. Для ремонта пришлось материализовывать отдельные его элементы, чинить и возвращать в мысленный образ. В этом виде - в мысленном - и существует "ПВО". И работает.
            - Образ??
            - Да, образ работает. А что?
            - Ничего.
            - Продолжим... Вы будете, наконец, пить или нет?!
            "Пить..." Ох, блин. Не счесть, сколько раз после очередной попойки я клятвенно зарекался делать это впредь. Чуть не подыхая в объятиях "бодуна", я уверял всех богов и богинь, каких знал, что отныне и капли спиртного в рот не возьму. Однако все клятвы рано или поздно повергались в прах - до следующего утра "бодунного".
            Двумя словами: я выпил. Ещё одно слово: полетел... Во, блин!
            - Полагаю, для каждого индивидуума она должна выглядеть по-разному, - непонятно откуда доносился голос Василия. - Для меня она как тропинка с твёрдым покрытием, идеально прямая, пронизывающая фрагменты мрака и хаоса Иных Миров. Я иду, шагаю, полно ощущая свою тяжесть. Иду спокойно, почти прогуливаюсь...
            - Нет! - завопил я в восторге. - Это лезвие бесконечного клинка, острое, как бритва! Я лечу над ним, едва не касаясь... Какая-то сила  тянет меня свернуть то вправо, то влево. Там бурлит неописуемое смешение красок и звуков, мелькают тела... Всякие тела: большие и маленькие, прекрасные и уродливые. Мне хочется нырнуть туда! Я пытаюсь, но... Не пойму... Каким-то образом вновь и вновь оказываюсь над Тропой. Я лечу с огромной скоростью... Думаю, больше не следует пытаться свернуть.
            - Тебе вообще не следует сворачивать, - заговорил невидимый Василий. - Это "ПВО" тебя возвращает на Тропу. А сила, что тянет свернуть, - магия Иных Миров. Не поддавайся ей, иначе рискуешь никогда не вернуться обратно.
            "Никогда не вернуться..." Почему-то меня эта перспектива не слишком испугала. Я себя чувствовал так, словно брожу по городу, где жил когда-то давным-давно, и прохожий доброхот наставляет меня, как избегнуть неприятностей и всегда держаться верного направления. А я-то всё и сам прекрасно знаю. Только подзабыл чуток. Надо лишь погулять немного и вспомнить. Такое у меня было чувство.
            - Твоя скорость, - между тем, говорил Василий, - всего лишь иллюзия. Наши с тобой пространственно-временные координаты одинаковы по всем параметрам. На нас работает сейчас общий "ПВО". Мы с тобой не просто рядом, мы как бы один в другом.
            - Но кто в ком?! - закричал я, упиваясь полётом над мерцающим лезвием.
            - Там, где мы находимся, - ответил Василий, - нет места конкретике. Не задавайся бесполезными вопросами и не дёргайся, а то выпадешь из поля действия "ПВО". Ищи тебя потом по всем параллельным галактикам. Держись поближе к Тропе.
            - Если я буду держаться к ней поближе, она разрежет меня, как нож - масло.
            - Не бойся, не разрежет. Она ведь не физич...
            И вот тут произошла катастрофа. В мой затылок неожиданно вонзилось... Слово. Да, простое слово. А потом - ещё целый ряд слов, простых и сложных, самых разных, но объединённых некоей общей значимостью. Эта самая значимость и пронзила мой затылок, словно раскалённым гвоздём, вызывая дикую боль и тошноту. Отвратительные слова!
            Мой полёт завихлял и ринулся в "штопор". Прямо на лезвие!.. Неимоверным усилием воли я отшвырнул себя в сторону, не достав до острой кромки каких-нибудь пару миллиметров. Хвала небесам. Пусть она и не "физич...", но мало ли. И куда меня теперь, блин, занесло?..
            Раздалось нарастающее шипение, затем хлопок, и цветастая чехарда Иных Миров потускнела, побледнела, скорчилась, съёжилась и улетучилась в никуда. Вместо неё перед моими глазами возникла морда. Она оказалась той самой красной мордой красномордого матерщинника.
            Я оскалился, шипя от возмущения. Красномордый подавился очередным матом и начал зеленеть, даже не пытаясь захлопнуть отвисшую челюсть. Из его пасти воняло. Его глаза вылупились на меня так, что мне захотелось придержать их пальцами, а то как бы не выскочили. Вот была бы потеха. Впрочем, потеха только начиналась.
            Супруга красно-зеленомордого матерщинника мягко осела на пол.
            Раздалось повторное шипение, завершившееся хлопком, и слева от меня материализовался разъярённый Василий.
            Красно-зеленомордый покачнулся и стал лиловеть. Мы с Василием заорали на него хором. Моим первым словом было "Он...", а у Василия - "Я...". "...тебя предупреждал!" - мы проорали дружно и слитно, в унисон совпадая звуками.
            Лилово-красно-зеленомордый матерщинник рухнул на колени и замотал головой, прося пощады. Но мы были неумолимы. Особенно - я. Тошнотная боль выжглась в моём сознании раскалённым клеймом, и я трепетал при мысли о ней. Казалось, она вернётся, как только матерщинник откроет рот. Поэтому, когда он его открыл, пытаясь вымолвить что-то в свою защиту, мой кулак, не мудрствуя лукаво, мощным ударом пресёк в корне любые намёки на словесное дерьмо. Лилово-красно-зеленомордый отлетел кубарем к стене и застыл там в позе раздавленной лягушки.
            Василий в это время материализовал рядом с собой внушительный сундук, украшенный причудливой резьбой. Мы заглянули в него, увидели содержимое и торжествующе зарычали. Красно-зеленомордый застонал, приподнялся и тоже увидел это. И в одно мгновение стал исключительно бледномордым.
            Не теряя времени, мы с Василием извлекли на свет универсальную портативную дыбу, разожгли огонь в компактной жаровне, раскалили клещи, тщательно проверили зажимы на "костедробилке", размяли шипастый кнут, красиво разложили на заскорузлой от высохшей крови тряпке разного рода пилы, ножи, топоры, колышки, "зубчики", "ёжики".
            Бледномордый истошно взвыл, когда мы его потащили на дыбу. Пришлось забить ему в пасть деревянный кляп. Мы сделали это с помощью молотка, попутно выломав гаду все зубы. Кровь ручьём потекла по его дрожащему подбородку.
            На дыбе он выглядел тошнотнее червяка на рыболовном крючке. И так же извивался. Мы содрали с него одежду. Подёргали. Коленные суставы вышли из пазов, кожа на лодыжках треснула и поползла, как старые чулки. Паркетный пол забрызгало красненьким. Матерщинник надсадно мычал, страдальчески вращая глазами. Я пару раз огрел его кнутом. Кровь брызнула на стены; вены и сухожилия лопались под шипами. Василий потянул верёвку. Руки у жертвы поднялись из-за спины, выворачивая плечи. Кости хрустели, трещали и ломались. Рвались мускулы. По полу растеклась "парящая" лужа. Раскалёнными клещами мы вспороли его брюхо, шумно вдыхая запах горелого мяса. Кишки вывалились наружу и повисли...
            Всё это была такая чушь, что меня скрючило в изюмину от желания взорваться хохотом. Василий, сдерживая улыбку, предостерегающе помахал рукой.
            - Не буди, - прошептал он.
            Красномордый сосед-матерщинник, целый и невредимый, спал на полу, где крови и следа не было. Его супругу мы взгромоздили на диван, и она мирно посапывала, чему-то улыбаясь. Может, видела во сне, как её благоверного пытают?
            - Отлично, - ухмыльнулся Василий, любуясь красномордым. - Теперь, лишь услышав матерное слово, он будет в обморок падать.


            Мы сидели на террасе кафешантана, пили кофе, трогали губами шерри и глубокомысленно молчали. На невысоком помосте лохматый гитарист плавал в блюзе. Тёплый вечер прижимался к нашим ногам, как наигравшийся щенок.
            - Знаешь, - сказал вдруг Василий, - а ведь ты не человек.
            Кофе застрял в моём горле и выплюнулся на щенка. Тот тявкнул, обиделся и убежал.
            - Не удивляйся, - продолжал мой удивительный приятель. - Ты помнишь свой полёт над Тропой?
            - Н-н-н... Кхгм-м-м... - ответил я.
            - Так вот... - Василий рассеянно глотнул из чашки. - Меня поразило одно обстоятельство. Ты невероятно легко вошёл во взаимодействие с моим ПВО. И ты даже не осознал этого. Понимаешь? Всё произошло словно само собой, без малейшего усилия с твоей стороны. А когда тот болван, разговаривая с женой, заорал матом, ты, подсознательно спасаясь от боли, развил такую скорость, что вырвался из поля действия ПВО. Понимаешь?
            - Ну и что? - Я пожал плечами, без успеха пытаясь подозвать обидевшегося щенка.
            - Сейчас поймёшь. - Василий шикнул на щенка и отогнал его ещё дальше. - Внимание. Постарайся вдуматься в то, что я сейчас скажу. Итак, в тот момент ты потерялся. По-те-рял-ся! И никто никогда не смог бы тебя отыскать и вернуть в этот мир. Но ты сам, без всякой помощи материализовался в квартире того болвана. Без всякой помощи. Сам. Теперь понял?
            Я судорожно пропихнул в глотку рюмку шерри и захлопал глазами, делая героические попытки собрать в одну кучу разбредающиеся мозги.
            - Слушай дальше, - безжалостно и монотонно говорил Василий. - Я проверил датчики памяти ПВО. Можешь догадаться, что я обнаружил? Мой ПВО не контролировал тебя ни секунды. Даже Тропу ты нашёл сам. Сам! После того, как глотнул из той фляги. Кстати, в ней был коктейль из армянского коньяка, лимонного сока и вишнёвой настойки. И не нужен тебе никакой ПВО. У тебя, можно сказать, есть твой собственный ПВО. Твой ПВО - твоя душа. Ты не человек...
            - Сам ты не человек! - сердито и глупо возразил я.
            - Я-то человек, а ты - нет, - заупрямился Василий.
            - Я тоже человек! - заорал я, повергая в смятение лохматого гитариста и всех, кто его слушал. Перепуганный щенок удрал безвозвратно. Я вопил во всю мощь моих лёгких:
            - Человек!
            - Нет, не человек, - давил Василий.
            - Челове...
            - Не чело...
            - Че...
            - Не...


            О душа моя, где, в каких глубинах неведомых миров познала ты самое себя? Какие боги слепили сей сгусток, суть всякой жизни? В каких воплощениях страдала ты, горела счастьем, ненавидела, любила? Случай, ошибка или предначертание впихнули тебя в человеческую плоть? Теперь я знаю, что неосознанно гордился званием человека... Ну и шут с ним. Отныне буду осознанно гордиться тем, что был человеком.