Путь к вечности в провинциальном городе

                Картина первая

(Маленькая прихожая квартиры-«хрущёвки». На вешалке – длинное черное пальто и черная же шляпа. Над зеркалом – лосиные рога. На стене – старинного образца телефон. Под телефоном – пуфик. На пуфике переплетом вверх лежит раскрытая книга. Появляется Марго с сумкой в руках. Это женщина средних лет со слегка поблекшим лицом, довольно худощавая, в длинной черной юбке и белой блузке с воланами, в высоких ботинках на низком каблуке – все в стиле ретро (10-х годов прошлого века). Она ставит сумку на пол, берет с вешалки шляпу и долго надевает ее перед зеркалом, с неудовольствием глядя на свое бледное лицо. Потом поднимает с пуфика книгу – это Псалтырь. Смотрит в нее и, пробуя голос, поет 1-й псалом: «Блажен муж…»

                Звонок.

Марго открывает дверь. Входит Татьяна. Она в спортивных штанах и растянутой выцветшей футболке, опоясанная кухонным в горошек фартуком. У нее светлые растрепанные волосы, на концах которых – давняя химическая завивка. Общий вид – крайне неухоженный.)
 
Т. – Хорошо поешь! Громко! Внизу слышно. Привет.

М. (очень сдержанно) – Доброе утро.

Т. – Ты уходишь или пришла?

М. – Первое.

Т. – И далеко собралась?

М. – На кладбище.

Т. – Вот придумала! Тебе делать больше нечего? Лучше дай мне денег взаймы! Рублей четыреста…

М. – Надолго?

Т. – До получки, естественно!

М. – Сейчас.

                (Уходит.)

Т. (у зеркала, раскрывает рот и долго туда глядит) – И когда я себе зубы вставлю?

М. (вернувшись) – Вот, возьми.

Т. (берет деньги и торопливо сует их в задний карман своих спортивных штанов) – Мерси. Хорошо тебе. Одна голова – не бедна. А и бедна – так одна… Представляешь, Сережку в армию забирают. Только бы не в Чечню! Какому богу мне молиться, а? Были бы деньги – откупила бы его от службы в рядах  непобедимой и легендарной! Да где ж их взять?! У нас и украсть негде… Вот как живем!

М. – Не думай заранее о самом плохом. Он еще даже не в армии. Вот увидишь, все будет хорошо… А что это дочери твоей давно не видно?

Т. – Ты что, не в курсе еще? Да ведь Ленка родит скоро!

М. – Как? Разве она вышла замуж?..

Т. – Святая ты у нас, дева Маргарита! Вознестись во плоти не боишься? От Амура жду внучка, от него, проклятого… Так что Ленка мне больше не помощница. А тут еще племянничка на мою шею посадили. Корми, мол, тетя Таня… У тебя мошна тугая!

М. – А твой Олег… Что он?..

Т. – Что-что… Что и всегда! Пьет, не просыхая, второй месяц!

М. – Как ты это выносишь, бедная!

Т. – Русская я, видать, самых что ни на есть чистых кровей! Иностранка в наших условиях не выстоит, это точно. И ноги у них там  на Западе тонкие, и плечи узкие, и спина мягкая… И зубы фарфоровые! А на голове – парик! Из натуральных волос голодных русских баб! Опять все заборы объявлениями заклеены: «Купим волосы. Дорого». Интересно: дорого – это для кого? Для нас… или для них?.. Жаль, мне продавать нечего. А то бы сходила, поинтересовалась… Может быть, к тебе тогда лишний раз не притащилась бы деньги занимать…

    (Снова поворачивается к зеркалу и открывает рот.)
 
Черная дыра какая-то… Космическая… Таким ртом можно только материться, правда?
 
М. (назидательно) – Брань оскорбляет Божью Матерь. А женская – вдвойне!

Т. – Ничего. Ты отмолишь меня. По-соседски. Ты же добрая, святая дева Маргарита! Вот удивительно!

М. – Почему?
            
 Т. – Так ты ж в церковь шляешься! Причем регулярно! А таких собак бешеных, как наши активные богомольцы, поищешь – не найдешь! Лично мне из-за них в церковь даже заходить не хочется! Шипят, как змеи: и одета ты не так, и стоишь не так, и молишься не так… А между собой как грызутся! Никогда не видела, как они друг друга бидончиками по голове из-за святой воды молотят?
 
М. – Ты преувеличиваешь. Хотя… В церковь тянутся несчастные люди… Ослабевшие духом… Им трудно быть добрыми… Впрочем, это трудно всем.  Не осуждай их, пожалуйста!

Т. – Ну вот, опять проповедуешь! Ладно, я пошла. А то послушаю тебя – и следом за тобой побегу сегодня. На клирос, псалмы гнусавить! Ну, до получки! Хорошо?
               
                (Уходит.

Марго смотрит ей вслед, вздыхает, качает головой. Потом снова открывает Псалтырь, перелистывает несколько страниц и во весь голос поет 19-й псалом: «Да услышит тебя Господь в день печали…»)

                (Занавес)

                Картина вторая
         
(Помещение конторы или офиса. Два письменных стола, заваленных бумагами. У одного из них, экспансивно разговаривая по телефону, стоит Надежда, модно и с претензией одетая дамочка лет сорока пяти. Время от времени в комнате появляется Марго с папкой для бумаг в руках. Сегодня она в деловом английском костюме и туфлях на низком каблуке, волосы гладко причесаны и уложены узлом на затылке.)
 
Н. (по телефону) – Как ты можешь! Ты что, больная на голову?! Уксус! В этот салат идет только лимонка! Уже делала? С уксусом? Всем понравилось? И Антонина Васильевна хвалила? Тогда надо попробовать тоже… С уксусом…

М. (выходит на сцену из левой кулисы) – Надежда Михайловна, шеф хочет видеть отчет за третий квартал…

Н. (зажав рукой трубку) – Скажи ему, заканчиваю… Через два часа принесу…

                (Марго выходит.)
          
Н. (по телефону) – Как ты можешь?! Ты что, больная на голову?! Малиновый! Да с твоим цветом лица ты в нем будешь синяя, как покойник! Всем понравился? И Антонине Васильевне?.. Чистая шерсть, говоришь?.. А фасон?.. Рукав реглан?.. А сколько?.. Всего-то?.. А где?.. На рынке?.. А у кого?.. А там еще есть?..

М. (появляясь из правой кулисы) – Надежда Михайловна, шеф спрашивает: налоги перечислили?

Н. (прижав к груди трубку) – Скажи, сегодня же перечислю…

                (Марго выходит.)

Н. (по телефону) – Как ты можешь?! Ты что, больная на голову?! Парик! У тебя шеи совсем нет! Короткое каре?.. «Красное дерево»?.. Ну, это только к голубым глазам, а у тебя серые! Сказали, идет?.. Кто?.. Все?.. И Антонина Васильевна?.. Ну, если уж она…
 
М. (выйдя из левой кулисы и остановившись прямо возле Надежды) – Надежда Михайловна, шеф хочет видеть распечатку междугородных переговоров за последний месяц…

Н. (снова зажав рукой трубку) – И что он ко мне сегодня вяжется?! Ему, наверно, делать больше нечего? Тут от работы вся спина мокрая, а еще и он со своими дурацкими запросами! Скажи, что связисты распечатку еще не прислали!

                (Марго выходит.)

Н. (по телефону) – Минутку спокойно поговорить не дадут! Что-что?! Как ты можешь! Ты что, больная на голову?! За Димку?! Да ведь он наркоман! У тебя дочь одна! Родители квартиру купили? Большую?.. А мебель?.. Итальянская?.. И машину?.. Какой марки?.. И шубу?.. Как, норковую?! Из кусочков?.. Ах, даже из пластин… И счет валютный на нее открыли? Все говорят: отдавай?.. И Антонина Васильевна тоже?.. Ну, тогда ничего… Может, его вылечить можно?.. Лечили?.. Не помогло?.. Решили женить?.. Ну, тогда помоги Боже… Девка у тебя хорошая…

М. (из правой кулисы, громко) – Надежда Михайловна, вас сию минуту к шефу!

Н. (торопливо по телефону) – Ну, пока, бегу к начальству! На днях зайду! Что?! Нет, я сейчас умру! Как ты можешь?! Ты что, больная на голову?!

                (Занавес)

                Картина третья

(Декорации картины первой – прихожая квартиры Марго.  Скрежещет замок, ручка внешней двери поворачивается, она открывается. Входят одетые по-уличному и с сумками Марго и Татьяна. На Марго – шляпа и длинное черное пальто, на Татьяне – вязаная шапка, спортивная куртка, длинная юбка большими красными цветами и сильно разношенные ботинки на толстой рифленой подошве.
 
Марго снимает пальто и шляпу и выходит из прихожей. Татьяна садится на пуфик, ставит свою сумку на пол и продолжает начатый по пути разговор.)

Т. – Да она просто собака бешеная, твоя регентша! Такие слова в церкви не то что произносить вслух – в голове держать нельзя!
 
М. (откуда-то из квартиры) – Не судите, да не судимы будете…

Т. – Ну уж нет, я молчать не стану… Зачем ты это хамство терпишь? Если тебе так петь хором хочется, иди в наш… вокальный коллектив… В Дом культуры… Руководительница там – человек… С хористами по-людски разговаривает… И дело знает не хуже, чем твоя церковная лайка… И компания в нашем хоре – как раз для тебя! Вдовы, разведенки, матери-одиночки и старые девы!
 
М. (выглядывает в прихожую) – Благодарю за заботу. Только, видишь ли, – спиться боюсь…

                (Снова скрывается.)

Т. – А что это ты только что про «не судите» говорила? Или у тебя тоже пошла игра в одни ворота, как у всех богомольцев? Ладану сегодня перенюхала? Да, выпивают женщины. Но ведь их  понять можно. Всем хочется праздника. А «веселие Руси есть пити».
 
М. (опять заглядывает в прихожую) – Не тебе бы это говорить… Ой, не тебе бы…

Т. – Ну, забубнила… «Бы-бе-бы…» Ба-бу-бы… Бабу бы… Как в анекдоте. Помнишь?  Как люди говорить научились?..

М. (продолжает, не обращая внимания на реплику Татьяны) – Довеселилась Русь. Утонула в бутылке. Ты никогда не бывала в нашем интернате для сирот… которые вовсе не сироты?.. Этих детей, особенно когда они в массе, ни с кем не спутаешь. Образ жизни пап и мам просто выжжен на их лицах. И на их мозгах – тоже. А братцев и сестричек у таких детей много…
 
Т. – Давай сменим тему!
 
М. (выходит в прихожую с тряпкой и протирает висящий на стене телефон) – Давай.

Т. (встает с пуфика, подходит к зеркалу, открывает рот и смотрит туда) – И когда я денег на зубы найду?.. Да, кстати. Зачем ты этому опойке у церкви червонец дала? Если у тебя есть лишние, лучше мне пожертвуй. Я заведу копилку. На зубы.

М. – А сколько вообще это сейчас стоит?

Т. – Ой, много. Металлокерамика – больше тысячи. За один зуб… А мне весь рот делать надо…
 
 (Снова садится на пуфик, открывает свою сумку и достает пакет.)

Красивый комбинезончик, правда?.. И недорогой… Относительно… Пусть и наш подкидыш в новеньком пощеголяет… А то все обноски да обноски… А кому это ваша фря такой богатый детский свитерок покупала?..

М. (берет из рук Татьяны комбинезончик и разглядывает его) – Надежда? А у нее тоже внук есть.

       (Отдает комбинезончик Татьяне. Та убирает его в сумку.)

Т. – Никогда бы не подумала. Скажи, а зубы у нее спереди – свои?

М. – Свои.

Т. – Везет же людям! И деньги водятся, и зубы крепкие выросли…

М. – Не завидуй. Проблемы есть у всех.

Т. – Само собой. У кого – щи несолоны, у кого – жемчуг мелок… На рынке – кто в грязной фуфайке и в рваных резиновых сапогах, а кто – в кашемировом манто и в лайке… Ваша фря, например… Плывет, земли под собой не чуя… Кстати! Ее муж – он что, тоже пьет?..

М. – Нет, на себя льет! Зачем спрашивать, если знаешь… Только запои у него покороче, чем у твоего Олега…
 
Т. – Ну надо же… А по ней не скажешь, что жена пьяницы… Наверно, спонсор какой-нибудь есть? Она дамочка вертлявая, кокетливая… Так вот, я о наших бабах что хочу сказать… Слышала я как-то разговор на нашем рынке. Две приезжих  удивлялись, разглядывая толпу и разряженных баб. Одна другой сказала: «Да у нас в Питере так только в театр ходят!»

М. – Дело в том, что у нас нет театра…

Т. – Ты права. Ни театра, ни вернисажей…

М. – В наши злачные заведения солидные люди не пойдут…

Т. – А если и пойдут, то раз в год…

М. – А деньги у некоторых есть… А вот счастья в личной жизни у большинства наших женщин нет. Что им остается в качестве компенсации?.. Купить блестящую тряпочку и погулять в ней в погожий воскресный день часок-другой по рынку…
 
Т. – Ты забыла про любовные романы. Я о книжках говорю. Это – тоже утешение. Да еще какое!

М. – Да. Ты права… Их читают даже дамы, которые оскорбятся, если их к интеллигенции не причислить… Как-то была в городской библиотеке, смотрю – «Улисс» лежит… Я заговорила о Джойсе с особой, которая на абонементе сидела… А она от меня отмахнулась. Мол, не читала и не собираюсь. Зачем мозги сушить?.. Так что – честь писаке, который навеет нашим женщинам сон золотой…

Т. – Хороши сны… Меня от них тошнит. Когда  совсем невмоготу становится, я предпочитаю «Книгу о вкусной и здоровой пище». Издана в 1955 году. Какие там рецепты! Какие там картинки! Тут тебе и эстетика, тут тебе и романтика с фантастикой…
 
                (Встает.)

Ну, пойду. А то Ленка подкидыша опять накормить позабудет…

                (Уходит.)

(Марго протирает тряпкой зеркало и поет из 16-го псалма: «От людей мира, которых удел в этой жизни, которых чрево Ты наполняешь из сокровищниц Твоих…»)

                (Занавес)
 
                Картина четвертая

(Декорации картины второй. У стола в офисе опять стоит – в той же позе – Надежда и все так же экспансивно разговаривает по телефону. Сегодня она в очень длинной юбке с очень высоким разрезом, из которого кокетливо выставлена ножка, обутая в туфлю на очень высоком каблуке.

Все так же – то из левой кулисы, то из правой – на сцене время от времени появляется Марго.)
 
Н. (по телефону) – Ты что, больная на голову?! Как ты можешь! В неизвестную землю! Я беру ее для рассады только на своем огороде!

М.  (выходит с папкой в руках из левой кулисы) – Надежда Михайловна, шеф спрашивает: вы оформили ему командировку?

Н. (прикрыв мембрану рукой, нервно) – Сейчас оформлю!
 
                (Марго уходит.)

Н. (по телефону) – Ну хоть на работу не ходи! Честное слово! Дергают и дергают! Что? Перцы? Ты еще не посеяла перцы? Ты что, больная на голову?! Как ты можешь! Ведь благоприятные дни уже прошли! Не веришь лунному календарю?! Да я только по нему и сею, только по нему и сажаю! И у меня растет! Все!
 
М. (выходит из правой кулисы) – Надежда Михайловна, шеф хочет знать: вы получили деньги с рекламодателей?

Н. (опускает трубку на стол и говорит с ненавистью, раздельно) – К ве-че-ру! Се-год-ня же!

                (Марго уходит.)

Н. (по телефону) – Ты что, больная на голову?! Как ты можешь! Не верить в сглаз! Да я в молодости чуть не умерла от него! Меня еле-еле бабка спасла! Знахарка! Представляешь, мы гуляли, и в нашу компанию затесался мужик. А мне было в тот вечер так весело, так весело! Я и пела, я и плясала… Он и говорит: «Что это ты так разошлась?» И вот на следующий день я чувствую – умираю! Ходила – за стенку держалась! Ни пить не могла, ни есть! Меня – к бабке! И знахарка сказала: «Еще б немного – и все…» Вот какой сглаз бывает! Что ты сказала? Огород сглазить? А ты что думаешь! Еще как можно! У нас в деревне одна женщина была – все могла к себе на огород перевести. У нее все растет, у тебя – ничего. Что хочешь делай!

М. (выходит из левой кулисы) – Шеф уезжает. Ему срочно нужны деньги и документы!

Н.  – Что за гонка такая сегодня, не понимаю! Сейчас принесу.

                (Марго уходит.)

Н. (по телефону) – Ты что, больная на голову?! Как ты можешь! Какие-то настурции, астры! Фи! Лучше клематисы заведи! Вот это цветы! У меня белый и сиреневый прошлым летом так цвели, так цвели! Боюсь, вымерзнут. Я их плохо накрыла осенью. За свои розы тоже боюсь. Все лето в цвету были. Только листья какие-то гусеницы  ели… У тебя ничего нет от гусениц?.. В каком магазине?.. От всех насекомых сразу?.. И от блох?.. И от клопов?..

М. (выходит из правой кулисы) – Надежда Михайловна, шеф говорит: уволю…
 
                (Уходит.)

Н. (по телефону) – Нет, ты слышала?! Не начальник – садист! И что ему от меня нужно?! Он меня уволит, видите ли! Это дискриминация! Герн… гед… Вспомнила! Гендерная! По половому признаку! Я с ним не пью, так он меня готов со свету сжить! А что я ему сделала, что?..

                (Занавес)

                Картина пятая

(Декорации картин первой и третьей – прихожая квартиры Марго. На пуфике под телефоном сидит Татьяна. Она во всем черном, на голове – черный кружевной платок.)

Т. – Ты скоро? А то говорят, что на кладбище надо до двенадцати дня успеть…
 
М. (откуда-то из глубины квартиры) – Успеем. В нашем сити в любую сторону – полчаса ходьбы прогулочным шагом…

Т. (задумчиво) – Да. И расстояния у нас маленькие, и жизнь короткая…

М. (выглядывает в прихожую) – А мы еще ее и сами укорачиваем…

Т. – Именно.

                (Встает с пуфика и подходит к зеркалу.)

Как ты думаешь, мне идет черное?..

М. (снова выглядывает в прихожую) – Ты бы хоть для приличия слезу уронила…

Т. – Не буду. А то еще скажут, будто от радости плачу… Как все вдруг переменилось. Сына московский генерал в водители взял. Вся служба – хозяина с женой на дачу возить… Какая теперь ему Чечня… Ленка замуж вышла и уехала. И подкидыша с собой увезла. А у племянника вдруг с той стороны богатая родня объявилась… Только я его и видела… И тут еще мой алкоголик приказал долго жить… Что ж я теперь делать буду?.. Для кого мне с судьбой сражаться?..

М. (выходит в прихожую) – Зубы себе наконец-то вставишь…

Т.  –  Если только.

М. – Кроме того, в армии солдатики не всю жизнь служат… Вернется твой Сергей… И вернутся заботы. Да и внук у тебя есть. В любой момент могут тебе его привезти.

Т. – Спасибо. Утешила.
      
М. – Пошли?.. Ах, да…
 
(Выходит из прихожей и почти сразу же возвращается, держа в руках книгу и  перелистывая ее. Продолжает задумчиво.)

Мне, право слово, жаль тех, у кого здесь нет усопших родственников. Им некуда носить цветы и некуда бежать с сумками в поминальные дни… Как они, наверно, скучают и томятся на Пасху и на Троицу, когда весь город стройными рядами движется на кладбища! Мне иногда кажется, что люди здесь только для этого и живут… Чтоб дождаться урочного дня и отправиться на погост с обеденными сервизами, кастрюлями, сковородками и целой батареей бутылок… Но можно ли думать о вечности, грызя над могилой любимого дедушки кость и давясь куском сала?..

Т. (заглядывает в свою туго набитую сумку и что-то там перекладывает) – А вот мы сегодня это и проверим!

М. (находит нужное место в Псалтыри  и поет из 16-го псалма) – «Утверди шаги мои на путях Твоих, да не колеблются стопы мои…»

                (Занавес)


Рецензии