Эссе Образы прошлого и настоящего в современном ро

Мне всегда казалось, что в искусстве прошлое и современность всегда конфликтуют, между ними всегда есть напряженность, накал. Как черные и белые краски они противоестественны, но одновременно с этим и гармоничны. Противоположности притягиваются. Театр – искусство, где на сцене оживают человеческие отношения, выдуманные, но правдивые. Авторы пьес сталкивают между собой не только противоположные эпохи и время, но и антагонистичные человеческие образы. И именно этот контраст привлекает людей больше всего, на мой взгляд. Теперь в моде адаптация классики, каждый режиссер перефразирует её на свой лад, в каждом спектакле такого рода чувствуется личность автора. Поэтому эти самые образы прошлого и настоящего переплетаются в спектаклях, контрастируя, создавая тандем на почве противостояний.
Один из ярчайших примеров актуального сплетения мыслей, образов, времени и видения – это спектакль «Федра. Золотой колос» под руководством Андрея Жолдака  в Театре Наций. Темы классических произведений вечны, в какой бы контекст их не помести, но в данном случае режиссер провел совершенно невиданные параллели между эпохами – Древняя Греция и Советский Союз. Смыслы этой трагедии будут всегда злободневны: это невозможно, но каждый хочет любить и быть любимым, переступив черту, всегда придется платить за содеянное, всегда и везде.  Эти вопросы и желания будут жить вечно.
Смысл таких интерпретаций в том, чтобы показать зрителю, что все человеческое - вне времени: расплата, трагедии, долги, любовная драма. Каждый раз, пьеса за пьесой, нам предоставляют доказательства того, что все в жизни может повториться, что люди – они всегда всего лишь люди, замкнутые, отягощенные грузом своей собственной жизни, пытающиеся сдвинуться с мертвой точки.
Современность сейчас постоянно требует откровений. Публика хочет видеть обнаженную действительность, всю подноготную. Постепенно из спектаклей исчезают кулисы, сцены становятся все более откровенными и реальными. Так, например, в спектаклях «Гоголь. Вечера», «Корова» и «Федра» сцены и зрительский зал стремятся соединиться, никакой занавес не отгораживает актера от публики. В «Красавицах» и в «Федре» используют видеопроекции – съемка в режиме реального времени. Кажется, что времена утаивания интимных моментов, таких, которые происходят за кулисами, например, прошли. Это будто уже пережитки прошлого, оставшиеся в детских спектаклях и балетных постановках, где все ещё царствуют классические каноны.
Что такое образ прошлого? Новое – это хорошо забытое старое. Открывая произведения Островского или Чехова, мы нередко узнаем в героях себя, а в эпохе – вчерашний день. Современные драматурги используют только злободневные образы из прошлого, значит, они и есть наше настоящее. 
Образы прошлого постоянно осмысливаются, снова и снова, потому что мы нуждаемся в вечных темах. Приходящее и уходящее – это мода, а зрителю нужна вечность.
Но речь идет именно об интерпретациях классических произведений. Становится все меньше не переписанных пьес. Значит, образ прошлого как таковой постепенно исчезает, перекладывая свом обязанности на современного героя. Теперь герой нашего времени обязан сочетать в себе качества людей разных эпох.
Мне всегда больше нравилось смотреть спектакли, поставленные по  классическим произведениям. Пьесы «Доходное место» и «Последняя жертва» по одноименным произведениям А. Н. Островского в театрах «Сатирикон» и МХАТ им. А. П. Чехова – эти спектакли делают неподражаемыми неустаревающая проблематика, литературный слог и игра актеров. Я чуть не плакала, наблюдая, как главный герой в пьесе «Доходное место» произносит свой монолог, упираясь взглядом в зал, но складывалось ощущение, что он смотрит каждому зрителю прямо в глаза. Но ничего подобного я не испытала, будучи на «Федре», только какой-то легкий, но постоянный испуг, и это чувство мне не пришлось по душе. Может быть, это произошло оттого, что я знала, что сюжет античного мифа поместили в совершенно несвойственную ему атмосферу, или я проводила постоянные ненужные параллели между Еврипидом, Расином и Жолдаком, но «Федра», обросшая современным текстом мне не понравилась. Весь спектакль меня преследовало ощущение, что произведение от такого эксперименты не выигрывало.
Классика обычно одновременно расширяет и ограничивает возможности постановщика. С одной стороны в произведении есть четкая сюжетная линия, которую нельзя изменить, не потеряв смысл. А с другой – эту линию можно попытаться поместить в любые условия, сохранив канву, как и сделал Андрей Жолдак. Наверное, когда решился из античности сделать 20 век, то уже можно все: и на головы людей одевать огромные гипсокартонные уши и носы, и постепенно превращать театральный язык в кинематографический, и показывать опыты над животными, настраивая зрителя таким образом на определенный лад.
На мой взгляд, классические произведения должны ставятся в соответствующей манере. Когда некую завуалированность, некий шарм, который присутствует в оригинальных текстах, начинают изменять на свой лад, спектакль становится голым и незащищенным от внешнего воздействия, его словно раздевают. Современные же спектакли направлены на провокацию. Такая современная пьеса как «Красавицы. Verbatim», я думаю, заставляет сидящих в зале женщин и девушек очередной раз задуматься о своей красоте и задуматься по-разному. Мне кажется, что в современных спектаклях драматурги берут уязвимые, щекотливые темы, к примеру, такие как красота и её проявления не во всем мире, а именно в женщинах. А в классических постановках мы видим вечные человеческие трагедии.
Каждый режиссер хочет обладать, по меньшей мере, достойным материалом для своей пьесы, а что может быть провереннее временем и самой публикой больше, чем сама классика. Эксперименты в области сюжета могут оказаться более рискованными, чем в области постановки. Вопрос всегда в вечности.