Мона

— Мо-на, — тихий шелестящий голос.
Мона сбросила одеяло и резко села. В упругом солнечном луче колыхнулась потревоженная пыль. Мона передернула плечами, прогоняя морок. Она ненавидела этот голос.
И снова, теперь уже капризно:
— Мона!
— Что?!
Ласково:
— Мона.
— Чего тебе еще надо? — ее голос дрожал от злости.
— Ничего. Я ухожу, — шелест вдруг стал сытым. — Мона.
— Иди к черту!
Мона вышла из спальни, тяжело хлопнув дверью. Оказавшись в полутемной прихожей, она увидела зеркало, подошла к нему и уставилась на свое отражение. Растрепанные каштановые волосы, след от подушки на щеке и лихорадочный блеск глаз. Где-то капало из крана.
— У них у всех всегда что-то сломано, — зло выдавила она, а затем жалобно добавила: — Зовут то тебя как?

***
Через два часа Мона вышла из автобуса и направилась по тротуару к небольшому бежевому зданию за кованой оградой. Дойдя до ворот, Мона нажала кнопку звонка. Голос из переговорного устройства спросил ее о цели визита, она объяснила, автоматический замок тихо щелкнул.
На широких ступеньках, ведущих в дом, ее встретила худая пожилая женщина, она задала несколько вопросов, Мона вежливо отвечала. Наконец, женщина кивнула и пригласила следовать за ней. В просторном холле Мона сняла плащ, потом они прошли по коридору до нужной двери. «Здесь», — сказала женщина и удалилась. Мона открыла дверь.
— Привет, милая.
Девочка лет шести, стоявшая у окна, заметно вздрогнула и обернулась:
— Привет… А ты кто?
— А я от мамы, — улыбнулась Мона. 
— Правда? А в прошлый раз приходила другая тетя.
— А в позапрошлый третья, — Мона подошла к девочке и присела на корточки. — А где твой Синий медведь?
Тогда девочка улыбнулась:
— Ты от мамы.
В горле Моны шевельнулся тугой неуклюжий ком.

***
Вернувшись в квартиру, Мона, не раздеваясь, прошла в зал и отдернула плотные шторы. Распахнула настежь окно — вкусный весенний воздух наполнил комнату — посмотрела сначала на неспокойные облака, а затем вниз, на влажный черный асфальт. «Ну, не бойся», — прошептала она, забралась на подоконник, и, не раздумывая, сделала шаг.
Когда к ней, лежащей в нелепой изломанной позе, подбежали сразу несколько человек, она была еще жива. Мона смотрела на чьи-то лаковые ботинки, — они то появлялись, то исчезали, и она злилась, когда они исчезали, потому что в них красиво блестело небо с неспокойными облаками. Потом ее осторожно перевернули на спину, но было поздно — она уже не видела, только слышала.
— Твою мать! — донеслось до нее. — Это же Николета! Твою мать! Я так и знал, что этим все кончится! Какой дурак выписал ее из психушки?
«Николета, значит…», — успела подумать Мона.

***
— Мо-на, — тихий шелестящий голос...