Вовочка II. Временщик 2. В безвременье

II. ВРЕМЕНЩИК
2. В БЕЗВРЕМЕНЬЕ

ТРИ ЖЕЛАНЬЯ   
-Ну, я даже не знаю, Вован, пойдут ли мои пацаны на такое... Армия не поддержит – и хана всем. И китайцам твоим. И нам.
-Правительство не пойдет на крайние меры. Не захочет войны. У меня достаточно средств, чтобы начать серьезную войну за независимость. И козыри в руках.
-Мы подумаем. Когда планируется?
-На Новый год.
-Почему именно на Новый год?
-Праздник для всех. Никто не ожидает.
-Понятно. Мы скажем тебе накануне, готовы ли пацаны поддержать.
-Да, вот еще. Надо организовать побег клонов из банка жизни. Я плачу.
-Дело непростое.
-А кто говорил, что будет легко? Дружба с президентом просто так не дается.
-Когда?
-Перед Новым годом. Определи их где-нибудь и не разрешай покидать территорию. А клона моей жены посели отдельно. Хороший уход обеспечь и так далее.
-А откуда ты знаешь, что у нее есть клон? Может, нет, где мы его тогда найдем?
-Точно есть. У нее операция была по замене почки. У клона вырезана правая почка.
-Хорошо. Суммы.
-Это устроит?
-Хорошо.
-И еще третья просьба, совсем уж мелкая. Необходимо найти человека. Вот адрес. Она медсестра, но, вероятно, не работает. У нее есть средства к существованию. Не так давно умер человек, за которым она ухаживала, и, наверное, она проживает одна. Я думаю, эта информация облегчает дело?
-И что делать с ней?
-Уволить.
-«Заказ»?
-Да. Вот, держи.
-Хорошо. Способы?
-На твое усмотрение.
-Хорошо. Подробнее о ней?
-Не знаю больше ничего. Выясни. Сделайте ключи и посетите ее дом в ее отсутствие, изучите домашнюю аптечку. Домашний комп. Бумажные документы.
-Хорошо.

АНЕСТЕЗИОЛОГИЯ
Руслан все отодвигал день принятия решения.

Тот день, когда он только узнал о том, что вместо Володи клон, оказывался все дальше. Он старался не думать об этом, выкинуть все это из головы, и порой ему казалось, что он преуспел в этом. Но он ошибался. И доказательством тому были сны, в которых он сам превращался в клона. И ему уже надо было уничтожать клона в себе. И сны эти были цветные, они казались чрезвычайно реальными, а жил он, наоборот, будто во сне. По крайней мере, так ему чудилось в момент пробуждения.

А Маша ежедневно подсовывала ему Настю, их дочь. Любимую и самую лучшую для него в мире девочку. Вообще самого дорогого человека, самого-самого, включая себя и жену. Он обожал дочь, плод своей любви. Маленькая непоседливая неповторимка Настенька, которая своей улыбкой зовет и манит: домой, папа, домой. Она снимала тяжесть ответственности с Руслана-губернатора и будила Руслана-отца, утверждая его в любви к себе – Анестезии.

Не знавший своего отца, он не желал той же судьбы для дочери. Пойти осознанно на риск оставить ребенка в этом мире без своей заботы и опеки и никогда больше не видеть ее было почти предательством. А предать ее, чтобы существовал мир, он определенно не мог. Тот мир, в котором за будущее нужно платить слезой ребенка, в котором поступивший благородно рискует оказаться по разные стороны стены со своей любимой; мир, в котором нужно жертвовать своим человеческим счастьем и счастьем близких, их любовью и своей, был не его мир. Он был уверен, что материя, конечно, не есть высшее благо, но она, естественно, и не то самое абсолютное зло, а форма существования жизни, и люди должны уметь быть счастливы именно в этой форме. Но – если могут. 

Мужчина склонен видеть человека только в красивой и симпатичной ему женщине, а в некрасивой и ум незаметен. И наоборот – умственные способности хорошеньких женщин, которые сами стремятся произвести впечатление не только внешностью, представители сильного пола иногда склонны преувеличивать. Не всегда, конечно: некоторым блондинкам в силу их масти сразу отказывают в способности мыслить, но это, разумеется, совсем уж плоско. Иногда за вуалью спокойного глубокомыслия в женщине прячется такая непроходимая мещанка! Которая никогда не признается в том, что она на самом деле мещанка. Не разгадаешь – и не поймешь, от чего ты и она мучаетесь. 

Маша старалась внушить Руслану свое видение ситуации. Она все говорила и говорила, очень много, о том, что, только лишь испытав свободу, Руслан сможет стать мужчиной. Под свободой же она подразумевала свободу от обязательств, от чувства долга, дружбы – от всего того, что приподнимает человека над животным миром примитивных инстинктов. Она внушала ему мысль о том, что именно в реализации этих инстинктов и есть «сермяжная правда жизни», а все остальное – предрассудки. Это была философия отрицания идеального, гимн осознанному и, по ее мнению, единственно разумному возвращению в невежество.   

В ее глазах был грубый и полновластный животный страх. Страх, когда каждый – сам за себя. Ну, и за свою семью, если она есть.

Желание переделать человека порождает неприятие, взаимное отторжение. В их семье мало-помалу начался разлад, который становился все более ощутимым.

И тогда Руслан озадачивался вопросом: а не убить ли клона? Как собаку. И это можно было бы рассматривать как акт гуманизма. И дружбы. К тому же при этом в вопрос не обязательно впутывать лишних свидетелей. Чтобы мир остался в неведении того, что такое было. И в этом неведении и будет заключаться алиби Руслана. Не зная этой страшной тайны, никто не заподозрит в убийстве президента ДВР его товарища губернатора. Он ближайший президенту человек. Конечно, разногласия в некоторых вопросах. Но это не дает повода думать на губернатора такое. Разумеется, нет. Но потребуется четкая проработка деталей убийства, чтобы оградить от подозрений не только себя, но и других людей, в первую очередь, Аллу.

Но Руслану также было ясно, что кого-то за убийство президента все равно осудят. А это было для него тягостно. Это был тоже не его мир – мир, за право существования в котором нужно запятнать себя кровью, пусть даже клона, а скорее всего, еще и невинного человека. Хитрость и осторожность, конечно, очень ценные умения, но… если схитрить не удается?

Неумение пойти осознанно на риск ради блага – это жалость к себе тому, который может оказаться проигравшим, и Руслан это понимал. И ведь это не аксиома, что тот, кто не рискует, тот не проигрывает. Нет! И часто бывает наоборот – своим бездействием и трусостью своей люди проигрывают огромные битвы, при этом противник завладевает их добром без каких-либо потерь со своей стороны. То есть проиграть, не участвуя в битве, можно. А вот выиграть… Пожалуй, что и нельзя.

Злоба, досада из-за неблаговидного поступка товарищей, тех, кому он доверял, перерождалась в грусть и скорбь. И Руслан осознавал, что надо принимать другое, наиболее верное решение из возможных вариантов. Но принимать обязательно надо.

В ЗАЩИТУ СВОЕГО ОДИНОЧЕСТВА
Алла мечтала теперь каким-либо образом лишить жизни клона – физический аналог любимого. Ради самого любимого. И у нее будет тогда в награду его любовь. И сто лет одиночества. Ну, может быть, не сто. Сто было у Гарсии Маркеса, а у нее, конечно, будет меньше. Но еще много, много лет. Одиночества. А годы одиночества – они особых свойств: каждый из них – как умноженный на сто. Это целая вечность. Но зато она сможет прожить эти годы за двоих, ведь Володя любил жизнь, он хотел жить. Она вместит в себя его гордую, мятущуюся, мятежную, неприкаянную душу. А он в ответ будет любоваться ей всегда, везде, всюду, и она будет купаться в его взгляде: женщина расцветает только когда ее любят и любуются ей. Энергия его непрожитой жизни перейдет к ней, и она распорядится ей по достоинству. Ведь у нее, в отличие от него, есть руки, ноги, она может что-то творить. За двоих – у мертвых нет таких возможностей, как у живых. И наоборот. Он в ответ с ней поделится своим спокойствием, знаниями, волей и высотой небес. И они смогут существовать в своем мире, она впустит его в себя, ее сердце станет для Володи домом, городом их любви – Градом Золотым. Вот что есть вдовство, отчетливо поняла Алла. Он будет рядом с ней, но фактов, подтверждающих это, не будет, ведь любовь, в отличие от расчета, дело интимное. Ну, а потом они встретятся. И смогут быть вместе навсегда, навечно слиться воедино. Если Володя ее простит. Но неужели обязательно нужно было пережить все это, чтобы действительно и всерьез полюбить, чтобы осознанно принять любимого и мертвым?! Она теперь мечтала об одиночестве как о счастье, в противовес обрыдлой жизни в качестве ряженой, в вечном притворстве.

Она хотела, чтобы мир общался с ней, шелестом травы рассказывая, что чувствует Володя. Она хотела прожить оставшуюся ей одной жизнь красиво и ярко, насыщенно и благородно – так, чтобы Володя оттуда мог гордиться ей. Хотела читать его послания между строчек книг, газет, видеть его улыбку в узоре цветочных ваз, смотреть сны о нем, ощущать его прикосновения, пусть и невидимые. Хотела, в конце концов, просто знать, как он там. Она грезила реконструировать развалины отношений, которые сама же и разрушила. Хоть и призрачный, но любимый Володя, ей казалось, уходил от нее, сочась, как пролитая жидкость, сквозь пальцы. Сочась как кровь. И плача кровавыми слезами – Алла видела эту воображаемую картинку как наяву…

Сразу после смерти он, ей так казалось, посещал ее, и в этом виделось ей наказание. Теперь – наоборот: карой становилось его отсутствие рядом. Хотелось постоянного его внимания, чтобы он был вместе с ней всегда. Но было ли у нее теперь на это право? Ведь он отравился любовью к ней, и в следующей жизни, если мир устроен именно так, как ей представлялось, он сумеет, она так чувствовала, попрать, растоптать свою любовь к ней, переступить через нее ради будущего и изберет в спутники другую, более достойную душу, верную спутницу, ту, что оценит его чувства. И бережно к ним отнесется. Возможно, он сам научится любить ее через уважение. Ведь, как бы там ни было, она, Алла, способна на предательство, а значит, несмотря ни на что, может потом его совершить вновь. Не важно, кем в социальном плане будет новая избранница, не имеет значения и состояние ее физического здоровья; главным критерием выбора будет душевная чистота, чуткость души, ее способность воспринимать истину. Алла же, переполненная противоречиями типа «верность – предательство», «честность – вранье», «преданность – гадливость», пойдет другим путем. Качество ее жизни будет иным. Она не будет обременена такими сложными жизненными заданиями, как поиск суженого, узнавание, преодоление каких бы то ни было препятствий и, наконец, сохранение верности родной душе. Ее, как ребенка, освободят от подобных трудностей. Тот, кого хватает лишь на то, чтобы беспечно заключить небесный брак, не намереваясь всерьез строить вечные отношения, не достоин иметь суженого. Тем более что это ведь, в сущности, мешает, это лишнее. Жизнь и без того сумбурна, не так ли? Быть может, когда-нибудь они с Вовой все же и встретятся, но, наверное, это уже будут и не совсем они. Володе же будет счастье, преданному любимой, с той, для которой слово «преданность» наделено тем значением, что указывается в словарях, а не восходит к слову «предавать». Но это будет потом. А сейчас...

Сейчас у нее, получается, украли любимого. Украли из-под носа. И украли не те, кто лишил его жизни, украли другие – те, кто вынудил ее принять в качестве мужа клона. Принять и притворяться перед ним, перед людьми, перед собой. Зачем она на это согласилась, зачем взяла ответственность? Сейчас она просто обязана была обрести свою тяжелую, но желанную свободу, вернуть украденное, оплеванное и усеченное, но свое счастье. Стать самой собой. «Прощай! Прощай меня, Володя!», – хотела кричать она теперь. О, боль души!   

Естественным же следствием избавления от клона, хоть оно и выглядело убийством, была жизнь. И спокойствие Володиной души. А Алла чувствовала, как она, душа Вовы, мечется, не находя себе ни места, ни успокоения. Она чувствовала, как он переворачивается в гробу. Просыпалась ярость, приправленная спокойствием справедливая ярость. В ней уже не оставалось места жалости, но было жестокое милосердие.

Алле представлялось иногда, что клон был будто направляем кем-то или чем-то. Будто играет роль, смысл которой сводится к тому, чтобы мешать естественному ходу событий, истории, нарушать связь вещей. Однако удивительной была кощунственная мысль о том, что его, казалось, никчемное существование было нужно, и именно ей, Алле. Для осознания. Никак иначе самостоятельно понять, что такое любовь, ей было не под силу. И это ее кара – то, что клон беспощадно ей пользуется, а она принуждена нести эту невидимую тайну. Того она и заслуживает, и поделом ей. Так ведь бывает: когда людям что-то невдомек, судьба их бьет. Но настолько! Какое странное мытарство души!

Алле казалось даже, что, возможно, и ему, Володе, тоже надо было полюбить предательницу. Чтобы ощутить всю глубину этого обезвоженного каменного колодца, называемого предательством любимого человека. Чтобы устремиться вверх с новой силой, оттолкнувшись от дна. И он построит новые отношения с честным человеком, воля которого выражается в свершениях, а не направляется куда попало, например, на проявление подлости. Но как он выберется с этого дна без помощи?! Кто-то же должен бросить ему спасительный канат. И это должна быть именно она, Алла. Она, как главный виновник страшной каверзы.

Красивые женщины оставляют на Земле дела.

МИР СПАСЕТ, КОНЕЧНО, КРАСОТА
Дмитрий не представлял себе возможным предложить свою любовь медсестре, но и не хотел, чтобы у нее было что-либо с другими мужчинами. По принципу «сам боюсь есть, но и другим не позволяю». Любовь навечно поселилась в его сердце, но этого было так мало, чтобы стать своим.

Он гнал от себя мечты о том, что у них с этой женщиной может быть что-то большее, чем отношения «пациент – медперсонал» и одновременно не допускал мысли о том, чтобы она построила отношения с другим человеком, и его успокаивало, что сейчас она не замужем. Он всей своей волей противился возможности ее замужества. Но почему же тогда, почему он не решался допустить, что и ему может быть отпущено счастье?! Кем была внушена Дмитрию эта уверенность? От осознания, что она любила и целовала других мужчин, он выл. А он! Он ни единого разу не поцеловал ее… Какая горечь!...

Однако ему казалось, что между ними происходит диалог душ. Они были такие разные и похожие одновременно. И во время последнего пребывания в больнице, перед самой выпиской, в нем проснулась, как ему показалось, память души. И тогда он явственно увидел ее душу, узнал и понял: он полюбил ее в первую очередь не как существо противоположного пола. Он полюбил ее душу. Старую красивую душу, светлую и благородную, справедливую, помещенную в не менее изысканный сосуд, – казалось, совершенное, прекрасное, парадоксально не стареющее тело. Она как будто соприкасалась с памятью о прошлых жизнях, была единой в нескольких лицах, и ведала будущее. В ней были величие и скорбь, открытость и непроницаемая тайна.

Вздрогнули, качнулись и начали шататься основы души. Так рождаются горы, словно что-то вскипает в самых что ни на есть глубинах. Души их, открылось Дмитрию, давно договорились встретиться в этом мире во имя жизни мудрости на Земле – ведь это первейшая ценность, которая и есть ценнее ценного, и они узнали наконец друг друга. Чтобы быть вместе навсегда. И тогда они дали безмолвную клятву не расставаться никогда, во что бы то ни стало, сообщая это друг другу тихо и тайно. Глазами. Безоглядно вверив себя друг другу.

Неотвратимо последовала выписка из стационара, но разлука эта уже не смогла их разъединить. В мыслях своих он был теперь в каждой травинке, которая прикасается к ее ногам, в каждом предмете, что берут ее руки. Во всем, что ее окружает. Он мечтал стать птицей, чтобы прилететь однажды к ней и поздороваться, как будто невзначай. Не присутствуя рядом, он неотступно следовал за нею, чувствуя себя победителем пространства. Ее облик также возникал в тишине на кухне, в его привычном одиночестве, в толпе на шумной улице – то тут, то там, мгновенно исчезая. Он появлялся как будто подразнить, чтобы мгновенно скрыться в складках жизни. Но ясность видения, которое становилось реальнее вещей реальнейших, не давала никакой возможности забыться. Так мечта стала для него ярче действительности. И, главное, призраком медсестра казалась даже могущественнее, великолепнее и желаннее, чем живая. Образ ее обитал в окружающих предметах, а когда Дмитрий закрывал глаза, он был в нем самом, внутри его сознания. Что за приятное наваждение. Душа его хотела быть рядом с ней – и была!   

Но почему он раньше не узнал ее? Конечно, потому, что с памятью об этом нельзя полноценно прожить то, что было прожито, то, что тоже надо было прожить. И ей, и ему. Он, Дмитрий, вспомнил наставления деда непременно найти свою суженую, вторую половинку. Быть может, дед знал о жизни больше, чем Дмитрию казалось тогда, у постели больного родственника? В те юные пятнадцать лет он улыбнулся, услышав смешное слово «суженая». Что за бред такой нелепый, старомодный, даже в чем-то неприличный?! Слову «любовь», как правило, принято придавать совершенно определенный, далекий от изначального, смысл. Ну, а слово «суженая» вообще никто сейчас не произносит, разве что сумасшедшие. А раз так, то, значит, как раз ему и позволительно так думать и даже, быть может, говорить.

Далеко не все выдерживают испытание любовью. Бывает, люди сходят с ума. Но Дмитрию казалось, что с ним происходит обратное – что рассудок, наоборот, возвращается к нему. Однако это, разумеется, не освобождало его от покровительства психиатров: клеймо бывает очень трудно смыть. Да и ведь заблуждался он, наверное, считая, что теперь психически здоров. Ведь так бывает – люди заблуждаются в своих предположениях, догадках. Хотя бывает и наоборот. Но Дмитрий просто знал это, и все. Знал, что теперь он психически здоров. И между тем не подавал и вида, теперь он в сумасшедшего играл. А что еще он мог делать в своей ситуации? Играл, вживался в роль – он знал, каким должен быть сумасшедший. И одновременно сохранял внутри уверенность в собственном здравии. Такое вот своеобразное раздвоение личности. 

Влюбленность, которая случается довольно часто, – это великолепный подарок, предоставляемый миром человеку из любопытства, что ли: как, дескать, он воспримет, оценит ли и как себя поведет. А бывает любовь, рожденная вовсе не случайно, а как естественное следствие динамически развивающихся отношений. Которая возникает в процессе общения двух способных на подвиг родственных душ, имеющих смелость почувствовать это друг в друге. И большую отвагу: это всегда для какой-либо цели, встреча двух великих душ. Ведь если ты еще живешь на этой Земле, то что-то тобой недоделано. Но лишь любовь есть двигатель прогресса. Лишь чувством познается истина. Ни в коем случае не разумом.

И тогда Дмитрий понял суть фразы «красота спасет мир». Именно стремление к красоте любимой души, которая созвучна совершенству мира, способно толкнуть человека на подвиг. Именно оно поставит точку в пребывании клона у власти. А значит, он не просто не хотел, но и не мог, не имел права отказаться от своих чувств, чего бы это ни стоило.

АНТРАКТ. ГРИМЕРКА 
-Вован, ну в самом деле! Ты всех проституток решил заставлять себя щупать?! Ну мы уже умаялись на сегодня. Давай завтра продолжим. Какую ты ищешь? Опиши хоть приблизительно.
-Не помню. Пощупает – вспомню.
-Давай завтра. Еще куча фирм, а я уже устал. Болею.
-Хорошо. Давай завтра.
-Вован, а нафига тебе все время маска? Почему ты проституток в маске рассматриваешь? Извини за нескромный вопрос, ты не хочешь, чтобы она тебя узнала?
-А не много ли ты хочешь знать?
-Ну, давай начистоту, я ведь перед тобой открыт. И ты откройся. В тебе какая-то тайна – что это за тайна? Зачем тебе хотя бы эта проститутка?
-Ладно. Это моя первая женщина, и я не знаю, что, но что-то я с ней сделаю. Убью в любом случае. Так что надо будет это оформить надлежащим образом. Все оплачу по факту.
-Понятно. Ну, с расспросами дальше не лезу. Захочешь – расскажешь.
-Да. Как там по поводу моих просьб, все делается? Медсестра?
-Следят ребятки, прикидывают, как будет покрасивше, с позволения сказать. Тоже искусство. Финансы позволяют, не беспокойся, лишнего не запросим.
-Гм. Ладно. Побег из банка жизни?
-Подготовка идет нормальными темпами, объект исследуется, ведется работа над планом захвата.
-Хорошо. А как насчет новогодней вечеринки?
-Ребята пока думают.
-Гм. Думайте побыстрее! В чем проблема? Китай наращивает вооружение. Для поддержки.
-Ну, братан, извини, дело-то серьезное. Надо хорошо все обдумать.
-Хорошо. Когда ты скажешь?
-Накануне, за неделю.
-Мне надо раньше.
-Ребята ставят такие сроки. Китайцы готовятся и без нас, а мы – всегда наготове. Все есть.
-Хорошо.
-Ну, ладно, давай, братан.
-Давай.
-Эй, так ты хочешь мою тайну?
-Да.
-Мне наплевать на людей. Абсолютно наплевать. Вообще. Понял?
-Да. Наверное. До встречи.
-До встречи.

ОБОСТРЕНИЕ ДУШИ
Дмитрию представлялось, что клон пришел в этот мир специально с особой функцией – помешать жизни на Земле. А все остальное – лишь декорации. Он, примитивнейшее создание, хотел властвовать, наслаждаться своеволием и самодурством, коптя небо, ничего не созидая и даже более того. Как будто его задача на Земле в том и состояла, чтобы внести разрушение, помешать прогрессу, жизни и благополучию людей.

Дмитрий задумался обо всех тех многих, кто живет, подобно клону, не заботясь о других людях, только в свою усладу. Не разумея, что любое удовольствие должно быть оплачено, счастье – заслужено. А такое положение вещей – жизнь исключительно ради себя, строительство хижины собственного, отдельного от всего существующего, благополучия неминуемо изменится, маятник мирового равновесия рано или поздно качнется, и тогда. Тогда…

Дмитрий беспрестанно дискутировал сам с собой на тему того, кем для него лично окажется президент в момент смерти: злобным монстром или несчастной жертвой. Будет ли Дмитрию радостно от совершенного или поступок повиснет на душе тяжким грузом. Было страшно, страшно совершить это и еще страшнее осознать.

И ему приходило понимание того, что, убив клона, он явит миру милосердие, и это будет его ответный дар. Миру и людям, обусловленным и привязанным, притянутым к земле ее тяготением гораздо больше, чем он сам, блаженный Дмитрий. И даже не он явит это милосердие, а мир и явит – через него, своего функционера, придет на помощь людям.

Убийство ради благой, высшей цели не должно быть осуждаемо, постигал Дмитрий. Неосуждение – в основе милосердия мира. Так он примирился с самым первым грехом человечества, грехом обиженного и жаждавшего возмездия Каина. 

И он торопился принять решение и исполнить – принести миру свой дар. Обезвредить. Убить ради жизни. Во имя любви.

Но что, если его посадят за такое серьезное преступление, несмотря на то, что официально он психически больной, забеспокоился Дмитрий. И он уже никогда в жизни не увидит медсестру, никогда не сможет сказать ей, как он ее любит. Недопустимо. А вдруг?

И все равно он должен исполнить то, что должен.

Когда мракобесие противостоит свету, приходится делать выбор, не беря уже во внимание силу и количество тех и других персонажей и, как говорил Ошо, отбросив привязки. Во имя человечества.

Раскрыться полностью в этой жизни возможно лишь на своем месте. Его же, Дмитрия, место – в строю, он – солдат истины. Если, конечно, он достоин называться гордым словом «человек». И именно сейчас происходит мобилизация: как обычно, в предчувствии войны и во время. Ему же по распоряжению судьбы уготовано такое место, о котором он никогда не смел и мечтать. И он должен занять это место и, отрешившись, посмотреть на все со стороны. Сейчас он – бог. Поневоле. 

Оценить в себе то самое ценное, ради чего познается любовь, бессмертную зрелую душу, рожденную страдать и вести за собой людей к свету, не менее чем саму любовь, – вот, казалось ему теперь, и есть истинная цель существования и итог познания любви. Суметь подняться до той вершины, на которой ради высшей цели, ради благоденствия мира и самой любимой нужно возыметь мужество понять: он обязан обострить душу ради единения ее с самим духом, и выполнить свое жизненное предназначение во что бы то ни стало.

Как нужны всегда Земле пророки, как должны всегда на ней быть знания, так во веки веков обязаны стоять у власти люди, а не бездушные машины – биороботы. Достойные и справедливые люди. И только это истинно и верно, это лежит в первооснове. И только это приносит благие плоды миру, и только в этом случае может быть прогресс.

Буддисты утверждают, что состояние нирваны – это полное отсутствие мыслей, так как мысли и есть самая сильная привязка человека. Но не все понимают, что состояние это наступает только после того, как ситуация обдумана, но никак не до этого. И именно здесь и есть начало чего-то нового, точка отсчета. Примерно это состояние и посетило Дмитрия.

И он просил Всевышнего возыметь силу и дерзновение убить, раз уж он облечен этой властью. Убийство как неизбежная справедливость ради исключительного блага. То великое милосердие, в котором нет и не может быть места жалости. Сочувствие – чувствование окружающих, – но ни в коем случае не жалость. Это была его миссия, с которой он пришел на Землю, миссия, которую он должен был осилить и заслужить тем самым дар любви. Это и есть внимание к людям. Дмитрий наполнялся восторгом от человеколюбия. Он, горемыка, чувствовал себя Прометеем.

И незадолго до Нового года он умудрился раздобыть пистолет.

АЛОГИЗМ
Алла смотрелась в зеркало, и временами ей так и казалось, что ее карие глаза приобретают кроваво-красный оттенок, уже наливаясь еще не пролитой кровью. Тогда она смотрела на свои руки: неужели они это смогут сотворить?! И понимала отчетливо, даже слишком ясно: смогут, сотворят. Свершится. И было жалко, до исступления, себя – теперь убийцу.

Жизнь, между тем, текла, время неумолимо двигалось вперед: близился Новый год. А снег все не шел. Кое-где торчала зеленая травка. Алле это не нравилось. Хотя в последнее время не нравилось практически ничего. Более того – все раздражало: она была беременна.

И что ей делать с этим плодом, она не знала. Это был ребенок от клона. И ребенок этот суть тоже клон. Она ненавидела клона и ненавидела его ребенка. И она прекрасно понимала, что никогда не полюбит получеловека-полуклона. И что кое-какие дети миру не нужны и даже противопоказаны. И Алла скрыла от клона факт беременности с тем, чтобы распорядиться плодом по своему усмотрению.

Она еще некоторое время надеялась решить проблему посредством путешествия во времени. Иногда ей казалось, что Стела может уступить и позволить ей проникнуть в прошлое. Но внутренняя уверенность в том, что стражница окажется неприступной и отдаст ее под суд, всякий раз останавливала Аллу, не позволяла направиться в институт времени. От Стелы Ахиллесовны веяло холодом. Холодом камня.

И тогда ей в отчаянье приходила мысль: отравить. Отравить клона, как мать он отравил, пусть не рожавшую его, но ведь почти свою. И заплатить ему тем самым за неизбежное уничтожение матери в себе, восстановив таким образом святость понятия «мать». И за осквернение памяти о Володе – ее мира любви – заплатить.

Ведь теперь получалось, что она стоит перед выбором: либо смерть клона, либо… Представить было страшно. Такой на самом деле кошмар. Но война против человечества уже началась, она это понимала. И перед этим выбором она поставила себя сама. Еще тогда, когда дала согласие Пловцову. Не только мести ради и свободы для – исключительно из-за этого она не решилась бы, – но чтобы предотвратить дальнейший разгул беспредела должна была она совершить это.

Не могла же она признаться открыто во всеуслышанье: кроме всего прочего, это такой позор. Ну ладно, пусть бы даже позор и это все прочее: тюремное заключение или даже казнь. Но договор! Договор, хоть и устный, но все же, как ей казалось, обязательный к исполнению, хотя ведь и нечестный, грязный договор, он был в некотором смысле джентльменским, что ли. Ну, или, по крайней мере, словом, данным покойному учителю. И он связал ее уста, этот договор, эта взятая зачем-то на себя ответственность. А как же ей хотелось крикнуть громко-громко: «Смотрите, вот он, клон!». О, скрежет зубовный! Казалось, небеса над нею шутят. Те самые, которые отражались в море и смотрелись в их с Володей глаза в тот осенний день, когда впереди виделось столько личного счастья и такая большая карьера!

Абсолютная анонимность делала преступление это, или, как его хотели назвать организаторы, логически выведенный из имеющихся предпосылок поступок – зверски жестоким. Ведь, несмотря на то, что черное дело свершилось, почти не было людей, которые знали о его свершении, и как бы нет того, кто это совершил, так якобы получилось само собой. Рассчитанный непревзойденным интеллектуалом, правда, к моменту принятия решения уже поврежденным рассудком, начавшись как краткосрочная махинация в целях защиты собственной чести и чести края, блеф этот грозил перерасти в преступление против человечества. Да даже и уже перерос.

Тогда-то все выглядело так, как будто Алла должна просто примерить на себя эту жуткую ситуацию. Но примерка затянулась, и она ее, эту ситуацию, надела уже как будто даже навсегда, надела и носила, сживалась с ней.

Разумеется, ей было жаль расставаться с положением в обществе, положением руководителя объединенного департамента здравоохранения и социальных отношений и жены президента республики. Уйдет ее клонированный мужезаменитель, как она его называла про себя, – и она вполне может оказаться отодвинутой от политики. Она даже допускала, что может вскрыться и самый факт убийства, и тогда ей точно не сдобровать.

Все это Алла, конечно, взвешивала. Однако принятию решения об избавлении от живой помехи препятствовало скорее не осознание возможности оказаться не у дел или вообще в местах не столь отдаленных, а факт необходимости убийства, причем именно – отравления. Не иначе, ведь ей хотелось не просто получить свободу и сделать благо для людей – хотелось отомстить. За свою измятую любовь. В Алле уживались многие качества, в том числе и женское коварство.

Разумеется, не одной лишь мстительностью руководствовалась Алла – как бы там ни было, она всегда была в высшей степени социально ориентированным человеком. И свои поступки всегда совершала с оглядкой на общество. Да, она преимущественно поступала так, как хотелось ей, но при этом, как правило, верила, что народ от ее действий как минимум не пострадает. Потому она и позволила себе захотеть, вынашивать и планировать убийство клона, полагая, что для людей это хорошо. И теперь она боялась жестом, мимикой, взглядом, безотчетными знаками выдать себя, поведать клону о своей задумке. И совершенно напрасно: он был слишком самоуверен и недальновиден, чтобы понять, что ему угрожает.

В самый ответственный момент, когда она уже решила для себя, какие действия, когда и как предпримет, руки у нее вдруг налились свинцом, а сердце – новой болью: клон был как две капли воды похож на любимого человека, и согласие на смерть его стало для нее равносильно убийству Вовы. Во многом из-за этого в некотором смысле спасительного для нее отождествления клона с Володей. Поднять руку на аналог или даже в какой-то мере продолжение любимого человека – это ведь в чем-то сродни убийству кумира, изжившего себя как кумир: умри, дескать, и физически. Чтобы, как жил кумиром, так кумиром и умер. Такое случалось в мировой практике. Толпа чаще всего казнит фанатов – исполнителей таких убийств. И только изредка в застольной беседе кто-нибудь отмечает: сильный поступок, нельзя, чтобы бывший кумир умер никчемным, ничтожным человеком, ремиксами пожинающим плоды былой славы. Соломонов горький вывод. 

Раньше Алла никогда не могла постичь разницу между понятиями «любить» и «убить», в некотором роде противопоставленными. Так же как единство этих понятий: убийство как форма любви. Что стоит за этими словами? Сейчас же любовь перерождалась в ней в некое иное чувство, вмещающее в себя не только стремление созидать ради любимого человека, но и разрушать, в какой-то мере даже и его самого, причем делать это осознанно. Ради его же блага, более того – ради справедливости, ради жизни на Земле. Чтобы предотвратить больший негатив. И этот сознательный поступок будет противопоставлен ее прежней бессознательности. «Это и есть одно из проявлений единства жизни и смерти?» – задавалась она вопросом. Ответ сам собой не приходил, но такие мысли утверждали в принятии решения и даже успокаивали.

Однако сейчас, когда оно почти пришло, окончательное решение об избавлении от мучителя, мучитель этот неожиданно превратился в жертву, а Алла в собственных глазах – в кровожадного убийцу. Ей вдруг стало нестерпимо жалко клона, именно клона как такового – на самом деле несчастного и обездоленного. Во всех отношениях. И даже то, что пришло ему вдруг в руки – Алла это понимала – в любом случае пришло не навсегда, временно, ввиду исключительных обстоятельств.

«Да как же это возможно, чтобы я взяла и убила того, кто имеет плоть, кто дышит, и причем дышит рядом с тобой?! К тому же он ведь не осознает, что творит», – грустила Алла. «И все-таки не совсем, – моментально парировала другая часть ее сознания. – Он определенно ведает, что вершит зло. Это в тебе говорит, Аллушка, малодушие, человеческое малодушие, свойство накапливать в душе эмоции и переживания, которые потом живут как бы сами, заставляя помнить о себе и учитывать при выборе решения. Но сильные поступки ведь противоречат логике, стереотипам, это алогизмы. АЛЛогизмы!» – Алла постаралась улыбнуться: далеко не все плохо из того, что поспешно названо плохим. Например, убийство вора. Он же ведь, ко всему прочему, для нее лично не просто клон, он ведь вор, он украл у Володи право быть похороненным официально среди родственников, право на нее, Аллу, право на власть.

Не имея возможности не то чтобы открыто поплакать, но даже хоть каким-либо образом выразить физически свою внутреннее состояние, достать наружу из кармана души хоть часть невыстраданной муки, в определенный момент, вероятно, уперевшись в оконечность истерики: раз, два, три – щелчок – контакт, Алла преисполнилась какого-то даже возвышенного спокойствия и милосердной безжалостности. В первую очередь к самой себе, к близким. Она увидела в этом радикальном решении – убийстве – высшую необходимость, неизбежность.

ДЛЯ НАСТОЯЩЕГО, ПРОШЕДШЕГО И БУДУЩЕГО
Руслан не обращал внимания на телевизор, его включила Маша: она смотрела какой-то американский фильм. «Когда-то два человека шли одной дорогой, рука об руку, они делили между собой все: и пищу, и сон, и эту самую дорогу», – ворвался к нему в душу наставительный голос одного из героев этого фильма.

Руслан остановился, будто огорошенный откровением: с тех пор, как люди шли вместе одной дорогой, случились кое-какие события, стали близкими кое-какие новые люди, но разве это повод в одночасье забыть эту пройденную вместе дорогу? Нет, для него было все-таки недопустимым покинуть друга в ответственный момент, он должен был быть рядом, чтобы протянуть руку помощи. Другу! Пусть даже и покойному. А покойный друг нуждался в его помощи, Руслан это знал.

С юношества он придерживался теории «Пусть рухнет мир, но закон будет соблюден». В результате плотного общения с законом такой максимализм ушел, и Руслан стал с ним как бы на ты, как лучший друг. Договаривался. По справедливости. Однако в данный момент договориться не получалось. Необходимо было создавать новый закон, причем не только по справедливости, но и по совести. Ведь если закон перестает быть отражением справедливости, его требуется заменить тем, который будет справедливости отвечать. Совесть этого требует. В Конституции США, например, особым пунктом прописана возможность отменить действующую конституцию в случае, когда она не будет соответствовать истинной справедливости, живой правде. И это кажется очень ценным.

Начались предновогодние хлопоты, а у Руслана не было никакого варианта действия, «нового закона». Но, осознав внутри себя, что да, честность и последовательность – это все-таки кровавый и беспощадный спорт, он уже готов был сделать что угодно, лишь бы восторжествовала правда.

Я, рассуждал Руслан, соучастник исторического процесса, и я не могу, не имею права уйти от создавшейся проблемы. Когда прогнили мораль, человеческие отношения, закон, нужно вставать на их защиту, не заботясь о животе своем. Глумливым бессознательным душонкам вопреки. От правды не должно отмахиваться, как от назойливой мухи. Реставрация правды требует мужества: действительно, могут не понять, не согласиться, могут пожелать от нее избавиться. Однако в борьбе, и только в борьбе человек делается исполином.

А что касается Аллы… Он должен быть нелицеприятным, беспристрастным – правдивым. Именно он по своему статусу обязан помогать людям, очень многим, и радоваться за них, пусть даже через преодоление собственной боли. И даже, если требуется, боли их самих, тех, кому адресовано благо. В этом – стержень милосердия, формула успеха в нелегком деле борьбы за благо человечества. А он сам, Руслан, он патриот мудрости, тревожно-спокойный и милосердно гневный, который обязан быть зорче, мудрее, духовно богаче большинства. И именно в нем сосредоточена совесть эпохи.

Только когда становится истинно все равно, каковы будут последствия твоих действий – если они, эти действия, верные, необходимые на самом деле, – судьба дарует человеку мудрость, волшебные варианты решения проблем, осуществление самых заветных, сокровенных желаний. Если это настоящие, истинные желания, если они в согласии с миром. Правда, столько нюансов, столько фактов при этом должно сойтись. Но все это мало знать, это надо прочувствовать.

Совершенно внезапно Руслан удивился тому, насколько близко лежит решение – прямо на поверхности. Почему же он раньше не мог об этом подумать?! Пресс-конференция. Заявить – но во всеуслышанье. Кто ж после этого осмелится его казнить?! Слово – его защита. И оружие. Ради жизни и любви.

Как бы там ни было, а глаза даны человеку, чтобы смотреть и видеть, уши – чтобы слушать и слышать, рот – чтобы есть и ощущать вкус жизни, нос – чтобы дышать и впитывать родные запахи. Руки – чтобы чувствовать тепло, ноги – чтобы двигаться вперед, интимные места – чтобы с любимыми соединяться, мозги – чтоб думать, интуиция – чтобы понимать устройство мира. А человек весь есть для созиданья.

И Руслан понимал слишком отчетливо, чтобы отмахнуться – он нужен миру для созиданья. Больше, чем очень-очень многие. Мир в нем нуждается, в нем, способном сделать что-то важное, то, для чего он должен жить.

Но тогда эта история о приходе к власти на Дальнем Востоке клона станет достоянием мира. «И ведь так и должно быть. Человечеству необходимо знать об этом и извлечь уроки, – мелькнуло искоркой в мозгу. Ведь это будет честно, справедливо и по совести. Наиболее честно для людей и для мира. Для настоящего, прошедшего и будущего».

ЖЕРТВА
-Алла, здравствуй! Где Володя?
-Он проспал: играл всю ночь. Подъедет позже... Там какой-то сумасшедший пасется возле здания. Может, прогнать?
-Пусть пасется. Что он может сделать плохого, чем мешает? Человек и так больной – не трогай. А ты ничего, что Вова играет? Все нормально?
-А что я? Что я сделаю? Руслан, мне, знаешь, все равно.
-Что-то ты бледная и как будто обессилевшая.
-Ай, ладно, так... «Портал «Краеугольник» спешит сообщить жителям республики шокирующую новость». Включаю звук, послушаем, раз она у них шокирующая.

«С места происшествия сообщает наш специальный корреспондент. Александр:

-Президент республики Владимир Юсупов несколько минут назад погиб в автокатастрофе, произошедшей на Гоголя. От полученной травмы президент скончался на месте: горло у него оказалось перерезанным лобовым стеклом. Машина, управляемая президентом, двигаясь по направлению к проспекту Столетия, упала на мост с большой высоты. Предположительная версия – президент не справился с управлением, не сумев нужным образом приземлиться на автомагистраль. Автомобиль ударился об асфальт передней частью, после чего его пронесло еще три метра. Остальные участники движения практически не пострадали: незначительные повреждения машин – вмятины на дверях – двое автовладельцев починят за счет страховки. Против версии о том, что президент не справился с управлением, говорит тот факт, что Владимир Юсупов был первоклассным водителем. Однако других версий у ГАИ пока не имеется. У меня все. Тамара:

-Это трагическое событие отразится на судьбе нашей республики, на ее будущем. Активный, деятельный, наш молодой президент всегда был любим и почитаем населением. Портал выражает глубокие соболезнования родным, близким, а также всем жителям, ведь за годы своего правления Владимир Юсупов стал человеком-легендой, гордостью нашего края и республики. Минутой скорби почтим его память...»

Руслан достал из кармана носовой платок и стал теребить его углы.

-Да. Вот так вот. Вот. А с какой целью он ехал в сторону Столетия?
-Я, кажется, догадываюсь, куда он ехал. На Санаторную, Руслан. Он направлялся на Санаторную, в банк жизни. А я бледная знаешь отчего?
-Отчего?
-Вчера я сделала аборт.

Они смотрели друг другу в глаза, поверяя тайну, – Алла и Руслан. Руслан и Алла.

-Я понимаю, Алла. Я все понимаю. 

Алла опустила глаза. Руслан подумал: ведь клон прожил свою жизнь в назидание потомкам. Да и он,  Руслан, и Алла, собственно, тоже живут на самом деле с этой целью. Именно сейчас – особый момент истории: человеческий клон принес себя в жертву ради множества людей – анонимно, сам этого не ведая и не желая. И жертва эта – не только в гибели, но и в самом существовании в маске властьимущего: он дал повод подумать, сделать выводы и принять определенное решение и Алле, и ему, Руслану, и Маше и наверняка кому-нибудь еще. Даже обязательно. Ведь кто-то ж видел его поступки, кое-кто выступал против, иные лицемерно соглашались с ним и позже пересматривали мнение, – такое было, Руслан помнил. Некоторые полностью одобряли его и всемерно поддерживали, обнажая свою истинную сущность. Он оказался той самой лакмусовой бумажкой, которая подвергла проверке окружающих. В сущности, никто, конечно, проверяться не хотел. Но вот проверились. И оценивать результаты теперь предстояло в первую очередь Руслану, равно как и пользоваться полученной информацией.

ФОТО: Приморье, зимняя дорога в тайге.
Авт. Валентин Воронин aka direqtor - http://shaman.asiadata.ru