Дорога на целину

Хорошо было сидеть на полу вагона, свесив ноги к убегающему железнодорожному плотну (по-солдатски). Разные виды мелькали перед глазами.


Отъезжающие на целину (добровольное дело) должны были собраться 20 августа 1958 года в институте. Отъезд был назначен, на 12 часов по полудню от главного входа в институт, куда будут поданы несколько троллейбусов.
Перед этим мы решили попрощаться с альма матерь, что делается при помощи беседы с Бахусом. Торжество было отменное, но на утро я болел “морскою болезнью” и выгуливал себя вокруг храма Александра Невского, который еще не разрушили. Разрушать было очень трудно: так крепка была кладка. Кроме того, говорили, что в земной глубине были найдены палочки холеры, что затормозило процесс разрушения. Я всегда был против разрушения: так величав был храм Александра Невского.
На этом месте потом построили (за Миусским сквериком) дом пионеров, а теперь он, кажется, называется дом творчества молодежи. Все время пока я болтался вокруг Миусского скверика, скрываясь, время от времени, в укромные местечки, чтобы облегчить свою участь.
Сейчас это событие и обостренное восприятие девушек можно описать стихами:


Мне запомнились сразу большие глаза -
Малахитовый цвет, затаенная нежность.
Я зашел в те глаза, как в салатовый зал,
Встретив в них удивленье, почти неизбежность…

А  затем я заметил тот чувственный рот,
Над губою пушок и на мочках сережки,
Веер длинных ресниц, головы поворот
И смешные косички - торчащие рожки.

Бирюзовые бусы на тоненькой шейке,
Строгий платья покрой, да браслет на руке
Пробегал по запястью подобием змейки.
В свете солнца купалась, как утка в реке.

Улыбалась ему, как давнишнему другу,
И светилась березкой на здешнем лугу.
Я смотрел на тебя почему-то с испугом,
Будто понял в тот миг, что сбежать не смогу.

Все цветочные клумбы политы из лейки,
Шел от них испарений земли аромат,
Ты сидела в Миусском саду на скамейке,
Я ж пришел в садик тот, получив "автомат" …
             


Стихотворение  “В  Миусском скверике” из сборника “Полынь”

У меня становилось на душе теплей, когда я вспоминал эту не к чему не приведшую встречу. Как нужны такие встречи, не к чему не ведущие! В них намного больше жизни, чем во встречах обязывающих. Сейчас, как и тогда, я не искал встреч ни с кем, я просто повторял какие-то стихи, чтобы занять голову чем-то. От этого становилось легче.
Объявили посадку, и все кинулись по своим троллейбусам, а я – опять в центральный корпус. Желудок был пуст, но ощущение тяжести в нем и головокружение не проходили. Дай, бог, благополучно доехать до Рижского вокзала, откуда отходил состав. Первые шесть вагонов принадлежали Менделеевке. Я последний раз “кашлянул” в платок и мне, вдруг, стало легко и весело. Дурнота прошла, как будто я выпил “кислого отрезвляющего квасу”. На самом же деле я съел два апельсина.
Стали занимать места. Я выбрал вторую полку нар у стенки, что позволяло мне отвернуться к ней и мечтать.
Заранее скажу, что все 10 дней пути до Барнаула, были наполнены сплошным весельем и радостью. Наш поезд шел умышленно медленно. Я объяснял это тем, что поезд не имел жесткого графика и ему давали зеленый свет в крайнем случае. Мы не должны были прибывать на крупные станции (скажем, в Куйбышев) днем. Но разве можно пускать такую толпу в культурный город? Больше всего, мы напоминали бурсаков; мы даже подражали их языку. Сказывается, вероятно, очаровавшая нас всех книга Помяловского “Очерки бурсы”. Однако мы могли присмиреть и быть очарованными несколько часов. Так было, когда мы лунной ночью пересекали Южный Урал. Мы знали, что где-то здесь располагаются закрытые предприятия Средмаша. Знал ли Женя Дзекун, что он едет по местам будущей его трудовой славы? Нас покорила невиданная красота этих мест. Мы даже говорили шепотом, а яркая луна плыла и плыла, как бы обгоняя поезд. Такой красоты я сроду не видел.
Я сидел на полу вагона, свесив ноги к убегающей назад земле, и беззвучно плакал от божественной красоты и необычной радости на душе. Такие чувства у меня рождал Южный Урал, и я поклялся, что буду стремиться распределиться сюда после окончания института.
Когда, потом, на распределении, меня спросили, где я желаю работать: ответ был готов – я хочу работать в “Чикаго” – так ребята называли предприятия Члябинска-40. Я чрезвычайно расстроился, когда мне отказали по здоровью. У Маковского, который жил на 5 этаже, есть такие шуточные строки, навеянные знаменитой песней “Москву я люблю” и, кроме того, постоянными разговорами о том, где работать:

Буду я в шестьдесят
Кандидатом на ниве столичной.
Я гнезда не совью,
Буду жить без жены, безрежимно,
Но Москву я люблю
И надеюсь, что это взаимно.

            Талантливый хулиган - Дмитрий Маковский.

 
Так, просидев почти всю ночь со свешанными за пределы вагона ногами, я начал бояться упасть, так как меня стало клонить ко сну. Ребята почти все разошлись по нарам, и пора было задвигать дверь. Только тогда я понял, что сильно замерз, хотя ночь была удивительно теплой, но телогрейки и вязаной шапки оказалось маловато. Я быстро пригрелся на нарах за Женей Дзекуном и уснул, как агнец.
Проснулся. Солнце уже было высоко. Парни шумели, и раздавался девичий визг. Это означало, что в вагон каким-то образом проникли девочки из своего вагона. Значит, поезд останавливался, пока я спал. Гости изменили всю нашу (и свою) жизнь. Прекратился мат, но двусмысленности царили.
Надписи мелом на вагонах требуют специального обсуждения! “Здесь едут самые красивые девочки!”, “Здесь – самые мужественные парни”, “Туалет”. Такая надпись красовалась на тамбурах вагонов. Сделал дело – почисть туалет во время хода состава. Если попал туда – жди следующей остановки. К счастью они были очень часто перед светофорами.
Каждый ел свои припасы, но время от времен, когда нас привозили на место с солдатскими казармами, нам удавалось хлебнуть горяченького.