Технолог цеха 2

С конца 1962 года началось строительство крупной установки получения гафния. Хотя с 1963 года я был официально назначен технологом цеха, я был настолько занят строительством промышленной установки, что начальник цеха Аркадий Билютин фактически выполнял функции и технолога. Он понимал, что с кого-то снимут шкуру, если требуемое количество гафния не будет получено. Замены мне не могло быть на всем заводе. Никто не понимал в моих делах. Я был монополист. И опять Соркин Ион Барухович стал главным моим помощником. Я потом получил премию Совета Министров, но ее по праву следовало бы разделить с Соркиным. Рабочие Соркина действовали очень уважительно, и я был непререкаемый руководитель. Установку сделали к осени 1963 года. У меня были сомнения в том, что я решился на изготовление эрлифтных экстракторов. Ясно, что такие экстракторы были намного проще, но зато оказались в работе намного более капризными. Приходилось одного рабочего все время держать начеку, чтобы уровни раздела фаз были в одном положении. Это было сродни эквилибристике, поскольку на экстракции было двенадцать ступеней, на промывке – шесть и на реэкстракции – четыре. Я ругал себя за то, что сам же польстился на такую “простоту”. И все же рабочие приноровились к функционированию столь капризного каскада, и я все больше стал появляться в отделениях цеха.
Экстракционная установка стала давать до 12 килограммов оксида гафния. В цехе я не смог удержаться от рационализаций. В иодидном отделении я начал работы по введению пульсаций вакуума на опытной реторте. Это была самая бредовая идея, которую я выдвигал в моей жизни. За потерянное время и энтузиазм рабочих мне просто стыдно. Бесполезной оказалась и работа по применению полого сверла на стадии получения заготовок сплавов 110 и 110Б, содержащего присадки бора. Я пугал своими идеями рабочих и мастеров, которые привыкли к старой технологии и ничего нового не допускали. Я тоже знал, что мне будет трудно “пробить” какое-либо новшество. Иван Петрович Лысых был наиболее близким ко мне начальником отделения. Он все время предупреждал меня сторониться новшеств.
Когда разразилась гроза, мне припомнили мои новшества (кто-то донес в “органы”), расследующие причину аварии на атомной подводной лодке. В одном случае было найдено увеличение подшихтовки на 0,1 %. Всем было ясно, что причина в плохом проплавлении бора из-за его температуры плавления очень близкой к 3000оС. Всем было ясно также, что это просчет ВИАМа (Всесоюзного института авиационных материалов) – разработчика технологии плавки сплавов 110Б в дуговых печах в медном водоохлаждаемом тигле. Для надежности требовался двукратный переплав этого “трудного” сплава. Тогда я побывал на многих предприятиях, участвовавших в изготовлении труб и кассет для реакторов.  Я понял, что заводская трусливая технология не для меня и в сентябре 1965 года ушел в аспирантуру с уменьшением зарплаты в 4-5 раз.
Директор и главный инженер не одобряли моего решения,  назвав его трусливым. Если бы знали они, что я ни разу не сожалел о таком “трусливом” решении.