Конкиста по-русски. Книга I. Часть I

Роман.
Книга I
историко-приключенческого романа из пяти книг
«МЕЧ И КРЕСТ РОТМИСТРА КУДАШЕВА»

Первое издание:
«Конкиста по-русски», первые две части –
«Разделяй и властвуй» и «Сильнее смерти».
Автор © Владимир П.ПАРКИН.
Серия: Исторические приключения
ISBN: 978-5-9533-5738-8  Издательство «Вече».

Второе издание:
Издатель © Владимир П.ПАРКИН. ISBN 978-5-906066-07-7.

«Конкиста по-русски».
Первая книга в двух частях пенталогии опубликована в изданном Первом томе романа
"Меч и крест ротмистра Кудашева".
ISBN 978-5-906066-03-9

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

Является объектом авторского права. Защищен Свидетельством Российского Авторского Общества N№ 11730. Охраняется Законом Российской Федерации «Об авторском праве и смежных правах» N 5351-1 от 9 июля 1993 года (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ).
Воспроизведение всей книги или любой ее части запрещается без письменного разрешения Автора.
Незаконное использование произведения либо иное нарушение предусмотренных Законом авторского права влечет за собой гражданско-правовую, административную (ст. 7.12 КОАП РФ), уголовную (ст. 146 УК РФ) ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации (ст. 48 ФЗ РФ N 5351-1 от 9 июля 1993 г.).

В своем романе Автор использовал материалы:
– Произведения, не являющиеся объектами авторского права (информационного характера, официальные документы (законодательные, судебные, административные);
– Произведения, расположенные в местах открытых для свободного пользования (ст.ст. 8, 21 ФЗ РФ N 5351-1 от 9 июля 1993 г.).
В своем романе Автор не использовал секретные на день создания романа материалы.


Владимир П. Паркин

КОНКИСТА ПО-РУССКИ
Историко-приключенческий роман

Часть I.
РАЗДЕЛЯЙ И ВЛАСТВУЙ!

ПРОЛОГ

Киндерли, Уч-Кудук, Андижан, Маргелан…
Русский флаг увенчал минарет.
Сам Мехмет Рахим-хан
Отворил свой зиндан,
И невольники вышли на свет.

Сняты цепи с увечных натруженных рук.
Черный схимник грехи отпустил.
Снова русский солдат – враг врагу – другу друг
Всем хивинцам обиды простил.

Был бы конь вороной да клинок удалой,
Не страшны им ни пули, ни сталь.
Сам Георгий Святой поведет храбрых в бой,
Кому жизни за Веру не жаль! 

***
Глава 1.
Поручик Кудашев. Красноводский погост. Серебряное колечко с бирюзой. Служебная телеграмма. 

Утро первого октября 1911 года поручик Кудашев Александр Георгиевич встретил на Красноводском кладбище. День только начинался, он обещал быть жарким и пыльным. К отцовской могиле поручика провожал бывший подчиненный покойного Кудашева-старшего – вахмистр жандармерии Сурков.

– Жалость какая, ваше благородие! – сокрушался Сурков. – Всего ничего, на пять дней не успели к похоронам. Но не сомневайтесь, все было по чину: и прощание в офицерском собрании, и отпевание в храме, и Кресты на подушечке, и воинский салют троекратный вашему батюшке! Обед поминальный был, честь-по-чести, в офицерском собрании. Все начальство – от уездного до портового с женами, купцы местные и астраханские, туркменские баи тож… Из Асхабада начальник был, венок привез, о вас спрашивал.

– Кто именно, не вспомнишь?

– Из наших. Его высокоблагородие подполковник князь Дзебоев Владимир Георгиевич. Сами, верно, знаете. Они с вашим батюшкой, если слышали, и турецкую вместе прошли, и в ахал-текинском походе поучаствовали…

Красноводское православное кладбище ничем примечательным не отличалось от иных, подобных ему, провинциальных погостов необъятной России. Деревянные кресты, холмики, аккуратные оградки, лишь кое-где каменные плиты с вырезанными крестами, именами и датами рождения и смерти.

По главной аллее рядами акации. Несмотря на октябрь, деревья еще не обрядились в осенний наряд – Туркмения! И не просто Туркмения – Красноводск. Здесь жарко, почти всегда ветрено, и плохо с пресной водой. Вот и сейчас кладбищенский сторож из большой жестяной лейки поливает дорожки, носит ведрами воду из неглубокого бассейна и льет по полведра в подножие каждой акации… 

– Пришли, ваше благородие. Вот она, могилка. Вы побудьте тут, а я вас на квартире подожду, за водой схожу, чаю вскипячу.

Свежий холм серо-розовой глины вперемежку с каменной галькой. Православный крест с аккуратно вырезанной овальной доской, прибитой посредине. Свежеоструженная сосна креста «плачет» прозрачными янтарными каплями смолы. На доске каленым железом выжжен Крест Святого Георгия и надпись кириллицей: «Кудашев Георгий Александрович, 1853 – 23.IX.1911». На кресте, на оградке – несколько венков восковых цветов, перевязанных георгиевскими лентами и серебряным галуном. Рядом – вторая могила, земляной холм убран под «голгофу» – надгробие красного кирпича. Потемневший крест также с овальной доской: «Кудашева Надежда Емельяновна. – XII–1905 года». Обе могилки обнесены новой оградкой, внутри оградки – скамеечка, низенький столик, за которым можно помянуть преставившихся добрым словом и рюмкой водки. Этот обычай не сегодня родился и не завтра будет забыт.

– Вот и я. Мама, папа… Я вернулся. Живой…

Молодой Кудашев узнал о смерти матери еще во Владивостокском военном госпитале, получив от штабного писаря отцовское короткое письмо. О смерти отца – час назад, только переступив порог Красноводского уездного жандармского отделения, начальником которого еще девять дней назад был ротмистр Кудашев-старший. Сейчас, стоя у родительских могил, Александр вдруг осознал, что эти земные материальные атрибуты потустороннего мира, поглотившего родителей, для него не имеют никакого смысла… Ему не пришлось видеть ни отца, ни маму мертвыми. Они остались для него живыми. Слез не было.

Кудашев вздохнул, вынул из кармана несколько яблок и горсть конфет, купленных на привокзальном базаре, и аккуратно разложил скромное угощенье на столике. Такой «помин» не пропадет, бедный человек или вездесущие мальчишки порадуются поминальным яблочкам.

Кудашев встал, одернул гимнастерку, подтянул ремень, надел было, но тут же снял форменную фуражку. Огляделся. Невдалеке, у соседней могилки женская фигура в траурном платье. Черная шляпка с короткими полями, черная вуаль, белый платочек прижат к глазам. Плечи подергиваются в беззвучных рыданиях. Александр Георгиевич отвернулся. Руки сами вынули из нагрудного кармана портсигар. Скрипнула дверка ограды. Женщина в траурном платье выходила на аллею акаций. Заторопившись, оступилась и на секунду оперлась об оградку Кудашевых. Александр Георгиевич молча поклонился. Ему не ответили. Маленькая ручка в черной кружевной перчатке отпустила дверку. Кудашев успел увидеть на пальчике незнакомки тонкое серебряное колечко с камешком-бирюзой. Кудашев повернулся лицом к могилам, низко поклонился и вышел на аллею акаций.

Над кладбищем мягкой бархатно-малиновой волной проплыл удар церковного колокола. Заутреня.

Храм встретил Кудашева запахом березовых углей, а через минуту – ароматом ладана, топленого воска, звучным баритоном начавшего службу священника. Кудашев купил несколько свечей, стараясь не казаться неуклюжим, зажег и поставил свечи у бронзового распятия, куда обычно ставила свечи матушка, молясь «за упокой» дедушек и бабушек… И вдруг, словно открылась давно забытая страница из далекого детства: «Свечку зажжём, у Богородицы поставим, помолимся, пообещаем не баловать, и у Сашеньки животик болеть не будет!»… Сами-собой брызнули слезы, из груди рванулись далеко уже не детские рыдания: «Мама, мамочка моя, мамочка!»...   

– Ваше благородие! Ваше благородие, вам телеграмма! Служебная, срочная! – услышал Кудашев шепот вахмистра Суркова.

Церковь пришлось покинуть.

Горячий «афганец» мгновенно высушил слезы.

Телеграмма была по-военному лаконичной:
«Поручику Кудашеву Александру Георгиевичу. Срочно прибыть в Асхабад в распоряжение Начальника и Командующего войсками Закаспийской области. Адъютант Командующего подполковник Дзебоев».

– Это все?

– Никак нет. Еще почтовая карточка. Приватная. От соседки вашей. Хотела вас увидеть, не дождалась. За ней приехали на фаэтоне, увезли, – Сурков протянул Кудашеву плотный картонный прямоугольник.
На аверсе «Postcard» – репродукция с картины Василия Верещагина «Подавление индийского восстания англичанами». На обороте несколько строк правильным школьным почерком гимназистки-отличницы: «Милостивый государь Александр Георгиевич! Я сочувствую вашему горю. Моя мама была подругой вашей матери. Мама умерла на следующий день после смерти Георгия Александровича. Я уезжаю недели на две в Асхабад к своей тете. По возвращению передам вам некоторые вещи ваших родителей. Елена».

У дома, где квартировали Кудашевы, поручика ждала казенная пролетка.

– Ваше благородие, господин поручик! Карета подана, вот билет в первый класс, поезд Красноводск-Ташкент через пятнадцать минут отправляется!

Глава 2.
Дорога в Асхабад. Текинские всадники. Стычка со шляхтичами. Встреча с Дзебоевым.

2 октября. 1911 год.

При-Копет-дагские равнины российского Закаспия вот уже семнадцать лет оглашаются не только стуком копыт ахал-текинских скакунов. Мощным бархатным басом Путиловские локомотивы встречают и провожают каждую железнодорожную станцию на своем пути, веселыми свистками и шипением сбрасываемого пара сгоняют с рельсов забредшего порой верблюда, а то и беспризорную корову.

Вот и сейчас машинист, не щадя давления, дает гудок, потом еще один, еще и еще. К гудку присоединяется свисток: Туу! Ту-ту! Фью! Фью! Фью! Туу!

В вагонах оживление.
– Что, уже Геок-Тепе?
– Не может быть, до Геок-Тепе не меньше сорока минут!
– Да машинист, каналья, наверное, тоже принял! Душа музыки запросила!
– Господа! Господа! Смотрите – текинцы!

Пассажиры облепили раскрытые окна правого борта. 

Десяток всадников с урканьем и посвистом летят на рыжих конях, обгоняя поезд. Полы красных шелковых халатов приподняты и заправлены под кушаки. На головах маленькие круглые тюбетейки. Хорошо видно – в седлах подростки, почти мальчишки. Минут десять-пятнадцать текинцы сопровождают поезд, показывая замысловатые трюки: то кто-то встанет на седло во весь рост, то вдруг исчезнет на несколько секунд за правым боком лошади, а потом появится в седле как ни бывало, то сумеет сорвать на всем скаку желтую кисть еще цветущего мышиного горошка!

Текинцы гикают, кричат: «Ур! Ур!», пассажиры от души рукоплещут. Паровоз дает длинный прощальный гудок, набирает скорость. Всадники придерживают коней, отстают. Пассажиры возвращаются на свои места.

Прощай японская земля,
Прощай японочка моя!
Я еду в дальние края,
Где меня ждет моя родня!

Третий класс гудит песнями. За дорогу успеют надоесть и «Из-за острова на стрежень», и «Сидел Ермак, объятый думой», но все еще в великом почете песни незабытой русско-японской войны: «Тоска по Родине», «На сопках Манчжурии».

Плацкарт битком набит разношерстным людом. Здесь трудовой фабричный народ, рабочие-железнодорожники, военные рядового состава, но, в основном, крестьяне-переселенцы. Все стремятся в Закаспий, как Ветхозаветные беженцы из Египта в Землю Обетованную. Все надеются на лучшую жизнь, на счастливую долю. Может, у кого-то и сложится.

На сундучках и фанерных чемоданчиках, устланных газетами от «Санкт-Петербургских Ведомостей» до Владикавказского «Терека» и Закаспийского «Асхабада» разложена нехитрая закуска: огурцы, помидоры, зеленый лук, свежая брынза, редиска, початки вареной кукурузы, черный хлеб. Разливается по кружечкам вино столовое номер три, водочка закусывается каспийской копченой селедкой-заломом, заедается вареной картошкой, щедро политой новым, еще не знакомым русским людям, хлопковым маслом. Проводник не успевает разносить кипяток. Здесь пьют чай и те, кто в России его и не пробовал.

Разговоры просты: о новом для переселенцах климате, о продуктивных культурах, нравах местного населения, норове администрации, правах, налогах, льготах, ссудах.

– Как? Просто, без отдачи целых сто рублей могу получить на постройку дома?

– Не на человека, на семью. И не просто так, но в случае, ежели задумаешь вернуться назад, в Россию, то вернуть будешь обязан эти деньги.

– Здорово. В России в деревне на сто рублей не дом, дворец построить можно. Я лучше денежки придержу, а дом и так построю, лучше чем в деревне. Здесь камня и глины прорва. Были бы руки! Ба! Так надо Ваньку нашего срочно женить! Две семьи – две «Катеньки»!

Мелкие коммивояжеры, чиновники, трудовая интеллигенция во втором классе. Здесь разговоры иные, о собственных делах предпочитают помалкивать. Темы самые занудливые: политика, мир, война, коррупция, взятки, Романовы, Столыпин, Георг Пятый, Франц Иосиф, Вильгельм Второй, Кшесинская, Толстой, et cetera…

Первый класс встречает пассажиров запахом духов «Букет Императрицы», горячего кофе, шоколада, дымком дорогих папирос «Герцеговина Флор».

Открывая из тамбура тугую дверь в вагон-ресторан, Александр Георгиевич Кудашев столкнулся со стремительно выходящим совсем еще юным прапорщиком от инфантерии. Молнией резкая боль пронизала левую, прострелянную с переломом кости, руку. Всего лишь на мгновение Кудашев не смог сдержать гримаску боли.

Прапорщик искренне огорчился:
– Господин поручик! Я не хотел, я не нарочно, прошу извинить! 
Молодой офицер, по-штабному, щелкнул каблуками, представился: Прапорщик Васильев. Первый железнодорожный батальон. Комвзвода. Кизил-Арват.

Прапорщик, раз взглянув Кудашеву в лицо, как завороженный не мог оторвать взгляда от его алых нашивок перенесенных ранений и наград – двух солдатских знаков Креста Святого Георгия, вроде бы, не соответствующих офицерским погонам поручика, и медали «Русско-японская война 1904-1905 годов».

Кудашев молча кивнул головой, приложил к козырьку фуражки правую руку. Вошел в ресторан.

Много света. Пол покрыт текинскими коврами. На окнах кружевные белые занавески. Буфет, стойка красного дерева, полированная бронза пивного насоса. На полках батарея вин и коньяков. Слышна польская речь:
– Буфетчик! Шампань! Прендко, пся крев!

За столиком трое подпоручиков. На стене вагона три фуражки – белые тульи с малой кокардой, бордовые околыши с цифрой «семь». Двое – спинами к Кудашеву, третий – лицом. На его кителе юбилейный знак «100 лет конвойной стражи». Понятно: седьмая команда Туркестанской конвойной стражи. Гуляет «ссыльная», вечно всем недовольная польская шляхта. И прапорщик Васильев, похоже, из их компании.

За столиком в другом конце ресторана две дамы – постарше и помоложе, совсем девица. Одеты для провинции более чем прилично, обе в тёмном, скромно, со вкусом, почти без драгоценностей. У дамы постарше – только обручальное кольцо, у ее сопутчицы – тонкое колечко с крохотным камешком – бирюзой, в ушах – такие же сережки. Без шляп, без платков. У девушки – гладкая без пробора – «гимназическая» прическа, тугой узел каштановых волос на затылке связан в бант черной шелковой лентой. Их завтрак – по чашке шоколада и по стакану армянского мацони с коричневой пенкой на белоснежной глади кислого молока.

Кудашев присел за свободный столик. Заказ подошедшему официанту был прост:
– Мне, как у дам, шоколад, мацони, французскую булочку и коробку «Герцеговина Флор».

Через минуту завтрак был подан. Прохладное суфле кислого молока «по-армянски» – мацони – напомнило детство. Когда-то семья Кудашевых снимала комнату по соседству с купеческим домом Айвазовых, торговавших всем чем только можно – от аргамаков до мацони. Чашка шоколада и папироса – атрибуты роскошной жизни – эти вещи в Манчжурском плену и присниться не могли.
Блюдце с пустым стаканом от мацони убрано официантом. На салфетку твердо встала запечатанная золотой фольгой  бутылка шампанского «брют» – «Вдова Клико» – пять рублей ассигнациями.
– Я не заказывал.

– Вам презент от польских офицеров!

Кудашев промолчал. В России есть поляки, но нет «польских»  офицеров. Про себя отметил: эти «пшепатриоты» к офицерским погонам русской армии рвутся рьяно. А были ли шляхтичи под Мукденом?!
Паны явно нарывались на скандал. Сейчас начнется: «Пше просим пана поручника поддержать тост за велику и державну Речь Посполитую!». Потом начнут петь «Еще Польска не сгинела». Попойка обязательно закончится пьяной дракой и военно-полевой комендатурой. Пора уходить, покурить можно и в купе.

Встал, оставил на столике рубль серебром для официанта. Не прикоснулся к шампанскому. Стараясь не глядеть на поляков, надел фуражку и шагнул к выходу.
Услышанное остановило Кудашева:

– Шампань – не просто вино, это нектар любви, достойный богов! Ни Афродита, ни сам Дионис не  пробовали этого золотого напитка. Польские офицеры преклоняются пред красотою русских панн и уже в третий раз пьют за их здоровье! Выпейте и вы вместе с нами!
– Я жена полковника Баранова – начальника штаба Таманского полка в Асхабаде.  Командиру Седьмой Туркестанской конвойной команды подполковнику Држевскому Казимиру Ивановичу будут переданы самые лестные отзывы о поведении его младших офицеров во внеслужебное время!

– Полковнику Баранову самой фамилией положено носить рога! Ха!

– Вацек! Это просто белошвейки, нечего с ними церемониться!

Звон разбитого бокала. Женский визг. Польская ругань:
– Пся крев!

Пришлось развернуться. Разбитый хрустальный бокал в руке Вацека вот-вот коснется лица женщины. В прыжке кисть руки перехвачена и завернута за спину. Белоснежный накрахмаленный китель, как бритвой, распорот обломком хрусталя. Вацек со всего маху влетел лицом в текинский ковер. Алые цветы ковра скрыли брызнувшую из носа шляхтича кровь.

В самой низкой позиции, почти в «шпагате», уход от возможного удара в спину на два больших шага в сторону, резкий разворот, боевая стойка в полный рост.

Вацек на полу в обмороке. Его собутыльники в полной растерянности стоят молча, поглядывают то на брошенные у стены сабли, то на на тяжелую кобуру с офицерским «Смит энд Вессон» на поясе Кудашева. Калибр в четыре и две линии действует успокаивающе не хуже холодного душа.

Между Кудашевым и поляками прапорщик Васильев.
Дам в вагоне-ресторане уже нет. Буфетчик и официант отсиживаются на кухне.

– Спокойно, панове, спокойно! – твердым голосом успокаивает поляков Васильев и, обращаясь уже к Кудашеву: Господин поручик, если возникнет необходимость, разрешите мне навестить вас в купе.

– Стреляться, здесь, немедленно! Через платок! Я потомственный шляхтич! Мои предки –  Сапеги – отличились еще на поле битвы Грюнвальда! – Вацек  поднялся с пола.

– А вы, пан Сапега, – в ресторане! – продолжил Кудашев. – Господин Васильев, не откажите мне в чести, будьте моим секундантом. Имейте в виду, господа, я не затевал ссоры, не оскорблял господина Сапегу, и не считаю оскорбленным себя. Однако, готов дать удовлетворение каждому, кто его жаждет. Револьверы, шашки, палаши, торты со сливками – мне все равно! Честь имею.

В купе Кудашев стоял, курил в раскрытое окно.

До самого Асхабада Кудашева больше никто не побеспокоил. За полчаса до прибытия дверь в купе приоткрыл проводник:
– Господин офицер, подъезжаем, Асхабад!

Долгий гудок прибывающего на станцию локомотива. Звонкие короткие удары вокзального колокола. Шипение сбрасываемого пара, скрип тормозных колодок. Остановка.
На перроне поезд встречают маршем «Радецкий». Играет гарнизонный военный духовой оркестр. Кудашев не спеша выходит из вагона, осматривается. Не видно ни поляков, ни Васильева, ни прекрасных дам. Вдруг звуки духового оркестра прерывают длинные трели полицейских свистков. Двое городовых, не вынимая свистков изо рта, придерживая свое штатное холодное оружие, бегут к локомотиву. Толпа расступается перед ними и смыкается. Ничего не рассмотреть.

– Ваше благородие! Дозвольте обратиться! Поручик Кудашев?
Пред Кудашевым по стойке смирно лихой вахмистр. Русый чуб завитком из-под лакированного козырька фуражки, на портупее, накинутой поверх погона, не уставная короткая чеченская шашка в серебре. Синие шаровары с «припуском» с васильковым кантом заправлены в хромовые сапоги. Короткие «щадящие» шпоры с гладкими колесиками.

– Да.

– За вами коляска.
Кудашев с удовольствием рассматривал знакомое здание асхабадского вокзала – красного кирпича под крышей, крытой медным листом. Отсюда  в телячьей теплушке в 1905 году молодой вольноопределяющийся Кудашев под звуки «Прощания славянки», под громкое русское «ура» уезжал в Манчжурию. Семь лет – как целая жизнь, особенно когда тебе всего тридцать…
Просторный приемный зал с куполом, справа – зал ожидания, слева – кабинеты администрации, отделение Красного Креста, ресторан.
Из холла – выход в город. Вниз на двенадцать гранитных ступеней, и столица Закаспия – Асхабад – принимает тебя.

– Сюда, ваше благородие, сюда, здесь наши коники!

У четырехместного фаэтона Кудашева ждет старший офицер в синем жандармском мундире с серебряными в два просвета с тремя звездочками погонами подполковника полиции. Два ордена Святого Георгия – один Крест в петлице, второй – на шейной ленте. Аксельбанты. Чуть рыжеватые, тронутые сединой коротко подстриженные волосы, аккуратная борода. Спокойный взгляд серых глаз уверенного в себе человека. Это адъютант Командующего Войсками Закаспийской области – Начальника Закаспийской области.

За три шага до встречающего Кудашев переходит на легкий строевой, вскидывает правую ладонь в воинском приветствии.
Крепкое мужское рукопожатие. Совсем не-уставное знакомство.
– Кудашев!

– Дзебоев. С прибытием вас, Александр Георгиевич.

– Благодарю. За все благодарю, за отца спасибо.

– Наш долг. Прекрасный был человек. Таких сегодня все меньше остается. Работать не с кем. –Обернувшись к вахмистру: – Кузьмич! Узнай, что за соловьиный концерт был по прибытию поезда?

– Уже узнал, Владимир Георгиевич! Пан поручник Седьмой конвойной команды Вацлав Сапега в пьяном виде соскочил на перрон до полной остановки паровоза, не удержался на ногах и попал под колеса. Вечная память.

Глава 3.
Рабочий день Дзебоева. Экзотичная корреспонденция. Доклад Начальнику области. Новые задачи.

Тремя неделями ранее. 12 сентября 1911 года.

Подполковник Дзебоев свой рабочий день привык начинать с восходом солнца. К месту службы в канцелярию Владимир Георгиевич всегда шел пешим порядком, благо было недалеко – от вокзального сквера по улице Козелковской, через Анненскую, мимо «Гранд-Отеля», магазина «Парижскiя моды» и парка народного гуляния, направо на Инженерную и прямо к Горке  - в прошлом цитадели «Асхабадъ», напротив которой в лучах погожего сентябрьского утра сверкало белой известью и берлинской лазурью здание резиденции Начальника и командующего войсками Закаспийской области Туркестанского края.

Со стороны могло показаться, что офицер просто совершает неторопливый утренний моцион, частенько останавливаясь, приседая на очередную лавочку, неторопливо закуривая, разворачивая свежую из пачки газету, и через минуту продолжая свой путь…

В двадцати-тридцати метрах позади Дзебоева медленно двигалась коляска, запряженная парой серых меринов, в сопровождении всадника в военной форме при шашке.

Войдя в свой кабинет и заперев на ключ дверь, Дзебоев не спеша открыл форточку, но задернул на окне штору. Перекинул листок календаря: 12 сентября 1911 года.  Поудобнее расположился в кресле, вынул из ящика стола большую лупу в латунной оправе, перочинный ножик, ножницы и только потом принялся выкладывать из карманов содержимое полученной им утренней почты: несколько цивильных почтовых конвертов с погашенными марками и черными штемпелями и корреспонденцию другого сорта – плотно скатанные бумажные шарики, трубочки и совсем экзотичные в виде конфет в пестрых обертках и грецких орехов. Последний такой «конверт» был подвергнут пристальному изучению в первую очередь.

***
Адресовано Его высокородию адъютанту Начальника и Командующего Войсками Закаспийской области  князю Дзебоеву подполковнику отдельного корпуса жандармов:

Документ 1.
 «Узум» – «Чинару».

Донесение.

11 сентября сего года бухарские купцы Низатулла и Рубин, прибывшие поездом Ташкент-Красноводск, за ужином в чайхане Текинского каравансарая рассказывали о приехавшем сегодня в Асхабад из Бухары святом человеке по имени Кул Падишах - персидскоподданном. Говорили, что он более месяца назад пересек границу от Хорасана на Серахс верхом со своими дервишами (4 человека). Следуя вдоль берега реки Теджен, они доехали до станции Байрам-Али. Далее на поезде эти люди поехали в Бухару, где жили более месяца, просили милостыню, проповедовали, врачевали больных, в основном женщин. Кул Падишах каждый день бывал в Арке – во дворце, где его встречал с великим почетом сам эмир Бухары. Из Бухары эти люди поездом приехали в Асхабад, остановились на Куропаткина в «Гранд-Отеле». Их намерение – посетить своих соотечественников-персов с целью сбора средств на борьбу с неверными. Далее они намереваются проехать через Красноводск, Баку и Владикавказ в Санкт-Петербург, где Кул Падишаха ждет сам Русский Император.

«Узум».

***


В дверь постучали.
– Минуточку! – одним движением Дзебоев сбросил корреспонденцию в ящик стола. Отпер дверь.

– Уже трудитесь, Владимир Георгиевич? – в кабинет вошел сам начальник и главнокомандующий областью. – Здравия желаю!

– Здравия желаю, Ваше Превосходительство!

Вслед за генерал-майором дежурный офицер внес в кабинет поднос, поставил на стол и, щелкнув каблуками, удалился, бесшумно затворив за собой дверь.

Дзебоев знал: подпоручик остался за дверью, он не пустит в кабинет случайного посетителя, но будет отчаянно пытаться услышать разговор. Пустое! Дзебоев не случайно дважды менял дверь в кабинете, пока не поставил двойной толщины из выдержанного каштана.

– Давайте сегодня позавтракаем у вас, Владимир Георгиевич. – генерал-майор Шостак снял с подноса накрахмаленную салфетку. – Я хочу пораньше покинуть резиденцию, вы не успели бы ко мне на доклад. Пейте кофе, бутерброды домашние, осетрина от Каракозова, свежайшая!
И через минуту:
– Начните с прессы, только коротко, без клубники!

Никогда на подобных докладах Дзебоев не пользовался ни записками, ни вырезками. Не суетясь, допил свою чашку кофе. Сделал глоток воды.
– Российские, в том числе кавказские, туркестанские и наши асхабадские газеты продолжают обсуждать обстоятельства убийства Петра Аркадьевича Столыпина.
 «Новое Время» дает интересный материал: «Вчера судебным следователем по особо важным делам  Киевского окружного суда В.И.Фененко в присутствии прокурора суда Брандорфа был допрошен подполковник Николай Николаевич Кулябко, который был вынужден признать, что преступник – крещеный еврей Дмитрий Богров, является агентом киевского охранного отделения с конца 1906 года. Студент Киевского университета Дмитрий Богров, самостоятельно добровольно предложил свои услуги по сотрудничеству в отделении. Услуги его были приняты и он начал давать агентурные сведения, касающиеся анархистов, а впоследствии максималистов, причем все сведения его были всегда определенны и точны, что подтверждалось проверкой и ликвидациями.
Благодаря его сведениям были предупреждены несколько экспроприаций и арестован целый ряд лиц, принадлежавших к боевой интернациональной анархической группе, каковые, ввиду обнаруженных обысками результатов, были переданы в распоряжение следователя и по приговору суда отбывали различные наказания до каторжных работ включительно; Богров, кроме Киева, освещал деятельность заграничных революционных организаций, с каковой целью выезжал на различные сроки за границу. Дознанием установлено, что билет в театр за нумером 406, кресло 18 ряда партера Богров получил от начальника киевского охранного отделения подполковника Кулябки, который поручил Богрову охранять Столыпина. На допросе Богров заявил, что хотел совершить покушение на более высокую особу, но побоялся еврейского погрома».
Английская «Таймс» на центральном развороте поместила материал, которым «… обвиняет Россию в фактической аннексии территорий Северного Ирана в Астрабадской провинции, южнее пограничной реки Атрек. А именно: освоение российскоподданными русскими, армянами, немецкими колонистами из Поволжья этих территорий с уже созданными поселками, нанесенными на российские карты, подлежащие российскому налогообложению, осуществляющими свою деятельность согласно законам Российской Империи. Таковы поселки: Кара-Су, Выселок, Саратовский, Немецкий, Александровский, Рождественский, Михайловский, Крещенский, Молочный (Лавровка) и другие владения».
«Дейли Телеграф» утверждает, что, «…согласно информированному высокому источнику из Тегерана, стало  известно: 23 августа отряды бывшего шах-ин-шаха Персии Мохамеда-Али, пытавшегося реставрировать свою власть, были разгромлены повстанцами. Мохамед-Али бежал в Россию. На престоле Персии остается малолетний Ахмад-шах. Его охрану и поддержание порядка в Тегеране, отражение атак восставших конституционалистов осуществляет персидская казачья бригада под командованием русского полковника Ляхова, назначенного генерал-губернатором столицы».
– Полковник Ляхов Владимир Платонович передал Персидскую казачью бригаду полковнику князю Вадбольскому Николаю Петровичу еще в девятьсот седьмом, – вставил реплику генерал-майор Шостак. –  Плохо осведомлены английские журналисты.
Дзебоев продолжил:
– «Журналь «Паризьен» приводит информацию из Константинополя: 29 августа сего года в Ване продолжают истреблять армян. Вооруженные курды, контролирующие проходы в горах, берущие дань с  караванов, убивают исключительно армян. Резня продолжается с благословения Османа-паши и предложения курдам истребить «ненавистную расу». Правительство в состоянии кризиса. В войсках холера. Никто не в силах противодействовать избиению. Цивилизованная Европа соблюдает нейтралитет».
– По серьезным публикациям все, Ваше Превосходительство. Позвольте, все-таки, одну клубничку на десерт. «Биржевые Ведомости» утверждают, что «… Начальнику Жандармского управления Средне-Азиатской железной дороги генерал-майору Ростов-Малыгину пожалована эмиром бухарским сабля дамасской стали, эфес и ножны которой отделаны золотом и драгоценными камнями. Уникальное холодное оружие являет собою редкий образец кузнечно-ювелирного восточного искусства».
– Хороша клубничка. Сидим на одном пятачке, семьями дружим, одно дело делаем, а про бухарский подарок из газет узнаем. Или это желтый трёп?
– Никак нет. Доказательства в моем сейфе.
– Хорошо. Придет время, задам вопрос верному государеву слуге. Что еще?
– Не в первый раз докладываю, Федор Александрович, пора очистить Закаспий от английской агентуры, по-настоящему закрыть границу с Ираном, ввести жесткий режим регистрации паспортов для иноподданных гостей. Трижды за год в области побывали лица, безнаказанно собирающие информацию экономического, этнографического, геологического и политического порядка. Английские геодезисты и геологи в открытую производят топографическую съемку местности в районах, до которых мы еще не добрались. Всевозможные археологи производят раскопки, оставляя в местных музеях найденные черепки, но увозят в Тегеран, Стамбул и в Лондон новые крупномасштабные карты, в которых уже обозначаются не только возможные транспортные пути через Копет-Даг, но козьи тропы! В своих рюкзаках они увозят образцы серы, магния, марганца, сульфатов, нефти! Все это осуществляется под покровительством Общества любителей истории и археологии, возглавляемого вашим непосредственным подчиненным – управляющим делами начальника Закаспийской области – по совместительству председателем Общества – Николаем Кирилловичем Холмогоровым. 
– Остановись, Владимир Георгиевич! Когда напишешь подробную справку?
– Она готова, прошу Вас! В дополнение сказанному: вчера вечером в «Гранд-Отеле» остановился персидскоподданный Гюль Падишах, личность достаточно известная нам по Афганистану, способная поднять на газават толпу мусульман. Он со своими помощниками в России уже более месяца. Границу пересек в районе Серахса и уже успел побывать в Бухаре у Саид Алим Хана. Намеревается проехать в Петербург, побывать в гостях у Его Величества. Если остановился в отеле, значит паспорт у него в порядке. Сейчас проверим.
Дзебоев замолчал. Он видел: генерал-майор Шостак Федор Александрович с трудом пытается подавить приступ бешенства. Подполковник налил генералу в стакан воды: – Прошу вас, ваше превосходительство!
Генералу не удалось выбить стакан из рук Дзебоева, мастера сабельного боя. Шостак резко встал и подошел к окну. Заговорил, сдерживая дыхание:
– Где наша пограничная стража? За что получают жалование туркменские джигиты милиции? Чем занимаются в казачьем полку в Серахсе? Откуда у «Таймских» газетчиков карты русских поселений? За что награждают золотым оружием в Бухаре?!
Отдышавшись:
– Владимир Георгиевич! Ваше сиятельство! Не для себя прошу, для России. Помогите выжечь скверну. У меня у самого полон стол информации и жалоб, да еще каких! Но сегодня чувствую, еще немного, и можем потерять то, что таким трудом нам оставил Михаил Дмитриевич Скобелев! 
Дзебоев стоял по стойке смирно.
Успокоившись, Шостак продолжил:
– Еще в 1903 году наш туркестанец, хорошо знакомый с проблемами Закаспия, военный министр Куропаткин Алексей Николаевич вышел с инициативой создания при Генеральном Штабе отдела, в функциях которого были бы абсолютные без передоверия права ведения разведки и контрразведки. Создали. Работать начали. Русско-японская война научила – без военных разведки и контрразведки армия слепа и беззащитна. Годы идут, а в этом направлении до Закаспийской области руки еще не дошли! При штабах военных округов созданы отделения, занимающиеся вопросами разведки и контрразведки. В Туркестанском – не знаю, смеяться или плакать – этими вопросами занимается помощник адъютанта генерал-губернатора, он же начальник Особого отдела – Евгений Джунковский. Один офицер! Один! На гигантскую территорию, равную всей Европе!
Владимир Георгиевич! Я понимаю ваше бессилие что-либо самостоятельно предпринимать в плане разработки ваших оперативных сведений. И общая полиция, и наша жандармерия со своими охранными отделениями задыхается от непосильного объема работы, которую ежеминутно подкидывают революционеры и националисты всех мастей. Штаты – мизерные: на отделение один-два офицера, двое-трое гражданских служащих. Бюджеты копеечные, нет денег на филеров наружного наблюдения, на секретных сотрудников, тем более – на агентуру! Две, три бумаги, сброшенные мною с самыми грозными визами, потонут в общей массе дел. Однако, получив информацию, государственный чиновник не имеет права предать ее забвению, под угрозой обвинения от халатности до государственной измены! Что будем делать? Как всегда ограничимся полумерами?
Я дам команду задержать Гюль Падишаха, но предварительно сделаю запрос в Хорасан на предмет выдачи ему Российским консульством паспорта. Пока это все. Поберегите своих доверенных лиц. Если их донесения попадут в руки охранных отделений, агенты будут для вас потеряны.
Я приложу все силы к созданию в Закаспии не только отделения военной разведки и контрразведки, но отделения Особого отдела с полномочиями работы с зарубежной агентурой. Продолжайте работу по накоплению информации, но помните: вы не имеете полномочий на самостоятельную реализацию разведдонесений.
Шостак вернулся в свое кресло, еще раз глотнул воды и продолжал:
– Само по себе создание нового подразделения – не решит проблему. Как говорится, «никакие стены не спасут, если за ними у тебя не будет верных и преданных друзей»! Нужны не просто толковые грамотные офицеры. Нужны высокие мастера своего дела, способные работать в местных условиях, знать тюркские языки, фарси, английский. Суметь вписаться в нашу пеструю многонациональную толпу. Чтить и не нарушать тысячелетиями сложившиеся народные обычаи. Уважать чужую культуру. Владимир Георгиевич! Открою секрет: Два месяца назад в июне сего года военный министр Сухомлинов утвердил «Положение о контрразведывательных органах» и «Инструкцию начальникам контрразведывательных органов». Осталось дело за малым: Государственная Дума должна утвердить бюджет и новые штаты с расписанием должностей согласно чинам. Когда это будет? Через  месяц? Через год? Нам сегодня Россию защищать нужно!
Господин подполковник! Вы в состоянии сформировать команду честных,  преданных России профессионалов? Я найду и средства, и способ временно легализовать это подразделение. Вот мой приказ. Абсолютно секретно. Только для нас с вами. Задача максимум – положить конец  деятельности иностранных разведок на территории Закаспийской области, выявить и предать суду военных трибуналов агентов иностранных разведок, в первую очередь из числа чиновников гражданских ведомств, администрации железной дороги, общей полиции, жандармерии. Задача минимум: отработать группу Гюль Падишаха на информационном уровне до химической чистоты. Дискредитировать ее, в крайней необходимости уничтожить. Лучше без огласки. Хуже – силами лиц магометанского происхождения, но иной конфессии. Начинайте работать уже сегодня. Для вашего доклада я всегда свободен.
Предостережение: не дразните Ростов-Малыгина. Ничем, никогда не проявите себя на посторонних в новом качестве. У всех работы по горло. Надо заставить их работать.
   Задание на завтра. Вызовите ко мне на совещание к восьми утра командиров 1-го Таманского казачьего конного полка и Туркменского конно-иррегулярного полка милиции во главе с командиром бригады пограничной стражи генерал-майором Ковалевым. Ростов-Малыгина я приглашу сам. Пока все!
– Будет исполнено! – Дзебоев коротко козырнул.
Шостак  сделал шаг к выходу, но вдруг круто повернулся:
– Владимир Георгиевич! Неужели вы считаете Ростов-Малыгина виновным в том, что произошло в 1905-м в Дигара? Вы знаете, наши с вами судьбы похожи. У меня в Клину сожгли летний дом. Так, дачку. Но при этом погибла родная сестра. Вся Россия полыхала, а Кавказ в особенности. Не мог, физически не мог Ростов-Малыгин из Владикавказа поспеть в Дигара. А сегодня он уже просто очень пожилой человек. Придется работать с тем, кто есть. Я не полномочен распоряжаться такими кадрами, на это воля государя императора!
***

Глава 4.
Гюль Падишах Сейид. Текинский каравансарай. Как тайное может стать явным. Вексель на сто тысяч фунтов стерлингов. Совершенно секретные документы.

12 сентября 1911 года. Асхабад.

 Пред этим человеком в шелковом бухарском халате, обутым в обыкновенные стоптанные кожаные чарыки, но в дорогой белоснежной кашемировой чалме паломника, дважды совершившего хадж в Мекку, почтительно расступались люди – столько величия было во всем облике белобородого старца. Торговцы, покупатели, праздношатающиеся, заполнившие в этот ранний час Текинский базар, шепотом называли его имя – Гюль Падишах Сейид. 
Немногие русские, пришедшие в этот ранний час за покупками, как и все, с любопытством рассматривали пришедшего.
«Святой, святой!» – летел шепоток по персидским рядам. 
«Колдун! Порхан!» – женщины-туркменки прятали от хаджи своих непоседливых  детей и внуков.
Хаджи шел, опираясь на высокий крепкий посох левой рукой и правой благословляя подходивших к нему торговцев и караван-баши – в основном персов, бросавших медные и серебряные монеты в  пустые тыквенные фляги мюридов, сопровождавших своего учителя.
…………………………
Хаджи – почетное звание мусульманина, совершившего паломничество (хадж) в Мекку.
Сейид – потомок пророка Мохаммеда (Магомета).
Мюриды – ученики святого. Дервиши – члены нищенствующего мусульманского религиозного братства.
Караван-баши – начальник каравана.
Караван-сарай – традиционный постоялый двор в странах Востока.
………………………..

Гюль Падишах поднялся на второй этаж просторной крытой веранды караван-сарая, в той его части, где обыкновенно останавливались персидские купцы. Мюриды разули своего учителя, суетливый хозяин чайханы лично взбил и разложил на афганском ковре китайские пуховые подушки, раздул кальян, подал для омовения рук серебряную чашу с водой, в которой плавали дольки лимона и розовые лепестки. 

В этой чайхане было прохладно. Пахло мокрым деревом только что вымытых полов, дымком из самовара и дынями, золотыми горами сложенными по всему базару, напрочь забивающие своим ароматом запахи верблюжьих дворов.

Через минуту белая льняная русская скатерть, разостланная на ковре, была уставлена китайскими фарфоровыми пиалами и чайниками, мисками с очищенными фундуком, фисташками, кишмишом и курагой. Хлопок в ладоши, и в центре дастархана появилось большое голубое блюдо, полное плова. Горка полупрозрачного риса оттенялась оранжевыми соломинками моркови, а ее белоснежная вершина была увенчана нежнейшими жареными кусочками баранины… Запах плова затмил все остальные!

Сотрапезником и собеседником Гюль Падишаха был сам владелец каравансарая – Ширин Искандер Искандер-оглы, попросту Искандер Ширинов.

Произнесены традиционные приветствия и благие пожелания, заданы приличествующие вопросы о делах и здоровье присутствующих, их родных и близких.

Все время обеда чайханщик Алихан простоял в полупоклоне с полотенцем на левой руке в десятке шагов от дастархана. Слышать он мог только отдельные фразы самого общего характера – несколько слов благодарственной молитвы, невинный шутливый анекдот на тему жадности бухарских мулл, рассказанный Шириновым, да его нарочито громкие слова благодарности за высокую честь, оказанную простому смертному святым хаджи.
Но от взгляда из-под опущенных ресниц чайханщика не могла укрыться мимика беседующих. Алихан не мог видеть артикуляцию губ Искандер-оглы, но уста Гюль Падишаха читал, словно свою любимую раскрытую книгу «Шах Наме» на языке бессмертного Фирдоуси. 

Владелец караван-сарая был растерян. Он никак не ожидал, что его незваным гостем будет сам Сейид Гюль Падишах. Знающие люди говорили, что в Северном Иране у него тысячи мюридов, эмиры Хорасана считают за честь прикоснуться к его халату, сам Шах-ин-шах принимает Гюль Падишаха в Зеркальном зале своего дворца!

– Как здоровье его Величества Эмира Бухары? – спросил высокого гостя Искандер-оглы и тут же пожалел о заданном вопросе.

– Спасибо. Его Величество Эмир Бухары Саид Алим Хан здоровы, – спокойно ответил Гюль Падишах. – Не стесняйтесь, спрашивайте, когда еще вам представится подобная возможность! Полковник русской армии Саид Алим Хан настоящий отец для своих подданных и верный слуга Белого Падишаха!  Так и можете написать в своем отчете о сегодняшней встрече генералу российского корпуса жандармов господину Ростов-Малыгину. Надеюсь, Андрей Андреевич в добром здравии? Позвольте в свою очередь поинтересоваться, Начальник Закаспийской области генерал-майор господин Шостак Федор Александрович еще не присвоил вам, уважаемый Ширин Ариф-оглы, чин, ну, хотя бы, подпоручика? Ваши заслуги перед Россией явно недооценены!
Каравансарайщик из краснощекого пахлавана мгновенно превратился в бледнозеленого полупокойника.

– Простите, учитель! Ради Всевышнего, простите! На вас бухарский халат, вы вчера сошли с поезда, в котором ехали бухарские купцы. Только купцы сразу пришли в мой каравансарай, а вы, учитель остановились в «Гранд-отеле». Нет секрета, что вы посетили Бухару. Нет секрета, что для царей мира вы желанный гость. Простите меня!

– За что тебя простить, Ширин Ариф-оглы? За твою вежливость или за твое гостеприимство? Полно! Пусть тебя простят в Мешхеде, где ты убивал и грабил своих правоверных братьев. Пусть тебя простят в Табризе, где ты сжег живьем семью армянского купца Айвазова, пусть тебя простят в Ширазе, где тебя судили, но не успели повесить, а ширазские фарраши на Коране поклялись найти тебя, даже если ты спрячешься в Хиндустане! Ты думал в России начать новую жизнь, спрятаться за новым именем, за русским паспортом? Ты уже давно не мусульманин. Имя Всевышнего в твоих устах  когда-нибудь   разорвет   твою   нечистую пасть на тысячу  частей!   Ты – прорва, которой всегда будет всего мало. Разве твой караван-сарай не обогащает тебя повседневно? Но теперь ты стал политическим преступником. Твоей очередной жертвой должен ли стать сам Иран?
……………………….
Пахлаван – силач.
Фарраш (фарси) – полицейский
……………………….

Каравансарайщик уже давно стоял перед Сейидом на коленях, его голова была опущена, из могучего тела, как из бурдюка, казалось, был выпущен воздух.

– Все правда, я разбойник, я достоин самой тяжкой кары! Но моя вина не перед Ираном, только перед несколькими людьми. Я заплачу родным погибших от моих рук, я вымолю себе прощение!

– Снова ложь. Абдулла Барат-хан, хан Табризских курдов, месяц назад получил от тебя двести однозарядных винтовок Бердана и две тысячи патронов к ним. Ты хочешь залить Иран кровью междоусобной войны?!

Ширин Искандер Искандер-оглы, которого Сейид назвал Ариф-оглы, уже был на той грани, когда душа могла расстаться с грешным телом.

Гюль Падишах сам налил в пиалу каравансарайщика зеленого чаю, сам протянул ее сотрапезнику.
– Прошу тебя, не умирай! Выпей чаю, приди в себя. У меня мало времени, а дел много. Слушай и вникай, и  не говори потом, что не слышал. Первое: продолжай скупать у туркмен еще сохранившиеся от разгрома экспедиции Ломакина берданки. Имей надежные тайники для оружия. Контакты с иранскими курдами должны быть прекращены. Посредники из числа российских курдов, имевшие место в контактах, должны быть ликвидированы. Будешь вести себя правильно, возможно, заслужишь не только прощение.  У тебя должна быть долгая, счастливая и богатая жизнь! Подумай о своих детях. Ты уже не живодер с большой дороги. На этом все. Я оставляю у тебя для присмотра своего человека. Он – либо кто другие – придут в нужный час, попросят разменять египетский золотой динар!

Гюль Падишах Сейид возложил на голову плачущего каравансарайщика руки, громко нараспев прочел на арабском молитву. Весь Текинский базар замолк. Люди со страхом и благоговением смотрели на хаджи и на человека, удостоившегося его благословения.

На Левашовской улице Сейида ждал фаэтон.
– На вокзал!

Гнедые лошади взяли с места слаженой рысью. Мюриды бежали не отставая. Их тыквенные бутыли, переполненные ходячею монетою, тяжело болтались на поясах..

После отъезда хаджи Ширин Искандер Искандер-оглы долго умывался холодной водой, смотрел на себя в зеркало над умывальником, думал. Вызвал в свой кабинет счетовода-бухгалтера.

– Вызывали, Искандер Искандерович?

– Да. Сколько у нас в кассе наличными? На сбор – две минуты!

– Двадцать пять тысяч семьдесят один целковый, Искандер Искандерович, ну, мелочи рублей на пятнадцать будет.

– Бери коляску, кучера, все деньги и дуй на вокзал к поезду Ташкент-Красноводск. Поезжай через Русский базар, в магазине «Парижскiя Моды» на Анненковской купишь самый лучший портфель крокодиловой кожи, вот тебе еще «Катенька» на крайний случай. Положишь двадцать пять тысяч в портфель, найдешь на вокзале Сейида – видел? – отдашь любому из его мюридов портфель. Понял? Бегом выполнять!

Через полтора часа старый Соломон вернулся.

– Как дела, Сулейман? Отдал?

– Отдал! В портфеле, как приказывали, вот чек на тридцать рублей из «Парижскiя Моды».

– Кому отдал?

– Человеку из свиты этого святого. Грязный такой, волосатый.

– Ну?!

– Он велел мне подождать, сбегал в ресторан к самому, через минуту вернулся с ответным подарком, сказал, для вас, вы назначение знаете!

Соломон двумя руками протянул Ширин Искандер Искандер-оглы конверт плотной серо-голубой бумаги. Конверт не был запечатан, на нем не было ни почтовых марок, ни штемпелей. Лицевую левую сторону конверта украшал затейливый вензель, тиснутый киноварью, со львом, единорогом, пальмами, парусниками, коронами и ананасами, обернутыми лентою с надписью «Ост-Индийский Коммерческий Кредитный Банк».

– Что там? – шепотом спросил Соломона каравансарайщик.

– Не знаю, не посмел, Искандер Искандерович! Открывайте сами!

Из конверта с величайшими предосторожностями был  извлечен голубой прямоугольник  звенящей, как латунный лист, тисненой бумаги с водяными знаками, украшенной уже знакомым по конверту вензелем. По белому полю черной тушью надпись от руки каллиграфическим почерком на английском:

– Бессрочный вексель. Индоссант бланковый – на предъявителя… Сто тысяч фунтов стерлингов…– прочитал полушепотом старый счетовод.



***

Документ 2.
Российская империя.
Закаспийской Области Туркестанского Края
Начальник.
Асхабадъ.
Канцелярия
Срочно. Секретно.

Императорское Российское Генеральное Консульство в Хорасане
Персия. Мешхед.
Его Превосходительству
Управляющему Консульством
П. А. Ежовичу

Милостивый Государь Петр Алексеевич!

В связи с посещением Закаспийской области неким персидскоподданным Гюль Падишах Сейидом, выдающим себя за святого магометанской веры, предъявившего на границе Чикишлярского приставства документ, личность удостоверяющий, выданный Российским Генеральным Консульством в Хорасане, в том, что предъявитель этого документа есть персидскоподданный уроженец и житель г. Мешхеда.
Прошу подтвердить этот факт либо опровергнуть его.
Впредь Прошу по возможности информировать меня о лицах, проживающих в Хорасане, имеющих либо могущих иметь влияние на российскоподданных мусульман в Закаспийской области.

Начальник Закаспийской области.
Генерал-майор Шостак Ф.А.

***

Документ 3.

Императорское Российское
Генеральное Консульство в Хорасане
Персия. Мешхед

Срочно. Секретно.Спецсвязью.
Российская империя.
Закаспийской Области Туркестанского Края
Начальнику.
Асхабадъ.
Его Превосходительству
Генерал-майору Шостак Ф.А.

Милостивый Государь Федор Александрович!

Настоящим удостоверяю:
Лицо, выдающее себя за Гюль Падишах Сейида, святого магометанской веры, в городе Мешхеде не проживает. Паспорт, предъявленный этим лицом Консульством никогда не выдавался. Лица, внесенные в паспорт вышеназванного лица также в Консульстве неизвестны.
Просьбы Ваши будут исполняться и впредь.

По лицу, интересующему Вас предлагаю Вашему вниманию копию с Донесения Генерального Консула в Хорасане Полномочному Послу Российской Империи в Тегеране от 18 мая 1891 года (Двадцатилетней давности!), из которого явствует, что Гюль Падишах является суннитом, афганцем по происхождению, следовательно не может быть известен и почитаем в Иране, в частности в Хорасане, где персы в подавляющем большинстве исповедуют ислам шиитсткого толка.

Честь имею,
Управляющий Консульством
П. А. Ежович

***

Документ 4.

Извлечение из Донесения
 Генерального Консула в Хорасане Полномочному Послу Российской Империи в Тегеране от 18 мая 1891 года (копия)

На днях прибыл в Мешхед из Герата в сопровождении конвоя из офицера и пяти всадников афганских рисалэ некто Гуль-Падишах с целью отправиться отсюда в Мекку путем через Россию.
Гуль-Падишах – сеид – и носит имя Сахиб-заде, так называются прямые потомки Омара. Известен в Афганистане среди суннитов за ярого проповедника, фанатика, святошу и поборника суннизма. В Гератском округе, где он постоянно проживает, и в афганском Туркестане у Гуль-Падишаха имеется до 50-60-ти тысяч приверженцев-мюридов, беззаветно верующих и преданных ему и осыпающих его деньгами и ценными подарками. Сам эмир относится к нему с почтением и доверием.
Донося о вышеизложенном Вашему Превосходительству, считаю нужным присовокупить, что Гуль-Падишах выехал из Мешхеда по направлению к Кучану, откуда намеревается проехать в Турцию. Что паспорта своего он во вверенном мне Генеральном Консульстве не визировал, что вероятно не помешает ему, как не мешало ранее многим другим афганцам пробраться свободно через границу в Закаспийскую область, а оттуда на Кавказ, где он, пожалуй, может произвести известные впечатления среди суннитов, наших подданных.

***

Документ 5.

 «Узум» – «Чинару».
Донесение.

12 сентября сего года Гюль Падишах Сейид в сопровождении четырех мюридов-учеников посетили Текинский базар. Сам Гюль Падишах высокого роста с густой белой бородой. Борода настоящая, но такого типа бороду я никогда не встречал среди персов либо туркмен, но видел только у индусов. Говорит по персидски, как тегеранец, читает молитву, как каирский муэдзин, по-русски я не слышал ни одного слова. В трех шагах ему можно дать семьдесят лет, но его глаза молоды, и на руках нет старческих пятен. Голос может быть очень громок, красив, по голосу совсем не скажешь, что он принадлежит старику. На базаре говорят, что он владеет даром читать чужие мысли, повелевать людьми на расстоянии, как лечить от болезней, так и насылать на людей порчу, поэтому его мюриды без труда собирают и милостыню, и откровенную дань. На текинском базаре его люди обошли все персидские ряды, в туркменские лавки не заходили, но если туркмены давали деньги – не отказывались, но благословляли за подношение на персидский манер. Мюриды Гюль Падишаха – молодые здоровые мужчины, на вид от 27-ми до 35-ти лет, в каждом чувствуется большая физическая сила. Росту они разного. Бородаты черным смоляным волосом. Одеты в халаты, какие обыкновенно носят в Персии, без заплат, но очень грязные, с дырочками от костров. Пахнут весьма дурно, как погонщики верблюдов, дымом от кизяков, обуви не носят, но подошвы ног не похожи на ноги людей, никогда не знавших обуви. Волосы на голове не бреют, волосы длинные, у двоих почти до пояса. Полагаю, не без насекомых.

Гюль Падишах в течении получаса имел конфиденциальную беседу с владельцем Текинского каравансарая господином Ширин Искандер Искандер-оглы в чайхане каравансарая. Стенограмму этой беседы готовлю. Источники – мои помощники, мальчики одиннадцати и двенадцати лет, персидской национальности, с хорошей памятью, устроенные мною в тайном месте в пространстве между полом второго этажа чайханы, где принимали гостя, и потолком первого этажа. Кроме того, мне удалось с расстояния, не вызывающего подозрения, по губам читать речь самого Гюль Падишаха. Ширинов  сидел ко мне спиной.

«Узум».

***

Документ 6.

 «Сверчок» – «Чинару».
Записка

12 сентября сего года владелец каравансарая на Текинском базаре господин Ширинов встречался с персидским священником Куль Шахом. После отъезда Куль Шаха на вокзал, Ширинов послал меня во след на вокзал с приказом передать Куль Шаху деньги в сумме двадцати пяти тысяч рублей российскими государственными кредитными билетами.
По передаче денег священнику, я получил от него через слугу конверт с английским векселем Ост-Индийского банка на сумму в сто тысяч фунтов стерлингов, который и был передан господину Ширинову.

 «Сверчок».

***
Документ 7.

 «Фарраш» – «Чинару».

Донесение

12 сентября сего года я встречался с незнакомым мне ранее человеком, назвавшим себя Гюль Падишах Сейидом. Этот Сейид, используя темное сознание простых людей, выдает себя за святого, искусственно создает себе определенную известность врачевателя, на самом деле просто успокаивает больных людей настойками терьяка. Все это делается с единственной целью безопасного прикрытия его основной деятельности. Гюль Падишах, полагаю я, является очень крупным шпионом Его Величества Шах-ин-шаха Персии. Его поездка в Закаспий имеет несколько целей: 1). личных контактов с мелкими иранскими резидентами; 2). проверка разведдонесений; 3). вымогательство денег  для личного обогащения; 4). создания условий или легенд для компроментации лиц с целью насильственного склонения их к сотрудничеству с шах-ин-шахской жандармерией.
Лично у меня Сейид интересовался воинскими частями, расположенными в Закаспийской области, лицемерно просил помочь денежными средствами голодающим правоверным в Персии.

Я был вынужден поддерживать разговор, дать немного денег, чтобы отвязаться от незваного гостя. О воинских частях сказал правду: военачальники Его Величества Императора России мудры, опытны в боевом деле, бесстрашны, а огневая мощь такова, что ее силу не приведи Всевышний узнать против себя в бою. Сами текинцы признали власть Императора и не пытаются с ней бороться.

Всегда готов быть полезным в борьбе против врагов моей родины – России.
Преданный Вам и Государю Императору,

 «Фарраш».

***

Документ 8.

В Полицейское Управление
От верноподданного России коммерсанта
Ширинова Александра Александровича.

Прошение

Сегодня, 13 сентября 1911 года в семь часов утра я как всегда пришел в свое служебное помещение каравансарая на Текинском базаре по улице Левашовской. Против обыкновения, двери не были заперты. Были отперты и приотворены общая дверь в служебные помещения, а также дверь в кабинет счетовода-бухгалтера, он же касса. Ничего не подозревая, я заглянул в кассу, думая, что счетовод Блюменталь Соломон Серафимович уже работает над своими балансами, но увидел, что он неподвижно полулежит в своем большом кресле уже холодным с закрытыми глазами, но я послал в Красный Крест за врачом и сообщил дежурному городовому. Только потом я обратил внимание на сейф. Сейф был отомкнут, но прикрыт, ключ торчал в замочной скважине. В сейфе лежали деньги в сумме ста сорока одного рубля ассигнациями и мелочью на пятнадцать рублей. Согласно нашим кассовым книгам в сейфе должно было находиться двадцать пять тысяч рублей.

Сам я с супругой с вечера провел ночь в местечке Фирюза, где мои родственники отмечали свадьбу своего сына. Возвращаясь из Фирюзы в Асхабад, в шесть тридцать я имел беседу с казачьим разъездом на Фирюзинском тракте у поворота на аул Багир.

Предполагаю, что Блюменталь умер собственной смертью, он всегда ходил с флаконом валерьянки. Кто мог взять деньги, предположить не могу.

Ширинов А.А.

***

Документ 9.

Жандармское Полицейское Управление
Средне-Азиатской Железной Дороги
«13» сентября 1911 года.
Город Асхабад.

Протокол
Осмотра места происшествия

Место происшествия: Каравансарай предпринимателя Ширинова Александра Александровича, российскоподданного. Улица Левашовская, Асхабад. Второй этаж. Служебный кабинет счетовода-бухгалтера, он же касса.
Осмотр места происшествия производится на основании Заявления господина Ширинова А.А. и соответствующего по нему Распоряжения Пристава капитана общей полиции Борового Н.Н.
Осмотр проводили:
Пристав гор. Асхабада капитан полиции Боровой Н.Н.
Адъютант Жандармского Полицейского Управления Сред.-Аз.Ж.Д. ротмистр И. Кюстер.

На основании статьи 21 «Положения о Государственной охране», Высочайше утвержденного «14» августа 1881 года присутствуют:
Ширинов Александр Александрович, кавказский татарин, российскоподданный, суннит магометанского вероисповедания, уроженец города Шемаха Бакинской губернии, из крестьянской семьи, проживающий в Асхабаде в собственном доме на улице Козелковской напротив бехаистской мечети.
Ширинова Фатима Намик-зада, его жена, кавказская татарка, российскоподданная, суннитка, уроженка города Баку, из семьи коммерсанта-нефтепромышленника  Тагиева, проживающая со своим мужем.
Блюменталь Нина Ивановна, урожденная Тимофеева из Самары, русская, российскоподданная, замужем за Блюменталь Соломоном Серафимовичем, не работающая, православного вероисповедания, проживающая в собственном доме по улице Андижанской в Асхабаде.
Понятые:
1). Сторож каравансарая Курбан-Анна-Мурад, российскоподданный туркмен племени ахал-теке из рода Ясман, суннит магометанского вероисповедания, уроженец аула Кеши близ Асхабада, проживающий в каравансарае, в общем помещении для прислуги.
2).  Сторож каравансарая Насырли Якуб Вали-оглы, шиит магометанского вероисповедания, российскоподданный, уроженец аула Багир близ Асхабада, проживающий в каравансарае, в общем помещении для прислуги.
3) Купец 3-ей гильдии Дулин Антип Севостьянович, русский, российскоподанный, православный, постоянно проживающий в городе Астрахани на Каспийской улице в собственном доме.
4).  Персидский купец пряностями Мешеди Иззатулла Кахраман-бек-оглы, шиит, магометанин, постоянно проживает в Персии, в Тавризе.
Специалисты:
1). Фотограф Минкин Яков Моисеевич, российскоподданный, иудейского вероисповедания, уроженец Кишинева, предприниматель, проживающий в Асхабаде на Левашовской.
2). Патологоанатом областной больницы Красного Креста и Красного Полумесяца Соловый Федор Иванович, русский, российскоподанный, православный, постоянно проживающий в городе Асхабаде на улице Куропаткина.
Осмотр места происшествия происходит в дневное время при естественном освещении.
Место происшествия: комната три на два с половиной  метра, угловая. Два окна, забранные фигурными металлическими решетками, окна открыты. Одно окно выходит на улицу Левашовскую, второе в проулок. Малое окно кассы, выходит в коридор служебного помещения, забранно решеткой на петлях, запирающейся на внутренний замок, дополнительно оснащено деревянной глухой створкой, запирающейся на шпингалет изнутри. Справа от окна кассы в углу комнаты несгораемый сейф «Мозер» на одну дверь, запирающуюся на четыре поворота двубородкового ключа. Сейф приоткрыт. Ключ в замочной скважине. Верхнее отделение сейфа пусто. В нижнем отделении сейфа кассовые и финансовые бумаги, которые будут описаны дополнительно. Справа от сейфа двутумбовый стол с тремя выдвижными ящиками. Спинкой к окну большое кресло черной, стеганой медными гвоздями, кожи.

В кресле труп человека, который опознан присутствующими как счетовод-бухгалтер Блюменталь Соломон Серафимович.

На столе дорогие каретные часы фирмы «Мозер», этой же фирмы чернильный прибор, подсвечник, масляная лампа.

На столе деньги  в сумме ста сорока одного рубля ассигнациями и мелочью на пятнадцать рублей.

В комнате три венских стула. Книжный шкаф. Напольная вешалка для одежды.

Следов насилия, следов борьбы не обнаружено. Нет оснований считать, что в комнате была произведена какая-либо поспешная приборка. Пылевое покрытие пола в целом соответствует пылевому покрытию под столом и под шкафом…

Подписи присутствующих, приглашенных специалистов, понятых.
Осмотр места происшествия проводили:

Пристав гор. Асхабада
капитан полиции                Боровой Н.Н.
Адъютант Жандармского Полицейского
 Управления Сред.-Аз.Ж.Д.
 ротмистр                И.Кюстер.

***





Документ 10.

Приложение:
Закаспийская областная больница
 Красного Креста и Красного Полумесяца               

Свидетельство о смерти
Блюменталя Соломона Серафимовича.

 «…Смерть наступила «13» сентября 1911 года в период между полуночью и двумя часами ночи вследствие острой сердечной недостаточности»…
Подписи:
Патологоанатом                Соловый Ф.И.
Главный врач                Агапьев Б.Н.

Печать.

***


Документ 11.

Российская империя.
Закаспийской Области Туркестанского Края
Начальнику.
Асхабадъ.

Срочно. Секретно.

Ваше Превосходительство!
Милостивый Государь Федор Александрович!

На Ваш запрос счастлив препроводить прилагаемую Справку:

Не представляется возможным ни подтвердить, ни опровергнуть сведения о рождении и проживании Ширинова Александра Александровича – Искандера Искандер-оглы в городе Шемаха в 1870-м году. Имеющиеся в нашем распоряжении архивы не сохранили каких-либо достоверных сведений. Эпидемии, пожары, 1905-й год. Армяно-татарская резня. Криминальным подпольем несколько раз злонамеренно уничтожались не только административные архивы, но архивы уголовного судопроизводства. Сожалею, что ничем не могу помочь Вам. Попытка установить родственников по фамилии Ширин – Шириновы также ни к чему не привела. Большинство из лиц этой фамилии в Шемахе умерли от эпидемии оспы в 1885 году.

С сожалением,

Губернатор города Баку
Алышевский Владимир Владимирович


***

Документ 12.

М.В.Д.
Начальник Красноводского уезда
Закаспийской области
«25» сентября 1911 года.
Г. Красноводск.

Срочно. Секретно. Нарочным.
Российская империя.
Туркестанский Край
Закаспийской Области, Асхабадъ.
Адъютанту Командующего войсками
князю Дзебоеву Владимиру Георгиевичу,
подполковнику Корпуса жандармов.

Рапорт

Исполняющий обязанности Чикишлярского пристава рапортом донес следующее:
Во исполнение Вашего Распоряжения о задержании группы персидскоподанных во главе с лицом, которое может предъявить паспорт, выданный Хорасанским Генеральным Консульством в Мешхеде на имя Гюль Падишах Сейида, Чикишлярский пристав капитан общей полиции Федотов А.С., возглавляя группу милиции из пяти всадников туркмен племени йомуд, попытался задержать лиц, указанных в Распоряжении. Эти лица без оружия следовали верхом с заводными лошадями, с небольшой поклажей каждая. Сам Федотов, его джигиты были вооружены пятизарядными магазинными казачьими «драгунками» Мосина. Федотов – табельной, а туркмены – национальными саблями. Кроме того у Федотова был самовзводный револьвер Нагана.

Со слов джигитов милиции описываются дальнейшие события. Джигиты были допрошены по всем правилам, их показания совпадают во всех мелочах. Копии допросов прилагаются.

В районе западнее Шарлаука, в месте впадения Сумбара в Атрек разыскиваемые лица были остановлены.

С целью бескровного пресечения их намерения нарушить границу с Персией, Федотов вступил в переговоры с лицом, которое подходило под описание Гюль Падишаха. Его джигиты верхами отстояли от беседующих на два-три лошадиных корпуса, окружив персов и держа наизготовку взведенные винтовки.

После обмена приветствиями и требованием Федотова предъявить документы, Гюль Падишах протянул приставу сложенный вчетверо лист паспорта. Федотов, не читая, сунул паспорт во внутренний карман кителя. Тогда Гюль Падишах поднял руки к небу и начал что-то очень быстро говорить по-арабски, потом провел руками крест накрест у лица Федотова. Федотов промолчал. Гюль Падишах повернул коня и шагом проехал мимо Федотова по направлению к границе, за Сейидом так же шагом поехали его дервиши. Развернул коня и поехал вслед за персами и сам Федотов, за Федотовым – джигиты милиции. Вскоре лошади ускорили ход на рысь, временами переходя на галоп там, где позволяла местность. Выбрав место, удобное для перехода Атрека вброд, Гюль Падишах и его мюриды, не останавливая коней, вошли в воду и вскоре достигли противоположного берега – территории Персии. Федотов молча остановил своего коня на берегу и безмолвно смотрел, как персы покидают Россию. Джигиты, не получив команды ни на задержание, ни на уничтожение группы нарушителей, сами не предприняли никаких действий. Даже, когда нарушители скрылись из виду, Федотов долго еще стоял и смотрел им вслед. Один из джигитов подъехал к Федотову ближе, заглянул ему в лицо. Глаза Федотова были закачены под лоб. Федотов был без сознания. Джигиты постарались доставить Федотова в Красноводск живым. Федотов по сегодняшний день находится в военно-морском лазарете в сомнабулическом состоянии. Его удается кормить, но больной ничего не слышит, не видит и не реагирует на внешние раздражители, даже на те, которые нормальный человек воспринял бы как боль. Консилиуму врачей не удалось ни  поставить определенный диагноз заболевания, ни определить способ неконтактного воздействия на человека сильного, психически здорового, прошедшего две войны, с тем, чтобы привести его в подобное состояние.

Паспорт на имя Гюль Падишах Сейида и его сопровождающих лиц прилагаю.

Честь имею,
Исполняющий обязанности
Начальника Красноводского уезда Закаспийской области
князь Туманов, полковник.


***

Юный месяц зацепился
За высокий минарет.
Волей рока разлучился
С розой милою поэт.

Два верблюда, три халата,
Два ковра и десять коз –
Вот цена калыма – плата –
За  девицу с парой кос!

Косы – змеи, стать – газели,
Губы – мака алый цвет…
На нее смотреть не смели
Все мальчишки с юных лет!

Знают горы Копет-Дага:
В доме том не нищих ждут…
Зорче, чем корону шаха,
Братья деву берегут!

Свадьбы сытые чужие
В плаче радует дутар.
Но монеты золотые
Не идут поэту в дар.

Сколько ж свадеб отыграть –
На калым теньге собрать?!

***


Глава 5.
Аул Кара-Агач. Несчастная судьба поэта. Туркмен из Персии. Венок соблазнов. Эполеты английского полковника. Как из музыкантов сделать воинов.

Пятью месяцами ранее. Апрель 1911 года.

На почетном месте рядом с хозяином дома высокий гость – молодой мужчина, туркмен в новеньком халате красного шелка-кетени. На его голове круглая тюбетейка. По орнаменту, цветным шелком вышитому на тюбетейке, собравшиеся понимают – это туркмен из иранского племени афшаров. Мало кто из гостей знает его имя, но его личность интересует всех. Условно его уже назвали «Карасакал» – «Черная борода». 

Последний бейт музыканта вызвал у Карасакала неподдельное восхищение. Он громко рассмеялся, хлопнул пару раз в ладоши и бросил музыкантам монету.

Не прерывая игры, Амангельды-бахши ловко поймал монету на лету и закончил песню традиционным наигрышем. Мельком глянул на теньге и бросил ее за пазуху: то был настоящий новенький русский рубль, не какой-нибудь персидский «кран». Первая серебряная монета, заработанная молодым бахши – поэтом и музыкантом!

– Чилим музыкантам! Чаю! Свежего плова! – Карасакал распоряжался в доме хозяина тоя-праздневства – Балкан-Байрам-бая –  как в доме собственном.
………………………………..
*  Чилим (туркменский) – курительный прибор, кальян, либо просто – табак.
……………………………

Послушные нукеры в одно мгновение сменили скатерть на ковре музыкантов, поставили перед Амангельды уже «раздутый» кальян со свежим табаком.  Второй музыкант, Ашир-Клыч, игравший на персидской кеманче, отложил в сторону инструмент и смычок, принялся за плов.

– Скажи, поэт, песня досталась тебе в наследство или это стон твоей собственной души? – Карасакал поудобнее расположился поближе к музыкантам.

– Вы правы, уважаемый…

– Карасакал-Сардар, просто Карасакал-Ага!

– Да, эта песня о моей несчастной судьбе!

– Дорогой мой поэт! Вам известны счастливые судьбы иных поэтов?!

– Уважаемый Карасакал-Сардар! Я вижу – вы настоящий воин и вождь воинов. Вам нет необходимости ни хвалить самого себя, ни доказывать что бы то ни было кому бы то ни было. Я только прошу, не смейтесь надо мною.

– Я не смеюсь над чужой печалью. Ты сегодня пел много песен о славе предков. Тебе известно, как джигиты в прошлом добывали серебро и золото, шелк и оружие, коней и девушек?

– Да, уважаемый, я готов. Я владею не только дутаром. Возьмите меня к себе нукером, Сардар!

– Мои нукеры – не мальчишки – настоящие львы! Для начала привези мне две-три рабыни, лучше из Дагестана, будет тебе и ахалтекинец, и новый халат, и калым за твою ненаглядную Алтын-Сай! Теперь пой, бахши, весели народ! Известны ли тебе такие стихи Махтумкули-Фраги:

«Славен будет всех туркмен союз,
Племена забудут слово «грусть»…

Амангельды ударил по струнам дутара и продолжил песней:

«В едином строю эрсары и гёклен,
В бою никому не уступит туркмен!
От скал Копетдага до устья Аму
Пощады не будет врагам – никому!
Текинцев, сарыков, йомуд, алили
Единой семьей видит Махтумкули!»…

Карасакал вернулся на свое место рядом с хозяином дома.
– Уважаемый Балкан-Байрам-бай! Я не глух и не слеп, я не могу не скорбеть о несчастной судьбе нашего великого народа, разделенного межплеменной враждой, угнетаемого слугами Белого Падишаха. Разве не пришла пора объединения всех туркменских племен, которым Всевышний дал один язык?. Самое сильное и гордое племя туркмен – текинцы – никогда не простят русским своей крови, пролитой в Геок-Тепе. Сегодня и они правильно понимают стихи великого поэта Махтумкули! Текинцы готовы к союзу всех туркменских племен. Лично я готов говорить от имени туркменских ханов иранских племен. Если не сегодня, то когда?! Если не мы, то кто?! Уважаемый Балкан-Байрам-бай! Вам, конечно, известно, что многие туркменские ханы не просто связаны общетуркменскими договоренностями с Россией, они связаны военным чином. Но мало кто по-настоящему считает Белого Падишаха родным отцом, а его шахиню – матерью. Мне известно, что во имя великой цели – объединения всех туркмен – наши майоры и полковники, наиболее мудрые, получают жалование не только от Белого Падишаха. Я имею полномочия заключить с вами соглашение от имени Британской Короны и предложить вам звание колоннеля-полковника королевской гвардии. В этом пакете – золотые эполеты, королевский офицерский диплом и деньги – жалование полковника за год вперед золотом!

Балкан-Байрам-бай молчал. Долго молчал. Казалось, он весь был погружен в звуки музыки. Только когда Амангельды закончил шестую песню, отложил дутар и потянулся к чайнику с чаем, Байрам-бай  повернулся лицом к Карасакалу:
– Высокая, очень высокая честь полуграмотному туркменскому старшине стать английским полковником! Думаю, в самой Англии золотые эполеты с неба на плечи кому попало не падают. Я принял бы и оказанную честь, и чин, и деньги, если бы знал, что смогу сполна расплатиться за это. Дорогое седло не для старой клячи. Я знаю – русский полковник имеет под своим началом тысячу подчиненных. В моем ауле не найдется столько джигитов. Я подумаю. Мы вернемся к разговору, когда я буду готов к сделке, не раньше!

***


Ночь прошла. Угасли костры. Гости не спеша расходились. Балкан-Байрам-бай двумя руками пожимал руку своего почетного гостя – Карасакал-Сардара, уже сидевшего на вороном ахалтекинце.

Амангельды-бахши и его друг Ашир седлали своих серых ослов, когда к нимподошел джигит из свиты Карасакала, ведя за собой в поводу узбекского жеребца-карабаира.

– Держите коня! Вы оба на службе у Карасакал-Сардара! Срок – месяц, если вернетесь с удачей – получите по ахалтекинцу! – в голосе говорившего джигита звучала сталь. Джигит  бросил, а Амангельды поймал саблю в потертых кожаных ножнах.

К говорившим подъехали всадники. Не дожидаясь ответа, джигит повернулся и вскочил в седло подведенного к нему гнедого ахалтекинца.

Истинные ахалтекинцы не только по внешности, но и по характеру отличны от коней иных пород. Арабские скакуны, карабаиры, английские, донские по команде наездника, поданной голосом либо плетью или шпорами, способны взять в галоп с места. Ахалтекинец не потерпит насилия даже от своего любимого хозяина. Конь берет с места играючим шагом, как бы потягиваясь и разминаясь, ускоряя шаг и переходя на галоп, в котором он не знает себе равных. Пустое дело – заставить ахалтекинца идти рысью либо пытаться сделать из него иноходца.

Весь аул вышел полюбоваться на коней и джигитов Карасакала. Амангельды-бахши и Ашир-Клыч не могли оторвать глаз от ахалтекинцев, быстрым шагом поднимающихся по серпантину Высокого Копет-Дага.

– Истинно говорят: небесные кони! – прошептал Амангельды.

– Ур! Ур!

Отдохнувшие кони резво перешли в галоп. Впереди своего отряда красным беркутом летел на вороном коне Карасакал-Сардар. На своих новых нукеров он не бросил даже взгляда.

***

Никто из нас – пусть ждет он иль не ждет –
От начертанья рока не уйдет.
Бессмертных нет среди простых людей,
Как нет живущих вечно средь царей.

Смерть истинного воина – в бою.
Смерть аргамака – в поле на скаку.
В бою победы каждый воин ждет,
Но кто из них живым домой придет?!

Если Истину хочешь познать,
Мало мудрые книги читать.
Мало звезд разговор понимать,
Мало царствами повелевать.

Есть ответы на все времена,
Людям данные  раз – навсегда!

Жизнь по Божьим законам прожить,
Сыном Родины верным быть.
Чтить родителей имена,
И не сетовать на времена.

Не учить падишахов жить,
Сеять хлеб и детей любить!
Не хулить свой родной народ.
                Все принять, что судьба пошлет.

***

Глава 6.
Кое-что о Копет-Даге. Табиб-Ага. Тайны астрологии. Пергамент с цветком лотоса. Секретная топография.

«Копет-Даг» на тюркском означает «Много Гор». По высоте вершин ему не сравняться ни с Памиром, носящим гордое имя «Крыши Мира», ни с Ала-Тау – «Горами Бога». Он не так известен, как Альпы, Кавказ или Гималаи, но тот, кто хоть раз прошелся по его серпантинам и козьим тропам, на всю жизнь запомнит и полюбит его изысканную красоту.
 
Всадникам отряда Карасакала не до горных красот. Они вышли в горы не на праздную прогулку. Их путь не назовешь легким.

Когда-то тысячи лет назад подземные силы надкололи в этом месте гигантский каменный хребет.

Вступая со стороны Кара-Кумов в лабиринт ущелья, поднимаясь по серым гранитным ступеням, поросшим кустами боярышника и дикой ежевики, ежеминутно форсируя безымянную речушку, стремительно несущую вниз свои хрустальные воды, до последнего мгновения пребываешь в уверенности, что вот-вот, за следующим поворотом ущелье расступится, и пред тобою откроется неоглядный простор…

Пустое! Ущелье неотвратимо сжимается, скалы становятся все отвеснее, карнизы, идущие к вершине – все уже, и в конце-концов исчезают вовсе. Все темнее, все мрачнее становится в ущелье, все тревожнее становится на сердце. Непроизвольные слово, кашель, потревоженный камешек откликаются многократным эхом, способным вызвать снежный, а то и каменный обвал. Здесь нельзя заблудиться, но и некого позвать на помощь. Нежданная гроза либо снегопад в минуту превратят поэтичную горную речушку в свирепого кипящего красной глиной демона, сметающего все на своем пути. Здесь у самых твоих ног могут рождаться молнии. Горе странникам, застигнутым грозой в таком ущелье. Гроза уйдет и оставит волкам и грифам роскошное пиршество…

Вот место, избранное отшельником для уединенного жилья!

Табиб-ага не стал ставить юрту либо строить дом на дне ущелья, чтобы наверняка не стать заложником стихии. Он выбрал местечко повыше, посуше, но по соседству с ручейком, отвесно падающим с неприступной высоты.

Козья тропа, начинающаяся со дна ущелья, немыслимыми зигзагами петляет по его правой стороне, поднимаясь то выше, то опускаясь и поднимаясь снова, нигде не выводит на вершину хребта, но обходит тупик и поворачивает по карнизу, недоступному для путника, на левую сторону щели. Кругом, кругом, да снова в угол!

Вот эта самая тропа раз и привела Табиб-ага к пещере, точнее к сферической полости в скале, надежно прикрытой от осадков и камнепада широким гранитным козырьком. За лето удалось возвести две каменные стены, забить щели глиной. Вход завешивался старой кошмой, узкое оконце в зимнее время служило дымоходом. От хищников на ночь вход закладывался камнями, но за много лет ни барс, ни волки ни разу не побеспокоили отшельника. Туркмены не живут в таких саклях, но Памир, Гиндукуш и Кавказ хорошо знакомы с такими жилищами, в которых живут и местные князья и простые труженики.

Очаг, чугунный котелок, жестяный чайник-кумган, лежанка, заправленная потертым ковром, пара выделанных козьих шкур – вот и все хозяйство. Под высоким сводом на натянутых шнурах – высушенные пучки, кустики и ветви лекарственных растений. Сакля табиба благоухает всеми ароматами цветущего Копет-Дага – от арчевой смолы и сушеной ежевики до алых гранатовых лепестков и горного мумиё!

Чу?! Покой ущелья нарушил перестук кованых копыт коней.  Горное эхо семикратно разнесло по ущелью голоса джигитов:
– Эй, хозяин! Встречай гостей!


– Эй, Табиб-ага! Не прячься, выходи. Мы к тебе с миром!

– Не нравится мне это место, Сардар! – один из джигитов спешился и взял под уздцы вороного, с которого соскочил Карасакал.

– Почему, Сапар?

– Один вход, он же выход. В случае погони эта щель станет для преследуемых Волчьей Смертью. Так называют это место курды, а гёклены просто – Шайтан-щель! 

Карасакал рассмеялся.

– Мы сюда не надолго. Расставь посты, готовьте ужин. Берегите коней. Здесь не только волки, –  барсы когти точат! – Карасакал рукой показал на старую иву, чья кора была исполосована острыми когтями до высоты человеческого роста.

Сапар встал на одно колено, понюхал ствол.

– Ну, как? Пловом пахнет?

– Это ирбис! Здоровый, старый, сегодня утром здесь был!

Спешившиеся джигиты дружно смеялись. Шутка, какая бы она ни была, всегда скрасит усталость после долгой дороги. Однако кони вели себя тревожно, фыркали, прядали ушами.

– Так, где же живет этот костоправ?
– К нему нет конного пути, Сардар. Вот, по этой козьей тропе. Пойдемте, я провожу.

Старый лекарь-отшельник, или, как его называли редкие пациенты, Табиб-ага, вышел встречать гостей у порога своего жилища.

– Мир вам, уважаемый Табиб-ага! – поздоровались с отшельником гости.
– Да пребудет мир со всеми нами! – ответил Табиб-ага.

В дебрях Высокого Копет-Дага Карасакал-Сардар ожидал встретить отшельника, каких он  уже немало встречал и в Персии, и в Пакистане – грязных, обросших немытым волосом архатов и дервишей. Сегодня он обеими руками пожал большие сильные руки аксакала-белобородого в туркменском потертом, но опрятном шерстяном халате. Бритую голову старца прикрывает красная круглая тюбетейка, большой черный тельпек лежит на плоском камне, покрытом белой овечьей шкурой. На шкуре – книга в потертом кожаном переплете с титулом арабской вязью и латиницей, рядом очки в стальной оправе. Грамотный человек успел бы прочесть: «Абу-Али-Ибн-Сина. Канон врачебной науки. Типография «Академия Франции» в Париже. 1842 год». Ай да табиб!

По тропе к жилищу отшельника поднялись два нукера из отряда Карасакала, разложили у ног аксакала подарки: стопу свежевыпеченного белого хлеба-чурека, двухфунтовую голову сахара в обертке плотной синей бумаги, картонную, оклеенную фольгой пачку черного чая, мешок джугары-проса.

Аксакал сдержано кивнул головой, поблагодарил за подарки:

– Надеюсь, ваша щедрость не потребует от меня непосильной помощи! К сожалению, мое пристанище – не тот дом, в котором вам мог бы быть оказан достойный прием!

– Только внимания и беседы, уважаемый Табиб-ага! Мои джигиты приготовят и чай, и плов.

Гость и хозяин прошли к жилищу отшельника.


– Мир дому! – Карасакал огладил двумя руками свою бороду. – У вас, уважаемый Табиб-ага, настоящий гранитный дворец!

Книги в свитках и в европейских переплетах, лежащие в нише стены, были оценены Карасакалом в полной мере.

– Прошу, присаживайтесь. Не часто приходится видеть столь блистательных воинов. Что привело вас ко мне?

– Если уважаемый Табиб-ага не будет смеяться, я скажу ему правду: мне нужны знания, мне нужна грамота. Я говорю на тюркских языках, на фарси, курдском, понимаю и немного говорю на арабском, но не умею читать и писать! Мне случайно попал в руки один документ, который не может прочесть никто из моих знакомых. Прошу вас!

Карасакал протянул Табиб-ага квадратный листок пергамента, богато украшенный орнаментом из цветов и надписью золотом. 

Табиб-ага бережно взял листок в руки, разгладил его:
– Это санскрит. Надпись гласит: «Харе Кришна…». Это кришнаистская молитва. Индия.

– Понятно. Я вам верю. Похоже я придавал этому листку слишком большое значение. Если хотите, можете оставить его себе. Мне он больше не нужен. Теперь я расскажу вам о своей боли.

У входа в саклю кашлянули.
– Заходите! – и здесь Карасакал распоряжался как у себя дома.

Вошел Сапар, неся блюдо с пловом. Поставив его между собеседниками, вышел и через минуту вернулся с кумганом чая и двумя пиалами. 

Пришло время ужина. За пловом и чаем потекла неторопливая беседа.

– Настало время ученых людей, – продолжил Карасакал, – мне приходится иметь дело не только с конями и оружием. Как человек военный, я должен уметь читать карты, получать и отдавать приказы, знать историю войн, дабы использовать благородный опыт выдающихся военачальников и не совершать ошибок, уже совершенных в прошлом! У меня хорошая память, я могу пересчитать жителей небольшого городка за пару часов и через месяц зернами гороха воссоздать этот город во всех подробностях по кварталам, домам и их жителям без ошибки. Когда я говорил об этом со знающими людьми, надо мной посмеялись, сказали, что я могу только складывать и отнимать, но не способен умножать и делить. Я отучил этих людей смеяться, но так и не научился считать быстро, как это делают ученые люди. Я не мальчик, не могу снова начать ходить в мектеб, где бьют палками, могут научить читать священную книгу на память, но не могут научить прочесть вывеску на лавке-дукане! Вот моя боль. Я уверен, вы поможете мне.

– Вы из Шираза? Из племени афшаров? – спросил Табиб-ага.

– Да.

– В свое время племя афшаров дало Ирану шах-ин-шаха – великого воина и правителя – Надир-шаха.

– Так это правда, Табиб-ага?! Правда ли то, что простой туркмен стал повелителем империи, покорителем земель от Грузии до Индии?

– Правда. В его время Ирану платили дань и Великие Моголы – золотом и алмазами, и Армения с Грузией – детьми и женщинами.

– Так это правда! Я хотел в это верить, но боялся, что это просто сказка.

– Это еще не вся правда. Правда и то, что именно афшары восстали против своего шах-ин-шаха, убили Надир-шаха, разграбили дворец, разломали на куски драгоценнейший Павлиний Трон – выкуп Великих Моголов за снятие персами осады с Дели!

– Расскажите! Пожалуйста, расскажите!

– Будущий завоеватель и шах Ирана был из простого рода мелких ремесленников, каких в Иране тьма. Имя его отца – Имам-Кули – дошло до наших дней, он был скорняком и кожемякой в афшарском селении Кубкан. Не самая благоуханная профессия. Его первенец – сын Надр-Кули родился в 1098 году хиджры, в царствование шаха Сулаймана – Сафи Второго. Кто мог бы предсказать простому туркменскому мальчику великую воинскую славу и судьбу повелителя народов.
Отцу не удалось приобщить сына к своему ремеслу. Надр-Кули избрал себе путь меча и кинжала. Природная сила, храбрость ум и доля везения в разбойном деле помогли ему совсем в юные годы стать курбаши – главарём – десятка отчаянных молодцов, собиравших дань с караванов по дорогам от Шираза до Мешхеда. Через несколько лет его отряд насчитывал несколько сот сабель. Хану Абиверда Баба-Али, ничего не оставалось, как заключить с ним союз, принять Надр-Кули и его джигитов к себе на службу. Так, разбойник с большой дороги стал сардаром – военачальником, в вскоре и зятем старого хана, который отдал за него замуж свою дочь.
Этот факт и стал первой ступенью на лестнице, ведущей к вершине власти. Не думаю, что этот путь был легким и чистым. Надр-Кули-Сардар сменил свое имя, поступив на службу к шаху Тахмаспу Второму. При дворе его называли Тахмасп-Кули, то есть «Раб Тахмаспа». Не думаю, что это ему нравилось. Скоро Тахмасп-Кули стал Надиром-Али и, наконец, Надир-шахом. В 1149 году хиджры Надир-шах на пятьдесят первом году жизни стал шах-ин-шахом гигантской империи, а через одиннадцать лет в 1160-м  в возрасте шестидесяти двух лет – убит.

– Непостижимо! Откуда такие знания, уважаемый Табиб-ага?

– Это известно по труду персидского историка Риза-Кули-хана – книги  «Раузат ас-сафа-йи насири», вот она, вернее то, что от нее осталось! Я живу не первый десяток лет. Успел поучиться в медресе Бухары-и-Шериф, в русско-туземной школе в Ташкенте, путешествовать с русскими возницами от Оренбурга до Тегерана, с персидскими паломниками в Мекку и обратно, с купцами – по Индии… Сумел выжить во время чумы в Ширазе, победить болотную лихорадку в Дели. Пас овец, объезжал  диких жеребцов, был телохранителем у Кашмирского раджи. Воевал, любил, страдал… Изучал медицину в Багдаде, искусство массажа – в Стамбуле, иглоукалывание, травы, яды и противоядия – в Куле. Всевышний наградил меня хорошей памятью и долгой жизнью. Под старость удалось вернуться в родные места. Слава Всевышнему!..

Так в беседе шла ночь…

– Скажите, учитель, – Карасакал сам не заметил, как стал называть отшельника не Табиб-ага (дядя Лекарь!), что подразумевало некое превосходство гостя, но «Учителем», признавая тем самым ведомое место Карасакала в общении с хозяином.

– Учитель, я слышал, что вы маг, владеете даром предсказания будущего?

Старик нахмурился:
– Отвечу правду, я не ищу ни славы, ни похвал. Мне случалось встречать истинных магов, обладающих сверхчеловеческими способностями. Одни из них потешают на базарах простых людей, другие – способны заставить несчастного добровольно отдать последнюю монету, третьи – повелевают народами. Я знал адептов магии, умевших в глазах человека увидеть его прошлое и будущее, способных внушением превратить человека в покорное животное, готовое и на безропотную смерть и на бессознательное убийство. Такая сила – не от Бога. Моя сила – от знания. Астрология – это знание взаимосвязей, которые соединяют каждое существо на нашей Земле с силами Вселенной, со светом и шепотом звезд и планет, созвездий и гигантским сообществом миров, который мы называем Млечным Путем! Что именно вас интересует?

– Конечно, меня интересует моя собственная судьба, судьба моей страны – Ирана, судьба моего народа – туркмен, в общем, – будущее!

Старик улыбнулся:
– Вопроса попроще вы задать не могли! Скоро утро, у нас мало времени, буду предельно краток. Успеете запомнить и понять – хорошо! Слушайте же. Не было на свете владыки мира, который не пытался бы узнать будущее. Жрецы и фараоны Древнего Египта строили гигантские храмы и пирамиды, владыки Индии и Самарканда не скупились на создание пагод и обсерваторий, с помощью которых можно было не только наблюдать, но и предсказывать солнечные либо лунные затмения с точностью до минуты, появление Венеры или иной планеты в определенной бойнице сооружения в положенное время года, дня месяца и времени суток! Представьте себе толпу невежественных людей и жреца либо султана, одним движением приказывающего солнцу в яркий безоблачный день отвернуть свой светлый лик от его подданных! И Солнце подчиняется приказанию! Это знание – мощнейший инструмент власти. Знание астрономии – это календарь земледельца, точное знание дня начала разлива рек, дня начала сезонных дождей, первых морозов, начала пахоты, дня сбора урожая и прочее. Издревле замечено, что в полнолуние – самые высокие морские приливы, с убылью Луны уменьшается и высота приливов, в ущерб – самый низкий уровень морских вод. Луна, способная поднять воду в океане – не может не воздействать и на человека. В полнолуние молодого человека тянет на подвиги, совершаются самые отчаянные непродуманные поступки, пожилые люди подвержены повышенному току крови, что часто сопровождается головной болью, бывает, приводит к разрыву сердца или сосудов. Не так явно, но на человека действуют не только Луна и Солнце, не только планеты, но и звезды, созвездия, звездные скопления – своим светом, своей массой. В разное время года это воздействие имеет разную форму и силу. Земля, обращаясь вокруг Солнца, проходит двенадцать созвездий, двенадцать участков звездного пространства – провинций Вселенной. Они издревле были названы: Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев и другие – всего двенадцать знаков Зодиака. Как солнце, посылая свои лучи, заставляет зеленеть растения, темнеть человеческую кожу, так и Вселенная своими лучами будит в земных существах спящие в них силы. Два родных брата будут отличаться друг от друга характером, способностями, темпераментом, если они рождены в разных провинциях вселенной – один под Овном, а другой под Весами! Понятно ли я изъясняю?
 
– Да, Учитель! Понятно. Я словно все это вижу собственными глазами!

– Продолжаю. Тысячелетия наблюдений позволили разделить все особенности человеческих достоинств и недостатков, черт характеров и наклонностей по признакам, присущим рожденным под определенными знаками Зодиака, а потом еще раз разделить по принципу рождения в определенном году, по принципу прохождения в этих знаках определенных планет и еще по многим принципам… Эта тема не может быть освещена ни в одну беседу, ни в тысячу бесед. Чтобы все понять – нужно посвятить этому жизнь, но и тогда астролог не может быть уверен в правильности предсказания, слишком многие из них поплатились за ошибки собственными жизнями.

– Учитель! Прошу вас! Вам ничего не грозит. Скажите мне, что сможете. Я не буду в обиде, если предсказание не сбудется. В конечном счете, все – в руках Всевышнего!

–  Сможете ли вы назвать точный день своего рождения? От этого зависит правильность предсказания. Очень многие не в состоянии ответить на этот вопрос.

– Мой отец был грамотным человеком – управляющим-кетхудой в Ширазе. Я родился в день смерти своего отца: в первый день месяца Раджаб тридцать лет назад.
– 1298 год хиджры – 1881 год по юлианскому… В тот год русские взяли штурмом Денгиль-Тепе…– Табиб-ага в задумчивости поднялся и подошел к двери, приоткрыл кошму, в задумчивости несколько минут смотрел на звездное небо.
– Значит так, вы родились в год Змеи. В том году Юпитер находился в знаке Тельца. Как ни обидно, но Звезды не сулят вам власти. Раджаб – седьмой месяц, и означает «безопасный». В это время нельзя вести войны и совершать набеги. Ваш знак Зодиака – Весы, планета – Венера. Венера – Зухра, Чулпан, Анис – упоминается в «Илкиле» Хасана ал-Хамдани, – Табиб-ага подошел к нише, переложил несколько книг, вынул и раскрыл нужную: – Вот что он пишет: «Венере принадлежит большая часть гороскопа. Влияние Венеры сказывается на людях, оно выражается в их благочестии, в их благопочитании, в их надежности, в их благонамеренности, в хорошем характере и добродушии, в знаниях, в правильности путей, в красивой одежде, в процветании, в спокойствии. Все это результат преобладания Венеры при рождении этих людей, –Табиб-Ага аккуратно закрыл книгу о положил ее в нишу.
Карасакал нетерпеливо притопнул ногой:
– Значит я, воин, рожден под планетой Зухра? Разве это не женский удел? Я хотел бы родиться под Марсом!
Табиб-Ага даже не улыбнулся. В беседе с такими людьми, как Карасакал, ироничная улыбка может стоить жизни. Спокойно продолжил:
– Вы, Карасакал-Сардар, еще в начале беседы изрекли мудро: «Все, что в этом мире происходит, происходит по воле Всемогущего». Не завидуйте тем, чье рождение произошло под влиянием Марса: для них в земной жизни нет ничего кроме распутства, веселых забав, вспыльчивости, поножовщины, похищения женщин и прочих безумств. Когда Марс закрывает Венеру и Тельца – в нашем мире наступает время междоусобиц и кровопролитий. Камни Венеры – аметист, бирюза. Советую вам, Карасакал, сменить рубин в вашем перстне на более спокойный!.. Я вижу не только чужой камень в вашем перстне. Думаю, чисто военная карьера должна смениться на иную, более подходящую вашим звездам! К сожалению, дорогой Карасакал, на сегодня по астрологии всё! Предсказания требуют знания планет и зодиаков ваших друзей и ваших врагов, изучение звездного неба, сложных математических вычислений. Думаю, к услугам Надир-шаха Афшара были лучшие астрологи Индии, Персии и Самарканда, заинтересованные в благополучии своего господина, но они не смогли уберечь его от несчастья. Не расстраивайтесь, уважаемый Карасакал-Сардар! У вас хороший гороскоп: Змея - символ мудрости. Люди, рожденные в год змеи, обладают проницательностью, умом и прозорливостью. Они обладают хорошей памятью, сильной интуицией, часто – даром предсказания. В зрелые годы их отличают отточенный ум, трезвое понимание людей и вещей и стойкий характер: благородный, вежливый, честный. Весы имеют хорошее чувство истинных, не ложных ценностей и быстрый уравновешенный ум. Любит порядок и справедливость, нуждается в справедливости и гармонии…

Настало утро. Проснулись и затоковали горные перепёлки-кеклики. Со дна ущелья потянуло дымком. Джигиты готовили чай.

Прощаясь, Карасакал протянул Табиб-ага кожаный мешочек с монетами. Табиб-ага не принял платы, но не отказался от шелкового халата и складного охотничьего ножа.

Дорога по ущелью вниз для всадников была втрое короче.
– Докладывай! – приказал Карасакал Сапару.

– Мы проверили основные параметры точечных ориентиров, указанных в русских картах Ванновского. Все сходится. Через Шайтан-щель прохода в Иран нет!

               
В это время Табиб-ага внимательно изучал брошенный Карасакалом листок пергамента, осторожно мял его, нюхал, Пергамент пах табаком, но в букете запаха еле слышно пробивалась ароматная виноградная струя… Табиб-ага улыбнулся. Листок пергамента лег чистой стороной на горячий, нагретый в очаге камень. Через несколько секунд на его оборотной стороне проявилась тайнопись. Прозрачный виноградный сок, использованный вместо чернил, от жара потемнел! Листок был испешрен цифрами арабского алфавита. Табиб-ага был доволен: снова судьба подкинула ему задачу!
***

Глава 7.
Ураган над Каспием. Неудавшийся аламан. Каюк каюку. Шкуна «Вера». Каракозов. Девять выстрелов из «маузера». Каюк с дымом. Астраханский суд

Ураган, пронесшийся над Каспием по прямой от Дербента к Гасан-Кули, рассеял по морским просторам немало шхун и рыбачьих каюков, не считаясь ни с их оснасткой, ни с опытом и мастерством экипажей. Море в очередной раз взяло с человечества свою дань. Летний шторм, как правило, короток. Начавшись после полуночи, буря прекратилась к восходу солнца. Ближе к полудню море уже сверкало своей зеркальной поверхностью. Штиль.

В эту ночь не всем повезло, как этим мальчишкам, впервые вышедшим в открытое море на украденном каюке. Ночной шквал первым же ударом сломал мачту. Каюк основательно хлебнул морской воды, но это придало ему дополнительную остойчивость. Рассчитанный на шесть гребцов и еще на десяток пассажиров с грузом, пустой каюк нес на своем борту всего-то ничего – четверых молодых джигитов, отправившихся в свой собственный первый аламан! Стихия сорвала их планы обрести богатство и славу под крепостными стенами Дербента, но, возможно, сохранила свободу тем, кому грозило попасть в персидский гарем, сохранила жизни самим незадачливым аламанщикам!

Всю ночь северо-западный ветер упрямо гнал каюк назад к родному берегу – к Гасан-Кули. Амангельды и Ашир-Клыч в четыре руки с трудом ворочали кормовым веслом, стараясь не дать боковой волне опрокинуть беспалубную лодку, лишь наполовину с носа затянутую брезентом. Двое других товарищей, задыхаясь от напряжения, в два ведра вычерпывали воду. Продлись буря еще на пару часов, и каюк неминуемо пошел бы ко дну. Видно, кто-то очень просил Всевышнего за своего сына, брата или любимого в эту страшную ночь!

Утреннее затишье позволило на пару часов в полном изнеможении забыться тяжелым коротким сном. Проснулись во-время: каюк был почти полон воды. Сломанная мачта нарушила целостность обшивки, вода медленно, но верно прибывала. Снова началась отчаянная борьба за выживание. Двое гребли изо всех сил теперь уже не на запад, но домой – на восток, двое – в два ведра вычерпывали воду. Большой, громоздкий, слишком тяжелый для четверых каюк, казалось, не двигался с места, превратившись в точку центра огромной окружности бесконечной водной глади. Еще минута, и отчаяние положит конец борьбе за выживание.

Бог велик! Прямо по курсу друзья увидели корпус какого-то большого морского судна. Надежда на спасение придала новые силы. Через час готовый уйти на дно каюк мягко толкнулся в борт шхуны. Грамотный человек прочел бы на борту: «Вера». Астрахань. Акционерное общество «Кавказ и Меркурий».

Грот-мачта, сломанная на высоте своей первой реи, плавала в море, но была еще связана с кораблем сохранившимся такелажем. Бизань не пострадала, но ее косой парус был изорван в клочья. На палубе не было видно ни души.

Джигиты один за другим поднялись на борт. Поднимавшийся последним сорвался с мокрого каната назад в лодку, снова подпрыгнул, ухватился за ванты и догнал своих товарищей. Каюк от толчка тяжело вздохнул и медленно пошел на дно. Из-под брезента вырвался воздушный пузырь. Пути назад больше не было.

На судне тихо. Оно не просто казалось – оно было мертвым. На палубе в перепутанных вантах и фалах четыре трупа. Два трупа в трюме. По одежде и внешности – либо персы, либо кавказские татары. На корме у штурвала пристегнутый широким ремнем к стойке неподвижно лежит еще один бородатый мужчина, но в русской одежде. Из-за подвернутого голенища высокого «промыслового» сапога торчит рукоятка пистолета. Амангельды перевернул тело, попытался выташить из-за голенища пистолет. Бородач застонал, открыл глаза и вдруг левой рукой крепко схватил Амангельды за запястье.

Только теперь в голове Амангельды молнией сверкнуло: его сабля, подаренная Карасакалом, и дедовское кремневое ружье-карамультук Ашир-Клыча ушли на дно вместе с каюком!

– Кто вы? Откуда? – спросил бородач по-туркменски.

Услышав чужой голос, джигиты поспешили к Амангельды, который и не пытался вырваться из каменной хватки бородача. Бородач вытащил из сапога маузер, отпустил Амангельды, всмотрелся в незваных гостей.

– Биз достлар! Бизин каюк гутарды! Мы друзья! Наш каюк утонул! – ответил за всех Ашир-Клыч.

– Значит, каюк пришел вашему каюку?! Помогите встать! – бородач большим пальцем осторожно спустил взведенный курок и снова сунул маузер за голенище.- Я – Каракозов, слышали, небось? Нет? Ну, ничего. Вам, думаю тоже к берегу пригребать нужно, так, давайте вместе. Я в долгу не останусь! Договорились! 

Постанывая, опираясь на Амангельды и Ашир-Клыча, Каракозов заглянул в трюм и присвистнул: трюм на четверть был залит морской водой. Это его не обескуражило. Последовал ряд команд, которые мгновенно исполнялись членами нового экипажа «Веры».

Первая помощь была оказана самому капитану. Силами Амангельды и его товарищей Каракозов был раздет. С груди капитана осторожно снято крепко обмотанное окровавленное льняное полотенце. Обнажилась колотая сквозная рана левой нижней части груди. Рана слабо кровоточила. В трюме в судовой аптечке нашлись  вата, флакон йода, жестяная фляга со спиртом, несколько пакетов с бинтами в пергаментной непромокаемой обертке. Следуя указаниям самого, Амангельды обработал раны и перевязал Каракозова.
– Крепче давай, крепче! Да не боись ты! – командовал Каракозов.

Вторым делом – короткий завтрак. На шхуне не осталось сухого хлеба, зато было много говяжьей тушенки в жестяных банках – неприкосновенный запас. Пресная вода в закупоренных бочонках также не пострадала.
После завтрака – помощь самому судну. Такелаж сорванной грот-мачты был срублен. Судно выпрямилось.
Двое были поставлены к помпе и начали выкачивать воду из трюма, двое – с великим трудом вытянули тяжеленный промокший рулон брезента для ремонта косого паруса бизани.

– Что делать с мертвыми? В море? – спросил Каракозова Амангельды.

Каракозов не ответил, ему стало плохо. Он лежал на верхней палубе  в тени натянутого над головой брезента и бредил:
– Три тысячи шкурок… Отличный каракуль… Все пропало… Мирза – предатель! Бунт… На кого руку подняли! Пираты чертовы!

Амангельды ладонью потрогал лоб Каракозова, встретился с озабоченным взглядом подошедшего Ашир-Клыча.
– Няхили? Ну, как? – спросил тот.
– Гызгын! Горячий! – ответил Амангельды.
– Умрет?
– Не знаю!
– Если умрет, что мы скажем потом людям?
– Скажем правду!
– Амангельды! Ты у нас курбаши, но не будь ребенком! В трюме полно каракуля, на палубе будет шесть мертвых персов и один богатый русский. Кто нам поверит? Будут бить, держать в тюрьме, а потом повесят! Лучше бы мы утонули вместе с каюком!
– Лучше бы мы не встречали Карасакала! Ты прав. Русского надо спасать, надо лечить! А мертвых – в море, только надо что-нибудь тяжелое к каждому.

Палубу и трюм очистили, как могли.

Парус на бизани наладить так и не сумели.

Каракозова поили пресной водой, время от времени давали водки. Каракозов пил, стонал, в забытьи ругался и на русском, и на татарском, но лучше ему не становилось.

Младший из товарищей – Батыр – сидел на бизани, молча плакал, прижавшись щекой к теплому дереву мачты. Он-то первым и увидел вышедший из-за горизонта и быстро приближающийся паровой катер.

– Амангельды! – закричал Батыр. – Большой каюк с дымом идет! В нашу сторону идет!

***



Документ 12.

Выписка из Вахтенного журнала
Патрульно-сторожевого катера №02
Отдельной Каспийской
Военно-Морской Флотилии.

Двадцать четвертого мая 1911 года. Шестнадцать часов пятнадцать минут. Следуя плановым маршрутом,
в семнадцати морских милях к северо-западу от Гасан-кули обнаружена терпящая бедствие от ночного сего же дня шторма двухмачтовая шкуна «Вера», приписанная к порту Астрахань, принадлежащая Акционерному обществу «Кавказ и Меркурий», на борту которой находились:

– исполняющий обязанности капитана купец второй гильдии астраханец Каракозов Тимофей Иванович, владелец известной ватаги Каракозова, занимающейся добычей и упаковкой черной икры;

– туркмен племени гёклен Амангельды семнадцати лет из аула Кара-агач;
– туркмен племени гёклен Ашир-Клыч восемнадцати лет из аула Кара-агач;
– туркмен племени гёклен Батыр пятнадцати лет из аула Кара-агач;
– туркмен племени гёклен Бяшим пятнадцати лет из аула Кара-агач.

Записано со слов. Документов, подтверждающих личности, джигиты не предъявили.

Сам Каракозов доставлен на борт ПСК №02 в бессознательном состоянии. Судовой врач, капитан-лейтенант Малахов, осмотревший Каракозова, констатировал проникающее сквозное ранение, нанесенное узким длинным металлическим оружием типа штыка либо рапиры, в левую нижнюю часть груди с выходным отверстием в левой нижней части спины. Рана предположительно была нанесена сутки ранее. Первую помощь оказал себе Каракозов самостоятельно. За час до прихода к месту происшествия ПСК № 02 рану почти профессионально обработал и перевязал туркмен по имени Амангельды. Судовой врач заново обработал рану, в том числе и внутриполостно, произвел свежую перевязку, каждые три часа делал инъекцию камфоры для предотвращения воспаления. Состояние здоровья Каракозова беспокойства не вызывает. По прибытию в порт Красноводск Каракозов был временно помещен в военно-морской госпиталь.

При осмотре шкуны обнаружены следующия повреждения нанесенные штормом: сломана и сброшена за борт грот-мачта, сорван кливер с бизань-мачты, сорвана с талей и унесена морем двенадцатиместная шлюпка-ял, повреждены все надпалубные постройки, судно дало течь. Шкуна была взята на буксир и доставлена в порт Красноводск. За время пути силами матросов с катера и добровольным волеизъявлением к труду туркмен-джигитов поступающая в трюм шкуны вода откачивалась ручной помпой.

В каюте капитана найден промокший от морской воды судовой журнал с отметками начальника порта Красноводск: «Двухмачтовая шкуна «Вера»… вышла из порта…в 05 утра 23 мая сего года с грузом каракуля с направлением в порт Баку. Экипаж шкуны кроме капитана девять человек – все – уроженцы Бакинской губернии без паспортов.

Осмотром судна обнаружено:
– в бизань-мачту на высоте груди человеческого роста крепко всажен штык армейской винтовки Мосина (будет передан полицейскому приставу г. Красноводска);
– в палубе обнаружены три пулевые отверстия с засевшими в дереве пулями (обстоятельство, подлежащее полицейскому исследованию, которое можно будет произвести в Красноводске);
– в правом голенище «промыслового» с отворотом сапога Каракозова обнаружен десятизарядный пистолет Маузера с одним патроном, загнанным в ствол (будет передан полицейскому приставу г. Красноводска).

По прибытию в порт Красноводска флажковым семафором на борт ПСК № 02 был приглашен Красноводский полицейский пристав, попечению которого и были переданы шкуна «Вера», вещественные доказательства и четверо туркмен.

Документ 13.

ИЗВЛЕЧЕНИЕ
Из Определения Астраханского Окружного суда
По Делу о морском разбойном нападении на купца второй гильдии Каракозова Тимофея Ивановича, владельца ватаги Каракозова, занимающейся добычей и упаковкой черной икры; российскоподданного, православного, проживающего в Астрахани в собственном доме на Студенецкой набережной.

Двадцать первое августа 1911 года.


Определение вошло в законную силу Двадцать первого числа августа месяца 1911 года в три часа пополудни.
Определение Астраханского Окружного суда утверждаю. 21 августа 1911 г., г. Астрахань.
Астраханский губернатор, Наказной Атаман астраханского казачьего войска генерал-лейтенант Соколовский Иван Николаевич.
Председатель Астраханского Окружного Суда Лешинков Петр Александрович

1911 года августа девятого дня в 3 часа пополудни Определение сиё объявлено в присутствии:
Прокурора Астраханского Окружного Суда коллежского советника юстиции первого класса Шавердова Юлиана Аполлоновича,
при секретаре коллежском регистраторе Юхновском Станиславе Витальевиче,
при писаре Гершговец Яне Александровиче,
бытности потерпевшем Каракозове Тимофее Ивановиче,

при адвокате потерпевшего фон Берггольд Иоахиме, адвокате  Прянишникове Петре Ивановиче,
причем мною было объяснено участвующим в деле лицам, в каковой срок и в каковом порядке они могут обжаловать определение, и предъявлен протокол судебного заседания.
Председатель Астраханского Окружного Суда Лешинков П.А.


ОПРЕДЕЛЕНИЕ
Астраханский Окружной Суд под под председательством судьи Лешинковым П. А. в открытом судебном заседании, в котором присутствовали:

Временные члены: полковник Перфильев Ф.Ф., купец Дулин А.С., купец Аристархов С.С., учитель рельного училища Кузьмин А.С.

Дело доложено Прокурором Астраханского Окружного Суда коллежским советником юстиции первого класса Шавердовым Ю.А.

Дело рассматривается в Астраханском Окружном Суде по ходатайству Прокурора Красноводской Судебной Палаты в связи с тяжелой болезнью потерпевшего.
……………………………………………………………………..…


Исследовав материалы Дела и заслушав показания свидетелей, адвоката потерпевшего фон Берггольд Иоахима, адвоката  Прянишникова Петра Ивановича и речь самого потерпевшего Каракозова Тимофея Ивановича, приняв во внимание вердикт временных членов, Суд

ОПРЕДЕЛИЛ:

Дело о морском разбойном нападении на купца второй гильдии Каракозова Тимофея Ивановича, прекратить на основании заявления потерпевшего.

Заявление Красноводского уездного исправника общей полиции о привлечении к уголовной ответственности Каракозова Тимофея Ивановича за убийство двух и более человек в состоянии превышения пределов необходимой обороны оставить без рассмотрения в связи с отсутствием в материалах дела доказательств события преступления.

Настоящее Определение по вступлении его в законную силу, на основании 19 ст. Положения об усиленной охране, представить на утверждение Астраханскому губернатору, Наказному Атаману астраханского казачьего войска генерал-лейтенанту Соколовскому Ивану Николаевичу.

Подписи:

Председатель Астраханского Окружного Суда Лешинков П. А.

Временные члены: полковник Перфильев, купец Дулин, купец Аристархов, учитель реального училища Кузьмин.

Секретарь коллежский регистратор Юхновский С.В.

Гербовая печать.


***

Частным Определением в адрес Красноводского приставства общей полиции Астраханский городской суд указал о недопустимости содержания под стражей свидетелей обвинения – туркмен племени гёклен из аула Кара-Агач Амангельды, Ашир-Клыча, Батыра и Бяшима, которые и были освобождены из-под стражи в зале суда.

Определения суда обжалованы не были.

***


Отсутствовавший на суде редактор астраханской газеты «Востокъ» Пятницкий Николай Николаевич, переговорил по телефону с адвокатом потерпевшего Иоахимом фон Берггольд и в утреннем выпуске газеты следующего дня напечатал статью, полную сочувствия к коммерсанту, подвергнувшемуся разбойному нападению, и восторженных похвал в адрес молодых туркменских рыбаков, спасших Каракозова от неминуемой смерти.
Каракозов заказал в Астраханском епархиальном соборе благодарсвенный молебен, был трезв и серьезен. Пожертвовал и на храм, и на сирот, и на убогих, а после молебна закатил в собственном доме званый обед, продолжавшийся трое суток…

***

Глава 8.
Две свадьбы в одном ауле. Туркменский каракуль – английские фуры. Поздравление от Карасакал-сардара. Чем можно закрыть человека от пули. Рапорт Федотова. Произведено в Лондоне.

1 сентября 1911 года.

Аул Кара-Агач со дня своего основания не знал подобного праздника. Две свадьбы справлялись в ауле в один день.

Весь аул прибран к большому тою – свадебному пиру. С восходом солнца улочки политы и выметены. Самый большой аульный двор в усадьбе старшины – Балкан-Байрам-бая готовится принять столько гостей, сколько придут к застолью. От палящего солнца двор во всю ширь надежно защищен высокой беседкой, увитой виноградными лозами. От распутицы – вымощен хорошо подобранной и подогнанной каменной плиткой. Сегодня от крыльца дома до ворот весь двор устлан кошмами и коврами по старому обычаю, в котором принимает участие каждая аульная семья. Теперь по этому двору в обуви ходить никто не будет. На заднем дворе режут баранов. Острый туркменский нож и ловкие руки в минуту снимают шкуры, разделывают туши, и вот уже семь больших казанов дымятся ароматами вареной и жареной баранины. Два пятиведерных тульских самовара (подарок купца Каракозова) будут поить чаем всех жаждущих.

На окраине аула толпа любопытных, здесь готовятся к скачкам. К сожалению почтеннейшей публики, результат скачек абсолютно известен еще до начала состязания. На весь аул только два ахалтекинца, оба принадлежат Байрам-баю. Так что можно только гадать, кто из них будет первым – гнедой или рыжий. Остальные кони также всем известны, их призовые места на всех скачках всегда одни и те же. Тем не менее, призы ждут победителей: ковер, халат и трехмесячная белая овечка.

Однако, кто же виновники торжества? Это наши знакомые.
Амангельды высватал свою любимую Алтын-Сай (Золотой Месяц!), уплатил требуемый калым и ждал часа, когда невесту привезут на белом верблюде, богато убранном коврами, разноцветными шерстяными кистями и медными колокольчиками. Молодой жених примет невесту не в старой глинобитной мазанке своих родителей, но в собственной новой юрте, убранной еще не топтаными цветными войлоками и коврами. В его очаге огонь впервые будет разведен молодой хозяйкой. У стен юрты два сундука полные добра – от посуды до отрезов русского сукна и бархата, под потолком – доселе невиданная в ауле вещь – русская семилинейная морская масляная лампа «летучая мышь».

Второй жених – Ашир-Клыч – неожиданно для него самого был просватан к единственной дочери аульного старшины – Балкан-Байрам-бая. Красавица Гёзель для аульных женихов была недосягаемой звездой. Достойный калым, красивый сильный джигит, сирота, грамотей, музыкант, друг богатого сильного русского – какого еще мужа своей дочери надо было искать старому баю?! Туркменская пословица учит: «Хороший зять – отец невесты приобрел сына, плохой зять – потерял дочь!». Ашир-Клычу не нужно строить собственный дом. По старой туркменской традиции девушку никто не спросил, хочет ли она замуж за Ашир-Клыча. Но, что-то в доме не слышно девичьих слез. Женская половина полна подругами-девушками, по их счастливым лицам можно без труда догадаться и о выражении лица самой невесты. Из окна во двор доносятся девичьи песни – «ляле»:

– «Я к реке веду напоить коня.
Можешь, не таясь, глянуть на меня.
Но, батыр, не думай, что я – твоя.
Как голубка в небе, свободна я!».

В усадьбе аульного старшины – Балкан-Байрам-бая – уже неделю гостит Каракозов. Хозяин дома с ним в друзьях неразлучных. Каракозов называет аульного старшину просто Байрамом, а Байрам-бай его – просто Тимофеем, иногда «Карагёзом», но это в шутку, такое имя более пристало жеребцу – «Черный Глаз»! Тимофей Иванович трезв и деловит. Он прибыл в Кара-Агач не только за тем, чтобы заступиться перед баем и аульными аксакалами за неудавшихся аламанщиков, не только за тем, чтобы отблагодарить своих спасителей, сохранивших ему жизнь, корабль и груз от бесславной кончины в водах Каспия. Каракозов – до мозга костей предприниматель, и его командировка от пустынного морского побережья в предгорья Копет-Дага имеет до рубля подсчитанное экономическое обоснование.

На заднем дворе дома две вместительные двухосные крытые белым брезентом рессорные английские фуры, уже запряженные четверками серых воронежских битюгов. Здоровенные молодые возницы на одно лицо – русоголовые, голубоглазые, с выгоревшими под азиатским солнцем ухоженными бородами. Это молокане – русские возницы Ост-Индийской торговой компании, по двое на фуру. В руках их общины – весь серьезный конно-гужевый извоз в Закаспии: из Асхабада через Мешхед либо через Астрабад и Тегеран в Индию, от Дели до Калькутты и обратно!

Каракозов знал, кого нанимать: серьезному товару – серьезный транспорт. Товар – каракулевые шкурки, просоленные морской водой и чуть было не сгнившие в трюме шхуны. Жители Кара-Агача отмыли пострадавший каракуль в чистой пресной воде горной речки, очистили то, что можно было очистить, заново отмочили в кислом молоке, снова отмыли, высушили на горных склонах под свежим ветерком, не давая беспощадным прямым солнечным лучам коснуться драгоценных шкурок…

Величина безвозвратной потери в двенадцать процентов вполне устроила Каракозова. Он принимал каракуль по счету, согласно своего гроссбуха, придирчиво мял в руках каждую шкурку, смотрел на просвет и рассчитывался за работу наличной российской серебряной монетой. Аул Кара-Агач разбогател в один день!

Кроме Каракозова в доме Байрам-бая еще двое русских – Чикишлярский пристав общей полиции Федотов Андрей Семенович и начальник Красноводского уездного жандармского отделения ротмистр Георгий Александрович Кудашев-старший. Оба без мундиров, в форменных штанах и в белых нательных рубахах. Сабли в ножнах на портупеях висят на стене, но табельные трехлинейные самовзводные наганы у каждого в кобурах на поясе.  Дружба – дружбой… Курят, пьют чай и отчаянно режутся в шахматы «на интерес на вылет». Третий партнер – сам Балкан-Байрам-бай. Больше трех секунд на ход не дается. Партия заканчивается в несколько минут. Ставка – копейка, но сила азарта не в копейках – в эмоциях! Самый азартный – Байрам-бай, ему везет. От игры их не оторвали ни скачки, ни проводы Каракозовского обоза. 

Незаметно день пошел к вечеру. Вошли во двор и расположились на ковре ближе к крыльцу дома музыканты. Двое – молодой и старый – стали настраивать свои дутары, двое опробовали смычковые кеманчи, пятый на заднем дворе у очага нагревал бубен. На звуки музыки потянулись гости. Балкан-Байрам-баю, Федотову, Кудашеву и Каракозову пришлось отставить шахматы и привести себя в порядок. Гости рассаживались во дворе согласно своему положению в ауле: особо почитаемые аксакалы – на открытой террасе дома, другие – ближе к крыльцу на коврах и кошмах  двора, третьи – поодаль, молодые юноши – у забора.

Амангельды и Ашир-Клыч со всей торжественностью момента были приняты на террасе в общество аульного старшины, Чикишлярского ишана (муллы) и почетных русских гостей.

Между гостями ловко сновали молодые джигиты – разносили гостям пиалы, кумганы и фаянсовые чайники с зеленым чаем, мелкое сладкое печенье, колотый сахар, сушеный изюм-кишмиш.

Женщины и дети проходили на задний двор, уже прибранный и устланный циновками, где получали такое же угощение.

Федотов незаметно толкнул Кудашева в бок:
– Георгий Александрович! Я здесь уже двенадцатый год, но на свадьбе впервые! Когда невест приведут, когда венчать молодых будут, или как это по-туркменски?
– Так тебе все и покажи! Невест нужно было смотреть днем, когда их, закутанных в пять халатов на белых верблюдах по домам женихов развозили. Мы, если помнишь, в это время в шахматы играли. Там мулла, по-туркменски ишан, в присутствии родителей и свидетелей соединил молодым руки, прочел молитву, и делу конец! Сам-то я всю жизнь в Туркестане, но на такие обряды нас не приглашают. К плову – да, к плову – можно!

– И нужно. Вот и плов несут! 

С места поднялся ишан, громко нараспев прочел молитву.
– Омин! – огладил двумя руками длинную белую бороду.
– Омин! – огладили бороды собравшиеся односельчане.
– Омин! – огладил свою бороду Каракозов.
– Омин! – огладили свои бритые подбородки Федотов и Кудашев.   

– Дорогие гости, соплеменники, дорогие русские друзья! – с приветственным словом к празднующим обратился Балкан-Байрам-бай. – У нас сегодня праздник и в душе, и на дастархане! Слава Всевышнему, в добрый час наши дети, дети нашего племени, нашего народа – соединили свои судьбы. Пожелаем им счастья, здоровья, крепких красивых детей, всегда хорошего урожая и доброй охоты! Позвольте от нас всех поблагодарить человека, не будь которого, не состоялось бы сегодняшнее торжество, не сложились бы судьбы молодых. Этого человека вы уже знаете. Многие из вас получили из его рук серебро. Меня радует, что и мы были ему полезны. Меня радует, что наш маленький аул дал батыров, которые были способны совершить трудное, опасное, но благое дело. Радуйтесь вместе со всеми, дорогие гости. Плов гостям! Кушайте на здоровье! Бахши, музыку!

– Позвольте и мне сказать слово, – вдруг раздался сильный уверенный голос от ворот усадьбы. 

Собравшиеся обернулись.
Четыре вооруженных верховых стояли в распахнутых настежь воротах.
– Прежде, чем поздравить молодых батыров со вступлением в брак, хочу задать им один вопрос. Можно? – продолжил один из всадников.

Ему не ответили.

– Люди Карасакала! – пронесся меж гостями шепот.

Амангельды и Ашир-Клыч встали со своих мест и вышли на крыльцо террасы. Вслед за ними вышли на крыльцо и русские.

– Амангельды! Ашир-Клыч! – продолжил всадник. – Ответьте мне, почему нукеры не пригласили на свадьбу своего господина? Он приготовил им подарки, достойные храбрых батыров. Но не хочет являться на пир незваным. Однако, вам приказ: без промедления явиться к своему сардару, чтобы он мог лично поздравить вас!

– Нам Карасакал не сардар, мы ему не нукеры!- несколько запальчиво, но твердым голосом выкрикнул Амангельды.

– Месяц назад Карасакал имел дело с голодными мальчишками. Сегодня он будет иметь дело с мужчинами. Если мы ему что-то должны, пусть придет и получит долг! – продолжил Ашир-Клыч.

– Держи, джигит, первый подарок! – в руках второго всадника появилась казачья «драгунка» Мосина.
Кудашев резко оттолкнул Амангельды левой рукой, шагнул вперед, вынимая из кобуры наган. Вспышка, выстрел от ворот. Вспышка, выстрел, второй, третий!- это пристав Федотов открыл огонь из своего нагана по нападавшим. Кудашев резко повернулся всем корпусом влево и тяжело упал. Стрелявший всадник первым же выстрелом Федотова был выбит из седла. Незваные гости повернули коней и попытались скрыться в сумраке наступившего вечера.

Топот копыт десятков коней. Выстрелы. Крики команд и на русском, и на туркменском:
– Имай их, ребята, живьем! В шашки! Ур! Ур!!! Отрезай от гор, гони в пески! Коней, коней ловите!

***


Документ 14.

Начальнику Красноводского уезда
Закаспийской области
«1» сентября 1911 года.
Г. Красноводск.
Чикишлярский пристав общей полиции
Капитан Федотов А.С.

Рапорт

Во исполнения Циркуляра 11-17/11 от 12 июня 1911 года Командующего войсками Закаспийской области о розыске, задержании либо при оказании вооруженного сопротивления - уничтожении - в пределах Закаспийской области иноподданных лиц в составе летучих верховых вооруженных отрядов под командованием Караджа-Батыра из Персии, Гульбеддина Рисалэ из Афганистана, Ибрагим-Осман-паши из Турции.
В последних числах августа сего года был отслежен и прогнозируем маршрут движения вооруженного отряда в тридцать сабель под командованием персидскоподданного туркмена  племени афшар Караджа-Батыра из Шираза. Он же Карасакал-Сардар. Разделившись на два отряда по десять  и двадцать всадников Караджа-Батыр во главе первого отряда произвел нападение на аул Кара-Агач, в это же время второй отряд пятнадцатью верстами западнее произвел нападение на фуры Ост-Индийской торговой компании, направлявшихся от аула Кара-Агач с грузом каракуля, принадлежащего купцу Каракозову, в Красноводск.
У аула Кара-Агач отряд Караджа-Батыра попал в засаду и был атакован отрядом казаков в тридцать сабель Первого Таманского полка под командованием юнкера Лебедева Ю.Н. Первыми открыли огонь джигиты Караджа-Батыра прямо в усадьбе аульного старшины в присутствии множества народа, пришедшего на празднование свадьбы. Этот эпизод может иметь политическое значение, как факт, дискредитирующий националистических провокаторов. Во время боестолкновения был ранен пулей ротмистр Корпуса Жандармов Кудашев Георгий Александрович, своим телом заслонивший туркмена Амангельды, жителя этого аула.
Жизнь Кудашеву спас стальной порт-сигаръ. Пуля вскользь пробила одну стенку, и, сделав вмятину во второй, осталась внутри. Однако, вследствие сильной контузии у Кудашева сломаны два ребра против сердца. Юнкер Лебедев Ю.Н. в гуще схватки получил резаную сабельную рану в спину в области левой лопатки. Из десяти человек Караджа-Батыра было убито шестеро. Четверо, в том числе сам Караджа-Батыр, ушли в горы. Из ушедших, по крайней мере, трое ранены.   
Полагаю, первая пуля, выпущенная в туркмена Амангельды, изначально предназначалась для старшины Балкан-Байрам-бая, отказавшегося от сотрудничества с Карасакалом.
Второй отряд в двадцать сабель был встречен отрядом туркменского иррегулярного полка конной милиции при попытке ограбления двух фур с грузом каракуля в районе Ков-кую. Милиционеры вместе с конями сутки просидели в засаде в сухом овраге, так что их появление стало для бандитов полной неожиданностью. Молокане-возницы и груз не пострадали. Боестолкновение было молниеносным и носило характер беспощадного сабельного боя. В живых из этого отряда Караджа-Батыра не осталось ни одного. Потерь в отряде милиции нет. Кони из отряда Караджа-Батыра отловлены, ни один из них не был ранен. Все – отличнейшие ахалтекинцы. Оприходованы хозяйственной службой полка.
В переметном хурджуне одного из убитых обнаружен кожаный портфель с российскими и английскими крупномасштабными картами при-Копет-Дагских районов, Средне-Азиатской железной дороги, городов Красноводск, Кизил-Арват, Асхабад, Мерв, испещренными пометками красным карандашом, большой артиллерийский компас с угломером, горный теодолит, позволяющий измерять вертикальные углы, артиллерийская перископическая буссоль – все приборы английского производства с клеймом «London».
Кроме перечисленных прилагаю незнакомый прибор, по виду напоминающий карманный секундомер с тремя циферблатами, тремя стрелками. Прибор имеет пружинный завод, но стрелки двигаются только, когда прибор встряхивается. В ремонтной службе артдивизиона предположили, что этот прибор предназначен для определения пройденного расстояния, как при пешей ходьбе, так и при конном движении, пройденное расстояние отражается стрелками: 1). в количестве встряхиваний – шагах (steps); 2). в футах; 3). в английских милях.

Пристав
Капитан Федотов А.С.


***


Глава 9.
Система в системе. Новый мундир, новое назначение. Дорога в Фирюзу. Супруги Барановы и Лена Найденова. Прерванный променад. Задачи для контрразведки.

3 октября. 1911 год.

Первую ночь по прибытию в Асхабад Кудашев провел в кабинете подполковника Дзебоева без сна. На широком столе десятки документов – как на официальных бланках, так и на простых четвертушках, а то и просто на клочках оберточной бумаги, мотки бумажных телеграфных лент с сообщениями как на русском языке кириллицей либо морзянкой, так и просто цифирью. 

Кудашев пробегал каждый документ сначала мельком, «наискосок», определяя его значимость в свете поставленной Дзебоевым задачи, и вносил его в реестр, классифицируя в таблице по теме, важности, дате получения (отправления), источнику, подведомственности. Когда все документы были просмотрены, а реестр занял шесть писчих листов, Кудашев погрузился в изучение самых важных, на его взгляд бумаг, освещающих поставленную тему.

Первые заворковавшие горлинки оповестили – утро. Кудашев щелкнул стальной крышкой морского хронометра – шесть часов. Захватив из саквояжа походное полотенце, вышел из кабинета, запер на ключ дверь. У выхода во внутренний двор резиденции при виде офицера вытянулся во фрунт дежурный вольноопределяющийся. Кудашев прошел в глубь сквера к чугунному фигурному крану, из которого била в арык, облицованный каленым кирпичем, струя чистейшей воды Гауданского Золотого ключа. Огляделся: никого. Кудашев скинул полевую гимнастерку, нательную рубаху и, приняв положение «упор лёжа», нырнул торсом под тугую ледяную струю. Через минуту он обтерся полотенцем, наизусть, без зеркала побрился, снова умылся, двумя-тремя движениями причесался. Гимнастерку – на все пуговицы. Кусок бархата, припрятанный в голенище, прошелся по хрому высоких офицерских сапог. Вот и готов офицер!

Через минуту по возвращению в кабинет в дверь постучали. Вошел Дзебоев.
– Здравствуйте, Александр Георгиевич! Не тянитесь, давайте так: нет начальства – без чинов! Одно дело будем делать, спиной к спине, в круговой обороне. Согласен?

– Согласен, Владимир Георгиевич!

– Извини, что не дал отдохнуть с дороги. Мы это сегодня наверстаем. Как работалось? Вижу – реестр готов. Рад, не ошибся. Конструктивно мыслишь. Как рука? Двигается? Контужен не был? Нет? Хорошо. Как с памятью? Японским не овладел?

– Дзикосё: каи сасэтэ итадакимас, ватаси-ва поручик Кудашев. О-дзяма ситэ сумимасэн! Позвольте представиться: поручик Кудашев. Извините, что беспокою вас!

– А фарси не забыл?
– Ман дуст! Сархад кучо аст? Ба тарафати рост? Ташаккур, бесяр ташаккур! Я друг! Граница в какой стороне? Направо? Спасибо, большое спасибо!

– Все, Саша, разминка закончена. Смотри, вот приказ о твоем переводе в распоряжение Начальника Закаспийской области. Вот приказ о предоставлении отпуска за два последних года. Это твоя аттестация, полученная из Владивостока. Представление на присвоение чина подготовил я, через час оно будет подписано Федором Александровичем и уйдет в Ташкент, в Туркестанское генерал-губернаторство, оттуда – в Министерство Внутренних Дел, в Корпус жандармов. А это – твое прошение о переводе из военной службы в политическую полицию на Высочайшее имя. В новом году после Рождества, надеюсь поздравить тебя ротмистром Корпуса жандармов. Примешь, как минимум, Красноводское уездное отделение, где служил твой отец. Согласен?

– Согласен, Владимир Георгиевич.

– Реально отпуска у тебя не будет. Самостоятельно, но под моим руководством, проведешь самое тщательное расследование обстоятельств смерти твоего отца – Кудашева Георгия Александровича. В этом направлении, уверен, нас ждут большие сюрпризы. Будешь очень осторожен, понял?

В дверь постучали.
– Можно? Здравия желаю!

Это вахмистр Илья Кузьмич Веретенников. С ним еще один казак, оба в охапку внесли и сложили у стены несколько больших бумажных пакетов.

– Приказание выполнено. Портные и каптенармусы Первого Таманского полка всю ночь работали! Разрешите идти! 

– Это ваше новое обмундирование, Александр Георгиевич. Должно быть впору, ваши мерки еще вчера переданы телеграфом! Переодевайтесь, у вас всего десять минут. Кресты с гимнастерки на мундир перевесить не забудь. О нашивках за ранения Кузьмич уже позаботился! Я выйду на крыльцо, встречу Шостака, вернусь, и мы поднимемся к нему.

 Представление молодого офицера Начальнику Закаспийской области было коротким.

– Хорош, хорош! Кудашевскую породу за версту видно. Весь в отца, только повыше ростом будешь, – генерал-майор Шостак крепко пожал поручику руку. – Вы уж, Владимир Георгиевич, поберегите своего протеже, не то уведут молодца в Ташкент либо на Кавказ! Из Владивостока уже в Петербург успели нажаловаться, что переводчик с японского в Туркестане без надобности! Когда успели, Александр Георгиевич?

–  Два года плена, ваше превосходительство!

– На войне и в плену были многие, но от этого переводчиков не прибавилось! Что делать с вами сегодня? Согласно Положению «военные офицеры, состоящие на действительной службе, могут быть назначены в штат столичных полиций с зачислением по роду оружия  без указания должности. Та¬кое зачисление имеет характер временного прикомандирования». Хорошо, я подписываю приказ о вашем назначении офицером по особым поручениям, временно будете числиться помощником адъютанта за подполковником Дзебоевым. Жду от вас доброй службы государю и отечеству!

Возвратившись в кабинет, Дзебоев вынул из сейфа новенькую кожаную кобуру, наган и пару картонных коробок патронов.
– Распишитесь. С сегодняшнего дня это ваше табельное оружие, поручик. Откуда у вас этот «Смит и Вессон»?

– С войны, Владимир Георгиевич. Я из Владивостока в Красноводск два с половиной месяца добирался. Без него – не добрался бы. Но, поверьте, за дорогу ни одного выстрела не сделал!

– Что за беда при самообороне! Ладно, пусть и старый друг с вами не разлучается. Дай Бог, чтобы не пригодился! Теперь держите этот пакет, здесь деньги – жалованье за последние два месяца, отпускные,  «георгиевские» и представительские, за последние отчитаетесь. Вам снята квартира здесь недалеко, на Анненковской, хозяйка – вдова нашего бывшего офицера, женщина спокойная, понимающая. Квартира оплачена за полгода вперед. Будет желание, там же можете и столоваться. Знаю, вы сегодня без завтрака. Я тоже. Зато обед нас ждет званый. Мы приглашены на день рождения супруги начальника штаба Первого Таманского казачьего полка полковника Баранова Максима Аверьяновича. Едем в Фирюзу, столы накрывают на даче Начальника области. Думаю, тебе будут особенно рады.

Подъехала и остановилась уже знакомая Кудашеву коляска Дзебоева, которую сопровождал верховой, все тот же Кузьмич. В коляске на свободном сиденье корзинка с цветами и корзинка с шампанским.


– Вперед!

***


Над Асхабадом перезвон колоколов христианских храмов. С крыши Кешинской мечети – минарет еще не достроен – ишан призывает на утренний намаз правоверных мусульман.


Выгоревшее за лето небо вновь приобрело синеву. В небе разминают крылья белые голуби. Асхабад – город голубятников. Их пронзительный свист с переливами никак не нарушает утреннюю гармонию звуков просыпающегося города. Со станции – гудки и свистки паровозов.

Весело отбивают копыта по брусчатке асхабадских улиц. Осеннее утро свежо и солнечно – редкое сочетание для Закаспия. Первые опавшие листья. Самая чудная пора не только в Средней Азии…

– А в Петербурге уже снег…– задумчиво протянул Дзебоев.

Кудашев улыбнулся: «Погода навевает одни и те же мысли».

– В Фирюзе бывали? – спросил Дзебоев.

– Нет, не приходилось. Даже в Асхабаде – только проездом. Детство – в Кизил-Арвате и в Красноводске, юность – в Казанском университете, потом – Манчжурия, Дальний, Владивосток…

– Какой курс оставили?

– Четвертый выпускной. Практически оставалось только защититься.

– Что же помешало? На войну захотелось?

– Война не была самоцелью, но средством уйти от вовлечения в революцию. На курсе все знали, из какой я семьи. Меня сторонились. В студенческой среде было очень модно полагать себя либералом, нигилистом, наконец, революционером. Героями были не туркестанские ветераны, а народовольцы. В пятом после девятого января начались демонстрации, забастовки, стрельба… Я вернулся в Закаспий, подал рапорт и поехал в Манчжурию. Остальное вы знаете.

– Не горюйте, по весне экстерном защититесь, получите диплом. Какова будет специальность?

– Юрист, Владимир Георгиевич.

Асхабад остался позади. На выезде – казацкий пост – сторожевая будка в черно-белую полоску, поднятый шлагбаум.

– Василий Игнатьич! – окликнул возницу Дзебоев, – у Золотого Ключа сделай, друг, остановку.

Лошади, повинуясь воле своего хозяина, приняли вправо. Фаэтон свернул с тракта и остановился на лужайке. Офицеры сошли с экипажа, не торопясь, пошли по берегу ручья, берущего начало у подножия гор, орошающего и туркменские огороды, и плодовый сад, заложенный еще при Куропаткине и носящий его имя.

– Не хочу при нижних чинах говорить, но этот разговор состояться должен. Девятьсот пятый, девятьсот шестой годы горькой чашей будут вспоминаться очень многим в России. «Свобода, Равенство, Братство, Власть народа» – под этим лозунгом политикам удобно скрывать передел властных структур, собственности, территорий, что оплачивается рядовым исполнителям правом на разбой, насилие, убийство, а затем провозглашается священным правом граждан на революцию. Не буду давать характеристик венценосным персонам. Многое в них и в их действиях-бездействиях вызывает раздражение не только в массах, но и у тех, кто, исполняя свой долг, стоит на страже их интересов. Однако, противостоять революционерам и националистам всех мастей мы будем. Во имя России. В девятьсот пятом я сам валялся с осколочным ранением и дезинтерией в Благовещенске. Не знал, не мог знать, что мой родовой дом в Дигара под Владикавказом сожжен, семья замучена, старший сын погиб с шашкой в руке, изрубленный на куски. Таких судеб по всему Кавказу – десятки тысяч. У меня ни одной фотографии своей семьи не осталось. Те, что были в кармане кителя, размокли в водах манчжурской реки Ялу. На месте родового гнезда – пепелище…

Владимир Георгиевич замолчал. Молчал и Александр Георгиевич.

– Что скажешь? – тихо спросил Дзебоев.

– Я с вами, Владимир Георгиевич, – ответил Кудашев.

***


Фирюзинское горное ущелье напетляло на добрые двенадцать верст.
Петляет вместе с ущельем река Фирюзинка. Петлю за петлей, поворот за поворотом тщательно повторяют не только ухоженная дорога, позволяющая разъехаться двум экипажам, но и железнодорожная узкоколейка.

– Берегись! – навстречу нашим героям пыхтит паровозик, извергая клубы черного дыма. – Туту-у!

– Эх, не повезло! Пропали мундиры! – с досадой проронил Дзебоев.

Однако, обошлось. Ущелье резко повернуло влево, дунул ветерок и отнес дым в сторону.

– Слава Богу! – Дзебоев нервно дернул подбородком, поправил Орден Святого Георгия на шейной ленте: Я-то ладно, в синем мундире. За вас побоялся, Александр Георгиевич. Ваш белый в порядок привести не удалось бы. Подъезжаем, скоро будем.

Еще один мост через Фирюзинку, еще один поворот, и ущелье раздвинулось.

– Слева – поселок Ванновский, – комментирует Дзебоев, – местные жители туркмены и курды, сосуществуют, вроде, мирно. Хорошие фруктовые сады, огороды. Держат овец, коз. Больших отар нет, но на жизнь хватает. Русских в этом поселке нет. Следующая станция – Фирюза, по-персидски – Фируза, по-туркменски - Певризе! Русские здесь со дня завоевания Ахала, с тысяча восемьсот восемьдесят первого. Фирюза принадлежала Персии, жители – в основном, курды. Русские освоили местечко быстро. Понастроили дач, заложили прекрасный парк, обзавелись купальней. Соответственно – пограничный пост, почта, банк, телеграф, синематограф, рестораны, шашлычные, магазины, фотостудии, парикмахерские. Живи – не хочу!
Свои права на Фирюзу Россия узаконила только в 1893 году. Статьей 2 Тегеранской конвенции Фирюза была передана Российской империи в обмен на земли по реке Аракс у крепости Аббас-Абад. Ну, лекция окончена, приехали!

Фаэтон въехал в ворота, где был встречен аплодисментами ранее прибывших.

В центре обширного двора – бассейн с фонтаном. Вокруг бассейна белые столики, плетенные из ивовых прутьев кресла. Хозяйка званого обеда принимает поздравления в цветущей, несмотря на октябрь, беседке, убранной вьющимися китайскими розами. Дзебоев подтолкнул Кудашева к имениннице:
– Разрешите представить, поручик Кудашев!

Перед Кудашевым дама из поезда.
– Поздравляю, Татьяна Андреевна!

– Спасибо. Рада вас видеть, Александр Георгиевич! Не удивляйтесь, вас здесь уже все знают и ждут! Будьте как дома!

– Где он! Где он, сын казачий, спаситель моей благоверной?!
Кудашев был крепко обнят и расцелован в обе щеки казаком с черной бородищей, одетым в черкеску с газырями. Сам полковник Баранов:
– Сашка, казак оренбургский! Зови меня батей, не ошибешься. Я с твоим отцом, конечно, в зиндане у хивинского хана не сидел, и Денгиль-Тепе не штурмовал, но мы жизнь и смерть не раз вместе на прочность испытывали! Спасибо тебе за Татьяну Андреевну! Кого еще ждем, прошу всех за стол!
Оборотившись к подполковнику Дзебоеву, добавил:
– Мои ребята двух пьяных щенков из конвойной команды отловили еще на вокзале. По-текински, мешки на головы, на коней и аллюр «три креста» – намётом – прямо на мою гауптвахту! Объяснительные уже написали, всю бумагу соплями измазали. Пока Држевский поляну на весь казачий круг не накроет – своих шляхтичей не получит!

Кудашев был рядом, но последних слов Баранова уже не слышал. Перед ним стояла его соседка, Найдёнова Лена, похожая и непохожая на ту девочку, что семь лет назад на проводах вольноопределяющегося в Манчжурию попросила привезти ей из Японии веер… А не её ли он видел третьего дня на кладбище в Красноводске, а потом – со спины – в поезде? Кудашев глянул на руку. Так и есть, узкое серебряное колечко с камешком-бирюзой!

– Здравствуйте, Леночка, – сказал Кудашев, – я вернулся, но веера вам не привез…

Найдёнова просто и спокойно подошла к Александру Георгиевичу, как к родному, много лет знакомому человеку, крепко взяла его за локти опущенных рук, прижалась лицом к белоснежному кителю и вдруг громко навзрыд заплакала.
– Мама, мама умерла! Саша, я вас так ждала…

***

За столом Леночка и Александр Георгиевич сидели рядом. После первого же тоста Дзебоев шепнул на ухо Кудашеву: «Я незаметно отлучусь по делу на пару часиков. Да и вы лучше погуляйте по местечку, в парк сходите. Нам с вами казаков не перепить, а в этом застолье ставятся только такие задачи. Ни шашлыки, ни черная икра не помогут. Через час будете лежать под столом. Пока».

Кудашев последовал совету, и через минуту они с Леной уже выходили за ворота дачи. На них не обратили внимания.

В Фирюзе нельзя заблудиться. Центральная улица пряма и наклонна. Вверх к пограничному посту идешь с усилием, вниз – ноги сами несут. Справа – купальный бассейн. Шлюз поднят, освобожденная Фирюзинка весело бежит себе, еще не подозревая, что по выходу из родных гор будет поглощена песками Кара-Кумов. Слева – дачи, потом вездесущий магазин «Парижскiя Моды», справа – городской сад с летней сценой и акустической полусферой, шашлычной, клумбами цветов, экзотическими растениями, дорожками, тропинками, уединенными беседками и скамейками. За садом – почта, телеграф, Российский кредитный банк, снова дачи, ресторан. Стоп, дальше пути нет, глухая каменная стена, шлагбаум, массивные ворота, часовой. Пограничный пост. Можно разворачиваться и идти вниз, туда, откуда пришел.

Правая рука Лены деликатно лежит на согнутой в локте левой руке Кудашева. Его правая рука, как и положено человеку в форме, свободна. Их разговор прост, чист и безыскусен, как разговор двух, давно не видевшихся, детей. Каждая третья фраза начинается словами: «А помнишь?..». О смерти, о войне, о политике – ни слова.

Стук кованых копыт заставил оглянуться. Лена оступилась, крепко сжала руку Кудашева. Странно, вечно нывшая и стреляющая болью рука, на сей раз на толчок не отреагировала. Впервые за два последних года боли не было.
Рядом остановил коня всадник. Дзебоев.
– Александр Георгиевич! Очень не хочется прерывать ваш променад, но у нас прибавилось работы. Елена Сергеевна, простите великодушно.

Дзебоев дал коню шенкеля и поскакал к генеральской даче. Через десять минут там были и Кудашев с Найдёновой. Фаэтон уже стоял за воротами. Дзебоев сидел на своем месте, а Кузьмич успокаивал своего коня, кормил его сухариками и гладил по шее.

Кудашев прощался с Леной:
– Мы же еще увидимся?

– Конечно, увидимся!

– Скоро?

– Скоро!

– Я найду вас! И больше не потеряю!

Кони тронулись. Леночка махала вслед фаэтону платочком. Из-за дачного забора вслед отъезжающим неслась лихая казачья песня:

Хазбулат удалой,
Бедна сакля твоя.
Золотою казной
Я осыплю тебя!

***


– Есть новости, Владимир Георгиевич? – спросил Кудашев.
– Есть. И еще какие!

Дзебоев несколько минут молчал, собираясь с мыслями.
– В ночь смерти бухгалтера каравансарая Соломона Блюменталя, с вечера двенадцатого по утро тринадцатого сентября, каравансарайщик Искандер Ширинов действительно был со своей супругой и младшей дочерью в Фирюзе. Так он пишет в своем заявлении в полицию. Но не у родственников, которые справляли свадьбу своего сына, а тихо-мирно на собственной даче. В тот день в Фирюзе вообще свадеб не было. В шесть часов вечера в ресторане «Фирюза» Ширинов встречался с лидером Кизил-Арватских эсеров по фамилии, как бы вы думали, – Блюменталь! Он полагает себя политиком, опирается на рабочих Кизил-Арватского вагоноремонтного завода. Легален. Кассой взаимопомощи заведует, в сущности, держит в своих руках денежный забастовочный фонд. Ухитряется получать деньги не только с рабочих, но и со служащих, которых формально отнести к рабочему классу нельзя. В половине девятого вечера Блюменталь на частном извозчике проехал полицейский пост Асхабад с Фирюзинского направления. Мне повезло поговорить на бирже у станции с извозчиками. Дознаватели жандармского отделения Железной Дороги удостоверились в смерти бухгалтера от сердечного приступа и успокоились. Свою собственную агентурную информацию я пока никому не сообщал. Есть минимум два серьезных факта, позволяющих сомневаться в «естественной смерти» бухгалтера. Это ложные показания Ширинова и исчезнувший банковский вексель на сто тысяч фунтов стерлингов.

– Насколько велика эта сумма, Владимир Георгиевич?

– Десять таких билетов, – и можно купить современный броненосец типа «Дредноут»! Эта сумма многократно превышает годовой бюджет Туркестанского края и Кавказа вместе взятые.

– Фантастика! А был ли вексель на самом деле?

– Почти уверен, что вексель существует. Это деньги Британской внешней разведки – «Сикрет Интеллиндженс Сервис». Практически обналичить этот вексель ни в России, ни в Иране нельзя. Его можно предъявить к оплате либо в Лондоне, либо в филиале Ост-Индийского Банка, таковые есть в Калькутте, в Дели, в Европе – только в Париже. Такой вексель необязательно обналичивать немедленно. Это хороший финансовый инструмент, которым можно пользоваться как гарантом каких-либо сделок, только на этом можно заработать во много раз больше, чем стоит сам вексель. Но его сюда привезли не для этого…

– Для чего же?

– Такая сумма – бюджет  очень крупных операций: финансирование оппозиционных сил в стране, предназначенной к аннексии, закупка оружия, подрывная террористическая деятельность, политическая работа партий... Думаю, нас не ждут легкие времена. Я еще не решил, озвучить ли этот факт на совещании у Начальника области и озадачить новой работой соответствующие службы, либо самостоятельно отработать его.

– Что бы вы не решили, я с вами, Владимир Георгиевич. Как я понимаю, у нас сейчас не праздный разговор, а совещание. Спасибо за доверие. Тогда будут вопросы,  Можно?

– Жду.

– Первое: Что вас останавливает от немедленного придания этому вопросу государственного статуса? Второе: Что мешает продолжить собственное расследование?

– Отлично, Александр Георгиевич. Не зная вас, подумал бы, что имею дело с математиком. В вас есть сильное конструктивное начало. Правильно поставленный вопрос уже несет в себе правильный ответ. Отвечаю: Первое: Нет ничего опаснее и безумнее, как сбросить необоснованную информацию по серьезной проблеме. Я не настолько наивен, чтобы предъявлять на совещании генералам общей полиции и Корпуса жандармов две записки своих доверенных лиц, планшет с картами и пару теодолитов в качестве доказательств обвинения Британской Короны в нарушении Конвенции 1907 года и подготовки крупномасштабной экспансии в Российский Туркестан. Для такого демарша нужны живые британские агенты, взятые с поличным и готовые давать показания, нужны списки руководителей и активистов наиболее агрессивной, «правой» части оппозиции, склады с оружием, источники финансирования.

– Разве это не задача для контрразведки?

– Нет, нет у нас контрразведки! Нужна мощная военная контрразведка с профессиональными кадрами. Есть у нас в Департаменте полиции МВД Охранное отделение. В составе Особого отдела Департамента полиции –Агентурная часть. Есть Положение «Об охранных отделениях», исключительно на которые возложены оперативно-розыскные мероприятия по государственным преступлениям. Есть закон от 6 июля 1908 года «Об организации сыскной части». При полицейских управлениях уже положены сыскные отделения, которые должны заниматься и опер-розыском, и проводить дознания по уголовным преступлениям. При этом охранные отделения обязаны предоставлять агентурную информацию жандармам, производящим дознания. Вы догадываетесь, чем там занимаются? Вот, полюбуйтесь, очередная информация, – Дзебоев достал из кармана кителя листок бумаги: «Пятого дня в служебном помещении Кизил-Арватского вокзала пили чай кондукторы Бурмистров, Витрищак и Швыдкой. Подошел Семенов и сказал: «Зачем говорят, что забастовка была неправильная? А что нам хорошего этот сукин сын сделал? Только землю Русскую кровью поливает! Следующий подрастает нам на шею, той же породы, вырастет – так же кровь будет пить!» Бурмистров Семенову сказал, дескать, выпил – иди лучше проспись».

Дзебоев смял листок, но, все же, сунул его назад в карман:
– Вот какой работой завалены наши охранные отделения! Огонь 1905-го года не погашен, он тлеет, набирает новую силу. Новый взрыв будет страшнее первого. Его готовят и местные русские либералы, и националисты от Бунда до Дашнакцутюнь, а главное – разведки всего мира, разве что без Панамы… Такие, как Чикишлярский пристав Федотов и Красноводский ротмистр Кудашев – доброе исключение из наших кадровых реалий! Они вдвоем разработали и осуществили фактическую ликвидацию летучего конного отряда, теперь нет сомнения, английского шпиона Караджа-Батыра. С казаками Первого Таманского полка связались только в последний момент. Начни они согласовывать свои действия по инстанциям – об этом знал бы Лондон на следующий день. В Георгиевскую Думу представления к Орденам четвертой степени направлены. К сожалению, Кудашеву посмертно, а сам Федотов вряд ли осознает себя награжденным. Однако, начальство довольно. Хоть бы кто вспомнил, что Караджа-Батыр несколько лет ходил по нашей области, как у себя дома! Это вам, Александр Георгиевич ответ на первый вопрос. На второй вопрос дам ответ через десять минут.

– Василий Игнатьич! Придержи на минутку своих орлов!– снова окликнул возницу Дзебоев. – Поселок Ванновский. Нас сам староста решил встретить. Я ненадолго.

Дзебоев сошел с экипажа, двумя руками поздоровался с высоким пожилым человеком в белой домотканой рубахе навыпуск ниже колен, в таких же штанах и черной меховой душегрейке-безрукавке. Его голову венчала белая повязка, распахнутая душегрейка позволяла видеть кривой иранский кинжал-бебут. На груди внушительный серебряный жетон «Сельский староста». Старые знакомые отошли в сторонку, остановились в тени столетнего чинара, из-под корней которого бил родник. Дзебоев достал стальной портсигар, угостил папиросой собеседника, закурил сам. Минут через пять вернулся в экипаж. Тронулись.

– Это Ванновский курдский старшина Яр-Дауд-Ага. Просит разрешения послать младшего сына в русско-туземную школу. Нужно помочь. Было бы финансирование да кадры учителей, давно бы в поселке своя школа работала. Задал ему вопрос о Ширинове. Думаю, Ага говорит правду. О Ширинове, конечно, слышал, но лично не встречался. В поселке нет курдов, имеющих возможность свободно разъезжать по области. Ни купцов, ни возниц, ни служащих железной дороги.
Паспорт есть только у самого старшины. Остальным без надобности. Связи между российскими прикопетдагскими курдами весьма незначительны, с иранскими курдами отсутствуют вовсе. Через центральную часть хребта Копет-Даг в Иран одна единственная дорога – Гауданский перевал. Этот путь под хорошим контролем. Там и пограничная стража, и таможня, и текинские конные отряды милиции. С ноября по апрель-май перевал вообще закрыт. Скорее всего Ширинов возил оружие через Атрек. Пустыню контролировать труднее. Там путей много. Агентами Ширинова могли быть только мобильные, не вызывающие подозрения лица. Не забывайте – Ширинов владеет не «Гранд-Отелем», а каравансараем! Если верить разговору с Гюль Падишахом, у Ширинова склад или склады с оружием здесь, в Закаспии. Теперь оружие не должно идти в Персию, ему уже нашли покупателей здесь же. И даже оплатили! Это эсеры или националисты, а, возможно, и те, и другие. Будем работать.

Вернемся к прерванной беседе. Вопрос второй: Нет сил решить задачу, озвученную в вопросе первом в полном объеме. Упростим ее: – отследить и изъять из оборота вексель Ост-Индийского Коммерческого Банка. В процессе работы сами появятся новые факты.

Однако, следует помнить: лично я – не Начальник жандармского Управления, но адъютант Командующего войсками, то есть, как пишут в английских газетах, «министр без портфеля». Моя задача – отбор, аналитика, передача по инстанциям и контроль. Все! Ни я, ни вы тем более, не имеем ни возможностей, ни формальных прав самостоятельно вести агентурную работу,  розыск, осуществлять дознание, организовывать наружное наблюдение, задержание, обыски и прочее. Вся наша деятельность в этом направлении должна быть в прокрустовом ложе Статуса Ордена Святого Георгия, коим награждаются за подвиги!

– Все понял. В таком случае необходимо тщательно отделить зерна от плевел.

– Опять ваша конструктивность. Давайте, я уже в нее верю.

– В любом деле должна быть система. Построенная и отлаженная система начинает работать сама!

– И в нашем случае?
– Конечно! Сегодня утром в вашем кабинете я построил некую систему, разобрав вагон документов. К вечеру эта система потребовала хранить документы, предназначенные для официальной работы – в кабинете подполковника Дзебоева либо в сейфах канцелярии, но агентурная документация, не предназначенная для передачи в охранку, должна храниться за пределами кабинета. Это не перестраховка, Владимир Георгиевич. Это требует «система»! Вы дали мне совет быть осторожным. Я призываю вас быть осторожным вдвойне. Ставка в игре сделана не нами – сто тысяч фунтов стерлингов. Мы ответим на нее. Без права на ошибку.

Фаэтон въехал во двор резиденции Начальника области. К экипажу подбежал дежурный вольноопределяющийся:
– Господин подполковник! Вам распоряжение: быть сегодня в драматическом театре на спектакле. Артисты из Ярославля! Начало через двадцать минут. 


***

Глава 10.
Как разменивают золотой динар. Только три спектакля. Портфель крокодиловой кожи. Алые капли на белом кителе.
Каменный хаос бреда. Английский имперский ход.

В тот же день. 3 октября 1911 года.

Для Ширинова этот прохладный солнечный день не предвещал ничего необычного. Встреча с Гюль Падишахом, скоропостижная смерть главного бухгалтера, полицейское разбирательство стали забываться как дурные сны. Приехавший на похороны своего дяди молодой Блюменталь, оказалось, имеет диплом Кишиневского коммерческого училища и опыт работы счетоводом. Теперь в кабинете старого Соломона Серафимовича корпит над балансами Арнольд Маркович. Работы ему прибавилось: Ширинов создает по области сеть каравансараев и постоялых дворов. Как это у русских: «И при железной дороге не забывай двуколку»! Правда, нет-нет, да и напомнит о себе вексель Ост-Индийского Коммерческого Банка. Внутренне вздрогнет Александр Александрович и в стотысячный раз начнет оправдываться сам перед собой: «Да я понятия не имею, о чем речь. Я не банкир, я с верблюжьими караванами и их погонщиками дело имею. Это непросто – в городе расположить три-четыре сотни верблюдов, накормить и напоить их, вывезти навоз, вовремя выявить больных животных, оказать помощь, устроить, по-человечески, купцов и погонщиков, получить с них деньги, когда все норовят влезть в долг! Я уже три года налоги плачу! Я живые фунты в руках не держал. Какой билет, какой вексель? Кто мне его давал?»!

В кабинет без стука влез мальчишка-поваренок из чайханы.
– Господин Искандер, к вам купец просится. Богатый!

– Пусть заходит.

Мальчишка исчез. В кабинет быстрым шагом вошел высокий турок, европейский наряд которого венчала красная шерстяная феска. В его левой руке портфель крокодиловой кожи.

Ширинов поднялся из-за стола. Купец остановился напротив. Традиционного «салам алейкум» Ширинов не услышал. В правой руке турка появилась золотая монета. Держа монету двумя пальцами, турок несколько раз провел монетой перед глазами каравансарайщика и громко, отчетливо выговаривая каждое слово, спросил на фарси:

– Не могли бы вы разменять египетский динар?

Взгляд Ширинова потух.

Незнакомец продолжал:
– Помните ли вы нашего господина Гюль Падишах Сейида?

Ширинов молча кивнул, не отводя взгляда от красной фески турка.

– Наш господин просит вас оказать услугу. После того, как вы ее выполните, господин вернет вам свободу и забудет о ваших долгах!

Ширинов снова молча кивнул.

– Вечером вы наденете фрак, сядете в коляску и поедете в русский театр. Там вас встретит наш человек, у него будет для вас билет и вот этот портфель. За пять минут до начала спектакля подойдете к ложе Начальника жандармского управления железнодорожной полиции Ростов-Малыгина. Не открывайте портфель, он не откроется. Вот, видите, из портфеля торчит шнурок с кисточкой? Спокойно, не привлекая внимания, перед ложей дерните за шнурок и поставите портфель на пол. Потом спокойно уходите. Ничего не бойтесь. С вами наш господин! Исполняйте!

Турок ушел. Ширинов позвонил в колокольчик и ровным усталым голосом сказал вошедшему старому слуге:
– Коляску к выходу.

***


Дзебоев и Кудашев подъехали к театру за пять минут до третьего звонка. Круглая тумба оклеена афишами: «Только три спектакля! Гоголь. Сухово-Кобылин. Островский. Гастроли Ярославского драматического театра. Только три спектакля!». Армейский духовой оркестр закончил свое выступление на площадке у центрального входа. Публика устремилась в распахнутые двери. Здесь было от чего растеряться фронтовику-поручику. Яркий электрический свет играл в  шелке и драгоценностях дам, в серебре и золоте парадного оружия, крестов, погон и эполет военных, мундирам которых не уступали фраки гражданских, пошитые лучшими «парижскими» портными, понаехавшими в Асхабад из Киева и Одессы! Запахи французских духов кружили не одну буйну голову. Театр был полон молодых холостых офицеров. В Закаспии невесты на вес золота не только у туркмен!

Дзебоева в обществе знали, он не успевал здороваться, отвечать на приветствия, легким кивком здороваться со знакомыми дамами. Общество с любопытством рассматривало Кудашева. Вот еще один знакомый. С ним Дзебоев предпочитал на публике не общаться.

– Знакомься, – шепнул Дзебоев Кудашеву на ухо. – Это и есть наш владелец Текинского каравансарая господин Ширинов.

Кудашев впился взглядом в лицо каравансарайщика, профессионально запоминая его.
– Странный какой-то. Он что, терьякеш?

Ширинов шел по проходу партера, казалось, не замечая ничего вокруг. Он уже успел наступить кому-то на ногу, кого-то толкнуть. В его левой руке был большой портфель крокодиловой кожи. Остановившись у ложи Ростов-Малыгина, Искандер-оглы неловко, как заведенная механическая кукла, поднял портфель на уровень груди, нащупал шнурок…

Вдруг Кудашева осенило. Одним прыжком он выпрыгнул из генеральской ложи, сбив кого-то с ног, и ринулся к Ширинову. Искандер-оглы, не торопясь, обернул шелковый шнурок петлей вокруг пальца и с силой дернул. Кудашев выхватил портфель из рук каравансарайщика. Публика шарахнулась от Кудашева в обе стороны. Вихрем из зала в фойе, ударом ноги выбита оконная рама, портфель летит вниз во внутренний двор театра, забитый строительным мусором и старыми декорациями. Взрыв! Кудашева откидывает от разбитого окна фойе на внутреннюю стену. На ковровую дорожку он падает уже без сознания. Из носа, из правого уха на белый китель – алые капли. В зале визг, крики, истерики, беспрестанный звон театрального пожарного колокола.

Взрыв застал Дзебоева, прижавшего безвольное тело Ширинова к стене, взявшего правую руку смертника в полицейский «замок». Вдруг, выстрел! Лицо Дзебоева обрызгано кровью Ширинова. Дзебоев бросает уже бездыханное тело и поворачивается лицом в зал. Метрах в десяти в руках ротмистра Кюстера бьется молодой подпоручик, стрелявший в Ширинова. Ростов-Малыгина в его ложе уже нет. В «генеральской» ложе Шостак и офицер управления приводят в чувство своих жен.   

***


6 октября. 1911.

Сознание  медленно возвращалось. Сначала слабым светом, неясными тенями, бликами, запахами, которые пульсировали, то становясь более отчетливыми, то медленно погасая. Просветление всегда сопровождалось нестерпимым шумом, подобным морскому прибою, только бившиеся о скалы волны были из гранитных окатышей, и не было камня, прошедшего мимо несчастной головы контуженного. Все заканчивалось нестерпимой головной болью, от которой было только одно спасение – очередная потеря восприятия и самого себя, и окружающего мира. К утру третьего дня больному стало лучше. Прекратилась качка, исчезли симптомы морской болезни, ослабла и стала реже головная боль.

Теплые нежные руки мокрым тампоном ваты протирают  Кудашеву лицо, закрытые глаза, нос, крепко сжатый рот.
Из далекого далека слышен голос. Еще трудно понять, осознать, что это человеческая речь, но вот камнепад в голове становится тише, голос – громче:
– Водичка, водичка, умой Саше личико. Водичка ушла и беду унесла! «Богородица, дева, радуйся! Благодатная Мария, господь с тобою!»…

«Господи! Чей же это голос? Где он мог слышать эти слова, в какие незабвенные счастливые времена?! Голос мамы? Нет, это мамины приговорки и молитвы, но это не мамин голос. Вот недавно, совсем недавно… Почему он не может вспомнить!».

– Господи помилуй, господи помилуй! – продолжал литься ручеек теплых простых и родных слов. – Ты спросил, скоро? И я ответила – скоро! Вот еще полежишь денёк-другой, поднимешься, пойдешь гулять своими ножками, а я буду рядом. И мы никогда больше не расстанемся!

Губы Кудашева дрогнули. Он вспомнил! Но онемевший рот после нескольких мучительных попыток смог только выдохнуть:
– Пить!

***



В тот же день.

Отцвела и в Асхабаде золотая осень. Тучи черные, низкие. Второй день холодный нудный осенний дождь.

В кабинете генерал-майора Шостака тоже темно, холодно и неуютно. Десять утра, но на столе горит электрическая лампа. Шостак в кресле за своим столом. Посреди кабинета по стойке «смирно» Дзебоев. Шостак смотрит в окно. По стеклу барабанит косой от северного ветра ливень. Дзебоев смотрит прямо перед собой поверх головы Начальника – на портрет государя императора Николая Александровича Романова. Дзебоев без сабли, его кобура пуста. Сабля в платяном шкафу Шостака, наган – в правом ящике письменного стола.

– Подготовил? Принес? – Шостак так и не взглянул на Дзебоева.

– Никак нет, ваше превосходительство!

– Не узнаю вас, Владимир Георгиевич. Где Скобелевская школа? Вы свои кресты без проволочек получали – и в петлицу, и на шею! Не пытались подсчитать, сколько жизней спас Кудашев? А мои артиллеристы подсчитали: учитывая плотность окружения террориста и силу взрыва – не менее тридцати душ! И ваша собственная, князь, в том числе!

– Скорблю о случившемся. Благодарен Кудашеву. Заморочка только одна – мой кабинет по вашему приказу опечатан. В моем сейфе все аттестации и послужной список Кудашева. Простая описка, ошибка в представлении повлечет неминуемый отказ Георгиевской думы в награждении Орденом Святого Георгия четвертой степени. Прикажите снять печати. Мне нужно всего тридцать минут!

Шостак молчал. Дзебоев не нарушал тишины.

– Хотите выпить, Владимир Георгиевич? – Шостак звякнул настольным фарфоровым колокольчиком. Заглянул дежурный офицер. – Чаю, галет, колбаски, два прибора.

Дежурный вышел, но через минуту уже снова был в кабинете с подносом, покрытым белой салфеткой. Что-что, а самовар в дежурной службе был всегда в положении «под парами»!

– Прошу, присаживайтесь! Здоровье поручика Кудашева!

Выпили по рюмке. Шостак убрал бутылку в книжный шкаф. – Владимир Георгиевич! Прошу вас ответить мне как на духу: Ширинов – ваш человек?

– Позвольте дать полный ответ. В моем кабинете вы найдете бумаги, подписанные Шириновым, в папке, относящейся к визиту в область английского шпиона, условно называемого Гюль Падишахом. История Ширинова – вора и убийцы, освещенная с трех разных точек зрения, в том числе и им самим. Такой человек не мог быть моим доверенным лицом.

– А что вы скажете по поводу этой записки? Мне ее передал Андрей Андреевич Ростов-Малыгин.

Дзебоев взял в руки листок. Почерк Ширинова был узнаваем.

«… Прошу оградить меня от домогательств подполковника Дзебоева, требующего от меня работы, которую я не могу выполнять, так как не совсем грамотен и не имею на нее времени – писать доносы на людей, про которых хочет Дзебоев, в том числе на вас, ваше превосходительство».

– Спасибо за недостающий камень в моей мозаике, Федор Александрович. Теперь отвечу совсем уверенно: Ширинов – жертва в игре, которую ведет английская разведка. Его действия, включая покушение – чисто английский имперский ход: «Разделяй и властвуй!».

– Согласен. Держите ключи, идите, работайте. Сегодня в двадцать два ноль-ноль поездом Ташкент-Красноводск прибывает следственная группа. Будьте  готовы. Домашний арест отменяю, навестите Кудашева. Жду вас через тридцать минут.

***


Глава 11.
Первая прогулка. Сестра милосердия. Дзебоев и «как все было».. Кюстер и генеральский подарок.

11 октября 1911.

День по асхабадским понятиям холодный, но солнечный. Дождь, если будет, то только к вечеру. Просторный двор больницы «Красного Креста» – место первой прогулки. В правой руке Кудашева щегольская крепкая трость унцукульской работы, подаренная администрацией театра. Так, на всякий случай! Локоть левой руки придерживается ручками сестры милосердия. В белом платочке с алым крестиком – Лена Найдёнова. Кудашев в синем байковом больничном халате с белым накрахмаленным заботами Найденовой отложным воротником. Сама Леночка – в белом форменном платье, фартуке и  легком черном пальто внакидку.

– Что было, что было! В Фирюзу на  дачу Начальника позвонили по телефону. Представляете, Саша, в Фирюзе, в горах Копет-Дага – телефон! Казаки по коням, штатские по экипажам, – и все в Асхабад. Никто ночевать не остался. Возница чуть лошадей не загнал. В ущелье на поворотах страшно было. Нас с Татьяной Андреевной подвезли сразу сюда, в «Красный Крест», в хирургическую. Возле вас всю ночь сам Агапьев Борис Николаевич просидел. Нам сказал, что переломов и проникающих ранений нет, и велел уходить. Я осталась в коридоре, а Татьяна Андреевна съездила домой и вернулась назад в платье сестры милосердия и с дипломом Саратовских женских медицинских курсов! Так что мы в штате больницы, вернее – за штатом, должностей свободных нет, а работы много. Зато возле вас по очереди сидели, ни на минуту не отходили!
На глазах Лены блеснули слезы.
–  Ой, какая я была глупая! Простите, но когда вы были в Манчжурии, я девочкой мечтала уехать на войну сестрой милосердия. И чтобы вас немножко ранили, а я за вами бы ухаживала! Простите меня.

Кудашев остановился, взял руку Лены и прижал ее ладонью к своему лицу. Она не отнимала ее.
–  Н-н-н… не смейтесь, но меня недавно спрашивали, не был ли я на войне контужен, –  чуточку запинаясь разговорился и Кудашев, – а я думаю: «контузии нет, список не полный»! Вот ранения есть…

– Я знаю, – ответила Лена, и вдруг смутившись, отвернулась в сторону, закрыв зардевшееся лицо руками.

В айлантусовой аллее они присели на скамейку. Прилетел воробей, сел на свободный конец, деловито покосился на людей. Лена вынула из кармана пальто начатую пачку печенья, раскрошила одно и разбросала крошки по лужайке. Тут же налетела стайка, и в несколько секунд крошки исчезли. Лена стала бросать крошки по одной. Воробьи ловили крошки на лету, не давая им упасть на землю.

– З-з… Здорово, вот это реакция! Да и воробьи ручные, больничные. На базарах таких не бывает! – улыбнулся Кудашев.

– Вот вы где! Ну, как здоровье? – незаметно для Кудашева и Леночки к скамейке подошел Дзебоев. – Здравствуйте, Леночка! Здравствуй, Саша!

– Здравствуйте, Владимир Георгиевич! – хором, как гимназисты, ответили Кудашев и Найдёнова.

– У воробьев здоровье отменное, у меня немногим хуже. Думаю через пару дней вылететь отсюда, – продолжил Кудашев.

– На этот счет у начальника Красного Креста другое мнение. Агапьев сказал, что вам только постельный режим в две недели прописан. Почему гуляем? – Дзебоев не был склонен продолжать разговор в шутливом тоне. И, обращаясь к Лене: – Держите ключики от Красноводской квартиры, Елена Сергеевна, спасибо. Эту миссию я никому не доверил, съездил в Красноводск сам. Прогнал составы с рекордной скоростью – четырнадцать часов туда, одиннадцать – обратно! Грузовые, разумеется. Зато не безрезультатно.

– Рассказывайте, Владимир Георгиевич. Я, правда, в порядке, и голова не болит! – Кудашеву не терпелось услышать новости.

– Елена Сергеевна! – Дзебоев был отменно воспитан. – Там в палате Кузьмич с корзинкой. Думаю, Александру Георгиевичу все не съесть, так распорядитесь по-хозяйски. Здесь детское отделение приличное, но не ко всем родители ходят.

Найденова ушла.

– Постараюсь вас сильно сегодня не грузить, Александр Георгиевич. Очень рад, что вы остались живы. Сами-то помните, что было до взрыва? Да? Тогда коротко доложу обстановку по времени от взрыва до сегодняшнего дня. Ширинов был убит выстрелом из бельгийского «Браунинга» подпоручиком все той же злополучной конвойной команды Хенрыком Котушинским. Котушинский был обезоружен ротмистром Жандармского полицейского Управления Средне-Азиатской железной дороги бароном Иоганном фон Кюстером. Сегодня Кюстер исполняет обязанности начальника управления и возглавляет следствие по террористическому акту. В наших взаимоотношениях нет ничего личного, нет проблем. Генерал-майор Ростов-Малыгин был госпитализирован с сердечным приступом и пролежал рядом с вами в одной палате двое суток. Сейчас отлеживается в собственном доме. Уже известно его желание уехать на лечение в Берлин, где хвалят кардиологов, а затем в отставку. Специалисты отдельного саперного батальона, изучив место взрыва, отобрали осколки взрывного устройства, произвели химический анализ следов взрывчатого вещества. Согласно акту криминалистической экспертизы в портфеле Ширинова находилась связка противопехотных гранат. Кюстером грамотно и оперативно уже произведена ревизия на сей предмет во всех воинских подразделениях области. Результат самый неутешительный: абсолютно во всех подразделениях отсутствует надлежащий учет боеприпасов и взрывчатых веществ, в том числе и в седьмой конвойной команде. Хозяин дома, комнату в котором снимает Котушинский, показал, что видел портфель из крокодиловой кожи у Котушинского. Котушинский взят под стражу. Пользуясь моментом, Кюстер произвел крупномасштабные проверки, осмотры и обыски на предмет обнаружения тайников для оружия, подпольных мастерских, типографий, и прочего, что могло бы заинтересовать следствие. Результаты не впечатляют, но есть и оружие, преимущественно «Браунинги» и «Наганы», есть шрифты, гектографы и литература. Помните наш разговор о двух вопросах? Этих вопросов больше нет. Не мы нарушили Тегеранскую Конвенцию 1907 года. Не мы поставили этот вопрос в текущую повестку дня. В газетах – ни строчки. Кюстер, похоже, крепко зацепил главных редакторов и «Асхабада», и «Средней Азии». Ну, барон свое дело знает. Главное, он начинает работу с чистого листа и за прошлое не в ответе. Пока ничего и никого не боится.

– Простите, Владимир Георгиевич: что, в седьмой конвойной команде одни поляки служат?

– Нет, конечно. Но три дня назад я себе поставил в задачу найти ответ именно на этот вопрос. Очень непростой вопрос.

– Саша! Александр Георгиевич! Владимир Георгиевич! – запыхавшись, к офицерам бежала Найдёнова. – Заканчивайте беседу. Кудашева в палату требуют. Сам Агапьев. Грозится к койке привязать.

– Выздоравливай, Саша! Вот, держи.

– Что это?

– Дневник твоего отца. Страницы последних месяцев его жизни. Береги, это еще и важный оперативный документ. Завтра зайду, заберу. Есть еще кое-что. Но это потом. Я за этим в Красноводск ездил. Помнишь Леночкину открытку? Чуть не забыл: у тебя есть охрана – казаки Первого Таманского полка. Не горюй! Леночка, берегите Кудашева.

– Подождите, не уходите! – от ворот больницы быстрым шагом к ним шел высокий офицер в синем мундире с аксельбантами и с серебряными погонами в один просвет без звезд. В его руках длинный сверток. Сзади еле поспевал пожилой грузный чин общей полиции с большой корзинкой, накрытой платком.

Приблизившись, офицер резко козырнул:
– Господин подполковник! – и, повернувшись к Кудашеву: Господин поручик! Разрешите представиться – ротмистр Кюстер!

Кудашев, не стесняясь, протянул руку первым:
– Рад знакомству, Иоганн Иоганнович! Уже слышал о вас много доброго. Спасибо за посещение.

– Поверьте, Александр Георгиевич, я в жизни кое-что видел. Но ваши действия в партере театра – есть просто фантастика. Каюсь, вы не только выполнили мою работу, но и спасли мою жизнь. Я не просто благодарен, но в неоплатном долгу. А теперь от имени Андрея Андреевича Ростов-Малыгина и всех сотрудников нашего Управления примите благодарственный адрес, подарок лично от генерала и этот конверт. Простите, за конверт нужно расписаться.

Кюстер протянул подарки Кудашеву. Дзебоев перехватил длинный пакет. По форме и по тяжести пакета он догадался о его содержимом.

– К сожалению, его превосходительство Ростов-Малыгин не смог лично выказать вам свою благодарность. Сегодня утром он выехал в Москву, а потом поедет в Берлин. Я рекомендовал ему очень хорошую клинику.
Кюстер крепко пожал руки Кудашева и Дзебоева, дернул светлыми усиками «а-ля кайзер», показав безупречные зубы, что означало дружественную улыбку, круто повернулся через левое плечо и направился к выходу.

Дзебоев пожал плечо Кудашева:
– Пора прощаться, Саша. Саблю твою, – Дзебоев взвесил длинный пакет в руке, – я, пожалуй, с собой возьму. Негоже бухарскому произведению оружейно-ювелирного искусства под больничной койкой валяться!

***


Глава 12.
Протоколы допросов подпоручика Котушинского, поручика Войтинского и другие совершенно секретные документы.

Документ 15.

Жандармское Полицейское Управление
Средне-Азиатской Железной Дороги
«3» октября 1911 года.
Город Асхабад.
10 часов 15 мин. – 11 часов 50 минут вечера.

Протокол допроса

Подпоручика Седьмой конвойной команды Хенрыка Юлиана Котушинского 1891 года рождения, уроженца г. Лодзи, Российскоподданного, католического вероисповедания, холостого, проживающего в офицерских казармах конвойной команды по улице Вокзальной г. Асхабада.
Допрос производится на основании Постановления Окружного Прокурора коллежского советника юстиции первого класса Лаппо-Данилевского А.Н. о возбуждении уголовного дела по факту      совершения      терракции   в  г. Асхабаде в помещении русского драматического тетра по улице Куропаткина.
Допрос проводили:
Исправник гор. Асхабада капитан общей полиции Соловьев А.С.
Адъютант Жандармского Полицейского Управления Сред.-Аз.Ж.Д. ротмистр И.И. Кюстер.
При секретаре Управления Штольц П.И.
Допрос проводился: в следственном помещении Асхабадской городской тюрьмы по улице Кладбищенской.
…
Я, Котушинский Хенрык Юлиан в свете заданных мне вопросов поясняю следующее:

Сегодня 3-го октября 1911 года я посетил драматический театр по улице Куропаткина. Мое место в первом ряду амфитеатра номер 9. Незадолго до начала представления я услышал шум, крики у ложи Начальника области. Увидел, как офицер вырвал из рук человека в черном фраке портфель, выбежал из зала в фойе, а потом раздался взрыв. Опасаясь, что террорист может произвести еще взрыв либо выстрелить в ложу господ генералов, я вынул из кармана пистолет и выстрелил в человека во фраке. Считаю, что могу гордиться своим поступком, так как, возможно, предотвратил тем самым еще один терракт. Ранее с человеком во фраке знаком не был, увидел его в театре в первый раз.

Приношу протест против заключения меня под стражу в антисанитарные условия. При задержании мне был порван мундир, без соответствующего решения оборваны погоны, нанесен ущерб здоровью – разбит нос и чуть не сломана правая рука.

Требую врача, ужин, подобающий чину офицера, и адвоката.

Настоящие показания даны мною без принуждения, написаны и подписаны собственноручно.

Котушинский.

***

Документ 16.

Жандармское Полицейское Управление
Средне-Азиатской Железной Дороги
«4» октября 1911 года.
Город Асхабад.
03 часа 30 мин. - 07 часов 00 мин утра.

Протокол допроса

Подпоручика Седьмой конвойной команды Хенрыка Юлиана Котушинского …

Извлечение:

…Портфель крокодиловой кожи действительно у меня был. Но в день 3-го октября он был у меня украден на Русском базаре. Я не в состоянии держать прислугу, поэтому хожу на базар сам и продукты ношу не в мешке, а в портфеле.
… В полицию о краже не сообщал, так как торопился на свидание к своей даме сердца.
… Ответить на вопрос, откуда у меня этот портфель, мне не позволяет честь польского шляхтича и русского офицера. Это подарок дамы, имя которой я сохраню в тайне, чего бы мне это не стоило.
…Пистолет «Браунинг» номер 35 21 17 калибра 7,65 мм модели 1910 г. я выиграл в карты месяц назад у незнакомого офицера пехоты в поезде, когда ехал из Москвы в Асхабад, возвращаясь к месту службы.
…Гранаты боевые противопехотные в количестве двух, якобы найденные под половицей при обыске в моей квартире дома Михельсона по Вокзальной улице мне не принадлежат, их подкинули для того, чтобы меня скомпроментировать и отвести следствие от истинных организаторов терракта. Это полицейская провокация!
Котушинский.

***

Документ 17.

Выписка
Из Книги продаж Оружейного магазина Коммерческого Товарищества «Дёмин, Сатин и Браунинг», что на Русском базаре по улице Левашовской.

№ п/п:  11. День продажи: 12 апреля 1911 г. Приказчик: Моисеев. Покупатель: Вацлав Рог Сапега, подпоручик 7-ой конвойной команды, предъявивший служебное удостоверение с фотографией и печатью команды. Предмет продажи: пистолеты восьмизарядные калибра 7,65 мм «Браунинг» модели 1910 г. в количестве двух штук под номерами 35 21 17 и 35  21 19, и двух коробок патронов 7,65 мм к «Браунингу». Уплачено наличными 72 рубля 50 копеек.

Выписку произвел: городовой общей полиции Иванов Н.С. Правильность выписки удостоверил подписью Дёмин Н.Н.

***

Документ 18.

Извлечение из Донесения филера наружного наблюдения Самохвалова Р.:

Октября 3-го дня 1911 года приблизительно в 7 часов вечера я находился на площадке у здания театра, где, не выделяясь из толпы, слушавшей духовой оркестр, вел наблюдение за объектом «Двенадцатый». В поведении объекта не было ничего необычного, он читал театральную афишку и курил, ни с кем не общаясь. В это время мое внимание привлек посторонний человек. Не прекращая наблюдения за своим объектом, я для себя установил, что новый объект – молодой, не более 20-ти - 22-х лет подпоручик 7-й конвойной команды с большим кожаным портфелем в руке старается не привлекать к себе внимания, скрываясь за  круглой афишной тумбой, но сам явно высматривает кого-то. Раздался звонок. Духовой оркестр закончил выступление. Публика повалила в зал. Мой объект наблюдения «12-й» встретил свою жену, и они прошли в зал. Далее за ним должен был вести наблюдение мой напарник, а моя смена закончилась. В это время к театру подъехала двуместная коляска каравансарайщика, известного в городе Ширинова. Сойдя с коляски, Ширинов прямиком направился ко входу в театр. Молодой подпоручик, выйдя из-за тумбы, поравнялся с Шириновым, не здороваясь с ним и не глядя на него, передал Ширинову портфель и билет в театр. В зал они прошли вместе.

Поведение этих лиц меня заинтриговало, хотя и не вызвало беспокойства. Мало ли, что не здоровались, может только недавно расстались. На всякий случай я обошел афишную тумбу. На брусчатке лежала скомканная пачка сигарет «Дядя Том» Владикавказской табачной фабрики Вахтангова, два окурка и сломанная сигарета (прилагаются к донесению).

Я предположил, что подпоручик сильно нервничал. Подошел к дежурному у театра городовому с намерением организовать проверку подозрительного подпоручика. В этот момент в театре прогремел взрыв.

Подпись: Самохвалов.


***

Документ 19.

Жандармское Полицейское Управление
Средне-Азиатской Железной Дороги
«4» октября 1911 года.
Город Асхабад.
08 часа 00 мин. - 08 часов 40 мин утра.


Протокол допроса

Подпоручика Седьмой конвойной команды Хенрыка Юлиана Котушинского …

Извлечение:
… Крокодиловый портфель, шесть противопехотных австрийских гранат и «Браунинг» получил от Збышека Войтинского, поручика нашей конвойной команды, а тот в свою очередь получил задание и портфель от турецкого коммерсанта Ибрагим-эфенди, остановившегося в «Гранд-Отеле».
В портфель влезли только четыре гранаты, две пришлось срочно прятать в ненадежном месте, но времени на иное не было. Гранаты типа Kugelrohradgranate в двойном чугунном корпусе, наполненном свинцовыми шариками и сложным взрывным химсоставом, массой в 1200 грамм, радиусом разлета осколков в 30 метров и временем горения запала от 6-ти до 8-ми секунд.
Целью терракции было исполнение приговора, вынесенного польскими патриотами генерал-майору Ростов-Малыгину за его участие в подавлении Всепольского патриотического восстания в 1864 году.
… Нет, меня не смущает, что возмездие могло настигнуть карателя спустя сорок семь лет. На то оно и возмездие.
… Молодость, не оправдание. Тем, кому оборвал картечью нить жизни двадцатилетний подпоручик Ростов-Малыгин, тоже было двадцать лет. Еще Польска не сгинела! Сегодня польские офицеры служат царю, завтра они будут снова служить Речи Посполитой! Да здравствует Свобода!

Котушинский.

***

Документ 20.

Окружная Прокуратура
Асхабадской Судебной Палаты

Протокол
допроса
Збигнева Войтинского, поручика 7-ой конвойной команды Туркестанского Военного Округа.
4 октября 1911 года

1911 года, октября 4 дня в г. Асхабаде я, коллежский советник юстиции первого класса Лаппо-Данилевский Аркадий Николаевич, Окружной прокурор Асхабадской судебной Палаты, расспрашивал нижепоименованного, который показал следующее:

Я, Збигнев Мария Войтинский, поручик 7-ой конвойной команды Туркестанского Военного Округа, заместитель командира роты, уроженец г. Вильно, 1885 года рождения, католик, холост.
 
В Асхабаде в конвойной команде я служу четвертый год. Замечаний по службе не имел. Аттестовывался положительно. Чин поручика был присвоен в установленные сроки на основании объективного положительного представления…

***


Глава 13.
Дело поручика Войтинского. Анжела Киприда. 12 января. Союз польских офицеров.

Войтинский замолчал, сжал обеими руками свою голову:
– Матка Боска Ченстоховска! Боже мой, что будет с мамой, с девочками!

– Что же вы остановились, рассказывайте. Хотите воды? – прокурор встал и направился было к двери, где на привинченном к полу табурете стоял бачок с водой. Но Войтинский остановил его.

– Не надо! Я, конечно, виноват. То, что случилось ужасно. Мы так не хотели. Скажите, много погибших?

– Вопросы здесь задаю я. Преступление совершено. Состав преступления налицо. Следствие интересует в первую очередь полный список участников преступления, степень участия каждого из них в преступлении, мотивы преступления, и многое-многое иное. Лично от вас все, что вы знаете.

– Что нас ждет? Виселица?

– Как офицеров – расстрел. Но всегда есть надежда на смягчающие обстоятельства, на помилование государем императором. Рассказывайте, я тоже устал…

Минута молчания. Войтинский с трудом поднял голову, заставил себя посмотреть в глаза прокурору. Лаппо-Данилевский  сидел спиной к окну, прикрыв усталые глаза ладонью.
– Я слушаю.

Войтинский глубоко вздохнул, словно  собираясь нырнуть в омут, и начал говорить:

– В прошлом году в Вильно умер мой отец – инженер путей сообщения. Мама больна, работать не может. Назначенная по отцу пенсия не дает возможности прокормить оставшихся четверых несовершеннолетних сестер. Две самые младшие уже отданы в католический приют Святой Урсулы. Две старшие на следующий год должны закончить гимназию. На получаемое мною жалование трудно жить молодому офицеру, содержащему многочисленную семью.

Однажды, в служебной командировке в поезде Красноводск-Ташкент я познакомился с компанией молодых предпринимателей, пригласивших меня принять участие в карточной игре в преферанс. Я совсем не умел играть, но развитая память позволила выиграть уже вторую пулю. Я и сегодня смог бы на память восстановить эти первые партии ход за ходом, карту за картой. Сложись жизнь иначе, мог бы стать неплохим шахматистом. Как бы то ни было, на третий день поездки в моих карманах было более четырехсот рублей. Купцам этот проигрыш был копеечным. Для меня – целое состояние. Я расценил выигрыш как подарок судьбы моим сестрам. В Ташкенте, сдав конвоируемых, я почтовым переводом отправил все выигранные деньги в Вильно. Через две недели получил письмо от мамы и сестер, полное благодарности, сплошь закапанное слезами. Стоит ли говорить, что с этого дня карточный стол стал для меня инструментом, за которым я не просто зарабатывал деньги, но наслаждался властью, которую могут дать человеку его неординарные способности. У меня появились постоянные партнеры, очень порядочные респектабельные люди, для которых, смешно сказать, стало целью жизни обыграть меня. Тщетно! А я не прикладывал ни каких усилий. Было чувство, что кто-то  другой вместо меня выкладывал одну за другой карты на зеленое сукно и позволял мне забирать выигрыш.

У меня стало складываться. По службе все шло, как положено. Семья в Вильно перестала бедствовать. Мама решила меня женить, я не сопротивлялся. Из Вильно должна была приехать подруга юности певица и пианистка Ёланта Войтинская – наша дальняя родственница, с которой я переписывался несколько  месяцев. Я был уверен, что уже люблю ее, и был готов стать мужем и отцом.

Я прекратил поездные знакомства, карточные игры в прокуренных купе. Мне было достаточно провести за карточным столом ночь в Асхабадском «Гранд-Отеле» либо в Ташкентском «Парадизе»…

Но судьба готовила мне новый капкан – я влюбился.

Она – полячка, настоящая шляхтянка, из тех молодых женщин, которым дано делать из мужчин покорных рабов. У нее была своя империя, в которой она правила так, как считала нужным. В нее были влюблены все босоногие уличные мальчишки, забрасывавшие ее крыльцо розами из чужих садов. Пожилые женатые офицеры впрягались в ее коляску и возили свою богиню по ночному Асхабаду, а она не стеснялась погонять своих «жеребцов» настоящим кнутом…Что тут говорить об офицерах молодых и красивых! Они сумели обогатить привокзального ювелира Яшу Михельсона за полгода. Теперь у него свой цех на пять мастеров и магазины во всех уездных городах области. Вместе с тем никто не мог похвалиться тем, что ему когда-нибудь было позволено поцеловать хоть мизинчик богини. Золотоволосая Киприда, а не женщина! Она была примой драматического театра. С ее участием шекспировский «Гамлет» заканчивался смертью Офелии. Никого более не интересовали страдания принца датского. Сцена заваливалась розами даже в декабрьские рождественские морозные вечера…

Войтинский замолчал, задумался. Еще вчера он и предположить не мог, что его личная жизнь станет предметом полицейского исследования. Недавнее прошлое вставало в памяти зримыми картинами.

…Двенадцатого января этого года в Асхабаде офицерское собрание отмечало тридцать лет со дня победы русских в Геок-Тепе.

Театр, как всегда, сверкал электричеством, золотом и бриллиантами. На сцене задник с изображением соответствующего события с картины Франца Рубо. Духовой оркестр играет «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс».

Зал полон. В театре не только русские. В первых рядах партера ханы, уездные и городские старшины всех туркменских племен и родов, в том числе и текинцы. Туркменских женщин нет. Новые обычаи еще не сложились. Зато мужчины во всей красе. Все взоры зала прикованы к красным шелковым халатам с золотыми погонами, национальному оружию в серебре, усыпанному бирюзой и сердоликами. Они – тоже офицеры русской армии. От майоров до генерал-майоров.

По залу – говорок:
–   Сам текинский хан Ахала – Махтумкули-хан! Генерал-майор русской армии!

–  Не часто мы его здесь видим.

–  Его двор в Мерве. Он – сын Нурберды-хана и пасынок старой ханши Гюльджамал.

– Балует его государь император. Весь халат в орденах!

– Свой первый Орден Святого Георгия Махтумкули-хан майором еще у Александра Виссарионовича Комарова за бой под Кушкой в восемьдесят пятом заслужил!

– Ну, ордена не только русские. Подойди ближе, увидишь и бухарские звезды и турецкие полумесяцы.

– Понятно. Только английских львов и единорогов не хватает. Как знать…

– Второй полковник – его сводный брат Юсуп-хан с сыном Кара-ханом. Видишь поручика? А это кто?

–  Подполковник Ораз-Сардар, военачальник, тоже текинец. Однако, по центру сели текинцы…

– А что за туркмены от них справа?

– По плоским тельпекам могу с уверенностью сказать, что это племя йомудов, поименно – затрудняюсь. Да в этом зале от каждого племени ханы. Но они не больно между собой дружат!

– Тс! Наши генералы идут!
 
На сцене несколько малиновых с золотом кресел. Еще минута, на нее поднимутся отцы города, и торжество начнется.

Вдруг на сцене появляется она. Нет золота волос. Черная туника. Огромные черные глаза. Черные, завитые крупными тугими кольцами распущенные до пояса волосы. Это не Киприда. Это Медея.
Гаснет большая люстра. В луче прожектора одна актриса, ее поднятые вверх ослепительно белые обворожительные руки. В театре в одно мгновение становится тихо.
И в этой тишине колоколом звенит женское контральто:
– Стыдно, господа!!! 
Безвольно падают вниз руки, опускается голова и черные кольца волос касаются сцены.

И в полной  тишине, в шекспировской тишине высокой трагедии, раздается негромкая генеральская команда:
– Очисть сцену, пристав. Выпороть и выслать нигилистку немедленно!

И ни один шляхтич не встал на защиту дамы, которой он поклонялся, писал стихи, кричал «бис», дарил цветы, драгоценности  и был готов изображать жеребца ночь напропалую…

– Продолжайте, Войтинский! – голос прокурора вывел Збигнева из мрака воспоминаний.

– Да, господин прокурор! Для польских офицеров это была ночь позора. Мы никогда более не увидели свою Киприду и не искали ее. Для чего? Что мы могли ей сказать? Следующий день стал днем создания асхабадского «Союза польских офицеров». В этот день судьба Ростов-Малыгина была предрешена. Далее вы знаете. Террористическая акция. Однако, не мы спланировали, не мы готовили ее, хоть и приняли в ней участие…

Войтинский остановился.
– Прошу меня простить, я более не в силах говорить. Если позволите, я продолжу показания завтра.

***


Документ 20/1.

Окружная Прокуратура
Асхабадской Судебной Палаты

Протокол
Допроса
 (продолжение Допроса от 4 октября)
Збигнева Войтинского, поручика 7-ой конвойной команды Туркестанского Военного Округа.
5 октября 1911 года
…

13 января 1911 года в моей квартире из двух комнат, в доме Якова Михельсона по улице Вокзальной собрались офицеры 7-ой конвойной команды:
1. Сапега Вацлав
2. Котушинский Хенрык
3. Чарны Ян
4. Торба Ян
5. Вишнёвецкий Станислав
6. Врона Иосиф
7. Войтинский Збигнев

На этом собрании было принято решение о создании подпольной организации «Асхабадский Союз Польских Офицеров», целью деятельности которого ставилась задача реставрации государства Речи Посполитой. На следующем собрании предполагалось утвердить устав союза и проект Конституции независимого польского государства. Написать проекты было поручено подпоручику Вацлаву Сапеге. Он попросил срок в три месяца.
Обсуждался вопрос о привлечении к ответственности генерал-майора Корпуса жандармов Ростов-Малыгина. Подготовить обвинение Ростов-Малыгина в соучастии в массовых убийствах польских граждан при подавлении Польского восстания в 1863-1864 годах взялся Хенрык Котушинский. Решения о смертной казни не выносилось. 
Также было решено начать работу по установлению конспиративной связи со всеми силами, которые могли бы быть полезны делу восстановления Речи Посполитой.
Второе собрание состоялось только 2-го октября 1911 года по моей, Войтинского, инициативе. До этого дня вышеназванные лица вместе не собирались. Ни один из документов – ни устав, ни Конституция, ни обвинение подготовлены не были. Господа офицеры пьянствовали, затевали дуэли, дрались, сидели на гауптвахтах и судились с ростовщиками. К этому времени Сапега уже попал под поезд, а Чарны и Торба по сей день сидят на гауптвахте. Вишнёвецкий и Врона переведены по службе на Сахалин. Как понятно из вышесказанного, на собрании союза присутствовали только я, Войтинский, и Хенрык Котушинский…

На этом Войтинский снова остановился:
– Господин прокурор, я так не могу: ни диктовать, ни сам писать. Позвольте, рассказать все по-порядку, а вы уж сами решите, что важно для дела, а что лишнее.

– Нет возражений, прошу вас!

***


Глава 14.
Письмо незнакомки. Ночь откровений. Пусть все исполнится!

25 сентября 1911 года.

Хороша привокзальная баня после долгой дороги и тревожных ночей. Слава Богу, еще одна командировка позади. Слава Богу, без происшествий. Как говорит командир пан подполковник Држевский: «Конвойная служба – не фунт изюма»!

Збигнев Войтинский любил и русскую парную, и турецкий массаж в мыльной пене. Окатившись шайкой холодной воды, топоча голыми подошвами по мокрым метлахским плиткам и отфыркиваясь, как конь, прибежал в раздевалку. Свежее, еще горячее от утюга белье – такое же удовольствие, как первая рюмка водки после баньки! А вот и она. Старый гардеробщик подносит господину поручику на белой тарелочке большую стопку, до краев «с верхушкой» наполненную кристальной «Смирновкой» и бутерброд с черной икрой… Славно!

– Господин офицер! Вы пан Збигнев? Вам письмо.
Перед Войтинским мальчишка-армянин, помощник шашлычника из ресторана «Гранд-Отеля». В его руке маленький – «дамский» – конвертик с тиснеными розочками вместо марки.

Войтинский получил письмо, а мальчишка свой пятачок.

– «Ясновельможный пан Збышек! Если Вы еще не забыли меня, то могли бы увидеть. Кто я – секрет, но вам должно подсказать ваше сердце. Не подскажет – значит не судьба»!

Конечно, это была судьба! Не офицер – картинка – спрыгнул с лакированного «лихача» у парадного подъезда «Гранд-Отеля». Сердце билось так, что, казалось, его стук слышали перелетные грачи, расположившиеся на вершинах акаций городского сада. Словно в конногвардейской атаке пролетел по всем коридорам гостиницы, дважды обошел холл, заглянул в ресторан, в летнюю шашлычную. Увидел мальчишку-армянина, принесшего письмо. Подзывать не стал. Сел за столик.

С извинениями подошел сам хозяин:
– Барев тес, дорогой! Здравствуйте, господин офицер. Извините, еще очень рано. Мангал только-только разожгли. Вы подождете?

– Да. Бутылку фруктовой.

Через несколько минут к Войтинскому подошел мальчишка:
– Господин офицер, просили узнать, вы знакомы с автором письма?

– Да. Передайте даме: «Двенадцатое января».

Мальчишка исчез, чтобы через минуту появиться снова:
– Идемте за мной.

На улицу вышли черным ходом через ресторанную кухню. У выхода – фаэтон. Скорой рысью через весь город. Отдельный особняк – последний дом по улице Таманской, плавно переходящей в Фирюзинский тракт. Сад, высокие ворота, узкая калитка, собачий лай.

Калитку отворил мужчина в армянском сюртуке и каракулевой папахе.
– Господин, прошу, вас ждут! Как прикажете доложить?

– Как положено. Поручик Войтинский.

Двор благоухает поздними розами. На отдельных клумбах уже распустились хризантемы. В обязательном для асхабадских усадеб бассейне с фонтаном снуют золотые рыбки. Позади у калитки собаки извещают о новом госте. Широкие двери в дом распахнуты настежь. Здесь нет электричества, но люстры и канделябры полны горящих свеч.

– Господин поручик Войтинский! – объявляет мажордом.

Слуга принял от офицера фуражку и перчатки. Збигнев коротко поклонился собравшимся. Не конвойному офицеру теряться в незнакомом обществе, даже в таком, полном богатых мужчин и роскошных женщин. Хорошо отглаженный мундир поручика, лакированные сапоги, двадцать шесть лет от роду и ладная фигура дадут фору любому миллионеру, страдающему от ожирения и бесчисленных счетов в банках!

– Господа, прошу знакомиться! Мой друг, поручик Войтинский, истинный шляхтич и польский патриот!

Пред Збигневым его богиня, его золотоволосая Киприда. Анжела Киприда, это имя еще так недавно можно было прочесть на театральных афишах. Киприда – этот театральный псевдоним воспринимался как имя собственное, кружившее не одну офицерскую голову!

– Здравствуй, Збигнев!

– Здравствуй, Анжела!

Збигневу была – впервые! – протянута рука богини. Он принял ее и на мгновение прижал к своим губам, так и не решившись поцеловать. Все поплыло перед его глазами. С этого момента он не видел никого кроме Анжелы. Он пожимал мужчинам руки, кланялся дамам, кому-то что-то говорил, отвечал на какие-то бессмысленные вопросы, пил кофе, попробовал предложенный кальян, пригубил за чье-то здоровье бокал шампанского, представлялся и получал визитные карточки от каких-то коммерсантов, банкиров, социал-революционеров, помещиков, князей и промышленников… И ни на минуту не упускал из виду Анжелу, которую нес такой же водоворот. Через час она взяла его под руку.

– Идем!

Полуосвещенный безлюдный коридор привел их в большую, богато обставленную на восточный манер комнату с коврами, позолоченными канделябрами и подсвечниками, низкими столиками, креслами и диванами резного дерева. На стенах красное дерево сменяет набивной с золотом шелк. Картины в тяжелых рамах написаны явно не европейскими художниками. Сюжеты – охота на львов и газелей либо любовные сцены, скромные для европейца до неприличия!

Киприда сбросила туфли на каблучках и забралась с ногами на диван, указав Войтинскому на диван напротив.

– Откройте шампань, Збышек. Давайте знакомиться – Ядвига Полонская, из мещан. И отец, и мама были портными, обшивали военных. Детство в Кракове, гимназия. Потом Париж, Сорбонна, естественные науки. В Киеве открылось наследство, уехала в Киев, вышла по любви замуж. Муж – офицер. Поскитались с ним вместе по Туркестану. Он умер в Мерве от малярии. Вдова. Сирота. Детей нет. Двадцать девять лет. Дальше вы знаете. Что не знаете, расскажу потом. За Польшу!

Бокалы встретились. Ядвига выпила до дна. Збигнев последовал ее примеру.

– Твое слово, Збышек. Говори, если есть, что сказать. Это твой шанс, второго не будет.

Этот шанс Войтинский ждал очень долго. Он использовал возможность пересказать своей боготворимой любимой женщине все, что он думал о ней все дни и ночи с первого взгляда упавшего на нее. Он рассказывал о себе, о своем детстве, о своей маме и сестрах, о своих снах и грезах, читал ей на память Мицкевича на польском. Когда вполголоса начал петь колыбельную «Журавушка», Ядвига пересела к нему на диван. Ее глаза были полны слез, ее грудь душили с трудом сдерживаемые рыдания.

«И в гнездо холодное 
Сыплет серый дождь».

Збышек полушепотом закончил песню. Ядвига с громким плачем обвила руками его шею. Она плакала долго, громко, иногда начиная причитать, как простая польская крестьянка. Збигнев гладил Ядвиге волосы, вытирал ладонями ее мокрые щеки. Плач и слезы прекратились не скоро. Весь груз и сор большого несправедливого мира, набившийся в душу красивой и сильной женщины за многие годы, впервые, словно чистая река, выносили слезы…
Потом, затихнув, она долго, как ребенок, лежала в его руках. Он, боясь пошевелиться, слушал, как бьется ее сердце.

– Поцелуй меня, – вдруг, не открывая глаз, попросила она.

Збигнев поцеловал ее раз, другой, и в третий раз их губы слились во взаимном поцелуе.

Ядвига встала. Она, не стесняясь своего заплаканного лица, размазанных туши и помады, приказала:

– Идем, рыцарь. Сегодня твоя ночь. Пусть все исполнится!

Утром Войтинский увидел Ядвигу свежей, как распустившийся бутон розы. Белый пеньюар не скрыл длинный розовый шрам на ее спине. Збигнев благоразумно не стал касаться больной темы.

Темнокожая служанка в зеленом шелковом сари расчесывала своей госпоже волосы.

Потом они завтракали, пили чай, гуляли по саду, кормили золотых рыбок.

– Что решил, мой рыцарь? Возьмешь меня замуж?

– Хотел бы я так же легко и свободно ответить: Да, моя круля!

– Что-то мешает?

– Странное чувство нереальности происходящего и уже произошедшего со мной. Как в романе Яна Потоцкого… Страница из «Тысячи и одной ночи»! Боюсь проснуться.

– Ты любишь сказки, Збышек?

– В детстве любил, это точно. Верить в сказки в моем возрасте людям моей профессии – самоубийство!

– Боишься смерти?

– Не стану психовать по поводу этого вопроса.

– А я люблю сказки. Вспомни, я актриса. Захотела – и поставила сказку для нас обоих, благо были средства на постановку! А ты, значит – реалист? Тогда долой флёр. Переходим к прозе. Сейчас я раскрою карты. Но сначала ты должен ответить на мой вопрос.

– Уважаю понятную диспозицию. Отвечаю: я люблю тебя, я всегда тебя любил, я никого не смогу любить кроме тебя. Я хочу быть твоим мужем, хочу пройти с тобой жизнь рука-об-руку!

– Верю. Теперь, как на исповеди. Жизнь моя продолжалась и после 12 января. Пропустим в пьесе несколько неприятных страниц. Вот последняя: сегодня я являюсь деловым секретарем и представителем Его высочества наследного принца Кашмира в Европе. Думаю, я не первая женщина в мире в этом звании. Разумеется, официальную сторону дела ведут мужчины, но сценарии пишу я. Эта усадьба принадлежит владельцу асхабадского винзавода и виноторговцу Ованесяну. Мне наняли ее на пару месяцев за деньги, от которых Ованесян не отказался. Вчерашняя публика – окружение Ованесяна, но среди них были и мои люди, и деловые люди, нужные нам. Понятно теперь? Какая сказка, это просто иной материальный и деловой уровень жизни. Будешь слушать дальше или поедешь домой?

– Буду слушать.

– Я не собираюсь свою жизнь посвятить службе кашмирскому принцу. Уже сегодня я могу купить не только дом, в котором родители снимали всю жизнь квартиру, но весь этот квартал. Отработав всего полгода, я начинаю искать безопасный способ освободиться от этой должности. Эта работа для мотыльков-однодневок. Для умных, талантливых, гениальных, очень сильных, но все равно – однодневок.

Волею случая я пришла на смену очень достойному человеку. Завтра кто-то придет на смену мне. Счастлив не тот, кто сумеет покорить горную вершину, счастлив тот, кто сумеет с нее вовремя спуститься.

Я не проститутка, не наложница. Мне нужен муж. Мой муж должен быть поляком. Мы должны жить в Кракове, есть польский хлеб, иметь детей, ходить в костел, в котором меня крестили, и быть похоронены в родной земле! Я хочу быть с тобой, Збигнев Войтинский! Что скажешь?

– Я твой, Ядзя, любимая. В радости и в горе, в здравии и в болезни, я не брошу и не покину тебя, пока смерть не разлучит нас!

– Это твое последнее слово?

– Крепче не бывает!

– Хорошо, идем. С сегодняшнего дня ты на службе Его высочества наследного принца Кашмира Чакрабати Второго! Прошу в деловой кабинет, оговорим условия, соблюдем формальности.

Ядвига протянула Збигневу обе руки:
– Об одном жалею Збышек. Могла бы Ядвига Полонская свободно появиться в Асхабаде, мы бы сегодня обвенчались в городском костеле!

26 сентября 1911  года.
11 часов вечера.

Молодая пара католического вероисповедания, назвавшаяся Ядвигой и Збигневым, обратилась к настоятелю Асхабадского костела «Во имя Преображения Господня» ксёндзу Юстинасу Гранайтису с просьбой конфиденциально обвенчать их. Каждый из молодых прошел обряды исповеди и причащения Святых Тайн Господних. На обряде венчания присутствовали только храмовые служки и две пожилые монахини. Молодые не хотели, чтобы венчание привлекло внимание и попросили провести обряд без хорового пения в сопровождении фисгармонии. Однако в храмовую книгу имена молодых супругов были вписаны полностью. Молодые пожертвовали в костел сумму, на которую можно было заказать в Кракове или в Вене настоящий орган.


***

Глава 15.
Совершенно секретные документы. Протоколы, отчеты, циркуляры, разносы.

Документ 20/2.

Продолжение Протокола допроса от 5 октября
Збигнева Войтинского, поручика 7-ой конвойной команды Туркестанского Военного Округа.

… 3 октября 1911 года в 12 часов 30 минут пополудни я встретился в «Гранд-Отеле» с человеком представившимся турецким коммерсантом Ибрагимом-эфенди. От Ибрагима-эфенди я получил задание, дорогой кожаный портфель и  шесть противопехотных гранат.

Граната представляла собой чугунный полый шар со взрывчатым веществом, жестко крепившийся к рукоятке из прессованного картона, в которой находился взрыватель и пороховой замедлитель. После того, как взрыватель приведен в действие, граната должна была бы взорваться через 10 секунд. Этого времени было бы достаточно, чтобы исполнитель покинул опасное место и смог укрыться от взрыва.

Задание, полученное от Ибрагима-эфенди, состояло в том, чтобы передать портфель с гранатами, одна из которых была бы поставлена на боевой взвод, известному в городе человеку – владельцу Текинского каравансарая Искандеру Ширинову. Объект терракции также был назван – Начальник Жандармского Управления Средне-Азиатской железной дороги генерал-майор Ростов-Малыгин. Передача портфеля должна была состояться у драматического театра перед началом спектакля в этот же день 3-го октября. На этом наша миссия заканчивалась. Ширинов сам должен был назначить исполнителя,  выбрать место и время акции. Предположительно, должен был бы быть заминирован автомобиль Ростов-Малыгина.

Но это, повторяю, не было нашей миссией. Известие о том, что взрыв произошел в театре, полном народа, ввергло меня в шок. Я этого не хотел, и не планировал.

Убийство Ширинова Котушинским – импровизация самого Котушинского. Я передал ему «Браунинг», который для меня покупал подпоручик Сапега, с целью избавиться от оружия, которое не было на меня оформлено при покупке.

Портфель, гранаты и пистолет я передал Котушинскому у себя на квартире в три часа пополудни. Переодевшись в штатское платье, в фуражке железнодорожника, я пятичасовым поездом выехал в Красноводск. В поезде я должен был встретиться с Ядвигой Полонской. Несколько раз пройдя по поезду, заглянув во все купе, я ее не обнаружил. На станции Кизил-Арват я сошел с поезда, и, наняв извозчика, вернулся в Асхабад, где и был арестован на своей квартире 4-го октября 1911 года.

Подписи:
                Збигнев Войтинский
Окружной прокурор
Коллежский советник юстиции
первого класса  Лаппо-Данилевский А.Н.

***

Документ 21.

Жандармское Полицейское Управление
Средне-Азиатской Железной Дороги.
«5» октября 1911 года.

Циркуляр
№ 00-253.344

Совершенно секретно
Циркулярно

Об установлении личности
и задержании особо опасного государственного преступника, ранее предъявлявшего документы
на имена Гюль Падишаха Сейида и на Ибрагима-эфенди из Истанбула

Объявляется в розыск лицо мужского пола азиатского типа, возможно персидской, афганской, одной из индийских национальностей, но скорее всего – метис-полукровка. Высокого росту, не менее двух аршин десяти вершков (одного метра восьмидесяти пяти-девяноста сантиметров). Кожа светло-оливковая. Брови черные, даже если борода и усы искусственно обесцвечены до природной седины. Возраст от 40 до 45 лет. Голос сочен, красив, низок по тембру. Ходит прямо, энергично, походка военного человека, однако может прикидываться больным и увечным. Энергичен, физически развит. Руки праздного человека, чистые без мозолей. Свободно владеет русским, туркменским, фарси и арабским. Не исключено, что владеет английским. Мастер камуфляжа и переодеваний. Тонко чувствует слежку. Способен прикинуться стариком, женщиной, прокаженным, дервишем, купцом, чиновником. Останавливается только в хороших гостиницах либо в частных богатых домах. Особых примет нет. Может предъявить любые документы. Особо опасен при задержании.
Настоящим предписывается: всех подозрительных лиц препровождать в полицейский участок (охранное отделение) на предмет установления личности, освобождения от камуфляжа и пр. О задержании докладывать дежурной службе Управления немедленно. По задержанию принимать усиленные меры охраны, как противодействующие побегу, так и силовому освобождению извне. Содержать и конвоировать в оковах. Лица, коим удастся задержать преступника, будут представлены к награде согласно статусу, либо получат денежное вознаграждение.

И.о. Начальника
Ротмистр И.И.Кюстер.
Скрепил: секретарь отделения Перцев.

***
Документ 22.

Окружная Прокуратура
Асхабадской Судебной Палаты.
Прокурору Лаппо-Данилевскому А.Н.,
Коллежскому советнику
юстиции первого класса.

Утром 4-го октября 1911 года в Управление полиции города Асхабада обратился с заявлением промышленник  Ованесян Петрос Лазаревич, владелец винзавода и виноторговец. К заявлению был приложен договор от 4-го сентября на сдачу в наём загородной усадьбы по Фирюзинскому тракту в черте Асхабада, заключенный владельцем Ованесяном и турецкоподданным коммерсантом эфенди Ибрагимом Сулейман-оглы из Истанбула, удостоверенный асхабадским нотариусом Чертковым А.Н., сроком на два месяца.

В восемь утра 4-го октября 1911 г. Александров А.А., управляющий винзаводом Ованесяна, прибыл в усадьбу с целью получения арендной платы с нанимателя усадьбы Ибрагима-эфенди. Усадьба была пуста. Отсутствовала и прислуга, и сам Ибрагим-эфенди. На втором этаже дома в спальне Александровым были обнаружены два женских трупа, смерть которых наступила в результате удушения.

Одна женщина (по внешнему облику азиатского происхождения) была удушена кожаным ремнем, вторая – европейской внешности – удушена шелковым шарфом. Орудия преступления оставлены на месте. Александров вызвал в усадьбу Ованесяна, а потом по его указанию вызвал полицию.
Предположительно действовали двое мужчин, имеющие в подобных делах опыт. Убийцы были знакомы этим женщинам, на что указывает отсутствие в спальне следов борьбы. На телах погибших кроме, как на шеях (странгуляционные линии), нет иных свежих следов насилия. На спине женщины европейской внешности обнаружены затянувшиеся повреждения кожных покровов (шрамы) в количестве трех, которые могли быть нанесены несколько месяцев назад при экзекуции кнутом либо нагайкой.

Патологоанатом   Закаспийской областной больницы Красного Креста и Красного Полумесяца Соловый Ф.И., производивший осмотр трупов, опознал в трупе женщины европейского происхождения известную в Асхабаде актрису драматического театра Анжелу Киприду.
Протоколы осмотра места происшествия, объяснительные Ованесяна и его управляющего Александрова А.А., заключение патологоанатома, договор найма усадьбы, фотографии места происшествия, трупов, открытку с портретом Анжелы Киприды, пояс кожаный, шарф шелковый прилагаю.

Пристав гор. Асхабада
капитан общей полиции Боровой Н.Н.

***


Документ 23.

М.В.Д.
Российская империя.
Закаспийской Области Туркестанского Края
Начальник.
Асхабадъ. «10» октября 1911 г.
          
  Жандармское Полицейское Управление
Средне-Азиатской Железной Дороги.
И.о. Начальника ротмистру
господину фон Кюстеру И.И.

Милостивый государь Иоганн Иоганнович!

Изданный Вами из лучших побуждений Циркуляр № 00-253.344 от  «5» октября 1911 года, имеющий своей целью задержание особо опасного государственного преступника, к сожалению, обернулся индульгенцией на произвол жандармским чинам и чинам общей полиции в отношении гражданских лиц мужского пола, имеющим рост не ниже 180-190 см! Ибо иных вразумительных примет Вы дать не могли. В настоящее время в канцелярии скопилось не менее трехсот жалоб на незаконное задержание и содержание под стражей лиц самых разных возрастов, национальностей и профессий. Имеются факты откровенного вымогательства взяток полицейскими чинами от задержанных.

Прошу немедленно урегулировать сложившуюся ситуацию.

Генерал-майор Шостак Ф.А.

***

Глава 16.
Еще не последняя…

Только к вечеру Кудашеву представилась возможность раскрыть исписанную бисерным каллиграфическим почерком «тетрадь ученика реального училища» за копейку полдюжины в сорок восемь разлинованных страниц. На обложке портрет Пушкина. На серых страницах дешевой бумаги знакомый отцовский почерк. Стальное перо, фиолетовые чернила. Ни предисловий, ни заглавий, ни дат. Вместо имен инициалы, вместо названий местности и поселков – координаты крупномасштабной карты. Эти записки должны были использоваться для детальных описаний событий в официальных документах. Что есть, то есть. Придется разбираться.

Разбираться пришлось не один день.

***

Конец I-ой части.
Продолжение следует.

______________________

Теги:
#Конкиста #Российская Империя #История России #Туркестанский Край #Асхабад #Туркменистан #Туркмения #жандармерия #Отдельный Корпус жандармов #военные приключения # Копет-Даг #военная разведка #Персия #Иран #Хивинское ханство #Красноводск #Геок-Тепе #любовь #поляки в Туркестане #табиб целитель