Потерянный рай

- И ещё он называет её «Евой», а себя – «Адамом»! Ему, видите ли, зазорно откликаться на «эй, ты», как всем порядочным обезьянам!
Молодой гиббон заискивающе заглянул в глаза вожака-гориллы, в надежде увидеть одобрение своим словам. Горилла, злобно раздувая ноздри, смотрел на двух юнцов, гордо прижавшихся друг к дружке. За годы правления он привык к знакам выражения подобострастия и поэтому усилия гиббона проигнорировал. Но эти, двое... Своим независимым видом, нежеланием демонстрировать подчинение раздражали и приводили в ярость.
- Кха, кха, - откашлялся старый шимпанзе почтительно.
Горилла кивнул: «Говори, разрешаю». Шимпанзе был самым умным в стае, и вряд ли уступал в силе вожаку, но тщательно скрывал это под маской подчёркнутой почтительности. Горилла ревностно следил за мнением подчинённых о своей исключительности и смутно чувствовал подвох, но сравнивать силы не рисковал. Шимпанзе в тайне глубоко презирал вожака за тупость, но так как приспособился манипулировать простаком, то не видел смысла платить кровью за сомнительные лавры лидера.
- Я вас, детки, помню ещё величиной с ладонь. С твоим отцом, пацан, мы в детстве дразнили леопарда, а твоя бабка, девочка, приходилась моему отцу троюродной сестрой. Все они были солидными обезьянами, чтили законы своих предков, устои нашего Леса. Стыдно и больно на душе, на вас глядючи: шерсть сбросили, в звериные шкуры нарядились, на задних лапах ходить пытаетесь. А ведь каждый знает, на четырёх-то сподручнее. Отделяетесь, жизнью коллектива не живёте....
- Жизнь? – Адам открыто посмотрел в глаза поучающему. – Целыми днями жрать бананы и на ветках качаться?
Стайка гамадрилов захихикала, но под свирепым взглядом гориллы быстро притихла. Обезьянки поспешно и нарочито сосредоточенно принялись чесаться и перебирать шерсть.
- И коллектива никакого нет, - подала голос Ева. – Если на водопое кого крокодил утащит или лев схватит, вы ж бровью не поведёте. Не вас сожрали, и хорошо.
Самки загалдели от неслыханной наглости: встревать в беседу самцов, да ещё критиковать. И вообще, стоит, не стесняясь, в обнимку со своим, как там его, напялила на себя яркие шкуры с пришитыми ракушками, цветы в волосы воткнула. А сама-то.... Нас так одень, мы в сто раз лучше будем. И что только этот Адам в ней нашёл?
Почувствовав, как съёжилась девушка под взглядами товарок, Адам крепче прижал её к груди и ободряюще коснулся губами девичьего затылка. Самки засопели с осуждением.
- Эй ты! – заросший рыжей шерстью орангутанг, заинтересованно разглядывавший до этого раскрасневшуюся в пылу ссоры Еву, обратился с вызовом к Адаму. – Уж не хочешь ли ты сказать, что эта самка только твоя?
А нам, - орангутанг повернулся за поддержкой к мужской половине, - она не принадлежит, как другие?
- Не самка и не другая. Она моя единственная Ева. Я буду заботиться о ней всю свою жизнь, оберегать её и добывать для неё еду.
Самцы дружно заржали.
- Да ты просто - дурак. Где это видано, иметь только одну самку, да ещё заботиться о ней. Пусть будет благодарна за твой выбор. Ну, по весне можешь дать ей сладкий корешок или сливу, а на кой она сдалась весь год?
Орангутанг похлопал по ягодицам сидящую рядом обезьяну. Самка поспешила изобразить удовольствие от оказанного внимания.
- Ты соображаешь, сколько теряешь?
- Я люблю её! – просто сказал Адам, и все притихли.
Обезьяны не слышали прежде такого слова, но по тому, как Адам его произнёс, почувствовали себя оскорблёнными и обделёнными в чём-то им не доступном.
- Любовь? А что это? – пронеслось по рядам обезьян, пытающихся найти в слове «любовь» что-нибудь, позволяющее его высмеять и оболгать. – С чем едят-то? На чём носят?
Под общий хохот и улюлюканье каждая упражнялась в остроумии.
- Любовь – начала Ева, - это когда мир прекрасен, и ты тоже хочешь стать чище и лучше для своего избранника. Всю тебя переполняет радость и сладкая истома...
- Сладкая истома? Это не то, такое душистое и жёлтое, что созревает в конце лета на склоне холма? – поинтересовалась наивная мартышка.
Орангутанг цыкнул на мартышку, и она припала к земле.
- Эй ты, самка! – орангутанг крикнул Еве, и сплюнул из защёчного мешка на заскорузлую ладонь мелкий орешек. – А ну, иди ко мне! У меня для тебя подарочек найдётся.
Стадо одобрительно загудело. Сидящая рядом с орангутангом самка гудела громче других. Ева побелевшими пальчиками вцепилась в плечо юноши.
- Ни к кому она не пойдёт! – Адам набрал в грудь воздуха и распрямил плечи, а Еве прошептал. – Не бойся, малышка, я с тобой.
- Ни к кому? – подленько подлила масла в огонь старая тщедушная мормозетка – Даже к нашему вожаку?
Попадание было стопроцентным. Горилла опёрся на передние согнутые руки, оскалил жёлтые клыки и медленно стал приближаться к провинившимся. Стая заёрзала, устраиваясь поудобнее в предвкушении наглядного урока превосходства силы над «любовью». Внезапно из-за спины Адам достал и выставил остриём вперёд длинную палку с прикрепленным на конце осколком кремня. Вожак остановился в недоумении.
- Это, как, это, ты, что? – насторожился горилла, втянул носом воздух, принюхиваясь, и попробовал наконечник пальцем. Наконечник был острым, как бивень мамонта и таким же прочным.
- Это копьё, - пояснил Адам, - я сам сделал его и могу одолеть даже леопарда. Я добываю им пищу и защищаю свою семью.
Видя замешательство вожака, и вдоволь насладившись этим зрелищем, шимпанзе поспешил на помощь.
- Чего добывать, если в Лесу всего вдоволь. Лежи на ветке и ешь вкусные листья. Здесь нет забот и ответственности. И, вообще, зачем защищать, когда можно самому убежать и спрятаться? – старик высказал догадку. - Эти двое просто больны. Хорошо, если это не заразно.
Вожак спешно отпрыгнул на безопасное расстояние и скроил гримасу отвращения.
- Что же это ты, Адам, - шимпанзе впервые назвал юношу по имени, - не понимаешь, что умение защищать и готовность это сделать не одно и тоже? Хорошо, мы же интеллигентные обитатели Леса, не чета прочим, тоже можем пользоваться камнями и палками. Понимаем выгоду.... Но ответь мне, что это за бесполезное безобразие ты устроил на скале возле родника?
- Это не безобразие, это портрет моей возлюбленной. Я нарисовал его, чтобы все знали, как она прекрасна, и как сильно я люблю её. – Адам нежно погладил девушку по распущенным волосам.
Самки завистливо потупились.
- Хватит с ними разговаривать, - выкрикнула одна из них, - взбучку им хорошую устроить. Чтобы не воображали!
Старый шимпанзе властно снял волнение в рядах взмахом руки.
- Как глупо. Вместо того, чтобы беспечно валяться в траве в тенёчке, ты вкалывал на камнях скалы на самом солнцепёке. И это только начало. Всю жизнь тебе придётся делать копья, приносить пищу своей Еве, выдумывать новые орудия и работать, работать, работать.
- Пускай так, - вступилась за мужа Ева, - я буду помогать моему мужу, заботиться о нём, шить нам новую одежду, собирать плоды и обрабатывать огнём добычу, чтобы была вкуснее.
- Огнём?
Обезьяны в ужасе умолкли. Страшнее огня для обитателей леса ничего не было. С вожака в миг слетела спесь. Остальные растерянно переглядывались, вспоминая последний пожар, уничтоживший добрую половину лесных обитателей.
- Отныне и навсегда! Наш горячо любимый вожак запрещает вам пользоваться огнём! – вскричал шимпанзе. – Иначе мы прогоним вас прочь из Леса!
Адам задумался.
Нет ничего страшнее для зверя, чем потерять свою стаю. Потерять обманчивое чувство защищённости в толпе себе подобных, чувство своей значимости и оправданности существования.
- Да, мы и сами давно хотели уйти! – задорно и бесшабашно выкрикнула Ева. – Мы не хотим, чтобы наши будущие дети были похожи на вас! Скажи им, Адам!
- Да, вроде, хотели, – протянул Адам. Помолчал, собираясь с мыслями, и громко, уверенно заявил. - Конечно, хотели. И я твёрдо решил: мы уходим немедленно! Ведь, правда, Ева?
Девушка гордо подняла голову, обняла за талию мужа, и они медленно пошли к опушке.
- Назад не пустим! – неслось вслед. – Где, как не в Лесу, можно не страдать при виде боли своего ближнего, быть сытым и от того счастливым? Вам придётся думать, решать, отвечать за себя и друг за друга! А что взамен? «Любовь», которую нельзя потрогать, лизнуть и проглотить?
Люди шли, не оборачиваясь и не отвечая на насмешки, их плечи плотнее смыкались в едином ритме движения. Обезьяны вскоре занялись своими делами: кто-то принялся жевать, кто-то растянулся на куче мягких опавших листьев, молоденькие павианы затеяли игру в догонялки. О людях забыли раньше, чем они скрылись с глаз.
А люди шли и шли, и с каждым шагом глаза их становились светлее, спины выпрямлялись: ведь любовно сцепленные руки не опирались на землю. Зачем, теперь у них были на двоих четыре ноги, и они прочно на них стояли.
Они родили и воспитали детей. У этих детей появились свои дети. Поколения сменяли поколения. Потомки Адама и Евы заселили землю, обустроили и приспособили её под себя. Но из уст в уста передавалась легенда о прекрасном Лесе, где первые люди были счастливы, так как не ведали забот, тревог и любви.