Дина, Диночка

С Диной я познакомилась давно, когда училась и работала одновременно, затаенно мечтая о своей машине. Мечта эта казалась столь же недостижимой, как и Дина, худая блондинка с длиннющими ногами, веером папиных кредиток и четким мнением, что бедность – это порок. Тогда она еще была естественной, это после, перекроенные хирургами, оттопырились ягодицы, округлились соблазнительно груди, засияла золотом кожа, а синие глаза стали больше, хоть и казалось – куда уж еще.
Посещала она исправно лишь несколько курсов, прекрасно сознавая, что все остальное оплатят родители, да и не дело это – засорять столь прекрасную головку.
Так думали все, провожая взглядами тоненькую фигурку, уверенно вышагивающую на шпильках по укатанной, чтоб ни единой ямочки, дороге жизни. Взгляды полнились вожделением и завистью.
Казалось, ей плевать на все, кроме своих интересов, а распространялись они на область денег и искусства, но никак не карьеры. Диночка хорошо рисовала, и стала бы неплохим дизайнером или стилистом, если бы захотела. Она – не хотела. Девочка жаждала легкой жизни – и получала. 
К тому же она была абсолютной натуралкой, чем еще больше привлекала внимание и своего, и противоположного пола. Особенно своего. Я, проклиная себя, довольно быстро записалась в толпы тайных почитательниц и ненавистниц.
На втором курсе вылетела из института – не Диночка, я, конечно, – из-за систематических прогулов и невозможности оплачивать сессии. Денег не хватало ни на что, жила впроголодь, бралась за любую работу. Родители отмахнулись давно, да и гордость не позволяла просить денег. Как прожила три года, толком и не помню, память щадит психику.
А потом случилось несчастье… хотя какое это несчастье? Когда уходят старые люди, пусть и любимые горячо… когда-то… когда уходят они, многие вздыхают с облегчением. Каждому свой срок.
Бабушка умерла, оставив смутные воспоминания и – квартиру любимой внучке. Любимой внучкой, как ни странно, оказалась я. Наверное, меня считали сумасшедшей, но мечта моя сбылась.
Воплотилась она в черное, большое, экологичное – кому нужны лишние налоги? – существо. Назвать его средством передвижения, транспортом или просто автомобилем язык не поворачивался. Начиненное автоматикой, с развитой системой анализа, адаптированное лично под меня, оно казалось почти разумным. Да по сути, таким и было – куда как разумнее многих людей.
Когда, не спеша, передвигалась в маршруте, прихлебывала кофе, лишь изредка переходя на ручное управление. Или неслась по объездной, упиваясь ночью и недолгой свободой. Это была любовь, в самом жертвенном понимании слова.
Диночку я встретила случайно. Поднялась небрежно ручка, голосуя, стукнуло, узнавая, сердце. Эффектное мини, шпилька, легкая небрежность прически. Золото волос и синева глаз. Доведенная до совершенства, девочка стала не просто красивой – шикарной.
Шелестя шинами, я вырулила к тротуару.
- В аэропорт, - бросила она. – Только быстро.
Быстро, это можно, думала я. А еще все гадала – узнает ли?
Она ожиданий не обманула, ахнула с удивлением:
- Ланка, ты что ль?
Улыбнулась, давненько меня так не называли, все больше Светочкой, Светиком или, на крайний случай, Светланой Николаевной.
Странно искать общие воспоминания с тем, с кем и был знаком, и не был. Но мы искали. Дина щебетала радостно, упрекая:
- Вот пропала ты, и с концами. И не знал никто, куда делась. А ты, между прочим, для меня в чем-то примером была.
- В чем? – ахнула я, едва не забыв про дорогу.
- Ну… самостоятельная такая, серьезная… ненормальная чуть, конечно, но кто без этого? Этакая волчица с тяжелым взглядом.
Я хмыкнула. Не знала, что так смотрюсь.
Дорога до аэропорта оказалась короткой. Дина улетела, пообещав вернуться, а я задумалась: так ли уж мы все знали девочку из богатой семьи? Скорее, думали, что знали. Но она с нами и не общалась.

Уж не знаю, с чего, и что там в голове Дининой переключилось, но она решила, будто мы подружки. Не слишком близкие, но и не приятельницы. Рассказывала о многом, про парней своих и родителей, про магазины и другие города, но больше все-таки про парней. Уже не раздражала, удивляла только.
Странной была, эта девочка из богатой семьи. Красивой, женственной и – не нашей. В голове ни единой мысли о карьере, ни тщеславия, ни готовности идти по головам. И ни тени смущения от того, что она такая. Почти что преступление для нашего мира.
Личный шофер – так я значилась в списке слуг, иначе и не назовешь. Возила Дину по магазинам, забирала с занятий, доставляла на встречи и возвращала домой. Ровесница по годам, я казалась гораздо старше, а Дина – бабочкой, живущей один день. Она и жила так – день, потом другой, никогда не задумываясь о будущем. А если и задумываясь, то никому об этом не сообщая.
Когда я заболела, даже привозила фрукты. И оплатила лечение. Вот чего никогда не могла понять…
Недолеченная простуда обернулась пневмонией, я слегла надолго. Дина исчезла, упорхнув к другому цветку. Когда я, наконец, смогла сесть за руль без опасения отключиться по дороге или в кого-то влететь, на меня вывалились новости.
- Я замуж выхожу.
Смотрю удивленно. Из других уст это показалось бы бредом, но зная Дину… и бесполезно говорить, что она слишком молода, что неприлично это – так рано.
- За Кевина?
Девочка сразу мрачнеет.
- Нет, Кевин – пройденный этап. Он оказался пед… - мнется, краснеет. - В общем, сказал, что ему нужен сильный мужчина. А сначала ведь нормальным казался.
- А потом ты воспользовалась его кредиткой… - вкрадчиво произношу я.
- Ну… да!
- И он понял, что ему нужен сильный мужчина… хм. Он тебя недостоин!
Типичный представитель слабого мужского пола. А ей нужен сильный, не важно – мужской или женский, разницы нет сейчас, не модно это.
- Спасибо, милая.
Ласково похлопывает меня по плечу, но тут же, испугавшись жеста и возможных последствий, отдергивает руку. Ободряюще улыбаюсь, мол, все нормально, в суд подавать не стану.
- А теперь у тебя кто? – интересуюсь, чтобы сгладить паузу.
- Давид. Англичанин турецкого происхождения. Богатый и любит меня без памяти. Вот, замуж зовет.
Краснеет от удовольствия и сияет, как машинка в автосалоне. И знакомы они уже три месяца, и по магазинам ходили, в Египте были на прошлой неделе, а в Париже – на этой.
- И что?
- Ничего… нормально.
- Да он герой! – ухмыляюсь я.
Даже и не замечает сарказма. Щебечет, рассказывая, где они были и сколько потратили. В последнее время деньги для нее – фетиш. А я смотрю за дорогой, сворачивая в проулок, чтобы объехать пробку. Каждому свое, наверное. Кому-то красота, деньги и любящий муж, кому-то – машина, трасса, ночь. Хоть и не модно это уже становится – самой водить. Автоматика все больше. Но так чувствуешь, что хоть что-то в этой жизни контролируешь: машину, трассу… ночь?
Динин голос врывается в мысли.
- И представляешь, абсолютный натурал! В свои тридцать пять, между прочим.
Дорога на миг забыта.
- Быть не может!
- Может, - с видом знатока кивает подруга. – Восточный мужчина.
Качаю головой. Прожить треть века и не попробовать всего? Непростительное упущение. Пара как раз для Дины.

Свадьба была… громкой. Счастливая невеста, серьезный жених, высокие гости. Событие для нашего города.
Я бродила мрачная, вполне оправдывая звание волчицы. Узкое коктейльное платье не позволяло ходить, лишь семенить потихоньку, от колготок с подтягивающим эффектом зудели ноги, а туфли – это ужасное изобретение мужчин – грозили сделать меня инвалидом. Кошмарный пережиток прошлого. И как я на это решилась? Все Диночка…
Она была прелестна. Белый шелк, атлас и кружево. Золото и бриллианты, но ярче – сиянье глаз. Казалась действительно счастливой и тогда я всем сердцем желала ей счастья.
После свадьбы исчезла, уехав за мужем. Я осталась в доме родителей, привыкших ко мне за год, все так же личным шофером, только у матери, ухоженной, надменной и деловой. Презентации, встречи, фуршеты, клиенты и компаньоны. Жизнь потянулась уныло.
Хорошо, что тянулась она недолго. Обернулась калейдоскопом, сменяя картинки.

Не люблю, если будят, когда только-только успела заснуть. Хотя, тут все зависит от того, кто и как будит.
На экране бледное лицо Дины, губы дрожат, в огромных глазах плещутся слезы. Шмыгает носом, но еще не ревет.
- Он… он решил меня бросить. Развестись хочет… что я… как я… буду-у…
Слезинка скатывается по щеке, подбираясь к уголку губ.
- Тихо, - осаживаю я. – Сейчас приеду.
Сейчас – хорошо сказано. Другой город, километров шестьсот. Три часа езды. Для меня – еще меньше. И что гонит в ночь и холод к той, которую обожала и ненавидела… когда-то… которой удивлялась и порою считала пустой? Что?
Ровное полотно ложится под колеса, улетая вдаль. Подсвеченная разметка летит стрелой рядом, мелькают обгоняемые машины, остаются в правом ряду.
Дороги толком не помню, как и поездки по пригороду. Помню Дину, в тонюсенькой сорочке и накинутом на плечи шелковом халатике. Лицо осунулось, глаза блестят лихорадочно. Дорогой салон поглощает, надежно скрывая от мира. Машинка, послушная моей воле, рысью уходит с места.
- Представляешь, он считает, я ему изменяю! Я – изменяю!
Гнев в ней мешается с растерянностью, обида с чувством вины. Только эта девочка может винить себя за то, чего не делала. Она действительно странная.
Готова ругаться и плакать, что и делает с жаром.
- Успокойся. Пусть он считает, что ты изменяешь, пусть. И не смотри так. Все равно, из-за измен не разводятся. Подумаешь…
- Разводятся! – в голосе проглядывают истерические нотки, - он разведется! Ему достаточно одного лишь подозрения!
Жму плечами. Ну и что? Но Дина не успокаивается. Слезы текут потоком, дрожит вся, губы кусает. Съезжаю с трассы за городом, вокруг пустота и ночь, и огрызок луны смотрит из туч. Девочка утыкается в шею, глажу по волосам, неловко стираю слезинки…
Стукнулось у горла сердце, когда потянулись друг к другу…
Руки взлетают и бессильно падают – в смущении, - и вцепляются в плечи, а губы ищут поцелуя. Соль на щеках, запах ванили, тело в огне. Дрожит вся и гнется, подставляясь моим рукам. Совершенное, чуткое тело, созданное для ласк.
Едва слышный вздох… Диночка… ах.

Муж ее не менее странный. Злой, старомодный, до жути ревнивый. Слушаю его молча, ни единым жестом не выказывая отношения – к угрозам и просьбам, обещаниям и лести. Он хочет развестись с женой, она изменяет. Нужны доказательства, вот в этом-то я и могу помочь.
В сердце и гнев, и надежда. Нужны мне его деньги! Хотя, конечно, нужны… но Дина важнее. Со мной ей лучше будет. Потому я достану запись. Или сделаю.

Кажется, она избегает меня, смущаясь произошедшего. То дела, то голова болит, или с мужем на вечеринку идти надо. А на меня времени не хватает. Странная она… зачем стыдиться нормальных отношений?
Когда встречаемся, прячет глаза. Трет пальцы, волнуясь, держится скованно. Для замысла нужно поить, подсыпая в стакан самую малость, для расслабления… девочка млеет, отдаваясь телом и витая где-то душой.
Для твоей пользы все, Диночка.
Я все же пытаюсь уговорить. Не ползти обратно к мужу, оставить этого собственника, ревность которого убила остатки любви.
- Едем со мной!
Горячусь, убеждая, что все хорошо будет, что я смогу, всю жизнь ведь «сама», все, и сейчас не спасую, а мужчины – тьфу, суета и пыль, лишь горечь и предательство, другое дело я, ведь я…
Прикладывает палец к моим губам, не давая сорваться роковому «люблю».
- Милая, я обожаю тебя, ты чудесна! Хороший друг и… - набирается духу, - хорошая любовница. Но я люблю мужа и хочу от него ребенка, родить, сама. Понимаешь?
Мотаю головой. Дура ты, девочка. Так и говорю, а она смеется. Говорит, что женщина и с радостью станет матерью, и не хочет для себя другой воли. И родить хочет сама, сама, не прибегая к помощи медицины и суррогатной матери, хочет чувствовать биение сердца под ее сердцем, и шевеления нового существа, и боль рождения. И ребенка – полностью своего, родного. Дите Давида.
Ясные глаза смотрят с искренностью и упрямством. Она знает, чего хочет, и не отступится от решения.
В тот миг я понимаю, что отнесу флешку с записью ее мужу. И будь что будет.

Парочка на верхней площадке вызывает опасения. Я стою у двери, не успев ни уйти, ни подойти ближе, ненужная свидетельница семейной ссоры. Ссоры, которую я же и устроила.
- Давид, как ты можешь?! Я тебя люблю, одного!
- Молчи, сучка! Признавайся, пока не убил!
Он рычит и сует под нос флешку с записью. В Дининых глазах дрожат слезы, мотает головой. Она не знает и не может понять. И сам еще не видел, не успел, но верит в измену больше, чем в преданность дорогой супруги.
- Давид, я тебя люблю! У нас ребенок будет…
Хлесткий удар заставляет прерваться, на нежной щеке расплывается след. Мужчина трясет ее, - сучка, сучка, сучка! и чей это ребенок?! – фигурка изламывается, подкашиваются длинные ноги, катится по ступеням и остается лежать внизу. Недвижимо, как поломанная кукла. Голова откинулась под неестественным углом, волосы змеятся по полу.
Секунду стоим, свидетели непоправимого, - я и Давид. Он слетает по лестнице, бросается к жене, - Дина, солнышко, как же так? – но ей уже не помочь. Никакой врач, даже самый умелый, не вернет ее к жизни.
- Ты убил ее, - шепчу я. Сердце немеет, пряча боль. – Она любила тебя и хотела ребенка. Тебя любила! Не меня…
Прикусываю губу, понимая, что сказала лишнее, но Давид уже смотрит, внимательно так. Поднимается, большой и грозный, надвигается. Пячусь к двери, ноги тяжелые, а в сердце – страх, уже за себя. Говорю что-то, а он молчит и идет, готовый убить. Теперь уж готовый.
Выскакиваю во двор, в два прыжка у машины. Ворота открывают послушно, меня знают тут, почему б не открыть, а отменить он еще не успел. Вырываюсь на волю птицей, дорога стелется под колеса. Рассекаю тьму, воздух упруго толкает, свист и завывания не заглушают стенаний сердца. В нем боль и страх, рука об руку, до смерти.
Сверкает разметка, глупая автоматика лопочет о превышении скорости. Слезы застят глаза.
Диночка, Дина, прости… что же я натворила?
Не знаю, как дальше жить.