Смертельные стрелы Амура

           

                Василий ОМЕЛЬЧЕНКО











         





          СМЕРТЕЛЬНЫЕ СТРЕЛЫ АМУРА

                (криминальная проза)         

               
















               




          2009г.









                ХОДКА НА ВОЛЮ

1
Друзья его называли Князем, хотя в родословной у него княжеским и не пахло, а в повадках — тем паче. Разве что в осанке было что-то возвышенное, эдакая деланная напыщенность. Посмотришь со стороны — сама независимость и достоинство человека, который знает себе цену.
В душе, как и всякий вор, он был немного артист.
По паспорту, которого на сейчас у него не имелось, он значился Василием. И вот однажды он, Василий, где-то то ли вычитал, то ли услышал, что имя у него не такое уж и сыромяжное, что в переводе с греческого оно означает "царь" или "князь". И возгордился в душе. И не замедлил поделиться своим открытием с братвой.
Ну, царём они его, разумеется, не стали называть, а кличка Князь к нему прилипла намертво. Правда, друзья его произносили сей высокий титул с легкой насмешкой, но насмешку он игнорировал и принял кличку, даже с большим удовольствием.
По своей натуре Князь относится к тем людям, для которых слова "жизнь" и «деньги» звучат как одно слово. Деньги — это и есть жизнь. Жизнь — это и есть деньги. Когда они появляются у него — а появлялись они у него довольно часто — он их не жалеет. Он знает, "зелень" или "дрова", всегда можно достать. Легко ли, трудно ли, но можно. Трудно, но не так, как стоять за станком или целый день толкаться на базаре, продавая сигареты.
Трудятся пусть фраера. Но то, что фраер зарабатывает за год, он и его братва имеют в один миг. Если, конечно, этот миг фартовый.
До вора в законе князь еще не дорос да и вряд ли ему это светит в ближайшее время — на то надо годы и годы. И еще много кой-чего. Вор в законе — это человек, который ни одного дня в своей жизни нигде не работал, никогда не имел трудовой книжки, вся жизнь которого — рисковые дела. А ему в свое время пришлось и на тракторе поработать в деревне, и на заводе немного, да и в армии служил. Жил до поры до времени, как и другие фраера. Пока не повстречал настоящих друзей, которые открыли ему на жизнь глаза и он пошел потом вместе с ними совсем иной дорожкой, более извилистой, но весёлой. Ему нравится жить весело. Правда, за свою "веселую" жизнь он уже трижды тянул срок. Последний раз его загрузили на целых восемь лет. Но за примерное поведение он вышел по "половинке".
И эти несколько дней воли в чужом городе прошли у него как одна минута. Там, в зоне, перед выходом его на свободу собрали кое-что и он  прокутил те денежки в первый же вечер и теперь рыскал по незнакомому городу как волк — голодный, холодный и злой.
В этом забытом Богом маленьком сибирском городишке, где он отбывал срок, у него никого. Да еще зима не кончилась, будь она проклята, мороз такой, что плюнешь — упадет ледышка.
На одном из телеграфных столбов прочитал объявление: «В центре города продается изба...» Анекдот... город... Тут ни работы, ни дельных дружков не найдешь.
А делать что-то надо. И буравил глазами прохожих, запахнутых в дубленки. И подолгу простаивал в магазинах. И греясь, и вынашивал планы.
Планы как-то пока не очень клеились, а вот мечты обгоняли одна — другую. И самой большой мечтой сейчас была мечта набить деньгой карманы, сесть в поезд, не в самолет, а в поезд дальнего следования, в мягкий вагон и катить не спеша на юг, в Сочи, отлеживаясь на полке, проводя время в ресторане и в беседах с попутчиками, то-бишь,  с попутчицей...
В мечтах своих он уже видел и красивенькую хохотушку-попутчицу и проводницу, которая будет уступать им свое купе...
И шарил в пустом кармане. Как говаривал один интеллигентный подельник: известная картина — в кармане паутина...
В душе пусто как в кармане, в кармане пусто, как в душе. Да еще голова трещит с похмелья и вертится с самого утра песенка:

Бутылка вина — не болит голова,
А болит у того, кто не пьет ничего...

Целый день тщетно бродил он по городу, надеясь встретить кого-нибудь из тех случайных вчерашних друзей, с которыми он накануне веселился. Словно сквозь землю провалились.
Не имей сто рублей, а имей сто друзей — какая чепуха! Не имей сто рублей, а имей тысячу — тогда и будет сто друзей.
И лихорадочно решал главную сейчас задачу: где раздобыть бабки?
И раздобыть надобно так, что бы снова не загреметь на нары. На память пришел Вовка Серый, старый приятель, который недавно освободился и тут же вновь подзалетел. Говорят, когда привели, доложил начальнику: " — Вернулся в дом родной..."
В гробу он Князь Василий видел этот "дом родной". Теперь-то он все будет делать гораздо осторожней, теперь он стреляный воробей. Потому и шастает по городу пока без никакой пользы, присматривается, принюхивается, чтоб наверняка...


2
Городок невелик, но почти в каждом магазине стоят в уголке тамбурки с непривычными для Князя табличками: "Обмен валюты". С какой завистью кидал он косяки на тех, кто шуршал в руках "зелеными". Когда Князь видел мною денег, глаза у него загорались, разум мутился и ноги и руки действовали как бы сами по себе. Сейчас тоже.
На его глазах невзрачный мужичонка в потертой дубленке деловито стал вытаскивать из-за пазухи деньги, да не просто рубли — пачки с ассигнациями: одна, другая, третья, четвертая... пятая!..
Князь сглотнул слюну и мысленно прикинул, что этого ему сейчас на первый — случай вполне хватило бы, чтобы взять билет на поезд — дальнего следования и в мягком вагоне чухнуть на юг... Он даже уже увидел себя мысленно в поезде, на средней полке, потом в вагоне-ресторане за дымящейся отбивной с жареной картошкой, качается вагон,  в графинчике водочка колышется...
Неказистый мужичок между тем принял из окошка пачечку "зеленых", неспешно пересчитал, небрежно сунул деньги за пазуху, так небрежно, что Князь тут же глянул на пол — не обронил ли на пол одну-другую ассигнацию этот лох.
Не обронил. Повернулся и подняв воротник, направился к выходу. Князь еще не знал точно, что будет делать дальше. Мозги его всегда немного запаздывали, может, поэтому он так часто и попадался. Знал только, чуял, что это — добыча. И упускать ее нельзя ни в коем случае.
Мужичок вышел на улицу. И Князь за ним.
Уже темнело и это было на руку преследователю. Не понравилось только то, что его подопечный вдруг подошел к стареньким "Жигулям" щелкнул дверцей, чихнул на Князя дымом и был таков.
-С-су-ка,- процедил сквозь зубы Князь, досадуя, что упустил добычу.
Надо было, думал он задним умом, действовать быстрее, не дать ему сесть в машину или сесть вместе с ним и попросить подвезти до вокзала или еще куда...
Расстроенный, походил вдоль магазина взад-вперед, взад-вперед. Снег под ногами скрипел, как толченое стекло — к ночи морозец давил, хотя днем уже здорово пахло весной.
Озябнув, скова зашел в магазин, постоял возле одного отдела, и возле другого, стал в какую-то очередь, стал так, чтоб видно было, что делается там, у окошка тамбурка с привлекательной табличкой "Обмен валют".
Эх, со вздохом помечтал Князь, гребануть бы сейчас все, что там за день скопилось: и рубли, и зеленые — вот пожил бы! Может, за границу мотнул бы, там полно своей братвы и жизнь совсем другая, были бы бабки...
Интересно, сколько там собралось на кону?..
Сглотнул слюну, попрекая себя в том, что считает еще не заработанные деньги. И подумал, что это плохая примета — не подзалетел бы снова... Надо быть осторожней, не зарится на крупняк, а пока хоть что-то заиметь, чтоб было на первый случай, чтоб скорее смотать удочки из этого забытого Богом городка, где в центре города изба продается.
Минут через пять у тамбурка появился высокий, с широкой, как шкаф, спиной парень в чорном пальто на меху. Кинул в окошечко пухлую пачку рублей, получил взамен несколько “зеленых» и удалился.
Князь никак не прореагировал: и бабок маловато, да и парень крупноват. Хотя сам Князь тоже не из жидкого теста, но желательно иметь дело с лохом пожиже: на казенных харчах много силы не накопишь...
И вскоре такой типчик явился: невысокий, щупленький да вдобавок еще и хроменький, но в новенькой пышной шапке, свеженькой дубленке и скрипучих фетровых бурках. Когда доставал бумажник, оглянулся раз и другой. Князь не видел, что и сколько выкладывал паренек на прилавочек, видел только что долго там, в окошечке, считали и долго, и очень тщательно прятал хромонький свой лопатник за пазуху. И прежде чем отчалить от тамбурка, опять оглянулся. И раз. И другой. И, выходя из магазина, оглянулся.
Князь не мешкая — за ним.
Слава Богу, подумал, машины возле магазина нет.
Князь следовал за пареньком шаг за шагом.
Уже почти совсем стемнело, и Князю это было на руку. В кармане, у него грелся ржавый костыль, который он подобрал на станции - другим "инструментом" он пока не обзавелся.
Князь шел за своим подопечным на таком расстоянии, чтобы, если тот оглянется, можно было сделать вид, что ты идешь своей дорогой. Кто знает, где он живёт и куда идёт. Надо успеть, как только войдёт в подъезд какого-нибудь дома или место будет поукромней... К чтоб шороху не навести...
Паренек то ли почувствовал на себе чей-то взгляд, то ли просто так оглянулся и прибавил шагу. Князь тоже.
Паренек свернул за угол дома с вывеской "Аптека". И Князь – тоже. Дальше шли бережком реки. Князю очень не хотелось, чтобы паренек свернул в ворота какого-нибудь дома, вот если бы пошел прямо к реке — там протоптана дорожка и людей никого...
Кажется, начинается везение, подумал Князь, когда паренек миновал последний дом и направился к дорожке, которая вела к реке. Паренек скрылся на миг за берегом, но тут же показался снова — берег был невысок.
Князь прибавил шагу — теперь он уже не старался быть незамеченным.
Паренек услышал скрип шагов, резко оглянулся и захромал быстрее, чуя неладное.
– Стой!- хрипло крикнул преследователь.
Паренек побежал, сильно припадая на одну ногу. Князь даже развеселился: неужто рассчитывает улизнуть, да он же его сейчас в два счета настигнет.
– Стой, я говорю!
Еще несколько секунд и дело будет в шляпе...
В это мгновенье настигаемый шарахнулся в сторону, поскользнулся, но не упал, а только покачнулся.
Князь достал из кармана железный костыль, которым крепят рельсы, мельком подумал, что сильно прикладываться не будет, разок-другой огреет по кумполу и все, так, для острастки, чтоб даже крови не было, чтоб шапка была чистая — пригодится...
Настигая жеотву, сделал последний рывок и уже замахнулся костылем, как вдруг ощутил под ногой пустоту...
Яма, что ли?!
На реке ям не бывает, а бывают проруби...
Звонко треснул ледок. В следующее мгновенье Князь оказался в ледяной купели. От студеной воды перехватило дыханье. Вот так вляпался. Не затянуло бы под лед...
От страха и досады заскрежетал зубами и неистово заработал руками.
Не кричал, не звал на помощь. Кого звать? Этого хромоногенького, которого, конечно, уже и след остыл.
Скользнул пальцами по твердому, как сталь, льду, силясь выбраться из ледяного плена, и только мычал, словно немой, сдерживая рвущийся наружу крик.
Прорубь широкая, лед толстый — до края рукой не достать. Ноги и туловище в миг стали тяжелыми, словно он с ног до головы облачен в железную кольчугу. Одержимо тянуло под лед. Он отталкивался от вязкой воды ногами, но они становились все тяжелей и непослушней.
Прорубь огласилась утробным отчаянным звуком:
-М-м-мэ-а!..
Словно ревела корова.
От мысли, что все, крышка ему, Князю, каюк — охватил ужас. Вот уж никогда не думал, что так паскудно, он закончит жизнь.
Болтается, как говно в проруби, мелькнула обидная мысль и, кажется, только теперь он осознал это меткое сравнение со всей глубиной. Да, он дерьмо, никому не нужное говно... И снова заревел и отчаянно забарахтался, неужели все?
Говорят, перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь. Он, Князь, всю жизнь не вспоминал, а самое горькое и обидное все же вспомнилось. Жизнь начиналась у него не так уж и плохо. Были и отец, и мать. Отец, правда, пил по-черному, но все-таки жили. Школу закончил, десятилетку и даже в институт поступил, в политехнический. А тут влюбился по уши и хотел было жениться, но пришла повестка в армию. Забрили. Единственное что он успел на гражданке — ребенка заделал своей ненаглядной сволочи. Что она сволочь, он позже узнал. Уже перед самой демобилизацией. Все шло вроде бы нормально: он дослуживал, подрастала дочь... И вдруг письмо от "ненаглядной": Прости меня, Васенька, я связала свою жизнь с другим человеком. Буду откровенна: ну, кто мы с тобой — нищие! Жизнь такая тяжелая, ты — студент — как будем жить? Даже если пойдешь работать и будешь учиться заочно — сколько ты сможешь заработать? В общем, думала я, думала и решила, что нам лучше расстаться. Меня любит человек, у которого уже сейчас все есть: и квартира, и машина, и дача, и работа хорошая... Так что прости меня, Васенька ..."
Вот такое письмо получил он за три месяца до демобилизации. Другой бы наложил на себя руки. А он, Васенька, стиснул зубы и решил: ну, ладно, сучка, я тебе докажу, что тоже могу зарабатывать хорошие бабки... Но зарабатывать хорошие бабки не так уж и просто. Заработать-то он заработал, но и  срок схватил...
Барахтаясь в проруби, он подумал обо всем этом мельком, точно даже не подумал, а увидел в своем воображении бывшую жену – Таню, в которой души не чаял и которая оказалась такой стервой. Наверно, и не всплакнет, узнав о его  нелепой смерти.
И его вдруг охватила неистовая злость на все и на всех, на весь мир. И злость влила в него такое же неистовое желание жить, жить, жить!
- Врешь, не возьмешь! — крикнул он, как когда-то кричал в реке Урал раненый Чапаев. Князь о Чапаеве, понятно, в этот момент не думал, но фильм тот старый крепко запал ему в душу и эти слова "Врешь, не возьмешь!"
Собрав все силы, сделал резкое движение ногами, точно уже ставшие пудовыми ботинки и рванулся вверх, пытаясь схватиться за осклизлый край проруби. Но опять не достал и только глубже погрузился в ледяную воду.

Течение медленно, но уверенно увлекало его дальше и дальше под лед.
Нащупал какой-то выступ и сжал его уже бесчувственными пальцами. Попробовал подтянуться, но пальцы оборвались, соскользнули с выступа. Голова его скрылась под водой. Лишь одна рука, опускаясь все ближе и ближе к воде, лихорадочно царапала лед...

                3
Вдруг рука его поймала что-то... что-то мягкое, но крепкое.
Мерещится... мелькнуло в голове. И не отпускал это "мягкое и крепкое". Да и оно держало его!
Течение поддалось и он, Князь, глотнул живительного воздуха. Что это, чудится или на самом деле? Чьи-то руки...
Вцепившись в них мертвой хваткой, стуча зубами от страха и холода, выбрался наконец из проруби.
Мгновенье сидел, закрыв глаза и опустив голову, жадно хватая воздух и все еще не веря, что он выжил. Затем отряхнулся по-собачьи и поднял голову, чтобы взглянуть на своего спасителя и сказать ему «спасибо».
Человек, который вытащил его из проруби, неспешно уходил
прочь, мол, я свое дело сделал, а дальше ты уже как хошь... Человек был в меховой пышной шапке, дубленке и белых бурках. И сильно припадал на одну ногу ...
- Эй — крикнул Князь.- Эй!
В его голосе не было ни приказа,ни угрозы, как тогда, когда несколько минут назад он кричал: «Стой! Стой!»
- Эй, кореш!
Хромонький не остановился, но и не прибавил теперь шагу .
- Бра-то-ок! — крикнул вдогонку Князь.
Тот даже не оглянулся — спокойно шел своей дорогой к противоложному берегу реки, который едва виднелся в сгущающихся сумерках.
- Вот так...- подвел итоги каким-то своим мыслям Князь. До боли в висках и скулах стиснул зубы, чтоб они не отстукивали чечетку. Выпрямился во весь рост и, держа в руках мокрую отяжелевшую шапку, пошкандыбал в противоположную сторону, где дома были ближе. Но куда он теперь? На вокзал? Но там сразу схватят менты... В магазин? Да и там нз тебя сходу обратят внимание и сплавят в милицию... Постучаться в какой-нибудь дом — единственный выход. Если, конечно, пустят — уже почти совсем темно.
Раздумывать было особенно некогда — от холода и злости бил озноб, истый колотун, как перед первым в жизни своим "серьезным"делом. Хотелось выть.
Кроша от злости зубы, выкарабкался на берег и, тяжело дыша,
остановился в нерешительности — куда дальше?
Через минуту остановился возле какою-то домишка похуже, расчитывая на то, что чем беднее люд, тем добрей. Постучал костяшками задубевших пальцев в калитку.
Во дворе хрипло залаяла собака, но никто не вышел.
Постучал сильнее, кулаком, потом отчаянно стукнул ногой. Никого. Шагнул в палисадник, подошел к окну и снова постучал. Окна были уже закрыты ставнями и сквозь круглое отверстие вверху сочился слабо свет.
-Дома кто есть? — как можно ласковей произнес Князь.
-А кто там? — донесся приглушенный детский голос.
-Папка или мамка дома?
-Нету...
-Ну, пусти на минутку, я замерзаю...
-Дома никого нет, мне не велено открывать.
-Да не боись ты меня, я тебе ничею не сделаю, только отогреюсь...
За окном молчание.
-Так откроешь, я в прорубь угодил...
Молчание.
-Попроситесь к другим или немного подождите — скоро мамка и папка придут.
Можно было бы ждать, если бы не эта уже задубевшая на морозе кольчуга — еще минут десять-пятнадцать и кранты. Вот тебе, мелькнуло у Князя, и поезд дальнею следования, и мягкий вагон, и ресторан, и дымящаяся отбивная с жареной картошкой, и водочка в графинчике.
-Ну, ладно,- неопределенно промычал он, не попадая зуб на зуб, выругался трехэтажным матом и неуклюже, как пингвин, направился к соседнему дому. Заледенелая одежда затрудняла движенье, а сковывающий все тело холод захватывал дыханье.
Окна следующего дома были без ставень, а дом без полисадника. Негнущимися пальцами решительно постучал в замерзшее стекло. В окне метнулась тень, кажется, женская.
-Кто там?- раздался неприятный женский голос.
"-Дед Мороз...»- чуть не ответил он шуткой, при общении с женщинами его всегда тянуло на шутки. Сейчас ему было не до шуток и он, заикаясь от волнения и холода, объяснил, как мог, что попал в прорубь и ему надобно хоть немного обогреться.
Там, в доме, долго молчали. Во всяком случае, так показалось непрошенному гостю Князю.
Потом свет в окне почему-то погас, и Князь заметил, как на замороженном стекле медленно появилась проталинка, затем увидел в ней настороженный глаз.
-Не верите, что ли?!
Давая себя рассмотреть лучше, молча отодвинулся от окна под тусклый свет лампочки, освещавшей номер дома .
«Неужто не пустят и тут?»
На миг представил, как плетется к следующему дому и как там ему тоже от ворот поворот, люди сейчас боятся пускать в дом чужих. Представил, как тащится дальше. И там тоже, конечно, не пустят. И где-то он свалится в сугроб и замерзнет, подохнет, как собака. К утру занесет снегом. И пролежит он так до тепла. А потом снег стает и найдут его, бедолагу. На мусорском жаргоне таких покойничков называют «подснежниками».
Не хотелось, очень не хотелось закончить жизнь "подснежником».
-Не бойтесь... — взмолился Князь,- я, правда, замерзаю...
-Ох, боже мой!- воскликнула там, за окном, женщина, видимо, убедившись в том, что непрошеный гость действительно попал в беду и находится в безвыходном положении.
В следующее мгновенье зажегся свет, еще через время хлопнула дверь, тонко пропищал за воротами засов.
«Крепенько запираются...»- мимоходом отметил Князь не без ехидства.
В проеме калитки появилась моложавая женщина в пестром халате с блестящим наперстом на пальце, видно, шила и от волнения забыла снять.
-Входите! — она схватила его за обледеневший рукав куртки, стремительно провела по двору и почти втолкнула в комнату, как напроказничавшего мальчишку. — Раздевайтесь быстро!
Хозяйка побежала в другую комнату и тотчас вернулась с ворохом всякой-разной одежды. Потом надела фуфайку и вышла за дверь, давая возможность странному гостю переодеться.



4
Скрипя зубами от ломоты в ногах, Князь стащил набухшие от воды ботинки, сбросил с себя все мокрое, переоделся в сухое. Наверное, шмотки мужа... с непонятной тоской подумал он и попутно взглядом профессионального вора разглядывал жилье: кровать с горкой подушек, неплохой ковер с наколотыми салфеточками, круглый стол под тяжелой цветастой скатертью, завешанный ковриком телевизор, стариный кожаный диван, за диваном в углу виднелся ствол ружья, кажется, шестнадцатый калибр.
Ружью ухмыльнулся. Ишь ты, подумал насмешливо Князь, хозяйка не боится меня потому, что у нее "ружжо..." И вместо того, чтобы подумать о ней с благодарностью за то, что она пустила такого непутевого гостя, он подумал о ней: дурреха ...
Вернулась она с охапкой сосновых дров. Осторожно сгрузив их у печки и будто вспомнив о чем-то, она выпрямилась, достала из буфета бутылку водки, зачем-то обтерла ее полотенцем, выковыряла ножницами пробку, налила больше, чем полстакана и решительно протянула гостю.
-Выпейте, а я печку растоплю. Холодно у нас — дом старенький, да и весной уже вовсю пахнет, несмотря что снег лежит, морозец держится, — и присмотрелась к гостю. — Как же это вас угораздило, а?
Князь еще не придумал легенды, каким образом он угодил в ледяную купель. Приоткрыл рот, чтоб что-то сказать, а она сказала за него:
-Рыбак поди, да?
-Рыба-ак,- согласно кивнул Князь и мысленно усмехнулся: знала бы ты, какого "рыбака" впустила в дом...
-А живете-то где?
-Да там, за станцией...
-О-о, далеко, никуда вы уже не пойдете, скоро муж придет... — как-то торопливо добавила она, потому что, когда она сказала, что он никуда уже не пойдет, странный гость ее посмотрел на нее откровенно маслянными глазами.
-Да и время сейчас такое: жулик на жулике, бандит на бандите. Как стемнеет, то лучше из дому не выходить.
-Ну а муж-то ваш ходит...
 -Так он на работе.
Князю хотелось спросить, где именно он работает и когда приходит домой, однако от этих распросов удержался и снова посмотрел на бутылку — на данном этапе жидкость в этой посудине его интересовала больше, чем информация о муже.
Хозяйка взгляд его ищущий истолковала по-своему, по-женски.
-Ой, а закусить-то я и не поставила... Вы уж извините...-кинулась к холодильнику.- Вот грибки, рыжики... муж их очень любит...
"Муж, муж..." — мысленно разозлился Князь, будто уже имел на эту женщину какое-то свое мужское право. Он-то понимал, почему она так часто упоминает о муже — побаивается его, этого «рыбака». Хорошо, что хоть о снастях не спрашивает и не бежит на реку...
-Сала сейчас нарежу. Да вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь. Как вас, простите, звать-то?
Он сказал, ткнув вилкой в самый маленький гриб — хотелось еще выпить, а она ...
-А по отчеству?
Князь не донес до рта гриб, скосил глаза в сторону, точно вспоминая, как звали его отца, и глухо ответил, точно на допросе в СИЗО:
-Степанович.
-Вы не стесняетесь, Василий Степанович, будьте как дома, сейчас мы все это повесим сушить...
Хозяйка говорила и говорила. Князь слушал и слушал и ждал, когда она ему снова нальет. Сам почему-то не осмеливался взяться за бутылку, то ли еще совсем хмельным себя не чувствует от эдакой детской порции, то ли отчего-то другого. Пожалуй, оттого, что хозяйка такая добрая и принимает его за вполне нормального человека, а не бывшего зэка. Его, Князя, всегда в общении с людьми сбивало с толку то, что его принимали за порядочного человека — внешность у него такая, что ли, или просто люди судят о других по себе.
Как бы там ни было — на столе стояла пол-литра, едва початая, нутро уже немного согрелось и требовало еще огонька.
Хозяйка, словно угадав его последние мысли, опять предложила выпить, после такой "баньки", мол, можно и он не стал себя упрашивать.
          Он сидел на зачехленном серым полотном стуле, молодой еще, с крепкой, как у борца шеей, с большими от природы руками, которые по-настоящему не знали работы, и без особого аппетита жевал сало, бросая на хозяйку масляные взгляды, от нее так пахло уютом, теплом и просто чистой, хорошей женщиной, что он чуть ли не силой сдерживал себя, чтобы не сгрести ее в охапку и не кинуть на эту пышную кровать с горкой полушек, а то и прямо на пол, застеленный ковром.
От выпитого еще мысли о возможном обладании этой сдобной бабехой растекались тревожно по телу и стучали в виски.
На хрена тут муж, подумал с досадой. Глянул на ствол ружья, стоявшего в углу, за диваном. Просто так глянул. Мокрыми делами он не занимался. И не собирался. Но воровать он когда-то тоже не собирался. Иногда он думал о себе, как о постороннем. Сейчас – тоже.
-А вы чем занимаетесь?- спросила словоохотливая хозяюшка.
-Я-а-а... — протянул, словно в комнате был еще кто-то, кроме него. Обычно на этот вопрос он отвечал, что строитель, сейчас, невольно желая понравиться, неожиданно для себя ляпнул:
-Занимаюсь изучением водного режима рек — гидролог я.
Помнится, так ответил один парень, с кем он сидел в зоне. И потом рассказывал о своей романтической работе: горы, тайга, река, лодка или катер. Сел гидролог за растрату.
Хозяйка посмотрела на гостя с повышенным уважением. Чтобы она не стала расспрашивать подробно, что да где он работает, Князь перевел стрелки разговора на ее мужа.
-А ваш муженек что поделывает?
-А сапожничает он, жить трудно, вот и сидит и по вечерам…
Сально поглядывая на хозяйку, Князь прикидывал: а какой он, ее муженек? И представлялся этаким плюгавеньким и жалким – хотелось, чтоб он был таким.
На миг пришло в голову, что может, никакого мужа у нее и нет, а она так говорит, чтоб не держал сторонних мыслей.
Лицо у Князя разрумянилось, темные красивые глаза с синеватыми белками повлажнели и от этого стали еще красивей — на воле девки его любили. И он их — тоже. И никогда не упускал случая, если тот вдруг подворачивался.
Сейчас чувствовал, что труба зовет. Муж, правда... но пока он явится... да если и явится...
Водка разогревала Князя все сильней и сильней.
Хозяйка, будто зазывая, между тем неспешно стелила постель ему на диване. Князь цепко наблюдал за ней. Ей было лет двадцать пять, не больше. Наклонившись над диваном, чтобы взбить подушку, она отбросила рукой за спину короткую косичку с кокетливо вплетенным совсем по-детски голубым бантом. Так и хотелось провести рукой по ее аппетитным телесам. Тут она повернулась к Князю лицом и немного виновато улыбнулась, разводя руками:
-Не обессудьте уж...
Князь пожал плечами: да что вы, мол, я человек простой... а сам подумал: знала бы, для кого стелешь... И взглянул ей прямо в глаза, пытаясь прочесть, что у нее в голове.
Глаза у нее были большие и доверчивые и эта доверчивость слегка сбивала его с толку, с настроя.
Что у нее в голове, он не понял. Вообще она была непонятна ему. Одна дома и решилась впустить чужого мужика. Она была так же непонятна, как был непонятен и тот хромонький паренек, за которым он, Князь, гнался с костылем в руке, а тот потом, когда он, Князь, угодил в прорубь, вернулся и подал руку, вытащил его из проруби. Странные какие-то... чудики ненормальные...
"Чудик-ненормальная" прошла мимо Князя к догоравшей печке, прошла так близко, что он уловил сладкий запах ее сдобного тела, какой-то непривычный для него запах — домашний, вольный и очень уютный.
На миг пришла в голову мысль: забросить бы все, жениться на
такой и наслаждаться жизнью, тихой, спокойной... ходить на работу, приносить из магазина сумки с хлебом и колбасой, рубить дрова, носить воду, топить баньку и париться в ней вместе вот с такой не очень красивой, но очень чем-то притягательной женщиной.
Подобные мысли время от времени ему приходили и тут же улетучивались. Он знал, что назад дороги нет. Да и не искал он особенно пути назад — зачем? Чтоб опять прозябать? Ходить, вкалывать, как проклятый, а получать гроши? Дудки! Пусть лохи вкалывают. Лучше раз в жизни напиться живой крови, чем всю жизнь питаться мертвечиной — уж больно нравились Князю эти слова из известной сказки о вороне.
Плеснул себе еще в стакан.
По-лошадиному раздувая ноздри, смотрел, как хозяюшка присела возле печки и как из-под ее халата на миг показалось округлое матовое колено. Она быстро закрыла его полой халата и подбросила в печку еще пару поленьев.
Потянулся еще к бутылке.
-Может, и вы со мной за компанию?
-Нет-нет,- отмахнулась та,- я не пью...
-А муженек?... — спросил Князь не столько потому, что ему было интересно, пьет "муженек" или нет, а чтоб обрести о нем еще какую-то информацию – может, "муженек" — плод фантазии доверчивой хозяйки.
-Бывает,- ответила она как-то не очень определенно.
-Ну, давайте за знакомство, я, правда, не знаю, как вас...
-Меня зовут Клава ...
-Клавочка, значит, хорошее имя, давайте за вас...- налил себе еще, встал со стула и шагнул было к хозяйке, но она отпрянула, поставив между ними стул.
-Не надо.
-Что "не надо"?
Он плеснул в рот водки, поставил стакан — горючее разогрело его мысли и желания — решительнее шагнул к женщине.
-Вы… вы не балуйте!- она поспешно отступила назад, где стояло ружье.
-Да у тебя никакого мужа нет...
-Есть,- почему-то топнула она ногой и протянула руку за спину, где стояло ружье.
-Стрелять, что ли будешь...
-Я вас пустила как человека, а вы...
-Да я просто... пошутил... — Князь расплылся в деланной улыбке и снова сел за стол.- Да не бойтесь меня, я не вор, не бандит, не насильник...
-Ладно, отдыхайте, а я — сейчас приду.
Женщина сдернула с вешалки фуфайку и пуховый платок и выскользнула в сени.
Не в милицию ж, подумал Князь, наверное, к соседям или мужа будет ждать на улиие, если он, конечно, у нее есть. И сейчас подумал, что наверняка есть, иначе бы не осмелилась впустить его, странного вечернего гостя.
Приподнял бутылку, с досадой отметил, что осталось грамм сто, не больше и допил содержимое прямо из горлышка.


                5

По телу плыло тепло. И от выпитого. И от общения с женщиной. Можно было бы, конечно, запереть покрепче дверь, когда еще хозяйка была тут, и сделать свое дело. И дернуть отсюда, на всякий случай прихватив ружье. Хотя зачем оно — ружье, сразу к ментам угодишь.
Да, он мог себя повести так, как требовала его натура — они выломаются, набивают себе цену, говорил он себе. И думал, что с его характером ему никогда не стать вором «в законе». Потому что настоящий вор «в законе», которым мечтает он быть, не имеет права запачкать себя «грязным» преступлением, таким, как изнасилование. Воров в тюрьмах уважают, насильников презирают.
Оглядывая комнату, Князь заметил на комоде колечко, мельком отметил, что, уходя, он его не забудет. Хотел заглянуть, что там, в ящиках комода, но не стал рисковать и мыслями вернулся к муженьку хозяйки, если таковой у нее имелся. Интересно, какой он?
Почему-то подумалось, что он похож на того паренька в бурках, за которым час назад он гнался. Вспомнив своего "подопечного", Князь неуютно повел плечами — что-то не хотелось о нем вспоминать. Мысленно он был благодарен ему, что вернулся к проруби и вытащил его, своего преследователя. И вместе с тем к этому хромонькому фраеру росло чувство неприязни, непонятное Князю чувство неприязни: такой шпендик, да еще хромой и вытащил его, здорового мужика, из проруби. Он, Князь, ни за что бы этого не сделал. Если бы догнал его, приглушил бы костылем, забрал деньги и ушел бы, не оглядываясь, что с его "подопечным": сдохнет, так сдохнет, замерзнет, так замерзнет. И если бы вдруг в прорубь угодил этот хромоногий, он, Князь, не протянул бы ему руку — ни за что не протянул бы. А если бы и протянул, то лишь бы для того, чтобы выхватить у своей жертвы из-за пазухи бумажник и до свиданья, купайся дальше, я тебя не видел... И сейчас Князь подумал, что допустил оплошность — почему он не побежал за ним, почему не догнал? Сейчас бы был при деньгах... Что кольцо, которое еще пока и не его.
Хмель приятно растекался по телу — наступил момент наивысшего кайфа и он, Князь, опять пожалел, что выпустил хозяйку — такая аппетитная бабец... Встал из-за стола, прошелся по комнате, прислушался — кругом тишина. Глянул на ружье, стоявшее в углу, подошел, двумя пальцами крутанул ствол — это была двустволка. Приподнял, откинул стволы от ложа — в стволах сидели патроны. Нет, он никого не собирался убивать — посмотрел из любопытства и на всякий случай, чтобы знать, что оно заряженное, что особенно шутить с хозяйкой нежелательно.
Хмель будоражил. Будоражило и то, что хозяйка долго не приходила. Князь выдавил из бутылки и оставшиеся капли и тупо смотрел на дверь, решая, как быть дальше.
Если у нее мужа нет, она никуда не денется — вернется. И он уломает ее. Или все-таки возьмет силой. Отдерет так, что на стенку будет лезть.
На миг он представил, как раздевает ее, как барахтается с ней в этой мягкой постели, как она, входя во вкус, принимает его ласки.
По горлу прокатился кадык. Там, откуда он недавно вышел, это было у него и его дружков любимое по вечерам занятие – представлять, как ты обладаешь какой-нибудь телкой. Иногда эти ночные эротические фантазии разогревали так жарко, что сокамерники любили друг друга или самих себя. И он, бывало, тоже. Как поется в одной блатной песенке: "У всех у нас пороки..."
А если муж у нее есть... Да я и его, раздухарился Князь, отдеру, как сидорову козу.
Хмель придавал смелость, разжигал желание.
Хозяйка все еще не приходила. Князь в фантазиях своих так
разогрелся, что чувствовал: уже никакая сила не удержит его, если сейчас на пороге появится желанное создание — хозяйка. И он приподнялся со стула и шагнул было к двери, когда там, в сенях, затопали.
Дверь распахнулась и на пороге вырос совсем не похожий на недоноска краснощекий амбал с уверенным в себе веселым взглядом. За его широкой, как шкаф, спиной виднелась хозяйка.
-Привет рыбакам!- добродушно приветствовал вошедший, как понял Князь, хозяин дома.
-Привет добрым хозяевам,- слегка поклонился Князь и подумал, что, пожалуй, хорошо, что не полез к его бабе, а то было бы шороха, так просто они бы с хозяином не разошлись... и загрузили бы опять лет на десять, не меньше...
Разговор между мужиками не очень вязался — все-таки непрошенный гость не подарок.
Вскоре Князь по совету хозяина улегся спать, хозяева уединились в другой комнате.
Долго сон не шел к Князю. Стоило сомкнуть веки, как перед глазами возникала проклятая прорубь и тот плюгавенький паренек, которого он пытался обчистить и который осмелился вернуться и подать ему, своему преследователю, руку.
Ну никак не мог понять Князь того мудака. Мудак — иначе не назовешь...
И эта бабенка... взяла и впустила чужака в дом... накормила, напоила и спать уложила — как в сказке. И кого...
А почему — кого, мысленно взъерепенился Князь. Чем он хуже их, этих чудиков-мудиков?
«Чудики-мудики» вполголоса о чем-то говорили за дверью. Князь весь обратился в слух, но ничего разобрать не мог. Потом хозяева перешли на шепот. Потом тяжело задышали.
-Может, сейчас не надо, а? — раздался хозяйкин сдавленный шепот.
-Да че там не надо — давай...
Князь выпученными глазами глядел в потолок.
Потом глаза сомкнул и увидел в своем воображении, что там происходит, за дверью, в соседней комнате.
Князь пытался уснуть, но попробуй тут усни, когда ты полчаса назад мысленно уже обладал этой сдобной бабой, а теперь ею наслаждается другой. Попробуй усни...
Гад, мог бы сегодня и воздержаться, подумал о хозяине.
Чтобы уснуть, перевернулся на другой бок и стал думать о завтрашнем дне. Душу грело то, что унесет он все-таки колечко — хозяева и не заметят. Унесет, вопреки воровским правилам: где живешь, там срать не будешь... Если жить по всем правилам, то жизнь будет не жизнью, а каторгой. Прихватит колечко, загонит его в первой же забегаловке, куда зайдет опохмелиться. Позавтракает он сегодня, как фон Барон! А там... Бог даст день, Бог даст пищу. Заполнит он карманы и махнет на юга, в поезде дальнего следования, на мягкой полке, с сытым брюхом и хмельной головой.
Шепот и характерные звуки в соседней комнате стали громче и явственней. И Князь задышал порывистей, видя все это и люто завидуя красномордому сопернику. Сколько он может, сволочь, кобель ненасытный!..
-Хватит, мне уже больно!.. — свистящим шепотом произнесла женщина .
-Еще немного, подожди...
Сердце у Князя заколотилось, вот-вот выскочит из груди.
Его охватила вдруг смутная злость. На всех. И на эту бабу, которой уже больно. А ему не больно?! И на ее мордоворота. И на того плюгавенького паренька, который сейчас тоже, наверное, нежится в постели со своей бабой. И даже немного на себя злился Князь, что такой невезучий у него сегодня день. На свободе все должно быть по-иному, все должно быть в ажуре, а тут...
Хмель застилал сознание и разжигал ненависть ко всем и ко всему. Особенно досадно было, что он, Князь, упустил того паренька с его пачкой "зелени". Эх, пожил бы на воле вволю!
Скорей бы проходила ночь и надо что-то делать в срочном порядке. Колечко на комоде — это, конечно, пустяк, это не выход из положения. Ну, на билет хватит, да на скромную жратву в поезде. Не о такой воле он мечтал.
Там, за дверью, в соседней комнате, затихли и Князь тоже собирался было спать, как услышал приглушенный шепот.
-Да, забыл тебе сказать, Коляна видел, он советует "мерс" покупать.
- Да куда ты на "мерседесе" по нашим улицам...
- По Чуйскому тракту прокатимся с ветерком, до самого Кош-Агача. А то и в Монголию заглянем — сейчас это просто... Дубленок накупим, машина почти окупится за один-два рейса...
- И все-таки "нива" лучше, практичнее...
- Практичнее... что ты понимаешь в машинах, "нива" – дерьмо на палочке, все наше отечественное — дерьмо! "Мерс" — это да-а, лучшая сейчас машина.
- Но «нива» ж дешевле, ты сам говорил... у нас еще бы и остались денежки, может, новую мебель купили бы...
- У нас и эта еще не старая... а деньги ты, кстати, куда положила?
- В комод…
- В комод… вот дура! Любой вор сразу в комод лезет…
Князь приподнялся на постели. Сердце его заколотилось сильнее,
дыханье участилось, как всегда у него учащалось дыханье, когда он чуял запах денег. В комоде — деньги! Кажется, хорошая сумма, коль речь идет о покупке машины... Утром хозяин уйдет на работу. Он, Князь, тоже покинет гостеприимных хозяев, но потом... Что — потом? Через полчасика он вернется... Зачем? Да скажет, что что-то забыл... ну... часы, например, которых у него еще и нету... А дальше? А дальше обстановка покажет.
Настроение медленно поднималось. Это дело, чувствовал он, верняк. Хозяйку можно будет просто припугнуть... А то и утюжком пригладить. Конечно, добрая она, душевная, хорошая, но деньги – лучше.
Эти мысли мгновенно промчались в голове у Князя и когда хозяин сказал, что «любой вор сразу в комод лезет», Князь усмехнулся и подумал о том, что этот мордоворот плохо знает их, воровскую «братию". Да любой настоящий вор лучше любой самой лучшей ментовской овчарки!
-...Но он же не полезет в комод...- прошептала снова хозяйка.
- Еще не известно, что он за рыбак...
- Ну, утром переложим куда-нибудь...
- Можно в сени, под бочку с салом...
- А на чердак еще лучше, знаешь, за лежаком есть хорошее местечко, помнишь, когда сажу трясли... ты ведро с глиной там ставил.
- Ага, так будет надежно, я туда едва на четвереньках влазила...
-А-а... на четвереньках... давай еще на четвереньках...
- Да хватит тебе, кобель ненасытный...
- Молчи, сучечка, давай, вот так, вот так...
Князь сглотнул слюну, сердце его неистово колотилось. И от зависти. И от
предвкушения добычи. И от решения, которое внезапно созрело.
            Он поднялся с постели, натянул штаны и рубашку, какое-то время постоял без движения посреди комнаты, вобрав голову в плечи, прислушиваясь к тому, что делалось там, за дверью. Потом шгнул в угол и рука его медленно нащупала двустволку.
Еще через минуту он шагнул к двери соседней комнаты, толчком ноги распахнул ее и на сдавленный вскрик женщины нажал на курок. Сперва на один, затем на другой.
Два силуэта на кровати вздрогнули и замерли.


                6
Не зажигая света, Князь бесшумно двинулся к комоду, хотя эта осторожность сейчас и не была необходима, просто сработала сила привычки. Конечно, лучше было бы свет все-таки включить, но Князь не хотел видеть расстрелянные им тела хозяев дома. К тому же на деньги у него был нюх прямо-таки собачий, он чуял их издалека. И сейчас, чтобы лучше чувствовали руки, он прикрыл глаза и прошелся пальцами по круглым ручкам ящиков, словно по клавишам — где, в каком ящике?
Рука пропустила два первых, проскользнула по третьему и уже обе руки дернули за ручки нижний ящик комода. В верхние обычно не прячут, мол, сразу можно найти. И предпочитают нижний, где чаще всего лежат полотенца и всякое, что носится или чем пользуются не каждый день. Деньги обычно хозяева завязывают в тряпочку, кладут в шапочки или в лифчики.
Рука вора лихорадочно, но цепко прошлась по вещам, лежавшим в нижнем ящике комода. Ничего похожего на сверточек с деньгами не было. Сердце заколотилось сильнее и он испугался: а вдруг хозяева успели перепрятать... Но он же четко слышал, что они не вставали с постели.
Если нет в этом ящике, поддал Князь, значит, в другом, выше. И хотел уже было взяться обшаривать следующий ящик, как рука его наткнулась в самом углу на какую-то коробку, в которых продается «Геркулес» — крупа для каши. Коробка была твердой. Он так же бесшумно извлек ее из-под груды каких-то тряпок, сперва поднес к носу... Говорят: деньги не пахнут... Еще как пахнут! Это были деньги. Много денег! Они были в пачках и пачки, как посылка или бандероль, перевязаны шпагатом, Интересно, в каких ассигнациях? Да в каких бы то ни было... не в рублях же, конечно, сотни, наверное или полсотни... Столько денег он никогда не держал в руках...
Он прижал их к груди и торопливо стал одеваться. Одеваться при помощи одной руки было неудобно и он сунул перевязанную пачку денег за пазуху и, стараясь не оглядываться на кровать, буквально за минуту-две оделся, метнулся к двери, но вспомнив о лежащем на камоде колечке, вернулся назад, смахнул кольцо в карман и, затаив дыханье, выскользнул из дому.
Куда теперь? Конечно, на вокзал. Пока не хватились. Сесть в любой поезд и — куда глаза глядят... Или взять такси... Или поймать частника...
Короткими перебежками он удалялся от дома, стараясь, чтобы не привлечь внимания, не оглядываться. Но, не контролируя себя, оглядывался почти ежесекундно.
Была еще ночь, прохожих не видно.
Вдали улицы блеснули фары машины, кажется, легковой, и Князь остановился, тяжело переводя дыханье. Останавливать или не останавливать? Надо бы остановить, пусть хоть к вокзалу подкинет. Он нащупал на груди приятно тяжеленький сверток с деньгами и подумал, что надо же развязать его, достать одну пачку и вообще надо рассовать деньги по карманам. Не будешь же развязывать пачки при шофере... Но можно сесть на заднее сиденье, подумал Князь. А вдруг это милицейский патруль?
Машина приближалась и надо было решать: поднимать руку или не поднимать. Ноги сами его втянули в темный уголок за палисадником какого-то дома. Через несколько секунд легковушка проскочила мимо, обдав Князя бензиновой гарью.
Придерживая согревающий душу сверток, быстрыми шагами направился в сторону вокзала. Под одним из фонарей приостановился и, зыркнув по сторонам, извлек из-за пазухи заветный сверток. Зубами разгрыз шпагат и выкатил глаза, когда увидел на пачках красивенькие цифры: 100, 100, 100... Пачек было девять... Девять тысяч. Таких денег он никогда еще не держал в руках. Такие деньги ему только во сне снились, особенно там, в зоне.
Торопливо рассовал деньги по карманам, одну пачку разорвал, чтобы не рвать на глазах у кого-то.
- Мои, мои денежки... — лихорадочно шептал он, прибавляя шаг.
Пройдя еще квартала два, он побежал, вспомнив, что там, в том доме, где он только что был... Вот-вот наступит рассвет и кто-то зайдет к хозяевам... и явятся менты и кинутся вдогонку. Надо спешить.
Из-за угла улицы вырулил грузовик, тяжело переваливаясь на колдобинах.
Князь вскинул руку. Машина остановилась.
- Куда тебе?
- До вокзала.
- Не по пути...
- Да постой, я хорошо заплачу!
- Сколько?
Князь извлек из кармана две новенькие ассигнации.
- О-о, ну так бы и говорил — садись!
Князю, кажется, поперла везуха. На вокзале стояло два поезда: один шел на Восток, другой — на Запад, «Владивосток -Москва" и "Москва — Владивосток". Сошлись на этой маленькой сибирской станции и дразнили судьбу вора. Куда лучше? В какую сторону кинутся менты? Конечно же, они подумают, что он на Запад дернет — что делать бывшему зэку на Дальнем Востоке? Далеко он уже набылся. Значит, держать курс на Восток... а потом залечь где-то на дно и к лету самолетиком на юг, на Черное море, в Сочи или Ялту. Поправить здоровьице. Но скорее всего розошлют розыск по всей России. Хотелось на Запад, во всяком случае надо доехать до Новосибирска, а там решить — куда дальше.
Пока он рассуждал, один из поездов плавно пошел, тот, что держал курс на Москву. На Москву — так на Москву, решил Князь и схватился было за поручень дверей вагона, как услышал тоненький голосок:
- А билетик есть?
- Будет!
- Что значит «будет»?
- Ну не успел взять — договоримся.
Договориться с проводницей было нетрудно — деньги уладили возникший конфликт. И проводница вмиг стала приветливей, нашла место в одном из купе, сама принесла постель и даже спросила, будет ли он пить чай.
- Обязательно, - сказал Князь, пристально разглядывая совсем юную симпатичную хозяйку вагона.
- Тебя как зовут?
- Оля.
- Меня — Василий... – он протянул руку, но проводница то ли не заметила этого жеста, то ли сделала вид, что не заметила. — А ресторан тут есть?
- Конечно, только он еще, наверное, закрыт, но если постучите... там работают хорошие ребята.
Можно было бы пройти в вагон-ресторан — душа просила горючего, но Князь решил дождаться открытия его, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Попил чаю, хотел вздремнуть немного, но какой тут сон... Перед глазами явственно стояла страшная картина его расправы с хозяевами того гостеприимного дома.
Едва дождался открытия ресторана.
- Двести водки и чего-нибудь горячего...
Водку он налил в фужер и залпом выпил. По телу растеклось тепло, мягче сделались мысли. Глядя в окно, он пытался понять, как это у него получилось, что он...
Если бы его сейчас задержали и стали расспрашивать, как это у него получилось, то есть, за что он отправил на тот свет незнакомых мужчину и женщину, тем более людей, которые в трудную минуту его приветили, выручили, он, Князь, ни за что бы не смог объяснить толком. Зависть... Ненависть... Злоба... И страстное желание быстрее обрести хорошую сумму денег.
Сейчас он даже плохо помнил, как это у него получилось. Но как бы там ни было, а он свершил то, что еще совсем недавно было не в его правилах. Но после драки кулаками не машут…
И если бы он был до конца откровенным, то в глубине души он даже был доволен собой — теперь он крутяк... порешил двоих... и так простенько… Зато карманы набиты деньгами… Начинается новая жизнь, беззаботная, сытая и веселая.
- Корешь! Еще водочки!


7
Слух о злодейском убийстве мужа и жены мигом облетел маленький сибирский городок. Вся милиция была поставлена на ноги. Преступник хорошо "наследил", оставил отпечатки пальцев и на стакане, и на бутылке, и главное, на оружии, из которого стрелял. Поэтому опера без труда вычислили виновника страшного преступления: недавно освободившийся из заключения вор по кличке "Князь". Фотография с его изображением и особыми приметами на другой же день была расклеена во всех людных местах и отправлена по каналам быстрой связи по всем городам страны.
За Князем по пятам шла беда, но он о ней пока не думал. Вдоволь ел, пил, отсыпался, заводил знакомства и приглядывался к молоденькой проводнице, которая была столь непосредственна и мила, что он на нее пялился прямо-таки до неприличия. И она ему однажды сама сказала:
- Что вы на меня так смотрите?
- А может, я в тебя влюбился, — полушутя-полузерьезно сказал он.
И вольно или невольно всю дорогу крутился возле нее, стараясь помочь в чем-нибудь, услужить и ловил себя на мысли, что, кажется, действительно втюрился в эту козочку в железнодорожной формочке.
Возьму и женюсь на ней, самоуверенно решил он.
И вдруг понял, почему он так решил — она жутко похожа на его жену, бывшую жену, Таньку. Такая же глазастая и губы бантиком. На кошечку похожа. И поймал себя на мысли о том, что о своей Таньке он думает всю дорогу. И на эту-то проводницу обратил внимание именно потому, что она напомнила ему бывшую жену. И ему страх как захотелось увидеть ее, именно теперь, когда он на коне, когда он при хороших бабках.
В голове звучали слова из ее письма: «...Меня любит человек, у которого уже сейчас все есть: и квартира, и машина, и дача, и работа хорошая..." , "...Кто мы с тобой — нищие!»
Если бы я был богатым, мы бы не разошлись, подумал он. И понял, что любит ее по-прежнему. Что всегда любил. И там, в зоне не раз мечтал о том, как выйдет на волю, заимеет хорошие бабки и нагрянет к ней, покажет, докажет, что тоже не хрен моржовый. Эта мечта поддерживала в его душе огонек надежды. Эта мечта его и толкнула на первое преступление и на все следующие. Но много денег ему никогда не доводилось заполучить, срок – да, а денег — нет. Их обычно хватало на несколько дней, ну в лучшем случае на несколько недель. А этих хватит, если не особенно транжирить... Дочке что-то купит, Таньке какую-нибудь дорогую побрякушку...
И созрело решение: ехать в Харьков, к Таньке. Муж у нее, правда, похоже, крутяк, но он, Князь, тоже не лыком шитый. Надо бы ствол достать, на всякий пожарный случай. Да и вообще эта штука может пригодиться. Чтоб не оттопыривались от денег карманы, рубли он поменял на баксы.
И из Москвы Князь направил свои стопы на юг, в сторону Харькова. За дорогу он отрастил шевченковские усики и был похож на украинского националиста, что, быть может, и немного сбивало со следа ментовских ищеек.
Московский поезд доставил Князя в родной город раненько утром. Железнодорожный Южный вокал он не сразу узнал — сказочный дворец, весь в сияющих голубых огнях, а на перроне какой-то странный памятник — неопрятного вида мужик с допотопным чайником в руке, как будто только что вышел из поезда и бежит за кипятком. Бомж, что ли... Князь даже затылок почесал и не удержался, чтобы не спросить у проходящего мимо парня со спортивной сумкой на плече:
- А кому это памятник, пацан?
Парень оглядел спрашивающего с ног до головы, небрежно
бросил:
- Отцу Федору, слышал такого? Князь такого не слышал.
- Из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. Батюшка в наш
город пожаловал в поисках бриллиантов.
- А-а-а,- вспоминающе протянул Князь, и задачливо качнув головой, бочком подался к толпе выходящих на городскую площадь пассажиров.
Снега в родном городе уже не было, тут вовсю уже правила бал весна: перекрикивая звонки трамваев, чирикали воробьи, деревья издавали пряный, волнующий душу аромат, из-за нового высотного здания перли такие яркие солнечные лучи, что у Князя заслезились глаза. Да, наверное, и не столько от солнца, сколько от того чувства, которое переполняло его душу — воля !.. Воля!.. Что такое воля может понять только тот, кто хорошо знает, что такое
неволя — небо в клеточку. И мелькнула привычная мысль: все, больше в зону я не ходок, буду жить потихоньку, устроюсь на какую-нибудь работу, женюсь, детишек заведу... И тут же в его мысленную идиллическую картину ввалился тот заснеженный сибирский городок, резанул слух сдавленный крик женщины, вздрогнули на кровати от выстрелов два силуэта и замерли, навсегда. Пожалел немного, что все это сделал, но бандитскую душу его согрела другая мысль, более весомая: зато в кармане у меня теперь… звенит!


8

Ствол он приобрел, пистолет «ТТ» ,у цыган на новом базаре. Таких огромных базаров в городе раньше не было. Теперь тут торговали не только свои, цыгане, грузины да армяне, но полно черномазых и узкоглазых. И чего теперь на базаре только нет, всего навалом... И выпивка на каждом шагу и закусон... и шалав сколько хочешь — прямо за руки тебя хватают.
Тут же, на базаре, Князь и приоделся. Купил турецкую кожаную куртку, новые ботинки на толстенной подошве, мохеровый свитер, кожаную кепку с отворотами. Таньке купил золотой крестик и висульки на уши, дочке — заграничные часы, тоже золотые, и огромную куклу с открывающимися и закрывающимися глазами. Дочке-то уже скоро двенадцать лет, но девчонки всю жизнь играют с куклами.
И когда уже загрузился покупками, вспомнил о матери. И хотелось ее видеть и вместе с тем почему-то боязно было встречаться. А может, стыдно. Из тюрьмы он ей почти не писал. Да и она не очень-то баловала его своими весточками.
И вдруг ощутил страшную вину перед матерью, растрогавшись, заглянул в одну из забегаловок на базаре, залил совесть соточкой  водки и, закусив бутербродом с колбасой, вышел с твердым намерением поехать сперва домой, а потом уже к бывшей жене и дочке. К тому же он только теперь смекнул, что у матери узнает, где она живет, его ненаглядная Танька.
Раньше поймать такси было проблемой. Сейчас, не успев выйти из базара, он увидел целую вереницу пустых «волг» с зелеными огоньками.
«Надо ж что-то матери купить...» — скребнуло по сердцу. Глянув на коробку с куклой, прикинул, что если накупит подарков матери, будут заняты руки да и больше внимания будет к себе привлекать: весь упакованный, как фраер, да еще с кучей покупок — первый же мент остановит. Лучше просто дам денег, решил и сел в первое попавшееся на глаза такси. Ехать предстояло через весь город.
Уже вечерело, повсюду зажигались огни, и города родного Князь совсем не узнавал. Столько реклам! Столько разноцветных движущихся огней. А машин.... И почти все иномарки... А вывески-то все на иностранном: Бристелла, Синдерелла ... Князь мысленно добавил в рифму свое название: Дристелла... Город-то стал чужим, будто он, Князь, за границу приехал.
Встреча о матерью, как он и ожидал, не доставила большой радости: и он и мать совсем отвыкли друг от друга. И говорить-то особенно было не о чем.
- Ты как? — спросил он.
- Да так... — ответила мать.
Они надолго замолчали. Князь мысленно отметил, что мать сделалась совсем старухой. Чужой старухой.
- А Танька — как?
- А я ее вижу?
- А адрес знаешь?
Мать знала и адрес и телефон.
- Ну ладно,- сказал Князь,- я тут денег немного... получил вот возьми, купи чего-нибудь поесть, да себе чего-нибудь... а я смотаюсь к Таньке... на дочку хочу глянуть... — хотел сказать, что потом приедет ночевать, но понял, что ночевать-то в родном доме ему не светит: в любой момент могут нагрянуть менты...- Ну ладно,- повторил он,- пока, я тут проездом…
И только теперь он увидел на глазах у матери слезы, может, она только теперь поняла, что это ее родной сын и видит она его наверное, в последний раз — так чуяло сердце.

                9
От таксиста Князь узнал, что новый пригородный райончик, где живет Танька, называют Долиной нищих. Сразу за кольцевой дорогой, в живописной лощине, выросли тут, как грибы, красавцы особняки, фешенебельные коттеджи, двух- и трехэтажные, все из хорошего, видимо, привезенного издалека кирпича, с башнями, под красной черепицей. То там, то сям стояли, блистая хромом, иномарки.
-Вот это и есть Долина нищих?- не удержался Князь от восторженного вопроса.
- Ага,- с презрительной усмешкой ответил водитель. — Вас к какой "хатке" подкинуть?
-Да я, пожалуй, тут уже пешочком... Мне еще позвонить надо.
У въезда в Долину нищих, возле кафе "Мираж", похожего на огромный аквариум, стояли соединенные, как меха гармошки, три телефонных будки. К удивлению Князя, во всех кабинах были телефоны, и все с трубками, и целыми стеклами — видно, за порядком тут было кому хорошо следить.
С волнением набрал Танькин номер и указательный палец руки положил на рычаг: если раздастся мужской голос, сразу нажму и прерву разговор.
- Але-е!..
Танька! Ее голос, чуть капризный и певучий, и слышно так хорошо, будто она стоит рядом.
-Але-е, — в свою очередь отозвался он, делая вид, что плохо слышит — просто он вдруг оторопел: столько думал о ней, столько ждал встречи, а теперь вдруг пар пускает.
- Я вас хорошо слышу!
- Танька, Таня...
- Это не мама — ее дочь... мамы нет дома...
- Ой, как похожи у вас голоса...
- Что передать маме? Кто это говорит?
- Да один знакомый... мамка-то скоро будет?
- Где-то через час.
- А папа?
- Ой, я не знаю... Он как уходит утром, так утром и приходит, а кто это говорит?
Хотелось сказать: твой родной отец, но палец нажал на рычажок. И потому, что не по телефону нужно это говорить, и потому, что Князь поймал себя на мысли, что если к Таньке испытывает какие-то нежные чувства, то к тому созданию, которое только что мило говорило с ним — чувств никаких.


                10

Чтобы убить время, шатался меж многочисленными киосками, приглядываясь к моложавым женщинам, надеясь в какой-нибудь из них увидеть ее, Таньку, неуемную боль души своей. Примерно через час направился было к телефонной будке, как лицом к лицу столкнулся с женщиной, похожей на его бывшую жену.
- Танька?!
- Тебе чего, мужик?..
- Да это же я — Василий...
С усами она его никогда не видела, да и возмужал за эти годы, огрубел, обмужичился.
- Ты-ы... каким ветром? Откуда?
Они смотрели друг на друга и радостно и тревожно, наперед зная, что эта встреча никому из них ничего хорошего не принесет.
- Северным... — взволнованно промолвил он, — в Тюмени я работаю, на буровой.
- Да вижу... прибарахлился, усы отрастил... не сразу и узнала...
- А я тебя — сразу, ты такая же, даже еще красивше стала.
Свободной рукой он схватил ее за локоть.
Она тут же отдернула, как-то очень нервно.
- Н-не надо, тут все меня знают...
Молча изучающе глядели друг другу в глаза, как бы прикидывая, что принесет им эта встреча. Нутром Василий почувствовал, что он ей не то что не противен, а что даже желанен.
- На дочку хочешь взглянуть?
- И на дочку, но больше на тебя.
- У меня есть муж, — как-то пресно и с холодком произнесла она.
- Я знаю — мать сказала. — Да чего ж мы тут стоим посреди дороги, может, в дом пригласишь?
- Еще чего придумал... вали, наверно, отсюда...
- А может, потолкуем где-нибудь в укромном местечке, в лесопарк поедем, я возьму такси, деньги у меня есть...
- У меня муж... — вяло повторила она и по тому, как она это повторила, он, Василий, понял, что особой любви у нее к своему новому супругу нетучки. — Мне надо идти... Ты... ты...
- Я позвоню тебе к вечеру, ладушки?
- Не знаю... не надо...
- Я позвоню, а это передай дочке, а это тебе...
- Да что я мужу скажу?
- Мужу-мужу, я твой муж!
Подарки она взяла, взяла с какой-то неприятной поспешностью, по которой Князь заключил, что муженек ее не очень-то балует подарками. Оглянулась по сторонам.
- Ты иди уже, иди...
Прогоняла она его вяло, говорила "иди", а слышалось — "не уходи". Глаза ее затуманились, наполнились влагой.
- Иди!
И не дожидаясь, когда он пойдет, резко повернулась и почти побежала. Глядя ей вслед, Князь почувствовал, как запекло под ложечкой, он понял, что по-прежнему безумно любит эту женщину, которая не принесла ему счастье, но может быть, еще и принесет. Он пожалел, что сказал ей что-то о лесопарке... Какой к черту лесопарк! Надо снять хороший номер в гостинице... Хотя в гостинице останавливаться опасно. Лучше квартирку снять, однокомнатную, изолированную.
Не откладывая в долгий ящик, заглянул в первый попавшийся на пути газетный киоск, попросил что-нибудь с объявлениями о сдаче квартир, ему дали "Город", "Премьер", "Харьковский курьер", еще что-то. Присев на скамеечку, принялся изучать содержимое газет, нашел рубрику "сдается" и у него даже глаза разбежались - сколько предлагается квартир и однокомнатных и двух- и трех-...
        Смекнул, что желательно снять квартирку в большом многоэтажном доме, где мало кто кого знает, чтоб быть менее заметным, ведь наверняка на него объявлен розыск. Это слово, промелькнувшее в мозгу, скребнуло по сердцу. На миг он опять пожалел, что совершил мокруху, но тут же снова подумал о деньгах, которые тогда добыл, и на душе потеплело — все обойдется! Такие ли сейчас дела творятся, кругом столько убийств, да каких людей порешают... у ментов столько дел, может, порыскают-порыскают и плюнут.
Однокомнатную квартиру он снял буквально через час в шестнадцатиэтажном доме неподалеку от центра. Хорошая мебель, телевизор, холодильник, телефон. Он пошел в обменный пункт, поменял еще пару сотенок, испытывая при этом необыкновенное удовольствие; ты суешь в окошко кассирше одну бумажку, а она протягивает тебе целую пачку! Баксы — это здорово! Зашел в первый попавшийся на глаза магазин под непривычным названием «супермаркет» и гляза его разбежались: чего здесь только нет!.. На миг ему показалось, что он не в своем родном городе, я где-нибудь заграницей , в каком-небудь Рио-де-Жанейро... Колбас каких только нет, сыров голандских, рыбы... и белая и красная икра в баночках, и красная и черная, а конфет... а  тортов всяких... а выпивки... каких бутылок только нет... даже в форме скрипки — ух ты, ах ты... все мы космонавты... Вот это перестроились, вот это житуха!
И впервые за многие годы, а может и вообще впервые в своей жизни закоренелый вор испытал нечто вроде национальной гордости
за свой город, за свою, как ему казалось, непутевую Украину — молодцы!.
 Ну, молодчаги!
Обуреваемьй непривычными чувствами к своей родной неньке-
 Украине, Князь испытал нестерпимую жажду — выпить! За Родину, за то, что он в родном городе, за то, что встретил Таньку — за жизнь!
Тут же в этом огромной и сказочном магазине он обнаружил симпатичный буфет, где за стойкой приветливо улыбалась посетителям красивенькая девушка. Из ее изящных наманикюренных рук он принял одну рюмку коньяка, другую. Прилепил ладонью к стойке новенькую ассигнацию:
- Сдачи не надо...
И поспешил к прилавкам. И не переставал удивляться — никакой нигде очереди. И все такие вежливые продавщицы, такие культурные. Набрал всего столько, что едва вместил в себя двухкамерный холодильник.
Раскупорив одну пузатенькую бутылку, нашел в шкафу рюмки,  наполнил, выплеснул в рот, еще наполнил, но поставил на журнальный столик и как постороннему раздельно наказал себе:
- Браток, не гони лошадей...
Плюхнулся в кресло, по-детски подпрыгнул несколько раз, включил телевизор, закинул ногу за ногу, покачал носком, раздумывая, ждать до  вечера или сейчас позвонить Таньке. Че это ждать до вечера — конечно, сейчас!
Набрал ее номер и почти тут же услышал ее осторожный голос
- Алле-е...
- Ты, Танька?
- Нет, это не Наташа, вы ошиблись номером...
- Какая Наташа….
- Танька, это же я, Василий!..
- Вы ошиблись, перезвоните,- донесся ее приятный и родной голос . — Это не Наташа, здесь такой нет.
Во номер! Он, Князь, никакую Наташу и не спрашивал, он спрашивал
ее, Таньку, а она...
Хотел снова набрать ее телефон, но наконец дошло — она, Танька не одна, рядом, наверное, муж. Она ж говорила: звони вечером, а он...
Настроение немного упало, глянул на часы — до вечера еще почти полдня. Поспать, что ли? Можно, правда, пойти прогуляться, но шастать по городу нежелательно, ненароком привлечешь к себе внимание какого-нибудь бдительного мента. Лучше уж в квартире покантоваться. Благо тут все есть: и выпивка и закусон, если бы еще сюда какую-нибудь телку заполучить... Рука его потянулась к одной из газет. Когда он смотрел объявления о сдаче квартир, его взгляд наткнулся на рубрику "Знакомства", там было что-то про девушек, которые не прочь провести время с мужчинами. В тот момент ему нужна была квартира и он не задержал надолго взгляд обьявлениях о девушках, а сейчас...
Он еще плеснул в посудинку коньяка, залпом выпил, залистал странички газеты с объявлениями и наконец, найдя то, что ему было нужно, впился взглядом в мелко напечатанные игривые призывы к любви:
"Привлекательная девушка желает познакомиться с состоятельным мужчиной 35-45 лет."
"Привлекательная Леди, 23/173/70, ждет встречи с мужчиной, не моложе тридцати лет, для редких встреч. Место имеется."
Первое объявление Князь игнорировал, так как ему было только тридцать лет и его насторожило слово «состоятельный». Состоятельным он себя не считал, хотя бабки у него и имелись. Ищет состоятельного, стало быть ей надо отстегивать каждый раз хорошенькую сумму. Надо бы кого-то подешевле...
"Состоятельные мужчины! В компании очаровательных девушек Вы достигнете полного расслабления. Качественный массаж и многое другое".
И тут — "состоятельные..." Князь побежал глазами дальше.
"Ваши сокровенные желания воплотит в реальность милая нежная девушка."
        Это объявление Князь отметил жирной птичкой.
"Молодая супружеская пара познакомится с красивым атлетически сложенным парнем. От нас материальная поддержка."
Князь задачливо почесал затылок, соображая, что к чему. И
тоже поставил птичку, так как его привлекли слова "материальная поддержка".
        "Ласковые и отзывчивые девушки вдохновят вас на новые победы.
Сразу несколько, что ли? Для начала, подумал Князь, вполне
достаточно и одной.
"Господа! Проведите свой досуг с очаровательной девушкой."
Подчеркнул жирной линией.
"Ты номер набери, со мной поговори.  Приедь сюда быстрей, смелее, не робей. Возможен выезд. Любые твои желания исполнит красивя я нежная  девушка.”
Это вроде было то, что надо. Откашлявшись и пригладив на голове щетинку, Князь не очень решительно набрал номер телефона
обозначенный в объявлении.
- А - ле-е-о! — не сразу раздался на том конце провода приятный
женский голос.
- Здрасьте... я хотел бы...
- Мы знаем, что ты хотел бы, это мы устроим . Место для встречи есть или...
- Есть, есть... у меня квартира.
- Адрес...
  Он сказал.
- На когда? Сеичас или на вечер?
- Сейчас.
- Полсотня баксов!
- Лады.
- Минут через сорок встречайте гостью.
- Спасибо вам...- Князь собрался было рассыпаться в благодарностях, но в трубке уже звучали гудки: пи-пи, пи-пи...
Он тоже пошел пи-пи. И от волнения и для облегчения перед предстоящим свиданием с красивой и нежной девушкой.

      
                11

Минут через сорок в квартиру позвонили. Князь  не стал спрашивать, кто там – кого ему бояться… торопливо открыл дверь, но, к своему немалому удивлению, увидел перед собой не красивую нежную девушку, которая готова будет исполнит все твои желания, а широкого как шкаф амбала с квадратными челюстями, лениво перетиравшими жвачку, узкие нагловатые глаза его быстро обежали с ног до головы хозяина квартиры, ни слова не говоря гость затем прошел в комнату, заглянул в коридор, кухню и ванную, по-хозяйски открыл балконную дверь, посмотрел наружу и только тогда заговорил неприятным скрипучим басом:
-Значится так, мужик, подругу не обижать, - он глянул на свои массивные часы, - захожу за ней ровно в шестнадцать ноль-ноль, на утехи тебе аж целых два часа, - и выкинул перед собой ладонь, как лопату: - гони бабки…
-А.а.а, - вопросительно протянул было Князь, где, мол, девка?
-Све-е-тик?! – позвал амбал и в незакрытую дверь тут же вошла не такая уж красивая, но довольно смазливая девушка, совсем  молоденькая с приветливым взглядом чуть прищуренных глаз. На ней была коротенькая кожаная курточка, юбчонка, чуть-чуть прикрывавшая аппетитные бедра, туфли-лодочки на шпильках, на плечике сумочка, в руке дымящая сигарета.
-Приветик! – сказала она и Князю показалось, что в комнате сразу посветлело – столько света исходило от этого “Светика”. Он поспешно извлек из бумажника целенькую полсотню, кинул амбалу на ладонь-лопату. Тот удовлетворенно кивнул, что-то пробормотал и удалился, а Князь вдруг неожиданно для себя растерялся. Гостья это поняла – всяких она видела… Молча прошла в комнату, кинула на журнальный столик сумочку, мягко опустилась в кресло и, закинув ножку на ножку, с детской наивностью уставилась на своего бойфренда, держа навесу сигарету с скрюченным столбиком пепла.
-Тебе пепельницу, да? – угодливо спросил Князь и, слетав в кухню, поставил перед гостьей чайное блюдце. – Пепельницы нет.
Светик, похоже, была еще и неплохим психологом, сразу поняла, что дело имеет с мужиком, который не так уж часто прибегал в своей жизни к услугам таких, как она. И ей это, между прочим, даже нравились. Во-первых, можно потянуть время, во-вторых, такие кавалеры более темпераментны, а стало быть, быстрее выдыхаются главное, они щедрее.
Светик стряхнула на белое блюдце стальной столбик пепла, мило и игриво улыбаясь, спросила:
-А конфет, наверное, тоже нет?..
-Н – не-ет… честно – нет… я просто не подумал… а так все есть: и выпивка, и закусон… даже красная икра… я сейчас.
Князь засуетился, заметался и был непохож сам на себя, не Князь, а пацан какой-то, который за свою жизнь не отведал еще женского тела.
-Как зовут-то? – спросила Светик.
 Он сказал.
- Ты западенец?
-С чего это ты взяла?
-Да усы у тебя… она показала, вислые, мол. И принялась помогать накрывать на стол.
-А ты не любишь усатых? – он обнял ее за талию и прикоснулся щетиной усов к ее шее. И чуть не задохнулся от сладкого запаха ее парфюма.
-Я всяких люблю,-  ухмыльнулась она. – Такая работа… А ты чем занимаешься, если не секрет?
-Какой тут секрет – нефть бурю,  на Севере.
-О-о-о, - уважительно протянула Света, семья имеется или холостяк?
Света больше обожала семейных, они чище.
Князь думал, что это просто вопрос и ответил, что холостяк, и взглянул на маленькие в форме сердечка электронные часы, которые чваркали на комоде, напоминая, что минуты удовольствия убывают… не за беседу же он отвалил полсотню баксов. И взял бразды правления в свои руки, наполнил горючим не рюмки, а фужеры, сел не в кресло напротив Светы, а на пол у ее ног.
-За знакомство!
-Ты мне так много налил…
-Пей, сколько хочешь, давай, поехали!
Он осушил весь фужер и почти сразу почувствовал, что обрел форму. Многие его дружки сетовали, что когда выпьют, то не получалось с женщинами, а у него наоборот, пока не выпьет как следует, не обретает мужскую силу. Особенно здорово на него действует коньяк. Отставил фужер, Князь не княжеским жестом вытер тыльной стороной ладони рот, при этом по-привычке понюхав рукав, обхватив руками Светины ножки, дурея и зверея от поступившей похоти, поднял ее с кресла, закружил по комнате и потом со всего маху плюхнулся с ней на предварительно расстеленную постель.


                12

Два часа прошли, как одна минута. Князь, казалось ему, только-только вошел во вкус, да и Светику он, похоже, пришелся по душе, потому-то для них обоих звонок в дверь был совершенной неожиданностью.
-Кого там еще несет нелегкая, - пробормотал Князь, натягивая штаны.
-Ой, да уже четыре часа, - с тревогой в голосе проговорила Света, - это уже, наверное, Степан…
-Какой еще Степан?
-Да тот, что меня привозил.
-Скажи, что ты остаешься еще – я плачу!
-Открывай! – послышался скрипучий голос за дверью.
-Степан, я еще заплачу!
-Открывай, нам надо ехать!
-Я сказал, что заплачу, не все равно тебе, кто будет платить…
-Хватить базарить – открывай!
Света неспеша, но деловито приводила себя в порядок.
А Князю ой как не хотелось отдавать разогревшую его до белого каления подругу. Он подошел к двери и почти взмолился:
-Слушай, братан, я заплачу вдвойне, только оставь нас в покое еще на пару часиков…
-Я не мо-гу! Открывай давай! Светка!?
Князь потянулся к куртке, где в боковом кармане лежал пока еще тугой бумажник, выдернул из пачки ассигнаций сотку, сунул разрумянившейся подруге:
-Это тебе так, а ему я дам еще, если он оставит тебя. Скажи ему сама пару слов, Светик…
Зелененьку хрустящую бумажку она ловко сунула в лифчик, приникла к двери:
-Степочка, я потом отработаю, ладно?
Вместо ответа коридор разразился серией нетерпеливых требовательных звонков. Потом раза три бухнуло в дверь – Степа пустил в ход ноги.
-Надо открыть, - промолвила Света, часто-часто мигая и виновато улыбаясь: ничего, мол, не поделаешь, я себе не хозяйка, хозяин там, за дверью.
-Так долго мне еще ждать или вышибить дверь?
Света округлила глаза и доверительно шепнула:
-Это он может!..
Князю ничего не оставалось делать как дверь открыть.
Разъяренный охранник переступил порог и обрушив на подельницу лавину крутого мата, толкнул ее так, что она чуть не слетела с катушек:
-Быстро собирайся – клиент ждет!
-Я тоже – клиент! – встал между ними Князь. – И я еще заплачу, вот, на еще!
-Не нужны мне твои бабки, у нас работа…
-Слушай, братан, я прошу тебя… ты знаешь, у нас так все здорово было… я-а… Света, останься!..
-Света поедет со мной, не мешай ей одеваться, - охранник грубо оттолкнул Князя, тот не удержался на ногах и грохнулся на пол.
Это для самолюбивого вора, вырвавшего на волю было слишком.
Он прытко поднялся на ноги, смахнул со стола кухонный нож и держа его перед собой как шпагу, медленно двинулся на обидчика.
-На кого ты, падло, руку поднимаешь?! Да ты знаешь, что я только что от хозяина вышел? Я бабу сто лет не видел, а ты, сука, кайф перебиваешь – я же плачу! И если тебе баксы не устраивают, то получай вот это!..
Света вскрикнула и закрыла глаза, а Князь в этот миг сделал резкий выпад вперед и острие ножа уже почти коснулось чуть нависшего над ремнем брюха светиного хранителя, но Степан неуловимым движением схватил нападавшего за запястье, крутанул руку и не достигший цели нож, звякнув, упал на пол. В следующее мгновенье Князь ощутил два увесистых удара, один в солнечное сплетение, от которого он согнулся как перочинный нож, другой в челюсть, от которого металлически клацнули и, кажется, раскрошились зубы и Князь юзом залетел под стол.
-Ты был у хозяина, а я – в Чечне! – с вызовом сказал охранник, презрительно щуря глаза и рука его потянулась к карману.
Князь думал, что этот амбал, имевший дело с чеченскими головорезами, достает ствол, чтобы разрешить конфликт окончательно. И страшно пожалел, что свой “ТТ” спрятал так далеко, он лежит на кровати, под матрасом и если он, Князь, поднимется сейчас и метнется к кровати, защитник Светы не даст добраться до оружия. Наблюдая, как рука того что-то медленно извлекает из кармана, весь Князь похолодел.
-Н-не надо, браток…
-Че – не надо, - уже миролюбивей ухмыльнулся Степан и наконец достал из кармана то, что ему было нужно – пакетик со жвачкой. Неспешно разорвал его зубами, парочку жвачек кинул в рот и с ленцой, присущей уверенными в себе людях, заработал своими квадратными челюстями. – Ты готова, Светик? Сделай любимому ручкой!..
Света, видно, привыкшая к подобным мелким неполадкам в работе ,спокойно закинула сумочку за плечо, свободной рукой сделала “бай-бай” своему мимолетному ухажеру, благодарно кивнула, благодарить было за что – сто баксов у сердца и клиент назад не требует и облегченно вздохнув, последовала за телохранителем, к очередному “ухажеру”.


                13 
       
Когда дверь за ними захлопнулась, Князь выплюнул перемешанное с кровью крошево зубов, кулаком вытер губы, кривясь и охая, поднялся и вполголоса матерясь, словно читая свою воровскую молитву, побрел в ванную. Долго плескался под умывальником, потом пристально вгляделся в свое не первой свежести лицо, пригладил усы и обрадованно вспомнил, что у него еще есть выпивка.
Опохмелившись как следует, пересчитал деньги – их было еще предостаточно – год можно жить,  припеваюче, ничего не делая. Наличие солидной суммы денег в кармане всегда поднимало Князю настроение, сейчас – тоже. Он даже засвистал какую-то бесшабашную мелодию: мало ли чего бывает в жизни, ну, получил по зубам… зато с какой телочкой побарахтался!… А вечерком, может, с Танькой что-то получится…
Включил телевизор и прилег на диван, глядя не в телевизор, а в потолок, переживая снова те волнительные минуты, которые подарила ему Света и мысленно уже перестраиваясь с нее на свою бывшую жену: придет или не придет?
Глянул на часики сердечком, по циферблату которых быстренько семенила алая стрелка: скоро пять… Еще не вечер… Можно, правда, еще разок звякнуть, а вдруг она уже одна.
Бесцеремонно набрал ее номер телефона. Почти тут же раздался приятный Танькин голос:
-Але-о…
-Это я… - прохрипел Князь, - Василий. Как ты там?..
-Вы ошиблись номером, - холодно ответила Танька, давая снова понять, что она пока еще не одна.
Князь проглотил таблетку и вдруг озлился на бывшую жену: ссу-ка! Нужна ты мне сто лет… да я таких как ты… стоит только набрать один из этих номерков – он глянул на газеты с объявлениями, но звонить воздержался: все-таки очень хотелось увидеться со своей бывшей… она, между прочим, была его первой любовью. Может, поэтому так и тянуло к ней…
Душа его потянулась к Таньке, а руки к недопитой бутылке. Плеснул в глотку прямо из горла. Он уже прилично захмелел и был в той стадии опьянения, когда не человек пьет вино, а вино пьет человека. Заглянул в холодильник, а там лишь одна бутылка пива. Чуть ли не  залпом опорожнил ее и, обведя пьяными глазами комнату, тупо думал: что дальше? Понимал, что сейчас лучше всего грохнуться в кровать и поспать, но деньги жгли карман и требовали: трать нас, трать, гуляй, пока гуляется! Гулять так гулять! Почесал поврежденную Светкиным охранником скулу, подумал, что и впредь подобных встреч ему не избежать, да и менты могут привязаться… извлек из-под матраса тяжеленький “ТТ”, подкинул на руке и сунул рукоятью вниз в задний карман брюк.
Накинув курточку, вышел  из квартиры в прекрасном расположении духа: сытый, богатый и вольный!
Ноги сами привели его к пив-бару. Князь не любил шикарных ресторанов, он чувствовал себя в них не в своей тарелке, а вот всякие забегаловки, подвальчики прокуренные и дешевые кафе и бары просто обожал. Вспомнил, что раньше, до последней отсидки, за пивом везде были сумасшедшие очереди, а сейчас пиво продается на каждом шагу, хочешь – бери в бутылках, хочешь – пей на разлив. Он подошел к той стойке, где продавали на разлив. Высокие столики стояли на улице, тут можно было и курить сколько хочешь. Очереди не было почти никакой – человека три-четыре. Князю даже не интересно стало – подходи,  наливай свое брюхо, ни капельки не томясь в очереди.
Чтоб хоть как-то развлечь себя, он стал не за двойкой-тройкой мужиков, а перед ними.
-Если вы спешите очень, - сказал вежливо тот, очередь которого подошла, - пожалуйста, берите…
Князь был настроен на перепалку, было желание согнать злость все-таки сидевшую в нем занозой. Решил поглумиться:
-Нет, ты бери… а пить буду я… ха-ха-ха!
-То-есть?.. – не понял тот, молоденький парнишка с женственным  лицом и длинными волосами до плеч, похоже студент.
-То-есть, ты покупаешь, а я пью!
Лицо у студента вытянулось, брови полезли на лоб. Он недоуменно пожал плечами и кинув косой взгляд на усатого наглеца, сказал барменше:
-Две кружки пива…
Одну он молча протянул вымогателю, с  другой отхлебнул сам.
Князь понюхал пиво, дунул на пену намеренно сильно – ватные хлопья разлетелись в стороны, оседая на асфальте с пятачками расплющенной жвачки и на обуви мужиков, стоявших в очереди.
-Можно и осторожней, - заметил один из них, самый рослый.
-Че-о?! Кто там еще вякает? – Князь прицелился взглядом в того, кто выразил неудовольствие его поведением. Глядя на этого самого рослого, приподнял перед собой кружку с пивом и дразня всех, демонстративно медленно вылил содержимое на асфальт.
Барменша сделала вид, что не замечает назревавший конфликт, мало ли чего говорят и вытворяют у стойки поддавшие мужики…
Студент отошел в сторону, от греха подальше, а когда пришла очередь покупать пиво этому рослому, Князь и ему сказал:
-Бери и на меня!
Самый рослый сглотнул слюну, подавляя раздражение и волнение и к удивлению всех, взял две кружки и одну покорно протянул мелкому вымогателю:
-Пейте на здоровье!…
-А если я не хочу… - демонстративно вылил и эту кружку, облив мелкими каплями башмаки,  стоявших в очереди.
Стоявшие в очереди коротко переглянулись, мысленно возмущаясь выходкой усатого гуляки, но ни один из них не проронил ни слова – втянули языки в одно место. Такова психология обывателей: чем связываться с таким типом, лучше проглотить таблетку и незаметно слинять с места, где назревает уличная разборка. Что незамедлительно и проделали остальные. Удовлетворенный и гордый, Князь стоял у стойки, слегка покачиваясь, наслаждаясь волей, весной и своим могуществом. Сейчас он чувствовал себя настоящим Князем.
Извлек, как ему казалось, изящным, княжеским жестом из кармана пачку сигарет, отведя в сторону мизинец, изловил одну и сунув в уголок рта, полез за зажигалкой. В кармане ее не оказалось. Он хотел было обратиться за огоньком к вытиравшей кружки барменше, как рядом вспыхнул язычок пламени – какая-то смазливая блондинка подвалила.
-Благодарю Вас, сеньора! – он даже шаркнул ногой.
-Угости сигаретой, - бесцеремонно сказала блондинка.
-Могу и пивом…
-Я пиво не люблю.
-Шампанское, коньяк? – Князь затянулся и выпустил поверх ее головы струйку дыма, пытаясь крутнуть кольца, но они у него не получались.
-Я вижу,  ты щедрый мужик! – она кокетливо склонила голову на бок, как бы стараясь рассмотреть его получше.
-А че жаться? Куда двинем?
-Ого-о… ты так сразу…
-Я не люблю миндальничать, слишком много я потерял времени теперь нагонять надо…
-Сидел, что ли? – поинтересовалась она и как-то по-новому посмотрела на него, окидывая его с ног до головы, поднесла сигарету к губам, но попала не в рот, а в уголок рта и при этом слегка покачнулась.
-Ха, да ты уже кирная…
-С самого утра… знаешь, как говорят мужики: с утра выпил – целый день свободен! Ха-ха-ха!..
-А ты веселая! – хлопнул ее по плечу Князь. – Ты мне нравишься, айда ко мне…
-А что у тебя, кто у тебя дома?
-Да я один, один как Робинзон на острове… А насчет что у меня, так мы сейчас зайдем в этот, как его … ссукермаркет и отоваримся… бабки у меня есть и даже баксы… - в доказательство своих слов он хлопнул себя по карману.
Веселая блондинка глянула на барменшу – та опустила глаза: какое мне дело до ваших разговоров, пиво не пьете – отваливайте.
-А тебя как зовут?
-Лариса.
-Красивое ися, с детства мечтал, чтобы у меня была девушка с таким именем.
-Считай, что она у тебя наконец есть, - игриво сказала новая подруга Князя и осторожно глянув по сторонам, по-хозяйски подхватила его под руку и они, беспечно и весело болтая о всяких пустяках,  направили свои стопы в сияющий рекламами супермаркет. Отоварились как следует, на сей раз Князь и пару коробок конфет взял и отправились домой.

                14

На стол накрывала Лариса столь умело и красиво, что Князь спросил, не официанткой ли она работает.
-Можешь считать, что официанткой… - неопределенно ответила она, раскупоривая бутылки.
-А почему – можешь…. Значит, не официанткой?
-Значит не официанткой… Кем? Ты же не говоришь о себе, хотя, впрочем, какое это имеет значение, кто кем работает или работал…
-Я в Тюмене, на буровой… сейчас в отпуске…
-Из Западной Украины, что ли? – она показала взглядом на его вислые усы.
-Из Харькова, а усы – сейчас мода такая, а ты?… местная?
-Давай сперва выпьем, - предложила Лариса, видимо, не испытывая большого желания разглагольствовать о собственной жизни.
Они выпили по одной, по другой и только теперь Лариса разговорилась:
-Стюардесса я… бывшая… почему не летаю? А где ты видел сейчас самолеты? Они летают в небе? Американские, бывает, гудят, те, что на Афганистан курс держат, а наши, а  мы отлетались… Давай еще…
Они дали еще, еще и еще. Спустя полчаса Князь отключился: то ли “стюардесса” подсыпала чего-то снотворного, то ли Князь просто здорово перебрал и ему потребовалось немного передохнуть.
Когда он очнулся, в комнате, кроме него, никого не было. И в кухне. И в ванной. На столе лежала записка с одним словом:

    “СПАСИБО!”

Князь сперва не понял, за что она его благодарит. Если за выпивку и закусон, то это в порядке вещей, если бы он с ней побарахтался как следует…
За что блондинка-стюардесса его благодарит он понял лишь тогда, когда полез в карман и не обнаружил в бумажнике ни единого доллара, сиротливо лежали лишь две гривны, на хлеб наверное, сука, оставила. Спасибо!..
Сколько у него уже такое бывало в жизни: сегодня ты миллионер, а завтра нищий, сегодня ты наверху блаженства, а завтра в выгребной яме…
Наскоро одевшись, кинулся на улицу, метнулся в одну, другую сторону, добежал до троллейбусной остановки, рыскал, как волк, всматриваясь в лицо каждой молоденькой женщины, заглянул в супермаркет, хорошо понимая, что “стюардесса” с такими бабками ни в какой супермаркет не пойдет. Скорее всего, она слиняла на первой попавшейся под руку машине. И не солоно хлебавши, побрел он домой, если можно так назвать его кратковременное жилье.
Вечерело. Улицы обретали нарядный вид – кругом море сияющих реклам, потоки машин с белыми и рубиновыми огнями, то из одной, то из другой вырывается бесшабашная веселая музыка – люди живут, живут же люди. А он… Какими словами только он себя не называл – не обзывал: придурок, лох, последний мудозвон – так фраернуться. Позволить себя так кинуть, ну, ссука-а…
Он махнул ладонью по заднему карману, где возлежал пока бесполезный ствол и подумал, что если попадется ему эта лярва, выпустит в нее всю обойму.
Хмель уже давно как рукой сняло, ровно с тех пор, как он увидел, что его бумажник пустой.
Какой мудак, клял он себя, какой мудило!… Так кинули… в любимом родном городе… смазливенькая гадина… Ну, ладно… Что “ладно” он не знал. Не знал он и что делать дальше. Искать свою братву? Можно, конечно. И надо, конечно, они помогут, может быть, помогут. Внутри немножко скребнуло: помогут – это значит,  надо снова будет сходу включаться в работу, а ему так не хотелось сразу в хомут лезть. А если откровенно, то вообще нет-нет и приходила в голову нежная мысль: бросить все это, завязать навсегда и жить себе тихой мирной жизнью.
Сейчас тоже шальную его башку навестила эта мудрая покаянная мысль. Входя в квартиру, в которой он еще и суток не прожил, а уже столько пережил, он защелкнул за собой дверь, прижался к ней спиной, и витая в светлых грезах, опустился на корточки, и прикрыл глаза.
На миг он представил, что не было никакой “стюардессы”, не было и любвиобильной Светы, не было, конечно, и этого бегемота, который раскрошил ему, Князю, зубы, не было и той гостеприимной парочки из маленького сибирского городка, которую он порешил двумя выстрелами в упор, не было даже и того хроменького парнишки, за которым он гнался с железкой в руке, были только деньги, много денег и Танька… его первая и вечная любовь. Может, она того и не заслуживала, но он любил ее, ее и только ее.
Прикусив наждачными зубами пересохшую от выпитого и переживаний губу, он чуть не заплакал. Он только на людях старался выглядеть сильным, а в душе он был очень слабым человеком и, оставаясь наедине, мог и слезу пустить.
Были бы те деньги, подумал он, уговорил бы Татьяну уехать с ним куда-нибудь подальше. Купили бы где-нибудь в тихом селе хатку, завели бы пару коз, кур, собаку, наплодили бы детишек – что еще надо человеку? Глаза его наполнились влагой и он, наверное, сейчас совсем по-детски всхлипнул бы, если бы вдруг не рванул тишину телефонный звонок.
Кто это? Может, хозяйка квартиры?.. Он неспешно поднялся, также неторопливо подошел к телефону и неохотно снял трубку: может денег будет просить наперед, а у него ж… теперь в кармане вошь на аркане.
-Да! – как можно бодрее сказал он.
-Привет! – раздался женский голос, ему даже показалось, что это Танька, но она не знает его телефона...
-Добрый… - он глянул в окно: что там – день или вечер… - вечер!
-Как ты там?
-Это кто? – недоверчиво спросил Князь, настораживаясь – может Светка или эта стерва… “стюардесса”…
-Да я же это, я – Таня!
-Ты-ы?
-А чего так удивляешься, другую, что ли ждал?
-Никаких других у меня не было и нет… кроме тебя… а как ты узнала мой номер телефона, кто тебе его сказал?
-А у меня телефон с определителем?
-Что это еще за штучка?
-А у вас на Севере таких телефонов разве нет?
-Да я же не в кабинетах штаны протирал, а на буровой вкалывал. Ты где?
-Сейчас на улице, с автомата звоню. Пришла домой, смотрю на табло какой-то незнакомый номер, я сразу догадалась и вот звоню…
-Так приезжай, можешь? Я квартирку снял, однокомнатную – это лучше, чем в гостинице. Приедешь?
-Не знаю…
-Ну, ладно, не ломайся. Бери тачку и кати ко мне. Живу я, значит, по такому адресу: Космическая… 28… это недалеко от центра, шестнадцатиэтажка, я выйду тебя встретить… Лады?
-Ладно, только ненадолго…
-Все, жду!
Князь потер ладони – жизнь продолжалась! Только мать ее так, карман совсем пустой, но Танька не жмот, даст на время что-нибудь, а там… О “там” думать не  хотелось. Он кинулся прибирать в комнате, заглянул в холодильник – благо, он был набит всякой снедью и горючим. Нашел в кухне веник, подмел немного, приоткрыл форточку, чтоб проветрить, прибрал со стола и тут снова раздался звонок.
-Да-а!
-Это снова я…
-Передумала, что ли? – встревожился Князь.
-Да нет, я приеду, только ты меня встреть не возле дома, а возле памятника Солдату…
-Ну лады, напугала ты меня… Иду, бегу!
На комоде он нашел пузырек с застарелыми духами, окропил голову, побрызгал в рот, чтоб не несло перегаром и даже проглотил едко-ароматную жидкость. Вспомнил песенку: “Ален Деллон не пьет одеколон…” А он, Князь, пил… и духи, и одеколон, и всякие – разные лосьоны и даже “динашку” – денатурат, чернильную такую гадость, которой разжигают примусы… И от духов и от воспоминаний о “динашке” стало так противно, что затошнило. Духи он запил глотком коньяка и теперь снова ощутил себя Князем, на один миг, так как в другое мгновенье он вспомнил, что в карманах – шаром покати… До боли скребнуло в груди. И он принял уже привычное решение: надо что-то делать, завтра же он будет что-то предпринимать: или свою братву найдет или сам что-то сварганит…


                15

Танька не зря договорилась встретиться возле памятника Солдату, что на Павловом Поле – там они и раньше назначали свидания. И то, что она предложила встретиться на этом памятном месте, у Князя грело душу: она помнит… она по-прежнему любит его…
Конечно же, он явился к месту встречи раньше. И стоял в сторонке возле настоящих пушек, на которых лазали мальчишки. Закинув руки за спину, он следил за каждой приостановившийся машиной. Наконец на одной показалась она, Танька. Выглядела она со стороны совсем девчонкой, может, потому, что одета была по-молодежному – юбочка выше колен, курточка отороченная мехом, маленькая сумочка на длинной цепочке, глаза ее горели, сверкали как когда-то. Встретившись взглядом, они чуть не побежали друг к другу.
-Вообще-то нам не надо встречаться, - как бы оправдываясь, рассудительно проговорила она, окидывая своего бывшего мужа с ног до головы. – Я только сегодня, ладно? И на полчасика…
-Ладушки-ладушки… я вон там, недалеко…
Когда они вошли в квартиру, где обитал Князь, Татьяна повела носом:
-Ну и запах же тут…
-А-а… дружки у меня были… немножко выпили… да я и балкон открою… на улице тепло…
Разговор поначалу не очень вязался, все-таки сколько лет не виделись… и он и она порядочно изменились за это время, да и неприятные недавние события, происшедшие в этой небольшой комнате вязали Князю язык.
-Ну, рассказывай подробней, как ты… - заново привыкая к бывшему супругу, проговорила гостья, усаживаясь в кресло.
-Давай сперва выпьем, - предложил Князь и принялся выставлять на стол припасенное в холодильнике. Руки у него дрожали и это не ускользнуло от бывшей супруги.
-Много пьешь? – поинтересовалась она.
-Бывает… - неопределенно ответил он. – А твой не пьет?
-Кто сейчас не пьет…
-А чем он занимается?
-Он мне не докладывает. Он вообще мало говорит о своих делах, не любит рассказывать, чем занимается.
Князь слушал свою давнюю подружку растерянно, раз за разом обегая ее страждущим взглядом с ног до головы. Провел рукой по пышной копне волос, потрогал каплевидную сережку с прибамбасиками, заглянул в самую глубину Танькиных вдруг забегавших и повлажневших глаз. Танька сбилась с рассказа о своей жизни, облизала губы, ставшие вдруг сухими, шепотом спросила:
-О чем ты сейчас думаешь?
-О тебе, конечно…
-А – что?
-Честно-пречестно?
-Честно-пречестно… У тебя был такой взгляд…
Князь знал, что Танька любит откровенные разговоры, особенно про это. А он думал сейчас, конечно же, только про это. И она поняла, про что он думает, да тут и понимать нечего, но все же ей было мало знать и понимать, ей хотелось слышать, женщины ведь любят ушами.
-Так – о чем? Честно-пречестно…
-Я  подумал о том, что всажу сейчас так, что вот эти сережки зазвенят!
-Ой ли!?… - шутливо воскликнула она, услышав то, что хотелось услышать. И попыталась подняться, как бы показывая, что этого не будет, но Князь схватил ее в охапку, но не плюхнулся с ней, как с залетной подружкой на кровать, а нежно положил, демонстрируя свою аристократичность и нежность.
Сережки звенели.

                16

Когда сережки отзвенели, Князь отглотнул из горла коньяка, передал подруге, та тоже сделала пару глотков. Помолчали, каждый думал о своем. Потом, не глядя на Татьяну, Князь хрипло промолвил:
-Веришь, мне кажется, что мы не расставались с тобой, - и посмотрел на нее тягучим взглядом счастливого человека.
-Мне - тоже… - она провела рукой по его груди, погладила плечо, что-то заметив на нем, слегка отстранилась и нахмурила бровки, увидав на плече странную наколку: “В счастье не нуждаюсь”.
-Зачем ты это написал?
-Это не я – дружки.
-А зачем? Ты что, правда в счастье не нуждаешься?
-Теперь нуждаюсь, а тогда… когда я получил от тебя то письмо, в котором ты говорила, что не любишь меня…
Танька прикрыла ладошкой его рот.
-Я люблю тебя!
-А его?
-Я его никогда по-настоящему не любила. Понимаешь, он появился в моей жизни в самый трудный момент: мать осталась без работы, а потом, когда нашла – гроши платили, она выгнала отца…
-За что?
-Он работал на заводе токарем, нормально работал, но денег им не платили, он целый год не приносил ни копейки. Матери это надоело и она выгнала его из дому. А потом и ей перестали платить. Я пошла работать, посудомойкой в кафе. Два месяца вкалывала с утра до ночи, а не платили ни копейки. Кушать, правда, давали – что оставалось. А потом выгнали, сказали, что не подхожу. Это сейчас у хозяевов мода такая: принимают на работу, назначают тебе испытательный срок на месяц-два, вкалываешь месяц-два и тебя увольняют, не заплатив ни копейки, принимают другую, потом третью… люди на них работают, дело идет и экономия идет за счет таких, как я…
-Во-о ссуки… до чего додумались. А в каком кафе ты работала? – Князь приподнялся на локтях – казалось, он сейчас же встанет, возьмет “ТТ” и пойдет разбираться с обидчиками дамы его сердца. Да, наверное, он так бы и поступил, ему нравилась Танька и он готов был лечь за нее костьми. Да и доказать ему хотелось, что он мужик стоящий. А силу он в себе чувствовал, особенно теперь, после того, как порешил в сибирском городке ту гостеприимную парочку.
-Не надо, не надо… это ж давно было.
-Я люблю тебя, - сказал Князь, вкладывая в эти довольно непривычные для себя слова всю нежность, скопившуюся за годы неволи.
-Я тебя – тоже…
Снова зазвенели сережки.
Потом она продолжила:
-И вот тогда-то он и появился, подвез меня однажды…
Рука Князя вновь потянулась к бутылке.
-Не будем больше о нем, ладно? – сказала она больше утверждая,  чем спрашивая.
-Ладно, - согласился он и поймал себя на мысли, что хотя и не хочет, чтобы она что-то еще говорила о своем нынешнем спутнике жизни и вместе с тем горит желанием знать о нем как можно подробнее. И как будто это было важнее всего, спросил:
-А на какой машине он тебя подвозил?
-На джипе…
-Крутяк, значит?
-Да вроде.
Князь хотел сказать, что они тоже когда-нибудь купят джип, но, во-первых, они еще не вместе, а во-вторых… сердце сжалось в комочек – он сейчас на мели как последний фраер.
-Значит, бабок теперь и у тебя много? – Князь искося изучающе взглянул на бывшую супружку, прикидывая, как бы завести разговор о том, что он остался без копейки… И чтоб она подкинула ему что-нибудь на время.
 Просить ой как не хотелось, но не хотелось сразу и братву розыскивать, хотелось хоть немножко пожить вольно, но какая воля без бабок?
-Да не очень, он у меня жмот... Ой! – воскликнула она, взглянув на часы, - уже скоро восем!..
-Он тебя что – в увольнение отпускает до восьми? – съязвил Князь, очутив вдруг неприязнь к своей бывшей.
Татьяна, соскочив с кровати, торопливо принялась натягивать на себя разбросанную в пылу страсти одежду.
-Какое там увольнение... просто дома у нас сейчас такое...
Она потянулась к сумочке, но вдруг испуганно отпрянула, так как в этот момент настойчиво затиликал, лежащий там мобильный телефон. Она осторожно извлекла его, также осторожно приложила к уху:
-Да-а Я-а... Где? У подружки, ну у Алены, ты ее знаешь, она приходила к нам на мой день рождения. Ну, встретились, поговорили, она показала, где живет… Да скоро буду. Покупать что-нибудь нужно? Ну, все равно я еще загляну в супермаркет  на Бассейной. Как там ты?
Князь з холодной завистью наблюдал за разговором Таньки со своим хахалем. Мельком подумал, что да, он, Князь, конечно, любит ее и сейчас, может, даже больше, чем раньше, но вот так она могла бы рассказывать, вешать лапшу на уши и ему, что находится у своей подружки и натягивать трусики. Суки вы все, суки… И все равно смотрел на нее восхитительно, вспоминая ее недавние ласки. Она уже была у двери, когда он сбивчиво заговорил о том, что неожиданно остался почти без копейки… Она придумала подружку, а он – дружка, с которым сто лет не виделись, встретились сегодня, посидели за бутылкой, тот рассказал, что проиграл в карты крупненькую сумму, что если не отдаст сегодня, те включат счетчик и тогда ему будет хана. И попросил выручить. И он, Князь, отдал ему все баксы, заработанные там, на Севере…
Татьяна слушала-слушала, приоткрыв ротик и часто моргая ресницами и, кажется, верила, что все было именно так, как рассказывает ее бывший муженек.
-Он сказал, что на днях отдаст…
Вид у Князя сейчас был далеко не княжеский, а человека очень и очень доверчивого, с добрейшей душой, который готов помочь любому встречному-поперечному, а другу – последнюю рубашку отдать.
Татьяна провела рукой по его уже покрывшейся колючей щетиной щеке.
-Добрый ты…
И в глазах ее появилась влага.
-Ты че-о? – изумился Князь.
-А мой последний жмот, хотя бабок у него – куры не клюют.
-Да если у тебя ничего нет – не надо! – Князь гордо вскинул голову.
-Да есть у меня немного и с собой и дома еще в загашнике… сколько тебе?
Когда женщина, да еще любимая тобой дает тебе деньги, ты уже не мужчина, Князь это болезненно ощущал, но деньги взял.
-Я на днях отдам! – в голосе Князя появилась уверенность, уверенность в него всегда вселялась, когда в руках у него появлялись деньги, пусть даже самые малые.
-Не в деньгах счастье… - со вздохом философично заметила Татьяна, закрывая сумочку.
-А в их количестве! – добавил Князь, обретая осанку имущего человека. – Будут у меня еще бабки… и джип куплю – вот увидишь.
-Расхвастался – джип, ты знаешь, сколько стоит джип?
Князя заело. И если совсем недавно в голове у него витали покаянные мысли: бросить рисковые дела и зажить тихо, мирно и спокойно, то теперь в нем вновь взыграло самолюбие: в лепешку расплющусь, а разбогатею, покажу на что способен Таньке и отобью ее у этого жмота на джипе.
-О чем ты сейчас думаешь? – любимый Татьянин вопрос.
-О тебе. И о себе.
-А конкретней… - она чуть подалась к нему, как мужчину, она его ценила, а сейчас после голодухи он вообще был как зверь. И она была бы непротив еще, прямо здесь, у двери – на посошок.
Оно получилось как-то само по себе.
-Ой, ты такой ненасытный… - сказала она потом.
-А это плохо?
-Не-ет... – кокетливо пропела она на высокой ноте. – так ты мне не ответил конкретно – о чем тогда думал?
-Я думал, что отобью тебя у твого жмота на джипе – поженимся снова и заживем  как люди.
-А ты хотел бы... опять жить со мной?
-Хотел бы...
- Так ты меня простил? За то письмо и вообще?..
-И вообще!.. – Он привлек ее к себе. – Ты – моя! До мозгов костей…Понимаешь, ты – моя! Уходи от него. Мы с тобой так заживем, вот только раскручусь немного, дело заведу свое…
Татьяна раздумчиво слегка кивая головой, мельком, как-то исподтишка взглянула на часы.
-Да успеешь к своему ненаглядному…
-Да ладно тебе… - она поправила волосы. – Я позвоню завтра…
-И приходи завтра.
-Ой, не знаю, у нас сейчас дома такое...
-Какое?
Она отмахнулась рукой: лучше мол, и не спрашивай.
-Ремонт, что ли?
Снова в сумочке затилікала „мобилка”. Татьяна лихорадочно достала ее, приставила к уху:
-Але! Да иду уже, иду. Уже в магазине... Сигарет? Хорошо... Я – тоже...
-Целуешь, что ли?
-Это ж по телефону, - зачем-то оправдалась она. – А что дома – потом расскажу...
-Ладно уж, топай, - он шлепнул ее по попке. – До завтра!

                17
Когда дверь за гостьей захлопнулась, Князь первым делом достали з кармана те деньги, что дала ему Танька и торопливо пересчитал: п’ятдесят две гривны... оно и ничего, на пару деньков хватит, а что дальше.
Настроение у него было такое, как в тот день, когда он рыскал по тому далекому сибирскому городку: в душе пусто, как в кармане, в кармане пусто, как в душе – пятьдесят  гривен – это не деньги. Ну, выпивки он еще возьмет и жратвы тоже, а потом?
Братву он решил не искать. Не хотелось увязать в новых знакомствах. К тому же не хотелось делиться с подельниками, если выгорит какое-нибудь дело. Когда после дела шла дележка добытого, он всегда испытывал лютую неприязнь к дружкам, в чьи карманы перекочевывали денежки, добытые им, Князем. Так уж сложилось, что самую  опасную и грязную работу доводилось делать ему. Потому и попадался чаще других. Но капитала не нажил, как другие. Поэтому и тянуло его работать больше в одиночку: что добыл – все твое.
С самого утра он пошел на разведку. Ноги сами приводили его или к сберкассе или к обменному пункту валют. Он сглатывал слюнку при виде пачек ассигнаций, которые счастливчики прятали за пазуху или клали в сумочку. Выследить, кто возьмет пачку денег потолще и пойти за ним, как он сделал в том сибирском городке не составляло труда, но то был маленький городишко, где людей на улицах раз-два и обчелся, да и дело было вечером, а тут… этот номер не пройдет.
И решил: надо брать бабки прямо в сберкассе или в обменном пункте. Один его дружок брал сберкассы с игрушечным пистолетом. Купил на последние деньги детский пистолет и обошел за один день три кассы. А у него, у Князя, ствол настоящий. О трех кассах он пока не думал, с одной хотя бы повезло…
От предчувствия, что сегодня он станет обладателем крупненькой суммы денег, во рту у Князя пересохло, а в горле запершило. Он зашел в ближайшее кафе и опрокинул соточку водки.
Теперь, когда потеплело в груди и размеренней заработала голова, Князь сосредоточил внимание на мысли о том, на чем остановить свой выбор: сберкасса или пункт обмена валют? В обменных пунктах, которых полно на каждом шагу, сидят охранники. Все они ребята бывалые десантники или бывшие менты – совладать с ними не так уж и просто, разве что замочить… но пускать в ход пистолет Князю не хотелось. Он до сих пор нет-нет да с печалью вспомнит ту парочку, которую отправил в мир иной… Припугнуть – дело другое. Стало быть, надо брать сберкассу. Какую – он уже решил: в тихом переулке на Журавлевке…
И направил уже было туда свои стопы как его внимание привлек на углу Садовой и Весниной не весьма опрятный щит с объявлениями. Подойдя ближе, прочел вверху: «Объявлен розыск». Фотографии… Среди полдюжины их (в груди похолодело) он увидел и свою физиономию. Невольно оглянулся – воровато и быстро. Никто на него не смотрел. Надо было рвать когти отсюда, но глаза прилипли к тому, что было написано рядом с его личностью.
«Разыскивается особо опасный преступник Василий Семенович Кныш… 32 года, рост 175 см., глаза карие, волосы темные…»
Дальше читать не стал, бочком, бочком – за угол дома. В голове колотилось: вычислили гады, вычислили и ориентировку разослали повсюду. Клял себя, что там, в том сибирском городке, так неаккуратно вел себя. Конечно же, «пальчики» везде пооставлял: и на бутылке, и на стакане, и на ружье… Немного успокаивало то, что предусмотрительно отрастил усы. Может и бороду надобно завести… На дно бы залечь на какое-то время или еще лучше – дернуть за границу. Может, в Польщу или Чехию сначала, а потом куда-нибудь и подальше. Может, в самую Южную Америку рвануть: Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро…
Дурак думками богатеет, мысленно упрекнул себя Князь, отмахал квартала три скорым шагом и лихорадочно соображая, куда его занес страх. Как ни странно, страх его занес на Журавлевку, еще пару кварталов и он был бы у цели: думая о своем будущем он вместе с тем неотступно держался за главную мысль: бабки! Без них ты ни на какое дно не заляжешь, ни какую Америку не поедешь. Страх страхом, а дело делать надо. Только осторожней, не так нахраписто, культурней.
В ближайшем магазинчике купил черные женские колготки, тут же зашел в дворовый туалет, закрылся и для тренировки раза два натянул на голову – видно было нормально. Пистолет переложил из заднего кармана брюк в карман куртки. Правый. Колготки – в левый.
С полчаса он наблюдал издалека за двухэтажным из старого красного кирпича домиком с синей табличкой «Сберегательная касса». Подождал, когда от дома отъехали все машины – в них, конечно же, сидели мужики, которые могли помешать задуманному. И, оглянувшись по сторонам, решительно двинулся к намеченному объекту, держа руки в карманах. Перед  самой дверью сорвал кепку и сунув ее за пазуху, дрожащими руками напялил на голову маскировку, достал пистолет и теперь уже решительно шагнул в полураскрытые двери:
-Всем на пол! – взмахнул он пистолетом и к кассиру: - все деньги, быстро!
Две бабушки, один пожилой мужчина и девчонка лет семнадцати послушно рухнули на пол, молодой парень лет двадцати, видно, отчаянный смельчак, каратист или переодетый мент остался стоять и даже выдавил из себя улыбку:
-Да брось  шутить… у тебя же ствол игрушечный – я вижу! – и сделал шаг навстречу. Еще мгновенье и пистолет, наверное, оказался бы в руках парня, но Князь, понимая, что это может быть его концом, нажал на курок. – Вот тебе  «игрушечный!».
Парень, не ожидал такого исхода, взмахнул руками, рухнул на пол. Князь направил ствол пистолета на кассиршу:
-Ну-нуу?! Мне ждать некогда!..
Кассирша, совсем юная девушка с глазами навыкате, поспешно выкладывала на прилавок все, что у нее было в кассе. Грабитель услужливо положил перед ней заранее припасенный целлофановый пакет.
-Сюда, пожалуйста! – при виде хорошей суммы денег он становился джентельменом. – Благодарю вас!
И пулей вылетел на улицу.
Срывая маску,  по-волчьи зыркнул по сторонам, чувствуя, что вот-вот покажется ментовский газик, до боли в висках пожалел, что не позаботился о транспорте: надо было взять такс и или нанять частника – нырнул бы сейчас в кабинку и – деру…
Дельные и умные мысли ему всегда приходили в голову позже.
Не мешкая ни секунды, он рванул за угол и не оглядываясь, как хороший спринтер, пронесся квартала два-три без передышки. На ходу сбил с ног старушку с двумя сумками в руках, в сумках были порожние пивные бутылки, звякнув, они раскатились по асфальту.
-Пардон! – машинально пробормотал Князь и прибавил газу.
Так быстро он давно не бегал. На очередном углу оглянулся: нет ли погони – вроде нет, свернул за угол аптеки и, опуская целлофановый пакет с дорогим содержимым, резко сбавил шаг и перешел на нормальную ходьбу – можно было подумать, что человек скупился в магазине и идет себе домой.
Навстречу по дороге, разбрызгивая лужи, неслись старенькие «Жигули». За рулем сидел пожилой мужчина с седоватыми усами и козлиной бородкой, пенсионер, наверное. Князь поднял руку: подвезти… Боялся, что старик не остановится, сейчас люди опасаются подвозить пассажиров, особенно молодых ребят… Этот не побоялся, видно, желание подзаработать копейку побороло бдительность и страх.
-Вам куда? – приязненно спросил водитель, окидывая усатого молодого парня изучающим взглядом.
Князь пока еще не соображал, куда надо ехать. До ограбления сберкассы он наметил – куда направит стопы, если дело выгорит, а сейчас его голову ветром продуло – все улетучилось, была только одна мысль: быстрее исчезнуть из этого района. Хотел сказать, что надо на вокзал, потом – в аэропорт, но на вокзале и в аэропорту легче засветиться, мелькнула вовремя мысль и он сказал, что – на базар.
-На Барабашку, - уточнил он.
-Пятера… - осторожно назвал старик цену – базар был недалеко, возил он за трояк, но решил повысить цену.
-Лады, батя! Поворачивай…
Садясь в машину, Князь зыркнул влево-вправо. «Жигуль» мягко взял с места и на душе Князя полегчало: пока везет… Подмывало желание заглянуть в пакет, но усилием воли он переборол это желание, только положил руку на пакет с добытыми бабками, пытаясь наощупь определить – сколько там… Подумал: как хорошо, что дело сделал один, а то пришлось бы делиться. И еще подумал о том мужчине в сберкассе, который, кажется, хотел его, Князя, разоружить: живой он или нет?... Не лез бы, дурень, куда не следует…
-Куда на Барабашке?
-Да к центральному входу, - он чуть было не полез в пакет, чтобы рассчитаться с водителем, но достал-таки деньги из бокового кармана, правда, сунул старику не пятерку, а десятку:
-Спасибо, батя!
И растворился в пестрой базарной толпе.

                18
На базарах он всегда чувствовал себя как рыба в воде – это была его стихия: и народ здесь простой, и забегаловки на каждом шагу, да и ты тут не очень заметен. Немного унялась дрожь в коленках и во всем теле. И все же Князь раз за разом сторожко поводил взглядом то влево, то вправо, без надобности приостанавливался и  будто прикидывая, покупать или не покупать ему какую-нибудь вещь, становился у лотка так, чтобы хорошо было видно всех сзади.
Никто вроде бы не следил.
И все же с открытой площадки нырнул в закрытую, где было полусумеречно. Здесь торговали кожаными куртками, сумками и обувью. По-привычке оглянувшись, сунул руку в пакет с бабками, нащупал столько-то ассигнаций и переложил их в карман. Подумал, что надобно купить сумку поприличней и тут же приобрел нечто вроде рюкзака: и за спину можно надеть и на плечо повесить. Переложил туда кулек с добычей, подумал что неплохо бы и куртку сменить и недолго размышляя, приобрел спортивного кроя куртку с какой-то закорючкой на спине, похожей на хоккейную клюшку. В примеренной куртке он и потащился дальше – старую запихал в рюкзачок.
Снова вынырнув на открытое место, Князь заметил строение из белого кирпича с огромными буквами “М” и “Ж” и только теперь понял, что это именно то заведение, о котором он думал, попав на базар. Чем ближе он подходил к нему, тем сильнее испытывал желание освободиться. Туалет поразил его своей чистотой. Тут были и цветы и даже негромко звучала приятная музыка – во жизнь!… Здесь же, в туалете, запершись в кабинке, он не удержался и заглянул в целлофановый пакет. Руки его лихорадочно перебирали пачки с деньгами – самый приятный момент… Правда, он несколько огорчился, да на несколько, а здорово огорчился, когда увидел, что в пачках были  мелкие купюры: по две гривни и по одной…
“-Во ссука, что сунула!..”
Шесть пачек по две гривны, девять по одной… сколько это? Каждая по сто гривень – всего тыщу пятсот… Ну и таких… что лежат ворохом… Тут были и крупные, и по пятьдесят, и даже три штуки по сто… Еще где-то столько же… Не так уж и много… даже совсем немного… Не на такую сумму он рассчитывал… Хотя это тоже бабки  неплохие, но…
Князю всегда хотелось больше. И радость,  и огорчение: столько переживаний, столько риска…
Перед глазами всплыл падающий на пол парень – в душе было жалко его, но что было делать?!..
О жертвах своих Князь не много раздумывал: вспомнил и забыл.
Больше он обычно думал о том, как теперь распорядиться тем, что добыл. Выйдя из туалета, он повел взглядом в одну, другую сторону, уловил носом запах жареного мяса и только теперь  ощутил, что страшно хочет есть. И выпить, конечно, нужно, чтобы окончательно успокоиться – в ногах все еще была ватная слабость.
Жратву продавали налево и направо, всякую, какую хочешь. Жаренные пирожки – пожалуйста, шашлыки – пожалуйста, плов в огромном котле… какая-то херня на металлическом стержне жарится, мужик “кавказской национальности” обрезает ножом кусочки уже готового мяса, сосиски в булках… мелькают подносы с кусками тортов, вафельными палочками-трубочками с белым кремом… разливают в одноразовые стаканчики чай, кофе, водку и даже самогон – во житуха!..
Князь сглотнул слюну, но не позарился ни на хот-дог, ни на что-то другое, что попадалось ему на каждом шагу – он не просто базарный человек, который покупает тут секонд-хенд, у него сегодня не рубль в кармане – сотни, тысячи рублей, то бишь гривен! И он должен поесть и выпить не как какой-то фрайер, а как белый человек.
Минут через пять он набрел на чуть в сторонке стоящее кафе с привлекательным названием “Фортуна”, из которого зазывающе неслась блатная музыка и только хотел переступить порог, как кто-то взял его за плечо…
“Вот и все – попался!” – пронеслось в голове и Князь хотел уже было рвануться снова в толпу, но услышал и вовсе не страшное:
-Здорово, Князь!
Глазам своим не поверил…
-Коля-ан!
Они, как молодые бычки, легонько стукнулись лбами, обнялись, хлопая друг друга по лопаткам – друзья детства, а потом – собратья по воровскому делу и по первой ходке в зону.
-Сколько лет, сколько зим! – в один голос пропели они. Князь вспомнил детство, схватился за черенок метлы, стоящей чуть поодаль от входа в кафе – так в детстве они, пацаны, хватались за “деревяшку”, когда одновременно говорили одинаковое, при этом что-то задумывали заветное, которое должно сбыться.
-Что задумал? – спросил Князь, так как оказалось, что Колька  раньше его схватился за “деревяшку”: среди пацанов он был самый ловкий.
-Много бабок заиметь!
-А ты что, на мели?
Колян вздохнул:
-Плыву и берегов не вижу… а ты – как?
-Пока держусь за бережок…
-Рад за тебя. Так угостишь?
-Это мне как два пальца обоссать, айда в эту “Фортуну”!
Друг детства помялся, потом уклончиво сказал:
-В такой гадюшник только алкаши с утра ныряют…
Князь не совсем понял – не все ли равно, где выпить и пожрать, чем проще – тем лучше.
-Крутым стал, что ли?
-Если честно – я тут должен…
-Много?
Должок был пустяковым – за отбивную и стакан водки. Князь покровительственно положил керюхе руку на плечо и подтолкнул к входу в кафе. Здесь было полутемно, на столиках, застеленных бардовым бархатом, стояли светильники в форме свеч и вазочки с бумажными цветами. Из колонок лился хриплый и свирепый голос, рассказывающий о том, что все на свете трын-трава и надо жить пока живется, любить, пока любится и пить пока пьется.
Устроились за угловым столиком, заказали водки и все, что к ней было положено, друг рассчитался с барменом за кредит, опрокинули по первой, второй, третьей и потек разговор.
Когда-то за рюмкой больше говорилось о бабах и выпивке, кто кого, кто – сколько и с кем, теперь – кто из дружков – где, кто сел, кто вышел.  Колян уже два года на свободе, женился, на одной с ребенком, своих пока нет, жаловался, что трудно стало добывать копейку, рассказал, что вышел новый закон о том, что теперь каждый может позвонить в милицию – есть такой телефон – и сообщить о преступлении да за это еще и вознаграждение получит…
-Во гады – до чего додумались, - Князь крутнул головой и искоса прищуренным взглядом посмотрел на входящих в бар двух парней в кожаных куртках и черных вязаных шапках, натянутых на лоб. Они подозрительно обвели кафе слишком уж внимательным взглядом.
-Да не менты это – свои ребята, ширмушники…
Издалека “свои ребята” викнули Коляну и сели за стойку бара.
-Ты…  с ними крутишься? – осторожно поинтересовался Князь.
Колян ухмыльнулся.
-Честно говоря, я стараюсь работать сам. А если совсем честно, нет-нет да и подумываю завязать: надоели нары…
-У меня, Колян, тоже бывают такие мысли. Но для того, чтоб завязать… - Князь клацнул языком и дружки понятливо посмотрели друг другу в глаза долгим, тягучим взглядом.
В русло разговора давних дружков вливалась песня:
Две тыщи лет меня ты ожидала,
Две тыщи лет – а я не слазил с нар…
Две тыщи лет я где-то пропадаю,
Две тыщи лет – о чем еще базар…
-Давай еще выпьем? – и спросил и предложил Князь – от песни у него заблестели глаза. – Может, коньяка возьмем?
Взяли коньяка, еще закуски всяческой да столько, что Колян развел руками:
-Ну ты даешь! При бабках значит?
-Да недавно обтяпал одно дельце…
-Много поднял?
-Карман не тянет… но тебе могу немного… по старой дружбе… - он полез в карман, достал сколько-то смятых бумажек и не считая их, сунул дружку. Тот быстро спрятал полученные деньги в боковой карман.
-Спасибо, я верну. Как этот одессит говорит: как только – так сразу. У меня тоже тут есть кое-что на примете… хочешь – скакнем напару – дело верное!..


*Ширмушник – карманный вор
                19
Они выпили еще и заговорили тише.
У Коляна была наводка на одну квартиру почти в центре города, где жила одна небольшая семья: муж с женой и пятнадцатилетней дочкой. Муж – геолог, работает в Тюмене, вахтовик. Жена преподает в каком-то институте, дочка ходит в школу. У них была еще одна квартира, в которой жила мать этого мужика, мать умерла, квартиру они продали за двадцать четыре тысячи, собираются покупать новую, четырехкомнатную, в сталинке. Сейчас мужик на вахте. Перед приездом домой он обычно дает телеграмму: ждите тогда-то. Любит, когда встречают. Чтоб не было шума, надо прийти тогда, когда дома будет одна дочка. Если позвонить и сказать, что – “телеграмма” – может открыть без всякого…
-Тянуть тут нельзя, - говорил Колян, - Катюха сказала, что хозяин квартиры должен приехать дня через три-четыре.
-А если он уже дал телеграмму?
-Ну, может же он дать еще одну, может же он и неожиданно задерживаться… Может быть и другая телеграмма…
-Может, конечно…
-Или ты бздишь?..
-Просто обмозговываю…
-Ну, ты обмозговуй, а я пойду отолью.
Князь плеснул себе в рюмку еще коньяка, налил и Коляну и прикрыл глаза, напрягая мысли. Вообще-то ему совсем не хотелось идти на это дело. Кой-какие бабки все-таки есть, с месячишко можно смело прокантоваться, а если экономно – и больше. Но цифра 22 тысячи, как сказал Колян, “зеленых” – это сумма. Как говорят, не в деньгах счастье, а в их количестве. Если Колян даст половину – десять тысяч долларов… с такими бабками можно и за границу рвануть. А когти рвать отсюда надо – наследил предостаточно… В любой момент на руках могут клацнуть “браслеты”…
Рюмка с золотистой жидкостью в пальцах Князя мелко заплясала: еще раз рискнуть?! И потом залечь на дно…
На его плечо легла рука Коляна:
-Ну, как, братуха?
-Если выгорит – пополам? – в свою очередь спросил Князь, - любое дело надо оговаривать заранее, чтоб не было потом недоразумений и обид.
-Но… я же предложил, моя идея!..
Еще было время все спустить на тормоза: не устраивают мол, условия, пусть ищет кого-то другого, хотя Князь был согласен получить и меньшую долю – сумма-то солидная – двадцать две тыщи “зеленых”! Когда еще ему подвернется такое жирное дельце? И все же пробовал выторговать больше – половину.
-А с чем пойдем? – спросил.
-С шнурком и “пером”…
-С пушкой бы лучше – вернее.
-Этой штуки у меня нет.
-А у меня имеется, - Князь хлопнул себя по заднему карману брюк.
-Н-ну, тогда… пусть будет пятьдесят-на-пятьдесят… лады?
-Ладушки!
Дружки хлопнули друг друга по ладоням и взялись за рюмки.
Чокаясь, Колян негромко произнес:
-За завтра! И пока хватит…
Выпили за завтра. И еще за что-то. И еще. Да и как тут было не напиться, когда такая встреча, такой разговор, такие песни льются:

Люблю я песни старые,
Про тюрьмы наши с нарами,
Про Мурку и про весь
Преступный мир…
Выпили за Мурку. Выпили за наводчицу Катюху… и еле добрались домой, к Князю. Раза два-три он пытался поговорить по телефону с Танькой, что, мол, завтра отдаст деньги, но все время попадал не туда… Голос вроде бы и Танькин, но – “не тот номер”…

                20
Утро было трудное, головы у дружков трещали, нутро горело и как на зло в холодильнике не было уже ничего, чем можно было бы опохмелиться. За “горючим” вызвался сбегать Колян, Князь предупредил, чтобы взял только пиво – надо входить в норму, через несколько часов “работа”.
После опохмелки обговорили все детали предстоящего дела, привели себя в порядок, побрились, побрызгали в рот одеколоном и в час дня отправились на охоту. Два часа, решили, лучше время для скачка: хозяйка на работе, девка только-только придет из школы.
…В два часа в дверь квартиры, на которую навела Катюха, Колян позвонил. Дверь была бронированная – и гранатой не возьмешь. На окнах квартиры, несмотря на то, что это был предпоследний этаж, были установлены решетки – чтобы не забрались в окна с крыши. Словом, во всем чувствовалось, что тут живет хозяин, у которого бабки имеются.
К двери долго никто не подходил, а может и подошел, но изучал звонившего в “глазок”. Колян нажал на кнопку звонка еще раз, подержал палец дольше.
-Кто там? – раздался за бронью приглушенный девичий голос.
-Вам телеграмма! – как можно миролюбивей и бодрей произнес Колян и зная, что на него смотрят в глазок, заставил себя улыбнуться. – Расписаться надо!
И потряс в руке приготовленный загодя свернутый листок бумаги – “телеграмму”.
Металлическая дверь заклацала на все лады – отворялись запоры. Как только дверь тяжело, но мягко открылась, один из грабителей рванул ее на себя, другой с пистолетом в руке ворвался в комнату, приставил к виску девчонки оружие.
-Пискнешь – убью!
Пискнуть, вскрикнуть не своим голосом она все-таки успела один раз и с испугу прикрыла сама ладошкой рота. В следующее мгновенье она ощутила удар по голове, от которого у нее помутился взгляд, а на губах – липкую жесткую ленту.
Дверь грабители за собой закрыли, девчонку заволокли в ванную, кинули на кафельный пол. Один из них ринулся в комнаты и не щадя никаких вещей, занялся поиском того, зачем они сюда пожаловали. Из комода вылетали наволочки, простыни, полотенца, трусики, лифчики, из книжного шкафа – книги, всякие коробочки… Другой непрошенный гость, тот, что с усами и пистолетом, присев на корточках возле всмерть перепуганной девочки, негромко, но свирепым голосом говорил ей:
-Будешь молодцом – живой останешься… где баксы? Говори – где баксы?
Девочка, дрожа всем телом, крутила головой, пожимала плечами.
-Нет, ты знаешь где – где… ты тюльку мне не гони… Видишь эту штуку, - усатый поднес ствол пистолета к самому носу девчонки, - стоит мне чуть-чуть нажать вот на эту железячку и мозги твои разлетятся по стенке… Куда спрятали родители двадцать две тыщи “зеленых”! Говори!..
В ванную зашел напарник усатого, запыхавшийся, злой.
-Хорошо куда-то запрятали, ссуки… Значит, будем говорить с этой козочкой…
Извлек из кармана белый, видимо, шелковый шнур, один конец намотал на запястье, размахнулся и со всей силы принялся хлестать девчонку по лицу.
-Будешь говорить, где деньги?
Она что-то промычала, выразительно показывая глазами в комнату
Усатый расклеил  ей рот.
-Где?
-На книжной полке, в третьем томике Пушкина…
Напарник усатого снова ринулся в комнату, где был книжный шкаф, нашел третий томик Пушкина, раскрыл его… там действительно лежали “баксы”, но слишком мало – сто долларов, две ассигнации по пятьдесят.
Разъяренный влетел в ванную.
-Это все? – потряс он найденными долларами перед носом девочки.
-Все… это мои деньги… - всхлипнула она и взмолилась, - не убивайте меня… я прошу вас…
-Где все деньги? – грабитель что силы ударил ее по лицу. – Говори – где? Или хочешь, что бы сделали тебе “маникюр”… красивые будут пальчики, когда под ноготки тебе засунем иголочки, а? Хочешь “маникюр”? Или утюжка попробовать? Или… - он взялся за ремень брюк, - сейчас такой стриптиз устроим -–день открытой любви…
Глаза у девочки сделались как фары.
-Ну?! – бандит дернул на брюках змейку вниз. – Поразвлекаемся, красотка?
Усатый рванул ее футболку, обнажая почти детское тело.
-Да тут и буферов-то – “прыщики”!
-Дяденьки, не трогайте меня, я все скажу, я все вам расскажу… там в спальне, под батареей паркет снимается и там, в железной черной коробочке – лежат… Только не трогайте меня, не трогайте!..
Усатый снова заклеил ей рот пластырем рот, а его напарник приковал наручником к разветлителю ванны. И ринулся в спальную.
Там, под батареей, у самой стены действительно паркет был отклеен, а под ним в небольшом углублении покоилась железная коробочка черного цвета. Подельники одновременно уцепились в нее, переглянулись алчно, мешая друг другу открыли коробку – они, баксы! … толстая пачка новехоньких ассигнаций по сто долларов…
-Разделим потом! – Колян сунул содержимое коробки себе за пазуху, Князь хотел было возразить: давай, мол, половину мне сразу, но понял, что тут не место для дележа добычи и не сговариваясь они метнулись к выходу.
На лестничной площадке лицом к лицу столкнулись с какой-то женщиной в шляпе. Князь бесцеремонно отшвырнул ее в сторону, и дружки наперегонки устремились к выходу из подъезда.
-В разные стороны! – скомандовал Колян, когда они оказались на улице. Он рванул в одну сторону, Князь в другую, за угол дома. Навстречу ему ехал “жигуль”, Князь махнул рукой: подвези, мол… И “жигуль” уже было приостановился, но грабитель увидел, что за рулем сидит не просто какой-то водила, а мент и рядом с ним милиционер, да еще с автоматом. Грабитель резко повернул назад, во двор – машина за ним. Двор был “п”-образный, в центре его стоял еще один дом и пока машина ехала по узкой дорожке, заставленной другими автомобилями, преследуемый успел нырнуть за угол другого дома. Оглянувшись, он увидел бегущего за ним милиционера с “калашником” в руке.
-Стой! Стой, стрелять буду!
Может быть милиционер после этого предупреждения и выстрелил бы, сначала, как положено – в воздух, а потом в бандита, но преступник успел забежать в один из ближайших подъездов. Милиционер – за ним.
-Да стой же ты, гад – уже не уйдешь!
То, что уже не уйти, Князь, холодея, понял, как только нырнул в подъезд. Нутром  почуял, что попался еще в тот момент, когда за рулем “жигулей” увидел милиционера, а рядом – другого, с автоматом. И все же сдаваться не хотелось, но бежать уже было некуда, да и топот ног мента был уже совсем рядом, прямо за спиной.
-Стой! Руки за голову!
Преступник приостановился, поворачиваясь лицом к милиционеру, выхватил из-под ремня пистолет и выстрелил в своего преследователя, прямо в лицо, один раз и другой. Милиционер, роняя автомат и обливаясь кровью, мешком рухнул на пол. Бандит ринулся было к выходу из подъезда, но увидел как из подоспевших “жигулей” вылазит из кабины другой милиционер, вылазил он, правда, не очень поспешно и пистолет доставал не очень быстро – казалось он никуда не спешил. Просто он на тот свет не спешил… Он слышал выстрелы, а отличить звуки выстрелов из автомата и пистолета, человеку, который сам стреляет, не составляет труда. Он понял, что с коллегой случилась беда и не было никакой охоты самому нарваться на бандитскую пулю. Он медлил. Но служебный долг тянул его к подъезду, милиционер шагнул в него.
-Стой, стрелять буду!
Из полумрака лестничной площадки раздался сухой металлический щелчок: или пистолет у бандита заело, или произошла осечка, а может, патроны кончились, но выстрела не последовало. Послышались только учащающиеся и удаляющиеся вверх шаги преступника.
Миллиционер-водитель не стал дразнить судьбу и не побежал за ним, остался стоять с пистолетом в руке у входа в подъезд, ожидая подкрепления: бандит уже никуда не денется – в отделении уже знают и вот-вот прибудет ОМОН.

                21

Страх загнал Князя на самый верхний этаж – шестой. Была мысль проникнуть на чердак, а через чердак в другой подъезд и попытался улизнуть от преследования, но на чердак попасть бандиту не светило: металлический люк над головой был закрыт на огромный висячий замок. Взлетев по лестничке, ведущей к чердачному люку, дернул замок раз, другой, покрутил его туда-сюда, стукнул рукояткой пистолета – все тщетно. Был бы лом…
Тяжело дыша, спустился на лестничную площадку, метнул взгляд на дверь одной, другой квартиры. Одна была бронированная, другая отделана подпаленными деревянными планками, третья – оббита простым стареньким дерматином и вместо номера на ней было мелом написано “67”. Стало быть, живут тут самые бедные, самые простые люди, а значит и самые доверчивые и добрые.
Нажал на кнопку звонка, совершенно не представляя, что будет делать дальше.
-Кто там? – раздался женский голос.
-Сосед снизу, позвонить можно? У нас что-то с телефоном…
“Глазка” здесь на двери не было, никто не стал рассматривать звонившего – дверь распахнулась. Открыла женщина средних лет в домашнем халате, в коридоре еще стоял немолодой мужчина с седой бородкой, в спортивной шапочке с детской головы и рваных шлепанцах.
-Пожалуйста, проходите, звоните, - женщина приветливо показала рукой, где у них телефон, он стоял в углу коридора на старой стиральной машине “Чайка”, одновременно служившей жильцам сей квартиры и тумбочкой.
Незваный гость мельком глянул на свои не очень чистые туфли: разуваться, мол, или так можно пройти… Снимать обувь он не собирался.
-Да проходите так, - сказал хозяин, - у нас, видите,  что в квартире – ремонт собираемся делать. – Проходите,  звоните. А вы в какой квартире живете?
-Да я не живу тут – в гости пришел…
Разговаривая с гостеприимными хозяевами, Князь одновременно прислушивался – что там, в подъезде? Вот-вот застучат кованые ботинки омоновцев.
Кованые ботинки омоновцев уже стучали на улице, во дворе и в подъездах соседних домов. В считанные минуты дом, в котором было совершено страшное преступление,  и где затаился преступник, был оцеплен автоматчиками, на крышах домов в ближайших балконах заняли боевые позиции снайпера.
С улицы донесся до настороженных ушей убийцы суровый голос, усиленый мегафоном:
-Сопротивление бесполезно! Дом окружен! Бросайте в окно оружие!
Князь переглянулся с хозяевами. Судя по тому, как они сделали от него шаг назад, он понял, что им все ясно, с кем имеют дело.
-Я убил милиционера… - пролепетали побелевшие губы преступника.
Хозяева попятились в комнату.
-Не бойтесь, я вас не трону, я только позвоню…
Он шагнул к телефону, дрожащими руками снял трубку, с трудом (палец никак не попадал в круглую ячейку диска) набрал телефон бывшей жены. Она была дома. И на сей раз не сказала, что он попал “не туда”, видно мужа дома не было.
-Я вас слушаю.
-Это я-а…
-Слышу, ты чё так запыхался?
-Спешу очень… Танька, Таня, Танюха… я в беде… прости меня за все… поцелуй дочку… скажи, что я приезжал и срочно уехал, наверно, навсегда… Все, прощай! Нет, подожди, скажи матери…
-Что ей сказать?..
-Скажи, чтоб не обижалась на меня и она пусть меня простит… Что случилось? Все случилось… Ничего тебе сказать сейчас не могу. Прости меня и прощай!
Шагнув в кухню, чтобы испить воды – во рту пересохло, будто выдраили наждаком.
Суровый голос повторял:
-Дом окружен, бросайте в окно оружие! Сопротивление бесполезно, бросайте оружие и выходите!
Князь метнул взгляд в окно и тут же увидел на крыше соседнего дома омоновца в маске с карабином в руке, ствол его с оптическим прицелом смотрел прямо ему, Князю, в душу. Инстинктивно отпрянул и  прижался к стене. Медленно сполз по стене, присел на корточки, достал пистолет: выбросить в форточку или?.. Лихорадочно нажал на защелку в рукоятке, оглядел обойму – ни одного патрона. Если бы был  хоть один… Водворив обойму на место, приподнялся и кинул пистолет в форточку. Все! Амба!
Что происходило дальше, он уже почти не соображал. А дальше события развивались стремительно быстро. В подъезде по-прежнему было тихо, но за эти минуты группа захвата бесшумно поднялась на шестой этаж, ворвалась в квартиру… Князь слышал, как кто-то спросил: а где второй? И по этому вопросу понял, что Коляна не взяли. Колян слинял, Коляну повезло… И чуть не заплакал от зависти: двадцать две тыщи баксов и свобода, а он…
На первом этаже Князь поскользнулся на песке, которым была присыпана кровь убитого им милиционера.
Омоновец саданул бандита по печени:
-Ну, с-сучара, держись – до суда ты не доживешь!
В милицейском газике его тоже мутузили, приговаривая: знаешь, кого ты убил? Славка в Афгане воевал… у него двое детей осталось, у-у, падлюка!…
-Да больно же, ребята!..
-А ему не больно было! А жене его не больно? А детям его не больно?!.               

22

В СИЗО “беседовали” с убийцей так, как обычно беседуют с теми, кто лишил жизни милиционера.
Бессонными ночами убийца по кличке Князь в отчаянии грыз ногти, снова и снова возвращаясь к тому дню, когда он вышел на свободу. Вспомнил и ту гостеприимную парочку, которую порешил из ружья ни за что ни про что. Вспомнил и молодого парня в сберкассе – жив он или нет…Вспомнил и того хроменького паренька, который вытащил его, Князя, из проруби, спас от верной смерти. Подумал, что то не паренек хроменький подал ему руку, а сам Всевышний. Только  он, раб Божий Василий не воспользовался услугой Всевышнего.
И обычная бесполезная мысль: если бы вернуть назад тот день, когда он вышел на свободу… Поймал себя на мысли, что так он думал всегда, когда попадался снова. Но раньше он попадался снова на время, на несколько лет, а сейчас…
Он грыз ногти, представляя, что его ждет дальше. Он грыз ногти, ожидая следующего допроса…
До суда бандит по кличке Князь не дожил. В одну из бессонных  ночей он перегрыз себе вены.





            

СМЕРТЕЛЬНЫЕ СТРЕЛЫ АМУРА





          

                Пролог

                1

В восемь утра, в то  время, когда преступный мир уже почивает после горячих ночных дел, а блюстители порядка только настраиваются на работу, в дежурной части милиции раздался несколько странный звонок.
И хотя дежурный представился, как положено, на том конце провода торопливо-тревожным голосом переспросили:
- Милиция?
- Я же сказал вам: дежурный… старший лейтенант Минаев слушает…
Длинная пауза. И когда дежурный, решив, что кто-то просто развлекается, хотел уже положить трубку, звонивший, кашлянув, продолжил:
- Запишите адрес: Садовая тридцать три, квартира семь…
- Что там?
Снова продолжительная пауза, очень долгая пауза, казалось, мужчина никак не мог решить: говорить ему или не говорить о том, что случилось.
- Я вас слушаю! Или не валяйте дурака и положите трубку!..
   - Там... труп... женщины...
- Кто это говорит? Фамилия? Адрес? Телефон?..
В трубке раздались прощальные гудки. Дежурный посмотрел на табло, чтобы определить номер анонима – звонок последовал из телефона-автомата…

                2
Кропотов – жаворонок: в котором бы часу ни лег, в десять вечера или в три ночи, в пять утра сна уже как не бывало, выспался ты или не выспался. Однако сегодня вопреки закоренелой привычке он, к великому своему удивлению, позорно залежался и если бы не звонок давнего приятеля, должно быть, еще и еще продолжал бы спать: вчера вечером с друзьями они хорошенько посидели… к тому же сегодня выходной – и срочных дел, кажется, не предвидится.
Разбудил Кропотова Вадим, друг детства, художник и завзятый бильярдист.
- Неужто дома? – вместо приветствия спросил он деланно-таинственно, видимо, полагая, что именно так надо разговаривать с сыщиками и тихо,  почти беззвучно засмеялся, радуясь, что друга застал.
- Как видишь…
- Наверное, весь преступный мир уже посажен за решетку?
- За исключением отдельных экземпляров…
- С которыми тебе не совладать даже на открытом зеленом поле…
Разговор старых друзей протекал в привычном и приятном для них шутливо-ироничном тоне: зеленое поле – бильярдный стол. Они давние азартные бойцы, которые до сих пор точно еще не выяснили, кто из них играет лучше и с удовольствием сражаются, когда для игры находится время. Сегодня, похоже, и у того и у другого оно было.
- Так сразимся? – деланно грозным тоном спросил Вадим.
- Прямо с утра?
- Днем ты обязательно куда-нибудь свалишь.
Друг был прав: редкое воскресенье у Кропотова получалось действительно воскресеньем, выходным днем, во время которого можно было от души побездельничать. У преступного мира свое расписание… а у ментов – вообще никакого…
Кропотов, взглянул на часы, по циферблату которых целеустремленно и неутомимо спешила в вечность золотистая секундная стрелка. В десять они смогут встретиться прямо в бильярдном клубе-баре «Каролина», до двенадцати сгоняют пару партий, а может, если будет кладка, и все три и к часу дня, как и планировалось, он, Кропотов, будет в отделении – Захар просил, то бишь, майор Захаров, собраться  опергруппе на «пару» минут. Пара минут может превратиться в обычный рабочий день. Потому-то без раздумья и согласился встретиться с другом прямо с утра.
- Лады, Вадим, в десять у «Каролины».
Клуб «Каролина» - прибежище творческих натур: художников, писателей, артистов и любящих искусство бизнесменов. В городе он появился одним из первых, как только демократия сделала открытие, что бильярд – игра благородная, полезная и что к ней были пристрастны  многие великие люди.
Чуть в сторонке от входа в клуб неторопливой вальяжной походкой прохаживался Вадим, патлатый молодой человек в потертых джинсах и выгоревшей футболке. Время от времени он поглядывал то на часы, то на висящий в огромной сетке-лузе увеличенный в десятки раз бильярдный шар. Вадим из уважения к другу пришел на четверть часа раньше. Кропотов, привыкший к точности, прибыл ровно в десять.
-По тебе часы сверять можно! – польстил Вадим, крепко пожимая руку.
- Сила привычки…
Бильярдная только что открылась и играющих не было еще никого.
- В пирамиду или для разогрева в американку? – спросил Вадим, намеливая кий.
- Давай сразу в пирамиду, для экономии времени.
Однако ни в американку, ни в пирамиду в этот раз им сыграть не довелось: у Кропотова заиграла мобилка – звонил «Захар»: труп на Садовой – встреча на месте, через полчаса…
Кропотов не знал, что именно этот труп станет вешкой и к раскрытию совершенного нового вида преступления, связанного, как ни парадоксально, с самым высоким и приятным чувством на земле, которое, как сказал поэт, движет солнце и светила…



                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                Глава первая

                1

Самое страшное в жизни – неопределенность. Через несколько дней будет вынесен приговор: жить ему или не жить.
Если бы все обошлось…
Если бы пронесло…
Если бы можно было время прокрутить назад…
Мысленно он делал это в тысячный раз…

                2

Когда мужику стукает сорок, он вбирает голову в плечи и осторожненько так озирается: все ли видят, что именно с ним стряслось.
И начинают с ним происходить странные вещи. У каждого – по-своему. Он, Костя Замятин, придя в себя после юбилейных пьянок и похмелок, прокинулся однажды среди ночи, прошлепал в ванную и полчаса таращился на себя в зеркало. С затаенной ненавистью. Пытаясь понять, что же произошло. И он это или уже не он.
А произошло, как понял он в ту ночь, жуткое и непоправимое – жизнь прошла! Проехала – промчалась голубым экспрессом, сделав ему на прощанье ручкой.
Когда со всей глубиной уразумел это, в груди так защемило-заныло, что он чуть не взвыл. И как положено в таком почтенном возрасте, стал оглядываться назад, взвешивая, что он делал в жизни так и что не так и почему она у него оказалась такой быстротечной и куцой.
Быстро, стремительно быстро прошла-пролетела она потому, что всю жизнь свою он только то и делал, что вкалывал. Как проклятый. Как раб. Как идиот. Как истинный совок!
В детстве, сколько помнит себя, живя в деревне, уже лет с пяти гонял на луг коров, школьником имел дело с лопатой, тяпкой,  пилой и топором. В стройбате, где выпала ему честь служить, были снова те же инструменты: топор, лопата, «карандаш» – то бишь, лом.
После службы скоропостижно женился, на городской, конечно  – хотелось и самому стать городским. Работал там, сям – всюду, где неплохо платили. Но денег все время не хватало. А хотелось, чтобы  их было – куры не клюют. Да и машину хотелось купить. И полез в шахту. Бабки вроде шли неплохие, а все – мало. Семья-то стала больше… Сперва сынок появился, потом дочурка, потом еще сынок. И тому надо, и другому, и жену хотелось приодеть, да и квартиру решили заиметь свою собственную. Заимел, трехкомнатную кооперативную. Обставил, как надо. «Жигуленка» приобрел, гараж построил, дачку смастырил, жену, детей приодел, да и сам не голый уже и не босый, даже печатку на безыменный палец напялил – мол, не бедняк, не бомж, уже и золотишко имеем. В институт заочный поступил! Пообтесался, знаний стал набираться…
Все вроде шло чин-чинарем. Все, как у людей. И если бы не эти сорок, что его вдруг догнали, настигли,  д о с т а л и … он, наверное, так бы и продолжал себе жить, незаметно для себя питихонечку старея, дряхлея, но этот, так сказать, непопулярный срок (сорок лет!) встряхнул его и заставил посмотреть на свою прошедшую жизнь несколько по-иному, другими глазами: как у людей…
Каких людей? У таких же, как он? Да разве это - «как у людей?» На жизнь-то уже приоткрылись глаза. Жизнь – разная… Люди живут очень по-разному. Одни – как быдло, то есть, скот. Другие, как цивилизованные люди. Одни, как выдрессированные совки, другие – как уважающие себя личности, которые могут позволить себе все, чего захотят.
И от этих мыслей заскребли под сердцем кошки. Если разобраться, то в своей жизни ничего кроме работы не видел. Ну, где он был за свою жизнь? Деревня, махонький северный городок с красивым названием Сокол, где три года трубил в стройбате и вот этот столь же небольшой шахтерский городишко со звонким именем Брянка, где тебя все знают и ты – всех, та же деревня.
Поймал себя тогда на мысли, что за свои сорок (теперь это уже был и его козырь – сорок лет!) он ни разу не был на море. Не то что за какой-то заграницей, куда теперь мотается всякий, кому не лень. А он только в кино да по телеку это видит: солнечные пляжи, красивых женщин, на которых почти что ничего, счастливчиков-мужчин, которые с небрежной ленцой обнимают своих красунь.
Поймал себя на мысли и о том, что как ни странно, а может это и вовсе не странно, он стал более внимательно смотреть на слабый пол. Не в том смысле, что у него появилась любовница (ы).  В эти тяжкие послеюбилейные дни он обнаружил вдруг, что в их маленьком городке заметно больше стало молодых и красивых женщин.
Нет-нет, говорил он себе, жена у меня хорошая. И красивая, и неглупая, и хозяйка на все сто, и как собачонка, верная, и ласковая, как котенок. И все же… и все же… и все же… Что-то не то. Приелась, что ли. Уже только когда подвыпьет, тянет к ней. Да и то далеко не так как когда-то. Возраст, конечно. А может и эта жизнь, в которой главное забота о куске хлеба…
Анекдот появился. Сын спрашивает отца, что такое процветание и что такое прозябание. Ну, процветание, говорит отец, это казино, ресторан и девочки. А прозябание: работа, ужин на кухне и твоя мама.
Работа, кухня и жена… Да еще иногда пив-бар. И так будет всю оставшуюся жизнь?!
Он это то ли сказал с ужасом, то ли подумал, но это не ускользнуло от супруги и в один из послеюбилейных вечеров на кухне он мрачно выплеснул:
- Как мне это все осто…осточертело…
Лида виновато посмотрела на мужа, потом на недоеденную им в сковородке жареную картошку и сказала, что завтра пойдет на базар и постарается купить хорошего мяса, на котлеты…
- Да я не об этом! – махнул в сердцах рукой. – Живешь и никакой радости!..
Жена только вскинула свои красивые бровки, не понимая, что происходит с супругом. И постаралась недолго возиться на кухне и лечь спать, пока он еще не захрапел. И постаралась, вернее, пыталась его растормошить, поднять ему настроение, но ничего у нее не получилось и настроение у него не поднялось.
Утром, по-прежнему чувствуя себя виноватой в чем-то,  сказала:
- Может, возьмешь отпуск и поедешь куда-нибудь… на море, развеешься…
- Один? - удивительно спросил он.
 - Один… - ответила она и посмотрела на него так, будто он уже не ее. Оправдалась: - дети ж в школе…
Ну, раз разрешаешь одному – почему бы не поехать. Тем более, что в глубине души он жаждал свободы.
…И вот оно знаменитое, воспетое в песнях, Черное море. Такое огромное, до самого горизонта, все вода да вода. И солнце печет неистово, будто был не сентябрь, а середина лета. Кажется, это время года на море называют бархатным сезоном. Топчан, правда, был жестким и почему-то без ножек – дерева в этих краях маловато… вода да камни. А вот людей… кишмя кишит, яблоку негде упасть. А женщин… всяких-разных… И таких, что смотреть противно. О которых один поэт говорил: все смотрел бы, все смотрел бы на нее б… И таких, что сразу возникала в ушах песня: «Ах, какая женщина, мне б такую…».
Да и на него бросали косяки – мужик он видный и выглядит гораздо моложе своих сорока – самый цимус.
Наслаждаясь от души морем, солнцем и близким соседством с полуголыми прекрасными созданиями, Костя Замятин вдруг ощутил, что сердечко его забилось поспешнее, чаще.
Конечно же, попытался завести знакомство, но получился неожиданный прокол, уж больно молоденькую избрал он и она его сходу отбрила:
- Дяденька, вы бы лучше за своими детишками внимательнее смотрели!
Проглотив таблетку, расстроенный, он покинул належанное место и побрел берегом куда глаза глядят. Долго шлепал. Уже все обустроенные пляжи кончились, а он все шел и шел, сплевывая в набегавшие волны.
И вот увидел впереди картину, которую только в кино можно увидеть: прямо на камнях возлежала парочка и занималась своим увлекательным и волнительным делом. Среди бела дня. Под палящим солнцем. Он, Замятин, хотел было обойти их стороной, но заметил рядом с любителями сладких ощущений еще одного парня, который сидел на корточках и как ни в чем не бывало смалил сигарету. А в воде у самого берега сидел третий мужичок – в ожидании своей очереди…
Неловко стало Замятину, а деваться было некуда, то есть, свернуть некуда: с одной стороны подступал забор какого-то санатория или дома отдыха, а с другой накатывало волны море. Ну, решил, раз не парочка, а группа людей, то можно просто пройти,  не обращая внимания.
И попер дальше. Боковым зрением увидел обнаженный бюст девули, наполовину прикрытый партнером, на миг затаившимся под махровым полотенцем. Чуть прибавляя шагу, прошел было мимо, как вдруг услышал хрипловатый, с ленцой голос жрицы любви:
- Угости сигареткой, красавец!
Вобрав голову в плечи, Замятин поспешно достал из кармана пачку сигарет, не глядя на девулю, вытряхнул несколько штук и заспешил дальше, хрустя галькой.
«Вон оно как, вон оно как!... – стучало в висках. – Для них это совсем просто… Ну и дела… ну и нравы…».
Нравы, он и сам видел, стремительно менялись. Если раньше слово секс произносилось только в узком кругу, то теперь оно было таким же обычным, как слова: хлеб, вода, работа… Если раньше слово «презерватив» стыдно было произнести даже в аптеке, мужики просили «резиновые изделия» или еще как-то называли эти необходимые вещи, то теперь это слово каждый день звучит по телевизору, мелькает в газетах, а сам предмет первой необходимости для любящих сердец висит на видных местах во всех киосках и демонстрируется на рекламных щитах. А слово «трахаться» стало литературным. Замятин вспомнил, как проходил однажды с младшим сыном мимо целующейся парочки, сидящей в сквере на скамейке и сынишка задержался,  было, пяля на них свой заинтересованный взгляд. Он, отец-Замятин, потянул сына за руку: пошли, пошли… А сынишка – ему: подожди, папа, они сейчас трахаться будут…
Растет новое поколение -  р а с к о м п л е к с о в а н н о е.  А он, Замятин-старший, относится к поколению замороженных.
Подмывало желание оглянуться,  и он с трудом сдержал себя.
- Может, присоединишься? – услышал он вдогонку голос одного из мужиков, говорил тот с акцентом, все они были, как говорится, кавказской национальности.
Он, Замятин, не нашел, что ответить и прибавил шагу, подхлестнутый дружным смехом предававшихся оргии.
На них он не оглянулся. Он оглянулся назад, на свою жизнь и с запоздалым огорчением отметил, что женщин у него было раз-два и обчелся. Все работа, работа, работа – в гробу он ее видел. А другие… Вон, мастер у них на шахте, так он домой не уйдет до тех пор, пока какую-нибудь не обработает, не «трахнет» прямо на работе. Хоть инженершу, хоть кладовщицу, хоть уборщицу. У него на сей счет поговорка была: пусть голова будет овечья, лишь бы… человечья… Такой вот мужик. Многие его осуждали, а многие и завидовали. Он, Замятин, пытался понять его… И – поколение. И тех, откуда перли эти новые нравы.
Вон, прочитал недавно в газете: один актер из Голливуда в тридцать лет на своем счету имеет полторы тыщи женщин. Когда же он работает?
И грызла досада: полторы тыщи… а тут с одной попытался просто знакомство завести и то получил от ворот поворот.
Откровенно говоря, он не особенно-то и желал чего-то такого, все-таки он еще старой, совковой закваски и на эти вещи смотрит так, как его
учила коммунистическая мораль и библейские заповеди: не прелюбодействуй…
Но вот «чего-то такое» явилось к нему на следующее утро само в номер. В образе миловидной девушки в белом переднике. Таких девушек показывают в кино: бедра – так и хочется провести по ним рукой, призывно полуоткрытый рот, чуть затуманенный взгляд, уволакивающий тебя в таинственные дебри.
Он только побрился, принял душ и выходил из ванной, а тут дверь без стука отворяется и на пороге она, эта прекрасная фея.
- Ой, извините… - приятным грудным голосом пропела она, - я думала, что в номере никого – хотела убрать.
- Да пожалуйста…
- Нет, нам не положено, когда клиенты не ушли… Извините, я потом.
«Потом» было вечером в тот же день. То ли случайно, то ли неслучайно они встретились в коридоре. Разговор потек само собой. В глубине души решая хоть чуть-чуть наверстать упущенное, он пригласил ее на чай-кофе. И она,  для приличия слегка пококетничав,  согласилась.
Спустя час-два, они выпили. И чай,  и покрепче. Выпив, он осмелел, даже рассказал тот эпизод, который с ним произошел вчера на диком пляже.
- Групповой секс… - констатировала гостья, - сейчас это модно.
« - А ты, - хотел он, было,  спросить, - знакома с этим… групповым…». Однако пока он подбирал слова, его гостья, читая мысли, и набивая себе цену,  произнесла врастяжку:
- Я это не признаю, секс – дело сугубо личное…
Похоже, она произнесла не свои слова, но это было не так важно. Хмель ударил в голову, расползался по телу, внезапное знакомство разогревало Замятина все больше и больше. Они выпили еще и еще. И теперь уже обыкновенная горничная была для него прекрасной принцессой.
- А ты красивая, - сказал он, кладя ей руку на плечо.
- Я знаю, - не без достоинства ответила она и расстегнула на груди одну пуговицу. И потому, что щеки ее запылали. И для того, чтобы он получил возможность обозревать на ее груди маленькую, как маковка, пикантную родинку.
Увидев эту, украшавшую грудь,  родинку, Замятин сглотнул слюну.
- И ты расстегни одну пуговицу, - сказала она.
Он торопливо протянул руки к ней, к ее пуговице на блузке, на что гостья мило улыбнулась и отстранила руку:
- Свою, на своей рубашке…
Он расстегнул сразу две.
- Не спеши, - сказала она капризно, - я не люблю спешить… ты понимаешь, не люблю спешить…
А пальцы ее расстегивали и расстегивали очередные пуговицы сперва свои, потом – его.
- Я  люблю это делать сама, вот только я сама не умею… - она показала глазами на свою пышущую желанием грудь, затаившуюся в кружевно-прозрачном бюстгальтере, сквозь который просвечивались большие, просто огромные темно-коричневые ореолы, такие большие, что у него, Замятина, глаза расширились, будто эти разжигающие желание ореолы не могли вместиться в его глаза. Он не знал, что значит таких огромных размеров окрас вокруг соска, но через несколько минут понял, когда чуть не задохнулся в объятьях неожиданной своей знакомой, в ее неистово щедрых ласках.
- Господи, какая ты! – восторженно воскликнул он.
- Какая?
- Такая… Такая…
- Какая?
- Такая, что… дух захватывает…
- А ты… ты говори еще, говори еще…
Они еще долго говорили. До самого утра. И на следующий вечер. И потом.
- Мне нравится это, - сказала она как-то.
- Мне тоже, - сказал он. – И мне еще нравится, что когда мы занимаемся этим…
- Чем? – капризно и лукаво спросила она.
- Сексом! – с удовольствием выпалил он.
- А по-русски?
Он сказал и по-русски. И снова объятия. Еще жарче.
После горничной у него была парикмахерша, потом еще одна… еще, и еще – его понесло! И со всеми ему было хорошо, легко и просто. И он сделал для себя небольшое, но важное открытие: каждая новая женщина лучше прежней.
А через время сделал еще одно открытие: секс – самое приятное и интересное в жизни. И только сожалел, что понял это он, Замятин, столь поздно. Но лучше поздно, чем никогда!
И наверстывал упущенное.
Наверное, он догнал бы того голливудского актера Дон-Жуана, если бы пожил тогда на юге подольше. Но нужно было возвращаться домой. И домой он ехал, как когда-то писали газеты, усталый, но довольный. На мир стал смотреть  теперь несколько по-иному, другими глазами: спокойней, нормальней, как и положено сорокалетнему. И на женщин, разумеется, стал смотреть совсем по-другому. Раньше  считал, что большинство из них недотроги, а теперь был убежден, что все они такие же, как и мужчины и при случае свое не упустят. Это он, Замятин, когда-то упустил, но еще есть время.
По-другому смотрел он и на свою супружку, когда вернулся с морского вояжа. Она показалась ему такой милой, такой красивой, такой притягательной, что он никак не мог дождаться вечера. И когда дождался, и они остались одни, он в приливе чувств прошептал давно забытые слова:
- Я люблю тебя!
И как ни странно, а может быть и вовсе не странно, он говорил правду. Он действительно любил в тот момент свою жену, как и двадцать лет назад, когда увидел ее впервые.
Трудно сказать, как сложилась бы у них жизнь дальше, однако кроме красивых, давно забытых слов, он, Костя Замятин, привез жене в подарок и букет, так сказать, непопулярных болезней – спутников кратковременных сладких встреч.
За все надо платить…
Заплатил он слишком дорого: потерял жену, детей… После многочисленных семейных скандалов они развелись, разменяли квартиру и вот теперь он у разбитого корыта да еще и в ожидании приговора: на днях он на всякий случай посетил страшную лабораторию – а вдруг у него, кроме всех тех болезней, которые он уже вылечил, еще и эта самая страшная и неизлечимая – СПИД?...
Надо, конечно, было сразу пойти, но и так на него столько свалилось в одночасье, что выдержать еще один удар судьбы он просто был бы не в силах. Поэтому и тянул. Да еще и потому, что толку-то оттого,
что ты узнаешь… не узнаешь – подохнешь, и узнаешь – скорого  конца не миновать.
Может, не идти, не выяснять результаты анализов?
Была и такая мысль.
Но ожидание приговора порой страшнее самого приговора, как и ожидании смерти страшнее самой смерти.
И он пошел.

                3

 Так, наверное, идут на эшафот. Он не верил в Бога, но по дороге к лаборатории по диагностике этой пока неизлечимой болезни, он время от времени шептал:
- Господи, сделай так, чтоб у меня было все в порядке… Господи, помоги мне, пожалуйста. Если можешь, я буду каждый день молиться тебе и начну ходить в церковь… Господи, спаси меня… Я буду благодарить тебя за это всю жизнь… О Господи…
Лаборатория по диагностике СПИДа находилась на задворках городской больницы и окошко ее выходило прямо на улицу с той стороны, где прохожих было очень мало – все тут было устроено так, чтобы пациенты не опасались, что их кто-то увидит.
Бог, наверное, не услышал своего блудного сына или не внял его молитвам и просьбам… По выражению лица мужчины в белом халате он, Замятин, сразу понял, что дело его – дрянь…
- Как фамилия, имя, отчество? – был обычный вроде вопрос и вроде бы обычным тоном.
Осевшим вдруг голосом пациент сообщил, кто он.
Взгляд глаза в глаза. Мужчина в белом халате быстрее опустил взгляд и, поджав губы, как бы виновато развел руками:
- Понимаете… такое дело…
- Я болен… СПИДом? – по всему телу пробежали ледяные мурашки, волосы стали дыбом.
- Будьте мужественны, но результаты анализов показали, что вы действительно заражены вичинфекцией…
Он, мужчина в белом халате, что-то еще говорил и говорил, успокаивая, наставляя, советуя, говорил ровным, спокойным  голосом, но Замятин уже ничего не слышал. Оглушенный страшным приговором, он медленно ретировался, повернулся и сначала быстро-быстро пошел, а потом просто побежал прочь от этого страшного заведения, где ему вынесли смертный приговор.
Он то бежал, то приостанавливался, чтобы перевести дыхание, бежал, сжимая в руке какие-то бумажки – свой приговор, клеймо, путевку на тот свет.
Все! Финиш, братец… прискакал… «В гости к Богу не бывает опозданий…»
Черт побери, да что же это такое?!.. Зачем он ездил на это проклятое  море?
Остановился в каком-то сквере, плюхнулся на первую попавшуюся скамейку, прикрыл глаза. Может, это сон? Может, это вчерашний сон, ужасный сон, в котором ему кто-то сказал ржавым голосом: «- Ты скоро умрешь!»
Долго  сидел так с закрытыми глазами, теша себя хлюпкой надеждой, что это продолжение того страшного сна, что на самом деле ничего страшного не случилось…
 Раньше он думал, что самое страшное – развод, потеря жены и детей, а теперь до него стало доходить, что самое страшное все-таки твое личное благополучие и если его нет, если впереди медленное, мучительное умирание, то зачем мучиться?.. Может, зайти в аптеку, накупить этих самых… как их там… успокаивающих… транквилизаторов… проглотить пачку-другую… и будь оно все проклято… гори оно все синим пламенем…
Или это сон?
- Господи!!!... – опять он обратился к Богу. И плавно расплющил веки, надеясь, что вдруг он проснется в своей комнате.
С болью в сердце констатировал, что никакой это, черт возьми, не сон, что это сущая душераздирающая явь: сквер, скамейка и  в руке  путевка на тот свет.
Скрежетнул зубами, так, что ощутил на них костяное сухое крошево.
Если бы можно было вернуть назад этот проклятый месяц, этот сладкий бархатный сезон…
Сплюнул раскрошенные зубы себе под ноги.
Ну, гады… ну, стервы… ну ****и…
Не зная,  что делать дальше, куда идти, с кем говорить, что предпринимать теперь, он вяло поднялся, ватными ногами зашлепал по малолюдной аллее.
Ноги его привели к распахнутым настежь дверям кафе «Калинка», куда он частенько захаживал и где его знали. Перед самой дверью он остановился, не решаясь зайти. Здесь его знают и ему казалось,  что уже знают и то, что он…  болен… неизлечимо… и чем?... Ужас… как он теперь будет вести себя со  своими друзьями, знакомыми? А что скажет бывшей жене? И надо ли говорить?
Холодным потом обдало его всего. Он торопливо спрятал, наконец, свои страшные и, как ему казалось, грязные бумажки в карман и зашагал от знакомого кафе прочь – теперь он клейменый… прокаженный… отверженный всем и всеми… теперь от него все будут шарахаться…
Взгляд его, а взгляд у него был теперь, как у загнанного волка, остановился на вывеске «Аптека». Аптек теперь в городе – на каждом шагу. Сам не зная почему не зашел в эту аптеку, проследовал дальше, прикидывая, что ему нужно и сколько. Пошарил по карманам, прикинул, сколько денег. И, постояв перед ступеньками следующей аптеки пару минут, собираясь с мыслями, вобрав голову в плечи, зашел в насыщенное запахом всеразличных лекарств, тесненькое помещение.
-Что-нибудь успокаивающее есть?
В ответ кивнули.
- А что именно вам нужно?
Он сказал – что:  седуксен. В транквилизаторах разбирался он не очень, кроме демидрола, седуксена и элениума ничего не знал. Изредка принимал только демидрол, но слышал, что седуксен действует сильнее и еще слышал, что бывший секретарь ЦК партии Украины Щербицкий ушел из жизни именно таким путем, приняв то ли одну, то ли две упаковки седуксена.
- Мне три упаковки седуксена, - сказал посетитель.
Девушка в белом халате и накрахмаленном колпачке посмотрела на покупателя чуть настороженно, но тут же настороженность слетела с ее миловидного лица: какое ей дело, сколько берет покупатель лекарств, главное – покупает товар… будет больше выручка…
- Пожалуйста.
- Спасибо.
Так просто, культурно и вежливо было приобретено орудие самоубийства.
Сжимая шелестящие пакетики смерти в кармане, Замятин торопливо покинул аптеку, вышел на улицу и вдруг понял, что он в этом мире один-одинешенек. Теперь…
Можно было сейчас же распотрошить все три упаковки  и высыпать в глотку, проглотить, сесть на первую попавшуюся скамейку и медленно уплывать из жизни.
- Лучше – дома, - сказал он вслух и,  проходящая мимо женщина оглянулась на разговаривающего с самим собой мужчину, оглянулась опасливо – не сумасшедший ли, не погонится ли он вслед за ней, сейчас столько ненормальных, всяких маньяков…
Замятин так о себе не думал. Он считал себя вполне нормальным, только неизлечимо больным человеком.
Решив  э т о  сделать дома, тихо, спокойно, чтоб никто не видел, он направил свои стопы в кафе «Восточные сладости». Здесь его  не знали, здесь обычно сидят любители кофе, но всегда тут есть и напитки покрепче.
- Водочки… сто пятьдесят и сто и два бутерброда с колбасой, - заказал он все тем же осевшим вдруг голосом. Мог попросить и просто стакан водки, но как-то неудобно было выглядеть таким алкашем и взял вроде бы на двоих.


                4

Алкоголь размягчил нервы, немного согрел душу, на жизнь помог взглянуть несколько иными глазами:  все  т а м  будем… одни раньше, другие – позже. Пришли в голову чьи-то слова: «А жизнь как посмотришь с холодным вниманьем вокруг – такая пустая и глупая шутка…» Лермонтов, что ли… Прекрасный был поэт, а ушел из жизни совсем юным… и тридцати не было. А ты уже все-таки пожил. Худо ли, бедно ли, но покоптил небо. Пора и на покой, на вечный покой…
Решение, которое он, Замятин, недавно принял, еще более утвердилось в его голове – зачем мучиться? Где-то за границей уже идет борьба некоторых медиков за то, чтобы обреченным на медленное умирание людям позволяли уйти из жизни с помощью медицины. Или уколы там какие-то делают или таблетки.
Он хрустнул в кармане пачечками успокоительных – вот она, смертушка его, вот он – выход из положения. Как говаривали когда-то коммунисты, безвыходного положения нет.
Шествуя домой,  на миг представил, как все  э т о  произойдет: вылущит все таблетки из трех пачечек, высыпет в рот, запьет водой, наденет чистое белье... Нет, сперва наденет чистое белье, белую сорочку, а потом уже выпьет таблетки… Позвонит детям, скажет, что уезжает, далеко и надолго… Позвонит друзьям. Может даже продавщице Эле…
При воспоминании об этой его случайной знакомой, сердце у Замятина екнуло. Вместе с теплым чувством, которое он и до сих пор испытывал к ней, в нем полыхнула вдруг и жгучая неприязнь, переходящая в гнев и ненависть: может, именно она его наградила смертельной болезнью?!..
Или та парикмахерша, или та горничная, или та… с которой… он познакомился в кассе кинотеатра – Юлечка, худенькая смуглянка с большими томными глазами… или та, с которой он после Юлечки сблизился на пляже – сдобная блондинка Лора…
Кто же из них, соблазнительных стервочек, вручил ему путевку на тот свет?
Он даже приостановился на миг, пытаясь угадать – кто именно и, разумеется, не мог.
Зашел еще в одно кафе. И влил в себя еще сколько-то граммов водки. Бутылку взял в собой: проглотит дома горсть таблеток и будет запивать их не водой – водкой, чтоб было веселей  т у д а  отчаливать и быстрее…
Придя домой, некоторое время в раздумье стоял в коридоре, как бы прислушиваясь к себе, к своему внутреннему голосу, который словно дразнил его: ну, давай быстрей, чего тянешь?
В коридоре было натоптано и Замятин подумал, что надо бы подмести. Взял в кухне веник и стал подметать. Увидел в раковине немытую посуду и тут же взялся мыть. Он знал, что через несколько минут, может, через час, его, хозяина этой крошечной однокомнатной квартиры, больше не будет – стоило ли наводить марафет… Выходит, человеку не совсем все равно, что будет после тебя. Во всяком случае, дети придут, посмотрят, как он жил… Не хотелось, чтобы в памяти у них он остался неряхой…
Навел порядок и в комнате. Надел чистое. Тщательно побрился сегодня еще раз, сказав себе при этом: французы бреются дважды в день – утром и вечером. И разморенный алкоголем, пошутил: хоть немножко и ты поживешь по-французски…
И,  поглядывая на телефон, сел лущить таблетки.
Когда это черное дело было сделано, поставил на журнальный столик бутылку «Столичной», рядом – фужер, из которого когда-то пили шампанское… Все теперь - «когда-то»… Откупорил водку, налил в фужер, так, немного, вроде бы для пробы, плеснул в глотку.
Затем сгреб в кучку таблетки, высыпал на ладонь и сжал ее в кулак – сердце его забилось сильней и так быстро, будто оно торопилось отстучать, отработать свои последние минуты.
Прикрыв глаза, он какое-то время сидел без движения.
Потом снова налил хмельной жидкости в фужер, дрожащей рукой водворил бутылку на место и потянулся было к трубке телефона, как раздался резкий звонок.
Вздрогнул, не сразу поняв: то ли в дверь звонят, то ли это телефон.
Тут же телефон напомнил о себе: это я звоню…
Кто там еще?.. Друзья стали редко звонить, дети тоже не балуют телефонными разговорами.
Продолжая держать в одной руке таблетки, неохотно снял трубку:
- Слушаю…
- Это я…
- Кто – я?
- Эля…
Он не знал: радоваться или огорчаться. Хотя какое теперь это имеет значение – звонок его бывшей знакомой.
- Слушаю… - повторил он.
- Решила позвонить, - сказала она после некоторой паузы. – Ты не рад? Или у тебя там кто-то есть?
- Я – один… А как ты меня разыскала? Я же давал тебе старый телефон…
- Извини, но я набралась смелости и позвонила на старому – тебя не было дома… там сказали, что ты там не живешь и дали этот номер… Вы поменяли квартиру?
- Я поменял…
- То есть?.. – в голосе ее звучали нотки радости. – Ты что, развелся?
 Замятин и обрадовался звонку старой знакомой и вместе с тем в груди пекло от мысли, что вот она, стервочка, так ласково щебечет, а сама…
- Але-але! Почему ты замолчал? Ты меня слышишь?
- Слышу, - хрипло произнес он.
- Так что там у тебя случилось? Может,  свидимся – поговорим, я сейчас свободна…
- Да о чем говорить!..
- Слушай, Костик, я тебя не узнаю, у тебя такой голос, будто ты умирать собрался.
Как в воду глядит…
- Может,  и собирался…
- Фу, такую чушь городишь… у тебя что такое отвратительное настроение? Приезжай, я тебе его подниму…
Замятин охватило смешанное, какое-то сумбурное чувство: и клокочущая неприязнь к женщине, которая, быть может, его заразила и теплое чувство благодарности человеку, который дал возможность еще какое-то время помучиться на этом прекрасном и горьком свете.
Глянул на зажатый кулак, приоткрыл его, не сводя глаз с белой горсти таблеток, облизал пошерхшие губы, как семечку, кинул одну таблетку в рот.
- Почему ты молчишь, Костик?.. – в голосе женщины на том конце провода звучали капризные нотки.
- Ты не хочешь посмотреть как я живу-у?
- Да можно бы…
- Так в чем дело?
«А может, и в самом деле съездить, мелькнула мысль,  т у д а  всегда успеется…»
Душу его раздирало противоречие: ему и хотелось ехать е Эле, повидаться, пообщаться, быть может, поплакаться в жилетку и вместе с тем страшно не хотелось ему видеть кого бы то ни было, тем более женщину… тем более одну из женщин, которую недавно он целовал-ласкал, а теперь был готов разорвать на части и растоптать.
Единственно, что сдерживало гнев, так это мысль о том, что кого-то и сам он «осчастливил»… Возможно, ту же Элю. И наверняка – свою бывшую супругу.
На лбу выступил холодный пот.
- Ну почему ты молчишь, Костик?


                Глава вторая

                1

Молчал он потому, что не с этой женщиной ему хотелось сейчас говорить. Не с этой женщиной хотелось увидеться. Хотя бы на несколько минут.
Та, с кем он хотел бы увидеться, не шла ни в какие сравнение с теми, о ком он только что думал – Майя… Необыкновенная, особенная женщина.
Умница, каких ему не доводилось видеть. Интеллигентная такая дамочка, к которой он сначала и подойти-то боялся – не его круга. И, видно, богатенькая, что еще больше его отодвигало от нее.
Увидел ее на пляже и сразу мысленно окрестил незнакомку статуэткой – настолько совершенной была ее фигура. Привлекла она его еще и не слишком откровенным купальником. Ей было что показать, но она, казалось, не задавалась целью демонстрировать свои женские прелести. А когда он увидел ее одетой, то к слову «статуэтка» у него прибавилось еще и «бизнес-леди». Вот такое у него сложилось о прекрасной незнакомке первое впечатление. Он смотрел на нее такими глазами, какими смотрят мужчины на женщин, о близости с которыми не осмеливаются даже мечтать. Когда он смотрел на нее, в его взгляде была какая-то печальная обреченность: вот женщина, которая страшно нравится мне, но никогда-никогда не будет моей… Словно насмешка, в голове его тогда звучали слова песни: «Ах, какая женщина, какая женщина – мне б такую…»
Она была без спутника и без подруги. Смотрела ли она на него? Она была, как и большинство отдыхающих, в темных очках и когда ее красивое лицо было обращено в его сторону, трудно было понять, куда именно она смотрит. Он полагал, что только не на него. Он не знал, что она смотрела и на него. Быть может, даже чаще на него, чем на других. Чем-то и он привлекал ее внимание…
Когда она шла купаться, повременив, он тоже следовал к морю. Несколько минут стоял на берегу, чтобы она, нее дай бог, не уличила его в преследовании. Заходил в воду и плавал на таком расстоянии от нее, чтобы и видеть ее и чтобы она не заподозрила его в повышенном внимании к ней. Его, как магнитом, потянуло к этой на вид очень скромной женщине. И до боли в груди резанула мысль, что ему никогда-никогда не потрафит даже поговорить с ней. Влюбился, что ли, мелькнула тогда мысль. Про любовь он уже сто лет не думал. Да и раньше – не очень. Пришла пора жениться – женился…
Наблюдая, как она неспешно плавает, он поймал себя на мысли, что беспокоится – не заплыла бы далеко и совсем по-мальчишески подумал: вдруг она бы начала тонуть… ну, судорога ногу бы свела или еще там что-то… Она бы вскрикнула, позвала на помощь, а он – тут как тут! И держался поближе к ней, но ровно на таком расстоянии, чтобы она и не заподозрила его в повышенном внимании к ней и чтобы в любую минуту он успел оказать ей помощь, если она ей понадобится.
 Потом они оказались в простеньком кафе «Афина» за одним столиком. Скорее всего, случайно. А может и нет, он как тень следовал за ней. Но только в людных местах. И вот они за одним столиком. Он давно, а, может, и никогда так неловко себя не ощущал: мальчишка и все. Боялся поднять на нее глаза, но видел боковым зрением каждое ее движение, даже взмах не тронутых тушью ресниц.
Он ел хачапури, запивая апельсиновым соком, а она неспешно лакомилась мороженым. Надо было бы завести с ней какой-нибудь ничего незначащий разговор, но весь словесный запас его улетучился, мало того, он встал из-за стола, не доев и не допив, ушел от нее, хотя ему вовсе не хотелось этого делать.
А на другой вечер они случайно оказались рядом, а может и неслучайно, на пирсе: любовались заходом солнца. Взглянув на него, она чуть заметно кивнула, пожалуй, скорее по инерции – вроде уже немного знакомый… и по пляжу, и по кафе…
Бывают такие моменты в жизни, когда совершенно незнакомые
люди, часто где-то встречаясь друг с другом, в транспорте, просто на улице, уже заметили друг друга, заочно вроде бы уже знакомы, только не разговаривают еще и, разумеется, не здороваются, а потом однажды безотчетно вдруг кто-то из них совершенно нечаянно кивнет: в общем-то уже знакомы, но… и бывает, заговорят, как обычные знакомые, как новые соседи по подъезду.
Так получилось и у них в тот вечер. Она и кивнула и заговорила первой. Просто так. Об этом вещало ее лицо: человеку хорошо и он выразил свои чувства вслух:
- Красиво, да? – глядя на заход солнца, проговорила она или подумала вслух.
- Ага, - простецки ответил он и тут же влюбился в ее голос, он был бархатно-грудной и такой приятный, что если бы ее голос имел физическую форму – непременно бы погладил его: мягкий, белый и пушистый – так смешно почему-то он тогда подумал о ее голосе.
И пользуясь тем, что все ее внимание было поглощено огромным малиновым диском, окунающимся в море, он пристально окинул ее взглядом с ног до головы, потом с головы до ног, невольно, как это привычно делают многие мужчины, мысленно раздевая ее… сперва до купальника, потом – всю…
Как хорошо, что людям не дано знать, что они видят в своем воображении и что думают друг о друге!..
- Не надо на меня так смотреть… - беззлобно произнесла она.
- Как?
- Вы сами знаете…
«Ишь ты – какая глазастая…», - мысленно усмехнулся он, изумляясь ее прозорливости и, непривычно смущаясь, кашлянул в кулак.
- Больше не буду, - полушутя-полусерьезно заверил он. Мог бы сказать, что все мужчины так смотрят на женщин, особенно здесь, на юге, но это было бы слишком откровенно, а с ней он так не мог.
Поймал тогда себя на мысли, что в общем-то он парень не робкого десятка, однако с ней ведет себя как пацан. И вместо того, чтобы как-то закрепить знакомство, он, машинально глянув на часы, пробормотал что-то невнятное, встал из-за стола и покинул кафе, хотя ему очень не хотелось этого делать.
Она проводила его чуть насмешливым взглядом, как бы говоря: не
думала, что такой на вид крепкий, мужественный сосед, окажется, как мальчишка – стеснительным и робким. Но именно это ее в нем и подкупало. Она терпеть не могла стереотипы – он отличался от других – самоуверенных наглецов, зануд и хамов.
И на следующий вечер, когда они уже совершенно не случайно оказались рядом на пирсе, она чуть лукаво щурясь, игриво проговорила, растягивая слова:
- Предлагаю «Гамбургский счет»!..
Он вскинул брови и напряг лицо. Он не знал, что это такое. Как ученик, жаждущий подсказки, оглянулся – нет ли поблизости «Макдональда»: «гамбургский счет» ему напомнил заморское изделие, которое ему однажды приходилось пробовать – гамбургер…
Она поняла его, мысленно прощая малознакомому собеседнику неосведомленность, и даже по-своему ценя ее – ей почему-то нравились люди простые, не рафинированные интеллигенты, а те, что поближе к земле, которые не прячут свою сущность за набором красивых фраз и эрудицию. Пояснила, как можно деликатней, откуда это пошло… мол, раньше цирковые борцы, которые, как известно, не столько боролись, сколько разыгрывали борьбу, один раз в год собирались в Гамбурге для проведения честных соревнований, дабы узнать, кто есть кто, кто каков – предлагали, так сказать, гамбургский счет. Со временем «гамбургский счет» переняли и другие люди, которые желали вести предельно откровенный разговор.
- Интересно! – искренно произнес он, посмотрел на нее более чем уважительным взглядом и как бы соглашаясь с ее предложением о гамбургском счете, так же искренне признался: - честно говоря, я до неприличия мало знаю…
Она посмотрела ему прямо в глаза и как старому другу просто сказала:
- А вы мне нравитесь!
Он заморгал, непроизвольно приподнял и опустил плечи, ошеломленный таким совершенно неожиданным для него признанием: вот это так штука – гамбургский счет!
- Вы мне – тоже! – воскликнул он, прикладывая руку к сердцу.
- А о чем вы подумали, когда смотрели на меня вот так… - она подчеркнуто внимательно окинула его взглядом с ног до головы.
- Честно?
- Мы договорились…
- Я подумал словами известной песни, которая мне, между прочим,  нравится… «Ах, какая женщина – мне б такую…»
Мгновенье они молчали, глядя друг другу в глаза. Она первой отвела взгляд и, защищаясь ладошками выставленных перед собой рук, деланно-испуганно залепетала:
- Стоп-стоп-стоп!.. не то мы далеко зайдем…
И засмеялась, кажется, преувеличенно весело.
- Ой, господи, я давно так не смеялась…
- Вы пошутили надо мной?! -  не то спрашивая, не то утверждая, проговорил он с металлическим оттенком в голосе.
Она посмотрела на него изучающим взглядом. Серьезно спросила:
- Вы обидчивый?
- Как-то не задумывался…
- А как вас зовут?
- Костя, Константин, а вас?
- Майя…
- Очень приятно…
- Мне – тоже… Я это говорю не потому, что так принято, а честно, от души.
- Спасибо, - сказал он, трепеща от избыточной радости.
Дальше разговор потек несколько по-другому руслу. Быть предельно откровенными, наверное, не так просто и они обменивались обычной информацией друг о друге:  кто откуда, надолго ли здесь, часто ли доводится бывать на юге.
- Стыдно признаться. Но я впервые на море… за все свои сорок лет…
- А почему стыдно?
- Ну, вот другие… ради моря весь год вкалывают как проклятые, а у меня не получалось – работа и только работа…
Она посмотрела на него  с любопытством – ей нравилось его откровение и то, что он не пытался себя преподнести в выгодном плане, не вешал лапшу на уши, как это делали бы некоторые другие так называемые ухажеры.
- Между прочим, я тоже не частый здесь гость, тоже работа да работа…
Они обменялись и информацией, кто - чем занимается. Ему приятно было, что он имеет дело с настоящей бизнес-леди, владелицей «Салона красоты», уже сами эти слова ласкали ему душу: салон… красота – она подходила к этим словам.
Ей импонировало простое его происхождение и истинно мужская работа: не какой-то там рафинированный интеллигентик с дамскими ужимками, стилистик-визажистик – бывший шахтер, настоящий мужик, который имел дело с очень тяжелой работой и каждый день рисковал своей жизнью.
В кафе они распили бутылку шампанского, Майя, поднимая последний бокал, сама предложила выпить «на брудершафт». Когда, скрестив руки,  как положено, пригубили бокалы и смотрели неотрывно друг другу в глаза, они поняли, что становятся не только друзьями. Совсем легко перешли на «ты». Костя поймал себя на мысли о том, что ему вообще легко с этой малознакомой, но чем-то очень близкой женщиной. Он чувствовал, что может о чем угодно с ней говорить и подолгу молчать, не испытывая неловкости. Бывало, в кругу интеллигенции он ощущал некоторую свою неполноценность, обычно свойственную людям без образования. За плечами у него был и горный институт, заочный, правда. Инженером-то он стал, а вот интеллигентом все равно себя не ощущал – работа под землей давала себе знать: как был шахтером, так и остался им. Он был  угловат в движениях, прост в общении, прямолинеен в разговоре. Интеллигенция – не его среда. С людьми в белых рубашках и галстуках он всегда чувствовал себя несколько сковано. И с особо чопорными и нежными женщинами – тоже.
В общении же с новой своей знакомой, к своему немалому удивлению, ничего подобного не испытывал. Напротив, ему почему-то приятно было время от времени подчеркивать свое простое происхождение и невысокое (заочное!) образование. Ему приятно было быть таким, каким он был на самом деле. А ей в свою очередь приятно было видеть человека без маски.
Когда они выпили «на брудершафт» и как-то по-новому посмотрели друг другу в глаза, он, Костя, с чуть виноватой улыбкой проговорил:
- Честно говоря, я никогда не пил «на брудершафт»… знаю, зачем так пьют… но понятия не имею, что именно означают эти слова… на этот… шафт…
Его собеседница мило улыбнулась:
- Означает – братская дружба…
- Стало быть, мы теперь как брат и сестра?
Глаза у Майи стали несколько больше.
- А вам… то есть, тебе, Костя, хочется, чтобы у нас были именно такие отношения, как у брата и сестры?
Не отрывая от Майи глаз, он медленно повел головой в одну, потом другую сторону, не без лукавства улыбнулся:
- Не-а…
Майя отвела взгляд, приложили ладони к воспылавшим щекам.
- Ой, хватит, наверное, а то мы далеко зайдем…
А он тут же предложил:
- Гамбургский счет, Майя!
Она с нескрываемой опаской прищурила глаза.
- Обязательно, да?
- Ты сама предложила…
- Так что ты хочешь знать?
- Хочу знать…
- Ой, не надо ничего тебе больше знать, Кон-стан-тин…
- Хорошо, - охотно согласился он и положил свою руку на ее руку, словно  закрепляя уговор.
Майя медленно опустила веки и на миг прикрыла глаза, как бы отвечая мысленно на полузаданный ей вопрос.
Знакомство у них складывалось настолько удачно, что вечером они славно посидели в ресторане, а ночью оказались в одной постели.


                2

И сейчас очень хотелось бы увидеться именно с ней, с Майей. Если бы это она звонила, а не… продавщица Эля… Но все курортные романы заканчиваются одинаково: летучая любовь, никаких обязательств, легкая разлука навсегда и тягостное ожидание последствий наслаждений. Все прошло, кроме последствий…
Замятин, глядя на телефонный аппарат, прикусил губу.
Запоздало подумал о том, что если бы там, на юге, первой ему повстречалась Майя, никто бы ему больше не был нужен, никакие Эли… Если бы да кабы…
Вытер со лба холодный пот.
-… Так почему ты молчишь, Костик?
Молчал он и потому что чуял: встреча с Элей не принесет ничего хорошего.
- Але-але! Ты меня слышишь?
- Слышу… я приеду.
Эля жила на самой окраине города в частном доме, одна половина которого была ее, а другая, побольше  - старшего брата. Она давно развелась с мужем, сын уже служил в армии и жила она, как сама говорила, в свое удовольствие. Она не скрывала, что у нее бывают мужчины, она считала себя современной, раскомплексованной.
Она не скрывала, что любит общество мужчин и говорила, что женщины такие же, как и мужчины, только притворяются более целомудренными, а на самом деле в душе они существа еще более развратнее. Ведь, если задуматься, от них все исходит, не зря народ говорит, что если сука не схочет – кобель не вскочет.
Эля привлекала Замятина к себе именно этой своей прямотой, абсолютно сексуальной раскованностью. Когда они на юге познакомились – им выпало обедать за одним столиком – и перекинулись понятливыми взглядами, она в упор спросила: сходу переходя на «ты»:
- Ты здесь один?
- К счастью, да…
- Я – тоже и вообще…
Она сделала руками обширные круговые движения, поясняющие всеоблемлюющее слово неэрудитов «вообще», улыбнулась, будто они уже были знакомы безмалого сто лет и выходя из столовой, по-хозяйски взяла его под руку, сперва как бы шутя, а потом – как давнего и верного спутника жизни.
У них было все, и они остались весьма довольны друг другом. Оставили друг другу координаты, им казалось, что и в родном городе они продолжат свои интимные отношения, но в родном городе за делами, за заботами, за неожиданными неприятностями и разводом, ему, Замятину, было не до любовниц, а ей, Эле, он строго-настрого наказал, чтоб она первой не звонила. И вот все-таки не вытерпела, не сдержала слово.
Может, и хорошо, подумал он, отправляясь на свидание. Координаты ее у него-то были записаны-зашифрованы в блокноте, вместо ее имени «Эля», он записал «Эдик».
Подходя к ее дому, он воровато оглянулся по сторонам – по любовницам не очень-то шастал, оглянулся и потому, что ему не хотелось, чтобы его кто-то видел, даже незнакомые. Вроде – никого, разве вон на дальней скамеечке дряхлая бабулька сидит: приподняла по-собачьи голову, заметив незнакомца, подходящего к дому одинокой женщины.
Эля была безмерно рада гостю и не скрывала своих чувств.
- Ой, не знаю, где тебя посадить…
Эля относилась к тому типу женщин, которым можно дать и тридцать лет и сорок, в зависимости от того, какое у нее настроение и кто на нее смотрит. Сейчас она выглядела не более, чем на тридцать. Пышущая здоровьем, сияющая, она металась из кухни в комнату и из комнаты на кухню, накрывая на стол и обдавая его ароматом приторных духов.
Она была полненькой, пышной, быстрой, подвижной и без устали что-то щебечущей. Шахтеры таких называют «бабец».
- А чего ты такой мрачный? – спросила она, усаживаясь рядышком и кладя ему руку на колено.
- Да так, -  неопределенно ответил он, отводя взгляд и не зная, как себя вести: выложить все или молчать, как рыба об лед… Если бы знать точно, как она, что у нее…
- Сейчас мы тебе настроение по-о-днимем! – со смехом сказала она. – Где оно у тебя «настроение»? Вот здесь?.. Вот это – да? О-о, о-о…
- Давай лучше выпьем…
- Одно другому не мешает… - кокетливо, врастяжку произнесла Эля, - вино, водку, коньяк?
- Да я принес… а ты что хочешь…
- Я – не «что», а - «кого»… - расхохоталась она, глядя прямо ему в глаза.
- Развратница, - мягко укорил он.
- А ты-ы?..  Все мы одинаковы,  все мы под рубашками ходим голенькие... давай за встречу...
Он уже был немного «нагружен» и очередная порция водки на него подействовала заметно – он стал еще мрачнее.
- А теперь рассказывай - что там у тебя…
- Развелся я, - угрюмо буркнул он.
- Я – тоже… и не горюю, наоборот – теперь я сама себе хозяйка, что хочу, то и делаю, куда хочу, туда и еду, с кем хочу, с тем и милуюсь, - она игриво прижалась к Замятину, обежала его жадными ладонями, - да сними ты рубашку – жарко тебе… И мне – тоже…
Она распахнула на груди халат, выставляя напоказ свой могучий арсенал, затянутый в кружевной бюстгальтер малинового цвета.
- Ты закусывай, закусывай… Слышал новый анекдот… Встречаются двое – любовники. У нее только что умер муж, только схоронила. Он, любовник, говорит: я хочу тебя. А она: да разве сейчас можно – я в трауре… А он и говорит: все равно хочу и ничего не могу с собой поделать. В общем, просит, умоляет. И когда она соглашается, то предупреждает: давай, но только будем медленно и печально…
- Какой-то черный юмор.
- А все равно смешно, я так хохотала, я так хохотала, когда услышала этот анекдот: медленно и печально… Если ты и дальше будешь такой же мрачный, мы тоже будем с тобой – медленно и печально, да? Давай, попробуем – как это у нас получится…
«Она ничего не знает о себе, мелькнуло в голове у Замятина, как ей сказать, как спросить?»
Говорить на эту деликатную тему было непросто: а вдруг у нее ничего  э т о г о  нет?..
Перебирая в памяти свои приморские встречи, Замятин выстраивал в последовательном порядке и пытался определить, угадать, вычислить, кто же является главной виновницей его беды. И не мог ни выстроить в последовательный ряд, ни угадать – кто главный виновник, потому что голова уже была прилично затуманена жгучей жидкостью да и руки Эли работали вовсю, помогая ему раздеваться и поднимая его настроение.
- Посмотрим, как это у нас получится… - твердила Эля все тише, но жарче, - посмотрим,  как это у нас получится…
Получилось у них как обычно. Пожалуй, на этот раз даже быстрее обычного, быть может, потому, что давно не виделись и потому, что думали, как это - «медленно и печально…»
Эля несколько минут лежала, блаженно закрыв глаза, затем взяла с журнального столика банан и неспешно принялась его разделывать, кажется, получая от этого еще какое-то дополнительное удовольствие.
- Кусай… Знаешь анекдот?
- О бананах?
- О бананах и двух студентках я знаю… но я другой… встречаются двое…
- Любовников…
- Нет, они еще не были любовниками, любовниками были их половины: у нее – муж, у него – жена. А они встретились, так сказать, обиженные стороны. Поговорили, поговорили и тут он ей предлагает: «Они там, сволочи, а мы… страдаем тут… давайте отомстим. Нашли укромное местечко – отомстили. У обоих полегчало на душе. Она и говорит потом: «Давай еще раз отомстим!» А он моргает глазами: «- Да знаешь, я не такой уж и мстительный!..» А она – ему: «- А я бы еще мстила, мстила и мстила…» Ты «мстительный»?
Ему не хотелось «мстить», но мужская гордость не позволяла ударить в грязь лицом.
И «отомстил» ей еще раз, да так яростно, будто делая это в последний раз,  и она была настолько благодарна ему, что издала какой-то кошачий писк. Потом мягко оттолкнула  и прикрыла глаза, все еще наслаждаясь кайфом. В уголках губ ее застыла блаженная улыбка.
- Я приму душ, - сказал он и пошел в ванную.
Под душем он стоял долго, тщательно намыливался и раз, и другой, и третий, будто старался с себя смыть то, что ему мешало нормально жить. Он искоса поглядывал на себя в слегка запотевшее зеркало, смотрел на себя, как на постороннего и испытывал к себе чувство неприязни, а то и лютой ненависти.
Вытеревшись махровой простынью и причесавшись, зашел в комнату и торопливо надел плавки, накинув на плечи рубашку, потянулся за брюками, но тут взгляд его задержался на Эле. Раскинув руки и ноги, она, кажется, безмятежно спала. А может, притворялась, демонстрируя свою наготу. Демонстрировать ей действительно было что: грудь, в которую, кажется, перетекли живот и плечи – таких обширных бюстов ему, Замятину, еще не приходилось видеть, разве что только на порнографических открытках и в журналах для мужчин: узкая талия с глубоко упрятанным пупком, мощные бедра, по которым просто нельзя не провести рукой, наслаждаясь их совершенными контурами и проникаясь
желанием; каштановые густые волосы, красиво разбросанные по подушке; полуоткрытый рот – все призывало и влекло, однако ему, Замятину, от этой откровенной обнаженности вдруг стало как-то не по себе. Быть может, потому, что над верхней губой у Эли он увидел капельки пота, может, потому, что когда после принятия душа он снова вошел в комнату, в ноздри ему ударил приторно-едкий запах, исходящий от разморенного голого тела любовницы.
Хоть бы чуть-чуть прикрылась, почему-то подумал он с нарастающим раздражением, и приняла бы душ…
Он взглянул на ее рыжеватый лобок и брезгливо сморщился. Сморщился и оттого,  что подумал: боже мой, сколько тут мужиков поперебывало… и он – один из них… и сколько еще тут их перебудет… и сколько вместе с минутным удовольствием прихватят с собой и подарочек, который будет стоить им жизни…
И те, сучечки, подумал он о своих недавних «возлюбленных», тоже будут давать вместе с минутной радостью и путевку на тот свет.
О себе он сейчас не думал, так как вопрос о собственном дальнейшем существовании уже был у него решен: горсть транквилизаторов и он, Замятин, никому уже не принесет вреда.
А вот она, разбросавшая призывно и бесстыже свои полные ляжки, будет еще и будет дурачков-мужичков приваживать и награждать смертельной путевкой…
Он, Замятин, вороватым взглядом обвел комнату, присел на краешек постели и прямо-таки впился глазами в лицо спящей. Если бы она действительно спала, может быть ничего бы страшного и не случилось, но он, Замятин, заметил как дрогнули ресницы одного глаза и меж век появился блестящий просвет – подглядывает… соблазняя его своей наготой. Если бы она хотя бы не так лежала – более целомудренно, что ли, а то – вывалила все свои прелести напоказ… да еще этот запах, приторно-смрадный.
Его, Замятина, охватило вдруг бешенство: зачем он тут и вообще – зачем  э т о  все? Все эти бессмысленные встречи, которые, как ему когда-то казалось, имели великий смысл, равный смыслу жизни…
Ноздри у Замятина лихорадочно двигались, губы сомкнулись в полоску, глаза превратились в щелки: сволочи все и эта Эля – тоже… грязная стерва… мерзавка… гадина… и как это он… что он увидел в ней, что нашел?
Нашел - «многое»…
Язычок Эли коснулся уголка губ – призывное движение, на которое клюют все мужчины.
Нашел «очень многое»…
Не спуская глаз с ее притворного лица, он взял в руки подушку, прихлопнул ее, словно пытался немного взбить, прижал в своей груди и в следующее мгновенье всем своим телом упал на Элю, на ее лицо, накрытое подушкой. Подушка была огромная и пышная, придушенная ею женщина пыталась освободиться, издавала нечленораздельные звуки, сучила руками, била ногами, извивалась, дергалась, потом, будто смирилась со своей судьбой – затихла и расслабла.


                3

Теперь можно ставить точку и своей жизни – была первая мысль у Замятина, когда он оказался на улице. Сдерживая себя, чтобы не пуститься наутек, старался удаляться от страшного дома обычным шагом, чтобы не привлечь внимания редких прохожих.
Свернув за ближайший угол, он все же невольно прибавил шаг. Потом почти бежал. Бежать было удобно и тем, что впереди находилась автобусная остановка, а навстречу уже шел какой-то автобус.
Не давая отчета, куда идет машина, Замятин, тяжело переводя дыхание, втиснулся, расталкивая других пассажиров коленями и локтями.
- Осторожней, скотина! – шумнул парень в спортивном костюме.
В другой раз Замятин не остался бы в долгу за такое оскорбление, но сейчас покорно снес грубость,  и она ему даже была немного приятна. У него было такое состояние, что он сейчас не вздрогнул бы от ужаса, если бы на его запястьях защелкнулись наручники – он был готов держать ответ за только что содеянное. Он все еще не верил, что это он, Константин Замятин, обыкновенный и совсем неплохой человек,  как он считал, когда-то хороший работник и примерный семьянин… задушил женщину… вот этими руками…
Невольно  взглянул на свои руки, зачем-то пошевелил пальцами и спрятал их в карманы, но тут же одну вытащил, так как автобус круто накренило и он, Замятин, чуть не свалился на сидевшую смирненько старушку.
Возле супермаркета «Восторг»  вышел из автобуса и не решив,
что будет делать дальше, бесцельно побрел по улице, стараясь не смотреть людям в глаза и моля Бога, чтобы не встретить каких-нибудь знакомых.
Ноги сами его привели к кафе, на витрине которого размашисто было написано: «У нас есть все, все, все!»
Ему сейчас много не надо было – сто граммов водки за упокой души. И чтоб не  дрожали руки.
Только теперь  вспомнил, что нужно ставить точку в своей непутевой жизни, полез в карман, где лежала смертоносная россыпь «успокоительных» таблеток. Но по каждой клеточке тела уже растекалась размягчающая мысли жидкость, и он вынул руку из кармана, хотя  э т о  сделать, высыпать в рот горсть «чего-то», на что никто не обратит внимание, была пара пустяков: человек сидит за столиком, подвыпил и вот, кажется,  придремал немного – свесил голову набок…
Все это он так четко представил-увидел, что тряхнул головой и полез в другой карман, где лежали деньги. Он чувствовал, что добавлять – это уже будет многовато. И, наверное, не стал бы надираться, если бы вдруг явственно не услышал:
- Ты скоро умрешь!
Вздрогнув, Замятин оглянулся – кто это сказал? Кто-то рядом? Или все тот же  «кто-то»  из сна?
Посетители за рядом стоявшим столиком вели тихий непринужденный разговор – ясно, что никто из них не мог такое сказать.
Галлюцинация или голос Свыше?
Конечно, согласился он мысленно, скоро умру… Слегка пошатываясь,  встал из-за стола, подошел к стойке бара, кинул на потертый поднос деньги:
- Еще пятьдесят… или.. лучше – сто… и пузырь с собой…
- Этот? – показал бармен на поллитру водки.
Посетитель кивнул.

            
                4

Он плохо помнит, как добрался домой – брякнулся на диван и уснул тяжелым сном.
Проснувшись среди ночи, первым делом проверил карманы – таблетки лежали на месте, он их не трогал, а то как только проснулся, подумал: выпил он таблетки или нет?
И обрадовался, что не выпил. Хотя не все ли теперь равно?
Решил: как только постучат в дверь, он тут же отправит таблетки в рот, а потом уже пойдет открывать. Арестовывают, он слышал, обычно ночью, чтоб не привлекать внимание соседей и ротозеев.
Он понимал, что сейчас за ним еще не должны прийти, труп, наверное, только недавно обнаружили, если обнаружили… Может быть, за это время в Элину квартиру еще никто и не заходил. Вполне возможно, что никто еще не заходил, и она по-прежнему лежит на кровати, накрытая подушкой.
Лихорадочная дрожь пробежала по телу. Во рту пересохло. Сердце неистово колотилось. Может, уже прогрессирует болезнь? Какие у нее, или у него, этого проклятого СПИДа симптомы? Как протекает болезнь?
Ему тысячи раз попадались на глаза разные статьи в газетах и журналах о «чуме века», но он никогда особенно не обращал на них внимания, никогда ни одну не читал, так как и в глубинных мыслях у него не было, что когда-то эта «чума» настигнет и его, достанет однажды и схватит за горло мертвой хваткой.
Посмотрел на телефон, стоящий на тумбочке: а что, если набрать номер Эли?.. И тут же прогнал эту неуместную мысль: сейчас такая техника – мгновенно засекут и через полчаса будут у тебя в гостях.
Крадучись, прошел на кухню. Увидев на столе бутылку, в которой было больше половины невыпитой водки, он чуть приободрился – в данном случае водка – лучший, как говорят, «друг, товарищ и… враг…»
Выпил прямо из горла, облегченно крякнул и, обхватив голову руками, долго недвижимо стоял посреди кухни.
- О, Господи! – взмолился он, вкладывая в свой возглас всю боль и все отчаяние. – Что же я наделал, что ж я натворил… идиот!?.
Вернулся в комнату, присел у телефона. Кому позвонить? Набрать «02»? Сообщить, что загубил человека… пойти в милицию с повинной?.. Позвонить жене… бывшей… Кому-то из друзей… бывших? Поговорить бы с детьми… но – о чем?.. Что он скажет детям?
Таким виноватым, таким растерянным, таким потерянным и таким одиноким он еще никогда себя не чувствовал. Он натворил страшных бед,
он человек пропащий и, конечно же, никому не нужен. Кроме милиции. У него нет, с кем можно было бы поделиться своей бедой. Горем своим. Есть, правда, один человек… Но не стоит его беспокоить, тревожить
своими роковыми проблемами. Майя… Милая женщина… Как она, что с ней? Так ни разу и не позвонила… Правда, он ей - тоже… До звонков ли было? А сейчас – тем более…
Он глотнул из бутылки еще, прикрыл глаза и надолго забылся…



                Глава третья

                1

Убийство в последнее время, страшно сказать, стало делом обычным. Каждый день где-то кого-то убивают, режут, стреляют, топят, душат, вешают, взрывают… И в собственных квартирах, и на улицах, и в бронированных машинах, в метро, ресторанах, гостиничных номерах и туалетах.
Убийство стало профессией и заработком. Убивают в больших городах и малых. Богатых и бедных. Смерть, как кто-то сказал, привычное дело на земле, но для каждого она вновь.
Убийство – привычное событие в милицейской жизни, но всякий раз перестаешь изумляться человеческой жестокости: неужто обязательно нужно было лишить жизни – за что?
Примерно в такой плоскости текли мысли сидевшего на краешке стула посреди комнаты жертвы майор Кропотов – старший следователь угрозыска.
Эля Грищенко… Молодая, красивая женщина… Задушена. Кто и за что лишил ее жизни? С целью грабежа – так на комоде лежит золотая цепочка, на пальцах пострадавшей кольцо и перстенек, в ушах – кажется, золотые сережки, на груди тоже на золотой цепочке массивненький кулон в форме сердечка.
- Обыкновенная «бытовуха», - выразил свое мнение криминальный эксперт Сазонов, спускавший в целлофановый пакет водочную бутылку, чтобы потом в лаборатории снять с нее отпечатки пальцев.
- Думаешь -  муж? – спросил Кропотов.
- От любви до ненависти, как известно…
- Мужа у нее нет, они давно развелись… - Сазонов показал паспорт жертвы. - Три года назад…
- Надо выяснить, где он живет. Топорков!.. Займись…
Топорков – совсем еще юный сыщик с погонами младшего лейтенанта, шустрый, с быстрым взглядом пронизывающих глаз – во всяком случае таким он видел себя со стороны, тут же пометил что-то в своем блокноте и заговорщески подмигнул:
- Есть зацепка!
- Ну-у… - недоверчиво протянул Кропотов, - докладывай…
- Только что соседей оббежал… Одна старушка, - он глянул в блокнот, - Ксения Ефимовна Подлесная видела тут одного мужчину… Чужого, как она сказала. Он вошел к пострадавшей во двор часу в четвертом – она как раз после обеда сидела на скамейке. И вот его описание… глаз у старухи – ватерпас! Можно фоторобот составить по ее рассказу…
- Но она-то, эта старушка-соседка, наверняка знает бывшего мужа пострадавшей…
- Правильно, - несколько смущенно кивнул головой Топорков, досадуя на то, что ему самому это не пришло в голову. – Я... сию минуту…
Через несколько минут младший лейтенант снова беседовал с Ксенией Ефимовной Подлесной.
- Му-уж? – удивленно протянула она. – Да он же давным-давно уехал, то ли в Сибирь, то ли на Дальний Восток.
- И никогда за эти годы не приезжал?
- А зачем ему? У него там новая семья и в России заработки почище, чем у нас…
- Ксения Ефимовна, а не был ли этот мужчина, о котором вы рассказывали, что видели, как он входил к пострадавшей в калитку, не был ли он похож на ее мужа?
- Да что вы, - отмахнулась старушка, - они как небо и земля... Тот, Михайлом его звали, был такой видный. Степенный мужчина, здоровый такой, плечи – во-о! Ручищи… как пожмет руку – глаза на лоб у других мужиков… И лицом удался – красивый был мужчина, а этот, - она неопределенно развела руками…
- Ну, так какой «этот»?
- Та такой себе, ни рыба, ни мясо… Росточка среднего, больше, пожалуй, щуплый, чем полный, лет сорока – сорока пяти, волосы такие жиденькие, плешинка просвечивается…
- Светлый, черный?
- Да я ж говорю: ни рыба, ни мясо – такой себе… - Она покрутила
рукой перед собой, будто вставляла лампочку в патрон. Ни чернявый, ни белявый, нос небольшой, остренький, бровки – домиком, губы – тонкие…
- Ну, бабушка, тебя хоть в угрозыск принимай… спасибо вам, он заглянул в блокнот, - уважаемая Ксения Ефимовна.
Хотел уже было уходить, но напряг лоб – что бы еще спросить, чтобы капитан снова не послал для очередного выяснения каких-то деталей.
- Ксения Ефимовна, а вы никогда его, этого мужчину, до этого случая не видели, не появлялся ли он тут и раньше?
- Что-то не припомню…
- А в чем он был, каким было его лицо: доброе, злое?
- Мне он показался каким-то несчастным, шел он, сгорбившись, будто нес на плечах тяжелую ношу.
- А когда он выходил из двора пострадавшей, как он выглядел?
- Касатик, я ж тебе уже докладывала, что не видела, когда он выходил…
- Ах да-а, бабушка, извините – запамятовал…
- Тебе еще рано «памятовать».
- И на… - хотел сказать «старуху бывает поруха», но «старуху» заменил «милиционером».
И бабушка понятливо ухмыльнулась.
Вернувшись в дом пострадавшей, Топорков доложил старшему следователю о результатах беседы со свидетельницей.
- Стало быть, - деловито заключил молодой сыщик, - эта версия отпадает.
- Стало быть… - раздумчиво согласился  Кропотов, неспешно перелистывая страницы записной книжки. Протянул ее своему помощнику. – Займетесь телефонами, особое внимание, разумеется, мужскими… И в первую очередь – вот этим… 12-17-89… Этот номер был написан и на клочке бумаги, оставленной под телефонным аппаратом. Похоже, это был ее один из последних звонков. Выяснить личность, местонахождение, какие у них были с пострадавшей отношения и где был обладатель сего номера телефона вчера после пятнадцати часов…


                3

Обладателя сего номера телефона вычислить было не сложно – звонок в городское управление угрозыска и через несколько минут девочки выдали результат: Замятин Константин Сергеевич… проживает в новом микрорайоне – двадцать восьмом, который в народе называют «БАМом» - на самой окраине города… Инженер… Работает в филиале НИИ шахтного строительства… Разведен…
Тут же звонок в НИИ…
- А его сегодня нет на работе, - последовал через некоторое время ответ секретарши. – Что-то передать?
- А вчера он был на работе?
- Вчера тоже не было, он взял на три дня отгулы, а кто это спрашивает?
- Приятель… - Кропотов повесил трубку. И сразу же набрал домашний номер подозреваемого в убийстве.
Долгие, продолжительные гудки.
- Никто не берет трубку? – спросил Топорков.
- Никто…
- Поехали на «Бам»?
- Какой ты догадливый, Топорков – едем!
Замятин жил в панельной двенадцатиэтажке на пятом этаже. Дом был построен недавно, но так истерзан и загажен, словно ему сто лет: в подъезде жуткая вонь, почтовые ящики расхристаны, стены исписаны-исцарапаны, в лифте линолеум наполовину содран, кнопки на пульте подпалены-расплавлены…
- Какое варварство… - качнул головой Топорков.
Кропотов ничего не ответил, думая о своем. Жертва в последнее время нигде работала. Соседи говорили, что она Эля, кажется, собиралась открыть свое дело – маленький магазинчик и ломала голову, где бы раздобыть денег, брать ссуду под залог своей недвижимости – дома она
опасалась. Прогорю, говорила, останусь старухой у разбитого корыта. Она собиралась жить… кто же ей помог уйти из жизни? Этот Замятин? А что у них были за отношения? Давно ли встречались? Надо бы повидаться и с его первой женой… Почему они развелись?
Как всегда, тысячи вопросов возникают в голове, когда ты еще только на пороге расследования.
Было бы наивным рассчитывать на то, что разыскиваемый, если он, разумеется, действительно виновник убийства, сидел бы в своей квартире в ожидании той минуты, когда в его дверь позвонят, скрутят за спину руки и наденут наручники.
Как и предполагал Кропотов, квартира Замятина была заперта. Звонили долго и тщательно прислушивались – никакого движения за дверью.
- Ломанем? – двинув плечом Топорков, показывая глазами на безмолвную дверь.
- Сломать – дело не хитрое, а если он не виновный?..
Позвонили к соседям.
За одной дверью никто не отозвался. За другой на нажатие звонка откликнулась собака, еще раз нажали – лай громче и какой-то вроде неестественный.
- Нажми еще раз, - посоветовал Кропотов, - собака залает еще громче, а еще раз нажмешь – зарычит…
- Вы уже здесь бывали?
- Бывать не бывал, но это лает не собака – звонок такой… пора бы уже различать: раз нажмешь на кнопку – чуть-чуть лает, другой раз – громче, третий раз – еще громче, а потом – рык! Вор испугается и не станет ломиться в квартиру – так считают конструкторы нового, лающего звонка.
Топорков, удивленно поднял брови, нажал еще раз на кнопку «собачьего» звонка – громкий лай, еще раз – рычанье.
- Занятно! – восхищенно качнул он головой, хотел начать снова, но Кропотов удержал его руку. – Хватит играться, звони в следующую дверь.
Позвонил в следующую, ничем не оббитую, исцарапанную – видно жили здесь бедняки.
За дверью послышалось шлепанье тапочек, кто-то подошел к двери и молча изучал в глазок звонивших.
Нажали на кнопку еще раз, более требовательно.
- Кто там? – раздался оттуда старческий голос.
- Милиция, угрозыск! – боевито доложил Топорков.
За дверью молчание, наверное, хозяин еще внимательнее припал к глазку, пытаясь понять, действительно ли это «милиция, угрозыск» или переодетые в милицейскую форму бандиты.
- Что вам надо? Преступники вроде у нас не живут, тут живу я – пенсионер и моя супруга…
- Может, все-таки откроете – есть небольшой разговор.
- Небольшой разговор можно вести и так – через дверь…
Сыщики переглянулись. Брала досада, что им, блюстителям порядка, не доверяют – это теперь крепко осложняет работу. Но преступники действительно сейчас частенько маскируются под милицию, так что осуждать пенсионера не стоит, он прав.
- Бежать за дворником? – спросил Топорков.
- Подожди, может, старик ничего и не знает о своем соседе… - и туда, за дверь: - Скажите, ваш сосед Замятин, что живет от вас через одну дверь в квартире сто двадцать семь, давно ушел из дому?
- Ну, вы знаете, дорогой, я за своими соседями не наблюдаю, кто когда уходит – не знаю, ничего не знаю! И вообще я с ним совсем не знаком, он тут живет недавно…
- Когда именно он тут стал жить?
- Да месяца три-четыре… Все, я больше не знаю о нем ничего, мы никогда с ним не разговаривали.
- Может, все-таки дворника привести? – опять спросил Топорков, выражая готовность действовать, действовать и действовать.
Кропотов недовольно скользнул взглядом по пышущему энергией своему помощнику, досадливо посмотрел на запертую дверь того, кого они жаждали увидеть и молча стал спускаться по лестнице.
- Есть же лифт, товарищ капитан!
- Затурканный я какой-то стал,- самокритично промолвил Кропотов, возвращаясь к лифту и прикидывая, что делать дальше.
- Столько нерасследованных убийств весит на нас – будешь затурканным…
Кропотов на сочувствие своего помощника ничего не ответил: прав он, конечно, но убийства с каждым разом становятся запутаннее и запутаннее, убийцы действуют профессиональнее и профессиональнее и этому помогают абсолютно все, вплоть до прессы и телевидения. Вместо того, чтоб просто обличить преступника, журналисты начинают детально рассказывать, как именно было совершено преступление… недавно по телевизору один комментатор, ведя речь об ограблении пункта обмена валют, объявил вовсеуслышание, что охранники имеют, к сожалению, не боевые пистолеты, а газовые… Такие передачи – это прямо-таки ликбез для правонарушителей, школа будущих преступников.
Данное убийство для Кропотова не казалось слишком усложненным для расследования – след есть…
«Один след… - осторожно подсказал ему внутренний голос, - нет пока никаких доказательств того, что убил женщину именно тот, кого они подозревают».
Как бы там ни было, Замятина надо найти как можно быстрее и как можно быстрее выяснить степень его виновности или невиновности.
- Топорков, я поеду в отделение, надо еще кое-что выяснить, а ты остаешься здесь. Можешь, кстати, и с дворником пообщаться, хотя в таких огромных дворах дворники мало что знают о своих жильцах, тем более – новых.  И все же поговори… Узнай… да что тебя инструктировать – действуй! Часа через три пришлю подмену… Только ты ж, если встретишься – поделикатней… что-то мне не верится, что это Замятин, номер телефона могли подложить. Все, Топорков, бди!
- А почему не верится, товарищ капитан?.. Интуиция подсказывает?
- В нашем деле на интуиции далеко не уедешь – потом поговорим…
Кропотов сел в свой лимузин – замызганный, изъеденный ржавчиной газик желтого цвета с синей полосой, который появился тут, на дворовой стоянке среди  «мерсов», «мазд», «ауди» и прочих … появился будто из другого мира. В общем-то так оно и было: новое время – новые авто, а у милиции как были «газики,  видавшие виды» так и остались. Обладатели современных модных машин с нескрываемой насмешкой провожали взглядами милицейскую технику.
Топорков кашлянул и удалился вглубь двора, присел на колышек от скамейки, наблюдая за подъездом в котором жил подозреваемый и мысленно вновь и вновь перебирая в памяти приметы, которые выдала та разговорчивая старушка.
Думал о приметах, а в голове вертелось иное: была скамейка, а теперь только колышки от нее. И стола нет – разобрали. Что сегодня творится в городе! Все ломают, разбирают, воруют. В трамвае и в электричках поснимали сиденья, в парке разобрали перекидной мостик, по досточке. В подъездах выдирают пульты домофонов… Воруют крышки от канализационных люков… Что будет дальше, куда идем? Если сейчас задерживать каждого правонарушителя тюрем не хватит… их уже и
сейчас не хватает… Да еще собираются отменить смертную казнь… Красиво, конечно, звучит: «В Украине смертная казнь запрещена!»
Непонятно было Топоркову – чему тут радоваться. Убийца лишил жизни другого человека, нормального, хорошего. Нормального, хорошего нет, а преступник, мерзавец, подлец, палач – живет!.. Где же справедливость?!
Многого Топорков не понимал, может, потому и сидит вот уже столько лет в младших лейтенантах, все – молодой сыщик…
Вспомнив о распоряжении капитана побеседовать с дворником, Топорков встал и направился было к полуподвальному помещению, над входом в которое красовалась вывеска «Жилищно-коммунальная контора № 27», но не дошел до ЖЭКа… оглянувшись на подъезд подозреваемого в убийстве, заметил как туда вошел мужчина лет сорока, примерно такого роста, как подозреваемый… лица его не успел разглядеть.
Сердце екнуло: убийц Топоркову еще не приходилось задерживать лично. В групповых задержаниях участвовал, а так чтоб один на один…
Проверил кобуру на поясе, на всякий случай расстегнул кнопку.
Почти забежал в подъезд, кинулся к лифту, но по звуку понял, что лифт только что отчалил вверх. Можно было бы взбежать на пятый этаж, но быстрее лифта не получится. Весь обратился в слух.
Лифт, кажется, остановился на пятом. Как только кнопка потухла, Топорков опять нажал и через минуту был на лестничной площадке того этажа, где они были с Кропотовым.
Решительно надавил на кнопку звонка – за дверью раздался лай собаки…
Этот тип вроде шел без собаки и тогда собака не лаяла.
Нажал еще раз – лай громче, еще раз – еще громче, потом – рычанье…
-Тьфу, туды его мать! – махнул рукой Топорков – от волнения ошибся дверью…
Шагнул к той, на которой была табличка «127». Еще там, на улице, подумал, что нужно было бы сначала позвонить по телефону и убедиться, что жилец  квартиры находится дома, потом вызвать наряд милиции с машиной и брать преступника, то бишь, подозреваемого в убийстве. Но уж больно хотелось отличиться – задержать самому лично преступника – он явно невооружен, если бы было оружие, он бы свою жертву зарезал или застрелил.
Торопливо извлек из кобуры пистолет, поправил на поясе наручники и решительно нажал на кнопку звонка.
Тут же послышались за дверью шаги, мужской голос негромко спокойно спросил:
- Кто там?
- Служба газа…
Хозяин квартиры какое-то время помедлил, видимо, соображая, доверять позвонившему или не доверять, оказался или доверчивым или смелым – замок щелкнул и дверь приоткрылась. И тут же чуть не захлопнулась ибо жилец квартиры увидел в руках у «работника службы газа» направленный на него пистолет.
- Вы что-о?!
- Руки за голову! Лицом к стене! Любое сопротивление – пуля в затылок!
Жилец квартиры покорно дал себя обыскать. Когда Топорков снял с пояса наручники и хотел защелкнуть их на запястьях задержанного, получил вдруг резкий удар пяткой между ног. Нетерпимая боль пронзила все тело. Он хотел было ударить рукояткой пистолета оказавшего сопротивление мужчину по голове, но тот ловким неуловимым движением крутанул руку и пистолет отлетел в сторону.
Завязалась борьба. Не такая, какую показывают в американских фильмах-боевиках: лупят друг друга, лупят, стреляют-стреляют и все живы… Эта борьба была молниеносно краткой. Хозяин квартиры оказался крепким орешком и как Топорков ни старался его скрутить, скрученным вдруг оказался сам – в полном смысле слова. Нашла коса на камень… И его же наручники защелкнулись на его запястьях.
- Ну, что… «Служба газа»?.. может, покажешь свое удостоверение?

                4

Такого ЧП в милиции еще не было, такого прокола, такого позора блюстители порядка и закона еще не знали: в роли задержанного оказался сам горе-сыщик.
И задержал его не разыскиваемый преступник Замятин, а недавно переехавший в их город мастер спорта по каратэ Федор Иванович Катков, буквально сутки назад купивший у Замятина квартиру. Здесь,
в Брянке, он собирался открыть клуб каратистов – подзаработать деньжат.
Каткову сходу предложили работать в милиции, но он отказался. Кропотов все что мог выведал у каратиста о Замятине. Но о бывшем хозяине квартиры новый ее жилец почти ничего не знал. Сказал только, что был он какой-то рассеянный, не особенно торговался и продал квартиру почти за полцены, вскользь бросив, что на первый случай ему хватит, а там… и неопределенно махнул рукой. Что «там» - не сказал. Расстались нормально. Он, бывший хозяин квартиры, пожелал тихой, спокойной и счастливой жизни и как-то вымучено улыбнулся на прощанье.
- А не говорил, где собирается жить?
- Кажется, он собирался куда-то уезжать, далеко и вроде насовсем… может, к родственникам в деревню…
В этот же день Кропотов, узнав, откуда родом разыскиваемый, сделал запрос в местное отделение милиции, а сам отправился к бывшей жене Замятина.
Лидия Ивановна, моложавая симпатичная женщина, насмерть перепугалась, когда узнала, что к ней пришли из уголовного розыска.
- Что-то дети натворили?! – в ужасе выкатила она глаза.
- Нет, Лидия Ивановна, дети ваши, слава Богу, ничего не натворили… я по поводу вашего бывшего супруга…
- С ним что-нибудь случилось? – перешла на шепот хозяйка квартиры.
- Лично с ним – нет, но он подозревается в совершении одного тяжкого преступления.
- Вот как! – воскликнула она и быстро-быстро заморгала ресницами. – Он… он не мог совершить преступления…
- Вы уверены?
- Да, конечно… он в общем-то очень добрый и порядочный человек…
- И тем не менее вы с ним решили не жить.
- Да, несколько месяцев назад мы с ним расстались…
- По его вине или?..
- Я бы не хотела говорить на эту тему.
- Ну, хорошо, я вас понимаю, Лидия Ивановна. А вы давно с ним виделись?
- Месяца три назад, когда разводились…
- И больше не встречались за это время?
- Нет, не встречались.
- А звонить он вам звонил?
- Не мне – детям…
- Скажите, Лидия Ивановна… я,  правда, не хотел вторгаться в вашу с бывшим супругом интимную жизнь, но интересы дела вынуждают иногда работников угрозыска быть и не весьма деликатным…
- Бывший ваш супруг вам был верен или…
- Именно на этой почве мы и расстались, что в последнее время, буквально в последний год его словно подменили…
- У него была… связь на стороне, - больше утверждая, чем спрашивая, вел свою линию Кропотов, - не подскажите ли – с кем именно?
Бедной женщине больно было говорить на эту тему. Она полуотвернулась от собеседника и прикусила губу.
-Извините, Лидия Ивановна, но это очень важно.
- У него было несколько женщин…
- Вот как! – деланно изумился Кропотов,  ибо чувствовал, что жена Замятина ждала именно такой реакции – сочувствия и возмущения.
- И кто же они, если не секрет?
- Я их не знаю… никогда не видела… не знаю и знать не желаю. Все это у него было там, на юге… в прошлом году он один без меня ездил, я решила отпустить его, ведь он был таким хорошим семьянином…
- А здесь, в городе, у него… никого не было?
- Нет, - с твердой убежденностью ответила Лидия Ивановна, - никого.
- Вы уверены?
- Я знаю… во всяком случае… я ничего такого за ним здесь никогда не замечала: после работы он сразу – домой, суббота и воскресенье – мы все вместе… были…
- А имя Эльвира вам ничего не говорит?
- Эльвира… нет ничего…
- Понятно, - кивнул Кропотов, хотя ему ничего понятно не было, жены, как говорится, узнают о неверности своих мужей последними. Точно так же, как и мужья – о неверных женах.
- Лидия Ивановна, я вас очень прошу, если вдруг ваш бывший супруг объявится, придет или позвонит, поставьте меня в известность… вот вам мои телефоны, рабочий и домашний…
Кропотов не смотрел в глаза женщины – просьба была не из приятных, но что поделаешь… в работе оперативника далеко не все приятное.
- А-а… а что он такое сделал?
- Если позволите, я пока не буду говорить, тем более, что мы еще не уверены, что это именно он… сделал…


                Часть вторая
               
                Глава первая

                1

Замятину тоже не верилось, что он загубил человека. Все это ему казалось страшным сном.
С повинной в милицию не пошел. И звонить никому не звонил. И видеть никого не хотел. Кроме одного человека, который крепко запал ему в душу. И перед которым он чувствовал себя так же бесконечно виновным, как и перед своей бывшей женой. Потому и не звонил ей, Майе.
Как-то одна из его кратковременных подруг в минуты близости спросила, какая из его прошлых женщин больше всего ему запомнилась, создала на него самое сильное впечатление и чем. Та подружка, конечно же, ожидала, что он произнесет ее имя. Конечно же, как джентельмен, он лукавя, произнес ее имя, мысленно извиняясь перед своей женой. А потом, спустя время и как-то перебирая в памяти женщин, которых он познал за свою жизнь и вспоминая тот вопрос случайной подружки, он, не извиняясь перед своей женой, подумал о Майе. Она произвела на него самое сильное и незабываемое впечатление. Она была одновременно и очень интеллигентной женщиной и вместе с тем очень простой, но непростушкой! В ней не было ничего искусственного, она была такой, какой была на самом деле: открытой, предельно откровенной, когда надо – ироничной и еще его привлекала в ней вот эта какая-то притягивающая утонченная простота. Если бы Майю он встретил раньше будущей жены, разбился бы в лепешку, чтобы добиться ее расположения к себе и непременно бы женился и был бы бесконечно счастлив, но… Каждому в
жизни мешает какое-то свое «но…». Редко люди находят именно свою половинку. И если бы он ее нашел, свою половину - Майю, ничего бы этого не было, что сейчас случилось с ним…
Так он думал, заливая свое горе вином.
У каждого из них жизнь текла своим руслом, они находились в параллельных мирах, но были крепко связаны невидимой нитью одной судьбы.



                2

Еще совсем недавно у Майи Логиновой было все: хорошая квартира, престижная работа, модный нынче имидж бизнес-леди, роскошный автомобиль, деньги, куча друзей и поклонников, бесконечные телефонные звонки, фуршеты, банкеты… Но однажды все это рухнуло, как доминошная цепочка. Когда случилось с ней   э т о,   страшное и непоправимое.
Она до сих пор не может поверить, что  э т о  случилось и с ней, такой правильной и благополучной.
Сперва она хотела наложить на себя руки – с  э т и м  жить нельзя! Но психологи ее убедили – можно и нужно. Она не одна с таким горем и надо бороться за каждое мгновенье жизни. И она начала бороться. Для борьбы потребовалось много денег, очень много денег. Так ушла хорошая квартира, автомобиль, «Салон красоты», которым она владела. А по ходу уходили сами по себе друзья и поклонники. Не только уходили – отвернулись от нее. При встрече кивали головой и прибавляли шагу. А то переходили и на другую сторону улицы. Теперь молчал телефон. Теперь она была одна-одиношенька в этом огромном мире. Порой ей казалось, что ее вообще уже нет, что она уже не существует – настолько переменилось все в ее жизни.
Она стала изгоем, она жила, как прокаженная.
Теперь у нее была крохотная убогая квартира из одной комнаты и коробки-кухни в «хрущевке». С соседями она не общалась, на улицу старалась выходить, когда стемнеет. С себе подобными, больными СПИДом, тоже не общалась и почему-то даже недолюбливала их, относилась к ним с нескрываемой неприязнью, ошибочно полагая, что те
обрели эту неизлечимую болезнь из-за своей неразборчивости в партнерах и по своей распущенности. Себя она к таковым не относила. Себя она считала жертвой несчастного случая.
В общем-то так оно и было.
Как было – об этом она вспоминать избегала, будто боялась еще раз пройти тот же путь, даже мысленно.
Жила она сейчас единственной заботой: не впадать в отчаяние и как-то поддерживать еще не истаявшее до конца здоровье. Для поддержки здоровья постоянно нужно проходить курсы лечения, для прохождения которых необходимы деньги, деньги, деньги и деньги… которые таяли с каждым днем, как таяло и ее здоровье.
Стараясь не волноваться, она с утра до вечера, а то и ночами ломала голову: где еще раздобыть денег. На несколько месяцев у нее еще были деньги на лечение, но пройдут эти несколько месяцев и что дальше?
Она была прагматиком и думала о завтрашнем дне. В глубине души она лелеяла надежду, что человеческий ум вот-вот найдет эликсир от этой страшной неизлечимой сегодня болезни. Стало быть, надо держаться на плаву, надо продержаться как можно дольше.
Но чтобы продержаться как можно дольше, надо иметь денег как можно больше. Знаменитый балерун Нуриев каждый год тратил на это дело по два миллиона и продержался почти десять лет. Если бы ей продержаться столько: десять лет – целая жизнь. Миллионы ей не светят, да и тысячи уже не ее сумма.
Как утопающий хватается за соломинку, так и она хваталась в своем отчаянии за все, что попадало под руку. Смотрела по телевизору розыгрыш лотереи, радовалась и завидовала выигравшему джек-пот – миллион с чем-то гривен. Гривна не доллары, но все же это такие деньги! Повезло человеку. Почему бы ей не повезти? И она стала раз в неделю покупать один билетик лото «Забава». Она понимала, что выиграть что-то шансов нет, но была надежда. А надежда ей была сейчас нужна, как посох путнику.
Неожиданно для себя она стала очень суеверной и по ночам молилась Богу. Она не знала ни одной молитвы, но просто говорила с Всевышним, моля о помощи.
В одной газете она прочитала о том, что в Америке молодой вор, только освободившийся из тюрьмы, выиграл по лотерее сумасшедшую сумму денег – пятнадцать миллионов долларов. За три миллиона купил себе особняк на берегу озера и ловит рыбу. За что же, спрашивается, этому паршивцу-вору такая награда? Где же справедливость?
И об этом она говорила Богу. И продолжала покупать лотерейные билеты.
Иногда она подолгу смотрела на мертвый телефон и думала: сейчас позвонит кто-то и жизнь ее изменится. Но никто не звонил. Детей у нее не было, не успела обзавестись. А родители… может, даже и лучше, что они уже ушли из жизни. Если бы не ушли, они не пережили бы того, что случилось с их дочерью. Сейчас она тоже смотрела на телефон и вдруг он зазвонил.
Она протянула руку к телефонному аппарату и рука ее зависла в воздухе: кто бы это мог?.. Скорее всего, ошиблись номером. А может, кто-то ее пожалел и решил навестить – на безопасном расстоянии – теперь же она изгой общества, как прокаженная. Несмотря на то, что всем известно, какими путями переходит к другому эта болезнь, известно, что вполне можно общаться на работе, дома, на улице, но каждый боится даже постоять рядом. Кроме врачей.
Брать или не брать трубку?
Решила переждать. Сосчитала до пяти звонков – там повесили трубку. Если уж очень нужна (хотя – кому?!), то позвонят еще раз.
Буквально через минуту позвонили еще. Она сосчитала до пяти, потом: шесть, семь, восемь сигналов… В конце концов, почему бы не снять трубку…
- Алло… - сказала она как можно бодрее.
- Это квартира Логиновой?
- Да-а…
- Майя?
Мужской приятный голос – бархатный баритон… Она поспешно прокрутила в памяти: кто это? Вроде знакомый и вместе с тем… нет, этого голоса она не знает.
- Кто это?
- Вы – Майя?
- В общем-то – да, раз звоните, знаете – кому.
- Знаю, но мы не знакомы, пока.
- Что вы хотите?
- Нам необходимо поговорить.
- О чем?
- Это не телефонный разговор. Давайте встретимся, я не набиваюсь к вам в гости, не приглашаю к себе – встретимся, так сказать, на нейтральной территории, давайте через час в кафе «Скиф».
- Но-о… зачем? Я вас совсем не знаю…
- Гарантирую, что я вас не убью, - в трубке мягко засмеялись. Продолжительная пауза. – Гарантирую еще и то, что вы не пожалеете, что придете.
- Вы меня интригуете. Честно говоря, у меня нет ни малейшего желания с кем бы то ни было сейчас встречаться.
- Я это знаю.
- Что вы знаете?
- Что у вас нет желания с кем-то встречаться.
Майя нахмурилась: незнакомец явно что-то знал о ней, во всяком случае о том, в каком она сейчас положении. Если это касается болезни… а какое кому дело до ее недуга?
- Оставьте меня, пожалуйста, в покое, - раздраженно проговорила она и резко положила трубку.
И быстро заходила по комнате: от окна до двери и от двери до окна. Что за звонок? Кто это? И зачем она кому-то… такая…
Остановилась возле тумбочки с телефоном. Может, не надо было класть трубку? Может… А что - «может»? Она уже ничего не может… только ждать… может.
Этот неожиданный звонок взбудоражил ее, заставил копаться в памяти, кто же все-таки был… заставил строить догадки, выстраивать всяческие гипотезы, но на ум ничего убедительного не шло. Знает фамилию и имя… Но это узнать не трудно, если нужно. Этому человеку она зачем-то нужна. Зачем?
В глубине души на миг пожалела, что бросила трубку: ну, встретилась бы – появился бы хоть какой-то интерес в жизни. Ну, что он с ней сделает? Терять-то уже нечего.
И снова взглянула на молчавший телефонный аппарат. Даже присела рядом на кровать и, сложив руки в замок, зажала их меж колен.
- Странно, - сказала вслух.
И тут снова раздался звонок. Не сразу, но сняла трубку.
- Я вас слушаю, - проговорила  устало.
- Это снова я, извините, пожалуйста, Майя, за… настойчивость, назойливость… Если вы сейчас опять положите трубку, я больше не буду
     звонить, но, повторяю, наша встреча и вам нужна.
- Мне… Зачем?
- Узнаете…
- Ну, хорошо. Давайте через час… Как я вас узнаю?
- А я вас встречу.
- Так вы меня знаете?
- М-м… ну, не сказать, чтобы очень… в лицо – да…
- А я – вас?
- Скорее всего – нет.
- Ну, хорошо.
                3

Кафе «Скиф» было расположено минутах в десяти ходьбы от ее дома, на проспекте Ленина, который вот уже несколько лет национально-озабоченные предлагают переименовать в проспект Степана Бандеры. Жизнь так стремительно меняется…
Кафе «Скиф» было когда-то пельменной, но что-то не прижились пельменные-вареничные-чайные-закусочные. Теперь везде рестораны, кафе, бары, пабы,бистро да еще Макдональдзы.
Об этом думала походя Майя, приближаясь к условленному месту. Кафе «Скиф» относилось к заведению для среднего обывателя: и не забегаловка и не шикарная харчевня с изысканной кухней. Здесь иногда бывала и Майя, заходила выпить чашечку кофе или съесть мороженое.
Своего незнакомца она увидела издалека – только он один прохаживался взад-вперед у входа в кафе. Это был довольно молодой еще человек, лет тридцати – примерно ее возраста, высокий, вмеру худощавый, смуглый или загорелый, в джинсах, легкой кожаной курточке,  из под которой выглядывала сиреневая футболка. Еще Майя заметила большой перстень на мизинце и золотую плоскую цепочку – парень как парень. Подходя ближе,  убедилась, что видит его впервые.
Он приветливо улыбнулся, будто они уже были знакомы.
- Меня зовут Олег.
Она кивнула, удержалась от того, чтобы не сказать: очень приятно – приятно ей не было.
Он пропустил ее вперед, галантно  отодвинул стул от стола, приглашая сесть.
- Кофе? Мороженое? Или, может, по коньячку?
- Просто кофе.
- Другой бы спорить стал, я же – никогда. Девушка!
   - Я вас слушаю, - произнесла Майя – что-то не нравилось ей в этом Олеге, самоуверенность его, что ли.
- Хорошо, Майя. Я сейчас вам все рассказу. Первое: вам нужны деньги?
- Кому они не нужны…
- Я имею в виду большие деньги…
Майя молча взглянула на Олега и так же молча опустила взгляд. Он тоже молчал, изучая свою новую знакомую.
Официантка поставила дымящийся кофе, Майя поправила чашку, но не поднесла ее к губам. Взглянула в упор своему собеседнику.
- Вы бандит?
- Обижаете, Майя, какой из меня бандит, я человек интеллигентный, политех кончал.
- А сейчас где?
- Как говорят художники, на вольных хлебах.
- Что же вы хотите мне предложить: стать соучастницей
ограбления банка?
- Ну, что вы, я не грабитель и хочу предложить вам такое, что, может быть, вам самой будет интересно.
- Нечестные деньги мне не нужны.
- Они будут заработаны… вами, Майя.
- Что за работа и почему вы обратились именно ко мне и как вы, как сейчас говорят, на меня вышли?
- О-о сразу столько вопросов. Итак, по порядку, правда, начну с последнего вопроса: как вышел, позвольте умолчать, как сейчас говорят, это секрет фирмы.
- У вас фирма?
- Можно считать – да. Почему обратился именно к вам… - он отхлебнул кофе, достал пачку сигарет, но закуривать не стал. – Курите?
- Нет, спасибо.
- Я тоже собираюсь бросить. Почему обратился к вам… Вы как нельзя лучше подходите к этой работе: молодая, элегантная, красивая, с этаким современным шармом… - он щелкнул пальцами, - бизнес-леди…
- Не надо комплиментов.
Она говорила «не надо», а поймала себя на мысли, что ей приятно слышать комплименты даже от этого совершенно незнакомого, похоже, не очень чистого на руку джентельмена – она оставалась женщиной.
Он поднял ладони.
- Хорошо, будем без комплиментов. Что за работа… Да это даже не работа, а скорее развлечение. – Он уперся локтями о стол, сомкнутые руки приставил к подбородку, заговорил тише, внятно произнося каждое слово. – Вы должны… как вам сказать, должны познакомиться с одним человеком, войти к нему в доверие.
- Я должна шпионить? – Майя опустила руки, собираясь встать.
- Подождите, не торопитесь, никто вас в шпионы не вербует. Я – патриот своей родины. Я бывал в горячих точках. Выслушайте меня до конца.
Она бы ушла, если бы он не сказал, что бывал в горячих точках: у нее всегда обливалось сердце кровью, когда она видела по телевизору наших ребят, воевавших в Чечне… И чисто по-матерински, хотя еще и не была матерью, жалела всех тех мальчишек (так она тепло их мысленно называла), которым выпало воевать неизвестно за что.
- Вы, Майя, должны сделать так, чтобы этот человек обратил на вас внимание и пожелал быть с вами.
- Я должна с кем-то переспать? Вы что? За кого вы меня принимаете? Я, господин патриот, не гостиничная шлюха!
Схватила сумочку и громко отодвинув стул, направилась к выходу.
Она слышала, как он тоже отодвинул стул и последовал за ней.
Шел он не очень быстро – отражение его она видела в многочисленных зеркалах на стенах кафе. Он как бы раздумывал: догонять ее или нет. На ходу он закурил – в этот момент она вышла из кафе. Можно было бы почти побежать, но что-то удерживало ее рвать нить с этим человеком. Да не что-то, а его слова о больших деньгах. Еще пару месяцев и она останется без гроша, а тут…
Она чуть сбавила шаг.
В голову пришла поговорка: что нельзя купить за деньги, можно
купить за большие деньги. Цинично, конечно. Мерзко, конечно, но сейчас, как никогда прежде, она почувствовала, что эта бездушная штука – деньги имеет безграничную власть над душами людей. И к сожалению, добирается и до ее души. Или уже добралась…
Ей очень не хотелось оглядываться, но против воли хотелось знать: идет он следом за ней или нет. Полуоглянулась, боковым зрением увидела, что идет.
Не-ет, сказала она себе мысленно, ни за что!
Но пошла еще медленней.
В витринах магазина, что был через дорогу, она видела: ее новый знакомый тоже пошел медленней. Он давал ей подумать. Он знал, что большие деньги заставляют думать не таких маленьких людей, как она. Он был уверен, что она готова будет продолжить их разговор. Деньги – штука тонкая. Деньги – штука властная.
Он не ошибся. Она позволила ему догнать себя и когда он оказался рядом, не глядя ему в глаза, коротко и чуть хрипло от волнения спросила:
- Сколько?
- Десять.
- Чего?
- Не гривен же – баксов.
Она порывисто вздохнула и слегка качнулась – последнее время как бы ни с того, ни с сего к ней подступала слабость.
Он осторожно взял ее под локоть.
- Давайте, где-нибудь присядем. Вон кафе «Восточные сладости»…
Зашли в кафе, здесь было самообслуживание, полно людей, через минуту Олег поставил на стол еще кофе, бокал сока.
- Может, еще чего-нибудь хотите? Пирожное, горячий шоколад?
- Спасибо, я с удовольствием выпью сок.
В углу помещения работал небольшой телевизор – пел Киркоров о верности в любви, на стенах висели таблички, запрещающие курить, но на столиках стояли пепельницы и посетители в открытую дымили сигаретами. Беря быка за рога, Олег продолжил разговор без всякого разгона.
- Пять – сразу, как аванс.
Майя отхлебнула апельсинового сока, почувствовала себя чуточку лучше. И от сока, и от того, что у нее почти уже есть пять тысяч долларов – это на несколько месяцев лечения! А там… Там будет видно… Переспать, но… Она подумала, что спать ей ни с кем нельзя… Но с ней же, так сказать, переспали и наградили этим… почему бы и ей…
В груди защемило: никогда не думала, что придет время и она окажется на панели… да на панели… Майя Логинова – проститутка… Господи, да что же это?
- Вы сейчас возьмете деньги?
- Н-нет, - почему-то сказала она, хотя взяла бы и сейчас, если бы… если бы она твердо решилась… на этот, сминающий все ее былые жизненные принципы, поступок. Взяла бы, если бы он знал, что она не просто «молодая, элегантная, красивая, с этаким шармом бизнес-леди», а несчастная женщина, которой выпало на ее долю такая незавидная участь, которая не бизнес-леди, а…
- Нет, я,  наверное, не смогу, ничего этого не смогу…
- Сможете.
- А я что – похожа на… такую?..
- Именно потому, что не похожи и что вы не такая, я и обратился именно к вам.
- Спасибо и за это. Но…
- Говорите все, нам все надо обсудить как следует. Сейчас главное – ваше согласие. Вы сказали «но»… что - «но»?
- Я… я может и не должна была это говорить… я… я… я не очень здорова…
Он положил руку на ее руку.
- Вы говорите о своей беде? – и доверительным шепотом. – Я знаю о ней…
- О том, что… - у нее глаза сделались больше.
- О том, «что»…
- И…
- И именно поэтому и обратился к вам, Майя.
- Но я же… если это случится…
- Правильно… если это случится – задача будет выполнена.
Какое-то время они молчали. Олег отхлебнул кофе и раз, и другой. Майя потянулась к бокалу с соком, взяла его, но не поднесла ко рту, а перекатывала его в пальцах: в одну сторону, в другую.
- Это все так неожиданно, - проговорила она раздумчиво, - и… страшно…
- Но необходимо.
- М-может быть… - она поднесла бокал к губам, но,  не отглотнув, поставила на место. – Мне бы коньяка… чуть-чуть… - Взялась за голову. – Боже, что же это такое?
Через минуту на столике был коньяк и Олег, чокаясь, доверительно произнес, отвечая на ее вопрос:
- Это, дорогуша, жизнь!..

                4
Через час она была дома. Чуть хмельная от коньяка и от того, что
случилось. Случилось многое: она стала совершенно другим человеком. За эти два часа. Если бы еще вчера ей кто-нибудь сказал, что…что-то… предложил подобное, она бы только презрительно усмехнулась: вы не за ту меня принимаете! И вот… она, бизнес-леди Майя Логинова в новом качестве, в качестве… тут и слов-то не подберешь… в качестве подсадной шлюхи, что ли. Да не что ли… Докатилась! Так тебе и надо… стерва…
Она клеймила себя нещадно. Проклинала прошлое лето и отдых в Крыму. И то, что за две недели у нее было целых три партнера. Здесь, дома, она такого себе не позволяла. Она вообще придерживалась пуританских взглядов на отношения между мужчиной и женщиной. А тут… в этом проклятом Крыму ее понесло. Один сказал: такая женщина, как вы не должна принадлежать только одному, мол, это слишком большая роскошь для него.
Она знает цену комплиментам и все же… искусилась, решила: а почему бы и не отдохнуть,  как следует. Такие были мужчины, один лучше другого. Кто из них стал для нее роковым, она не знает. Все крутые, все интеллигентные, все порядочные, ни за что не подумаешь, что кто-то из них… Но эта мерзкая болезнь не только у бомжей и зеков, не только у проституток… она никого не щадит…
Вернувшись мыслями к своему самому больному, тяжко вздохнула и кинула сумочку на кровать. От взгляда на сумочку на душе потеплело: там лежали деньги, большие деньги – пять тысяч долларов!
В который раз мелькнула мысль позвонить каждому из тех, с кем она была близка: у нее есть их телефоны в блокноте да и визитки есть – все люди солидные. И в который раз отгоняла эту бесполезную мысль: только позориться… Если бы знала, кто именно сделал ее такой несчастной, позвонила бы. Может, даже и денег потребовала бы, но если бы знать – кто именно виновник ее горя. И не звонила. И старалась не думать о тех (Господи!) сладостных днях и ночах.
Думалось об Олеге и о том, что ей предстояло делать в ближайшее время. Сегодня Олег ограничился только ее согласием на эту сделку. Гнуснейшую сделку. Он пока ничего не говорил, кто объект ее предательского обольщения.
Взглянув еще раз на сумочку с «авансом», она, превозмогая отвращение к тому, что предстояло, подумала с болезненным сомнением: а если я ему не понравлюсь?  В глубине души она-то была уверена, что понравится, не было еще такого мужчины, которому она не нравилась – она знала это и все же червячок сомнения щепнул ее самолюбие.
Нервничая, она прошлась по комнате, остановилась у трюмо. Последнее время она редко внимательно рассматривала себя в зеркале. Наверно и потому, что не хотела замечать происходящие изменения, связанные с недугом. Их-то, можно сказать, еще и не было. Ну, может, немного похудела – так это ей даже идет: щеки чуть впалые, это лучше, чем – как булочка. Синевы под глазами, слава Богу, нет. Она слегка отодвинулась от зеркала, взглянула на себя глазами постороннего человека, глазами мужчины: хороша!
Отошла на два шага, качнула бедрами: статуэтка! Так назвал ее один из тех… Гитара! – сказал другой. Ты – чудо! – сказал…
Она крутнула головой, прогоняя мысли о тех, с кем было ей хорошо. И теперь так плохо.
Надо жить, сказала она себе мысленно, повторив слова, которые постоянно твердят медики. Конечно, надо. Никто не знает, сколько ему отпущено Всевышним. Надо растянуть это время до максимума. И своим, противным ее принципам, поступком она продолжит свое пребывание под солнцем.
Откинула назад волосы – чем не топ-модель? Когда-то ей предлагали…
Расстегнув блузку. Нижнее белье она предпочитала черное. Освободила грудь от бюстгальтера. И здесь все в порядке, как у Мериллин Монро.
Оглянулась, будто кто-то мог ее сейчас видеть и накинула халат.
- Ладно, - настраиваясь на «подвиги», сказала она вслух и повторила слова своего нового знакомого: - Это, дорогуша, жизнь!


                5
Родители неспроста назвали его Кириллом. В переводе с греческого Кирилл означает господин, владыка. Было время, когда эти слова были пережитками прошлого, но новые времена извлекли их из-под хлама истории и вернули им былое значение: ты не быдло, ты господин, хозяин этой жизни.
Именно таким человеком и ощущал себя Кирилл – далеко не последний человек в городе да и в стране. «Владыка» владел сетью аптечных магазинов, ликеро-водочным заводом, двумя гостиницами, одним из рынков города и еще кое-чем, тем, что не обязательно всем было знать.
Он не пил, не курил, обладал прекрасным здоровьем, берег его,  ибо понимал, что именно оно, здоровье – истинное богатство на земле. Потому-то и уделял столько времени занятиям физкультурой, бегал, плавал, играл в теннис, бильярд – плотно работал и плотно отдыхал. Особенно  любил бильярд. У него был от природы хороший глазомер. Он бил,  почти не целясь. И стрелял прекрасно, но охотой не заразился. Бильярд – это да.
Бильярдный стол у него был и дома, и на даче, и даже в офисе. Когда от долгого сидения за столом затекали плечи, он, как боксер, поводил ими, поднимался из-за стола и брал в руки кий – бильярдная в офисе была у него совмещена с комнатой отдыха.
В офисе никто из подчиненных не мог его обыграть. Некоторые, может, и могли бы, но не хотели огорчать шефа. А может и не могли. Но с подчиненными своими он не очень любил играть и когда был настроен на настоящее сражение, отправлялся в один из хороших бильярдных
клубов, где собирались истинные бильярдисты – профессионалы, которые играли «на интерес». «Интерес» доходил до десятков тысяч, а то и до сотен. «На интерес» играл и Кирилл, хотя деньги, как таковые, его уже почти не интересовали, они уже давно для него потеряли ценность, так как доставались ему не так уж и трудно. Все было обкатано, налажено и, тьфу-тьфу-тьфу, надежно.
Однако в последнее время он стал порой ощущать какой-то беспричинный душевный дискомфорт. Все у него было нормально: и в семье, и на работе, и с друзьями, и с властями, с «крышей» и законом, и, главное, со здоровьем и все-таки, и все-таки, и все-таки… нет-нет и что-то скребнет под ложечкой… сдавит сердце…
Может, потому, что иногда приходит неудобная и ненужная мысль: когда все хорошо, то… по аналогии: когда все время плохо, то все равно когда-то придет и хорошее. А если у тебя все в ажуре, то… не может все время быть все в ажуре: где-то что-то случится, или партнеры подведут или друзья предадут или жена изменит…
 В своей супружке-то он был более, чем уверен – она вернее самой преданной собаки. Он взял ее не из высшего общества, не из пресыщенного семейства – из деревни, где родился и провел первые детские годы. Дарья, Даша была неизбалована, росла в простой
крестьянской семье. Была по-сельски здоровой и подарила ему чудесных близнецов, мальчика и девочку, Олю и Колю. Оленька сейчас в юридическом университете, Коля в институте международных отношений. Восток изучает – дело тонкое… и перспективное.
В семье тоже полный порядок, тыл крепок. И все же в последнее время ни с того ни с сего к горлу подкатывала ничем не объяснимая тревога. Или, может быть, это естественное состояние каждого преуспевающего человека: блага все пребывают и будут прибывать, а годы утекают, вот уже и сорок два… а там недалеко и полсотня, а там… а там где-то вовсе не за дальними горами и старость, и немощность, и…
Нет, конечно, ничего вечного и  к никого не щадящей смерти он относился довольно спокойно, но отчего же тогда так неспокойно порой на душе?
Интуиция что-то пыталась ему подсказать, предсказать. Но лично он мало верил в интуицию. И подобное настроение, временами, охватывавшее его, объяснял возрастом: молодость ушла… это ностальгия по ней.
И однажды, когда его обуревала эта непонятно откуда взявшаяся тревога, у него появилось сильное желание выпить. Сейчас он не пил, он давно завязал с этим, но лет пятнадцать назад он крепенько закладывал за воротник, так крепенько, что неделями не мог выйти из запоя – отец и дед у него пили, и его, Кирилла, организм был предрасположен к сей гадости. Потому он своевременно и бросил пить, сказав себе: или работа или водка.
Когда однажды из-за этого непонятного настроения появилось желание выпить, он достал из вделанного в стену бара бутылку  армянского коньяка, непочатую бутылку, которую он держал на всякий случай, раскупорил ее, зашел в комнату отдыха и вылил в унитаз. Чтоб не искушала.
Настоящее искушение, во много раз опаснее вылитого армянского коньяка, поджидало его с другой стороны, совершенно неожиданной и непредвиденной.

                6

Подобраться к Кириллу Заславскому было не так просто. Олег рассчитывал, что Майя устроиться к нему в офис на работу. Но здесь получился прокол: не смотря на все высокие внешние данные, высшее образование, знание английского языка и приличный опыт работы в сфере обслуживания,  Майе отказали. Это больно задело ее самолюбие, тем более, что отказал мужчина, какой-то сопляк с бабочкой.
Майя даже хотела вернуть Олегу аванс, хорошо, что она пока растратила чуть-чуть. Олег и слушать не хотел: контракт, считал он, заключен, пусть не скрепленный печатями и подписями, но она уже накрепко связана с ним словесными обязательствами и тем, что она знает, чем он занимается. Расхваставшись прошлый раз, когда они обговаривали план действий, Олег признался, что на него уже работает несколько девиц легкого поведения, у которых такой же недуг, как и у Майи.
Олег гордился тем, что открыл новый способ так называемого
«отстрела» кому-то неугодных лиц. Нанять киллера, чтобы он кого-то порешил из автомата или пистолета, дело более чем опасное: киллера отловят, он расколется, расскажет, кто заказчик убийства и тебе крышка. А тут… и человек будет не сразу умирать, но будет постепенно  умирать и вроде никто не виноват: мало ли крутых подхватывают какую-нибудь заразу от своих многочисленных подружек, попробуй отыщи виновницу.
Подвыпивший Олег рассказал, что заказчиками в основном выступают бизнесмены, желающие расправиться с конкурентами и обманутые жены, пытавшиеся отомстить таким образом своим неверным мужьям. Олег сказал, что проституткам платит за подобные «услуги» пять тысяч баксов, а ей в два раза больше потому, что к Заславскому не подберется ни одна самая красивая проститутка – мужик он крайне осторожный и очень бережет себя.
Олег, конечно, был не дурак: додуматься до такого способа расправы, ей, Майе, никогда бы и в голову не пришло… застрелить человека – страшно, дико, жестоко, но к этому уже все привыкли, а тут…
Майя никак не могла вжиться в свою роль, потому что никак не могла сжиться с мыслью о том, кем она всущности является – наемной убийцей!.. Она пыталась не думать об этом, не клеймить, не казнить себя, в конце концов, говорила она себе мысленно, обо мне никто не позаботится, если я не позабочусь  сама. Жаль, конечно, что эта забота связана с действиями,  в корне противоречащими ее жизненным принципам. Хотя о каких принципах сейчас может идти речь…
- Эй, голубушка, ты куда уехала?
Они сидели за столиком в кафе «Скиф».
- Задумалась…
- Вижу, что задумалась… И что надумала?
Она пожала плечами. Незаметно для самих себя они уже перешли на «ты» - общность интересов сказалась.
- Можно, конечно, - раздумчиво проговорил Олег, - устроить что-то вроде несчастного случая в дорожном происшествии… ну… он едет, а ты переходишь улицу… Только тут надо все рассчитать как следует.
        Майя никак не прореагировала на этот его вариант знакомства с субъектом «любви»… В кино это получается здорово, но там же – игра, все понарошке, а тут могут тебя сбить, а то и задавить.
- Боишься?
- Я не уверена, что все получится так, как мы хотим… ну, кинусь наперерез машины, собьют меня… это только в кино в таких случаях завязывается любовь, а в жизни… - Майя махнула рукой, - в жизни все иначе.
- Да,  в общем-то ты права: киносценарий к жизни не приложись. Может, коньячка?
- Нет-нет, спасибо, это я тогда… а сейчас – не хочу.
- А я хочу. Знаешь, когда немного выпью, у меня мозги лучше работают. -  Нашел глазами официантку. – Девушка, коньячка, пожалуйста!
Прогрев в ладони рюмку с коньяком, сделал глоток, потом еще, побольше, отставил рюмку, закурил. Выпуская в сторону дым, на миг застыл в раздумье.
- Слушай, дружище, а ты случайно не играешь в бильярд?
- В бильярд? Хочешь со мной сыграть? Могу немного… но мне совсем не хочется сейчас играть в бильярд.
- Нет, серьезно, ты играешь?
- Я же говорю… папа у меня хорошо играл, он был летчиком, а у них это первое развлечение – бильярд. Когда мы ездили с ним в Дома отдыха, санатории там всякие, папа всегда играл и меня немного научил.
- Прекрасно. Идем в бильярдную.
- Зачем? Мне совсем не хочется  играть…
- Пойдем-пойдем – так надо.
Противиться Олегу теперь она не смела – взяли такси и минут через десять  подкатили к одной из многочисленных в городе бильярдных.
Бильярдная, видимо, только что открылась и посетителей еще не было – все шсть столов свободны.
За стойкой бара стояла симпатичная девушка в бирюзовом одеяньи и такого же цвета заколке на голове. Завидев посетителей, гостеприимно осведомилась:
- Желаете поиграть?
- Да, надо немного размяться, - Олег повел плечами и окинул взглядом выстроившиеся в рядок столы, затянутые зеленым сукном, должно быть потому и хозяйка бара в бирюзе… обратился к спутнице. – Ты во что предпочитаешь играть: в пул,  американку или русскую пирамиду?
- Можно в американку – больше шансов забить.
- Но больше шансов и проиграть…
- Я давно не играла – на выигрыш не рассчитываю.
- Пятый стол включите, пожалуйста! – попросил Олег и направился в конец бильярдной, где почти  в ту же минуту над столом вспыхнули три абажура, мягко освещая заказанный стол.
Что-то напевая под нос, Олег деловито выбирал кий, ставил шары.
- Разбивай!
В другой раз, играя с женщиной, он разбил бы сам, давая больше возможностей для игры своей партнерше, но он хотел видеть, на что она способна, он, так сказать, принимал экзамен, ему надо было знать: тренировать ли ее или она вполне готова для осуществления задуманной ими операции.
Майя в самом деле давно не играла, выбрала кий не самый длинный и тонкий, а покороче и потолще, чтоб легче было бить шары.
Больше по привычке, чем по надобности, взяла мелок и пометила шершавую кожаную наклейку, сделала несколько витков мелом по кию, прицелилась…
- С «падающим» можно? – спросила она.
- Разумеется…
Майя волновалась: она не просто пришла поиграть-развлечься, ее проверяют, на что она способна. И удар по «своему» шару получился не ахти какой, кий чуть-чуть даже кикснул – соскользнул с шара, но пирамида шаров раскатилась по всему столу, а один, который дольше других метался по зеленому полю, остановился у боковой лузы и, мгновенье «подумав», мягко шлепнулся в нее.
- Ура! – негромко воскликнула Майя. – Есть один!
Она давно не радовалась чему-то так искренне, шар, конечно, пустяк, просто он на какой-то миг вернул ее в счастливое, относительно счастливое прошлое, когда она ездила с отцом в дома отдыха и играла с ним на бильярде.
- Нормалек! – похвалил Олег. Обошел вокруг стола, выбирая комбинацию для удара, тщательно прицелился, ударил, но не забил.
Не забила следующий шар и Майя, а потом ей повезло: Олег сделал сразу две подставки,  и она их удачно реализовала.
- Ну даешь… - деланно-восторженно произнес Олег и вскоре тоже забил шар.
Потом забила Майя.
- Могешь… - одобрительно сказал Олег и закурил.
Партия прошла быстро, выиграл Олег, и он был, как заметила Майя, удовлетворен своей партнершей.
- Давай еще?! В общем-то все у тебя нормально, только в удар можно немного больше вкладывать силы, хотя тут главное точность. Чего-нибудь выпьем?
- Я – сока, апельсинового.

                7
Новые заботы несколько отвлекли Майю от постоянных мыслей о своем  недуге. Теперь, думая, конечно, и о болезни и о том, как лечиться дальше, она каждую свободную минуту уделяла тому, что ей предстояло делать.
А делать ей предстояло следующее: посещать бар-бильярдную под названием «Каролина», выследить или узнать, когда там появляется   Заславский. Это, правда, обещал сделать и Олег, но для большей вероятности быстрейшей встречи с ним Майи, посоветовал и ей заняться выяснением этого вопроса – когда он, Заславский, там бывает.
Олег дал ей несколько фотографий  ее будущего «любовника». Это был симпатичный, можно  сказать, красивый мужчина лет сорока, темноволосый, с залысинами, на подбородке ямочка, глаза умные, чуть-чуть прищуренные, полноватые губы…
Разглядывая фотографии, она порывисто вздыхала, все еще не в состоянии свыкнуться с мыслью, что вот этот совершенно незнакомый чужой мужчина должен стать для нее на какое-то время очень близким. Чтобы потом стать очень далеким, а она для него – ненавистной.
Нелегкая предстояла ей роль, в которую она постепенно входила, с которой через силу сживалась, к которой старалась привыкнуть.
Она изо дня в день подходила к бару-бильярдной «Каролина», наблюдала за подъезжавшими машинами, особенно внимательно - за джипами, у него был черный джип «Гранд-Чероки», рассматривала выходящих из автомобилей мужчин, Е е   м у ж ч и н ы   пока не было.
Внутрь бильярд она не заходила, дабы не привлекать к себе излишнего внимания. Олег, правда, советовал заходить.
Сегодня она тоже «патрулировала»  у «Каролины», сидела в сквере напротив и как будто бы читала журнал «Лиза». Она и пыталась читать, но глаза ее бегали по строчкам, а смысла слов в голове не оставалось.
Когда начало смеркаться, положила журнал в сумочку и направилась к троллейбусной остановке. И тут затиликала мобилка.
- Ты где? – раздался несколько встревоженный голос Олега.
- Я-а-а? – Майя знала, что в любой момент может позвонить ее новый «друг», но звонок все равно оказался для нее неожиданным, - здесь, возле бара…
- Каролина?
- Каролина.
- Значит так. Сейчас половина восьмого. В восемь должен подъехать он. Сегодня пятница, конец недели, он будет в бильярдной оттягиваться, поняла?
- Поняла… - осипшим от волнения голосом произнесла она. – Ты не придешь?
- Я тебе сто раз говорил: нет-нет и нет. Ты все – сама, как договорились. Чао!
Договорились, что она перед появлением Заславского зайдет в бильярдную, выберет стол получше, подороже и начнет играть сама с собой. Если кто-то поинтересуется, ждет ли она кого-то, пусть скажет, что ждет. Если кто-то предложить сыграть с ней, должна отказаться. Ну, а если предложить сыграть, составить компанию он, сам Заславский… Тут она должна проявить талант, быть может, не сразу соглашаться, но и не отпускать, короче, все надо сделать так, чтобы он клюнул на приманку и крепенько сел на крючок.
- Чао… - уже в отключенный телефон ответила Майя и почувствовала, как у нее похолодело в груди. 

                Глава вторая

                1

Кирилл Заславский знал, пожалуй, все бильярдные города, но предпочтение отдавал «Каролине». Не потому, что она в самом центре и не потому что там самые лучшие столы – столы сейчас везде хорошие, хозяева бильярдных ценят клиентов.
Если откровенно, «Каролину» он любил, во-первых, за название. Точно так же, как еще в школе был влюблен в два советских северных острова, на которых он никогда не был и о которых он решительно ничего не знал, кроме того, где они находятся и как их называют. Это были острова Жанетта и Генриэтта. В свое время он даже мечтал побывать на них, а потом, когда он уже мог позволить себе такое путешествие, оно его уже не привлекало, как женщина, с  которой выпало слишком долго общаться.
Когда ему мимолетно приходило это сравнение, в подсознании он имел в виду свою супругу. Да, он женился по-любви, да, она красива. Да,
она верна. Но любить ее как любил он ее в молодости, уже не мог. И когда думал об этом, мысленно, а то и вслух напевал:
                Не обещайте деве юной
                Любви вечной на земле…
Эти слова у него давно были оправданием перед самим собой и перед женой. Как поется в другой песенке:
                Любовь прошла, остался один пепел,
                Да и его развеет скоро ветер…
Вот так лирически он был настроен сегодня в конце дня, когда его черный джип подкатывал к кафе-бару-бильярдной «Каролина».
Это развлекательное заведение легло ему на душу, было по сердцу еще по одной причине, о которой он никому не говорил и пытался скрыть сам от себя, что ему, естественно, не очень удавалось: ему нравилась хозяйка кафе-бара-бильярдной. Лина. И имя нравилось – мягкое, бархатное. Наверное, полное ее имя Каролина. И сама она женщина весьма интересная, но не настолько, чтобы влюбиться в нее, а так… приятно общаться. Приятно, что она иногда со стороны смотрит как ты играешь. И улыбается едва заметно, когда ты забиваешь шары.
О какой-то интимной связи с этой женщиной Кирилл не помышлял: для этого дела у него есть специальный человек, который в любое время дня и ночи, в любую точку города или загорода доставит вполне
приличную, вполне смазливую девицу, с которой можно и интимно пообщаться и даже интеллектуально. Славик, его человек, отвечающий за подобный отдых – интеллектуал, считает, что в нашей стране давно пора «производить» гейш. И девиц представлял своему боссу чем-то похожих на японских профессиональных, так сказать, развлекательниц. Лина для подобных целей, пожалуй, не подходила, слишком уж по-деловому она выглядела, была предупредительна, в меру услужлива, приветлива, с легкой дежурной улыбкой на тонких красивых губах – совсем не сексуальных. Быть может, именно это ему и нравилось в хозяйке кафе-бильярдной – ее несексуальность. Или он уже пресытился всякими.
К этому времени в бильярдной только собирались любители погонять шары.
Первым в бар-бильярдную размашистой походкой вошел Витек – один из охранников, на вид обыкновенный парень, с косичкой на затылке, с цепким взглядом чуть прищуренных глаз. Он не создавал
впечатление этакого бугая-охранника с железными бицепсами и мощными плечами, который из любого может сделать отбивную. Витек был среднего роста, даже, пожалуй, чуть ниже среднего, но обладал всеми качествами прирожденного охранника: недюжинную силу, превосходную реакцию и способность видеть все, что вокруг тебя. И еще у него был прямо-таки собачий нюх на подстерегавшую опасность.
Кирилл его «нашел» несколько лет назад. Выходил из ресторана «Родник» и стал свидетелем любопытной сцены. Почти одновременно с ним вышли еще две компании: трое очень рослых парней, может быть, баскетболисты и один на вид невзрачный парень подручку с двумя красавицами.
Кирилл слышал как один из великанов мимолетно бросил в сторону парня с девушками:
- Такой шпиндик и подцепил таких козочек…
Шпиндик, услыхав, в чей это адрес, повернулся к «баскетболистам-великанам» и негромко, но внятно сказал:
- Вот ты, дылда, который повыше, греби сюда!
Тот, который повыше, секунду помешкав, решительно направился к «шпиндику», на ходу поднося сжатые кулаки к груди, принимая, так сказать, боксерскую стойку.
Не успел он приблизиться к «шпиндику» на расстояние, с которого можно было врезать невзрачному хозяину «козочек», как руки его, готовые к драке, разлетелись в стороны, а сам дылда грохнулся наземь, хорошо, что не на асфальт – на газон.
Его великаны-дружки, ошарашенно переглянувшись, решительно двинулись на «шпиндика». Кирилл думал, что «шпиндику» сейчас будет… И был изумлен дельнейшим действием. Этот, невзрачный с виду паренек, неуловимо метнулся к одному, а потом почти в тот же миг к другому «великану» и те в мгновенье ока тоже оказались на газоне.
- Пусть отдохнут, - спокойно сказал он своим красавицам и, не оглядываясь, неспешно двинулся дальше, о чем-то беспечно болтая.
- Возьми у него адресок, - сказал Кирилл своему охраннику.
Во время взятия адреска охранник тоже чуть не схлопотал по челюсти, но бойцы нашли общий язык, поняли друг друга и, спустя какое-то время,  Витек стал главным телохранителем Кирилла.
Через минуту Витек вышел из бильярдной с едва заметной в уголках губ улыбкой: добро пожаловать!
Эти же слова только в слух произнесла и хозяйка бара-бильярдной Лина. Она, как всегда, была в элегантном строгом костюме бирюзового цвета, снежно-белый воротничок блузки придавал свежесть ее несексуальному лицу с красивыми тонкими губами.
- Мой стол свободен? – поздоровавшись, спросил Заславский.
Хозяйка бильярдной слегка склонила голову на бок: какой, мол, может быть разговор, для вас – всегда пожалуйста. Пробежала длинными пальцами по пульту освещения столов и в тот же миг над одним из них, что стоял в самом конце помещения, вспыхнули  светильники.
- Кофе? Коньяк? Сок? – осведомилась гостеприимная хозяйка.
- Как всегда – апельсиновый.
Кирилл не успел еще дойти до своего бильярдного стола как на столике, стоявшем в небольшой нише, тут же появился бокал желтоватого напитка.
Бильярдная была разделена на два полуэтажа: внизу шесть столов, на обрамляющем помещение полуэтаже в одном углу размещался бар, в другом, напротив, стоял рояль. Там было полутемно, посетителям не важно было знать, кто наигрывает на рояле или напевает негромко
приятную песню. Сейчас слабо различимый в полумраке певец, будто бы для самого себя, вполголоса пел:
       А в таверне тихо плачет скрипка…
Кирилл любил эту простенькую песенку. О том, что он любил ее, знала и хозяйка бильярдной. Именно поэтому при появлении крутого постоянного клиента и запел местный шансон про таверну и скрипку. Кирилл вообще любил в жизни все простое, точнее, он думал, что ему больше по душе простое, а на самом деле он был разборчив и привередлив в своих пристрастиях. Да, он любил дешевые блатные песни, но далеко не все – только некоторые из них. Например, вот эту: Пей, братишка, кипучая ночь за окном, да и некуда нам торопиться…
Любил простых девушек, но не простушек. Жена у него была простой, но не простушкой. Бабушка у него была деревенской малограмотной, но, как он считал, очень интеллигентной женщиной. Интеллигентность – не образование, внутренне содержание.
Об этом он мельком подумал, когда увидел прохаживавшуюся с
кием наперевес незнакомую девушку у соседнего стола. За другими столами уже шло сражение, девушка, похоже, ожидала своего партнера. Он тоже ожидал своего партнера – чего-то он задерживается. Звонить не стал, спешить особенно некуда. Ему, Кириллу, иногда доставляло удовольствие и просто наблюдать за игрой других, хороших, конечно бильярдистов.
- Может, позвонить? – осведомился Витек, уловив легкое неудовольствие своего шефа.
- А вон он и сам идет!
В «Каролине» Кирилл предпочитал играть с другом детства и юности Сашей Костиковым, певцом из оперного. Певцом он был средненьким, но бильярдистом классным. Зарплата у него была мизерная, просто смешная и свое благосостояние он поддерживал бильярдом – играл на «интерес». Кирилл несколько раз предлагал ему деньги, но гордость не позволяла артисту брать деньги «просто так», как подачку и проблема была решена сама собой: бильярд… Я у тебя выиграю, заверил Саша. И чаще выигрывал, чем проигрывал. Кирилл ему не поддавался – играли честно. А когда Саша проигрывал, то просил записать в долг. Словом, друзья детства ладили. И всегда были рады друг другу.
- Сколько зим, сколько лет!?
Обнялись, хлопая друг друга по спине.
- Ты что будешь?
- Конечно, водочку – нет лучшего напитка!
- После сока…
- После сока…
Они рассмеялись.
Тут же на столике появился графинчик с «лучшим» напитком. Саша плеснул в рюмку, не рассусоливая, опрокинул ее, прикрыл глаза, ощущая как она растекается по жилам и только тогда взялся за кий.
- Фору берешь? – спросил он друга детства.
Кирилл лишь слабо улыбнулся – Саша шутит…
- Посмотрим, кто у кого будет просить фору, - проговорил, прищуриваясь и готовясь к удару,  Заславский.
Разбивать довелось ему, так как прошлую партию ему пофартило выиграть. Хотел разбить «по-купечески» - так, чтоб все шары заметались
по столу в стремлении влететь в лузу, но удар не получился, видимо, потому, что давненько не играл, а может, просто от усталости. И ощущая легкую досаду, огляделся вокруг, да не вокруг, а на девушку за соседним столом, которая, отвернувшись от него, пристально целилась. Хотя они и не были знакомы, но комфортнее чувствуешь себя, когда удар получается на славу.
Девушке, кажется, было совершенно безразлично, как играют за соседним столом, она не заметила неудачного удара незнакомого игрока, зато незнакомый игрок заметил ее. И раз посмотрел, и другой. Мельком. Что-то в ней было… Фигура – да… эти блестящие  кожаные брюки, красиво облегавшие в меру развитые бедра, это бесстрастное худощавое лицо с слегка запавшими скулами, эти длинные тонкие пальцы на зеленом сукне поддерживающие кий – изящно, красиво.
Он хотел посмотреть на нее еще раз, кажется, третий, но сдержал себя: слишком много чести…
Но когда забил шар, невольно еще раз взглянул на нее – она увидела,  как он забил и, кажется,  едва заметно улыбнулась именно тому, что он забил шар.
И пошла у него кладка. Все-таки в любой игре важен зритель, так называемый болельщик. Знакомый он или незнакомый – не так важно,
важно, что за тебя переживают, тебя поддерживают. Забивая шар за шаром, он уже не оглядывался на свою неожиданную «болельщицу», не мальчик же он, чтобы своим маленьким успехом привлекать внимание хорошенькой девушки, которую он видит впервые.
- Ну, ты даешь! – похвалил его друг Саша. – Ты,  наверное, каждый день тренируешься?
- Какой там… забыл когда держал в руках кий.
- Не похоже…
- Просто – везет сегодня!
Везло ему не «просто». Сил придавало ему приятное соседство. Нет-нет да и кинет взгляд  на одинокую бильярдистку, краткий, мимолетный. Всякий раз ему хотелось внимательно рассмотреть ее и каждый раз он себя сдерживал: не надо обращать внимания на какую-то фифу. Слово «фифа» ей, правда,  не подходило, ей подходило скорее - леди. Леди, именно, леди ей подходило.
Интеллигентная, утонченная, чопорная особа.
Вот так, играя со своим другом, о чем-то беседуя с ним, он в общем-то мысленно беседовал с незнакомкой. И когда закончилась партия (Кирилл выиграл),  и он положил кий, кий положила и незнакомка и, взглянув на часы, похоже, собиралась уходить. А ему не хотелось, чтобы она уходила, совсем не хотелось. Он знал, что если она покинет бильярдную, ему, Кириллу, играть станет менее интересно, и он, конечно, же будет проигрывать. Проигрывать-то ему с Сашей не привыкать, но важен сам процесс игры, ему сейчас, как воздух, необходим был болельщик и именно такой, как эта утонченная девуля.
И «девуля» ей не подходит, мысленно поправил он себя – леди!
«Леди» подошла к маленькому столику, на котором стоял бокал невыпитого сока, взяла сумочку… еще минуту и она уйдет, подумал он и, обходя стол, как бы выискивая, каким шаром играть, он вроде бы ненамеренно оказался рядом и участливо спросил:
- Партнер опаздывает?
Она вскинула на него длинные  ресницы, будто увидела его только что, не сразу как-то врастяжку произнесла приятным грудным голосом:
- Похоже, совсем не будет.
- А позвонить? Можете воспользоваться моим телефоном…
- Спасибо, у меня есть, я звонила, но у моего партнера, наверное, батарейки сели.
Не хотелось, чтобы она сейчас ушла. Очень не хотелось. И вопреки своим принципам – не общаться где попало с незнакомыми, тем более с девушками, он предложил:
- Можете присоединиться к нам… - он гостеприимно показал на стол, на середину которого, вернее, на треть стола, ставил деревянный треугольник для шаров партнер Кирилла.
Девушка мило улыбнулась.
- «Танго» втроем?
- Зачем же втроем? – вмешался в разговор Саша-певец, - я вам с удовольствием уступлю, тем более, что у меня сегодня кладки никакой.
Рядом оказался уже и Витек. Он коротко взглянул на своего шефа, как бы говоря, что не  одобряет сие знакомство и если надо, то он, Витек, вежливо сумеет его присечь.
Кирилл однако был настроен иначе: ему нравилась печальная незнакомка. Чуть-чуть пообщаться, разогнать кровь – только на пользу. И он сказал охраннику:
- Выпей пивка, Витек.
- Я, пожалуй, пойду, - проговорила незнакомка и взяла со столика сумочку.
- Вы же пришли поиграть! – напомнил ей Кирилл.
- В общем-то – да…
Незнакомка была как бы на распутье.
- Одну партию! – чуть ли не взмолился Заславский.
Незнакомка опять мило улыбнулась.
- Ну, разве что одну… - и положила свою сумочку на столик.

                2
- В американку предпочитаете или русскую пирамиду? – осведомился Заславский, расставляя шары.
Партнерша мгновенье подумала, едва заметно мило улыбнулась.
- В американку. Пирамида очень долгая игра.
- А вы торопитесь? Я потом вас подброшу, куда нужно.
- Да в общем-то не очень тороплюсь, но и засиживаться не собираюсь.
- Ясненько…
На предложение подбросить она никак не прореагировала. Похоже, она не очень разговорчива.
- Разбить позволите мне? – деланно – галантно произнес он.
- Пожалуйста.
Уже занося кий над шаром, помедлил с ударом, вскинул быстрый взгляд, в котором искрился юмор.
- Фору дадите?
- Не издевайтесь… я игрок начинающий.
- Посмотрим… - проговорил Кирилл и с силой разбил треугольник шаров.
Удар получился классный – что значит рядом с тобой красивая девушка! Шары, толкаясь, разлетелись по всему зеленому полю, один из них юркнул в среднюю лузу.
- Дурак упал… - извиняющимся тоном констатировал Заславский. – Не считается…
- Ну, почему же – вы ж забили!
- Но я не объявил, что разбиваю с падающим… Ваш удар!
Незаметно друг для друга они рассматривали друг друга. А Витек, потягивая из бокала пиво, рассматривал незнакомку. Чем-то она ему не  нравилась, хотя такая эффектная,  красивая. Чего это она одна тут? Правда, если бы ей было что-то надо от шефа, не помешал бы и ее партнер, который почему-то не явился. Хотя, что может сделать эта девуля? Оружия при ней, кажется, нет, кожаные брюки вон как обтягивают ее длинные, от самых ушей ноги. И блузка обтягивает ее аппетитный торс – ничего там не спрятано. И в сумочке, что лежит на столике ничего тяжелого, он уже проверил, когда прохаживался по бильярдной: подошел к столику, чтобы стряхнуть в пепельницу столбик пепла с сигареты, стряхивая, мизинцем сдвинул сумочку – она была легкая как пушинка.
И все же эта особа была ему не по душе. Правда, у него такая профессия – всех подозревать. Единственный человек, которого Витек не в праве подозревать – его шефа.
А она ему, кажется, нравится, неодобрительно подумал охранник.
Она ему и в самом деле была небезразлична. Он давно не был на таком подъеме. В лузы влетал шар за шаром. Ему уже даже неловко становилось, что он так быстро обыгрывает обаятельную партнершу и специально промахнулся и выставил шар.
- Вы это сделали нарочно? – спросила она.
- Нет, что вы!.. – он помелил кий и решил, что вправе уже познакомиться: - Меня зовут Кирилл.
- Очень приятно…
Она специально потянула с названием своего имени – пусть не думает, что она так охотно идет на сближение.
- А вас?
- А меня – Майя.
- Прекрасное имя!
- Какое дали родители… Только давайте договоримся: не поддаваться, играйте, как играется. Я же вижу, что вы хороший игрок.
- Да, глазомер у меня есть. Мой дед был плотник, так у него была поговорка: мой глаз – ватерпас.
Кирилл обычно во время игры не любил разговаривать, весь отдавался игре, а тут ему захотелось говорить и говорить. Быть может и потому, что разговором он как бы удерживал партнершу. Сейчас закончится партия и она может уйти. Поддаваться, то есть выставлять шары, промахиваясь – некрасиво, она видит, что он неплохой игрок. И тогда он, чтоб «застолбить» еще одну, следующую партию, обратился не к Майе, а к своему другу детства Саше.
- Саша, ты позволишь нам еще одну партию сгонять, а то эта слишком уж быстро пролетела.
- Кладка у тебя сегодня – вот и пролетела – пожалуйста, а я тоже пивком балуюсь.
Майя, слушая разговор друзей, лихорадочно решала, как дальше быть: соглашаться продолжать играть, а потом соглашаться ехать на его машине к ней домой или еще куда-то… вполне возможно, он предложит отужинать в каком-нибудь ресторане или где-то на загородной даче…
Она прокрутила мысленно этот сценарий развития дальнейших событий и забраковала его: слишком все быстро, подозрительно быстро, тем более, что она, кажется, сумела сыграть роль порядочной девушки, не проститутки.
- Майя, давайте еще одну сгоняем?
Она какое-то время раздумывала, мне, мол, и приятно с вами играть и вместе с тем… пора домой…
Она так и сказала, что ей пора домой.
- Что ж, - вздохнул Заславский, - силой удерживать я не в праве, хотя и хотелось бы. Спасибо большое, мне было интересно с вами. Честное слово.
Витек, сидя на высоком крутящемся стуле у стойки бара, склонил голову на бок: она вам нужна?
- Можете воспользоваться моей машиной… Витя!
Витек был тут как тут. Однако Майя мягко возразила:
- Спасибо, мне тут недалеко.
Обольстительно улыбнувшись, она едва заметно кивнула: спасибо и вам… и направилась к столику, где лежала ее сумка. Вот так просто, она знала, расставаться нельзя – расстанутся сейчас и все. Женским чутьем она чуяла, что он не даст ей просто так уйти, он клюнул и заглотил наживку, но… все может быть. Он, как говорил Олег, очень и очень осторожен.
Обернуться и сказать, что согласна сыграть еще одну партию? Ну, посмотреть на часы (а он сейчас, конечно, смотрит ей в спину), этот жест не ускользнет от него,  и он может еще раз предложить продолжить игру. Или самой сказать, что время у нее в общем-то еще есть и она хотела сегодня играть, но… Но чувствовала, что набиваться сейчас – слишком подозрительно. Этот его телохранитель смотрит на нее таким взглядом, словно она мишень, по которой ему предстоит стрелять.
Она взяла сумочку, чтобы еще потянуть время ухода, раскрыла ее, хотела достать расческу или помаду, но не будет она, «бизнес-леди», прямо тут прихорашиваться, для этого есть тут вполне приличная туалетная комната.
Еще мгновенье она помедлила. Внутренний голос ее подтолкнул: уходя – уходи – так, кажется, говорят англичане, а ведь она - «леди»… И кинув тонкий ремешок на плечо, сдвинулась с места, понимая, что проиграла не только на бильярде. Что скажет Олег? Как быть с деньгами, которые он ей дал и которые она уже начала тратить?
Переживала не только она, нервничал и Заславский – уж больно приглянулась ему эта девушка с ореолом печали.
- Спасибо, всего вам хорошего! – мило улыбнулась она ему. Он проследовал с ней до выхода из бильярдной и в последний момент сунул  визитку. – Появится желание еще сыграть - звоните, я буду рад!

                3
Домой  ехала на такси. Как и было договорено, войдя в квартиру, сразу  позвонила Олегу. Он просил не разглагольствовать по телефону, произнести только два слова. Или - «все нормально», или - «ничего не получилось».
Когда он взял трубку,  и она сказала, что все нормально, он поспешно переспросил:
- Вообще?..
- Ну, что ты - «вообще»… - она замялась. Она  трепетала от радости, что удачно сыграла роль, что все должно получиться, но не сразу же…
- Ну, ладно, давай встретимся в кафе, в том самом.
- Сегодня?
- Ну, конечно.
- Честно говоря, я  устала.
- Я за тобой подъеду: из двери – в дверь, хотя нет, я буду ждать тебя в кафе – так надо. Все!
Подумала с горечью: чужие деньги – ты раба. Взглянула на часы – скоро одиннадцать. Отдыхать бы, но теперь она себе не хозяйка.
Минут через двадцать она уже была в кафе «Скиф». Олег сидел за угловым столиком у окна. Навстречу  ей не вышел и стул, как в прошлый раз не отодвинул. Сидел, курил. Когда  подошла к столику, Олег лишь показал рукой на стул – садись.
- Ну?
- Я чего-нибудь выпью…
Майю оскорбило такое неожиданное отношение Олега к ней, прошлый раз он был джентльменом, а сейчас – просто знакомым парнем с улицы
- Кофе? Коньяк?
- И то, и другое.
Через пару минут было и «то и другое». Майя, отхлебнула сперва глоточек кофе, потом – коньяка. Сейчас ей хотелось и коньяка и кофе, только сейчас она почувствовала себя страшно уставшей. Казалось, ничего тяжелого она не делала, ну походила вокруг бильярдного стола, ну, постукала кием шары, а усталость страшная. Она понимала, что это и болезнь сказывается и, что не говори, психическое напряжение. Там, в бильярдной, она обдумывала каждое слово, прежде, чем его сказать. Она следила за каждым своим движением, потому что понимала: и за ней следят. Да еще Олег так беспардонно ведет себя, хотя, если разобраться, то кто она такая, чтобы перед ней расшаркиваться? В кого она теперь превратилась?..
- Ну? – напомнил о своем присутствии Олег.
Майя подробно все рассказала. И даже показала визитку.
- Ну, что ж, все пока нормалек. Правильно сделала, что не стала играть и другую партию и еще правильней, что не воспользовалась его машиной. Но… - он, удовлетворенный началом операции, откинулся на спинку стула, - но ты действуешь на грани фола… Если будешь вести себя так и дальше, наш «друган» может сорваться с крючка.
Майя еще отглотнула кофе, пригубила рюмку с коньяком и снова взяла чашечку кофе, но пить не стала, а длинными своими пальцами завертела ее вправо, влево.
- Не сорвется.
- Ты это так уверенно говоришь…
- Я чувствую. И тут, Олег, позволь мне действовать так, как я это вижу. Я – женщина, мне виднее, как вести себя дальше. Только одна просьба: не подгоняй меня, ты даже не представляешь как для меня все это трудно… Понимаешь, не мое это дело…
Она произнесла  слово «дело» и стала себе противной, подумала: как быстро меняется человек, как быстро он опускается с тех высот, на которые вскарабкался.
- Правильно, что не твое дело – наше! - деланно засмеялся Олег. И от этого смеха Майю всю передернуло.

                4
Вернувшись из кафе домой, она первым делом забралась в наполненную теплой водой ванну и долго лежала в ней без движения с
закрытыми глазами, слушая, как журчит вода и как по телу разливается нега. Тяжко вздохнула, подумав в который раз уже привычное: эх, если
бы можно было время вернуть назад – какой бы она была счастливой!
Как ни странно, но тогда (жизнь ее сейчас строго была разделена на «тогда» и «сейчас») она вроде бы и не ощущала себя по-настоящему счастливой. Да, была престижная работа, были неплохие деньги, за ней ухаживали видные мужчины, но все это было в порядке вещей – а как же иначе? Если бы это «тогда» вернуть назад, она бы жила иначе, она бы замечала то, что у нее было, она бы наслаждалась жизнью, пила бы ее маленькими глотками, как птичка воду, смаковала бы каждое мгновенье. Если бы… Но нельзя войти в одну реку дважды. Поезд ушел. Теперь надо топать по шпалам… по шпалам… по шпалам…
Возвращаясь мысленно к сегодняшней жизни, она никак не могла решить, когда именно ей звонить ее новому «возлюбленному». Завтра же – понятно, что нельзя, девушка она порядочная, скромная. И послезавтра не надо звонить. Надо сделать выдержку. Сегодня пятница, значит, самое удобное время для него – пятница. Стало быть,  и звонить надо… нет не в пятницу, а в четверг. А не слишком ли долго они не будут видеться? Еще и отвыкнет от своей новой знакомой. Значит – в четверг. А завтра… в больницу надо завтра наведаться. Идти туда так не хочется, но куда денешься – надо…

                5
Отделение по лечению инфицированных этой страшной болезнью находилось почти в центре города, на задворках больничного городка, обнесенного прозрачным забором из литого чугуна. Раньше Майе нравилось это ограждение с пиками, устремленными в небо и всяческими замысловатыми узорами. А теперь ей был бы больше по душе не прозрачный забор, а сплошной, железо-бетонный, чтобы тебя никто не видел с улицы, куда именно ты идешь. Майя шла сюда, не подымая головы, поводя глазами то влево, то вправо. И перед самым входом прибавила шаг – скорей бы скрыться от людских глаз! Не дай Бог кого-то из знакомых встретить…
В самой поликлинике все было как в обычной: врачи в белых халатах, сидящие возле кабинетов пациенты. Правда, пациенты тут были не очень разговорчивы. Сидели на стульях, потупясь. Сидели с такими выражениями лиц, будто все другие сюда пришли потому, что больны этой чумой двадцатого века, а вот он или она пришли сюда просто так – ждут подругу или друга.
И у Майи было написано на лице, что она не такая, как все тут. Она зашла совершенно по-другому делу и сейчас уйдет.
Майя спросила, кто последний в нужный ей кабинет. Ей ответили,  и она уставилась в стену, говоря себе: спокойней, спокойней. Глаза ее блуждали по изученным уже плакатам, рассказывавшим о СПИДе. Глаза наткнулись на новую для нее информацию, она не хотела ее читать, но
глаза читали помимо воли: «Украина и Россия лидируют в мире по росту заболеваемости СПИДом. В Украине инфицированных этой страшной болезнью по статистике 50 тысяч. На самом же деле, как утверждают медики, это число нужно увеличить в десять раз».
Зачем тут эта информация, подумала Майя. Наверное, об этом же подумала и рядом сидящая девушка, которая тоже смотрела на мрачный плакат.
- А в России, - проговорила она ни к кому не обращаясь, - инфицирован каждый сотый…
Зачем она это говорит и кому, подумала опять Майя. Так, в знак солидарности кивнула, но не проронила ни слова. Разговаривать не хотелось, хотелось скорее зайти в кабинет, сделать что нужно и как можно скорее покинуть это заведение.
- А мы – чемпионы по темпам прироста вичинфицированных, - это уже произнесла девушка, сидевшая напротив Майи.
Зачем они говорят об этом? И кажется, поняла – зачем: когда ты одна в беде, тебе труднее, а когда ты знаешь, что такое же горе у многих и многих – чуть-чуть легче: ты не одна такая.
- Вам что колят? – поинтересовалась сидящая рядом.
- Полеакцидонит… - неохотно ответила Майя.
- Это очень дорогой препарат…
Майя кивнула.
- А слышали анекдот?.. Про это… Армянское радио спрашивают можно ли заразиться СПИДом через поцелуй? Армянское радио
        отвечает: если поцеловаться до крови…
Ради приличия Майя слабо ухмыльнулась. Боже, подумала, как тут можно рассказывать анекдоты, тут ли место для шуток?
- А еще… - вступила в разговор другая девушка, - спрашивают, может ли передаться эта болезнь через тапочки. Отвечают: можно, если в тапочке большой гвоздь…
Девушки как-то неестественно засмеялись,  и Майя позавидовала им: больные такой жуткой болезнью, а не утратили чувство юмора – молодцы. Надо и самой крепиться, не распускать нюни. Деньги у нее, слава Богу, есть и будут… пока… А там… О «там» она пока не думала. Сейчас она в состоянии покупать почти самые дорогие препараты. Ведь как сейчас говорят: если у тебя есть деньги, лечись и проживешь еще вполне приличное время, а если нет денег – никто тебя лечить и не будет.
На эту тему она размышляла и потому, что в голове саднила постоянная мысль: правильно ли она делает, что согласилась на предложение Олега заразить другого человека, этого довольно приятного и ничего пока не подозревающего бизнесмена Кирилла? Конечно, неправильно. Конечно, это подло и мерзко. А с ней поступили не подло, не мерзко? А где брать деньги, чтобы хоть сколько-то еще протянуть? Где? Все так, все правильно. В конце концов, в жизни мы не все делаем так, как хотели бы делать, в жизни бывают моменты, когда ты действуешь против своих убеждений и принципов.
Еле дождалась своей очереди и, сделав все что нужно, привычно выслушав очередные наставления врача, поспешно покинула кабинет.

                6
В среду вечером она сильно нервничала. На ночь выпила снотворное, но сон не шел. Проглотила еще какие-то таблетки и только где-то к утру забылась: то ли спала, то ли не спала. Проснулась совершенно разбитая и даже решила, что сегодня звонить не будет Кириллу.
К ее немалому удивлению, он позвонил ей сам, в четверг вечером. Сразу представился:
- Это Кирилл… Ждал-ждал вашего звонка и решил позвонить сам…
- А-а-а… - растерялась она.
- Откуда узнал ваш номер телефона? Секрет фирмы… Сейчас, Майя, номер телефона – не проблема… Как настроение?
Она бы сказала – как, но взяла себя в руки и включилась в роль.
- Нормальное, - бодро ответила она.
- Сразиться готовы?
- Прямо сейчас? – она взглянула на часы – было около девяти вечера.
- Если вы готовы – сейчас, я тоже готов, а если нет – то давайте завтра, в пятницу, как вы настроены?
-  Лучше завтра…
- Отлично. За вами заеду… если скажите адрес.
- Спасибо, я своим ходом.
- Боитесь, что узнаю, где вы живете? – в его приятном голосе звучала игривость.
- Не боюсь, но…
- Немножко опасаюсь… И правильно делаете: время сейчас такое, что трудно кому-то можно полностью довериться.
- Да, конечно, - промолвила тише Майя и подумала: а мне вы собираетесь довериться, знали бы – кому, знали бы, чем для вас все эти игры на бильярде обернутся…
- А сейчас вы чем занимаетесь?
- Смотрю телевизор.
- Одна или с кем-то?
- Одна, - не сразу ответила Майя.
На том конце провода неловкое молчание.
- А что вы смотрите, если не секрет?
- Что может смотреть женщина – латино-американский сериал… Осуждаете?
- Ну, почему же...  женщины любят смотреть сериалы, мужчины бокс, футбол, боевики разные…
Снова длинная пауза. Майя не хотела обрывать разговор, начал все-таки он, Кирилл, стало быть, он должен его и закончить – так она понимала и в общем-то этого придерживалась. Но молчание затянулось настолько, что Майя испугалась: а вдруг он сейчас возьмет и нагрянет к ней: телефон для него узнать не проблема, а,  зная телефон и адрес,  вычислить не задача.
Эта затянувшаяся пауза и встревожила Майю и вместе с тем
взбодрила: он не находил слов – стало быть, волнуется, а если волнуется – значит, не равнодушен к ней. И она решила поставить точку их разговору сама.
- Я все поняла, Кирилл, постараюсь завтра быть, в то же время, да?

                7
К «Каролине» она подкатила на такси минут на пятнадцать позже условленного времени – так требовал ее женский этикет.
При виде Майи хозяйка бильярдной приветливо улыбнулась:
- Добро пожаловать!
- Спасибо.
- Вас уже ждут…
Майя благодарственно кивнула. И тут же встретилась взглядом с Кириллом. Он стоял спиной к бильярдному столу и, заметив ее, приподнял руку ладонью вперед: я здесь!
На столе уже были поставлены в виде треугольника шары.
- Я очень рад, что вы пришли, - проговорил он негромко, когда она подошла ближе.
       Майя слегка склонила голову на бок, не зная, как прореагировать на его слова. Чуть не сказала: я тоже рада.
- Как договорились, - промолвила она. – Вы давно здесь?
Поначалу разговор не очень клеился, но когда шары были разбиты и начали залетать в лузы, их движение помогло и разговору.
За стойкой бара вполоборота к игравшим сидел с бокалом в руке Витек. Потягивая пиво, он щурился, то ли от пива, которое ему казалось не весьма вкусным, то ли оттого, что его шеф опять встретился с этой, как охранник назвал Майю, фифой.
«Фифа» неплохо играла, забила один, другой шар. Потом сразу два положил в лузы шеф, сделав так называемые «штаны».
- У вас действительно, Кирилл, хороший глазомер.
- Наследственное… я же говорил, что дед был плотником, никогда не пользовался ни рулеткой, ни линейкой.
- А отец чем занимался?
- Отец был летчиком. Им, кстати, тоже необходим хороший глазомер, хотя перед глазами доска с десятками приборов, но глаз тоже должен быть точный.
Время от времени у Заславского оживал мобильник. Кирилл, хмурясь брал телефон, коротко бросал две-три фразы и почти каждый разговор заканчивался словами: «Я занят!» или «Позвони завтра!»
Майе льстило такое поведение Кирилла, стало быть, в который раз мысленно говорила она себе, я ему приглянулась. Да и он ей не был неприятен. «Интересный мужчина» - так она его для себя охарактеризовала. Подумала еще, что если бы и раньше, до «того» она его встретила, то, пожалуй, не оттолкнула бы его. С ним было во всяком случае не скучно. Он все что-то рассказывал, сыпал шутками-прибаутками, советовал, как лучше бить по шару, учил играть «пистолетом»:
- Чтобы легче было держать кий, постарайтесь взять его так, чтобы центр его тяжести был у вас в руке: и целиться хорошо и бить легко, вот так, смотрите…
Он взял ее кий, нашел центр тяжести, кий поколебался, как чаши весов на его приподнятых пальцах, вручил Майе:
- Держите вот в этом месте…
Передавая кий, Кирилл приблизился к ней, она почувствовала, несколько ближе, чем это требовалось, одной рукой он передавал кий, другой слегка прикоснулся к ее плечу.
Он не против меня обнять, мысленно констатировала Майя.
И это было действительно так. Кириллу его партнерша по бильярду решительно нравилась. Нравилось ему в ней абсолютно все: и то, что она не позвонила ему первой, и то, что не была излишне болтливой, ну и, конечно же, ему по душе была ее внешность английской леди и какая-то утонченность, сдержанность, и как он подумал, несвойственная многим женщинам, которых он знал, аристократичность. Его подмывало желание спросить, кто она, чем занимается, но Кирилл придерживался неписанного правила: не вытягивать у людей, с которыми общался, информацию, вести себя так, чтоб у них у самих появлялось желание рассказать о себе. Правда, у новой его знакомой подобного желания, похоже, еще нет. Она просто играет в бильярд. Играет неплохо. А может, она вообще «играет»?
На миг он бросил на партнершу пристальный взгляд. И тут же отвел его.
- Вы что-то хотели сказать?
Хотел, конечно… и кое-что сказал бы, довольно лестное для нее, но счел нужным от комплиментов пока удержаться. Сказал другое:
- А давайте – в пирамиду? Это настоящая игра…
- Но она долгая…
- А вы торопитесь?
- Д-да нет, не очень…
- Так в чем же дело?
Начали играть в «пирамиду». Видно было, что партнерша не особенно владела тактикой и стратегией этой любимой всеми профессионалами игрой. «Свой» шар не прятала, не ставила на борт, чтобы противнику было труднее играть. И вскоре Кирилл забил «одиннадцатый» и почти сразу - «пятнадцатый».
- Здорово! – похвалила от души Майя.
- Просто повезло.
- Не скромничайте…
А Майе не везло и, испытывая за это некую неловкость, Кирилл специально забил «свой» шар, подарив тем самым партнерше пять очков
штрафных, а потом сделал подставку. Заметила это Майя или не заметила, но подставленный шар забила, хотя тут же мягко упрекнула:
- Вообще-то я не очень люблю забивать подставки…
- Игра есть игра!
- Я хотела сказать, что… не люблю, когда поддаются…
- А я – люблю… - он не произнес слова «поддаются», это слово он «произнес» тягучим взглядом.
Он хочет меня, мысленно констатировала Майя. Понятливо,  едва заметно улыбнулась, слегка кокетничая. В меру кокетничая.
                8
- А не отужинать ли нам вместе? – не столько спросил, сколько предложил Кирилл, когда они закончили партию.
Майя пожала плечами, неопределенно.
- Поедемте-поедемте! – он слегка подтолкнул ее под локоть. Кто-то сказал, что если женщина колеблется – значит, согласна…
- Неудобно как-то… мы так мало знаем друг друга.
- Вот и узнаем больше, перекусим, поболтаем… А насчет
неудобно… неудобно спать на потолке…
- ???
- Одеяло падает!..
С Кириллом было легко. О таких мужчинах принято говорить: легкий парень. В парни, правда, Кирилл уже не подходил, но он был в самом прекрасном возрасте для общения с женщинами: все знал, многое, наверное, имел и не менее многого, кажется, хочет.
- Вперед?! – не столько спросил, сколько приказал ее новый знакомый.
Податливой улыбкой она дала согласие. Через минуту сидела рядом с Кириллом в его джипе с затонированными стеклами, рядом с шофером – охранник. Брови его тонкие были хмуро стянуты к переносице.
- В «Белое солнце»? – осведомился водитель.
- Да, Дима, туда.
Машина тронулась. Майя испытывала понятную неловкость. Если бы это было до «того», все было бы иначе, она бы себя чувствовала более раскованной, потому что она была бы тогда самой собой, а сейчас она играет роль девушки, которой нравится вот этот «крутой», судя по машине и охраннику, он именно такой - «крутой». Кто он и что он?
Заславский в свою очередь тоже думал: кто она, чем занимается, замужем или свободная, есть у нее кто-то или нет? Конечно, кто-то есть, скорее всего – был… Поссорились, разбежались… Такая девушка не может быть одинокой…
И тоже испытывал некоторую неловкость от затянувшегося молчания. Расспрашивать биографию – неуместно,  да и надо ли? Хотя, конечно, любопытно…
Кирилл ловил себя на мысли, что она ему больше, чем нравится. Что-то в ней есть эдакое притягивающее. Ее молчание его волновало больше, чем чей-то безудержный разговор.
- Вы бывали в «Белом солнце»?
- В ресторане «Белое солнце пустыни»? Нет, не была.
- Кормят нормально.
- Вы гурман?
- А почему бы и нет? Живешь один раз, если что-то нравится, почему бы отказываться?
Он снова посмотрел на нее тягучим многозначительным взглядом. Ясно было, что он говорит не только о еде, он говорит и о своих чувствах к ней.
- В общем-то да…
- Но мне не столько нравится то, как там поят-кормят, сколько само название нравится – молодцы, что так назвали.
- А фильм нравится?
- По-моему, такой фильм всем нравится, классная картина.
- А знаете, Кирилл, как он вышел на экраны?
- Честно говоря, нет. А как?
- Вышел же он давно, еще при советской власти. Ну и чиновники там от искусства посмотрели этот фильм и забраковали: низ-зя!
- Вот сволочи!
- М-да… и может быть не вышел бы до сих пор…
- Если бы… - игриво подхватил собеседник.
- Если бы не Господин-случай. Дело в том, что Леонид Ильич, то
бишь, Брежнев, любил перед сном посмотреть какой-нибудь легкий с захватывающим сюжетом фильм. Оказалось, что ничего нового нет, все он уже смотрел. Ну и потом тот, кто отвечал за досуг Генсека, робко сказал, что есть в хранилищах еще один фильм, который ему, Леониду Ильичу, не показывали. Правда, этот фильм запрещен для широкого показа, приемная комиссия забраковала. Да ладно, давай и брак, сказал Брежнев. Ну и когда досмотрел до конца «Белое солнце пустыни», тут же распорядился: в прокат! Пусть радуются люди! Фильм прекрасный!
Майя замолчала, осудив себя за то, что так разболталась – просто ей было приятно общаться с этим человеком, Кириллом. Порой она забывала о цели своего общения с ним и на душе становилось легко и приятно.
- Да,  Брежнев тоже был не таким уж недоумком, каким его усиленно пытаются выставить.
Майя хотела что-то сказать и о Брежневе, но сдержала себя: не надо слишком много болтать.
- Да, - только и проронила она.
- Когда ему писали доклады, вычитывая их, он вычеркивал цитаты Маркса, шутил: не надо Маркса, а то еще подумают, что я его читал…
- И с войной в Афганистане… он долго противился ей, но соратники его уболтали дать согласие.
- Да, он не хотел, он чувствовал, что эта война никому не нужна… Майя, что это мы о политике? Лучше скажите, какое вино вы любите? Лично я предпочитаю хорошую водку! А вы – что?


                9
Застолье закончилось далеко за полночь. Заславский был на хорошем подпитии,  да и Майя позволила себе расслабиться по-настоящему: в конце концов, живешь один раз, она так давно не была в приличном ресторане, за ней так давно не ухаживали достойные мужчины… Да и будут ли когда-нибудь ухаживать еще?
Хмель опутывала мозги, но дежурный участочек серого вещества бодрствовал и контролировал мысли обольстительницы. Выходя из ресторана, Заславский задал главный вопрос: куда едем? Задал так, походя. И она тоже по-инерции ответила:
- Домой, конечно… - потом спохватилась: выходит, что я его сама приглашаю переспать и поправила: - подбросите меня до главпочтамта – там рядом живу.
- Доставим прямо домой.
- Нет-нет, я не хочу,  чтобы меня видели…
- С чужим мужчиной… но я не такой уж и чужой, Майя, мы уже друзья… будем дружить, да?
Усаживались в машину с шутками, смехом, он уже по-хозяйски обнимал ее за талию, целовал руки, в машине пытался поцеловать и в губы, но она мягко отстранилась.
- Не надо, Кирилл…
- Ну, Майя, мы же с тобой друзья, Майя…
В салоне джипа было темно, он сделал еще одну попытку поцеловать, привлек ее к себе,  Майя и на этот раз оттолкнула его – так было надо… А может она не оттолкнула бы его, если бы и так не было бы надо… Мужчина он был обаятельный, не такой уж и наглый… тем более, раз уж ты пошла с мужчиной в ресторан, раз уж ты с ним танцевала, позволяя себя обнимать, прижимать и трогать там, где позволено и где нежелательно трогать, но в затемненном зале можно и желательно – ей же тоже было приятно ощущать на себе ласковые и крепкие мужские руки… раз там позволяла вполне естественные вольности, то и тут, в машине, нечего корчить из себя недотрогу.
Руки Кирилла нашли ее грудь – и это ей было приятно, прошлись по бедру, поднялись выше. Он порывисто задышал.
- Я сумашедше хочу тебя! – прошептал  ей в самое ухо.
Это и так было видно. Между прочим, она его тоже желала. И он это понимал и от этого хотел ее еще больше. Руки его стали настолько смелы, что она поняла: он готов сделать это прямо тут, в машине. Наверное, у него уже были такие случаи, потому что сидевший с водителем охранник, включил музыку, сначала тихо, потом громче, чтобы не слышать, что происходит там, за его спиной.
- Не сегодня…
- Нет, сегодня, сейчас!..
- Только не сейчас…
- Ну, а что тут такого?
- Нет-нет, я обижусь, Кирилл, не надо, я прошу тебя, не надо… здесь не надо, ну…
- Ну, хорошо, хорошо… мы поедем ко мне…
- Куда, «ко мне»? Я хочу домой…
- Есть у меня одно уютное местечко…
- Мне бы лучше домой, - она делала вид, что сопротивляется.
- Поедешь и домой, потом, а сейчас… - он оторвался на миг от ласк и обратился к шоферу, - Дима, в Зеленый Гай…
Машина круто развернулась, так круто, что Майя прямо-таки упала на Кирилла, что он ей великодушно позволил.
- Гулять – так гулять! – воскликнул он, одной рукой обнимая Майю, а другой встряхивая непонятно откуда взявшуюся бутылку.

                10
«Уютное местечко» располагалось в получасе езды от города на хорошей  скорости джипа и представляло из себя довольно солидный особняк в три этажа. Свет горел только в одном окне на первом.
Еще на ходу охранник с кем-то пообщался по мобильному телефону, и когда машина осветила фарами высокие добротные ворота, те сразу разъехались. Навстречу гостям вышел пожилой мужчина крепкого сложения в комуфляжной форме, чуть в сторонке молча стояли, виляя хвостами, два мордатых пса, похожих на львов.
- Мои любимцы – английские мастифы, лучшие в мире собаки, - не
удержался, чтобы не прихвастнуть хозяин особняка. – Алекс и Вэнди!
Собаки, услышав имена, в два прыжка оказались возле хозяина, заюлили, требуя внимания и ласки.
- Они что, не лают? – поинтересовалась Майя.
- Они только кусают, - «успокоил» Кирилл и тут же поспешил добавить: - когда надо… И не кусают, а пе-ре-ку-сывают пополам!
Потрепав собак по загривкам, похлопал по спине, позволил обнюхать гостью, охраннику бросил короткое «Отдыхай, Витек!», Майе
– деланно-галантно:
- Добро пожаловать в сию убогую обитель!
В «убогой обители» было не три этажа, а наверное, все пять: вверху три, то есть над землей и два под землей, где находились хозяйственные помещения и запасы продовольствия, которых бы хватило не на один месяц.
Гостью Заславский провел на второй этаж, показал комнату, где она может отдыхать.
- Мне бы душ принять…
- Без проблем! – показал рукой на заделанную под стену дверь. – Не только душ, но и ванна есть! Пожалуйста – все к вашим услугам.
Он показал, где хранится белье, нажал на кнопку в стене и перед ее взором распахнулись створки освещенного изнутри бара с напитками:
- Если будет мучить жажда… Майя, я тоже приведу себя немного в порядок и… навещу вас…
Она хотела сказать: я так устала… Она действительно чувствовала себя сильно усталой, да и не привыкла она вот так… на второй встрече… но иначе нельзя было… надо отрабатывать деньги!..
Она не знала, что ответить Кириллу, но ее молчание он, видимо, истолковал, как согласие да иначе и не могло быть, зачем же тогда она шла с ним в ресторан, ехала сюда. Она поймала себя на мысли, что ее новый знакомый вовсе не неприятен ей, что она только в мыслях противиться всему тому, что сейчас с ней происходит и произойдет, а на самом деле она вовсе не прочь…
Именно так и понимал ее Кирилл и тут же удалился, давая возможность ей привести себя в порядок и освежиться.
Снимая с себя одежду, она взглянула на дверь, решая: запирать ее или не стоит. Разумеется, не стоит. Накидывая халат, она подошла к бару, взяла одну из бутылок и пригубила прямо из горла. Для храбрости.
Душ принимала  торопливо, опасаясь, что Кирилл вот-вот заявится к ней прямо в ванную. Оно-то,  конечно, ничего, если бы они были больше знакомы, а так… все-таки неловко, все-таки она не совсем еще падшая, есть у нее еще и внутреннее целомудрие.
Так же поспешно, притушив на ходу свет, она скользнула под покрывало и замерла, как мышь. Сердце колотилось неистово. Если бы это было до всего того, что с ней произошло, она чувствовала бы себя более раскованной. Она знала, что она красива. Она умела вести себя
достойно, но так, как требовала ее душа, ее женский организм и когда созревала необходимость, свои чувства она отпускала на волю.
Сейчас все ее чувства были зажаты в кулак, в тиски. Не потому, что ожидаемый ею мужчина ей не нравился – мужик, как мужик… вполне даже приятный, но дать волю своим чувствам ей мешала холодком сидевшая в груди мысль: сегодня он такой веселый, беспечный и счастливый, а что будет завтра? А что будет через месяц-два. А – потом? Он будет таким же «счастливым» как и она?
Может, собрать свои шмотки и пока не поздно исчезнуть отсюда? Но исчезнуть отсюда не так просто: и охрана, и собаки…
Она-то понимала, что все эти мысли – как бы оправдание перед самой собой. Никуда она не будет бежать. Она продала свою душу дьяволу и теперь должна отдать ему и свое тело. Грешное. Несчастное.
На миг подумала с легкой надеждой: а может быть, он не придет? Примет сейчас душ, размякнет, расслабится, глотнет, как она, спиртного, и его сморит сон, а утром…
Только она помечтала об этом, как в дверь раздался тихий стук и на пороге появился в халате он.
- С легким паром!
- Спасибо…
Она еще что-то хотела сказать, немного поломаться, что ли, но, видно, Кирилл, уже был в боевой готовности и прикрыл ей ладошкой рот:
- Все! Ни о чем не говори… - опустился на кровать рядом с ней, закрыл ей рот долгим тягучим поцелуем и лихорадочно принялся прямо-таки сдирать с нее бюстгальтер и трусики-бикини.
- Кирилл! – взмолилась она, - не надо так сразу…
Можно было, конечно и «сразу», у нее, у Майи, помимо воли тоже возникло сильное встречное желание скорее отдаться, она уже почти
полгода не была с мужчиной и чтобы там с ней ни было, природа требовала свое. Но сдерживало ее именно то, что с ней было, ее болезнь, если уж на то пошло – чувство ответственности…
- Не надо так быстро, Кирилл… я хочу пить…
Пить хотелось, но это была и маленькая хитрость – оттянуть роковую близость. Если, правда, с… (она не любила грубого слова «презерватив») предохранителем… Но если предохраняться то… что скажет Олег… как быть с теми деньгами, часть которых она уже потратила?
В ее голове роились противоречивые мысли, она не знала, как ей быть, она была еще и той, порядочной женщиной и вот этой, можно сказать, шлюхой да еще с таким гнусным и подлым заданием… Она сделалась себе просто отвратительной и, наверное, сорвалась бы сейчас с кровати, но тут Кирилл протянул ей почти доверха наполненный бокал с шипящим шампанским.
Она выпила его одним духом. Будь, что будет… И сама потянулась в Кириллу, обвила руками его шею, прошлась рукой по волосатой спине. Еще раз подумала, что надо бы предохраниться. Как из другого мира донесся голос врача из той поликлиники на задворках:  «-Вы не можете вступать в половой акт без презерватива…»
Она что-то прошептала, невнятное, как в бреду. Притронулась к нему и поняла, что он «без». Слегка отстранилась:
- Кирилл…
- Молчи, - сказал он, тяжело дыша, и прикрыл ей ладошкой рот.
- Мне трудно дышать… - взмолилась она. – Ты мазохист?
- Ну, что ты… я совершенно нормальный, просто, я люблю это молча… а ты… ты знаешь, со мной такого давно не было – ты страшно нравишься мне… Ты… ты… вся такая хорошая…
- Мне неловко, что я вот так сразу…
- Ничего себе сразу, мы знакомы уже целую неделю!
- Видимся только второй раз… Ты… ты не предохраняешься?
- А зачем? С резинкой – это все равно, что курить сигарету с фильтром… Я люблю все настоящее. Я тебя люблю, Майя, люблю, люблю, люблю!.. Ты такая женщина…
«Если бы ты знал, какая я…» - подумала она, еще мгновенье, оправдываясь перед своей совестью, назвала себя последней стервой, а
потом, входя во вкус, забыла обо всем на свете, подумала затуманено еще только и о том, что в мире ничего нет приятнее этого и с головой окунулась в бездонный омут сладостной страсти.
Он что-то бормотал, произносил невнятные слова, из которых она понимала только одно, произносимое им с особым пылом и каким-то отчаянием: «Майя… Майя… Майя…»
Она чувствовала, что ему хорошо с ней. И памятуя наставления Олега делать все, чтобы как можно больше Заславскому понравится, она
в свою очередь решила подыграть, произнести пламенно его имя, сделать ему приятное.  И, смыкая веки, прошептала едва слышно и подобострастно:
-… Ко-стя… Костя… Костя-я…
И вздрогнула, перепугавшись до смерти: да его же зовут Кирилл…
Как хорошо, что чужое имя она произнесла так тихо, что Заславский, увлеченный страстью, не расслышал… Она хотела исправить положение, произнести его, Заславского, имя и не рискнула, боясь повторно совершить ошибку.
Костя-Костя… Она поймала себя на мысли, что время от времени думает о нем,  и что хотя его нет рядом, она постоянно ощущает его присутствие. Они были знакомы очень недолго, но он накрепко вошел в ее жизнь и ей тысячи раз хотелось разыскать его, просто поговорить, открыть душу – с ним было легко и хорошо. Поэтому даже в минуты близости с Заславским, она невольно (а может и вольно!) думала о Косте и на миг представила, что она не с Заславским, а с ним, с Костей – потому и произнесла его имя, дурочка…
Она ловила себя на мысли и о том, что порой сравнивала Заславского с Замятиным. Перетягивал Костя. Ее подкупала в нем какая-то запредельная искренность. В разговоре на любую тему он не старался выставить себя в лучшем виде – казалось, ему было все равно, что о нем подумают, главное – выглядеть таким, каким ты есть на самом деле. Он был напропалую открытым.
Когда однажды зашла речь о желтой прессе, конкретнее, о столичной газете «Бульвар», где смаковали интимные моменты публичных людей с такими подробностями, что вдвоем-то и читать становилось неловко, он, Замятин, озадачено качнул головой и простодушно изрек:
- Читать противно, а не оторвешься!..
Заславский, наверное бы, сквозь зубы произнес что-то вроде: какая мерзость… Или: ну и пошлятина… Я, мол, не такой…
А когда она, Майя, завела речь о музыке и поинтересовалась, какая ему, Косте, музыка больше по душе, классическая или попса, он ответил не сразу и с грустной улыбкой:
- Вы ждете, что я скажу «классическая»… может, так и надо бы ответить, но чего кривить душой… по оперным театрам меня в детстве
не водили… мне нравятся простые песни и даже блатные… - и слегка манерно пропел: - Золотые купола на груди наколоты, только синие они и ни крапа золота… - берет за душу… А опера… я же не понимаю, что они поют – слов не разбираю – как я могу любить то, чего не понимаю!?
- … Эй, милая… ты где?..
…Вздрогнув, Майя мысленно вернулась к Кириллу.
- Извини, я просто устала…
- Сделать кофе?
- Пожалуй – да…
Пока Заславский занимался кухонными делами, голова Майи снова наполнилась мыслями о Косте. Вместе с приятными воспоминаниями о нем в душу влилась тревога, связанная с ее неизлечимым недугом. В который раз она задалась вопросом: здоров ли он? И был ли здоров до нее? Ей казалось, что был. И она не переставала винить себя за неосмотрительность, за свое легкомыслие в любовных похождениях – порой ей казалось, что то, что было, было не с ней, а с какой-то другой женщиной, совершенно непонятной ей, ведь она, Майя не такая… А оказалось – такая… оказалось, она ничем не отличается от тех, которых совсем недавно мысленно осуждала и презирала за ветреность.
Слушая возню Заславского на кухне, Майя подумала-помечтала: если бы кофе сейчас принес не Кирилл, а он, Костя отвела бы душу… все рассказала бы – с ним так легко и просто. И как обычно, когда она думала о Замятине, ее охватывало неистовое желание разыскать его и встретиться. И она сумела бы его разыскать, но вряд ли бы они встретились – зачем?..
Как ни странно, у нее и в мыслях не было, что виной ее беды мог быть Костя. Она думала на другого, но о нем думать она не хотела. Тот
 был совершенно иным человеком,  и она тысячи раз себя кляла, что однажды уступила его домогательствам. Если бы не уступила, непременно разыскала бы Костю и, может быть,  осталась бы с ним навсегда.
Майя не знала, что похожие мысли не раз посещали и самого Замятина. Она винила за случившуюся беду себя, он – себя. Потому и не искал встречи с ней. Искал встречи с другими, которых мысленно винил в своем несчастье.



               
                Часть третья
               
                Глава первая

                1

Когда Замятин после долгих пьянок протрезвел и со всей глубиной понял, что случилось с ним и что натворил, он понял, что это конец. И чем с большим ужасом это осознавал, начинал ощущать каждой клеточкой своей души и тела, тем больше ему хотелось жить. Потому-то он никак и не мог осмелиться всыпать в рот горсть смертоносных таблеток. Потому и тянул.
Он вдруг как никогда понял – до чего же прекрасная жизнь, какое большое счастье просто ходить по улицам, дышать, смотреть, думать.
Мозг его лихорадочно работал в одном направлении: как бы выжить…
Во-первых, понимал он ясно, надо как можно скорее смотаться из этого города. Элю уже, конечно, нашли, точнее, ее труп. Милиция уже разыскивает преступника, убийцу…
Надо как можно скорее куда-то уехать. Но для того, чтобы уехать и на что-то жить, нужны деньги. Где их взять?
В голову пришла рискованная мысль: совершил одно преступление, можно совершить и еще одно- попробовал ограбить кого-нибудь, или что-нибудь… Семь бед – один ответ…
Мысль эта была мимолетной,  и он сходу ее отверг – нет, ни грабить, ни воровать он не будет, это не в его жизненных принципах. Но убивать, подсказал его внутренний голос, тоже не было в твоих принципах…
Как бы там ни было, он понял, что нечестным путем, тем более преступным, деньги доставать он не будет. И тут ему пришла в голову, как ему показалось, гениальная мысль: продать квартиру снять где-нибудь недорогую комнату… да даже и не надо снимать сколько ему осталось жить… Продать квартиру и пуститься в бега: там пожить немного, там… Ни в чем себе не оказывать…
Именно так Замятин и поступил: продал квартиру. Он даже не ожидал, что теперь продать квартиру – сущий пустяк, дело почти моментальное: позвонил в бюро купли и продажи недвижимости,
там расспросили, что у тебя, поинтересовались, как скоро это надо ему, хозяину квартиры, узнав, что желательно побыстрее, к нему тут же приехали, осмотрели, обмеряли, куда-то еще позвонили, поторговались, явился частный нотариус, составили акт купли-продажи… Он, Замятин, не успел оглянуться, как солидная сумма денег лежала у него в кармане , и теперь он мог что-то в своей жизни планировать и на дальше.
Первое, что он сделал – это часть денег через друга передал для детей. Попросил передать через пару дней, когда он, Замятин, покинет город. Другу он сказал, что уезжает к брату в Сибирь – в России, мол, говорят, жизнь лучше.
Ни к какому брату он не поехал. Дав на прощанье небольшой банкет друзьям-приятелям, он сел в поезд Днепропетровск-Барнаул, проехал несколько остановок и вроде бы неожиданно для самого себя вышел на вокзале одного города, с которым когда-то у него, Замятина, было столько связано. И хорошего, и плохого. И давным-давно и совсем недавно…
Здесь, в этом городе на Днепре, жила женщина, которую он когда-то любил, а в это роковое для него лето они опять случайно встретились на море. И если до этого лета у них никогда ничего серьезного не было, то последняя встреча стала как бы венцом их былых отношений – теперь у них было все…
«Даже слишком все, мысленно добавил он, имея в виду свою неизлечимую болезнь, виновницей которой могла быть и она…»
На вокзале он зашел в ресторан – благо, теперь он мог себе позволить жить как нормальный человек: захотел поесть – ешь, выпить – пей…
Он заказал себе грибы-лисички, селедку, рядовой шницель, графинчик водочки, минеральной воды. Мог бы заказать себе что-то и подороже, но для него, бывшего совка, и сей ужин был вполне барским.
Солидная доза водки, налитая прямо в фужер, несколько успокоила его взвинченные нервы.
Забыв о закуске, он устремил взгляд в никуда. А может, в свое прошлое. Может, в будущее, которого у него было - кот наплакал…
Душу раздирала досада, обида, отчаяние.
Налил еще, теперь уже в рюмку. Залпом выпил, достал из бокового кармана записную книжку и нашел зашифрованный номер телефона, о
       котором думал… Надя, Наденька, Надюша – Надька…
В блокноте номер ее телефона стоял напротив мужской фамилии: Надеждин Николай Яковлевич – чтоб жена не заподозрила…
Снять в гостинице номер… позвонить ей и… что?..
Он еще наполнил рюмку.
От любви до ненависти… подумал он и выплеснул водку в самую глотку, чтобы залить то, что терзало его душу, не давало дышать, смотреть на все вокруг так, как все другие люди. Он – изгой! И – преступник… Никто не знает, что дни его сочтены. Внешне он выглядит пока еще вполне нормально: мужчина в расцвете лет!.. Вроде бы в расцвете… А изнутри его точит смертный червь.
СПИД… Будь проклята первая та женщина, которая по всему миру разнесла эту чуму двадцатого века.
СПИД – наверное, возмездие человечеству за его развратную жизнь.
Ученые говорят, что к 2010 году каждый двадцатый на земле будет инфицирован этой страшной болезнью. СПИД – быть может, конец света…
Господи, мысленно взмолился Замятин и посмотрел поверх голов людей, сидящих в зале, Господи… Если бы ты смог мне помочь, если бы смог вернуть тот день и час, когда я стоял в очереди за билетом на юг – на тот свет…
Господи, каким же я был когда-то… примерным мужем и отцом. Друзья-товарищи иногда даже подтрунивали над его непоколебимым супружеским постоянством…
Все это он, Замятин, мысленно говорил, как бы вымаливая у Господа-Бога прощения. Он вдруг до боли в сердце пожалел, что раньше, дурак набитый, не верил в Бога. Если бы верил, наверное, не случилось бы того, что случилось с ним.
И еще и еще раз убеждал Всевышнего, что он не такой уж и плохой, не неисправимый грешник, что он оступился и если вдруг выживет…
Подумал и о том, что все инфицированные этой жуткой болезнью, наверное, молились Богу, а многие были и истинно верующими, но ни один пока из пораженных ВИЧ-инфекцией не выжил. Умирают от этой болезни даже самые великие и самые богатые, а он, простой смертный…
И кусал локоть, хватался за свое непогрешимое прошлое.
Ах, каким он был когда-то семьянином, каким преданным и верным своей супружке…
Жизнь не раз подкидывала ему испытания и он находил мужество преодолевать их достойно.
Вот и в этом городе несколько лет назад…

                2
Наполнил еще рюмку. Отхлебнув, прикрыл глаза, переносясь в то недалекое время, когда он был на высоте…
Ее звали Надя…Судьба свела их в Сибири. Стояли лютые морозы.  Не помнит точно, где встретились, в каком-то кафе, что ли. Он чуть было не поздоровался с ней, когда она взглянула на него. Она взглянула так, как будто они уже были давно знакомы. Потек пустячный разговор. Потом серьезней и серьезней. И дошло до того, что решили встретиться на следующий день. Что-то помешало им осуществить это желание. Случилось так, что больше они друг друга не видели и вот несколько лет назад случайно встретились в этом городе, где она, оказывается, жила, а он приехал на несколько дней в командировку. На ходу обменялись телефонами и адресами и… видно не судьба была…, а может, уж слишком правильными были… Словом, расстались опять…
И вот судьба их все-таки снова свела – на юге.
Там, на юге, у них уже было все, даже, как теперь он говорил себе,
       кривя в горькой усмешке губы, было  б о л ь ш е,  чем все…
От этого «больше» его передернуло и по телу пробежала нервная дрожь.
Интересно, а она знает, что… тоже обречена?..
На миг ему нестерпимо захотелось увидеться с ней, все рассказать, расспросить,  к а к  она и … и что?!..
Какой толк будет от этого?! Может, именно она и «осчастливила» его. Припомнилась встреча на юге, один его разговор. Теперь они были совсем другими людьми – повзрослели, если можно так сказать, постарели, а с возрастом люди становятся открытей, смелее, решительнее. Если раньше они говорили намеками: «- Ой, ты бьешься током…», говорила она, нечаянно и прикоснувшись к его руке. А спустя полтора десятка лет, там, на юге, когда они встречались и пошли в театр,
она, Надя, слушая классическую музыку, взяла его руку в свою и шепнула на ухо:
- Я хочу тебя…
В тот же вечер желание ее осуществилось. И его, разумеется, тоже.
Она поинтересовалась, много ли у него было женщин и на его заминку с ответом, сама ответила лукаво-наставительно:
- Женщин никогда не бывает много…
- А мужчин? – спросил он.
- Откровенно?
- Откровенно-преоткровенно?
- Мужчин тоже никогда не бывает много.
Им было хорошо там, на юге.
Может, было бы хорошо и сейчас, если бы они встретились. Но теперь эта встреча омрачена будет тем, к чему он никак не может и не сможет привыкнуть, тем, что висит над ним дамокловым мечом. Может, лучше и не встречаться?
Так и не решив, что будет делать дальше, Замятин рассчитался щедро с официантом, «сдачи не надо!», вышел на улицу и направился к одной из ближащих гостиниц - «Днепр». К администраторскому окошку приблизился  несколько волнуясь, испытывая привычное состояние приезжего, которому, если он не забронировал номер, холодно бросят: «Мест нет!»
Теперь были другие времена, люди ездили меньше, институты и заводы простаивали, ездить было не за чем и некому. А цены на
проживание в гостиницах неимоверно выросли. Потому-то и исчезли унижающие достоинство посетителей таблички: «Мест нет».
Деньги у Замятина были. Места в гостинице - тоже. Он заказал себе небольшой полу-люкс, держа в голове мысль, что может быть встретится все-таки с Надей,  и она придет к нему. И он не знал, рад будет этой встрече, если она, разумеется, состоится или не будет рад, чувствуя, что теперь их былым прекрасным отношениям будет препятствовать одно обстоятельство, которое не дает покоя, да что там покоя – жить не дает…
Хотя сейчас бы жить только да жить… Если бы не те беды, которые он натворил.

                3
Так он думал, получая от приветливой администраторши пропуск на проживание в гостинице и ключи от номера.
Так он думал, открывая дверь своей временной обители, которая состояла из гостиной, спальной, ванной комнаты и прочих удобств, включая холодильник, телевизор и телефон.
На этом же этаже работал небольшой буфет, в котором было все и где Замятин не применул купить пару бутылок: коньяк и шампанское. Вино он поставил в холодильник, коньяк – на журнальный столик. Поняв, что нехватает еще кой-какой закуски и минеральной воды, тут же смотался снова в буфет и назад возвращался с увесистым пакетом, в котором были и вода, и фрукты, сыр, колбаса…
В Замятине по-прежнему жил замороженный совок, который привык питаться не в ресторане, а в своем номере, где можно вскипятить походным кипятильником чай или кофе – дешевле, чем в ресторане и даже буфете.
Мельком он подумал об этом, изобразил на физиономии горькую мину и первым делом раскупорил бутылку коньяка, хотел было дернуть огненной жидкости прямо из горлышка, но посовестился трех веселых охотников, смотревших на жильца с картины, висевшей над обеденным столом, открыл сервант, извлек оттуда пару рюмок и пару фужеров. Наполнил одну рюмку, другую.
Потрогал ладонью правый карман брюк, где лежали аккуратно завернутые в лист белой бумаги заветные таблетки, с которыми он все же не расставался почему-то…
Лицо его на миг стало очень серьезным.
Он подумал, что здесь, в этом тихом, гостиничном номере можно и поставить точку, как он мысленно выразился, «точку над и…» - над своей непутевой жизнью.
Прикрыл глаза, представляя, как это все будет выглядеть. Он умрет, как собака – вдали от дома, от родных и близких. Собаки, слышал он, когда собираются умирать, когда зачуют дыхание смерти, уходят из дому, покидают свою обитель, конуру там или комнату и встречают смерть в одиночестве, чтобы не обременять своей гибелью других.
Вспомнил о жене, о детях. Подумал о том, что он страшно виноват перед своей бывшей супругой. Она, бедняжка, до сих пор не знает, что тоже обречена. Может, позвонит ей, все рассказать?
Он открыл глаза, взглянул на телефон, стоящий на тумбочке. Стоит набрать номер и тут же можно услышать голос своих родных… детей или жены… Что он им скажет? Что скажет ей, Лиде? Что плюс ко всему у нее еще и…
Волосы стали дыбом.
Быть может, к этому пора бы уже и привыкнуть. Говорят, человек ко всему привыкает, даже к самому страшному.
К тому, что ему скоро придется расстаться с жизнью, он не мог привыкнуть. Временами ему казалось, что все обойдется, что свершиться чудо. А вдруг эта какая-то нелепая ошибка?! О, если бы это была ошибка. Но ему ясно сказали…
И поэтому никому звонит он не будет.
Потянулся за рюмкой. Пальцы  мелко дрожали. Выплеснул содержимое в рот и закрыл глаза, ощущая как тепло приятно растекается по телу – единственное, отчего ему теперь становится тепло… единственное удовольствие, последнее удовольствие в жизни…
Эта доза коньяка немного расслабила Замятина. Он нашел номер телефона, о котором все время думал и, немного помедлив, решительно набрал его.
- Ал-ле?.. – раздался приятный женский голос, в котором он, Замятин, безошибочно узнал голос своей старой знакомой, ради которой
он и приехал в этот город. – Ал-ле?!
- Добрый вечер…
- Добрый… - настороженно повторили там, куда он звонил.
- Как жизнь?
- Нормально… Кто это?
- А с кем бы ты хотела сейчас говорить? – у Замятина появилось вдруг игривое настроение: обреченность – обреченностью, волшебная жидкость делала свое дело – поднимала настроение, заставляла на жизнь смотреть бодрее, вселяла крохотки надежды на самое что ни на есть безысходное.
- Странный вопрос… кто это?
- Не узнаешь?
- Пока - нет…
- Нехорошо забывать старых друзей…
- Костя, что ли?!.. – в голосе звучали нотки изумленной радости.
- Что ли…
- Ну, даешь… Ты где?
- В твоем городе.
- Каким ветром?
- Попутным.
- Надолго?
- А ты как бы хотела?
- Это только от меня зависит?
- Считай, что – да.
- О –о-о!.. – восторженно протянула Надежда и наверное самовлюбленно улыбнулась. – Я бы хотела, чтобы ты здесь остался навсегда…
- Ох и лукавишь же ты, лисичка…
- Ты в гостинице или у кого-то дома остановился?
- В гостинице.
- Один?
- Пока – один…
На том конце провода минутное молчание, Надежда, видимо, что-то прикидывала, что-то решала или ждала, когда он скажет, что ждет ее.
- Что значит «пока – один»?
- То есть, что пока тебя здесь нет – я – один…
В трубке раздался удовлетворенный смешок.
- Ты хочешь, чтобы я приехала?
- А зачем бы я тогда тебе звонил? В общем, короче… Я - «Днепре», знаешь такую гостиницу? Так вот… четыреста двадцать пятый номер…
- Ты хочешь встретиться сегодня?
- Я хочу встретиться сейчас.
- Ну, это так неожиданно…
- У тебя проблемы?
- Те, которые ты имеешь в виду – их сегодня нет.
- Есть другие?
- Можно, я тебе перезвоню.
- Когда?
- Да через полчасика.
- Н-ну хорошо… Я буду ждать.
Через полчаса она перезвонила и попросила ее встретить возле главпочтамта.
- Не попрусь же я в гостиницу, - объяснила она, - одна, без кавалера.
- Хорошо, встретимся у главпочтамта, - ответил он и не знал, радоваться ему предстоящей встрече или не радоваться. Чувствовал только, что ничего хорошего это свидание не принесет. Потому-то и испытывал двоякое чувство: приятное волнение от предстоящей встречи с человеком, к которому когда-то был  неравнодушен и трудно объяснимую нарастающую тревогу – ведь разговор предстоит о вещах и не весьма приятных.

                4
Надежда, смугловатая сероглазая женщина бальзаковского возраста пришла, конечно, на место свидания с опозданием, зато выглядела прекрасно и настроение у нее было приподнятое.
Заметив оценивающий взгляд своего давнего знакомого, она деланно кокетливо спросила:
- Как ты меня находишь?
- Ты сногсшибательна, я готов влюбиться в тебя еще раз.
- Давай поторапливайся…
Он обнял ее за талию и тоже деланно быстро увлек прочь от главпочтамта.
- Не надо так быстро, я собью все каблуки.
- Спешу, чтоб соперники не догнали…
Меж ними шел тот ничего незначащий разговор, в котором было не желание сказать что-то важное, а скорее избежать говорить о чем-то важном.
Удаляясь от главпочтамта, Замятин, болтал о пустяках, нет-нет да и взглянет пристально на свою старую подругу, пытаясь понять, не произошло ли в ней каких-либо важных изменений, ни что ли ее не беспокоит – так как его…
И пока ничего такого не замечал. Она была, кажется, искренно рада их неожиданной встрече и болтала безумолку. Уже в центре спросила:
- Куда пойдем?
- Это я тебя должен спросить – куда… Такой хороший вечер…                Вечер действительно был чудесным: тихим, нежарким. Замятин взглянул вверх и увидел в проеме домов несколько звезд.
- Может, в парк пойдем?
- Сидеть на скамеечке и бояться посмотреть откровенно друг другу в глаза?
Она была права, они находились не в том возрасте, когда можно было довольствоваться сидением на скамейке.
Он бегло взглянул на нее и быстро отвел взгляд.
- Ты чем-то обеспокоен?
- Да нет, ничего, просто…
- Что «просто»?
Она была вся внимание и сочувствие. И на миг у него появилось страстное желание – признаться ей во всем. И вместе с тем боялся, не хотел. А вдруг она не инфицирована, вдруг как-то проскочила – какими глазами она посмотрит на него? Да она так шарахнется от него, что побежит куда глаза глядят.
- Что «просто»? – взяла она его за руку.  – Дома неполадки?
- И дома – тоже.
- Поссорились?
- Хуже…
- Развелись?               
Он молча кивнул.
- Не ты первый…. – после долгой паузы проговорила она, намекая на то, что она тоже разошлась.
Для приличия промолчала как бы сочувствуя его «горю», хотя не столько сочувствовала, сколько радовалась, что она теперь – человек свободный… И уже строила какие-то свои женские планы: мужиков свободных меньше, чем женщин…
- Может, еще сойдетесь, - на всякий случай высказала она предположение и изучающе взглянула на Замятина – как он на это прореагирует.
- Н-нет, - жестко качнул он головой и его спутнице это понравилось – глаза у нее заискрились, она по-хозяйски обхватила его локоть двумя руками, как бы подчеркивая свое абсолютное право на этого видного мужчину.
- Ты сказал «и дома – тоже…» а что еще, кроме дома? С работой нелады?
- А у кого сейчас с работой «лады»… - горько усмехнулся Замятин.
- Ни хрена не платят?
- И не платят и вообще…
- Мне кажется, ты чего-то не договариваешь… Ты что-то скрываешь от меня важное,  Костик?
- Надя, сколько раз я просил тебя: не называй меня так – Костиком – не люблю, когда меня так называют, что-то вроде кости…
Она отпустила локоть спутника – обиделась.
Какое-то время шли молча.
- Между прочим, ты изменился, - как бы вскользь заметила она.
- Все течет, все изменяется…
- И твое отношение ко мне?
- Ну что ты?!.. – он обнял ее за плечи, привлек к себе, поцеловал в мочку уха, затем в щеку, нашел губы.
- Просто у меня настроение какое-то, - сказал он и щелкнул пальцами.
- Ты, наверное, много пьешь? – спросила она, намекая на запах, которым несло от него.
- Последнее время, пожалуй, да, прилично. И в связи с разводом,  и вообще…
- Терпеть не могу этого слова «вообще…». Люди употребляют его, когда не хотят говорить конкретно…
Замятин глянул на свою спутницу жестко: может, сказать ей все как есть… в конце концов, она тоже виновата в какой-то мере, может именно она и…
Вспомнилось, как во время близости, когда он торопливо натягивал презерватив, она приостановила его действие, сдернула и откинула в сторону такую необходимую вещь при случайных встречах, шепнув при этом в ухо:
- Между любимыми не должно быть преград…
И они любили друг друга без «преград».
- Ты хочешь выпить, - сказала она сейчас.
- Пожалуй – да. Зайдем в кафе или ресторан…
- У тебя есть деньги на ресторан?
- Пока есть.
- А может, лучше возьмем с собой?
- И пойдем ко мне в номер?
- Можно ко мне домой… узнаешь, где я живу…
К ней домой даже лучше, подумал Замятин, держа в голове свои потайные мысли.

                5

Хорошо, когда есть деньги, в который раз подумал Замятин. Руки его были заняты всевозможными покупками: колбаса «Московская», балык, осетрина, пару банок черной икры, апельсины, лимоны, бананы, шампанское, коньяк…
Надежда с поощрительным молчанием следила за тем, как ее спутник отоваривался в разных отделах, благо – сейчас в магазинах чего только нет – были бы деньги.
- Так чего ты такой мрачный? – спросила Надежда, когда они пришли к ней домой.
Она спросила это как бы между прочим, ставя на журнальный столик рюмки.
Он сидел на краешке софы, к которой был придвинут столик и неприязненно наблюдал за тем как она накрывает на стол, когда она что-то приносила и ставила, то как бы невзначай задевала его то рукой, то бедром и,  удаляясь на кухню, покачивала бедрами так, как это делают манекенщицы на подиуме. Она делала вид, что завлекает. Настроение у нее было игривое.
- Ты не ответил на мой вопрос… - напомнила она, усаживаясь с ним рядом и кладя руку ему на колено.
- Пройдет… ну, - он раскупорил бутылки, - давай, за встречу…
- Чтоб она была не последней…
«Вот за это я бы уже и не стал пить», - сказал Замятин самому себе, нутром чувствуя, что встреча у них последняя. И пристально взглянул в серые глаза Надежды.
- Ты чего на меня так смотришь?
- Как? Я нормально смотрю…
- Нет, ты смотришь не так  как всегда… Что тебя беспокоит? Ну, расскажи мне, тебе станет легче, да и вообще я тебя сейчас расслаблю… Тебе нужно, как сейчас говорят, немного оттянуться…
Говоря все это, она расстегнула одну, потом вторую пуговицу на его рубашке, запустила руку под майку, прильнула щекой к его ворсистой груди, нежно потерлась.
- Я так соскучилась по тебе…
- Я – тоже, - машинально ответил он и пытался понять себя, что с ним происходит: ему и приятна была эта женщина, более того - желанна и вместе с тем в нем разгоралась к ней жгучая неприязнь, переходящая в ненависть.
Все было у него нормально: дети, жена, работа, относительно спокойная жизнь, строились какие-то планы, поднимали тонус надежды на лучшее и вдруг все полетело в трам-тара-рам, все рухнуло и рассыпалось в прах… Из-за каких-то нескольких минут удовольствия вот с такими… красотками…
Он, разумеется, понимал, что нельзя тут винить только этих красоток, что не в меньшей мере виноват и он… не они же его затаскивали в постель… хотя как знать… И все же они, они виноваты, мысленно говорил он себе и в который раз повторял ставшую любимой поговорку: сука не захочет – кобель не вскочет…
А руки Надежды все ласковей.
- Такое впечатление, что у тебя нет желания… - то ли спрашивая, то ли утверждая, прошептала она.
- Почему?… - неопределенно произнес Замятин и провел рукой по ее спине, прошелся по бедру.
Она издала что-то вроде сдавленного стона и замерла, не ощутив ответного чувства.
- Что с тобой? – отпрянула она.
- Хочу еще выпить.
- Ты в самом деле стал много пить.
Они выпили еще. Она притушила свет и включила музыку.
- Белый танец!.. – объявила она, подходя к нему, манерно покачивая бедрами.
Это было танго, грустное, печальное, раздирающее душу. Сначала они танцевали как обычно. Потом Надежда, сомкнув руки у него на шее, скинула туфли и обвила его ногами.
- А так ты когда-нибудь танцевал?
- Честно говоря – нет…
- Мне так очень нравится, а тебе?
Если бы все это происходило тогда, прошлым летом, все было бы иначе, а теперь все померкло. И она, Надежда, повиснув на нем, и прижимаясь к нему самыми интимными местами не столько возбуждала его, сколько раздражала.
- Давай еще выпьем!
- Ну, если ты хочешь…
- А ты не хочешь?
Он нервно наполнял рюмки, а Надежда несколько исподлобья смотрела на своего хладнокровного ухажера.
- Я тебе уже не нравлюсь, да? – прямо спросила она.
- Дело не в этом…
- А в чем?
- С тобой все в порядке?
- То есть…
- Ну, как ты себя чувствуешь?..
Надежда, держа рюмку в чуть подрагивающей руке, быстро-быстро заморгала ресницами, будто в глаз попала пылинка.
- А как – ты?..
- Дурная привычка на вопрос отвечать вопросом.
- Я – не очень… Скажи…
Он сжал рюмку, содержимое плеснулось на стол, расплываясь на скатерти в рыжее пятно. Он не знал,  к а к  об  э т о м  говорить, что спрашивать и надо ли вообще теперь об этом что-то говорить.
- До поездки на юг у меня было все в порядке.
- У меня – тоже… Ты чем-то болен, так при чем тут я?! У тебя за это время были, конечно, еще женщины – вот их и вини…
- Так с тобой все в порядке?
- Во всяком случае я ничего не замечаю… не замечала… - несколько неуверенно произнесла она и глаза ее серые потемнели и сделались большими. Ты лечился?
- Да,- сказал он.
- Значит, с тобой сейчас все в порядке?
- Значит, все в порядке.
- Ты ж после меня там еще с кем-то был…
- Чего скрывать – был…
- Ну вот, - подытожила она какие-то свои мысли и устало улыбнулась, - все мы под рубашками ходим голенькие…
- К чему это ты? – не понял он.
- Да так, все мы хороши… и нечего искать крайнего…
В чем – в чем, а в этом она была права: нечего, пожалуй, искать «крайнего». Ведь если припомнить, то там, на юге прямо-таки как у толстовских героев «все смешалось…» Он, Замятин, сперва был с горничной, потом с парикмахершей Тоней, потом с ней, с Надеждой, с Элей, потом с одной бизнес-леди… В один день он однажды сумел побыть с тремя «возлюбленными». Пойди сейчас разберись, кто именно виновник – все виноваты. И все, конечно, награждены этой чумой двадцатого века. Только не все знают. Он тоже не знал до поры до времени…
Так хорошо начавшийся вечер был испорчен, отравлен теперь уже бесполезным разбирательством.
Какое-то время они тягостно молчали. Замятин подумал, что ему, пожалуй, лучше сейчас же уйти – какая тут может быть «любовь».
- Ты хочешь уйти? – холодно спросила она.
- А ты как бы хотела?
- Я – хотела… - на губах ее проявилась горькая улыбка.
- Что-о?.. – не понял он.
- Дурак ты набитый – тебя хотела, а теперь вали отсюда…
- Ты меня гонишь?
- Я сказала…
- Ну, хорошо… - он встал с софы, застегнул рубашку, решительно направился к выходу и наверно ушел бы, если бы она на самом пороге его не окликнула:
- Постой!
Он обернулся.
Она шла к нему с глазами полными слез.
- Мы не увидимся больше… - то ли спрашивая, то ли утверждая, произнесла она, кусая губы.
- Наверно…
- Давай простимся… - она взяла его за руку и притянула к себе. Заглянула в глаза, провела губами по его губам и прильнула к нему всем телом так страстно, что он растаял – разве можно устоять перед женщиной, которая каждой клеточкой своей души и тела говорит: я хочу тебя.
- Я хочу тебя, - произнесла она горячим шепотом и это ее «я хочу тебя» напомнило им тот концертный зал на юге, какую-то классическую музыку и безумную ночь любви.
Он взял ее на руки, пронес в комнату, опустил на скрипнувшую пружинами софу и у них все повторилось. Повторилось с единственной разницей: она, Надежда, отдавалась от души и, быть может, даже еще страстней, чем тогда, чувствуя, что это последняя встреча с ним. А он сам поймал себя на мысли, что  с т а р а е т с я  дать ей все, что она хочет от него получить. Все-таки он не мог отключиться даже на время от той мысли, что дни его сочтены, как, между прочим, и ее… хотя она этого и не знает пока…
Когда в изнеможении они откинулись друг от друга, он, Замятин, снова услышал внутренний голос: «- Ты скоро умрешь, скоро умрешь!»
Обручем сдавило виски: никуда, никуда он не может деться от этого своего рокового приговора…
Потянулся за сигаретами. Надежда, сползая с его руки, всхрапнула.
 И ему неприятен был этот храп. Неприятно было и то, как она лежала, раскинув коленки.
Когда-то его умиляла и почти мигом вновь возбуждала обнаженность женщины,  в какой бы позе она не лежала – все было прекрасно и все подвигало на новые «подвиги». Однако с некоторых пор, пожалуй, именно с той минуты, когда он в лаборатории по диагностике СПИДа получил путевку на тот свет, в его сознании произошел какой-то сдвиг, что-то перевернулось и вместе с прежней тягой к женскому полу у него появилась и глубоко скрытая неприязнь не совсем понятная и ему самому.
После близости неприязнь увеличивалась и перерастала в ненависть: если бы не они, я бы еще жил и жил, я еще совсем молодой, в самом расцвете лет!
Себя он в счет не брал – к себе мы всегда более терпимы и очень многое себе прощаем из того, что другим не прощаем.
И сейчас он думал только об этой женщине, которая, вполне возможно выписала ему путевку на тот свет.
«- И будет выписывать другим…» - подсказал Замятину знакомый голос – свирепый, скрипучий, похожий на звук медленно раскручивающейся ржавой пружины.
Конечно,  будет, мысленно подтвердил Замятин. И вспомнил как однажды в минуты близости, когда разговор шел об «этом» и о количестве партнеров, она, Надежда, лукаво изрекла:  «-Один мужчина – хорошо, два – мало…»
- «Будет выписывать другим!.. »– снова проскрипел в голове чей-то негромкий, но внятный голос.
- Нет! – воскликнул Замятин. Глаза его были, как бильярдные шары. – Нет!
- … Что-о? – сонно пробормотала Надежда, не открывая глаз.
- А вот – что… - он вне себя от вдруг  вселившейся в него ярости, схватил подушку и накрыл лицо женщины.
На миг ему показалось, что это – Эля.
- Нет! – повторял он, брызгая слюной, - нет! Нет-нет-нет!..
Жертва пыталась освободиться, била руками, сучила ногами, извивалась, пыталась кричать, потом тело ее неистово дернулось и расслабло.
Замятин зачем-то поправил подушку на лице своей  очередной
жертвы, аккуратно прикрыл тело упавшим на пол пледом, приподнялся, дрожащей рукой налил себе в рюмку коньяка, одним глотком выпил и кому-то сказал, наверное, обладателю того свирепого голоса, который время от времени он слышал:
- Я – санитар!.. Да, я – санитар! Са-ни-та-а-ар!..

               
                Часть четвертая

                Глава первая

                1

- Кропотов, к генералу!
Кропотов только настроился было уходить, как этот вызов… Завтра суббота, в голове уже выстраивалась череда планов, а раз – к генералу, стало быть, все поломается, что-то важное и срочное.
Генерала Потапова редко видели в генеральском мундире, он предпочитал гражданскую одежду, обыкновенный костюм, галстуки не любит, носил зимой свитер, а летом легкую ветровку и футболку. И похож он был больше на спортивного тренера, чем на высокопоставленного милицейского начальника. Да и руководить в обыкновенной одежде было проще, чем в мундире: ты такой же, как и все, только на тебе немного больше обязанностей и ответственности.
Поднимаясь на второй этаж к генералу, Кропотов на ходу подумал, что и хорошо быть удачливым сыщиком и вместе с тем есть масса минусов: как только что позаковыристей, потрудней – тебе это дело всучат; если не справился – и накачка тебе больше, а если твой коллега не тянет в раскрытии какого-то дела – бери на абордаж. Кому-то, наверно, надо помочь… хотя тут и своих дел невпроворот. Расследование убийства на Садовой застопорилось: убийца в бегах… Похоже, придется ехать в командировку, наверное, сперва в Днепропетровск… В «Днепре», коллеги сообщили, произошло подобное убийство: задушена женщина, тоже подушкой, в квартире ничего не тронуто… Новый маньяк, что ли? Может, у генерала есть какая-то свежая информация или нагрузит еще каким-нибудь срочным расследованием: кто везет, того и погоняют…
Входя в кабинет шефа, хотел доложить,  как положено по уставу, но Потапов махнул рукой: садись, садись.
Некоторое время рассматривал коллегу пристально, как бы не до конца решив: посвящать его в ту проблему, которая возникла на работе или еще повременить. Должно быть, потому и не сразу заговорил о главном, спросил по-товарищески совсем о другом:
-Рыбачишь?
-Чаще только собираюсь…
     -Я тоже «часто только собираюсь»… Как-то соберемся… Я вот зачем тебя пригласил… Понимаешь, хотя в отчетах и пишем мы, что преступность в городе, да и по всей Украине постепенно снижается… это так, сейчас на девяносто третий-пятый год, когда вся страна была в шоке, а преступникам только того и надо, теперь все мало-помалу стабилизируется, всякой мрази уже трудней живется, да и мы набираемся сил и опыта, но, сам знаешь, преступники тоже совершенствуют свои методы, если можно так сказать, работы. Преступления становятся все более жестокими и изощренными. Преступный мир изыскивает все новые и новые приемы, методы достижения своих гнусных целей…
      Потапов замолчал, видимо, почувствовал, что в последнее время для того, чтобы выразить свои мысли, он употребляет значительно больше слов, чем раньше – сказывается чтение лекций в юракадемии. Он уже давно замечал, как человек наблюдательный, что учителя и преподаватели – люди многословные. И поймав себя на том, что уже
уподобается тем, кого раньше укорял за болтливость, пресек себя:
- Короче, Кропотов, похоже, появляется новый вид преступления, ну, может быть, не совсем он уж такой и новый, во всяком случае, в нашем городе – новый. За  э т о  мы еще никого не привлекали. Так сказать, одна из разновидностей убийства – убийство замедленного действия.
- Намеренное заражение какой-то болезнью? – осведомился Кропотов.
- Вот именно. Так сказать, киллер-неведимка. Заражают СПИДом.
Кропотов задачливо мотнул головой.
- Да-да, такое возможно. Коллеги из Хабаровска рассказывали, что задержали больную СПИДом проститутку, которая по заказу заражала
местных предпринимателей. Заказчиками в основном выступали бизнесмены, желавшие расправиться с конкурентами, и обманутые жены «крутых», пытавшиеся отомстить таким образом своим неверным мужьям. Есть уже такой метод «отстрела» неугодных.
- Рад, что ты уже в курсе дела. Может, ты что-то слышал и о подобных случаях в нашем городе?
- Пока нет, товарищ генерал.
- Дело-то более, чем деликатное, понимаешь… потому-то и пригласил тебя потолковать. Понимаешь, все люди, которые влипли в эту беду – заметные в городе лица. Любая информация о них, вынесенная на люди – пуля им в спину. Они и так уже живые покойники, а если об их горе начнут трезвонить газеты, телевидение – им крышка, каюк, конец карьеры и, можно сказать, жизни. А они могут еще жить и жить. И должны жить. Понимаешь, в чем трудность, к нам не обратился за помощью ни один из пострадавших, опасаясь общественной огласки. Тут дело настолько деликатное, что требует и соответствующего подхода. Тут нужна ювелирная работа – потому и позвал тебя.
Кропотов чуть заметно кивнул:
- Спасибо, тов-генерал…
- Первое: кроме нас с тобой, о начале расследования этих преступлений, не должен знать решительно никто. Второе: лица, фамилии которых я тебе дам, пострадавшие тоже не должны знать…
- А как же?.. Я же должен с ними говорить, что да как…
- Да вот тут-то и загвоздка: они-то со своей бедой не обращались в милицию: и стыдно им, и страшно, что все узнают – секреты сейчас  хранить не умеют. Ведь и медицинские работники не должны
разглашать сведения об этой болезни кому бы то ни было, статья…
- Статья 132 Уголовного кодекса, - подсказал Кроптов.
- Да-да. Дело непростое. Значит, с сегодняшнего дня занимаешься только этим, сам уже кумекай, с чего начинать.
- Ну, наверное, с «девочек по вызову» - с ними обычно общаются новые, «крутые». И в этот диспансер или как он там называется, где
определяют, болен человек СПИДом или нет, загляну, конечно…
- В общем, Кропотов, вместо рыбной ловли мы займемся с тобой ловлей порочных русалок.
- И тех, кто за ними стоит.
- Разумеется.
Потапов достал из стола чью-то визитную карточку, протянул Кропотову:
- Одна из жертв – мой друг детства…
- Заславский. Сам Кирилл Заславский?! Надо же…
- Не надо, но так случилось. Позвонил он мне,  и я сразу понял, что с ним стряслась беда. Встретились. Человек-то он какой… а тут, как спущенный шар… Совсем другим стал. Рассказывал, с пятого перескакивая на десятое. Если бы знал, где упасть, соломку б подложил… Так что действуй, Кропотов… Прямо с сегодняшнего дня и начинай расследовать…
- - Товарищ генерал, но я сейчас занимаюсь убийством на Садовой, подозреваемый в бегах и я собирался поехать в Днепропетровск, а потом в Ялту…
- Решил совместить полезное с приятным?
- О приятном я как-то не очень думал… нерасследованное дело волнует… тем более, что на днях совершено еще одно аналогичное убийство… и мне кажется, что это дело рук одного и того же преступника…
- Я тоже так думаю, но этими убийствами займется твой коллега Топорков… Он же в курсе…
- В курсе… но…
- Но дело Заславского на сегодня важнее, Кропотов…
Для Кропотова было важно и убийство на Садовой, и новое ему
Подобное,  и расследование инцидента с Заславским… Кропотов все прекрасно понимал: Заславский – друг детства генерала… и к тому же очень состоятельный… А хорошие деньги пока еще никому не были в тягость и нынешнему милицейскому генералу – тоже…
Они, кажется, поняли друг друга и мгновенье испытывали некоторую неловкость, которую попытался Кропотов скрасить шуткой:
- Сейчас говорят, что лучший подарок при свидании с любимой не коробка конфет, не букет цветов, а справка от врача…
       Потапов, слегка улыбнувшись, согласно кивнул. И в свою очередь показал и свою осведомленность в данном вопросе:
- Мадонна сказала, что СПИД – самое худшее, что произошло после Гитлера в двадцатом веке. – Помолчав, сокрушенно покачал головой: - Так что можно констатировать печальный факт: сексуальная революция завершилась полной победой СПИДа… Эпидемия
практически наступила и этой бедой пытаются воспользоваться и всяческие отморозки, которым надо поставить надежный заслон. Так что действуй, Кропотов!

                2

Бывает, залезет в голову мелодия какой-нибудь песни и чтобы ты ни делал, куда бы ни шел, ни ехал – преследует она тебя все время, зудит в башке, как назойливые комары.
Так иногда бывало с Кириллом Заславским. Так было и сейчас. Вот уже который  день в голове не зудит, правда, а звучит мелодия простенькой песенки и начало припева к ней:
    А в таверне тихо плачет скрипка…
Это была не просто мелодия какой-то назойливой песни – это было его настроение, настроение его души в последнее время. Тихий плач скрипки в таверне – это были его романтические встречи с милым утонченным созданием по имени Майя, которую за глаза он еще называл «моя леди». Встречались они, правда, не часто. У нее все время были какие-то дела, да и скромна она была до раздражения. Ничего о себе не рассказывала, в постели вела себя так, будто она впервые с мужчиной, зажатая какая-то, скованная. Но, возможно, именно эта скромность, некая, если можно так сказать, целомудренность и притягивала Кирилла к ней. Распутными и вульгарными девками он пресыщен до предела. Майя была другой. Майя была «тихой скрипкой» в таверне его души.
Как только появлялась свободная минута, он звонил. Ему приятно было слышать ее глубокий грудной голос, приятно было говорить с ней – о чем угодно, плоть до погоды. У них уже выработался свой условный знак. Если он, Кирилл, был вечером свободен, звонил Майе и спрашивал:
- Как насчет партии в бильярд?
Если желание «поиграть в бильярд» совпадали, они договаривались о встрече и ехали не в «Каролину», а в Зеленый Гай…
В этот день он тоже был настроен «поиграть в бильярд» с Майей, после обеда позвонил ей, но трубку никто не взял. Набрал номер по мобильному – никто не ответил.
Что-то с телефоном у нее, подумал Кирилл и решил позвонить через время.
Прекрасное приподнятое настроение, с которым он жил последние недели, омрачилось. Непонятно, что там… Вновь в душу ворвалась тревога – то настроение, которое он не так давно испытывал: все вроде бы хорошо, даже очень хорошо, а на душе тревога. Опять этот, можно сказать, беспричинный душевный дискомфорт. Ну, молчит пока ее телефон – значит, нет дома. Ну, не отвечает и мобилка – может быть, село питание.
Да даже, если они и поссорятся, невелика беда, успокаивал он себя, таких, как она… пруд пруди. Насчет пруда-то он подзагнул. Из тех многих, которых он знал, ни одна ему так не нравилась, как Майя. Она – вся загадка, какой и должна быть настоящая женщина. Она – интеллигентная. Она и в постели натура тонкая и интеллигентная, если это можно так охарактеризовать, ее поведение и манеру изъясняться. Что только не срывается с губ при «этом», какие непривычные для обычного разговора слова, иные просто больше заводят, возбуждают. А она, его «леди» и в постели - «леди», а не уличная девка. Когда, желая поменять позу, он сказал ей: давай сзади… она не воспротивилась, однако мягко поправила: не «сзади», а «со спины…». Разница небольшая, но есть…
Набрав снова ее номер, сразу – мобильный. Молчание. Еще раз набрал – не отвечает.
- Ну, - сказал Заславский вслух, - мало ли чего и хотел переключиться на дела, как заиграл его мобильный телефон. «Она!» рассиял он. И облегченно вздыхая, поднес аппарат к щеке:
- Я слушаю!
Недолгая пауза, во время которой Заславский снова услышал звуки скрипки в таверне, однако вместо уже ставшего родным приятного грудного голоса Майи в мембране зазвучал хриплый мужской:
- Слушай, коз-зел!..
- Эй, кто это там, ты че?!
- А через плечо… Как здоровьице, друган?
- Какое вам дело до моего здоровья?..
Надо было кончать этот анонимный разговор, но Кирилла что-то держало, что-то хотелось узнать.
- Мне- то до твоего здоровья никакого дела нет, а вот ты бы поинтересовался -  к а к   твое здоровье… Советую сходить к доктору. Я не шучу, друган.
- Слушай ты, скотина… что ты себе позволяешь?
Надо было бы позвонить по другому телефону, чтобы засекли этого возмутителя спокойствия, этого мерзавца, но Заславский настолько был ошарашен анонимным хамом-грубияном, что эта естественная мысль пришла ему в голову, когда уже в мембране звучали торжествующие сигналы отбоя.
Откладывая телефон, Заславский другой рукой смахнул с бровей пот: ну, с-скотина… кто же это… и что ему надо и что это он о его, Кирилле, здоровье «печется»? Хотел позвать Виктора, все рассказать, но решил повременить: может это банальное хулиганство или какой-нибудь выходящий из всех пределов розыгрыш? А может… О последнем «может» он подумал в связи с разрывом деловых отношений с одним из своих партнеров по бизнесу. Он, Кирилл, немножко его «кинул»: дружба дружбой, а табачок врозь… Бизнес – дело жесткое. Решил припугнуть, испортить настроение? Ну, подумал, это еще посмотрим, кто кому испортит…
Заславский, приходя в себя после неожиданного и неприятного телефонного разговора, бодрился, хорохорился, ничего, мол,
страшного не произошло, мало ли сейчас телефонных хулиганов. И решил: если еще раз позвонит этот тип, надо будет потянуть разговор и засечь мерзавца.
- Витек! – позвал Заславский своего охранника.
Тот появился в дверях незамедлительно и весь – внимание и готовность к выполнению любого приказа.
- Скотина какая-то звонила… - хотел все рассказать, но что-то сдержало, что-то очень беспокойное, находившееся в уголке подсознания. Не надо пока рассказывать подробности разговора, не надо…
- Какая?
- Если б я знал – какая?
- Анонимный звонок, что ли?
- Анонимный, мужик какой-то… с блатным говорком…
- Чего он хотел?
- Если бы я знал – чего…
- Ну, если еще раз позвонит, не спешите отключатьу – засекем…
- Засечем…
- Ну, засечем.
- И сколько раз говорю тебе: не «позвонит», а «позвонит».
- Ну, «позвонит»…
- И перестань «нукать», ты все-таки в культурном заведении.
- Шеф, - просительно произнес охранник, - не переживайте, надо будет – с дна морского достанем и яйца через горло выдерем.
- Ну, ладно, все-все, иди…
Если бы сейчас Витек сказал, что и его шеф «нукает», Заславский, наверное, взбеленился бы, но охранник молча ушел.
Дела в голову не шли. Прижав ладони к вискам и прикрыв глаза, он думал: все-таки не зря в последнее время ощущал непонятный внутренний дискомфорт, кому-то не дают покоя его бизнесменские успехи, кто-то старается вывести его из равновесия, испортить настроение.
Если бы дело касалось только настроения…

                3
Заславский старался не думать об анонимном звонке: ну, есть у него недоброжелатели, недруги и настоящие враги, есть, а как же… В этом безумном, безумном, безумном мире, где бал правит всемогущий «металл», мало кто кого по-настоящему любит. Мало кто кого по-настоящему уважает. Пора привыкнуть к тому, что кругом ложь, фальшь, лицемерие, подсиживание, стремление подставить другому не дружеское плечо, а предательскую подножку. Кто-то из этих…
Тратить время на выяснения замаскированного недруга и не хотелось и не было времени. Какой-то мелкий пакостник-завистник. Бог ему судья.
Заславский относился к сильным людям, к людям с крепким характером. И он, если нужно было, умел делать себе настроение: думал о хорошем, звонил людям, которым более-менее доверял, слушал приятную музыку и если уж больно сильно что-то его допекало, как сейчас принято говорить, доставало, он ехал на природу. И ехал не в свой любимый Зеленый Гай, а куда-нибудь подальше, в глубинку, есть у него давний приятель, можно сказать, друг – лесник. Человек одновременно и дремучий, и интеллигентный. Он умел слушать, каждое слово у него было, словно отлито в металл. Время от времени он, Заславский, наезжал к нему. Может и сейчас махнуть на выходные? Да
       не одному, а с Майей…
Вернувшись мыслями к своей «леди», он набрал номер ее телефона – молчок. Может, куда-то уехала…
В душу вливалась прохладой легкая тревога: может, он во время последней встречи чем-нибудь ее обидел? Все было вроде нормально, как всегда. Правда, он подумал мельком: а не слишком ли глубоко заходят наши отношения? Он придерживался железного правила – с любой женщиной держать соответствующую дистанцию, как братья Клички в боксе: сила есть, рост есть, руки длинные – держи противника на расстоянии, надо достать – шаг вперед, не хочешь получить оплеуху – шаг назад.
Майю он держал на дистанции, не впуская в свою душу, не подпуская близко к сердцу. Возможно, она уловила это своим женским чутьем и решила сама немножко отдалиться или сделать выдержку,
выверяя его истинное отношение к ней. Кто знает, что у нее на уме. У легкомысленных подруг, с которыми ему время от времени приходилось общаться, на уме была лишь хорошая плата за «услуги». У других женщин, которые себя не считали легкомысленными, был и дальний прицел: такого мужика неплохо было бы и в мужья захомутать. Хомут у него уже был, не хомут – хомутик, который не тер и не жал и другого ему не было нужно.
Майя – чуткий человек. Неужели почувствовала, что он опасается углубления их отношений, неужели она поняла, что в любой момент он ее «тормознет»? Вот и решила сама… «тормознуть»…
Поймал себя на мысли, что когда ты какую-то женщину сам бросаешь –  легче переносить, а вот, когда – тебя… тут просыпается самолюбие: как это она могла, меня… кинуть?
И сейчас взыграло самолюбие, прямо-таки взбунтовало,  и он снова решительно набрал номер ее мобилки – молчок. Домашнего телефона – длинные гудки. «Ну, стервочка… нельзя же так… со мной…».
Он явно нервничал. Но, как сам понимал, не столько потому, что не может дозвониться к своей новой подруге, сколько потому, что в голове звучал хрипловатый насмешливый голос:
«-Как твое здоровьице, друган?»
Что этот жлоб хотел этим сказать? При чем тут «здоровьице»? Здоровье у него, Заславского, пока слава Богу… Пока… Пока… Это слово, повторенное в уме несколько раз подряд, его насторожило. Может
быть, этим звонком его не просто хотели вывести из равновесия, немножко подпортить настроение… Может…
- Да не будь ты таким мнительным! – недовольно сказал он вслух самому себе.
Дверь отворилась и на пороге возник Витек – вся готовность что-то делать.
- Вы меня звали, шеф?
- Да нет, Витя, разгадывай кроссворды…
- А мне показалось, что вы…
- То я так, сам с собой, - и как бы оправдываясь, добавить: - Люблю иногда поговорить с умным человеком…
Шутка была старая, как мир, но Витек, кивнув головой, ухмыльнулся, скорее, изобразил на своем лице подобие улыбки и тут же удалился, а Заславский остался один в своем роскошном кабинете наедине с не весьма веселыми размышлениями.
Так позвонить все-таки Мише-леснику? Как-то не совсем уверенно набрал его номер и, не дожидаясь, ответа, положил трубку – не было настроения говорить с лесным приятелем. И ехать к нему не хотелось. Какая-то непонятная апатия навалилась… а во всем теле – непонятно откуда взявшаяся слабость… день-то только-только начинался…
Может, мысленно спросил он самого себя, плохо выспался? Да нет, спал он в эту ночь нормально: в одиннадцать лег, в шесть проснулся – нормально, а во всем теле слабость, будто пробежал сто километров…
Прошелся по кабинету, сделал несколько взмахов руками, присел пару раз, повел головой в одну, другую сторону, глубоко вздохнул, резко выдохнул, еще походил по кабинету.
«Как твое здоровьице, друган?»
«Тьфу, япона мать!» - выругался мысленно он по-своему, сетуя на то, что с утра у него было такое прекрасное настроение, звучала в голове эта незадачливая простенькая и милая песенка: «А в таверне тихо плачет скрипка…», теперь занозило башку другое: «Как твое здоровьице, друган?»
Вопреки сложившемуся укладу жизни и железному правилу не прикасаться к спиртному с утра и в первой половине дня, открыл дверку бара, взял початую бутылку армянского коньяка, плеснул в широкую пузатую рюмку и,  не согревая в руке, опрокинул в рот.

                4
По неписаному протоколу Витек не должен был ни в коем случае лезть в душу своему шефу, тем более давать какие-то советы, касаемые бизнеса или личной жизни. Да он и не считал себя человеком, который мог посоветовать что-то дельное Заславскому, иногда, правда, хотелось вставить словечко, если он видел, что его шеф поступает не так, как сделал бы он, Витек. Подмывало желание удержать Заславского от, как казалось охранику, опрометчивого шага, но всякий раз он убеждался,
что шеф делает правильно, а «ошибочный» шаг был как финт в боксе: ложный удар, один-другой, чтобы потом нанести противнику не один, а серию ударов, сильных и верных. И потому Витек удерживал себя, когда хотелось что-то подсказать шефу: у того голова – Верховна Рада.
Видимо, он, Витек, и сейчас бы придерживался неписанного правила не вмешиваться в дела Заславского, но видя, как тот в последнее время мается, каким он стал раздраженным и мрачным, было просто жалко его, хотелось от души помочь, но знать бы в чем причина. Дела вроде идут нормально, и в семье у шефа лад, такие деточки растут, слышал, что учатся прекрасно, вот звонки эти, правда, анонимные – звонят все время из автомата, то из одного конца города, то из другого…
Если бы кто-то вымогал бабки, он, Заславский, обязательно сказал бы об этом ему, Виктору – приняли бы встречные меры… Шеф умел ладить и с преступным миром и с властью. В чем же дело?
У Виктора для размышлений о переменах в настроении шефа было предостаточно времени: Заславский сидел в кабинете, вершил какие-то дела, а он, Витек, дежурил в приемной за журнальным столиком, будто посетитель. И в последнее время решал не кроссворды, а задачу: что происходит с шефом и почему это что-то происходит?
Как и каждый человек, размышляя о другом, невольно ставит себя на его место. Если у тебя нормально на работе, в семье, есть здоровье и бабки – что может нарушить равновесие твоей души? Втрескался в кого-нибудь? В эту фифочку Майю? Не похоже, чтоб это было очень серьезно. Да он уже, кажется, к ней и поостыл: сколько можно с одной да с одной, самый вкусный торт станет неприятным, если есть его каждый день.
И вдруг Виктора словно осенило: может, какая-то из его
немалочисленных подружек чем-то «наградила»? Вспомнил, как такая беда с ним, Виктором, однажды случилась, да и не однажды, а несколько раз подзалетал он в армии. Все шло нормально и вдруг обнаруживал – беда… Настроение сразу… какое там могло быть настроение…
Может и шеф «подзалетел»? Но у него есть знакомый венеролог, уже бы давно подскочил к нему, прошел курс лечения, сейчас есть такие лекарства, что парочка уколов и дело в шляпе.
Нет, не будет он, Виктор, соваться к шефу со своими догадками. И правильно делал. Правильно потому, что Заславский уже сам заподозрил, что с ним происходит что-то неладное. Эта необъяснимая усталость, непонятная сонливость, частые простуды… он, человек закаленный, почти незнавший, что такое кашель и насморк, стал ловить себя на мысли, что стоит ему где-то чуть-чуть постоять на сквозняке, как в носу начинает свербеть,  и он разрывается от чихов.
Уже обошел всех врачей, они тщательно осматривали, прослушивали, просвечивали и говорили: у вас все нормально, просто надо больше отдыхать.
Раньше он спал по три-четыре часа и ему хватало, принимал душ и был бодр целый день. А теперь ложился в девять-десять вечера, вставал в шесть-семь утра и, кажется, что не успел отдохнуть. Угнетающая вялость его раздражала и настораживала. В последнее время он реже встречался с Майей, а потом их встречи и вовсе прервались, он уже и не помнит, по ее или по его вине.
Разрыв отношений с женщинами, которые ему какое-то время нравились – дело обычное и закономерное.
Перемены в настроении и поведении Заславского замечали все: конечно же,  жена... она относила его плохое настроение к возможным неудачам в бизнесе, в который она нос не совала; и секретарша Дина… она-то первая улавливала состояние шефа и вела себя соответственно; и друзья, которые лезли со своими советами развеяться, махнуть на Канары или еще куда-то; но чутче всех видел перемены в своем шефе Витек, быть может, и потому, что по роду своей профессии он постоянно был весь внимание – уши топориком.
И в один из дней, когда шеф был особенно не в духе, сам зашел к нему в кабинет, без вызова.
- Вы извините, Кирилл Степанович… вы очень заняты?..
- Говори, что надо.
- Да мне-то в общем ничего не надо, спасибо, у меня все есть… я… меня…
- Ну, садись, что там у тебя, с машиной что-нибудь или с гаишниками… горшки побил?..
- С гаишниками я и сам бы разобрался. Понимаете, меня волнует, ну, как вам сказать… мучает вас что-то…
Заславский, оторвавшись от бумаг, которыми был только что занят, посмотрел на охранника долгим тягучим взглядом: что ты, мол, хочешь сказать. И хотел спросить – что, было желание даже шумнуть на телохранителя: не твое, мол, дело, что меня мучает или не мучает. Но во взгляде Виктора было столько откровенного неравнодушия к его, Заславского, судьбе, столько искренности, что признался:   
- Да, Витек, кое-что меня волнует сейчас, но… но я с этим попробую справиться сам, спасибо тебе… на добром слове… спасибо…
Второе «спасибо» означало: ты свободен, иди.
Особенно не в духе в этот день Заславский был потому, что сегодняшний день был для него, можно прямо сказать, судным днем, сегодня он должен узнать, много ли у него впереди таких вот солнечных дней или дни его сочтены.

                5
Этот самый  страшный в жизни анализ он сдавал инкогнито. И ожидая результата, накупил книг, связанных с «чумой ХХ века», проштудировал их от корочки до корочки и с ужасом обнаружил, что все признаки болезни у него сходятся. И все же он надеялся на благополучный исход. И когда от врача  услышал слово «положительный», то сперва даже по-инерции обрадовался: положительный анализ, значит все в порядке, значит, тревога ложная – отбой!
Однако по выражению лица врача-эпидемиолога, он понял, что ему
не радоваться – горевать надо. Врач, пожилая женщина с усталым лицом, сообщив, что анализ у него «положительный», свела брови и поджала и без того тонкие губы – нелегко выносить пациенту смертный приговор.
- Положительный… - произнес негромко Заславский, чувствуя как у него похолодело под ложечкой, - это значит…
- Да, к великому сожалению, это значит… что… что надо незамедлительно приступать к усиленному лечению, менять образ жизни, в общем, заниматься собой очень и очень серьезно…
- Это так… неожиданно…
Врач на это ничего не ответила.
Он достал из бокового кармана  пачечку банкнотов.
- Что вы – так много мне…
- У меня этого добра достаточно, - рассеянно проговорил он, протягивая деньги.
Врач почему-то не взяла их из рук в руки, а подставила карман халата: положите, мол, сюда.
- Не знаю, как теперь жить…
- Во-первых, не отчаивайтесь, не делайте глупостей. Возьмите себя в руки, займитесь делами, старайтесь больше быть на воздухе – жизнь продолжается. Вот вам рецепт, приобретите все эти лекарства – будем лечиться.
- А-а… - протянул Заславский рассеянно – таким беспомощным он, кажется, никогда в жизни не был, развел руками.
Врач помогла:
- Вы женаты.
- Да, давно.
- Как быть с супругой? У вас нормальные отношения?
- Очень даже нормальные, можно сказать, прекрасные.
Заславский замолчал, ожидая, что врач сейчас начнет укорять, вычитывать, однако не услышал от врача ни одного слова-упрека.
Выговаривать поздно. Она имеет дело с уже свершившейся трагедией. И поставлена здесь не как судья, а как лекарь.
- Надо поговорить с ней откровенно, это скрывать нельзя. И тянуть с разговором не нужно. Признавайтесь, покайтесь, ну, найдите слова – умная женщина поймет. Ну и конечно, пусть на днях заглянет к нам. Я понимаю, что вам предстоит нелегкий разговор, супруга будет, конечно,
в шоке, но…
- С губ врача чуть не слетело: сами виноваты, однако она нашла не столь обидные слова: 
- … Замалчивать это нельзя.
Он уже собирался было покинуть кабинет врача, как она задала ему вопрос, который не могла не задать и на который каждый из пациентов отвечал очень неохотно:
- Я понимаю, что об этом вам неприятно вспоминать, но желательно было бы знать, кто она – виновница… беды…
Если бы он  точно знал, кто она, его роковая женщина – их было у
него… как и у любого другого здорового преуспевающего мужчины, немало было. Если откровенно, то вряд ли он помнит каждую из них по имени: как сауна – так и новая девочка, как какой-нибудь банкетик – так и новая «подружка»…
- Вы затрудняетесь – я понимаю.
Конечно, она понимала: не он тут первый и те, кто живет с одной подружкой, сюда не попадают.
- Честное слово, затрудняюсь.
- Ну ладно, если вспомните – скажите, это не столько нам надо, сколько… - врач сочувственно и с сожалением посмотрела на пациента: надо, мол, таким, как вы, уважаемый…               
                Глава вторая

                1
- Ты чем-то взволнован, Кирюша? – спросила участливо жена, как только он вернулся домой.
              Заславский не знал,  к а к  об  э т о м   сказать. Можно, конечно, потянуть время, отложить страшную исповедь на потом, но по натуре он был человеком решительным и не привык уворачиваться от ударов судьбы, если уж получил свое – умей держать удар. Решил, что сразу все
расскажет и вот не может. Это ж не просто он где-то «засветился» с очередной «подружкой» и нужно было как-то выкручиваться, сказать «нет» и точка. Это, он знал, и для жены легче и для него.
Здесь дело сложнее…
Жена услужливо подставила ему тапочки, но он их то ли не заметил, то ли сейчас ему было решительно все равно в чем ходить по комнатам: в тапочках или в туфлях. Не разуваясь, он, хмуря брови, прошел прямо в гостиную, опустился в кресло, обхватил двумя руками голову.
- Что-то случилось? – жена присела перед ним на корточки, пытаясь сквозь растопыренные пальцы мужа увидеть его лицо. – Или приболел?
Она хотела потрогать его голову, чтобы определить, есть ли температура, но Заславский грубовато отстранил ее руку.
- Что? Что с тобой?- спросила жена.
- Жить не хочется, Даша, - с трудом выдавил он, не глядя ей в глаза.
- Ну, что ты… - она ласково, как маленького ребенка, погладила  по голове. – Ну, что ты… мало ли что бывает в жизни… кто-то подставил… Ну, ладно, потом расскажешь, переодевайся, пойдем поужинаем, я приготовила твою любимую рыбу, щуку в томатном соусе.
Почти силой разняла его руки.
- Не переживай, сколько в жизни разного, а потом ты же сам любишь повторять, что все проходит, пройдет и это.
За что еще ценил Завславский свою супругу – она никогда не лезла в душу, не вмешивалась в его личные дела, не расспрашивала, что и как там у него на работе.
И чем ласковее она сейчас с ним говорила, тем труднее ему было рассказать, что у него, а стало быть, и у них…
-Детей нет дома? – осведомился он.
- Еще не пришли…
        - Присядь, Даша.
Она села рядом, пытливо заглядывая ему в лицо. Ей хотелось, чтобы он посмотрел ей в глаза, но он не отрывал взгляд от пола.
- Я слушаю…
- Я… я… Дашенька… я страшно виноват перед тобой.
Жена молчала.
- Не знаю, как тебе об этом сказать.
Она ему помогла:
- Если хочешь, не говори…
Боже мой, подумал он, какая она мудрая, какая хорошая: если хочешь, не говори…
- Я не могу молчать об этом…
Голос жены перешел на шепот:
- Ты что, Кирилл, влюбился?!
- Это совсем не то…
- Что же тогда?
- Я любил и люблю только тебя, Дашенька.
- Та-ак… в чем же дело? И я тебе люблю и буду любить до дней своих последних… Кирилл, если это связано с работой, сто раз плюнь – сколько нам надо? Я пойду работать…
- На работе все нормально…
- Что-то с детьми?!
- И с детьми вроде ж все нормально.
- Но, слушай, Кирюша, ты просто, чувствую, переутомился. Может, съездим в деревню, к моей маме? Тишина, покой… по лесу будем бродить, с удочкой над речкой посидишь… Ну, не хочешь, не говори мне ничего, все образуется.
- Э т о   не образуется.
- Что, что  э т о?
- У меня… у меня, Даша… СПИД…
Дарью словно толкнули в грудь – так резко она отшатнулась. И с минуту не могла произнести ни слова. Как рыба, открывала рот, глотала воздух. Прикрыв глаза, медленно-медленно покачала головой. Хотела что-то сказать, скорее всего,  возразить, но вместо слов с ее губ срывались какие-то невнятные звуки.
- Гос-по-ди… - произнесла она и потеряла сознание.

                2
Неделю ходил Заславский сам не свой – в мгновенье ока померк весь белый свет. Была слабая надежда, что у Даши будут иные анализы, но надежды не оправдались,  да и откуда бы они были иные…
Задачей номер один было не выносить сора из избы. Даша пришла в себя быстрее мужа, как ни странно, она оказалась в данной ситуации сильнее его.
- Что ж, - сказала она, - мы такие же люди, как все – вот и нас беда накрыла – будем все делать, чтобы как-то… - она хотела сказать «выкарабкаться», но,  понимая, что из этой беды не выкарабкиваются, тише добавила: - чтобы как-то жить дальше…
Кирилл был страшно благодарен своей супруге, что она не закатывала истерик, не устраивала скандалов – она хорошо знала мужа и
 покорно несла свой крест. И только сейчас он до конца понял, что для него его Даша – самый верный друг. Чтобы не «светиться» в поликлинике, Кирилл устроил лечение на дому – в специально снятой квартире, где их никто с женой не знал.
К своему немалому удивлению, Заславский сделал для себя неожиданное открытие: человек (он имел в виду себя) довольно быстро ко всему привыкает и даже к тому, что не за горами тебя поджидает беззубая старуха с косой. Человеку свойственно надеяться, что это произойдет не так скоро: мы же все знаем, что когда-то покинем этот чудный мир, но живем… радуемся… наслаждаемся, хотя прекрасно знаем, что придет момент и ничего этого больше не будет. Никогда. Ни-ког-да!.. Значит, надо свыкнуться с мыслью, что  э т о   неизбежно и убедить себя, что не так уж важно, на сколько лет ты протянешь дольше… В конце концов, когда-то и земля остынет и само солнце погаснет…
Заславский, разумеется, лукавил сам перед собой: каждому хочется протянуть как можно дольше. Но надо же было находить какую-то внутреннюю психологическую поддержку, посошок, что ли.
Поддерживал он себя еще и мыслью о том, что вот-вот ученые изобретут наконец какое-то лекарство от этого страшного недуга. Если хорошо лечиться, можно… жить…
Хотя настоящей жизнью его теперешнюю жизнь уже нельзя было назвать. Утром открывал  глаза и не радовался начинавшемуся дню, как прежде, он просыпался и первое, что приходило  в голову – я обречен… У меня все есть, я еще очень молод, я все имею…но… я обречен…
С этой мрачной  мыслью он и засыпал, наглотавшись снотворных таблеток.
На работе  забывался. Но и на работе время от времени ему напоминали о том, что с ним. Тот же самый отморозок, который спрашивал по телефону «Как твое здоровьице, друган?», теперь, опасаясь, чтобы не засекли, бросал трубку, как гранату:
- Ты – покойник!
Анонимный мерзавец все время звонил из телефонов-автоматов и из разных уголков города. Он, видимо, ездил на машине и делал свое черное дело.
Эти анонимные звонки настолько доставали Заславского, что однажды он решил посвятить все-таки в свою беду еще одного человека,
бывшего сокурсника и друга по институту Артура Потапова, он пошел по милицейской части и достиг определенных высот -  уже генерал. Время от времени они встречались на различных совещаниях, собирались как-то встретиться в неофициальной обстановке, обменялись визитками, обещали друг другу звонить, но дела затягивали и в неофициальной обстановке им так и не доводилось встретиться. Может быть, и не встретились бы, если бы не припекло одного из них – Заславского.
В свою беду пришлось Заславскому посвятить еще одного человека – Кропотова, следователя по особо важным делам.

                3
Они решили беседовать в машине, беседовать, разумеется,  без свидетелей. В джипе Заславского было, пожалуй, удобней и прохладней: на улице стояла июльская жара, а в машине бизнесмена работал кондиционер. Однако Кропотов предложил для общения свою машину – старенький «жигуль» с допотопными круглыми фарами, кажется, такие автомобили называют «копейкой» - первая модель.
Заславский предполагал увидеть этакого матерого сыщика с пристальным пронизывающим тебя насквозь взглядом, вальяжной походкой, ленивым говорком и повадками человека, знающего себе цену – все-таки следователь по особо важным делам и сам должен быть важным. Однако в капитане Кропотове и близко ничего не было от того, что вырисовывалось в воображении Заславского: обыкновенный мужик средних лет, выражение лица человека, которому все давным-давно наскучило и эта его ответственная работа следователя – не более, чем тяжкое бремя.
- Кропотов, - протянул он руку и не очень сильно пожал.
Заславский назвал себя,  и они уселись в его прокуренной и крепко пахнувшей пылью «копейке».
- Кирилл…Можно просто по имени…
- Меня – тоже… - Дмитрий…
- Так вот, Кирилл, я немного в курсе дела. Я готов выслушать все, все, все, что вы хотели бы мне рассказать. Можете говорить мне абсолютно все – сказанное вами дальше стен этого лимузина никуда не уйдет.
Должно быть, на конкретные вопросы Заславскому отвечать было легче, чем рассказывать все-все-все… Это понял и Кропотов и потому не медля спросил:
- Кого вы подозреваете?
- В том, кто анонимно звонит или?..
- Разумеется, и кто звонит и… кого из подружек.
- Кто звонит – понятия не имею.
- Враги у вас есть, - не столько спрашивая, сколько утверждая, проговорил Кропотов.
- Может, не совсем враги…
- Завистники… конкуренты… недоброжелатели…
- Честно говоря, мне не очень хочется о них: сегодня конкуренты, завтра – друзья… Бизнес – штука гибкая и тонкая.
- И все же…
- Понимаете, Дмитрий, не хочется бросать тень на кого бы то ни было… Честно говоря, я не знаю. Не всегда твой недруг тот, кто в глаза тебе скажет что-то неприятное и не всегда твой друг тот, кто тебе улыбается, трясет твою руку и снимает с твоего пиджака пылинку.
- Это так.
- Поэтому я пока бы воздержался от оценки, кто – каков…Попробуй,  распознай истинное лицо каждого, с кем тебе приходится общаться.
- Ясно, пока повременим с… «врагами». Перейдем к еще более деликатному вопросу: как вы думаете, кто она, которая…
- Она… которая… если бы знать… Вообще-то «она… которая…» меня гораздо меньше интересует, чем тот, кто анонимно звонит.
- Я понимаю вас, Кирилл. Понимаю, что в своей беде виноваты и вы и вы это хорошо знаете…
- Конечно.
- И быть может, готовы даже простить виновницу вашей беды, так как считаете, что она тоже не так уж и виновата: она вполне возможно, могла не знать, что нездорова. Может, она и сейчас не знает…
- Вполне возможно.
- Но может быть и другой вариант: вас заразили намеренно!
- Ну, что вы…
- А зачем же тогда анонимный звонарь справлялся о вашем здоровье?
- Сперва я думал, что это элементарный телефонный хулиган, этакий мелкий пакостник.
- Этот мелкий пакостник неплохо осведомлен о вашем здоровье -вас это не настораживает?
- В общем-то – да, он, похоже, в курсе…
- И напоминает вам об этом, чтобы вывести вас из себя, лишить покоя, лишить возможности нормально мыслить и нормально вести свои дела – вас медленно… извините… уничтожают…
- Так неужели… кто-то меня специально?..
- К сожалению, уже в преступном мире практикуется и такое.
- Никогда бы не подумал…
Кропотов дал Заславскому пережить всю эту неприятную для него информацию, вздохнул сочувственно, достал из «бардачка» пачку недорогих сигарет «Космос».
- Курите?
- Стараюсь не курить.
- Ну, тогда и я не буду: табачный дым, говорят, больше вреден тем, кто не курит.
Помолчали какое-то время, похоже, не весьма удовлетворенные беседой: Заславский еще больше разнервничался, Кропотов не почерпнул для следствия ничего нового.
- Ну, добренько, - вежливо улыбнулся Кропотов, - познакомились и то ладно. Если вспомните какие-то детали, относящиеся к интересующему нас вопросу – найдите меня, вот визитка. Не смею вас больше задерживать.

                4
 Кроме дела Заславского, у Кропотова было еще два подобных. Оба пострадавших подозревали умышленное заражение их СПИДом. Один плохо жил с женой, изменял ей налево и направо,  и супруга, разведясь,  таким жестоким образом решила своего бывшего муженька наказать. Но это всего лишь версия. В ней еще надо разобраться и доказать. У второго пострадавшего история схожа с историей Заславского: человек он тоже видный в городе, довольно состоятельный, не без завистников и врагов и сам говорит, что наградили его неизлечимой болезнью века намеренно. И тоже на вопрос: кто хотя бы приблизительно это смог сделать, разводил руками – сексуальная революция свершилась и пожинала плоды…
Кропотов понимал, что не так просто будет скоро выйти на самого главного виновника этих, можно уже уверенно сказать, преступлений. Хочешь - не хочешь, но надо пообщаться с «русалками», с валютными проститутками, именно валютными, так как все пострадавшие люди с тугим кошельком. Но нет смысла общаться со всеми подряд, надо взять только тех, кто на учете в отделении вич-инфицированных. Там, конечно, далеко не все на учете, точно так же, как не все учтены и наркоманы. И все же там можно найти кончик нити того клубочка, который предстоит распутать.
В клинике для вич-инфицированных Кропотова приняли не весьма любезно. И так у них работы невпроворот, да еще с такими трудными пациентами, а тут еще и милиция: что уж тревожить людей обреченных…
Главврач провела Кропотова в своей небольшой кабинет, обставленный по-спартански скромно, гость поплотнее прикрыл за собой дверь – разговор их все-таки никто не должен слышать. Коротко ввел в курс дела.
Главврач, пожилая строгая женщина с наведенными тонкими бровями, озадаченно качнула головой.
- В общем-то мы не имеем права разглашать сведения о больных, существует в Уголовном кодексе статья…
- 132, - услужливо подсказал Кропотов.
- Кажется.
- Но есть исключение: в интересах следствия правоохранительных органов… Так что не беспокойтесь – все в рамках закона.
- Но мы не знаем, кто тут у нас есть кто: пишется учитель русского языка и литература, а она… «ночная бабочка». Вот вам картотека, не знаю, как вы тут разберетесь…
- Это уже наша забота… Если доверите мне свой кабинет, то можете заниматься своими делами, я неспеша буду  изучать картотеку.
       Главврач, молча кивнув, покинула кабинет, а Кропотов, расслабив ворот рубашки, углубился в предоставленный ему материал: сотни горьких женских судеб, из которых нужно отобрать те, что могли бы пригодиться для дальнейшего расследования. Потапов неспроста поручил это нелегкое дело именно ему, Кропотову. Не так давно он работал в отделе, который занимался и контролем многочисленного отряда проституток. Работа была не ахти какая, неблагодарная и  неприятная. Но где у милиционера работа приятная?
Потапов – человек дальнозоркий, предвидел, что опыт прошлой работы как нельзя лучше пригодится Кропотову в расследовании новых видов преступления, связанных с умышленным заражением неизлечимой болезнью.
Изучая картотеку, Кропотов по ходу думал о том, что закон явно отстает от жизни, принятия законов не поспевают за стремительным бегом времени и работой преступных умов. Да и не так просто принимать законы: можно все запретить и точка, но жизнь прорвет любую искусственно сооруженную плотину. Можно запретить заболевшим СПИДом вступать в интимные отношения, но это уже будет нарушением прав человека.
Листая картотеку, Кропотов встречал знакомые лица девушек – все они были как на подбор – красивые, во всяком случае,  довольно симпатичные. По ходу он выписывал фамилии,  координаты. Таковых набралось около десяти человек.
В уме выстраивался план дальнейших действий. Понятно, что с каждой из них надо будет побеседовать. Нужно пообщаться и с сутенерами. Они, правда, отрицают, чем занимаются, у каждого для прикрытия есть лоток или киоск, так что привлечь за сутенерство не так просто, особенно в то время, когда кругом столько всяких других более серьезных и тяжких преступлений.

                5
В тот же день Кропотов созвонился с Олегом Каширским, бывшим сутенером. Он, Кропотов, пару раз по мелочам выручал любителя пожить за счет проституток в обмен на определенные услуги информатора. Каширский завязал с сутенерством и занимался мелким бизнесом: арендовал помещение, которое он именовал громко цехом пошива детских мягких игрушек. На главном городском рынке у него имелся контейнер для их хранения и торговое место. Как там шли у Каширского коммерческие дела, Кропотов не знал, это его не интересовало, он был доволен за Олега, что тот сошел со скользкой  преступной дорожки и взялся за ум.
Встретились они в кафе «Кристалл».
- Мой друг пристал – айда в «Кристалл»… - широко улыбаясь, продекламировал Каширский старую поговорку завсегдатаев этого кафе, - сколько лет сколько зим!..
- Да, давненько мы с тобой не встречались.
- Да теперь-то, товарищ капитан, вроде бы уже и не за чем…- проговорил Каширский, имея в виду свое небезоблачное прошлое, о котором неплохо был осведомлен Кропотов.
- Вроде бы…
Каширский сделал преувеличенно озабоченное лицо.
- Али не так?
- Да все так, Олег, все так.
- А зачем же я тогда вам понадобился, коли «все так»?
- Интересуют меня некоторые девочки…
- Вас лично или…
- «Или».
Каширский чуть насторожился, но поспешно изобразил на своем лице беспечную улыбку.
- Товарищ капитан, дорогой мой, но вы же сами знаете, что я с девочками уже давно не имею никакого дела, так как я занят, если не забыли, более благородным делом – пошивом детских игрушек – зашли бы как-то… посмотрели…
-Как-то загляну.
-Так что насчет девочек рад бы чем-то помочь, но… никаких связей. Тем более, что сам я о женитьбе подумываю.
- Правильно делаешь. Но меня, Олег, некоторые девочки интересуют совсем не в том аспекте, который ты имеешь в виду. Вот, - Кропотов достал из кармана колоду фотографий. – Посмотри… кой кого из них ты наверняка знаешь…
- Да нет, я уже… я же говорил, что давно с эти делом завязал.
- Не бойся – смотри.
- Ну… знаю… почти всех…
- А не можешь ли сказать, работают они сейчас или нет?
- Что-то натворили? Убили кого-то? Или в интересах следствия об этом пока не будем?..
- Пока не будем.
- Вот эта… куда-то уехала, ее в городе нет… Эта… Люсенька, хорошая стервочка… отбыла в Турцию… И эта, Эллочка, говорят, вместе с ней уехала… Эта… забыл как зовут… в ночном клубе «Контра» стриптезершей работает… Эту не знаю… Эта, Маричка… из Западной Украины приехала, свеженькая и самая молодая – не знаю, где… по-моему, по вызову работает и вот эта, ее подруга, не знаю, как звать… а – а что?
- Да так, надо.
Кропотов забрал фотографии, одни из них положил в один карман,
другие – в другой.
- Спасибо тебе. Как твои коммерческие дела идут?
- Как говорится, с переменным успехом.
- Ну, желаю тебе постоянных хороших успехов!
… В ночной клуб «Контра» Кропотов не пошел. Вряд ли Заславский пойдет в этот клуб – он был самый рядовый, для среднего клиента. И вряд ли Заславский клюнул бы на залапанную стриптезершу. Все-таки человек он полета более высокого.
В тот же день, точнее, вечер Кропотов, вычислил «свеженькую» девочку «по вызову» Маричку, встретился с ней в дежурной машине, припаркованной неподалеку от гостиницы «Националь».
- Пойди,  погуляй! – сказал Кропотов водителю таким тоном, против которого трудно возражать.
Водитель нахмурился:
               -  Вы что, прямо здесь будете?
- Будем прямо здесь.
- Желание клиента – для нас закон, - только и сказал водитель и покинул салон машины.
Маричка, девочка, которая уже видела виды, с некоторым любопытством уставилась на незнакомца с нескрываемым страхом: маньяк какой-нибудь?
- Бабки сразу… - предупредила она, и в отличие от шофера, не поинтересовалась: «прямо тут» или где-то – ей было все равно, лишь бы быстрее и не бесплатно.
В салоне машины было полутемно,  и Кропотов нажал на кнопку освещения.
- А свет-то зачем? – не без испуга спросила она, морщась.
- Бабки считать… вот… - Кропотов протянул ей свое милицейское удостоверение.
- Ах вот ты кто… Ты что, хочешь бесплатно?
- Такую как ты, я и на необитаемом острове бы не захотел…
- А что тогда… я просто сижу в машине…
- Ладно, не юли, я в курсе.
- Я недавно штраф заплатила – ты чего? Могу и тебе дать на лапу.
- Смотри, а то еще и за взятку привлеку.
- А я тебе ничего не давала и к тому же никто ничего не слышал… - в голосе Марички зазвучали игривые нотки. – Так че те надо, гражданин хороший?
Кропотов извлек из кармана фотографию Кирилла Заславского.
- С этим была?
- Красивый мужик…
- Была?
- Первый раз вижу. Киллер какой-нибудь? Убил кого-то?
- Это неважно, тебя не касается. Значит, точно не знаешь, не видела, не была.
- Не знаю, не видела, не была.
- Ладно, спасибо и на этом. Да, у тебя есть подружка…
- С подружкой сами и говорите.
- Как ее зовут и где ее можно увидеть?
- Я не знаю.
- Слушай, Маричка, не надо играть в кошки-мышки. Ты же знаешь, что если нам что-то нужно, для нас не составляет особого труда кого-то разыскать, тем более того, кто от нас не прячется. Просто времени жалко: помоги мне связаться с твоей подружкой, с которой ты вместе приехала из Западной Украины… я не ошибаюсь?
- Нет, не ошибаешься. Зовут ее Любаша. А вы ее забирать не будете?
- Ради Бога – зачем, мне только поговорить…
Маричка извлекла из сумочки мобильный телефон, пробежалась пальчиками по кнопкам:
- Любаша, это я… Тут один хочет с тобой полялякать – подскочишь, я возле «Национали».
Минут через десять рядом с их машиной круто притормозила «Мазда». Из ее кабины вышла длинноногая красивая девушка лет девятнадцати и с независимым видом направилась к машине, в которой находились Кропотов с Маричкой.
Кропотов приоткрыл дверку:
- Плюхайся!
Любаша несколько надменно улыбнулась – цену себе она знала, обдавая Кропотова густым настоем дорогих духов, опустилась рядом с ним, соблазнительно выставив коленки.
- «Танго» втроем? – мило улыбнулась она и как-то снизу вверх оценивающим взглядом прошлась по «клиенту».
- Далось вам это «танго втроем»…
- Ты ворчун, да-а? – капризно, слегка гнусавя, протянула Любаша.
- Ворчун-ворчун, - незлобиво согласился Кропотов в свою очередь, разглядывая подружку Марички.
Та поспешила расставить все на свои места.
- Да он из милиции, Любик…
Любик вздрогнула и, кажется, хотела выскользнуть из машины, но Кропотов удержал ее за локоть.
- Не бойся, я без наручников.
- Не заберете, да?
- Посмотрим на твое поведение.
- Я – хорошая, я оч-чень хорошая, - тоненьким голоском пропела Любаша и обворожительно посмотрела на Кропотова, как бы говоря: я готова отдаться тебе, честное слово, только никуда меня не забирай: я – хорошая…
- Ну вот что, «хорошая», внимательно посмотри на одну из этих фотографий, не танцевала ли ты «танго» с кем-нибудь из них?
Две из фотографий были тех, кого Любаша явно не могла знать – эти люди находились в местах не столь отдаленных уже много лет. Третья была Заславского – не хотелось, чтобы какая-то проститутка запоминала личность уважаемого в городе человека.
- Это преступники, да-а?
- Это тебе не обязательно знать… Так «танцевала» с кем-нибудь из них «танго» или не танцевала?
- Н-нет… нет-нет, никого из них я никогда не видела и…
- … И не «танцевала», - смеясь, закончила за нее Маричка.
Кропотов взял фотографии, спрятал в карман.
- Ясненько, девочки, спасибо.
Какое-то время Кропотов сидел в раздумье, подружки, видимо, истолковали его молчание, как повод для другого разговора, уже на иную, более близкую им тему,  и Маричка как бы невзначай побарабанила пальчиками по его колену: знакомство с ментом  было бы не во вред…
Кропотов, не поводя головой, скосил взгляд на пляшущие на его колене пальцы проститутки, грубо сбросил их, хотя это касание ему совсем не было неприятным и будь он не при служебных обязанностях, да в другом месте, более уютном и непросматриваемом со всех сторон, да если бы он знал, что она ничем его не наградит…
Мысленно он расхохотался: столько «если бы»!.. Во времена!..
- Ну, ладно, Любик, выпусти меня…
- И это все? – кокетливо пропел Любик.
- Пока – все.
- Если буду нужна – вот моя визитка, - Любаша раскрыла сумочку, извлекла оттуда карточку со своими координатами, однако Кропотов, отстранил ее руку:
- Спасибо, не надо. Если потребуешься, я тебя и без визитки найду.
- Жду-у… - уже деланно кокетливо пропела Любаша и послала Кропотову воздушный поцелуй.
«Хорошо, что – воздушный… »- удаляясь, подумал Кропотов. Подумал еще и о том, что кто-то сегодня клюнет на их удочку. Все сейчас трубят о безопасном сексе, о всяческих мерах предосторожности, но ни одна из них не дает стопроцентной гарантии безопасности, даже презерватив.


                Глава третья

                1
На следующий день Кропотов пообщался еще с двумя  «русалками» и, как он понял, они тоже не контактировали с Заславским.
Конечно, совершенно не обязательно строить версию на том, что виновницей беды его подопечного могла быть одна из девушек по вызову. Он это прекрасно понимал, но отрицательный результат, как известно, тоже результат. Могли быть и девушки-массажистки саун, в которых бывал Заславский. Их тоже надо будет обойти.
Но вполне возможно, что виновницей болезни Заславского могла быть любая знакомая или малознакомая особа или даже кто-то из его рабочего персонала.
Само собой разумеется, что самый лучший вариант расследования дела – выяснить у Заславского, с кем именно он находился в интимных связях в последние полгода, а еще лучше – год: болезнь выявляется не сразу. О ВИЧ-инфекции можно не подозревать и месяц, и два, и три, а то и полгода. Заславский узнал раньше потому, что его насторожили анонимные звонки насчет его здоровья. Если бы не эти звонки, вполне возможно, что он не знал бы о своей беде и до сих пор.
 Кропотов  с самого начала пытался выяснить с кем «контактировал» Заславский в последнее время, но как каждый порядочный человек, у которого все же рыльце в пушку, всеми силами скрывал темные стороны своей жизни. Как поется в одной песенке: «… у нас у всех пороки…» Порочен и Заславский. Не столь уж идеален и сам Кропотов, иногда такие мысли ворошатся в его голове, что волосы становятся дыбом. Слава Богу, что дальше головы мысли никуда он не
пускает. Это его сугубо личное дело, главное, он справляется с тем бесиком, который иногда пытается его столкнуть с пути истинного.
А господин Заславский…В последнее время Кропотов почему-то в уме называл его так – господин Заславский, наверное потому, что к форме обращения «господин» он, Кропотов, пока еще никак не мог привыкнуть и вкладывал в это обращение добрую порцию иронии, особенно когда господинами называли людей далеких от дворянских корней или личностей, которые не имеют ничего общего с этой формой обращения в привилегированном обществе… А господин Заславский – обыкновенный мужик, который в трудное время сумел ухватить Бога за бороду – неслыханно разбогатеть. Он, как и многие в наше смутное время, разбогател материально, а вот духовно – не успел. Живет, как иной купчик: работает, есть, пьет, гуляет и снова работает. Развлечения не отличаются оригинальностью: бильярд да иногда, когда подвыпьет хорошенько, казино. Но посторонним и окружающей его челяди пытается внушить, что он,  если и не святой праведник, то во всяком случае человек вполне порядочный, хороший семьянин…
Именно потому, что старался выглядеть перед милицейским следователем таким, за кого себя выдает, он, Заславский, и напрочь отказался при первой беседе назвать тех особ, которые могли его заразить. Их, Кропотов чувствовал, было у Заславского немало. Заславского, как он говорил, больше интересовал анонимный «звонарь», а его, Кропотова интересовал и «звонарь» и та особа, которая, похоже, намерено наградила Заславского болезнью, лечить которую медики пока не в силах.
С Заславским он встретился в конце дня на нейтральной территории на малолюдной улице Клочковской, где стояло несколько полузаросших бурьяном и кустарником недостроенных девятиэтажок.
Как и в прошлый раз Кропотов пригласил для беседы Заславского в свою машину, в салоне, правда, было очень жарко,  и они решили походить рядом с машинами.
- Что-то новое? – осведомился Заславский. Он старался держаться бодро, но было видно, что внутри у него скребут кошки. Он осунулся, уголки губ у него опустились, как у человека, который постоянно чем-то недоволен.
- Да именно потому я и позвонил вам, что нового решительно ничего. И думаю, без вашей помощи трудно будет двигаться дальше.
Заславский насторожился. Как человек неглупый, он понимал, что именно от него требуется и все же спросил:
- А что именно от меня требуется? Что смогу – пожалуйста…
- Да я уже в прошлый раз заводил об этом речь… понимаете, все мы не без греха… И что смешно… - Кропотов делано хохотнул, - когда мужики собираются за бутылкой, то о чем бы они ни начинали разговор, в конце концов заканчивается тем, кто с кем, когда и как… И каждый старается переплюнуть другого  в своем Дон-Жуанстве… а когда это нужно для дела… понимаете? Ну, все мы просто мужики, а потом уже директора, президенты, следователи, прокуроры… Давайте на чистоту… Мне нужен список особ, с которыми вы были в интимной связи за последний год…
 Заславский даже приостановился: никогда в жизни не думал, что когда-то перед кем-то ему придется отчитываться, с кем он бывал…
- Это обязательно нужно?
- Да, для ведения следствия это необходимо знать.
- Е-мое… - озадаченно качнул  головой, - вот уж никогда не думал-не гадал… Сегодня список, да?
- Лучше прямо сейчас, давайте сядем в машину, дверки раскроем – жарко не будет.
- Пойдемте в мою – у меня ж кондиционер…
Заславский попросил охранника и водителя погулять, а сам принялся за дело. Кропотов сидел рядом, время от времени кося взглядом на все растущий список.
- Вы будете с каждой из них говорить? – спросил Заславский, болезненно морщась.
- Да нет, не с каждой. С этим списком я схожу в СПИД-центр.
Если можно, не спрашивайте у меня, как именно я намерен действовать. Верите, порой я сам не знаю, что именно буду делать, наша работа построена и на точно выверенных деталях, и на всяческих догадках, и даже на интуиции. Потом, с подобным делом мне приходится сталкиваться впервые и, вроде бы уже опытный сыскарь, порой чувствую себя в следственном деле рядовым стажером. Анонимные звонки продолжаются?
- Нет, прекратились.
- Дело сделано – вот и прекратились, - пробурчал под нос Кропотов, поглядывая на список фамилий и имен, иногда Заславский ставил только имя, даже чаще – имя, если был телефон – то и номер телефона. Одно имя, Майя, он написал, а потом зачеркнул и как-то чуть виновато бросил взгляд на Кропотова.
- А эта… Майя – что? – тут же спросил Кропотов.
- Да с ней не надо…
- С ней ничего не было?
- Ну, если откровенно, как вы говорите, для пользы следствия, то было…
- Так что?
- Она не могла… это такая женщина, очень интеллигентная, такая утонченная особа…
- Как ее фамилия? Где она живет? Как вы познакомились и давно ли познакомились?
- Нет-нет, с ней не надо, я прошу вас…
- Сейчас вы общаетесь с ней?
- Да в последнее время – нет… когда я узнал, что у меня это… - Заславский пожевал губами, - мне не до этого было? Все, кажется, всех записал – надо же – такой отчет составил, вот жена бы узнала…
- Не беспокойтесь, жена не узнает. Спасибо, если надо будет еще что-нибудь, я позвоню.
… Буквально через несколько минут, едва отъехав с места встречи с Заславским,  Кропотов позвонил в квартиру, где жила эта «утонченная особа» Майя Логинова. Трубку сняла пожилая женщина.
- Добрый вечер… Майю можно?
- Майю? – переспросил старческий голос.
- Да, Логинову.
- Придется вас разочаровать: Майя здесь уже не живет.
- А где она, если не секрет, сейчас живет?
- Вот этого я вам, молодой человек, сказать не могу.
- Вы ее родственница?
- Нет, мы совершенно чужие люди. Мои детки купили у нее эту квартиру, кстати, не очень дорого, спасибо бывшей хозяюшке, она такая вежливая, такая интеллигентная, даже жалко, что она уехала…
- А куда она уехала?
Старуха, видимо, плохо слышала…
- Детки мои уехали в Америку – куда же еще. Вы сами знаете, что жизнь здесь хуже некуда и не скоро будет лучше. А они люди молодые, образованные, внучка моя закончила два вуза: технический – политех и экономический, знаете на Космической. А муж ее университет закончил, с золотой медалью школу закончил и университет с отличием, кандидатскую только что защитил… таким людям у нас в стране делать нечего, работы нет, зарплата, если найдется работа, мизерная, а там…
- Вы извините… я спрашиваю, куда Майя Логинова уехала?
- А-а… Майечка… честное слово, я не знаю. Уехала и все.
- А давно уехала?
- Да нет, недели две назад.
- Спасибо. Извините, что побеспокоил вас…
Кропотов еще набрал и номер мобильного телефона Логиновой, однако абонент не отвечал.
Позвонил Заславскому, сообщил, что его знакомая продала квартиру и куда-то уехала. Ничего ли она не говорила о своих планах, о намерении куда-то переехать.
- Да нет, никогда не заикалась о продаже квартиры и переезде куда-то.
- А где она работала?
- Последнее время она не работала.
- А на что жила?
Этот вопрос, возможно, и не следовало задавать Заславскому: с его капиталом можно было содержать  дюжину любовниц.
- Ладно, можете не отвечать. Лучше скажите, где она работала до того, как вы познакомились.
- По-моему, в «Салоне красоты», что на Набережной.
- Ага, спасибо.
В тот же вечер Кропотов отправился на Набережную, где был расположен один из лучших в городе «Салон красоты». А на следующий день, решил он, надо снова наведаться в СПИД-центр: не имеет ли Логинова к нему отношения?

                2
Кропотов подозревал, что Заславского «осчастливила» Майя Логинова, А сам Заславский переживал, что ее заразил он сам. И их разлад, причину  охлаждения друг к другу видел именно в этом. Майя почувствовала неладное, вполне возможно, что для подстраховки проверилась в СПИД-центре и, узнав, что вич-инфицирована, как женщина порядочная, решительно оборвала всяческие связи с мужчинами, а стало быть, и с ним, с Заславским. Телефоны его занесла в «черный список» - потому он и не мог ей дозвониться. А потом обиженная, оскорбленная его нечистоплотностью, продала квартиру и исчезла, чтобы его больше никогда не видеть.
Он, думая о Майе (все-таки она ему  нравилась!), не раз упрекал себя за то, что во время интимных отношений, пренебрегал презервативами. Он-то знал, что эта штука не стопроцентная защита, тем более, от СПИДа. Недавно он вычитал, что вирус СПИДа настолько мал, что в обыкновенной точке, которую мы ставим авторучкой  во время писания, в конце предложения, может вместиться до двухсот миллионов частичек этой смертельной гадости. Потому и считал, что любовь с резинкой – это все равно, что курить сигарету с фильтром. И все же, если бы он мог вернуться в недалекое прошлое… но жизнь не видео-кассета, ее назад не прокрутишь.
Жил в эти дни Заславский, как в кошмарном сне. Было больно, было горько, было обидно, было страшно. Хотелось проснуться. Проснуться и жить совершенно по-другому. Господи, чего ему не хватало? Да ему много и не надо… Давно ли он мечтал лишь о том, чтобы можно было пару раз в неделю есть мясо, покупать в киоске нужные газеты и не думать, сколько они стоят, заиметь бы хоть какую-нибудь машину, любую, старенькую, конечно, кроме «Запорожца»?
Теперь все есть, даже больше, чем все. Давние мечты кажутся смешными, детскими, можно сказать. Теперь есть все, кроме… здоровья. О если бы все это было сном! Он отдал бы все свои деньги, все машины, дачу – душу отдал бы дьяволу – только бы вернуть тот момент, когда…
Думая «когда…», прикрывал глаза – он не знал – когда… И не знал, куда себя девать от этих навязчивых мыслей, они не давали ему ни спать, ни работать. Не знал он и как дальше вообще… жить…
Понимал, что надо строго соблюдать наставления лечащего врача и отвлекаться от навязчивой мысли о том, что жизнь его стремительно катится под горку, где там, совсем недалеко – пропасть и вечный мрак.
Когда на душе становилось слишком уж не по себе, он хватался за мобильный телефон и с болью сознавая, что звонить ему   н е к о м у,  скрежетал зубами. Скрежетал зубами еще и оттого, что боялся: вот-вот позвонит Майя… Что он ей скажет? Чувствовал, что он в нее, кажется, по-настоящему влюблен. Все-таки она необыкновенная. Ее скованность он ошибочно воспринимал как утонченную сдержанность. Именно это ему нравилось в ней – утонченность. Что он ей скажет, когда она обвинит его в… она,  наверное, скажет что-то о его нечистоплотности. И что он ответит ей? Будет отрицать, что это не он, мол, были у тебя и до меня партнеры. Конечно, будет изворачиваться. Но от этого не станет легче. Ни ему, ни ей.
Господи, восклицал он мысленно и вслух, да что же это в мире нашем делается!.. Возводил свой взор к небесам и жутко жалел, что не верит в Бога. Он, Заславский, обошел бы сейчас все церкви, поставил бы тысячи свечей всем святым, на свои деньги возвел бы Божий Храм1
Он неумело неистово крестился и шептал:
- Если бы все вернуть назад… Если бы все вернуть назад… Господи, Боженько, помоги мне вернуться назад к тому роковому дню…
   К какому точно,  он не знал, но готов был поклясться Всевышнему, что если он смилостивиться над ним, рабом Божьим Кириллом, то он больше никогда, никогда, никогда не будет вести такую грязную, распутную жизнь. Будет любить только свою жену, только одну ее – всю оставшуюся жизнь!

               


                3

     Заславский мечтал вернуться в прошлое, а Кропотов спешил в будущее: преступления свершились, нужно обезвредить виновницу (виновниц!) нового вида преступлений дабы она (они!) не вовлекали в свои смертельные сети амура очередную жертву.
Вечером сего дня Кропотов намеревался заглянуть в «Салон красоты», что на Набережной и уже было направился туда, но на перекрестке улиц, вместо того, чтобы свернуть направо, в сторону
«Салона», повернул свой «жигуль» налево, решив, что сперва все-таки надо наведаться в СПИД-центр, чтобы выяснить, не имеет ли Логинова к нему какого-либо отношения.
И мысленно упрекнул себя за то, что не сразу поехал туда.
Для медицинского учреждения время-то было поздноватое – без четверти восемь. И заведующая, которая, к счастью, еще не ушла, не весьма вежливо пробурчала:
- В общем-то мы уже не работаем…
На что Кропотов, приклеив к лицу сочувственную улыбку, сообщил:
- У меня тоже в общем-то рабочий день окончен, но есть дела, которые не укладываются в рабочие графики.
- Ну, хорошо, говорите быстрей, что вам нужно…
- Майя Владимировна Логинова. Не числится ли она у вас как инфицированная СПИДом?
Заведующая напомнила, что тайну этой болезни не должна разглашать. Кропотов в свою очередь напомнил, что есть исключения из правил – словом, и заведующая,  и гость из милиции уверили друг друга, что с уголовным кодексом знакомы и нарушать его не намерены.
Через несколько минут перед Кропотовым лежала история болезни Майи Логиновой.
- Значит, у нее СПИД?
- К нам попадают люди только с этим заболеванием.
- Конечно, конечно, - пробормотал Кропотов.
- Хотите подробно ознакомиться?
- Подробно как-нибудь в другой раз, если потребуется, а сейчас скажите, пожалуйста, когда она тут у вас была в последний раз?
- А здесь должно быть написано… Да, вот, пожалуйста, пятого августа… сего года. Должна уже снова наведаться, но что-то не приходит, надо будет позвонить…
- Не утруждайте себя, ее в городе нет.
- Уехала куда-то? Надолго?
- Куда-то уехала. Но куда – не знаю и надолго ли тоже не знаю.
- А-а-а?..
- Почему следственные органы заинтересовались ею?
- Да, хотела полюбопытствовать… она такая женщина…
- Какая?
- Интересная, интеллигентная, приятная и еще… есть в ней какая-то изюминка… бедная-бедная…
- Какая изюминка?
- Уж больно обаятельна она и… знаете, как любит говорить одна моя знакомая: есть женщины дешевые, а есть дорогие. Вот она и похожа на этих, так сказать, женщин дорогих.
- А что вы вкладываете в это слово – дорогие?
- Ну… недоступность, постоянство в любви… когда я впервые увидела Майю Логинову, меня точно в грудь толкнули: Боже, такая женщина и – тоже… пришла к нам…
- Значит, она не похожа на женщину легкого поведения?
- Ну что вы… на мой взгляд, она просто является жертвой несчастного случая, заразить ее мог и ее единственный партнер, у которого, как нередко бывает, она не была единственной… А что с ней? Какое она имеет отношение к … вашему учреждению?
- Да об этом, если позволите, я пока не буду распространяться.
- В интересах следствия?
- В интересах следствия.

                4
Дверь своей квартирки однокомнатной Кропотов всегда открывал очень торопливо и даже лихорадочно, так как, идя еще по лестнице, он слышал разрывающийся звонок телефона – так было довольно часто: ему звонили, а его не было – все служба. И первым делом, переступив порог, бросался к телефону и набирал, во-первых, мамин номер – мама на мобилку не звонила, экономила, пенсия-то у нее кот наплакал.
Было еще не очень поздно и, набрав номер, он тут же услышал родной голос:
- Это ты, Митенька, а я тебе звонила…
- Что-то важное?
- Да нет просто так. Как у тебя дела, как здоровье?
- Да у меня все, мамочка, «о,кей!», а как ты?
- Да я тоже, слава Богу, скриплю потихоньку. Никита тебе  не звонил? Мне - тоже…
        Обычный разговор. Никита – младший брат Кропотова, год назад уехал в Аргентину искать лучшей жизни. Хороший инженер-компьютерщик, но здесь места ему не нашлось.
- Да, Митя, звонила опять Света, интересовалась, никуда ли ты не уехал. Митя, что это за Света, у нее такой тоненький голосок, как у этой, как ее … Анжелики Варум. Сколько ей лет?
- Анжелике? – слукавил Кропотов, скрывая свою симпатию к своей знакомой..
- Этой Свете!
- Немного, мама, я точно не знаю.
- А чего она хочет от тебя?
- Ну, ты же знаешь, что ее однажды чуть не посадили: спряталась в супермаркете, а когда магазин закрылся…
- Да я помню, ты рассказывал…
- Ну, она как-то помогла нам поймать одного преступника: я ее выручил и она – меня.
- Она тебе нравится?
- Мам, она еще ребенок, о каком «нравится» может быть речь. И потом, мамочка, я голоден, как волк…
- Все-все-все, родненький – мне бы только услышать твой голос.
В холодильнике, конечно, шаром покоти. Извлек из-под порожней уже коробки «Геркулеса» «эн-зэ» - баночку бычков в томате, вскрыл кухонным ножом, в тысячный раз подумав, что надо купить открывалку, отломил горбушку от уже покрывавшейся седой плесенью буханки и, выстрелив пультом в серый экран телевизора, принялся ужинать.
По всем каналам шли латино-американские сериалы: ну, прямо-таки не в Украине живешь, а в Южной Америке… Подумал о младшем брате, трудненько ему там, на чужбине. В Аргентине сейчас тоже экономический кризис, волнения, народ уже пятого президента избирает, за каких-то несколько месяцев, а у нас…
Подумать, что «у нас» он не успел – зазвонил телефон. Может быть, Кирилл Заславский?.. Что-то вспомнил…
- Добрый ве-е-чер… - пропел голосок, похожий на голосок
       Анжелики Варум.
- Света?
- Ага.
И – продолжительное молчание.
- Я тебя слушаю, Света, как ты там?
Снова длительное молчание. Молчанием она говорила: сам знаешь… Она не скрывала, что неравнодушна к нему, к человеку, который в два раза старше ее, который однажды спас ее от детской колонии, который…
- Я слушаю тебя, Света… Как у тебя дела?
Порывистый девичий вздох:
- У ч у с ь, дядя Дима…
На ее намеки, что она к нему неравнодушна, он посоветовал ей побольше налягать на учебу, вот она и отчиталась:  у ч у с ь…
- Надеюсь, успешно?
- Стараюсь…
И снова молчание.
- Светочка, я рад твоему звонку, приятно слышать, что у тебя все в порядке…
- Не так уж и все…
Долгое обоюдное молчание, понятное и Свете, и Кропотову.
- Светлана, давай не будем…
- Ладно, Кропотов, извини…
- Но ты не обижайся, звони… как что-нибудь…
- Как только – так сразу, - ответила она знаменитой фразой юмориста и, деланно шумно вздохнув, повесила трубку.
Кропотов качнул головой: и приятно, и какой-то осадочек от разговора. Девчонка в том возрасте, когда безоглядно влюбляются: в звезд эстрады, в спортивных светил, в своих учителей и даже знакомых ментов.
Думая о старшекласснице-Свете, с которой однажды столкнула его работа сыщика, Кропотов ловил себя на мысли, что он к этой пигалице тоже не совсем равнодушен, он всегда радовался ее неожиданному звонку и сам от себя скрывал, что радуется. Но ему почти тридцать, а ей всего пятнадцать… Правда, как-то по телевидению рассказывали об одной необычной супружеской паре: ему было уже за шестьдесят, когда они поженились, а ей – шестнадцать! У них уже дочка ходит в садик. Ему сейчас семьдесят, а ей – двадцать. Он писатель, Жуховицкий, кажется...
Кропотов вздохнул: что позволено художнику, то нельзя менту – пришьют еще растление малолетних. И переключил свои мысли на другое, на «Салон красоты», где когда-то работала Майя Логинова.

                5
В «Салон красоты», что на Набережной, он заскочил еще до его открытия. В этом здании когда-то был детский сад. Детей теперь рожают гораздо реже, детские сады и ясли освобождаются от своих предписанных жизнью обитателей и новыми хозяевами становятся те, у кого звенит в кармане. Когда-то «звенело» в кармане и у Майи Логиновой, она обрела это двухэтажное помещение, привела его в порядок, осовременила, придав ему привлекательный вид, но коварная судьба жестоко расправилась с первой хозяйкой  «Салона красоты» что на Набережной.
Новая владелица сего благородного заведения была чуть не студенческого возраста, красива и весьма самоуверена. Кропотов, знакомясь с ней, подумал, что у этой «дивы», конечно же, имеется крутой покровитель. Об этом говорит и новехонький, сияющий хромом ее джип «Лексус», стоящий не на дороге, не в каком-то специально асфальтированном карманчике, а прямо на тротуаре, предназначенном не для машин, а для прохожих. Десять лет назад вряд ли кто осмелился бы поставить свою машину на тротуаре. Теперь хозяева те, у кого звонче бренчит в кармане. Прохожие обходят стоящие на тротуаре джипы,  тойоты, мерседесы и прочие автомобили «крутых» десятой дорогой – чтобы невзначай не зацепить, не испачкать, а то ведь за всю жизнь не рассчитаешься…
Обо всем этом Кропотов подумал мельком, приглядываясь к своей юной богатой собеседнице Элеоноре Бачинской.
- А как вас называют домашние и близкие? – спросил Кропотов ибо полное имя хозяйки салона как-то не подходило ей.
Она понятливо улыбнулась:
- Лера… Можете и вы меня так называть.
- Спасибо, Лера. Я сразу к делу… Меня интересует ваша предшественница…
- Майя?
- Да, Майя Логинова.
Выражение лица у Леры в один миг сделалось скучным и постным
Она поджала губы, напрягая свои мысли.
- А что именно вы хотели о ней узнать?
- Где она сейчас и круг ее знакомых и близких?
- Ну, где она сейчас… понятия не имею… Она давно к нам не заходит…
- О том, что с ней, вы в курсе дела?
- Да, конечно. – В уголках губ Леры промелькнула брезгливость. – Мы все сначала думали, что это слухи, а потом узнали, что не слухи… С ней еще что-то случилось?
Понимая вопрос собеседницы, Кропотов сказал:
- Она жива.
- Слава Богу, - со вздохом облегчения, скорее, деланного облегчения, произнесла Лера.
- А какие у вас были отношения?
- Обычные, деловые… - Лера едва заметно снисходительно ухмыльнулась. – Интимных отношений у нас с ней не было.
- Да я не об этом. Просто, может быть, вы были близкими подругами, и она делилась с вами сокровенными мыслями, планами… Вы знаете, что она покинула город?
- Нет, не знаю.
- А кто-нибудь из ваших… подопечных знает?.
- У нас работает не один десяток человек,  и я за всех говорить не могу, побеседуйте с ними сами. А-а… она что-то натворила, что ею заинтересовалась милиция?
- Если можно, на этот вопрос я пока не отвечу. Вы лучше, Лера, подскажите, с кем бы я мог еще побеседовать, кто был наиболее близок к Майе, кто ее подруги?
- Честно говоря, насколько мне известно, я ведь при ней тут не работала, но знаю, что в «Салоне» она ни с кем особенно близка не была. Говорят, она всех держала немного на расстоянии. Поэтому если быть до конца откровенной, то за ней особенно никто и не жалеет. Так, чисто по-человечески ее, конечно, жаль, но надо быть поразборчивей в знакомствах с мужчинами…
       На это Кропотов никак не прореагировал и ничего не сказал. Точнее, в душе-то он и прореагировал и сказал: «Эх, Лерочка-Лерочка… такие ли люди подзалетают…» Хотел привести пример знаменитого балеруна Рудольфа Нуриева… В народе говорят: от тюрьмы и сумы не зарекайся…То же можно сказать и об этой чуме двадцатого века, о СПИДе.
К Майе Логиновой у Кропотова было понятное отношение – неприязненное. Но когда он побеседовал и с другими работницами «Салона красоты», то и ни у одной из них не увидел к ней искреннего сочувствия (человек же попал в беду!). И  неожиданно для самого себя  поймал себя на мысли, что кроме профессионального полного  неприятия Майи Логиновой, как личности, в глубине души шевельнулось  у него и не совсем понятное, неясно откуда взявшееся слабое чувство жалости к ней: от нее все отвернулись! Она – изгой общества! Она не прирожденный преступник, она – оступившийся человек...
В голове  вертелись слова поэта, которые ему, Кропотову, и нравились и которые он не совсем понимал: «…И милость к падшим призывал…»
Майя Логинова, похоже, именно такая - «падшая». А кто-то откликнувшийся на призыв поэта, выдавший себя за «Милость», воспользовался ее отчаянным положением (для лечения этой страшной болезни нужны немалые деньги!) и… и толкнул на коварнейшее преступление. Которое на первый взгляд ничего общего не имело с преступлением. Кто он, этот господин-Милость? Где он? Где они? Сделали свое черное дело и отправились на гастроли дальше? Куда?

                6
Кропотов прокручивал в голове одну за другой версии и тут же их отметал – куда могла направить свои стопы Логинова. На юг? Но юг огромен и там проще всего засветиться. Конечно, в какой-нибудь другой город. Если решила продолжать свое мерзкое и подлое дело. А если решила остановиться? Но вряд ли она остановится – деньги, хорошие деньги, ей будут нужны постоянно, до самого конца…
Можно сделать запросы в СПИД-центры больших городов… Это в общем-то – ткнуть пальцем в небо, тем более, что она могла лечиться и у частника или махнуть за рубеж.
На всякий пожарный случай Кропотов справился в домоуправлении,  к которому принадлежала квартира Логиновой: что она написала в бланке на выписку – куда намерена переезжать. В графе - «куда» было написано, что – в область… Ищи ветра в поле…
В расстроенных чувствах направился было в отделение, но в самый последний момент передумал, решил, что надо еще разок побывать на квартире, которую продала Логинова глуховатой старушке. Может что-то проясниться, может, удастся найти какую-нибудь зацепку, тот кончик клубочка, который покатится по следу необычной преступницы.
Новая хозяйка, та самая старушка, с которой он уже однажды беседовал, долго не хотела его впускать. Пришлось обратиться за помощью к соседям. Заодно он и с ними поговорил. Они отзывались о бывшей своей соседке хорошо: тихая, вежливая такая. На вопрос, не говорила ли она, куда собирается переезжать, соседка по лестничной площадке пожала плечами:
- Она с нами вообще почти не разговаривала: здрасьте да досвиданья.
- Вы меня будете допрашивать? – осведомилась новая хозяйка квартиры, когда они с Кропотовым остались вдвоем. В глазах у старушки, широко раскрытых и слезящихся, был страх.
- Да что вы… простите, как вас зовут?..
- А-Анастасия… Федоровна…
- Дорогая Анастасия Федоровна, никто вас допрашивать не собирается, просто нас интересует ваша предшественница, кой по каким делам… Нам желательно было бы знать, куда она переехала? Не говорила ли она что-нибудь вам о своих планах?
В этот раз за ухом старушки таился слуховой аппарат и она, к удовольствию Кропотова,  все слышала.
- К сожалению, не говорила.
Кропотов прошел по комнате от порога до балкона, оглядел обстановку, довольно хорошую, современную. Поинтересовался,
        перевозила ли она свою мебель (а вдруг она осталась в городе?).
- Квартиру она продала с мебелью и очень недорого.
Для приличия он спросил – за сколько и был поражен очень низкой ценой. Значит, она торопилась…
- Анастасия Федоровна, а не осталось ли от Майечки каких либо вещей, кроме мебели…
- Старушка склонила голову набок – не поняла, что именно ее гостя интересует.
- Какие-нибудь тетради, записные книжки?..
Старушка медленно покачала головой.
-        Н-не видела.
- Может, книги какие-то?..
- Несколько книжек – да, оставила, вот… я иногда их листаю.
Она сняла с одной из книжных полок стопочку книг, судя по которым, можно было заключить, что владелица их – человек серьезный: Блок, Бунин, Куприн, Хэмингуэй, Стейнбек… ни одного детектива. На полке лежал в сторонке маленький географический атлас Мира. Кропотов взял его в руки, полистал – нет ли тут каких-нибудь бумажек, записок, телефонов.
- Это Логиновой атлас? – осведомился у старушки.
Она торопливо закивала:
- Да, да, это тоже – ее.
Кропотов хотел уже было водворить атлас на место, но, как утопающий хватается за соломинку, так ухватился и он за эту книжицу с картами, которую когда-то держала в руках и его подопечная. Кропотов не верил ни в Бога, ни в черта, но иногда он замечал за собой такие вещи, что в глубине души убеждался: есть, есть что-то такое, что не подвластно твоему разуму, но движет жизнь, иногда просто чуть ли не физически подталкивает сделать тебя то или иное. Может быть это интуиция. А что такое интуиция? Это же кто-то тебе что-то подсказывает. Кто?
Обо всем этом Кропотов не раз думал, подумал он и сейчас, мимолетно и даже чуть посмеиваясь в душе над собой. Однако в то же время, присев на краешек стула, усердно принялся изучать каждую страницу уже слегка потрепанного атласа. Атлас был времен существования Советского Союза и Украина еще носила название советской республики. Он мигом поймал себя на мысли, что новой
карты Украины что-то не припомнит… или их вообще еще нет и в помине?
Только открыл атлас с изображением родной страны, как тут же Кропотову бросился в глаза голубой кружочек сделанный отруки вокруг типографского кружочка – Донецк… Донецк! Зачем она обвела кружочком?
На всякий случай поинтересовался у Анастасии Федоровны: не она ли сделала эту пометку?
- Нет-нет, я вообще никогда не открывала этот атлас, я уже давно никуда не путешествую, - старушка улыбнулась своим беззубым ртом, кажется, очень довольная шуткой.
Кропотов ради приличия и чтобы сделать собеседнице приятное, изобразил вежливую улыбку. Еще раз посмотрел на голубой кружочек, наведенный шариковой ручкой, повернул страницу к свету, пытаясь определить давняя ли это пометка или свежая. При повороте к свету, падавшего из окна, голубой кружочек слегка взблеснул – паста шариковой ручки еще не успела поблекнуть, выцвести. Стало быть, помечено совсем недавно.
- Анастасия Федоровна, во время нашего телефонного разговора, вы, помнится, сказали, что Майя уехала где-то надели две назад. Не могли бы точнее вспомнить, когда именно?
- Точную дату вам сказать?
- Было бы желательно.
- Могу, могу. У меня есть тетрадочка, куда я все записываю: кто когда родился и умер, все мои финансовые счета, когда куда-то надо пойти – память-то у меня уже… ойе-е-ечки, - она безнадежно махнула рукой, - потому и записываю. Записала я и когда мне надо было перебираться на новую квартиру – когда Майечка выезжала, а я въезжала, вот,  пожалуйста, у меня все тут аккуратненько записано: второго августа…
- Сегодня четырнадцатое… Спасибо, Анастасия Федоровна. И, пожалуйста, поройтесь еще в памяти: не говорила ли она, куда собиралась уезжать? Не давала ли она вам какие-нибудь поручения… ну, если кто-то позвонит по этому телефону, что вы должны отвечать?
- Вы знаете, ничего она такого не говорила. Она очень спешила, нервничала.
- А был ли с ней в день отъезда еще кто-нибудь? – на всякий случай спросил Кропотов. – Ну, кроме грузчиков.
- Да грузчиков-то как раз с ней и не было, она же всю свою мебель оставила, мебель сейчас не проблема, это раньше сложно было что-то купить, записывались в очередь, проверялись каждую неделю, ждали годами, а теперь…
- Ну, теперь – дело известное – всего навалом, - поддержал разговор Кропотов. – Так, говорите, никого больше с ней не было?
- Постойте-постойте… - старушка пристально посмотрела прямо перед собой, казалось, кого-то увидела в своем воображении. – Был, был один молодой человек, расхлябанный, не очень вежливый такой, издерганный, все подгонял ее, даже прикрикивал.
- Можете описать его подробней? Рост, цвет волос, глаз, какие-нибудь особенности в одежде, внешности, шрамы, родинки, татуировки?
Старушка вздохнула.
- Я не Шерлок Холмс и не Агата Кристи, уважаемый… И слышу плохо, и вижу плохо и соображаю туго. Знаете, сколько мне лет?
Кропотова, разумеется, нисколько не интересовал возраст пожилой собеседницы, но чтобы поддержать разговор и чтобы сделать хозяйке квартиры приятное, занижая возраст на добрых десяток лет, сказал:
- Чуть-чуть за семьдесят…
Старушка просияла.
- Дорогой мой, мне уже аж восемьдесят шесть!
- Хорошо сохранились, Анастасия Федоровна… так припомните, какой из себя был тот молодой человек?
- Ну, я уже сказала: молодой, лет тридцати, высокий, худощавый, кажется, немного смуглый. Перстень на пальце, на шее золотая цепочка…
Таких молодых людей в городе, конечно, пруд пруди, подумал Кропотов, но все же попытался уточнить:
-        А какая была цепочка тонкая, толстая, плоская, округлая?
- Не помню точно, знаю, что большая, я подумала: богатый…
- Крутой?
- Крутой – сейчас говорят. И перстень большой.
- И что изображено на нем – не помните?
- Я же плохо вижу… А что они – что-то натворили?
- Что-то натворили, - несколько рассеянно промолвил Кропотов, перебирая в голове, как в компьютере, известных ему молодых людей с подмоченной репутацией, худощавых, смуглых, расхлябаных издерганых, с золотой цепочкой на шее и большим перстнем.
- А не припомните, на какой руке у него был перстень?
Старушка, конечно, не помнила и какой перстень – не помнила, что на нем изображено. Кропотова интересовали эти, на первый взгляд, мелочи и потому, что ему вдруг вспомнился его давний знакомый Олег Каширский, бывший сутенер, а ныне – мелкий предприниматель, владелец небольшого цеха по изготовлению мягких детских игрушек. По описанию старушки он подходил для Майиного знакомого. А что если они действительно знакомы? Если знакомы, то почему бы им не действовать заодно? У Каширского за спиной хороший опыт работы с девушками древнейшей профессии. Он парень не глупый. Наверное, ушел в подполье, открыв цех детских игрушек, прикрывшись благородным делом – заботой о досуге детей.
Не откладывая в долгий ящик, Кропотов позвонил Олегу Каширскому на работу. Приятный девичий голос ответил, что его нет.
- А когда будет?
- Сегодня его точно не будет, - пропел голосок.
- А завтра?
- Директор в отъезде.
- А куда он уехал?
- А кто его спрашивает? Я не обязана всем докладывать – позвоните завтра.
- Можно было подъехать на работу Каширского и попробовать узнать, куда он уехал, но сперва надо бы выяснить, действительно ли это он, Олег Каширский, приходил в эту квартиру с Майей Логиновой.
Простившись со старушкой, помчался в отделение, с помощью Ниночки Лащук, извлек из компьютера фотографию бывшего сутенера… да, худощавый, да, смугловатый, взгляд, правда, не преступника – праведника, видно не раз отрабатывал перед зеркалом.
Когда в тот же день Кропотов показал это фото Анастасии Федоровне, та кивнула:
- Да, это он был тогда!


                Часть пятая

                Глава первая

                1

На «гастроли» в Донецк Олег Каширский и Майя Логинова ехали отдельно – соблюдали конспирацию. Олег выехал на три дня раньше, чтобы подготовить почву для работы, а Майя, продав квартиру и захватив с собой самые необходимые вещи, несколько дней спустя.
Родной город она покидала без особого сожаления, быть может, даже и с некоторым удовлетворением: там ей больше нечего делать. Там ее все знают. Там о ней почти все все знают, а если кто еще и не знает, то вот-вот узнает – Кирилл Заславский. При мыслях о нем Майе становилось тягостно больно. Он был хорошим, порядочным человеком. Если бы у нее не было проблем со здоровьем, быть может, их кратковременное знакомство перешло бы в более длительное. Как знать, может, судьба свела бы их вместе навсегда. Но…
В этом ее «но» столько было всего…
Она поймала себя на мысли, что примерно так недавно думала (и думает!) о Косте Замятине. Их отношения, к сожалению, укладываются в две строчки старенькой песни: мы с тобой случайно в жизни встретились – потому так рано разошлись…
Поймала себя еще на одной мысли нисколько ее не радовавшей: в каждом мужчине она ищет свой идеал, скорее не идеал (есть ли вообще идеалы?), а того мужчину, с которым ей было бы легко и хорошо. Таким был Костя Замятин.
Она сама от себя скрывала, что постоянно думает о нем: запал он ей в душу и все! И если бы не ее беда, она давно бы позвонила ему, но не желала этого, во-первых, потому, что он так ни разу и сам ей не позвонил, а звонить первой… не позволяла еще сохранившаяся женская гордость и честолюбие. Не позволяло и еще одно обстоятельство, пожалуй, самое главное – то, что перевернуло всю ее жизнь – проклятая болезнь… Майя страшно переживала, что и его наградила этим смертельным недугом.
Конечно же, она не могла знать, что по той же причине не пытался звонить и он, Костя. Догадывалась, но… виноватой считала себя: перед ним она была с одним дегенератом, который сперва показался ей вполне приличным мужчиной, но потом поняла, что его интересовала не она, а ее деньги…
Сколько раз Майя порывалась позвонить Косте и не осмеливалась. Что она скажет?.. Что она уже не может жить одна, что ей осточертело одиночество и что она в страшной беде?..
Перед отъездом в Донецк все-таки решилась и набрала номер его мобильного телефона. В глубине души  молила: пусть оператор скажет, что абонент находится в недостигаемой зоне или просто не будет ответа на вызов… или еще что-нибудь… заряд кончится… деньги…К счастью или к несчастью, после второго же сигнала раздался знакомый голос:
- Слушаю вас!
      Хотела дать отбой и уже положила палец на нужную кнопку, но с губ невольно сорвалось:
- Костя?
- Он самый… а это?..
- А это… - Майя боялась произнести свое имя и затаила дыхание.
- Майя – ты?!
В его голосе было столько неподдельной радости и искреннего ликования, что она не посмела прервать разговор.
- Да я…
Очень долгая пауза. Так много хотелось сказать и вместе с тем больше ничего Майе не хотелось говорить.
- Как ты там?.. – спросил он
- Да я… да я ничего… потихоньку, а ты? Как у тебя дела?
- Да ничего… тоже потихоньку…
Они говорили сковано, натянуто, ходили вокруг да около, каждый ожидая в свой адрес гневного обвинения. Майя о себе говорила меньше и менее откровенно, он же чуть больше и более откровенно.
- Ты спрашиваешь, как дела… честно говоря, дела у меня как сажа бела и я чист,  как трубочист...
- А что так? - осторожно спросила.
- Да-а… да… В общем… Майя, это не телефонный разговор…
Снова продолжительная пауза, в течение которой каждый говорил то, что хотел бы сказать…
- Ты сейчас немного выпивши? – спросила Майя.
- Немного… А ты где?
- Я в общем-то в пути… еду в поезде…
- Далеко?
- Далеко…
- Можешь не говорить… Скажи только… одна едешь или с кем-то?
- Одна…
- Я… - Костя надолго замолчал.
- Что – ты?
-      Увидеться бы… Но, может, это и не надо, может, ни к чему это…
- Может… - проронила Майя.
- А ты хочешь увидеться?
- А ты?
- Не знаю…
- Я тоже не знаю…
- Я рад был услышать твой голос, спасибо, что позвонила…
- Будет желание – звони…
«Зачем?» - отключая телефон, сама себя спросила Майя, хотя в душе она была удовлетворена, что позвонила, довольная была и тем, что он ни в чем ее не упрекнул, не обвинил. Может быть, с ним все в порядке? Или он пока ничего не знает… И что кроется за его  « это не телефонный разговор»? Дела-то у него… как сажа бела… А у нее – еще хуже… Кем она была, какой была и какой стала, с кем водится… Ужас!..
Раньше с таким человеком, как Олег Каширский, она и разговаривать бы не стала. А теперь была в полной зависимости от  этого циничного мерзавца.
Сидя в купе поезда «Москва-Донецк» и глядя в окно на проносящийся мимо степной пейзаж, монотонный, тягучий, она в который раз мысленно прокручивала последний год своей жизни, от того рокового дня, точнее, ночи до поездки в этом поезде, который несет тебя неизвестно куда, к кому и зачем. В общем-то – известно, но…
Две недели назад Олег назначил ей встречу в одном из кафе и, отхлебывая из бокала вино, сообщил, что ей надо покинуть насиженное место и перебраться в другой город. Возможно, на время, а может и навсегда. Получен хороший заказ. Работа ожидает сложная, так как человек, с которым она должна познакомиться не совсем обычный, даже очень необычный – духовное лицо, попросту поп, батюшка.
У Майи прямо-таки глаза на лоб полезли: поп, батюшка!..
- Ну, Олег… - только и развела руками она.
Он выдержал нужную паузу, готовый услышать ее отказ, побарабанил пальцами по столу.
- Я знал, что ты так это воспримешь… но тебе же нужны деньги 
и будут всегда нужны. Или ты нашла какой-нибудь другой способ их добывать?
Майя молчала. Да, ей действительно очень нужны деньги. И другого способа добывать она пока не придумала. На те деньги, которые она получила за продажу своей квартиры надо приобрести что-то там, на новом месте. «Гонорара» за прошлую «работу» ей хватит еще на несколько месяцев, а что дальше?
А дальше, думала она, хоть руки на себя накладывай. Эта мысль в последнее время все чаще и чаще ей приходили в голову. Она отбивалась от нее, говорила себе, что это от нее никуда не уйдет. Как бы ни было трудно, как не тяжка была ее новая жизнь, но это была все-таки жизнь. Да и врачи говорят, чтобы выбросила из головы ненужные мысли: надо бороться за каждое мгновенье жизни… Вот она и борется… Пусть нечестным и подлым путем… А с ней поступили не подло?
-Так что, у тебя есть какой-нибудь другой способ добычи бабок? – напомнил тогда о себе Олег, уплывшей в противоречивые размышления подельнице.
-Нет, конечно, - убито ответила она и тяжко вздохнула. – А-а-а… может, с кем-то другим… я бы… познакомилась…
-Боишься?
-Боюсь…
-Что не справишься?
        -И что не справлюсь и вообще…
-О  «вообще» и речи быть не может, а насчет справишься или не справишься, надо постараться справиться. Насчет «другого» у тебя все впереди, а это сейчас работа номер один.
Резало слух – работа. Лихорадило от мысли, что знакомиться предстоит с человеком не из своей среды, из совершенно чуждого ей мира.
-Честное слово, боюсь, что у меня ничего не получится.
-Ха! – деланно хохотнул Олег. – Ты что думаешь, если он поп, то ему не хочется подержаться за попку, женскую? Есть такие, что это проделывают и в самой церкви. Одна моя знакомая рассказывала, что пошла исповедоваться, начала рассказывать про свои грехи, а он, батюшка – ей под юбку… ляжки гладит… Они, попы, тоже люди – ты
сама убедишься, вот увидишь. Так что не дрейфь, не пускай пузыри! Справишься с этой работой, долго трогать тебя не буду. За гонорар не беспокойся, он в два раза выше!
И она дала свое согласие – такие деньги! Где она их заработает?
Из любопытства поинтересовалась, за что или почему и кто хочет таким образом посчитаться с этим… батюшкой.
Олег мигом сделался серьезным и, чеканя каждое слово, очень внятно и негромко произнес:
-Я этого не знаю и знать не хочу. И ты этого не должна знать. Это не наше дело, усекла?
Итак, впереди ей предстояло очень трудное знакомство. Имя священослужителя Майю тоже пугало: Аристарх, отец Аристарх…Боже, мысленно перекрестилась она, куда только может завести человека судьба, если он однажды оступиться в жизни…
Мысли ее прервали отворившиеся в купе двери.
-Добрый вечер, - мягким баритоном проговорил появившийся на пороге молодой человек с небольшим чемоданчиком в руке. – У меня тринадцатое место, кажется, свободно, да?
-Кажется, - холодновато промолвила Майя, не глядя на нового попутчика. Чем-то он сразу ей не понравился, наверное, потому, что в купе он внес с собой густой аромат, видимо, дорогого мужского дезодоранта.
Как и каждая женщина, Майя любила хорошие запахи, но ей не нравилось, когда мужчины сильно «пахли», будь это и самые модные одеколоны, туалетная вода или дезодоранты.
Но когда поезд снова тронулся и новый пассажир не стал, как другие попутчики-мужчины, докучать красивую девушку разговором, откуда, да куда… отношение у Майи к попутчику смягчилось. Он, казалось, ее не замечал и старался вести себя так, чтобы она его тоже не замечала: сидел, смотрел в окно. Как и она.
Но можно ли долго не замечать красивую женщину? Тем более, когда ты знаешь, что ты тоже что-то из себя представляешь, не древний старик и не уродина какая-то, а вполне нормальный молодой человек, интеллигентный, ненавязчивый, с аккуратной чеховской бородкой. Если бы ему еще и пенсне – вылитый Антон Павлович.
И он, и она смотрели в окно, смотрели и еще делали вид, что смотрели именно в окно. Как известно, любое окно, если за ним – темень
- еще и своеобразное зеркало. И он, и она время от времени смотрели не только в окно, но и в зеркало, незаметно рассматривая друг друга: новый пассажир – потому, что напротив него сидела красивая девушка, а красивая девушка – потому, что попутчик был здорово похож на человека из девятнадцатого века. А конкретнее – на всемирно известного классика.
        Незаметно разглядывала попутчика, Майя мельком подумала: если бы «мой батюшка» был таким симпатичным молодым человеком (никаких подробностей Олег о будущей жертве стрел Амура ей не говорил ибо еще и сам не знал).
      Попутчик, заметив, что соседка нет-нет да и смотрит на него. Оторвав от окна несколько смущенный взгляд, с невязущейся с его интеллигентным обликом неловкостью проговорил  приятным мягким баритоном:
-Извините, я часто езжу, но каждый раз, когда встречаюсь с новыми людьми в поезде, самолете ли, всегда ощущаю неловкость оттого, что нам на какое-то время предстоит находиться вместе, а стало быть,  как-то общаться… и вот приходится как бы навязывать знакомство… Вы извините, что я так откровенен, но я действительно сейчас испытываю неловкость, дискомфорт какой-то, что ли…
Майя смотрела на  вдруг разговорившегося попутчика и ей стало легче оттого, что он заговорил, да еще так откровенно и смущенно. Теперь ей показалось, что он похож не столько на Антона Павловича Чехова, сколько на князя Мышкина из «Идиота» Достоевского.
-Вы так на меня смотрите, - пробормотал он.
-Просто, я давно не встречала людей… как бы вам сказать, искренних, что ли… вы мне таким кажетесь…
-А это плохо?
-Почему же плохо? Напротив… - И понимая, что хотел сказать попутчик, неожиданно и для него, и для себя она назвала свое имя:
-Меня зовут Майя.
-Очень приятно, а меня…
Майя, все еще держа в голове мысли о «своем батюшке», насмешливо подумала: вот если сейчас этот «князь Мышкин» произнесет: отец Аристарх… Еще подумала, что такие случайности бывают только в кино…
-А меня – Иван.
-Хорошее исконно русское имя, - улыбнулась Майя и протянула руку. Неожиданно для нее, он как-то очень деликатно и галантно прикоснулся к руке губами, как-то неуловимо и очень естественно это у него получилось. Она даже не успела смутиться – когда это ей целовали руки… да еще так… в поезде… случайные попутчики. Не перевелись еще настоящие мужчины на этом свете.
-Вы извините, - сказал он и надолго замолчал,  уходя в себя.
Замолчала и Майя, испытывая понятную неловкость. Кажется, и ему, и ей хотелось говорить, о чем угодно, но не молчать и вместе с тем разговор затормозился, так как каждый из них понимал, что откровенничать сейчас друг перед другом в общем-то незачем.
Мимолетную тягу друг к другу они придавили, как боль. Они – взрослые люди. Серьезные люди. Вполне порядочные. И заводить мимолетный флирт не в их правилах.
Примерно об этом говорили их лица, вновь устремившиеся в окно-зеркало.
                2
Их соседи по купе – мужчина и женщина на средних полках – давно уже почивали сладким сном, а Майя и «князь Мышкин», как она его мысленно окрестила, сидели за столиком и смотрели то в отливавшее металлом окно, то друг на друга, изредка перекидываясь незначительными фразами. Там, за окном, словно наперегонки с поездом, не отставая ни на пядь, неслась огромная  цвета красной меди луна, она то ныряла в редкие облака, то неслась по чистому, усеянному звездами небу.
-Вы любите смотреть в окно, - то ли утверждая, то ли спрашивая, проговорил попутчик.
-В общем-то – да.
-Я – тоже, - кивнул он, не отрываясь от звездного неба в окне. – Как-то ехал в поезде, в купе были одни мужчины, когда укладывались спать, кто-то, не интересуясь, понравится  это другим или нет, опустил штору и в купе сразу стало мрачно, как в ящике. Приятно, когда,  засыпая, смотришь на небо.
Майя думала, что вот сейчас собеседник поведет речь о бесконечности мира, о том, как он огромен и какие пылинки по сравнению с ним люди. Эти мысли время от времени всем,  наверное, приходят в голову. Все так.  Но банально высказывать эти мысли другим, особенно малознакомым людям. И Майя в душе была благодарна своему попутчику, что он не стал растекаться по древу о загадочности мира и его непостижимости.
Вместо этого он, словно спохватившись, несколько смущенно осведомился:
- Вам, наверное, пора отдыхать, я выйду, может, что-то помочь надо?
- Нет-нет, спасибо.
- Может, еще чаю?
-Спасибо, не надо.
Он вышел, постоял в коридоре с десяток минут, когда снова вошел в купе, увидел, что его попутчица и не собиралась укладываться спать.
-Вы, наверное, сова, да?
-Да нет, не сова, просто… - она надолго замолчала, обратив лицо к взблескивающему проносящимися огнями окну.
 С горечью подумала, что давно ни с кем не говорила по душам, откровенно, столько скопилось всего, так болит сердце, так хочется кому-то излить свою боль, как говорится, поплакаться в жилетку – легче бы стало. Говорят, многим людям свойственно случайному попутчику в поезде рассказывать о себе все, все, все. То ли монотонное движение поезда и ритмичный перестук колес на стыках рельсов располагает к откровению, то ли сознание того, что ты и душу излил кому-то и этот, кому ты излил душу, никому не расскажет, вы расстанетесь на одной из станций и забудете друг о друге. Но на душе станет легче.
Майе тоже бы стало легче на душе, если бы она сейчас высказала вот этому скромному, похоже,  душевному молодому человеку… хотя бы кое-что о себе – все нельзя, все можно поведать только Всевышнему. Если он есть. Если бы он был.
-Вы извините, Майя, я не вправе лезть в душу, но чувствую, что вас что-то очень мучит, извините, пожалуйста, что я…
-Ну, что вы, Ваня… можно вас так, фамильярно…
-Конечно, конечно…
Майя хотела деланно рассмеяться: мол, просто задумалась, что у нее «ноу проблем», что… что – что? И здесь, в поезде, играть, выдавать себя черт знает за кого? Может же она хоть несколько часов побыть тем, кем она есть… Мысленно она с болью поправила: кем была…
-У вас такое выражение лица…
-Какое?
-Откровенно?
-Конечно.
-Ну… - попутчик вдруг стал очень серьезным, кажется, невольно мысленно перевоплощаясь, точнее, входя в состояние своей собеседницы. – Ну, с таким выражением лица, извините, мне кажется, люди идут на плаху.
Майя посмотрела на него большими глазами:
-Вы… вы – психолог?
-Все люди в какой-то мере психологи.
-Врач?
-Нет-нет… не психолог и не врач.
Майя думала, что он сейчас скажет, кто он, но собеседник, похоже, совершенно не собирался раскрыть свои карты.
-Вы, Ваня, извините… я вообще-то сама не люблю, когда меня расспрашивают, кто да что…
-Особенно малознакомые люди…
-Да, конечно. Придерживаюсь неписанного правила: если человек хочет что-то о себе рассказать – расскажет, а если не хочет – не надо ставить его в неловкое положение.
Попутчик мило улыбнулся:
-Поэтому я вас ни о чем и не расспрашиваю, я только сказал, что у вас «такое» выражение лица… отрешенное от мира сего…
Майя посмотрела на своего собеседника долгим, отсутствующим взглядом. Ей и приятно было говорить с ним,  и вместе с тем она ощущала боль: видно,  хороший человек, но… встретились, поговорили ни о чем и расстанутся навсегда. Как-то странно устроена жизнь: налево и направо, на каждом шагу тебе попадаются всякие проходимцы и мерзавцы, а хороший человек промелькнет перед тобой и бесследно исчезнет из твоей жизни. Как пролетевший на звездном небе метеор.
-А вон метеор, заметили? – спросил Иван, ближе наклоняясь к окну и, кажется, нечаянно чуть-чуть прикоснулся к ее голове и тут же отпрянул.
-Да, красиво, - солгала Майя – метеора она не заметила, она смотрела в окно, но поглощенная своими тяжелыми мыслями, видела не падающую звезду, а свое мрачное будущее.
Попутчик, кажется, хотел что-то сказать, но Майя, опасаясь, что разговор может пойти по романтичному руслу, опередила соседа по купе:
-Пожалуй, пора баиньки… - промолвила она извиняющимся тоном.
Иван кивнул, поспешно поднялся, вышел из купе, а Майя так же поспешно нырнула под одеяло и закрыла глаза. Единственное, что она сейчас делала с удовольствием – отходила ко сну. Сон она любила.
Ночь она больше любила, чем день. Ночью ей снились сны, в которых она была прежней: красивой, преуспевающей, всеми уважаемой и самое главное – здоровой. Красивой она была и сейчас, может быть, вопреки болезни даже гораздо привлекательней стала. Постоянная внутренняя боль сделала черты ее лица более утонченными, взгляд больших серых глаз стал неотразимо пронзительным. Мужчины при встрече с ней на улице невольно оглядывались – эта женщина не такая как все, что-то в ней было очень необычное, неземное что ли и роковое.
Отправляясь в сон, Майя поймала себя на мысли, что в последнее время стала больше внимания обращать на мужчин. Внимательнее рассматривать их, сравнивать друг с другом. С чего бы это? Возраст?
Было время, когда мужчины ее почти  не интересовали. Наверное, с тех пор как в юности она обожглась на одном, который казался прямо-таки идеальным мужчиной,  интеллигентным, таким джентельменом… а на поверку оказался последним подонком… О нем она старалась не вспоминать, напрочь вычеркнув его из своей жизни. Но, как говорится, на молоке обжегшись, и на воду дуешь. Долгое время мужчин она просто игнорировала, посвящая все время сначала учебе, а потом работе. Когда подруги спрашивали, почему она так равнодушна к сильному полу, Майя отделывалась шуткой, говорила, что на мужчин у нее аллергия.
А в последнее время аллергия прошла и на смену ей пришла острое чувство одиночества. Пока она добивалась успеха в бизнесе, мужчины ей не очень были нужны. А когда она всего, во всяком случае,  многого достигла, поняла что жизнь – это не только работа, работа и работа, что сама природа требует и еще чего-то, быть может, самого важного в жизни. И заспешила жить… И незаметно для себя в каждом новом знакомце искала своего суженого, каждого из них, понятно, предельно идеализируя. По этой причине ее привлекал и Костя, и Заславский, и очень приятен сейчас был даже вот этот случайный попутчик, похожий на князя Мышкина. Майе сейчас был просто крайне необходим мужчина. Она понимала, что несправедливо ставить в один ряд этого князя Мышкина, Заславского и Костю. Мысленно она извинилась перед Замятиным: ты, Костя, другой, ты вне конкурса!
И появилось истое желание попросить у Кости прощения… Если доведется свидится.
С мыслями о Косте Замятине она и уснула.

                3
На вокзале в Донецке Иван и Майя расстались, как расстаются обычные попутчики, поблагодарили друг друга за компанию, пожелали друг другу «всего наилучшего». Иван, кажется, хотел еще что-то сказать… Майе показалось, что хотел оставить свои координаты или испросить ее номер телефона, но,  скорее всего, это ей только показалось – ей было бы приятно, если бы он вручил ей свою визитку или поинтересовался ее номером телефона.
Ничего этого не могло быть, они – люди серьезные и степенные, случайное знакомство – есть случайное знакомство. Это прекрасно понимал и он и она, тем более – она… Да и о каких новых знакомствах может теперь в ее положении идти речь – все в прошлом, все в той, другой жизни, которая, к великому сожалению, никогда не вернется. И она уже, Майя Логинова, не она – совершенно другая женщина – сломленная, все потерявшая, да еще и невольно вручившая свою дальнейшую судьбу какому-то проходимцу.
Каширскому, как и договорились, позвонила прямо с вокзала.
Номер он ей снял в гостинице препаршивейший: наверное, два на два метра – едва повернешься, кровать продавленная, подпаленные сигаретами шторы, протертый до дыр линолеум, засаленное кресло. Могла высказать своему «патрону» неудовольствие, пару лет назад она нашла бы такие слова… но теперь, покорная судьбе, она не смела роптать, опустилась в это засаленное кресло, правда, села на самый его краешек.
- Как доехала? – осведомился Олег.
- Спасибо, нормально.
- А че вроде бы не в духе?
- Какой у меня сейчас может быть «дух»?!
- Ну, ладно, не хандри, не хандри, - он хотел похлопать ее по колену, но она резко отвела коленки в сторону. – О-о, какие мы недотроги…
- Не надо, Олег…
- Хорошо, хорошо, не буду, - он оглядел ее с ног до головы, оценивающим взглядом профессионального сутенера. Он давно ее хотел, все-таки она женщина что надо, не чета тем, с кем ему прежде приходилось иметь дело. Те – что… не успел вожделенно взглянуть, как уже пред тобой распластались. А эта даже до коленки дотронуться не дает, с-сука. Правда, до нее и дотрагиваться-то опасно, не то, что в постель плюхнуться. Но побаловаться бы немножко можно было бы.
Кажется, хорошо понимая привыкшего к легкодоступным девицам напарника по «бизнесу», Майя порывисто вздохнула.
Ее вздох он истолковал по-своему: с дороги устала, надо привести себя в порядок и хорошенько отдохнуть.
- Ладно, - сказал он, - сегодня о делах не будем, располагайся, отдыхай, а завтра…
- Сколько мы здесь пробудем? – не дослушав его, спросила Майя, занятая и какими-то своими планами.
- Это зависит в общем-то от тебя… - многозначительно произнес он и сально ухмыльнулся.
Майя поджала губы. Если бы он знал, как она ненавидела его, этого похотливого циника. Как хотелось отвесить ему крепенькую пощечину и хлопнуть дверью так, чтоб с потолка посыпалась штукатурка. Но приходится все терпеть и все сносить: ты на крючке у этого проходимца. Да и ты ведь уже давно не бизнес-леди… Так что нечего зарываться, делай то, что тебе говорят, настраивайся на свою роль подлой обольстительницы, стерва!
- А завтра, - продолжил Олег, - я подробно введу в курс дела…
- Завтра я в общем-то хотела пойти в местный СПИД-центр… я же прервала курс лечения, надо продолжить… процедуры…
- Ни в какой СПИД-центр ты не пойдешь…
- Почему?
- Не понимаешь… Тебе нельзя, ты можешь засветиться…
- А разве за мной кто-то следит? – глаза у Майи сделались огромными, как фары.
Олег, криво усмехаясь, пожал плечами:
- Я не знаю, просто надо быть осторожным… в газете вон уже появилась заметка о новом виде преступления… о том, чем мы сейчас занимаемся…
- Мы?
- Ну, не конкретно – мы… что вообще в стране уже существует этакая… практика… А раз в газете появился подобный материал, стало быть, менты уже шевелятся, рыскают. Чего мы уехали?… Не только потому, что заказ получен на Донецк, но и потому, что в нашем родном городе ищейки уже стараются взять след.
Майя часто-часто заморгала, сдерживая отчаяние, поджала губы.
- Не пускай пузыри, Майя. У нас все о’кей! Я потому и гостиницу надыбал не пятизвездочную, а вот такую… чтобы не привлекать внимание. Тут, я уверен, и никаких прослушек в номере… тут живут простые люди. И соблазнительница высокого духовного лица тут не станет жить… пусть они   т а м  так думают.
- А как же насчет моего лечения?
- Это я беру на себя. Я найду частника. Ему, конечно, заплатить придется побольше… но теперь и денег у тебя будет гораздо больше. Не вешай носа, Маюня!

                4
В тот же день, когда новая хозяйка квартиры, в которой жила Майя Логинова, опознала на фотографии Олега Каширского – молодого человека, приходившего с Майей в день отъезда, Кропотов, не добившись вразумительного ответа у секретарши цеха мягких игрушек, куда уехал хозяин, поехал в цех сам.
Цех располагался в закутке полузаброшенного завода «Металлоконструкций», похоже, в бывшем складском помещении. Два ряда стрекочащих швейных машинок, кипы разноцветного и разношерстного материала, аккуратно сложенная в рядки готовая продукция: зайцы, медведи, собаки, обезьяны – качества вполне приличного. В глубине цеха на некотором возвышении ютилась конторка, именуемая кабинетом директора.
Секретарша, миловидная девчушка тем же приятным певучим голоском, который он слышал по телефону, осведомилась, кто ему, Кропотову, нужен и зачем. Голосок ее звучал по-хозяйски независимо, но когда гость поднес к ее симпатичному личику удостоверение сотрудника милиции, хозяйка конторки-кабинета сходу переменилась в лице, заговорила более охотно и приветливо.
- Он уехал в Донецк…
- Точно – в Донецк?
- Точно, я сама ему брала билет.
Секретарша покусала губки, видимо, сообразив, что ляпнула лишнее. Олег не раз выговаривал ее за то, что она распускает язык, болтает лишнее. Однажды даже пригрозил увольнением, но сжалился: куда она пойдет, когда за плечами только десять классов и никакой специальности.
-Спасибо, вы нам очень помогли.
- А-а-а?.. – обычная реакция допрашиваемых.
- Зачем это нам? Долго рассказывать, милая. Одна просьба: Каширскому не говори, что приходили из милиции и интересовались им.
Секретарша раскрыла ротик, намереваясь спросить, а как же ей быть: приедет – спросит…
- Что-нибудь придумай, будь умницей. Скажи, пожарник приходил… Или заказчик игрушек.
- Да-да, конечно, - пролепетала обеспокоенная девушка – с милицией, видимо, ей приходилось сталкиваться впервые.
Кропотов хотел еще спросить, зачем он поехал, Каширский, в Донецк, но вряд ли эта девчушка могла знать. На всякий случай спросил:
-А что у него там, в Донецке, за дела?
- О своих делах он мне никогда ничего не говорит.
- Ясненько. А звонил он вам давно?
- Он вообще как уехал ни разу не звонил.
- А ему мы позвонить можем?
- Он просил по пустякам его не тревожить.
- У него, наверное, не один мобильный телефон… Тот, который я знаю, не отвечает.
-Он любит телефоны и берет с собой тот, который ему больше нужен.
- Спасибо, дорогая.
Покидал цех детских игрушек Кропотов с тем особым ощущением сыщика, когда ты чувствуешь, что презираемая многими интуиция на сей раз, кажется, тебя не подвела. Совпадения, конечно, бывают всякие, бывают совершенно случайные, а бывают и неслучайные: Каширский укатил в Донецк, Логинова, кажется, тоже там.


                Глава вторая

                1
Как и обещал, Олег нашел частного специалиста-врача по СПИДу. Практику свою он осуществлял под видом стоматологического кабинета: была и вывеска соответствующая и кресло для пациентов, и «зубодробильная» машина и все прочее, что необходимо для лечения зубов.
По тем вопросам, которые он задавал Майе, она поняла, что этот еще довольно молодой человек, якобы стоматолог, о лечении ее болезни был осведомлен неплохо. Расспросил, назначил курс лечения, договорились о времени прихода на процедуры, она было заикнулась об оплате, но «стоматолог» предупредительно выставил ладонь:
- Здесь все в порядке. Об этом позаботился ваш друг.
Странно устроен человек, думала Майя, выходя от врача, такая страшная и, можно сказать, стыдная болезнь, которая собой затмила весь белый свет, а вот побыла на приеме у доктора, рассказала о своем
недуге, получила кой-какие предписания и советы и мигом стало чуть легче на душе: свое тяжкое бремя ты чуть-чуть переложила еще на кого-то.
Выходя на улицу, даже облегченно вздохнула и едва заметно улыбнулась.
В сквере, что располагался неподалеку, на одной из скамеек читал или делал вид, что читает ее «друг».
- Все в порядке? – осведомился он.
- Да вроде.
- Он хороший специалист, я знаю. Деньги платить ему буду я, потом высчитываю из твоего «гонорара».
Майя вздохнула, но уже не облегченно, а тяжело и порывисто.
- Только давай договоримся сразу: не хандрить! Если ты будешь квашеной капустой, на тебя и последний бомж не посмотрит, не то,  что отец Аристарх. Он сейчас котируется очень высоко, это, можно сказать, восходящая звезда современного духовенства. Александра Меня слышала?
Майя покорно кивнула.
- Убили его, гады, топором зарубили. А какой человек был… - Олег кашлянул, понимая, что не в ту сторону поехал – нечего тут жалость разводить. – Мог самым главным попом в России стать. Видно, этого и боялись его враги. Все хотят в кресло повыше залезть, баксов побольше загрести. Этот батюшка, похоже, не исключение. Впрочем, это не наше дело. У них свои заботы, у нас – свои.
Майя опять молча и также покорно кивнула.
- Итак, слушай внимательно. – На всякий случай Олег оглянулся – никого ли нет рядом. Рядом никого не было, скверик был запущен и народ в основном держался возле рядка киосков, обрамлявших сквер.
Майя, поддаваясь настроению «друга» тоже оглянулась, просто по-инерции и сдвинула брови, готовая входить в курс дела.
- Наш… подопечный, не бойся, не дряхлый старик, а довольно молодой еще человек. Ему тридцать три года – возраст Иисуса Христа. Не женатый. Приятный с виду – фотографию покажу потом. Очень, говорят, душевный. Паства его любит, просто души в нем не чает. Говорят, он блаженный, стало быть, угодник Божий. А блаженные – всегда немного странные, даже чудаковатые, как бы не от мира сего.
- Блаженный, - поддержала разговор Майя, - значит – счастливый,
       так вроде считают в народе.
- А ты его еще больше «осчастливишь»! Ха-а! – Олег злорадно хохотнул.
- Не надо так, Олег!
- А что я такого сказал? Или тебе уже стало жалко этого попика? Знаешь анекдот о батюшке?
- Давай о деле…
- Нет, ты послушай классный анекдот… Едет батюшка в трамвае… Теснота страшная. К нему прижали одну женщину, та выпучила глаза и говорит: «-Ого-о!» А батюшка ей: «-Да не «Ого-о…», а ключ от церкви…
Олег громко рассмеялся. У Майи дернулся лишь уголок рта и то не от смеха, а от брезгливости: Олега она терпеть не могла, а анекдоты его – еще больше.
Она сдвинула брови к переносице, заставляя себя сносить его смех и подавляя в себе прямо-таки разрывающее душу желание прекратить разговор, резко подняться и,  не сказав ни слова, пойти куда глаза глядят.
Сколько раз ей приходило в голову порвать с этим подонком отношения. И столько же раз она смирялась, подчиняясь судьбе. Сейчас – тоже.
- Я слушаю, - напомнила она о себе и о том, о чем начал говорить ее болтливый собеседник.
- Значит так. Живет он в городе. Но в городе к нему не подъехать. Есть у него в одном селе дачка. Он очень любит цветы, любит в саду копаться. Рядом с его домом, по соседству, так сказать, еще усадебка: небольшой дом и флигель. Сад, огород. Колодец. Ну, все, как в любой деревне. Хозяин этого дома год назад отдал Богу душу… Сын его живет где-то в России, хата ему здесь не была нужна. И вот недавно ее приобрели одни хорошие люди – для нас, то бишь, для тебя, дорогуша. Завтра поутру и поедешь туда… Думаю, отец Аристарх, какой бы он ни был блаженный, праведный, правильный, но не обратить внимания на свою молодую и красивую соседку – вряд ли у него  хватит сил. Любой поп, батюшка, владыка или как там их еще – тоже мужик. Познакомишься… ну, а дальше все зависит от твоего таланта, твоих чар. Только не лезь сразу знакомиться. Человек он осторожный, скромный. Жди, когда он сам на тебя клюнет… Вот его фотография…
Олег, доставая из барсетки фотографию, снова оглянулся – никто ли не смотрит… Протянул фото Майе и та, взглянув, отпрянула, словно ее толкнули в грудь – ее попутчик… Иван… «князь Мышкин»…
- Ты че испугалась?
- Я не испугалась… я… я…я немного знаю его…
- Как… откуда?
Мы ехали вместе, в одном купе…
- Во бля!.. Да это же здорово!
- Только… - Майя сморщила лобик. – Он, когда знакомился, назвался Иваном… - Снова наклонилась к фотографии. – Может это не он? – и сама же ответила: - он, он – Иван… а не какой ни Аристарх…
- Все правильно, Майюня!
- Ой, не называй меня так, Олег, просто – Майя.
- Все правильно, Майя, в миру он – Иван, а в церкви – отец Аристарх.

                2
Отец Аристарх действительно  любил цветы. Быть может и потому, что два года он был в таком пекле, что самый маленький и хиленький цветок там казался бы пришельцем из самого Эдема. Девятнадцатый и двадцатый годы его жизни выпали на Афганистан. Все, что он там видел, все, что там перенес и перечувствовал, приблизило его душу и разум к глубокой вере в существовании иного Мира, которым правят не какие-то темные силы, а светлый Разум, под именем Всевышний. И все свободное от духовной службы время проводит на своей довольно скромной дачке на окраине села.
Дачка, двухэтажный дом из красного кирпича под такого же цвета черепицей, стоял на самой окраине села, край небольшого огорода хозяина упирался в молодой сосновый бор. Почти весь участок был засажен самыми различными цветами: ромашками, чернобривцами, розами, астрами, георгинами, в саду под яблонями голубели скромные фиалки и буйно разросся бледно-синий барвинок с жесткими блестящими листьями. Больше всего ему были по душе в общем-то не столь уж приметные и красивые цветы, которые зацветали глубокой осенью - морозко. Все уже цветы поникли, пожухли, осыпались, а эти, приглушенно голубые, с мелкими листочками, теснясь друг к другу,
цветут и тогда, когда все вокруг покрыто изморозью. Отцу Аристарху они нравились своей жизнестойкостью.
Сейчас лето еще было в разгаре, цвели более нежные цветы и отец Аристарх ладил перед домом новую клумбу – шаровую, из виноградных лоз. Время от времени он отходил от своего творения и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, смотрел – ровный ли получается шар.
Мимо двора приходил Гришка. Гришке-то было уже давно за шестьдесят, но для всех в деревне он по-прежнему – Гришка, непутевый человек, беспечный алкоголик со стажем, работавший то там, то там, за бутылку может гору свернуть. Приостановился, громко поздоровался:
- Добрый день, батюшка!
- И вам тоже – добрый, Гриша.
Гришка потоптался: не предложит ли святой отец какую-нибудь работку.
- Может, чего-то надо?
- Да нет, Гриша, спасибо: хозяйство у меня не большое – сам пока управляюсь. Живешь-то как, голубчик?
- Как говорится, жизнь стала веселей: шея теперь тоньше, но зато длинней!
- От Бога отходить не надо, Гришуня.
- Оно-то так, батюшка… да не всегда так получается… Ну, ладушки, пойду к тетке, подмогну жуков травить.
- Привет Марфе Никитичне.
- Спасибочки, батюшка… - пригляделся к тому, что мастерил Аристарх, - а че это у вас будет, извините за любопытство?
- Цветочная клумба… сделаю шар, посажу вьюнок – такая красота будет…
Гришка озадаченно крутнул головой. Ему явно неохота было уходить. Жуков травить – не великое удовольствие, а тут пообщаться с таким уважаемым в селе человеком… Чтобы не молчать, поинтересовался:
- К вам не лазили?
- Пока Бог милует.
- А у Севы, знаете,  как похозяйствовали… Он же решетки на окна поставил, так они, гады, крышу разобрали и через чердак залезли.
- Слышал я, Гриша, слышал: в семье не без урода… Одни
работают, что-то производят, создают, а другие пакостят… Да винить только их я бы не стал. Виновата и власть, которая заставила людей, слабых характером, совершать грех – воровать.
- Но воровали же и при хорошей жизни… - мягко возразил Гришка.
- Но не столько же и не так… Разве при хорошей жизни лазили по столбам и срезали провода?..
- Толика Подлесного, слышали, убило током, когда срезал за второй бригадой провода?
Отец Аристарх сочувственно вздохнул:
- Слыхал, Гриша, слыхал.
Замолчали на какое-то время, мысленно горюя по молодому парню, так нелепо и бесславно покинувшего мир.
- А в Ленкином доме новые хозяева, слыхали? – Григорий кивнул на едва просматриваемый за ветвями яблонь и вишен дом, что стоял по соседству.
- Да-а? – приятно изумился отец Аристарх. – Три года стоял без хозяина, слава Богу, что будут соседи.
- Соседка, - поправил Гришка и цокнул языком, - краси-и-вая!
На последнее слово батюшка не прореагировал, как бы говоря: это меня, дорогой, не интересует: красивая она или некрасивая. Он отклонился от будущей клумбы в виде шара, поправил в ней торчавшую лозинку.
- Вот это будет красиво! – лицо его озарилось блаженной улыбкой.

                3
Дом, в котором несколько дней назад поселилась Майя Логинова, состоял из двух небольших комнаток и кухни. Когда-то это была просто деревенская хата-мазанка под соломой, но молодые хозяева из города купили это строение и придали ему вполне приличный вид современной дачи: печку, то бишь, так называемую русскую печь, занимавшую полхаты, выбросили, сложили плиту и пристроили в другой комнате – спальне небольшой камин. Солому с крыши сбросили и покрыли шифером, стены обложили кирпичом, крылечко пристроили симпатичное - «облагородили» хату.
И Майя была бы рада тут жить и жить – город с его суетой и шумом
в последнее время просто раздражал – была бы рада, если бы она сюда приехала отдыхать…
Первые дни она даже не выходила за калитку: не дай Бог встретится со своим будущим «возлюбленным», не дай Бог, он что-то заподозрит… Просиживала в комнате или шла в лес, который начинался прямо от ее небольшого огорода, заросшего бурьяном, как пустырь.
В этот ясный солнечный день она тоже решила пройтись в лес. Далеко отходить от своей усадебки боялась, но в лесу появилась малина и, собирая ее, Майя углубилась в лес настолько, что когда выпрямилась и огляделась по сторонам, обеспокоилась: как бы не заблудиться… И принялась припоминать, где она шла, с какой стороны было солнце. Вышла на какую-то тропинку: налево идти, направо? Пошла направо. Шла, наверное, минут пятнадцать, показалось, что лес стал гуще и повернула назад. А там еще какая-то тропинка: влево идти или вправо?
Прислушалась, пыталась определить по шуму машин, в какой стороне село. Но, наверное, она довольно далеко отошла от села – кругом шумели только сосны, раскачиваемые ветром. Немножко даже страшно стало: незнакомое село, незнакомый лес… Чуть было уже не заплакала от подкравшегося отчаяния, но тут увидела неподалеку от себя человека, мужчину, тоже собиравшего ягоду. И подходить боязно – мало ли кто бродит по лесу… Невольно кашлянула, мужчина оглянулся.
- О-о… тут еще кто-то…
- Извините, как выйти на дорогу, что идет в Аксютовку?
- А на какой улице вы там живете?
- На Заречной.
- По-соседству, значит… Боже мой! Майя, что ли?!
- Да, Майя… - пробормотала она растерянно, к великому своему удивлению, опознав в мужчине, собиравшем землянику попутчика, с которым вместе ехала в поезде. – Вот так встреча…
- Мир тесен! – расплылся в обаятельной улыбке «князь Мышкин», Иван. – А вы здесь каким чудом? В гости к кому-то приехали, ваши родственники тут живут?
Майя до того растерялась, что не могла прийти в себя.
- Действительно мир тесен, - повторила она. – Мне тут… я тут небольшую дачку купила.
- У Елены Васильевны?
- Да, у Елены Васильевны, она перебралась в Россию… Там сын у нее работает, на нефтепромыслах, а я, а мне… они продали по-дешевке – дом старенький, если не присматривать за ним – развалится.
        Улыбнулась от радости, что не заблудилась да встретила еще своего милого попутчика, который – вот совпадение! – живет неподалеку от нее.
- А какой номер вашего дома? – осведомилась она.
- Пятый.
- Мы действительно – соседи: мой – седьмой.
- Стало быть, вы та самая красивая женщина, о которой мне сегодня утром говорил один мой знакомый.
       Майя смущенно пожала плечами: мол, не такая уж и красивая…
Некоторое время шли молча, привыкая к тому, что произошла такая неожиданная и приятная для обеих встреча.
- А вы что, Ваня, живете в одном доме с батюшкой… Аристархом? – Майя чуть прищурила глаза, пряча хитрость.
Собеседник приостановился, посмотрел девушке прямо в глаза. Взгляд у него был открытый и чуть виноватый. Он вздохнул и проникновенным голосом сообщил:
- А я, любезная Майя, и есть батюшка Аристарх.
Майя подняла брови вверх, изображая удивление.
- Но вы же говорили… там… в поезде…
- Что меня зовут Иваном? Это сущая правда. У меня два имени: мирское и духовное.

                4
В тот день они вместе дошли до села и вежливо распрощались, разошлись по своим усадьбам.
- Может, что-нибудь будет нужно, не стесняйтесь, заходите… - напоследок сказал он и,  поклонившись чуть ли не в пояс, быстрой походкой направился к своему дому. Уже у крыльца он оглянулся, озарил Майю своей блаженной улыбкой.
«Господи! – подумала со страхом она. – У меня ничего с ним не получится… зачем я согласилась?»
Придя домой, заходила по комнате туда-сюда, от окна к двери, от двери к окну, крепко обхватив руками плечи: зачем, зачем?
А другой человек в ней, более рассудительный и циничный, голосом Олега Каширского насмешливо твердил: страх пройдет и – получится… страх пройдет и все получится.
Чтобы уйти от этих противоречивых мыслей, включила маленький телевизор и продолжала метаться по комнате, не глядя на экран и не слушая, что там говорят.
А потом невольно прислушалась… Дело в том, что в последнее время она поймала себя на любопытной мысли: что бы она ни читала, что бы ни слушала по радио или телевидению, она почти все пропускала мимо своих глаз и ушей, ее внимание было крайне рассеяно, но стоило ей услышать или увидеть эти два страшных роковых для нее слова «ВИЧ-СПИД», как она вся обращалась в слух, была вся – предельное внимание и нервы ее вмиг натягивались как струна.
Сейчас – тоже. По телевизору шли новости. Диктор вела речь о болезни…  «За этот год от СПИДа умерли три миллиона человек…».
Майя остановилась перед телевизором, вглядываясь в красивое лицо комментатора: такая хорошая, здоровенькая, чистая и красивая…
- В Украине зарегистрировано пятьдесят тысяч вич-инфицированных…
Майя опустилась, обессилев вдруг, на колени, сложив под подбородком дрожащие руки.
- На самом же деле больных СПИДом в стране в десять раз больше…
- Господи… - прошептала Майя, глядя на экран телевизора и невольно перекрестилась, словно перед ней стоял в углу на тумбочке не нашпигованный хитромудрыми штучками ящик, а святая икона. И в который раз пожалела, что не верит в Бога.
И во все глаза смотрела на эту чистенькую, модно одетую, красивенькую и, конечно же, здоровую дикторшу, которая говорила о «чуме двадцатого века», будто зачитывала приговор. И ей, Майе – тоже.
Дальше «чистенькая» говорила о том, что болезнь лечится, но для этого нужны большие деньги. Говорила о Рудольфе Нуриеве, который, пораженный СПИДом, прожил двенадцать лет.
Двенадцать лет – целая жизнь!
Лицо у Майи просветлело. Правда, то, что сообщила телеведущая,
Майя в общем-то и сама знала, но внимательно слушала, так как это касалось и ее, быть может, вдвойне ее касалось: есть шанс пожить, но для этого нужны хорошие деньги, чтобы… жить. И если еще несколько минут назад она хандрила, в голову приходила малодушная мысль бросить затеянное Олегом дело и бежать, бежать отсюда, куда глаза глядят, то сейчас настроение у нее было другое: надо бороться за жизнь, за ее каждую минуту, за каждую секунду – жить любой ценой.
Это она уже думала словами врача, который наставлял ее: главное, не падайте духом, СПИД – это не столько болезнь, сколько образ жизни, люди живут и десять лет и больше, если…
Именно об этом «если» она и думала: если будут деньги, хорошие деньги. И еще думала свою любимую думу: надо протянуть как можно дольше, ведь ученые всего мира сейчас работают над созданием лекарства, с помощью которого можно будет воевать с этой болезнью и победить ее. Победили же чуму, оспу…
Так что нечего раскисать, подбодрила она себя и встала с коленей. И переключив канал телевизора на какую-то музыку, подошла к зеркалу, поправив волосы, посмотрела на себя, как на постороннюю и мысленно отметила, что она еще «ничего», а если привести себя в порядок, наложить чуточку красочки… Она раскрыла косметичку, извлекла, что ей требовалось.
Наведем марафет, подумала почему-то не без злорадства, и не устоит передо мной никакой Божий угодник. Дерзай, стерва!



                Глава третья


                1


Кропотов, прибыв в Донецк, первым делом отправился в областное управление МВД, к коллегам по сыскной работе – благо, здесь служил и его давний приятель Стас Зинченко, с которым они вместе учились в юракадемии.
Стас за эти десять лет, что они не виделись, раздобрел-располнел настолько, что Дмитрий едва его узнал: «подошел» как на дрожжах…
- Похудел, аж щеки видать с затылка! – самокритично произнес Зинченко дабы избавить друга от излишних эмоций по поводу своей внешности.
- При такой жизни соцнакопление не помешает…
Поговорив о личном: женат – не женат, кто из однокурсников – где, в каких званиях и прочее, перешли на профессиональную тему. Кропотов сообщил, зачем приехал, поинтересовался, не практикуется ли такой вид преступления в Донецке.
- Может уже и практикуется, но жалоб от потерпевших пока не поступало.
- Уж больно деликатное это дело… не каждый побежит жаловаться в милицию, что его какая-то фифа «осчастливила».
- Точно так же как и женщины, которых изнасиловали, далеко не каждая заявляет об этом в милицию, боятся огласки, позора.
- А как ты думаешь, Стас, к кому могла бы такая особа, которой я интересуюсь, могла бы подкатить здесь, в Донецке?
-Ты сам знаешь, что у нас полно преуспевших людей, многие конкурируют, богачи живут, как пауки в банке – всем все мало. Честно говоря, я не могу даже приблизительно сориентировать тебя. Потенциальным клиентом твоей «обольстительницы», мне кажется, может быть чей-то сильный соперник на выборах… Но это, сам понимаешь, ткнуть пальцем в небо – трудно строить какие-то версии…
- Дело ясное, что дело темное… - раздумчиво проговорил Кропотов и больше по-привычке, чем по-надобности взглянул на часы.
- Спешишь? А то, может, чайку или чего-нибудь покрепче?
- И чайку и чего-нибудь покрепче мы вечерком, лады, Стас? А я сейчас проскочу, наверное, в ваш СПИД-центр, хотя вряд ли моя красавица туда обратится… чтобы не засветиться, она найдет частника.
-Частника, говоришь?.. – глаза у Зинченко превратились в щелочки. – Ты знаешь, а ведь это уже «что-то»… тем более, что есть у меня один знакомый венеролог…
- Который не однажды тебе помогал…
- Было и так, но больше однажды помог ему я, Дима. Однажды он чуть не сел на пять лет. Ну, по старой, можно сказать, дружбе я ему и помог не загудеть туда. Сейчас он тоже занимается частной практикой,
но уже не тайно, не подпольно, а открыто, легально. Я ему позвоню, скажу, правда, что ты по-обычному делу… нашему мужскому… а ты уже там найдешь с ним общий язык, хотя… - Зинченко трудно покрутил головой, словно ему мешал воротник, - если твоя подопечная и наведывалась к нему… ему, конечно же, хорошо заплатили… и за то, чтобы он крепко держал язык за зубами.

                2
Апартаменты частного лекаря интимных болезней Николая Трошенкова находились неподалеку от центра в одном из старых домов, первые этажи которого были все переделаны под кафе, магазины и  мелкие офисы. Ступеньки из тонкой плитки, стены заведения облицованы мрамором, солидная,  дубовая дверь с замысловатой медной ручкой, надраенной до блеска. В приемной новая удобная мебель, телевизор «SONY», ковер на полу, за столом – красивая девушка в белом накрохмаленом халате и приветливой улыбкой – все говорит о том, что здесь рады каждому пациенту и каждому с удовольствием будет оказана необходимая медицинская помощь.
- Вы к Николаю Петровичу? – вежливо осведомилась медсестра.
Кропотов утвердительно кивнул.
- Присядьте , пожалуйста, у него сейчас пациент… Посмотрите журналы, вот свежие газеты…
Хотя Кропотову и приходилось бывать в подобных заведениях, не по своим личным интимным делам, а по служебным и, кажется, пора бы уже привыкнуть, что тебя принимают то за одного, то за другого, но все равно всякий раз,  попадая в подобное заведение, ощущал некоторую неловкость: все же думают, что и тебя « осчастливили».
Девушка в белом халате, чистенькая такая и красивенькая, делала вид, что изучает какие-то бумаги, лежавшие перед ней, а сама время от времени уголком зрения наблюдала за новым посетителем, довольно солидным молодым еще мужчиной, который… как все, сюда приходящие, подзалетел… Она старалась не встречаться с пациентом взглядом дабы не ощущал он дискомфорта. Да этот, кажется, и не
ощущает или делает вид, что пришел сюда не по той причине, по которой все приходят.
Минут через пять из кабинета врача вышел раскрасневшийся от волнения крепко сбитый парень с золотой цепочкой на груди.
Девушка кивнула Кропотову: можете заходить…
Кропотов достал удостоверение.
Какое-то время и сыщик, и лекарь молча изучающие смотрели друг на друга, что-то пытаясь понять друг в друге: один, Кропотов, - будет ли искренен врач, а тот – зачем он понадобился заезжему менту.
-Чем могу быть полезен? – осведомился хозяин кабинета, присаживаясь сам и приглашая жестом сделать то же самое гостю.
Кропотов показал несколько фотографий молодых женщин, среди которых было и фото Майи Логиновой.
- Кого-нибудь из них знаете?
Трошенков нахмурил брови, тщательно изучая снимки. Медленно покрутил головой.
- Нне-ет, кажется, никого.
- Кажется,  или точно не знаете?
- Точно не знаю, - не совсем уверенно произнес врач, но по пробежавшему по его скуле желвачку Кропотов почувствовал: это не совсем так…
- Николай Петрович, я прошу вас быть со мной предельно откровенным.
Трошенков заморгал.
- Я откровенен.
Помолчали. Кропотов замолчал, как бы давая возможность хорошенько подумать собеседнику над тем, что он говорит. Врач замолчал, надеясь, что разговор на этом может быть окончен.
- Николай Петрович, я вас прекрасно понимаю: есть тайны медицинской практики, которые достаточно подробно обозначены в Уголовной кодексе. Но на тайны есть еще тайны…
Кропотов посмотрел на собеседника пытливо и выразительно.
- Н-не понимаю…
- Да вы дорогой, Николай Петрович, все хорошо понимаете и… - Кропотов вдруг резко изменил интонацию, - и не гоните здесь тюльку!
Лекарь слегка опешил от такого тона.
- Какую… тюльку?
- Да что никого из этих женщин не знаете…
- Н-не знаю, честное слово.
Глядя на вкрай растерянного врача, Кропотов на миг подумал; может и прав этот доктор – никого из женщин на предложенных ему фотографиях он действительно не знает… Может, Майя Логинова не приходила к нему – не приходила и все. Но человек, у которого днем и ночью болит зуб, приезжая в чужой город, как бы ни был занят – пойдет к зубному врачу, найдет время,  чтобы сходить. А Майина болезнь почище какого-то больного зуба – тут все болит и, главное, - душа. Нет, первым делом она должна заняться лечением. Тем более она – женщина. Мужики не любят ходить по врачам, тянут,  пока не заберет скорая помощь. А женщины, чуть укололи пальчик – сразу бегут к врачу. Так устроена природа: она больше бережет женщин – хранительниц рода человеческого.
Обо всем этом Кропотов подумал мельком. И еще раз переспросил:
- Точно -  никого не знаете?
- Честное слово!
Кропотов прищурился.
- Я бы на вашем месте, - произнес он,  взвешивая каждое слово, - не стал так щедро разбрасываться честными словами. – Говорите: не знаете…
Врач пожал плечами.
- А Станислава Зинченко знаете?
Руки доктора были сложены на коленях и пальцы при произнесении имени милиционера из отдела уголовного розыска невольно дернулись.
- Нет… - больше машинально, чем сознательно ответил тот.
- Ну, зачем же играть в кошки-мышки, уважаемый Николай Петрович… если вы его не знаете, Станислава Зинченко, то он вас знает распрекрасненько…
- Вы знакомы?
- Дорогой мой, вопросы задаю я. Итак, когда она была у вас?
- Логинова?
- Да, Майя Логинова.
- Но вы же понимаете, что я не должен…
- Вы не должны сейчас сидеть в этом уютном кабинете, а быть знаете где?
Врач опустил голову.
- Вы меня подставляете под удар…
- Если бы вы знали, под какой удар вы подставляете других, если не скажете всю правду: когда была Майя Логинова у вас, ее координаты…
- Координаты она свои не оставила…
- Когда должна быть снова у вас?
- В субботу, через три дня… в два часа…

                3
Настроение у Кропотова поднялось и его даже охватил спортивный азарт сыщика, как это всегда бывало, когда след был взят правильно и в руке уже был кончик клубочка, который следовало размотать. Через три дня… в субботу… он увидит эту птичку. Только бы ее не спугнуть. Он позволит ей побыть на приеме у врача, а потом станет ее тенью: куда она – туда и он, Кропотов. Узнает, где она живет, каково ее окружение, постарается узнать, кого она обхаживает. Было бы неплохо засечь ее встречу с Олегом Каширским, если его, Кропотова версия об их связи верна.
Своему начальству докладывать пока ничего не будет. Через три дня многое прояснится…
Только бы не повел господин лекарь двойную, теперь уже тройную игру. Но что ему дороже: судьба какой-то залетной особы с подмоченной репутацией или своя собственная? Своя рубашка ближе к телу…
Насвистывая какую-то бесшабашную мелодию, Кропотов направился к троллейбусной остановке, прикидывая, как распорядится ему этими тремя днями ожидания. Сегодня со Стасом Зинченко попьют чайку, а завтра на всякий случай заглянет все-таки и в областной СПИД-центр, чтобы подробней узнать и об их коллеге Николае Трошенкове. Дополнительная информация никогда не бывает лишней.

                Глава четвертая
                1
А у Майи Логиновой в эти дни настроение было не ахти какое: после первой случайной встречи в лесу отношения с отцом Аристархом у нее не особенно развивались. Быть может и потому, что, общаясь с ним, она испытывала понятную неловкость – священослужитель все-таки, а не какой-то там бесшабашный ловелас. Возможно и потому, что сам ее новый знакомец, как ей казалось, не воспринимал ее как женщину, с которой можно было бы завести дачный роман.
Они виделись каждый день. Ходили, говорили, сидели на лавочке, но он всегда держался на каком-то расстоянии от нее и внешне, и внутренне. То ли он на самом деле был невосприимчив к женской красоте и женским вере, то ли хорошо владел собой, сдерживал свои истинные чувства.
Говорили они в основном о природе. Майя опасалась, что он вот-вот заведет речь о вере, конечно же, поинтересуется ее отношением к Богу, она же не сможет поддержать этот разговор в том ключе, который был бы приятен отцу Аристарху – Майя, как и многие ее сверстницы, не верила в существование Высшего Разума. И разговор на религиозную тему смог бы только охладить их неокрепшие отношения.
Отец Аристарх, правда, нет-нет да коснется того, о чем старалась не говорить его обаятельная соседка. Он-то сразу понял, что Майя – атеистка. Верующих он чуял за сто километров. Их сразу видно. При общении с духовными особами у людей, верующих в Бога, лица в один миг становятся смиренно-умиленными. Священник для них – почти Бог. У Майи же выражение лица чаще виновато-смущенное. Она как бы говорила: Бог, конечно, есть, но я пока не очень верю в это, я полна сомнений, понимаете…
И он, хорошо понимая это, говорил ей иногда примерно такое:
- Обратите, Майя, внимание на такой любопытнейший аспект в природе… Если мы будем рассматривать любой механизм в природе: механизм опыления цветов, механизм смазывания жиром оперения у водоплавающих птиц, механизм печени и почек, механизм засасывания
влаги деревьями и ее испарения через листья, механизм летательных органов от комара, шмеля до орла и аиста и так далее – мы не сможем не прийти к одному очень простому выводу: продумано!..  Как продумано? Ясно, что не человеком…
И надолго замолкал, давая возможность и своей собеседнице хорошенько поразмыслить над тем, что заставляло в свое время задумываться не только его, но и многих других людей.
Майе трудно было поддерживать подобный разговор. Быть может,  в другое время она бы даже с большим удовольствием поддержала. Она тоже не раз ловила себя на мысли, что все в природе слишком уж умно продумано. Взять хотя бы окраску иных рыб или оперение птиц – да не каждый художник способен создать то чудо, которое  предстает перед вами в виде скромного морского создания.
Ей, Майе, было о чем поговорить с человеком, приближенным к таинству создания и существования нашего бренного мира. Однако голова ее была занята совершенно другими мыслями, которые не так просто было  осуществить. Или она не нравилась, как женщина, благочинному соседу по даче или он действительно был блаженным, находил счастье в не земных радостях, а в совершенно иных, неведомых Майе.
В один из вечеров, сидя на скамейке в его скромной беседке, Майя, осмелившись, как бы нечаянно положила ему руку на колено, ожидая, что он свою руку положит на ее или сделает еще какой-нибудь жест, сблизив их интимно – обнимет, в конце концов – или он не мужик?
К ее удивлению, Иван (за глаза она звала его по-мирскому) как-то очень деликатно сдвинул ее руку и она, Майя, чуть не сгорела со стыда: стерва ты, стерва… да ты уже превращаешься в самую прожженную шлюху.
На следующий день она встретилась с Олегом Каширским и на его вопрос: «как дела?» сокрушенно вздохнула:
- Ничего не получается у меня, Олег…
- А деньги получить хочешь?
Она молчала.
- Он что – импотент?
- Не знаю.
- А ты узнай.
- Я не привыкла вешаться на мужчин.
- Что ты хочешь этим сказать? – в голосе Олега зазвучал металл.
Майя молчала.
- Уедем отсюда не солоно хлебавши?
- Не знаю.
- Да что ты заладила: не знаю, не знаю, не знаю!.. Будь артисткой, придумай что-нибудь, оденься пооткровенней – так, чтоб было видно, что ты не монашенька какая-то, а современная раскованная женщина, которая знает себе цену, но в то же время и прекрасно знает, что такое секс, что миром правит первичный основной инстинкт и ничто иное. Думать надо, Майя, думать!

                2
И она придумала…
Конечно, ничего не стоило ей  и обмануть своего подельника: все, мол, в порядке – отец Аристарх не устоял перед ее чарами, согрешил. Задача, мол, выполнена. Заинтересованным лицам можно доложить и там пусть уже действуют сами по раскрутке компромата. В городе строился новый храм Господний и настоятелем его должен стать отец Аристарх. Но в духовном обществе, как и в мирском, вопреки воле Божьей властвует и такая людская пакость, как конкуренция. Каждому хочется быть настоятелем. Особенно в новом храме. Настоятелем может быть человек всеми уважаемый, ни в чем непогрешимый, коим и был отец Аристарх. Но если паства узнает, что священослужитель ВИЧ-инфицирован – ни одна живая душа и близко не подойдет к тому храму, в котором службу намерен править прокаженный…
Обо всем этом Майе поведал Олег при последней их встрече, дабы она лучше уразумела важность своей задачи и поняла, за что ей платят такие огромные бабки. Майя могла обмануть Олега, но он, предвидя и такой «нечестный вариант» их работы, еще в самом начале предупредил: если она попытается его обмануть, он, Олег, найдет ее, из-под земли достанет и тогда мало ей не будет…
И она ломала голову: как выполнить свою коварную и подлую
задачу. И решение ее пришло, совершенно неожиданно. И было оно довольно просто, как все кажущееся очень сложным.
На решение своей непосильной задачи Майю натолкнула любопытная информация по телевидению. Вечером она, как обычно, включала маленький телевизор. Она почти его не смотрела, занятая своими невеселыми мыслями. Но, снова-таки, как обычно, ее
рассеянное внимание сразу улавливало то, что касалось ее самой. Нынешний 2003 год был объявлен ЮНЕСКО Годом борьбы со СПИДом и средства массовой информации уделяли этой беде достаточно много внимания.
Телеведущая приятным голосом, в котором звучала и некоторая ирония, сообщила, что в Гонконге девушки древнейшей профессии – проститутки проходят, по-нашему говоря, курсы повышения квалификации. В связи со стремительным распространением чумы ХХ
века жриц любви учат,  как доставлять своим клиентам максимум удовольствия без полового контакта… Ведущая еще сообщила с едва
заметной улыбкой, что проститутки посещают эти уникальные курсы с большим удовольствием.
Большинство телезрителей, конечно, восприняли эту информацию  со снисходительной улыбкой. А Майя призадумалась…
Параллельно вспомнила, как еще при первой встрече с отцом Аристархом она спросила, водятся ли в этом лесу змеи. Он ответил, что есть гадюки, но укус их не смертелен, однако очень неприятен. И смеясь, рассказал, как в детстве в лесу возле  болота его укусила гадюка – за палец схватила. Надо было, говорил, высосать кровь, а он не догадался – побежал в село, в медпункт. Когда прибежал, лицо было как футбольный мяч – распухло. Ну, начали делать уколы – прошло.
И у Майи возникла идея, простая и по-женски коварная…


                3
В лесу созрела малина. Местные жители, в основном женщины и дети раненько утром уже шастали меж сосен, разыскивая малинники, оглашая лес радостными звонкими голосами. Вечером отец Аристарх предложил и Майе прогуляться по лесу, на что она, чуть поломавшись для приличия,  согласилась.
В восемь, как и договаривались, они встретились и отправились за ягодами. Майя, кроме небольшого зеленого ведерка из пластмассы, захватила с собой еще лезвие для бритья, завернутое в миниатюрный конвертик – один уголок которого был намеренно обнажен. Как-то она, перебирая что-то в комоде, наткнулась пальцем на вроде завернутое
лезвие, уголок которого оказался открытым – так сильно располосовала палец, мама тогда сказала: распанахала…
СПИД передается не только половым путем…
Они шли по лесу, похрустывая опавшими ветками, изредка перебрасываясь незначительными фразами. То тут, то там попадались небольшие малинники, но все они были уже обобраны.
- Кто рано встает, тому Бог дает, - заметил отец Аристарх, намекая на то, что в лес они пошли поздновато.
- Это я виновата, - поддержала разговор Майя, - хотелось подольше поспать. Ой, вон еще малинник!
Они прибавили шагу. Впереди, на опушке, действительно раскинулся довольно обширный кустарник. Когда они подошли ближе, обрадовались – кусты не тронуты, полно ягод, да каких!
- Вот это уже настоящая малина! – по-детски разулыбался отец Аристарх и распростер руки: приступайте, мол, к сбору.
Увлеченные сбором ягод, они удалились друг от друга, но ровно настолько, чтобы видеть друг друга.
Отец Аристарх собирал ягоду неторопясь, аккуратно наклоняя каждую ветку, отягощенную лесными плодами. Время от времени отправлял ягоды в рот, смакуя чудесный дар природы.
Майя тоже собирала ягоды неспеша и тоже время от времени лакомилась ими, но к своему удивлению, вкуса почти не ощущала,  ибо голова ее была занята совершенно другим: как выполнить то, что она задумала? Как сделать   э т о   убедительней.
Теряя друг друга из виду, они негромко окликивали друг друга: вы где-е? Или шутливо тянули: а-у-у!?
Когда они вновь удалились друг от друга настолько, что не видели друг друга, отец Аристарх, собиравшийся огласить лес шутливым «а-у-у?!» вдруг услышал пронзительный вскрик Майи:
- Ой!..Ой-ой-ей!..
- Что такое, Майя, что случилось?
В один миг отец Аристарх, продираясь сквозь кусты малинника,
оказался рядом, увидел Майю вкрай перепуганную с прижатой к груди рукой, по которой стекала тоненькая струйка алой крови.
- Змея!.. Я думала – ветка… хотела отвести ее, чтобы достать ягоду, а она… а она как бросится… Ой, что же будет…
Отец Аристарх, ни слова не говоря, схватил ее руку и припал губами к тому месту, откуда сочилась кровь. Сплюнул в сторону и опять припал к ранке. И снова сплюнул.
-Если сразу кровь с ядом отсосать, то ничего страшного…
-А лицо у меня не будет, как футбольный мяч? – чуть успокоившись, нашла силы пошутить Майя.
- Думаю, не будет… яд не успел рассосаться… как же это вы,
Майя, я же предупреждал: будьте внимательны, смотрите под
ноги…
- Я под ноги смотрела, а на ветки – нет, а она, как ветка была…
Отец Аристарх нашел на тропинке подорожник, приложил к ранке и перевязал его чистым платком.
- До свадьбы заживет! Но в медпункт сходить нужно, прямо сейчас.

                4
Олег Каширский нервничал: во-первых, звонила Ларка, его секретарша, говорила, что им, Олегом, интересовался мент, допытывался, куда и насколько уехал. И просил не говорить, что приходили из милиции. Во-вторых, эта интеллигентная сучечка Майка никак не может подобрать ключ к сердцу этого святоши Аристарха. А время идет. Заказчик ждет. Можно, конечно, заказчика кинуть – явного доказательства выполненной «работы» надо еще ждать и ждать, но быть нечестным по отношению к таким людям, как его заказчики – не дело. Бабки хорошие, смыться с ними не проблема, но жить с постоянными мыслями, что тебя ищут, что за тобой придут, что придется держать ответ… Служба выбивания долгов сейчас на высоте. И надо действовать честно, по совести.
В воскресенье, то есть сегодня, Олег должен в четырнадцать ноль-ноль встретиться в кафе «Антрацит» с посланцем заказчика. В двенадцать позвонила Майя. Она непонятно долго молчала,  и он подстегнул ее вопросом:
- Ну, что там у тебя?
- Все… все в порядке.
- Не врешь?
- Зачем же мне врать?
- Смотри у меня… Сто процентов в порядке?
- Все двести…
-  Ну ладненько, сегодня свидимся. Я сам тебе позвоню.
В кафе шел в превосходном настроении. Хотел было у стойки опрокинуть рюмку водки, но сдержал себя – к человеку, от которого несет перегаром на порядок меньше доверия. Нужно держать марку. И заказал себе только бокал апельсинового сока. Сидел, отхлебывал
понемножку, наблюдая за входом в кафе и гадая: с бабками придет связной или порожний. Они ведь тоже не лыком шиты, тоже могут кинуть. В этом «прекрасном и яростном мире» все может быть: если не ты кинешь, то – тебя…
Минут через пять в кафе вкатился толстячок с обширной блестящей лысиной, одной рукой он, оглядывая кафе, вытирал платочком пот со лба, в другой руке у него была небольшая коробочка конфет, перевязанная шелковой лентой.
Заметил за угловым столиком Олега, расплылся в улыбке, выражавшей неожиданную радость.
- Олег?! – воскликнул толстяк. – Не сразу и узнал…
- Да я тебя, Колян, - тоже… - подыграл ему Олег – накануне они уже общались по телефону, но виделись впервые.
Поговорили о том, о сем, конечно же, и о погоде, заказали по кофе и когда официант, принеся дымящиеся чашки, удалился, Колян, став серьезней, вопросительно поднял на Олега глаза: как?..
- Все о’кей.
- На все сто.
- На двести.
- Смотри… еще что не так – будешь отвечать. Наш шеф шуток не любит.
- Я же сказал, что все в ажуре.
Какое-то время они изучающе смотрели друг другу в глаза, Олег уже хотел было отвести, но подержал натиск взгляда собеседника еще столько, сколько смог или сколько было нужно и когда взгляды разошлись, Олег осипшим от волнения голосом спроси:
- А-а… расчет сейчас?
- Шеф свое слово держит, - проговорил Колян и снова изучающе
глядя в глаза подельнику, подвинул к нему коробочку конфет «Ассорти».
- Десять? – на всякий случай переспросил Олег, притрагиваясь к коробке – рука его дрожала.
Колян кивнул и вытер платком со лба капельки пота.
- Можешь идти, а я – потом…
Олегу хотелось, чтобы первым вышел Колян. Пусть идет себе своей дорогой, а он, Олег, - своей. Если он, Олег, встанет сейчас и пойдет… в
руках все-таки такая огромная сумма денег – десять тысяч долларов… кто знает, что у Коляна в голове… Он же может сказать своему шефу,
что бабки отдал, а сам… ну, что ему стоит на выходе из кафе ткнуть его, Олега, чем-нибудь… хвать коробочку и был таков… Или на улице… в удобном месте настигнет… за такие бабки и перо под ребро может пустить…
- Иди…
Конечно, надо было идти, тем более, что он, Колян, мог выйти раньше, но где-то там подкараулить, а может,  дружок там, на улице поджидает его, Олега.
Деньги – штука сладкая, но столько с ними эмоций и пренеприятнейших…
Не сказав больше ни слова, Олег встал из-за стола и неуверенными шагами направился к двери, силой заставляя себя не оглядываться. На выходе из кафе лихорадочно глянул в одну, другую сторону – никого ли нет поблизости подозрительного, стремительно зашагал прочь от этого кафе, крепко держа в руке коробку с «Ассорти». Не доходя до угла улицы, остановил частника-таксиста и, не говоря – куда, скомандовал:
-Поехали!   

                5
Для конспирации поколесил по городу и убедившись, что нет хвоста, Олег возле супермаркета «Восторг» отпустил машину и слился с пестрым потоком пешеходов. Затем, взволнованный, опустился на
скамейку в одном из небольших скверов и, поводя глазами чуть ли не на все сто восемьдесят градусов, облегченно вздохнул, нежно поглаживая глянцевую поверхность коробки с «Ассорти».
В голову вонзилась запоздалая тревожная мысль: вдруг здесь ничего нет, в коробке?! Дрожащими пальцами оттянул один уголок, просунул палец – не конфеты, пачечка… жесткая такая… значит, бабки…
Тут же другая тревожная мысль: а если «кукла»? Оглянувшись по сторонам, развязал-таки шелковую ленточку, из одной из двух пачек
«зеленых» извлек из середины купюру постарей, не откладывая в долгий ящик, поднялся со скамейки, дошел до ближайшего пункта обмена валют и с часто бьющимся сердцем протянул в зарешеченное окошко стодолларовую ассигнацию.
- Все сто менять или частично? – бесстрастно спросила девушка-кассир.
- Все…
Умелые пальчики ловко-ловко сунули купюру в машинку для проверки денег, так же ловко и быстро, как сама машина, зашелестели новенькими гривнами.
- Распишитесь… вот тут…
Расписался на чеке, взял пачечку денег и в который раз за сегодня облегченно вздохнул – не надули!
В киоске купил пару газет, завернул туда коробку свою бесценную и, насвистывая «Очи черные», приостановился на углу улицы в раздумье… не только – куда идти, где встречаться с Майей, но в его взбудораженном мозгу рождались такие на его взгляд гениальные мысли, от которых запекло под ложечкой и даже кольнуло в висок… Десять кусков в его руках… Целых десять! Да это же…
Глаза  забегали по сторонам, так как  в эту минуту быстро-быстро соображал, на что он может потратить столько денег, если… если все эти деньги были бы его… Но из этих денег его лишь половина –
пять кусков, другую половину он отдаст этой интеллигентой засранке. Пять тысяч долларов – не много ли? Да еще за что? За то, что получила удовольствие? Ну, нет уж, дудки, не такой он лох, чтоб…
И в голове созрел план…
Выйдя на набережную, где было меньше людей, он позвонил по мобильному телефону Майе и договорился встретиться, в ее номере.
Этой гостинице с застарелым советским названием «Красный луч» было, наверное,  лет двести. Всего два этажа, длиннющие коридоры, в которых налево и направо двери, двери, двери, как в общежитии,
дежурная там же, где и администратор – в холле, в котором было сумрачно и пахло позапрошлым веком. Здесь жили небогатые командировочные, но в основном базарные люди, как принято сейчас говорить, кавказской национальности. Здесь никто ни к кому особенно не присматривался да и себя не выставлял напоказ – гостиница жила своей тихой и какой-то сумеречной жизнью.
    Майя, когда переступила порог своего номера, поразилась скупости Олега. В таких паршивых апартаментах ей еще никогда не доводилось бывать: клетушка три шага к окну и шаг в сторону, допотопная односпальная кровать под не первой свежести покрывалом, продавленное кресло, столик с мутной водичкой в графине, засиженное мухами трюмо, на котором,  как венец «суперсервиса»,  лежала блестящая металлическая расческа, производства советских времен с неломающимися зубьями и длинной и острой как шило ручкой.
   При виде этого атрибута Майе мельком вспомнился старый – престарый анекдот о советском туристе, который на теплоходе совершал круиз вокруг Европы. Путешествовал он, конечно же, в третьем классе и утром, зайдя в умывальную комнату, чтобы почистить зубы, взял было зубную щетку соседа, тот, разумеется, возмутился, а наш турист виновато пролепетал: извините, я думал щетка корабельная…
«Корабельную» расческу Майе хотелось убрать с глаз, она вызывала брезгливость, тем более, что в зубьях ее «красовался» пучок чьих-то седых волос. Расческу эту, скорее всего, забыл предыдущий пожилой и не очень опрятный постоялец. Майя не притронулась к чужой неприглядной вещи, но прикрыла газетой – жить-то здесь недолго…
В условленное время они встретились, Олег и Майя. Предусмотрительно повернув ключ в двери, Олег, не выпуская из рук драгоценную коробку, кивком головы показал Майе на продавленное и замусоленное кресло: садись.
Она села, как ученица, положив руки на колени.
Олег молча долго смотрел ей прямо в глаза – она взгляд не отводила.
- Похоже, не врешь… - заключил он.
Она ничего не ответила, только сглотнула что-то мешавшее ей в горле.
- Н-ну как он… как мужик? – в глазах напарника искрились бесинки.
Майя отвела взгляд.
- Мужик, как мужик…
- Не говори – все мужики разные!
Видно было, что Майе не хотелось развивать эту тему.
- А что значит двести процентов – ты мне говорила…
Майя взмолилась:
- Олег, можно без подробностей?
- Я должен знать… подробности.
Майя опять попыталась сглотнуть то, что мешало в горле.
- Я взял водички и вообще… мы сейчас отметим это дело… если ты
работала честно… Учти, у нас такие заказчики, что со дна морского достанут, если что не так.
- Все так…
На столике появились бутылки: кола, сухое вино «Каберне»…
-Есть и коньяк… - он кивнул на поставленную под стол спортивную сумку.
- Пожалуй, выпью коньяка…
Олег извлек коньяк.
- Коктебель! – многозначительно изрек он, крупными дольками порезал лимон. – Давай, за успех нашего с тобой непростого дела. – Чокнулись, отпили. – Так что такое двести процентов, ты мне не ответила… Или ты что-то темнишь?
               
                6

Она не темнила…
В тот день, когда ее в лесу «укусила змея», вечером неожиданно постучал в дверь отец Аристарх. Он тысячи раз извинялся, что пришел без приглашения, но, как, он сказал, заглянул на одну минутку, чтобы узнать, как она, Майя, себя чувствует: не хуже ли после сделанного укола в медпункте.
Чувствовала она себя вполне нормально. Так и сказала. Поблагодарила, что он помог ей.
- И вам спасибо, - произнес он рассеянно и окинул ее, Майю, таким взглядом, что стало понятно: он пришел не только затем, чтобы спрашивать о ее здоровье…
Они стояли посреди комнаты друг перед другом, говоря глазами больше, чем словами.
- А мне-то за что «спасибо»? – спросила она.
      Он смотрел на нее чуть округлившимися глазами, святой-святой, а молодая кровь играла в нем…
- За то… за то, что вы, Майя, есть… мне сам Бог вас послал…
- Ну, да что вы… да вы присядьте, может, чайку?
      Присесть он присел, однако от чая отказался:
- Я на минутку…
А минутка растянулась в целую ночь…
- …Ну ты молоток, Майка! – похлопал ее по плечу Олег. – Значит контрактик продлим?
Она, казалось, не расслышала вопроса. Осунувшееся лицо ее выражало отрешенность, взгляд был устремлен в никуда.
- Ты  че, Майя?
В глазах ее появилась влага.
- Эй-ей… это не надо… Я это не люблю… Ты че-е-е?.. Че ты киснешь, красотка? Суши сопли – у нас все о’кей!
- Что «о’кей»?
Каширский хлопнул себя по карману:
- Мы на коне! Получай свою долю…
Извлек из кармана внушительную пачку ассигнаций зеленого цвета, потряс ею перед лицом компаньонки, сладостно поцокал языком, отсчитал, сколько положено, поклал перед Майей:
- Твое честно заработанное – можешь пересчитать… Отдыхай и готовься к дальнейшим гастролям.
- Я больше не буду, Олег.
- Ну, ты у меня совсем как ребенок - «больше не буду». Знаешь анекдот… приходит мужик домой хороший-прехороший… Жена: где это ты так набрался? А он: больше не бу- не буду… Она: наконец-то дошло…  Нет, говорит он, ты не так поняла… больше не буду – мне это в самый раз!..
-Мне не в самый раз… Я больше не могу… Это так…
-Скажи: некрасиво…
-Подло, мерзко…
-Ты, Майя, просто устала, тебе надо развеяться и хорошенько отдохнуть, набраться сил, чтобы через пару недель выглядела как принцесса… есть новый заказ…Я тебе о нем потом…
- Нет, Олег, я больше не могу, я же убиваю людей, ты понимаешь – у-би-ва-ю-ю!
- А раньше ты этого не понимала?
- Понимала, но…
- Что «но»? Самой хотелось жить?
- Хотелось…
- А сейчас не хочется?
- А сейчас не хочется…
- Почему же это?
- Жить, лишая жизни других…
- Какие мы сознательные… Совесть заговорила?..
- Может и совесть.
- Да это же пустые слова: совесть, долг, любовь…
- Так уж и пустые… - слабо возразила Майя.
Каширский криво усмехнулся:
- Любовь… Один старый еврей сказал: любовь придумали русские для того, чтоб не платить за это деньги… Совесть, долг, любовь… ничего этого никогда не было, нет и не будет. А насчет лишения кого-то жизни, то, знаешь, как поется в современной песне: «Чтобы жить сегодня, надо убивать!». Ты не современная баба, ты из прошлого века, ты ископаемая!
-Пусть из прошлого, пусть ископаемая, но я больше это делать не буду.
-Значит, подыхать будешь?
- Значит подыхать…
Каширский прошелся по ней сальным липким взглядом, который говорил: а ты все-таки дьявольски хороша!.. Стрельнул глазами на стопку зеленых банкнот, к которым его подельница еще не притрагивалась. Опасливо глянул на окно, на дверь. Видно было, что в душе его дозревала давно вынашиваемая мысль…
Какое-то время они неотрывно смотрели друг другу в глаза: она с ледяной отрешенностью, он с плохо спрятанной неприязнью.
- Ясненько, дорогуша… - произнес деланно ласково, окинул  подельницу откровенно похотливым взглядом с ног до головы.
- Не смотри на меня так… - попросила Майя.
- А как я на тебя смотрю, красотка? Как отец Аристарх? Если у нас
         все, то, может,  простимся?
Он присел рядом.
Майя резко поднялась с кресла, но Олег обхватил ее за талию и кинул на кровать.
- Ну зачем… что ты делаешь?.. Ты же знаешь, что со мной нельзя и я этого не хочу…
- Да ты, стервочка, мне и даром не нужна… теперь совсем не нужна… понимаешь?
Холодные руки его вдруг охватили ее шею и крепко сдавили.
- Совсем-совсем… не нужна-а…
Майя пыталась вырваться из тисков его рук, колотила кулаками по лицу, отбивалась ногами, пыталась кричать, но с каждой секундой сил оставалось все меньше, голова затуманилась... В  последнем проблеске сознания рука нашарила какой-то плоский металлический предмет – расческу с длинной и острой, как шило, ручкой и со всей силы вонзила ее в грудь насильника.
Пальцы Каширского мгновенно ослабли, тело отяжелело и обмякло.
- Господи!.. – сорвалось с губ Майи. – Го-о-споди-и!.. Да что же это такое?! Го-о-осподи-и…


                Часть шестая

                Глава первая
               
                1

Кропотов по воле начальства полностью переключился на дело Логиновой, но в голове его по-прежнему сидело занозой неоконченное расследование убийства на Садовой. Вновь и вновь  мысленно прокручивал цепочку событий, связанных с ним и строил новые версии совершенного преступления. Досадно было, что дело передали Топоркову, тем более досадно, что дело в общем-то двигалось достаточно быстро.
Вычислить подозреваемого в убийстве Кропотову на сей раз было не очень сложно: экспертиза подтвердила, что отпечатки пальцев на
водочной бутылке, оставленной на столе жертвы и отпечатки пальцев на предметах обихода в бывшей квартире подозреваемого идентичны, принадлежат одному и тому же человеку – Константину Ивановичу Замятину.
Вычислить было не сложно, сложнее – найти.
Кропотов тогда снова позвонил в филиал НИИ, где работал подозреваемый, позвонил, нисколько не надеясь, что Замятин сейчас сидит за конструкторским комбайном.
- Его нет, - последовал ответ.
- А сегодня он уже должен быть на работе?
- Да, должен, отгулы у него кончились… а кто это спрашивает?
- Приятель, - ответил Кропотов и положил трубку.
Отрицательный результат – тоже результат. Раз не явился на работу, стало быть,  есть причина. В институт, конечно, нужно было наведаться, расспросить о Замятине поподробней его сослуживцев, но сперва решил еще раз позвонить бывшей жене Замятина, если тот куда-то исчез (а совершив такое тяжкое преступление, он навряд ли бы остался в городе), то мог хотя бы с детьми проститься. Да и с женой – тоже. Обычно в подобных случаях жена и бывшая – важный человек.
Кропотов помнит, что оставил бывшей супруге Замятина свои координаты, номер домашнего телефона и рабочего, но пока звонков от
нее не было. И вряд ли будут. В подобных ситуациях люди не очень-то пытаются помочь правоохранительным органам в поимке преступника. Близкий, родной человек, даже если с ним были отношения и не из лучших, даже если он уже и стал преступником – все равно дорог.
Кропотов набрал было номер телефона бывшей супруги Замятина, но тут же положил трубку, решив, что телефонный разговор мало что даст – лучше поехать и поговорить с глазу на глаз.
Бывшая жена Замятина встретила тогда Кропотова холодно и неприязненно.
- Не приходил, не звонил и где он, я не знаю, - сразу ответила она на все его еще не заданные вопросы.
Разговор шел на кухне, в комнату хозяйка не стала приглашать сыщика. Не предложила и сесть.
- Вы напрасно так со мной, Лидия Ивановна, зла ведь я вам не желаю…
Не глядя на непрошенного гостя, Замятина горько ухмыльнулась:
- Кругом только все и заботятся о твоем благополучии, а жить уже совсем невозможно. Ну, скажите, как я могу прокормить двоих детей на свою мизерную зарплату, которой даже на оплату квартиры не хватает и которую тем более не дают… Я ничего не скажу, я ни с кем не хочу говорить. Не знаю, что там мой Костя натворил, я уверена, что ничего плохого он сделать не мог, он мухи в своей жизни не обидел… Вы не там ищете преступников… Вы… вы… лучше в своих кабинетах поищите или в других кабинетах – тех начальников, которые разъезжают на джипах и «мерседесах». Вы… вы лучше поговорите с теми, кто сейчас строит шикарные особняки – где они взяли деньги? Вы лучше пойдите по ночным клубам – где берут деньги те, кто сорит там деньгами налево и направо? А что сделал мой Костя?
Кропотов терпеливо тогда выслушал гневный диалог. Ему от души было жаль  обездоленную женщину, которую бросил муж, которой приходится прямо-таки выворачиваться наизнанку, чтобы как-то содержать детей и которая глубоко убеждена в невиновности своего бывшего супруга..
Чтобы немного охладить разошедшуюся женщину, Кропотов негромко и как можно спокойнее произнес:
- Ваш бывший супруг подозревается в убийстве.
- Что-о?!.. Да этого не может быть… что вы такое говорите…
- Не обвиняется – подозревается…
Долгое, натянутое молчание.
- И… что же он сделал… кого… зачем?..
- Нас тоже интересует этот вопрос – зачем? А «кого?» - женщину…
- Нет, этого не может быть!
- А зачем он тогда продал квартиру и куда-то уехал? Как вы думаете, куда он мог уехать? В родном селе он не появлялся… мы делали запрос…
- Не знаю, не знаю… Все это для меня так дико и… - она медленно повела головой в одну, другую сторону, - просто… не укладывается в сознании… Костя и вдруг… Да, мы разошлись, но он… я думала, что он может быть еще вернется…
- Вы его любите и сейчас?
- Откровенно говоря – да. Жили мы с ним в общем-то неплохо. И детей он любил… А потом…
О «потом» Кропотов уже знал, но давал женщине высказаться – и ей станет легче и может быть подкинет какую-нибудь новую информацию.
Когда бывшая супруга Замятина высказала все, что у нее было на душе, когда всплакнула и промокнула слезы, когда наконец показала на стул, «да вы садитесь…», Кропотов спросил о главном:
- А все-таки подумайте хорошенько, Лидия Ивановна, куда мог уехать… ваш бывший…
- Я же сказала: не знаю, ума не приложу – куда.
- А где он отдыхал прошлым летом?
- Отдыхал в Ялте, только не летом, а уже осенью, в сентябре, в конце сентября, как он говорил, попал в самый разгар бархатного сезона…
На глазах у женщины снова появились слезы, видно, она представила, как проводил время на море ее бывший муженек. Чувствовалось, что обида захлестнула ее и вернула неприязнь к мужу.
- Мне кажется, если бы он не поехал тогда отдыхать… один…
- Я вас понимаю, Лидия Ивановна, не расстраивайтесь… извините за то, что опять побеспокоил вас, заставил попереживать… такая работа…
Конечно, если бы вы поехали вместе – все было бы иначе…
- А вы думаете, что он поехал в Ялту?
- Предположения возникают разные… Если продал квартиру, стало быть, решил жить в другом месте, но на те деньги, что он получил за квартиру, вряд ли можно приобрести какое-нибудь жилье в курортном городке. Много здесь непонятного и странного…
- Он поехал к любовнице, - опять всхлипнула женщина.
- Не знаю, не знаю, - покачал головой Кропотов, прокручивая в голове еще одну версию, которая, как молния, пронзила его мозг. Но прежде чем утвердиться в том, что ему пришло в голову, надо проверить кой-какие детали жизни Замятина в последние месяцы.
- Я вам еще позвоню, хорошо? Или вы мне, если вспомните что-то важное. И не расстраивайтесь…
Кропотов ловил себя на мысли, что всякий раз вот так приходится успокаивать человека этими дежурными словами, которые, если и идут
от души, но никого не способны утешить. И от этого всегда испытывал чувство неловкости и торопился уйти. А потом жалел, что не расспросил еще о том-то и о том-то. И корил себя, что в сыщики настоящие он не годится, что ему, пожалуй, больше подошло бы работать адвокатом.
И еще думал о том, что борьба с преступностью ведется вяло и потому, что занимаются этим делом далеко не специалисты, не профессионалы, люди, которым на роду написано посвятить свою жизнь совершенно другому делу, а они по стечению обстоятельств попали в органы, как и он, Кропотов.
Уже на пороге он вспомнил, что хотел посмотреть у бывшей жены Замятина семейный альбом, что еще в прошлое посещение жены подозреваемого он хотел это сделать и забыл. И извинившись, попросил Лидию Ивановну показать, если не альбом, то хотя бы фотографию Замятина.
При этой просьбе бывшая супруга разыскиваемого переменилась в лице – побледнела, в глазах снова появилась влага, губы мелко задрожали.
- Неужели он мог кого-то…
Слово «убить» она не могла произнести.
- Не знаю, пока ничего не знаю…
Лидия Ивановна вернулась в комнату, открыла один из нижних
шкафчиков «стенки», долго лихорадочно искала фотографии, роняя на пол различные вещи.
- Вот… - наконец протянула она  фотографию, на которой была изображена хозяйка квартиры и, надо полагать, ее муж – обыкновенный ничем непримечательный мужчина с добрыми глазами и простодушной улыбкой.
- Если можно, я на время возьму ее с собой.
- Если это очень нужно…
- Конечно, нужно… вы уж извините, пожалуйста, Лидия Ивановна… - и задал вопрос, который, наверное, не стоило бы задавать - скажите, Лидия Ивановна, а если наши подозрения не оправдаются, вы простили бы мужу все, из-за чего расстались…
Она ответила не сразу и ответила на вопрос вопросом:
- Зачем вы это спрашиваете?
- Просто чисто по-человечески… мне…
- Я не нуждаюсь ни в чьей жалости! – чуть тогда не прокричала женщина и это прозвучало так гневно и отчаянно, что Кропотов в который раз сделал для себя вывод: никогда не лезь собеседнику в душу, тебя ведь за нормального человека по-настоящему и не принимают: ты мент, в данном случае – ищейка, вот и вынюхивай следы, а не пытайся проникнуть в святая святых – в душу другого, в данном случае – родственницу подозреваемого.
- Ну,  извините, извините, - пробормотал он и заспешил к выходу.
Больше Кропотов с бывшей женой Замятина не общался, а надо было бы… но…, «приказ начальника – закон для подчиненного…» - этим делом занимается теперь Топорков.

                2

А подозреваемый в убийстве Замятин, как и предполагал Кропотов, действительно направился в Ялту. Он жаждал снова встретиться с той самой горничной, с которой у него все это и началось…
В Ялте все было так же как и в прошлом году: синее море, белые пароходы, суетливые чайки на фоне голубого неба и фланирующие по набережной созерцающие природу и друг друга курортники. Как и в
прошлом году, воздух был насыщен ароматом цветов и запахом жареного мяса.
Все было, как прежде, с той лишь разницей, что сам Замятин год назад был полон сил и природных желаний, наслаждался жизнью и строил всевозможные планы на будущее, а теперь… теперь это был совершенно другой человек с холодным отрешенным взглядом и порожней душой, который чувствовал себя чужим на этом празднике жизни и ненужным. Он сильно изменился внешне: похудел, посерел лицом, глаза у него запали, плечи опустились, будто на него навалили непосильный груз. Но самый тяжкий груз он носил в душе… Две мысли не давали ему ни сна, ни покоя: то, что он отправил на тот свет двух женщин и то, что самому ему жить осталось – всего ничего. К тому же он знал и даже чувствовал спиной, что его уже ищут и в любой момент на его запястьях могут щелкнуть наручники.
Впрочем, к этому он был уже готов. Но попадать в руки правоохранительным органам ему, разумеется, не хотелось. Потому  и не снял номер в гостинице – благо, сейчас место в гостинице
не проблема, да и деньги пока есть. В гостинице его вмиг засекут. И он снял однокомнатную квартиру на втором этаже в пяти минутах ходьбы от моря. Паспорт хозяину не дал, сказал, что сдал на обмен, а обмен затянулся, так как нет новых паспортов. Хозяин и не особенно нуждался в документах жильца, для него было главным деньги, а деньги постоялец заплатил на месяц вперед, не торгуясь.
Перекусив в ближайшем кафе, накупил разных газет и журналов и решил отдохнуть до вечера – в последнее время он быстро уставал. И знал – почему…
Он пытался не думать о своей болезни, но как-то так получалось, что где бы он не был, что бы не читал, всюду на глаза ему попадались или плакаты или заголовки газет и журналов и даже передачи по телевидению, связанные с этим страшным недугом.
Вот и сейчас, войдя в свою уютную квартирку и приоткрыв балкон с видом на море, Замятин прилег на диван, взял в руки одну из газет и сразу наткнулся на заголовок: «СПИД, опыт, проблемы, перспективы».
Какие тут могут быть перспективы…
Другая газета - «Дети мира и СПИД».
При слове «дети» сердце защемило. Вспомнилась и жена. И больно кольнула мысль: а что с ними будет, жена ведь тоже инфицирована… И до сих пор не знает… Может, ей сообщить? А какой смысл? Чтобы с детьми поосторожнее? Но СПИД передается…
Замятин отшвырнул газеты. Какое-то время лежал с закрытыми глазами, крепко сцепив зубы. Затем встал, достал из холодильника бутылку водки, предусмотрительно прихваченной в кафе, лихорадочно скрутил головку, плеснул в стакан и медленными глотками не выпил – высосал. Последнее время спиртное ему шло плохо.
Походил по комнате, наслаждаясь тем, как по телу разливается тепло и главное, размягчаются мысли. Вышел на балкон, щуря глаза посмотрел на море, на красивые, будто сказочные, пароходы, на сверкающий от солнца самолетик, оставлявший за собой белую волнистую ленту.
Вернулся на диван. Поспать бы… Взял со столика только что купленный в киоске журнал, открыл его и взгляд наткнулся на крупные буквы: «Одержит ли человечество победу над коварным вирусом». И еще заголовок: «Единственная страна без СПИДа». Северная Корея… Надо же… Прочел заметку от начала до конца. Счастливые корейцы… Как это им удалось?.. Наверное, потому, что мало кого посторонних пускают в свою страну…
Отшвырнул журнал, снова наполнил стакан, и уставил взгляд в никуда. Вернее, в тот момент, когда всего этого, что случилось с ним, можно было избежать. Жена предложила поехать отдохнуть. Можно было бы и не ехать. Но можно было бы поехать и…
Он скрежетнул зубами – уже ничего не вернуть. Что случилось… то случилось. И единственное, что сейчас еще можно сделать, так это… Он присел на край дивана, придвинул ближе к себе телефон, взял справочник и отыскал номер гостиницы, в которой он жил прошлый раз и в которой у него была любовь с той горничной.
Он пригласит ее сюда. Для серьезного разговора.
К счастью горничной, серьезного разговора у Замятина с ней не получилось. Он позвонил в гостиницу и ему ответили, что «Катя с четвертого этажа», где он жил, у них уже давно не работает. Он спросил, где ее можно разыскать, где она живет, на что получил исчерпывающий ответ:
- Таких сведений мы никому не даем.
От этого ответа вместе с легким огорчением Замятин испытал и облегчение, почти радость. Он и хотел и не хотел встречаться с Катериной. Он понимал, чем могла закончиться их встреча. Ведь он специально за  э т и м   сюда и ехал. Он теперь не просто обреченный на медленное умирание человек, он – санитар… Да, он преступник, ну а те, которые сейчас ходят, мило улыбаются, и строят глазки и сеют смерть, тихо, незаметно, приправляя ее сладкими ласками – они не преступники, не убийцы?
Он все больше и больше распалял себя. И если бы именно сейчас попалась ему под руку «Катя с четвертого этажа» разговор бы у них состоялся крутой.
«Таких сведений мы никому не даем».
Может и к лучшему.
Хотя… что теперь у него может быть лучшее?
Разве что вот это, что еще плещется в бутылке?
Он плеснул еще в стакан и залпом опустошив его, свалился на диван и забылся в тяжком хмельном сне.
                3
Проснулся, когда за окном уже было звездное небо. Что дальше? Может, сегодня поставить точку своей непутевой жизни? Или еще потянуть резину, растянуть «удовольствие» умирания?
Ополоснув лицо холодной водой, он тщательно причесался перед зеркалом, на миг задержал взгляд на своем за последнее время исхудавшем лице, проверил бумажник, в котором было еще достаточно много денег и без всяких определенных намерений вышел на улицу, будто ступил в никуда.
Вечерние улицы сияли неоновыми огнями. Со всех рекламных щитов ему улыбались красивые женщины. По улицам проносились шикарные иномарки. Вывески зазывали в кафе, рестораны и ночные клубы, обещали веселое времяпрепровождение до самого утра или, как теперь пишут «до последнего посетителя»… Фланировала беспечная молодежь…  Из окон домов гремела лихая музыка – жизнь шла своим чередом, обещая на ночь новые радости. Только не для него.
Он шел, чуть ссутулившись, сунув руки глубоко в карманы, шел придерживаясь кромки тротуара, так как чувствовал себя чужим и ненужным в этом праздном городе. И вообще – в этой жизни.
Впереди он увидел идущего  навстречу милиционера в серой форме,  с дубинкой на боку, пистолетом и наручниками и не испытал никакого страха. Ему, Замятину, даже вдруг захотелось, чтоб его задержали, скрутили назад руки, впихнули в машину с зарешеченными окнами и увезли в тюрьму. И пусть был бы суд. И пусть был бы вынесен приговор, самый строгий и приведен был бы в исполнение.
Когда задержат, осудят и вынесут «вышку», просить о помиловании не буду – твердо решил он.
Он сейчас ненавидел себя и весь мир. Жить ему не хотелось. И он чувствовал, что скоро покончит с собой. Здесь, в этом кипящем жизнью и весельем городе.
Весь ушедший в свои мрачные мысли, он шел, ни на кого не глядя, уставившись в одну точку перед собой. Кто-то его грубо толкнул – один из шедшей навстречу раскованной компании. В другой раз, он, Замятин, может и снес бы такое некорректное отношение к нему, все же он в чужом городе и один как перст, чего зарываться, нарываться на неприятности. Но сейчас ему было все равно, что будет дальше, как поведет эта веселая компания. Он впился цепким взглядом в того, что
толкнул или случайно задел плечом – парня в спортивном костюме с золотой цепью на груди. Тот, видимо, не чувствовал себя виноватым и хотел идти дальне, но он, Замятин, окликнул:
- Эй ты, извинись…
- Что-оо?.. – изумленно протянул спортивный костюм. Рядом с ним возникли еще два парня.
Замятин шагнул обидчику навстречу и сквозь зубы процедил:
- Извинись, скотина!
Вокруг уже остановливались ротозеи.
- Ну! – жестче произнес оскорбленный.
Спортивный костюм бросил взгляд в одну, другую сторону. Девушка, стоявшая рядом шепнула негромко ему на ухо: «Да извинись, не связывайся…»
- Я не хотел – простите, - пролепетал парень и виновато развел руками, как бы говоря: честно, не хотел…
- Вот так-то лучше, - сухо бросил Замятин и пошел дальше своей дорогой, оставляя недоумевавшую кампанию и разочарованных ротозеев – ничего особенного не случилось… а могло…
Кто знает, кто были эти на вид смелые и мужественные ребята. Никто не знал и кем был тот, что отстоял свою честь. Похоже, было,  что все приняли его за «дюже крутого». Никто не знал, что он был один в этом городе на море и был самый обыкновенный смертный, который никогда не занимался ни каратэ, ни боксом, ни самбо, у которого не было в карманах ни ножа, ни пистолета, а была неизвестно откуда появившая вдруг необузданная смелость. А этого иногда бывает достаточно, чтобы сбить спесь любому даже самому сильному противнику.
Да и вид у него теперь был несколько угрожающий: смертельная болезнь и два трупа за спиной отпечатали на его лице болезненно презрительную усмешку человека, которому нечего терять, который плевать хотел на все и на всех. А посторонние видели в этой усмешке скрытую силу и власть.
Зайдя в ближайшее кафе,  подошел к стойке бара, чтобы выпить чего-нибудь и один из посетителей услужливо уступил ему место. А когда сел за столик, шустрый официант тут же подлетел к нему и предстал в знаке вопроса:
- Чего изволите?
Он что-то заказал выпить и закусить и уставился ничего
невидящими глазами сквозь стену, ломая голову над недававшей покоя задачей: когда поставить точку своей жизни, сегодня или завтра? Чем раньше он это сделает, тем лучше будет для его семьи – накануне своей гибели он завтра отправит жене оставшиеся деньги.
За это  и собирался выпить. И уже налил  в рюмку, как увидел остановившуюся у его столика симпатичную девушку. Мгновенье они молча смотрели друг другу в глаза и ему, Замятину, показалось, что эти глаза, в которых было что-то трагическое, он уже где-то видел. Ему показалось, что она непротив сесть за его столик.
- Здесь свободно, - сказал он, показав рукой на стулья.
- Спасибо, - сказала незнакомка и опустилась на стул напротив.
С минуту они молчали, довольно откровенно разглядывая друг друга.
- Я не та, за которую вы меня принимаете…
- А откуда вам известно, за кого я вас принимаю?
- Понятно – откуда: если одинокая девушка в вечернем кафе сама подсаживается к одинокому мужчине… мне не это надо… хотите -  верьте, хотите – нет, но мне просто захотелось с вами немножко поговорить, можно?
- Пожалуйста… только давайте сначала выпьем, официант!
Тот оказался возле столика в мгновенье ока в той же позе знака вопроса. А еще через пару минут на столике появилось все, что требовалось для дальнейшего разговора.
- Меня зовут Ксюша, - подняла она рюмку.
- Костя, - чокнулся он с незнакомкой.
- Я увидела вас на улице… видела как вас толкнули и… с удовольствием наблюдала, как вдруг те трое здоровенных парней оробели перед вами – кто вы? Если не секрет?
- Обыкновенный человек…
- Нет, в вас что-то есть такое…
- Какое?
- Чего нет у других мужчин.
- Не знаю… лично я себя считаю самым обыкновенным, пожалуй, и самым заурядным… да при всем при том еще и крупным неудачником.
- Между прочим, я тоже не из удачливых, - как-то очень грустно произнесла девушка по имени Ксюша.
Помолчали. Кажется ни ему, ни ей не хотелось изливать свою душу, притом – так сразу…
- Удачливых сейчас немного, - сказал Замятин.
- А вы местный? – спросила она. От выпитого глаза ее темные повлажнели и стали еще красивей.
Он отрицательно качнул головой.
- А вы?
- Я тоже приезжая.
Как-то не клеился разговор. Они посмотрели друг другу в глаза, предельно проницательно, стараясь лучше понять друг друга. И одновременно усмехнувшись, отвели взгляды.               
- Давайте лучше еще выпьем, - предложила она.
- Ах да, конечно… - он торопливо наполнил рюмки. – За знакомство, да?
- Да-а, - рассеянно протянула она и когда они выпили и помолчали какое-то время, каждый думая о своем, она проронила, будто ни к кому не обращаясь: - глупо все это… и смешно… боже мой, как все это глупо и смешно…
И зашлась вдруг мелким истеричным смехом.
- Извините, - прикрыла она рукою рот, - это со мной бывает, вот так ни с того ни с сего. Вы смотрите на меня и думаете: какая-то чокнутая… Не пугайтесь, я не сумасшедшая и извините, что я вторглась вот так беспардонно в вашу жизнь, в ваш вечер…
Она поднялась, собираясь уходить, а ему вдруг захотелось чтобы она не уходила. Несмотря на то, что вела она себя странно, в ней было что-то такое, что притягивало к себе. Не только ее молодость и красота. В ее темных глазах, как бы глядящих в глубину своего существа, таилась масса чего-то невысказанного. Она ведь и подошла со словами о том, что ей просто захотелось с ним немного поговорить. О чем? И почему она решила уйти, не посвятив его в свое наболевшее или какую-то свою тайну, которую обычно люди скрывают от родных и близких, но с легкостью могут рассказать попутчику в поезде или вот так в кафе за столиком.
- Куда же вы? А «поболтать»? Знаете анекдот…
Поколебавшись с секунду, незнакомка снова опустилась на стул.
- Вы хотите знать, о чем я хотела поговорить?
- Если у вас есть желание, я с удовольствием вас выслушаю. Замятин потянулся к бутылке. – Выпьем еще?
- Нет-нет, мне хватит, - она прикрыла свою рюмку ладонью. И, глядя прямо перед собой,  надолго замолчала, видимо решая, говорить ей о том, о чем она собиралась или не говорить. Изучая, чуть искоса глянула на своего собеседника. Он весь был внимание и даже как бы уже сочувствовал ей наперед. По его выражению лица было видно, что он готов тоже что-то поведать о себе, если она, конечно, будет готова выслушать.
- Вы хотели какой-то анекдот рассказать, - произнесла она, видимо,  не придумав о чем хотела поговорить…
- Да вспомнился один мужской анекдот: взяли двое бутылку, останавливают третьего: присоединяйся. Выпили. Третий губы вытер и пошел уже своей дорогой, а один из той парочки за рукав его: подожди, а поболтать?..
Девушка одарила Замятина слабой милой улыбкой. И он поймал себя на мысли, что если бы с ним было все в порядке, он, возможно и
приударил бы за ней. Он, правда, намного старше ее, но она ведет себя так, будто они с ней одного поколения. Во всяком случае по ее поведению незаметно, что некоторая разность в возрасте их общению помеха. Видимо, ей не в новинку общаться с людьми его возраста. Кто она – сбежавшая от мужа-тирана жена? Поссорившаяся с родителями дочка? Или просто девушка… самой древней профессии? Что ей надо? Просто излить душу или заполучить, как ей показалось, крутого мужика на вечерок?
Он что – похож на крутого? Ну, допустим, чем-то похож, а что дальше? Если дело зайдет далеко… и они через часик-два покинут это кафе и поедут к нему на квартиру… «выпить кофе»…
Он, Замятин, и хотел, чтобы эта приятная незнакомка скрасила его одиночество и вместе с тем еще не совсем затуманенное сознание подсказывало: не надо… не надо… так что прекрати этот сближающий разговор, поужинай и – в разные стороны… так как, если дело дойдет до «кофе»… что будет с этой милой девушкой потом? То, что и с ним?… Или плюнуть на все и вперед…
Основной инстинкт продолжения рода давил на мозги: сама подошла, сама клеится… почему бы и не поразвлечься… тем более, что в любой момент могут за спиной клацнуть наручники… Прощаясь со
всем, что еще у него есть, хлопнуть дверью?.. И… после меня – хоть потоп…
Замятин слышал, что люди в его положении, то бишь,  пораженные чумой ХХ века, стараются передать свой недуг и другим: пусть плохо будет не только мне… У него подобное желание отсутствовало… И было даже что-то противоположное – он избегал новых знакомств. После юга у него, кроме жены, никого не было.
- …Эй, молодой человек!.. Вернитесь в Сорренто!..
- Айм сори… задумался…
Они замолчали, каждый думая о своем. Подсевшая к нему девушка, наверное, думала, что чем-то не нравится потенциальному парнеру, ее новый знакомый думал о том, что не знает, как ему быть дальше… Так сказать: налево пойдешь – получишь мимолетное удовольствие, быть может, последнее в твоей жизни, но загубишь еще одну душу, направо пойдешь – ничего не получишь, а может и получишь… хоть крошечное удовлетворение собой. И один человек в Замятине говорил: вот ты, такая красивенькая, такая свеженькая и такая чистенькая… наверное… и даже
по-своему счастливая, а я – никому не нужный, павший, пропащий и гадкий человек… так будь же и ты, «уличная красотка», такой, как я… никому не нужной, отверженной и несчастной!.. Другой человек в Замятине говорил: братишка, будь благоразумней, ты и так уже предостаточно наломал дров… ты старше, ты мудрее, ты сильнее этого зеленого создания, которому еще жить да жить… в конце концов – будь человеком!..
- Я знаю, о чем вы думаете…
- О чем же?
- Вы боитесь меня… - она чуть прищурила глаза, в которых сквозила плохо скрываемая неожиданная неприязнь: перед тобой такая эффектная девушка, а ты ее игнорируешь…
- Почему боюсь?
Она откинулась на спинку стула.
- Сейчас многие мужчины опасаются так называемых случайных встреч…
- А женщины не бояться…
Она кокетливо ухмыльнулась.
- Волков бояться – в лес не ходить… А потом… - она неожиданно перешла на «ты»: карнавал в Бразилии смотрел по телеку? Так один из ихних ведущих сказал, что… самый лучший карнавальный костюм –
       резинка…
Разговор становился более чем откровенным, новая знакомая Замятину показалась не такой уж загадочной и привлекательной.
- Я вам не нравлюсь… - снова перешла на «вы» собеседница.
- Дело не в этом… - уклончиво произнес он, все еще борясь с искушением принять предлагаемое знакомство. – А о чем вы хотели со мной поговорить?
- Я вам не нравлюсь, - повторила она,
- Здесь другое, Ксюша… - Он опустил голову и замолчал: разве можно ей все сказать?..
Девушка его молчание восприняла как предложение прекратить разговор и сказать друг другу «до свиданья». С достоинством оскорбленной, она поднялась из-за стола. – Извините… Спасибо за угощение…
- Не стоит благодарности… И вы, Ксюша, извините, ради бога, если что не так…
- Все так, красавец… Бай-бай!.. – она игриво помахала ручкой и с независимым видом направилась к выходу.
- Постойте, Ксюша!..
Она, казалось, не услышала его – шла к выходу, не оборачиваясь. Он догнал ее уже на улице.
- Минутку, Ксюша!
- Что вам еще? – холодно спросила она.
- Может, вам нужны деньги… - он поспешно полез в карман и достал бумажник.
Девушка одарила  горькой усмешкой.
- А кому они не нужны?..
Он извлек из бумажника несколько зеленых ассигнаций и протянул своей случайной знакомой. Уговаривать взять деньги не пришлось. Она пролепетала «спасибо, спасибо…» и быстро спрятала их в сумочку. Она уже готова было уйти, но,  чуть замешкавшись, спросила:
- Может, все-таки… что-то надо… Я… я могу все…
- Нет-нет. Ничего, ничего не надо… счастливо тебе…
- И вам – тоже…
Удаляясь, оглянулась и раз, и другой, наверное, подумала: вот чудик…
Хорошо, что в этой жизни иногда бывают и чудики…
Когда девушка оглянулась второй раз, Замятин наконец понял, на кого она чем-то похожа – на Майю…
Он поймал себя на мысли, что уже давно почти в каждой женщине невольно ищет какое-то сходство, пусть самое отдаленное, с ней – с человеком, с которым ему было несказанно хорошо и о котором он запрещал себе думать – он жил мыслями о ней. А после ее неожиданного звонка ходил сам не свой, тысячи раз порывался позвонить ей и тысячи раз запрещал это делать. Если с ней все в порядке, то он просто не имеет права видеться с ней. Если уж влип в беду, то надо нести свой крест до конца одному. А если у нее та же беда?.. Но она бы как-то подала знак… Но он же не подает… намекнул только, что дела у него не ахти, а что конкретно, не сказал. Да и как сказать? Или может, он для нее… она считает, что у них был обычный курортный романчик, который как неожиданно начался, так неожиданно и закончился… навсегда…
Но она же зачем-то звонила…
И вдруг появилось неистовое желание позвонить ей. Но зачем?..
Этого Замятин и сам не знал… Чувствовал – проститься…

                Глава вторая

                1
Человек никогда не бывает так безгранично одинок, как в тот момент, когда ясно понимает, что дни его сочтены.
Она Майя, никогда еще не ощущала себя такой одинокой и несчастной. Растерянной и потерянной. К одной беде, к одному огромному горю ее свалилась на нее еще одна глыба насчастья – она лишила жизни человека… не желая того… убила, защищая себя… Но кто поверит, что не виновата? И не виновата ли?..
Захватив с собой только сумочку, покинула злосчастную гостиницу, остановила первую попавшую под руку машину и на вопрос водителя, куда ехать, дрожащей рукой сделала плавающее полное неопределенности движение:
- Туда!
Водитель, перевидавший за свой век всяких пассажиров, отнесся в невразумительному «штурману» снисходительно и с юмором.
- С этого момента, как говорят в кино, пожалуйста, подробнее…
- На вокзал… нет, в аэропорт…
- Можем и туда заехать и туда…
- Лучше на вокзал.
Водитель согласно кивнул и, развернув машину, доверительно спросил:
- С муженьком, наверно, поссорились?
Майя тяжело перевела дыханье.
-Можно, я ничего не буду говорить?
-Ради бога…
На вокзале первым делом зашла в туалет и привела, на сколько это было можно, себя в порядок. Привести бы еще в порядок мысли… Они разбегались, спотыкались, перепрыгивали с одного на другое. В голове
была и милиция… Все рассказать!.. все-все-все… Или  броситься под поезд… Выйти сейчас на платформу… Только чуть подальше… где поезда идут еще  на хорошей скорости – чтобы сразу, в один миг… покончить со всем… Ведь жить дальше нет решительно никакого смысла…
Была еще мысль кому-то позвонить, но звонить абсолютно некому… раньше не успевала отвечать на звонки, а теперь – как в пустыне… или на необитаемом острове…
Набрать телефон Службы доверия? Но что они скажут? Дадут совет успокоится, хорошенько обдумать, что да как…
Есть, правда, один человек, которому она могла бы позвонить. О нем она сразу подумала, когда нащупала в сумочке мобилку. Но как-то не хотелось на него перекладывать свои проблемы, которые никому на земле не под силу решить. К тому же она уже один раз звонила ему… звонить опять? Навязывать свое общение?.. Да и к чему оно? Зачем она ему такая?.. А может, у него та же беда?..
Странно, Майя нисколько не желала тому, о ком думала ничего дурного. Она никогда не была ни злопамятной, ни завистливой. Ей чуждо было чувство скрытой радости или удовлетворения, когда другим плохо. К сожалению, есть и такие люди, она к ним не относилась. Напротив, ей всегда было приятно кому-то сделать что-то хорошее, пусть даже самое малое, пусть даже совершенно незнакомым людям. Например, когда ее прохожие на улице спрашивали,  как куда-то пройти, она объясняла охотно очень подробно и в душе после этого всегда становилось чуть теплее – пусть чем-то  маленьким, но помогла.
Но вот сейчас,  думая о Косте Замятине и, конечно же, всей душой желая, чтобы у него было «все в порядке», Майя поймала себя на неприятной, предательской и гнусной мысли… в глубине души, на самом ее донышке, в ее мрачных потемках шевельнулось пакостное и чуждое ей желание… Она поняла, что ей чуть-чуть было бы легче, если бы у Кости была та же беда, что и у нее…
От этого тайного, глубоко скрытого желания она сделалась самой себе  неприятной и даже скривилась. Тут же поспешила оправдать не свойственное ей желание: она стала другой, совсем другим человеком стала – гадкой и мерзкой… И мысленно извинилась перед тем, о ком только что думала: «Прости меня, Костя, ради Бога, прости… Будь
здоровеньким и крепеньким… и живи долго-долго… и за меня… такую вот непутевую, нехорошую…»
А если, думала она дальше, и у тебя такое же горе… ты мог не знать, что ты инфицирован, может, и сейчас еще не знаешь… и я не держу на тебя зла. Все мы понемногу виноваты… Как ты говорил: все мы под рубашками ходим голенькие…
Она старалась не держать на Замятина зла, старалась простить, если он виноват в ее недуге, но простить не потому, что она его действительно прощала – хотела простить, так как в глубине души чувствовала, что так надо. А так надо потому, что теперь верила в существование Высшего разума, в Бога, а Бог советовал прощать.
С этими сумбурными мыслями, порывисто вздохнув, она вышла из здания вокзала, отошла в сторонку, где меньше было людей, машинально достала из сумочки мобильный телефон и так же автоматически набрала номер человека, которому она сейчас могла позвонить и который смог бы ее выслушать.
Короткие гудки… Даже немного обрадовалась, что занято – что она ему скажет? Один раз осмелилась позвонить… теперь опять… Как хорошо, что занято… Наверное, не надо больше звонить… зачем тревожить человека – нагрузить его своими проблемами?! А что он сможет сделать, чем поможет? Ей уже никто ничем не в силах помочь… разве что Всевышний… Но чудес не бывает. Есть беды, горе, роковые ошибки… За все, дорогуша, надо платить.
Так же машинально, как достала телефон, опустила его в сумочку. Тяжко вздохнула и,  как-то болезненно щуря глаза, уставилась в только ею видимую далекую-далекую призрачную точку. Губы тронула слабая,
полная горечи улыбка. Кругом столько людей, а она одна-одиношенька в этом сумбурном мире. Прикусила губу, от отчаяния и безысходности.
В такие минуты люди и решают отправиться в иной мир, где никаких проблем и вечный покой…

                2
Быть может, еще минута и Майя так же машинально направила бы свои стопы в сторону железнодорожных путей, по которым туда-сюда сновали поезда…
Но тут в ее сумочке ожил телефон, раздалась бодрая жизнерадостная мелодия. Майя не открыла сумочку, а посмотрела налево, направо – это, наверное, у кого-то зазвонил телефон…
Вблизи никого не было… Ей так давно звонили, что она уже забыла и мелодию своей мобилки. И все-таки это была мелодия ее мобилки. Лихорадочно распахнула сумочку, схватила телефон, дрожащим пальцем нажала на клавишу с зеленой трубкой.
- Слушаю… - как можно равнодушней промолвила она – могли звонить и из милиции…
- Майя, это ты?
Костя… Господи…
- Я… я… - поспешно ответила она.
Натянутая пауза.
- Как дела? – спросил Костя.
Майя вздохнула.
- Одним словом не скажешь…
Они замолчали. Так долго не виделись и не говорили по телефону, а сказать вроде и нечего, не нечего, а напротив – так много хотелось сказать, что просто не знаешь, с чего начать. Конечно же, последовал обычный вопрос всех мобильников: ты где?… Сначала его задал Костя.
- А ты где, Майя?
- Я-а?.. Я на вокзале…
- Едешь куда-то…
- Не знаю…
- Как это - «не знаю»…
- А вот так… А ты где? – в свою очередь спросила Майя.
- Как говорит один рекламный герой, «а я на море…», в Ялте я…
- Отдыхаешь? Кучеряво живешь…
- Очень кучеряво…
- А что так невесело?
- Да веселого мало…
- У меня – тоже, Костя, веселого мало…
Они снова замолчали, не решаясь спросить друг друга о главном… поведать о своей беде и всем с ней связанным…
- А что так? – осторожно поинтересовался Костя.
- Не телефонный это разговор…
- Так, может, встретимся?
- Где, когда?
Костя попытался пошутить:
- Прямо-таки телевизионное шоу: «Что, где, когда?»…
И от его попытки пошутить Майе стало чуть легче и появилось острое желание увидеться.
- Ты не сказала, куда путь держишь…
- Я же сказала: не знаю…
- Ну, если не знаешь, куда… я подсказываю – в Ялту. Мотай в аэропорт, бери билет на Симферополь и – я тебя встречу. Дорогу оплачу и все прочее…
- Спасибо, Костя, спасибо, но я…
- Проблемы?
- Куда без них…
- Может вместе их проще решить?
- Не знаю, не знаю… вряд ли…
Снова пауза, очень долгая.
- Я буду ждать твоего звонка, Майя. Я очень хочу тебя видеть…
- Я тебя – тоже….

                3
В этот день самолет на Симферополь был и через несколько часов Костя встретил Майю в аэропорту.
Они не бросились друг другу в объятья, хотя у каждого из них, конечно же, такое желание было. Они несколько смущенно и осторожно обменялись взглядами и какими-то неловкими и неуместными для них рукопожатиями – меж ними был и барьер времени и преграда посолидней, которой раньше не существовало. А когда сели в такси, старались не смотреть друг другу в глаза. И вместе с тем украдкой приглядывались друг к другу.
Костя, отметила Майя, выглядит не ахти как: исхудал… лицо серое, помятое – похоже, крепенько развлекается… или…
-  Ты здесь один? – на всякий случай поинтересовалась Майя.
- Как перст… И вообще теперь один… А ты?..
- Как и раньше – одна… А почему ты один?
- Так вышло…
- А ты… почему?..
- «Так вышло»… - слабо улыбнулась Майя.
И они снова  замолчали.
На выезде из города водитель подобрал еще одного пассажира и теперь хранить молчание было проще и легче. Костя, правда, взял руку Майи, погрел в своих ладонях и прижал к груди. Этим, пожалуй,  было сказано больше, чем любыми самыми красивыми и нежными словами.
Костя привез Майю на свою съемную квартиру.
- Располагайся, считай, что ты дома…
- Спасибо.
- Можешь принять душ или, хочешь, пойдем на море… тут рядом, - он кивнул на окно. – Или давай сначала что-нибудь перекусим…
Он суетился, выставлял из холодильника фрукты, поставил на стол бутылку шампанского.
Все казалось, располагало к приятному общению, но расслабиться им мешало то, что тяжким бременем висело на каждом из них. Чувствовали они себя непривычно скованно, разговор получался натянутым.
- Поотвыкли мы немножко друг от друга, - сказал Костя, хотел было по-свойски обнять гостью за талию, но рука его на миг зависла в воздухе, так как Майя слегка отклонилась в сторону то ли потому, что переступила с ноги на ногу, то ли показывая, что это ей сейчас не очень приятно – сразу в объятья…
- Я все же приму душ, ладно?
- Конечно, конечно… - торопливо согласился он. – А я тут порядочек немного наведу и кое-что сварганю.
«Сварганил» он, как и должно в его положении, фирменное блюдо всех одиноких представителей сильного пола – яичницу с колбасой.
Майя вышла из ванной посвежевшая, но какая-то потерянная и мрачная.
- С легким паром! – попытался Костя поддать бодрости.
- Спасибо, Костя…
- Присаживайся, отведаем чего Бог послал… - Наполнил бокалы шампанским, - давай за встречу…
- Давай… бесцветным голосом промолвила она.
Отглотнув из бокалов, они пристально посмотрели друг другу в глаза, пытаясь прочесть то главное, о чем каждый из них думал. Первой отвела взгляд Майя.
- Я… я… я не могу так больше, Костя… я… у меня… ты не представляешь, что со мной…
Глаза ее наполнились влагой и она спрятала лицо в ладони.
-  Я… я… я очень нездорова… Если я скажу, что со мной, ты шарахнешься от меня…
Замятин молчал, как в рот воды набрал: ему становилось понятно… только он не мог осмелиться так сразу и о себе рассказать, наверное и потому, что не знал, как относиться к Майе – как к подруге по несчастью или как к врагу… В глубине души  чувствовал, что в любом случае к Майе он не смог бы относиться так, как к тем женщинам, с которыми  уже свел счеты. Майя была другой, особым для него человеком.
- А почему ты меня не спрашиваешь, что со мной?
- Наверное, то же самое, что и со мной… - не сразу хрипло произнес он.
- Господи! – взмолилась Майя и, опустив голову на стол, забилась в судорожном рыданье.
Замятин одним духом осушил бокал.
- И это еще не все, Майя. Если я скажу все, ты не то, что… ты сейчас же уйдешь, не уйдешь – побежишь, убежишь от меня… - я… я… я убийца… Ты не веришь?..
-  Господи…- промолвила она едва слышно и медленно повела головой в одну, другую сторону.
- Не веришь…
- Н-не знаю..
-  Ты  боишься меня?..
Она потеряно  повела головой в одну, другую сторону.
- Тебя – нет… - Дрожащая рука ее потянулась к бокалу, но пить она не стала, как-то очень жалобно спросила: - а у тебя что-нибудь есть такое, вроде валерьянки…
-Седуксен есть…
Лицо ее слегка озарилось.
-О-о это то, что надо…
Он поспешно поставил перед ней стакан воды. Запив таблетку, она устало опустила веки и так, сидя с закрытыми глазами, рассказала, как на исповеди, о себе все-все-все… И даже то, что произошло в гостинице.
Замятин в свою очередь тоже рассказал о себе все-все-все.
Они долго молчали, испытывая и некоторое облегчение и чувствуя, что эти откровения их накрепко теперь связывают а, может, и к чему-то обязывают, не совсем хорошему.

                4

Разбираться, кто из них виноват, они, щадя друг друга, не стали, да и что толку махать кулаками после драки…
- Господи, мы столько в жизни наделали ошибок… - нарушила молчание Майя.
- И натворили всякого…
- Просто уму непостижимо…
- Если бы мне лет пять назад сказали, что будет со мной, я бы ни за что не поверил…
- А я бы просто не стала с тем человеком разговаривать… приняла бы его за ненормального…
- Если бы можно было вернуть назад тот день, с которого все это началось…
- Если бы… - убито проронила Майя.
- Сколько раз я об этом думал…
- Господи, если бы все это было сном! – взмолилась Майя, простирая руки к Всевышнему. – Господи, мы с тобой просто не имеем права жить!..
- Успокойся, Майя… Когда-то я выработал для себя такое правило: если что-то в жизни тебе не нравится, но его нельзя изменить – не терзай себя, выкинь из головы… А что можно изменить – приложи все усилия и меняй! Когда-то такое отношение к жизненным проблемам мне помогало…
- А что можем мы изменить? Как изменить?
- Коммунисты говорили, что безвыходных положений нет… - невесело пошутил Костя.
- Но мы же с тобой теперь демократы… - в тон ему проговорила Майя.
- О да-а… демократы… будь проклята эта политика…
- А говорят, что в Северной Корее этой болезни вообще нет…
- Я тоже слышал… Да ты кушай, Майя, кушай, давай еще выпьем…
- Ты много пьешь, да?
- Не знаю, да и какое это теперь имеет значение – много или немного…
Разговор, казалось, был исчерпан. Костя бокал свой опустошил, Майя опять лишь пригубила. И он,  и она надолго ушли в себя, каждый думая о своем, а может быть, и об одном и том же.
Первым очнулся от тяжелых дум Замятин. Захмелев, он ласково посмотрел на Майю, вымучено улыбнулся.
- Гамбургский счет, Майя!..
- Что? – не поняла она или просто забыла их давнюю словесную игру, которую она же сама ему когда-то и предложила.
- Что ты сейчас думаешь?
Майя чуть вздрогнула от его вопроса и взглянула на Замятина тревожно-потерянным взглядом – казалось, он застал ее за каким-то крайне непристойным делом.
- А почему ты спросил меня именно сейчас, что я думаю?
- Да просто у тебя было такое выражение лица…
- Какое?
- Отрешенное, что ли… будто ты не здесь, в этой комнате рядом со мной, а где-то далеко-далеко… где ты была?
Майя подняла взгляд вверх:
- Там…
- Где «там»?
Она трудно, порывисто вздохнула и, глядя вверх, с печальной улыбкой повторила:
- Та-ам…
- Ну и как… «там»?..
- А никак! Как было до того, когда не было нас и как будет после того, когда не станет… нас… во всяком случае – меня… Именно об этом я думала перед тем, как ты спросил меня, о чем я думаю…
Майя посмотрела Замятину прямо в глаза, как бы своим открытым взглядом подтверждая, что она сказала правду.
- Спа-си-бо… - раздумчиво промолвил Замятин, уходя в глубину своих мыслей.
Они помолчали, чувствуя, что становятся еще ближе друг к другу.
- Я однажды тоже хотел… - он показал глазами вверх, - туда…
-А сейчас? – Майя взяла его руку и сжала, сначала слабо, потом сильней, потом еще сильней.
Это был  не просто дружеский жест, не просто пожатие руки, это была отчаянная просьба… уйти «туда»… вместе…
Он поднес ее руки к лицу, припал к ним губами.
- Милая, лучше пусть будет «никак», чем так, как мы живем и…
- Будем жить…
- Если будем…
- Если будем…
Похоже, это была и их клятва.
- А-к-как?.. Каким… п-путем? – спросила она, слегка заикаясь от волнения.
Замятин встал, прошел к комоду, открыл один из ящиков и подкинул на ладони целый ворох небольших пачек таблеток.
- Что это?
- То же, что ты выпила… действует?
- Да. Мне уже немного лучше, как-то спокойней стало… спасибо тебе…
- А если выпить сразу всю пачку, а то и две… станет… еще лучше… и… спокойней…
Глаза у Майи сделались большими, лицо обрело цвет мела.
- Прямо… сейчас?..
- Да нет… можем сходить на море… поужинать где-нибудь в приличном месте…
- И давай сходим в церковь…
- Венчаться, что ли?.. – горько пошутил Замятин.
- А это идея! – лицо Майи озарилось внутренним светом. Она схватила его за руку, просительно заглянула в глаза. – Правда, давай обвенчаемся, если, конечно, ты не против… Веришь, я мечтала, что когда буду выходить замуж, непременно обвенчаюсь. Давай, а?..
- Давай… - без особого энтузиазма промолвил Замятин.
- Только бы там согласились… вот так… сразу… быстро…
- За деньги все можно делать быстро…
- Только не вернуть здоровье…
Замятин согласно кивнул и нежно обнял свою подругу по несчастью.

                5
Первым делом они пошли в ближайший храм, договорились с батюшкой и он исполнил их, можно сказать, последнее желание – обвенчал.
Потом отправились на море. Был уже вечер, с моря тянуло прохладой и купаться им не хотелось. Не только потому, что с моря тянуло прохладой… Тянуло уже и другой прохладой…
- Давай поужинаем дома, - предложила Майя, - я не люблю рестораны.
- Я тоже – не очень… Знаешь, как один мой старший друг говорил… Приятнее всего зайти в прокуренный ганделик, расстелить на пивной бочке газету, разложить нарезанную крупно колбасу, сыр, распотрошить копченую рыбину, сесть на другую бочку и, как в детстве, постукивая по ней каблуками, вести за кружкой пива с «довесом» приятный разговор с друзьями.
- Наверно, хороший у тебя был друг.
- Хороший… был…
По дороге «домой» накупили всякой всячины и накрыли стол.
-Я, пожалуй, приму душ, - рассеянно проговорила Майя.
-Я потом – тоже… - так же рассеянно промолвил Замятин.
В другой раз у него появилось бы вполне естественное желание принять душ вместе. И сейчас на миг мелькнула эта мысль, но тут же улетучилась,  ибо голова была занята иными думами, которые подавляли основной инстинкт и все с ним связанное.
Аккуратно положил на тумбочку неизвестно зачем купленные им газеты. Присел в кресло, машинально взял одну из них, по старой привычке заглянул на последнюю страницу, где обычно читателей потчевали кроссвордами, анекдотами, гороскопами и прочей дребеденью. Так уж теперь получалось у него: что бы он ни читал, ни слушал, внимание теперь было строго избирательным, сознание невольно выуживало из информационного потока единственную и самую главную для него тему, связанную с его тающим здоровьем… Слова «ВИЧ» и «СПИД» глаза его моментально выхватывали из любого набранного самым мелким шрифтом текста.
Так и сейчас. Среди разнообразных материалов он увидел только один, в самом низу страницы… Под рубрикой «ЧУМА ХХІ ВЕКА» следовал длинный заголовок:
«КОЛИЧЕСТВО УКРАИНЦЕВ, ЖИВУЩИХ С ВИЧ-СПИДом, В 6 РАЗ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПОКАЗЫВАЕТ ОФИЦИАЛЬНАЯ СТАТИСТИКА».
Это понятно, подумал он. И глаза наткнулись на цифру «500» тысяч… Целый областной город… Зрение выудило и другую цифру – сколько умерли… И еще в глаза бросились слова, которые прямо-таки подталкивали к тому, на что он уже давно решился: « Вакцину против СПИДа не удастся создать в ближайшие 25 лет, а может быть, и никогда…» Ведущий ученый по исследованию и лечению СПИДа – профессор, лауреат Нобелевской премии в области медицины…
Сзади неслышно подошла Майя и, обдавая его тонким запахом каких-то  хороших духов, молча заглянула через плечо, не столько желая посмотреть, что Костя там читает, сколько просто прикоснуться к нему и вдохнуть приятный мужской дух.
-Извини, что я подглядываю, чем ты тут интересуешься… - почти шепотом деланно кокетливо проговорила она и незаметно для него на расстоянии поцеловала в висок. Увидев в газете грозный заголовок, понятливо произнесла: - А-а-а…
Он лишь кивнул, хотел отложить газету, но Майя придержала ее на миг, заглядывая в конец статьи – так она обычно читала: заголовок и концовку, где самое главное. А самое главное было сообщение о том, что «антиретровирусная терапия очень дорогая – от 20 до 30 тысяч долларов в год на человека».
Они молча переглянулись, одновременно вздохнули, как бы говоря: мы это прекрасно знаем…
Переглянулись еще раз, словно сверяя свои мысли и, прикрыв глаза, заключили друг друга в жаркие, прощальные объятья.
Молча Майя накрыла на стол, молча Замятин раскупорил бутылку шампанского, наполнил бокалы.
-За тебя, Майя!..
-За нас…
Они посмотрели друг на друга долгим тягучим взглядом, в котором были сразу и предельное понимание, и искренняя любовь, и вина друг перед другом и перед теми, кому они доставили столько горя. И была еще, готовая криком вырваться из груди,  сжимающая сердца безысходность…
-Только знаешь что… - проговорила Майя, - давай напишем о том, что мы…
-Что мы натворили?
Майя кивнула, болезненно глядя в никуда. И от ее неожиданного предложения, может быть, и не нужного в эти роковые для них минуты, Замятин проникся в своей подруге по беде такой нежностью, какую не испытывал ни к одной своей женщине и даже к жене, когда они только-только познакомились. Ну почему,  подумал он, самое хорошее, настоящее приходит так поздно, когда оно уже бывает ненужным?
-О чем ты только что подумал?
-О тебе.
-Что именно?
-Что ты очень и очень хорошая.
-Спасибо… только какая же я хорошая, если поступала так подло… Я очень виновата перед ними, моими так называемыми возлюбленными…
-Я виноват еще больше…
-Виноваты не только мы…
-Не только мы…
-И все-таки – мы…
-Ты права, Майя.
Они надолго замолчали, глядя мимо друг друга, глядя в свое прошлое и краем глаза заглядывая в будущее, которого осталось у них совсем ничего.
Отхлебнув из бокалов, они поделили то, что должно было избавить их от всего, что тяжким бременем лежало на них – белоснежные невинные на первый взгляд горки таблеток…
- Может быть, простимся… по-настоящему? – не очень уверенно и осторожно то ли спросил, то ли предложил Замятин.
- Не знаю… - пожала плечами Майя и вместе с тем взяла Костю за руку и как в замедленной съемке они направились к кровати.
Милуясь, они что-то говорили друг другу. Потом Костя как-то виновато прошептал:
- Извини, Майя, пожалуйста… со мной никогда такого не было – у меня что-то не получается…
- Ничего страшного… не переживай, милый, - не это главное в жизни…. Тебе хорошо сейчас?
-Да, Майя… Мне вообще с тобой всегда очень хорошо.
-Мне – тоже. Веришь, я никогда ни с кем не была так предельно откровенна, как с тобой…
-Честно говоря, я тоже ни с кем не был так откровенен, как с тобой…
-Ой… - скорее простонала, чем проговорила Майя, - меня жутко клонит в сон, у меня просто закрываются глаза… обними меня покрепче… я люблю тебя…
-Ты не знаешь, как я тебя люблю…
-Теперь знаю…
-Как жаль, что мы так поздно встретились…
-Ничего, теперь мы всегда будем вместе…
-Давай поверим, что это не конец… а начало… новой жизни…
-Нашей с тобой…
-Нашей…
-Я верю…
-Я – тоже…
-И нам будет там хорошо…
-Очень хорошо…
-Даже лучше, чем сейчас…
-Лучше, милая…
-Я улетаю – обними меня крепче!..
-Я с тобой…
Они что-то говорили еще, бессвязное, невнятное…
И потом затихли, мирно отбывая в свой последний сон, от которого им никогда уже не суждено было очнуться.


                ЭПИЛОГ

В Донецке Кропотов наведался к лекарю интимных болезней Трошенкову в условленное время, но Логинова в ту субботу не пришла. Не явилась и позже.
Накануне, в пятницу, в городе, в заштатной гостинице «Красный луч» было совершено странное убийство мужчины, как выяснилось – бывшего сутенера и владельца цеха мягких игрушек Каширского. Опросы служителей гостиницы показали, что подозреваемая в убийстве похожа на разыскиваемую Майю Логинову, бывшую владелицу салона красоты.
Следы следствия привели Кропотова в Ялту, где коллеги по работе, кроме всего прочего, сообщили ему и о только что происшедшем в городе двойном суициде, совершенном отдыхающей парочкой.
Столь легкого дела у Кропотова еще не было. В жертвах он без труда распознал разыскиваемую им Майю Логинову и преступника, подозреваемого в двух убийствах… Мало того, на журнальном столике была оставлена записка. Одним, мужским почерком было написано: «Мы виноваты. Дальше нам жить невмоготу». Женской рукой добавлены слова: «Жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая и глупая шутка». Фамилии, имя, отчество…
И что самое главное – на столике лежала своеобразная «Явка с повинной»: кто, где и что совершил…
Кропотов подумал: можно считать, что повезло, если бы это не было связано с гибелью стольких людей…
Привыкший при расследовании любого дела обращать внимание даже на самые вроде бы незначительные мелочи, посмотрел газету, валявшуюся на полу, «Аргументы и факты». Газета как газета. Но взгляд его привлекла статья о чуме ХХІ века, о СПИДе. Последние строки статьи, где упоминалась стоимость лечения были подчеркнуты, вероятно, ногтем.
- Посмотри, Сань! – позвал он коллегу.
Тот неохотно и как-то слепо ткнулся в газету:
- А че тут?
- Че-че...  Ключик к причине суицида: они вичинфицированы...
- Не понимаю...
- А я не понимаю, как тебя в сыщики занесло...
- Да ладно уж...
Кропотов подумал о том, что газеты вообще слишком много пишут о плохом и если б, например, прибыл на землю инопланетянин и начал просматривать прессу, просто ужаснулся бы: на земле только войны, убийства, болезни и безысходность. На днях вот по телевизору передали, что в Англии выздоровел ВИЧ-инфицированный. И самое главное, что ничем его не лечили... Он принимал только различные витамины и пользовался пищевыми добавками.
Взглянул на лежащие в странной позе трупы в объятьях. Если бы эти несчастные знали, что иногда и такое бывает, наступает выздоровление само по себе – может и не поспешили бы в объятья небытия.
Даже если это сенсационное сообщение и не на сто процентов правда, то все равно оно бы вселило больным какую-то надежду... смягчило бы отчаяние... и удержало бы от преступлений.
Кропотов поймал себя на странной мысли: кроме понятной неприязни к преступившим закон, в груди  шевелится  и непривычное в таких случаях чувство жалости к этим довольно еще молодым людям, которые натворили столько бед и, в конце концов, не выдержав тяжкого бремени своей вины, сами свершили над собой правосудие.
Подумал еще Кропотов и о том, что это, пожалуй, одно из самых легких  дел, которые приходилось ему в своей жизни расследовать.
Самое трудное в нем, как он мысленно отметил – разъять объятья ускользнувших от правосудия этих несчастных грешников.
Конечно же, за неискушенными в темных делах «несчастными грешниками» стоит и более крепкий орешек – организатор и главный заказчик этих ловко замаскированных изощренных преступлений замедленного действия.
Так что, думал Кропотов, особо расслабляться не следует – смертельные стрелы Амура невидимы, но не менее опасны, чем пули.


















                ЭЛИКСИР ДЛЯ БОССА
               




                І

Преступник, оставив охваченный пламенем джип, устремился в лес.
- Стой! – крикнул Кропотов, - стой, стрелять буду!
Еще мгновенье и убегавший скроется в подернутых сумерками зарослях кустарника. Медлить уже было нельзя. Он, Кропотов, выкинул вперед руку с «Макаровым» и, почти не целясь, нажал на курок. Тот, что бежал к лесу, ужаленный пулей, дернулся и стал оседать на землю. Падая, неестественно развернулся и в свою очередь тоже выстрелил.
Бандитская пуля попала Кропотову в самое больное место – в пах… Привыкший терпеть любую боль, он скрежетнул зубами и сдавленно вскрикнул.
- Сыночек, ты что?! Митя, проснись!
Дмитрий с трудом разлепил крепко сомкнутые веки – он все еще ощущал боль, которой не было.
- Вот черт, понаснилось всякого… - качнул головой и расплылся в широкой счастливой улыбке.
- И во сне преступников ловишь?
-  Приходится, мамочка – такое время…
Сладко потянулся до хруста в суставах, предвкушая хороший день – вчера поздно вечером наконец закончил одно довольно непростое дело и в это воскресное утро  – выходной! Даже не верилось, что целый день можно ничегошеньки не делать: никуда не мчаться, никому не звонить, не ломать голову над постоянными криминальными задачами со многими неизвестными, не глотать на ходу бутерброды…
Ласково посмотрел на мать, которая с умилительной улыбкой стояла у изголовья его кровати, явно любуясь своим «сыночком», на мужественном лице которого с косым шрамом на подбородке было столько морщин, что слово «сыночек» к нему никак не подходило, но для любой матери и зрелый мужик – деточка.
-Вареники готовы…
-Спасибо, мамочка, сейчас буду вставать, еще пару минут поваляюсь…
По-привычке глянул на часы, словно засекая время, чтобы встать ровно через две минуты и снова прикрыл глаза, наверстывая недоспанные ночи.
У Кропотова была своя небольшая однокомнатная квартира на окраине города в новом микрорайоне под названием «Горизонт» - туда ни метро еще не было проведено, ни троллейбусы еще не ходили, только автобусы, да маршрутные такси. Где-то раз в месяц он навещал свою одинокую мать Валентину Федоровну. Отец, майор милиции, тоже сыщик,  погиб восемь лет назад от бандитской пули, младший брат Никита, прекрасный компьютерщик уехал в Аргентину искать лучшей доли. И Валентина Федоровна всегда несказанно радовалась, когда приезжал к ней ее «старшенький».
Только закрыл веки,  как перед глазами снова возник убегавший преступник.  Увидел как тот, падая, стреляет в него, в Кропотова. Несмотря на то, что это был всего лишь  сон, под ложечкой застыла прохлада: все-таки не очень приятное, когда в тебя стреляют, даже во сне. Мелькнула и тут же улетучилась мысль: к чему это?
К снам Кропотов относился трезво: ничего случайного в них, ничего сверхнеожиданного и ничего пророческого – все из жизни, все из того, что было вчера, позавчера или даже год назад с тобой было. Сонники он презирал и любой свой самый накрученный сон, если было время, мог разобрать, так сказать, по косточкам, по деталям, что откуда. Сейчас время было. И, не размыкая век, стал раскладывать по полочкам то, что приснилось.
Преступник – один из братьев-близнецов, дело на которых вчера он, наконец, закрыл. Одного брата сразу взяли, а за другим пришлось погоняться. И он чуть не ускользнул, когда его уже вычислили… Вот и гоняется за ним до сих пор. Преступники Кропотову не часто снятся, обычно он спит без сновидений, ну а эти навестили его во сне потому, что уж больно красивые с виду были ребята, чернявые, голубоглазые, атлетически сложенные и на первый взгляд такие очень порядочные, а на самом деле изверги из извергов, полтора десятка несчастных отправили на тот свет. За какие-то копейки. Последнее на чем их и взяли… подсадили в свой джип возвращавшихся с базара трех вьетнамцев и по дороге порешили их, в гараже расчленили, части тела сложили в двухсотлитровую бочку, залили цементом и собирались бросить в озеро…
Из головы не выходило: такие красивые ребята!.. А еще какой-то писатель утверждает, что красота спасет мир – доброта! Но доброты в мире – кот наплакал.
Далее. Пуля одного из красавчиков ему, Кропотову, попала в пах. Хорошо, что во сне. А вот его коллеге Рудакову при задержании изверга-красавца пуля прошла под самой мошонкой, чуть не лишив его сладостного права продолжать род людской. Рудакова для кратости в своем ментовском кругу называли Руди. Другой коллега Кропотова любитель черного юмора Саша Чиж, когда уже все обошлось, выдал такие стихи: «У бедного Руди отстрелили муди, непонятно только как – Руди без мудей мудак». Друзья чуть не рассорились. Саше Чижу многое прощалось – в деле он за спины товарищей не прятался и не однажды спасал друзей от верной гибели.
…Дымящийся джип… Джип бандитов не горел, просто кончился бензин. А пожар во сне – по телевизору в новостях вчера вечером показывали пожар.
За отведенные себе две минуты разобрав сон, Кропотов подумал, что сегодня он, пожалуй, позволит себе заглянуть в бильярдную. Игроком он был заядлым и хотел уже было позвонить своему вечному партнеру по зеленому столу Вадиму, художнику и школьному другу, но тут заиграла мобилка.
-Ты где, Крот? (Кропотова для краткости называли Кротом).
-Где, где – у мамы…
-Вареники ешь?
-Собираюсь.
-Собирайся быстрей и давай жми на кольцевую… Кафе «Лесной олень», за перекрестком дороги на Белгород… метрах в двухстах от перекрестка – воскресный  «подарочек»…
Звонил старшый опергруппы майор Захаров – Захар. С легкой руки Саши Чижа в их узком кругу подарочком называли свежееобнаруженный труп.

                2
Это была девочка-подросток, лет тринадцати-четырнадцати. Ее труп был обнаружен стариком, который пас вдоль дороги коз. Увидел, выскочил на трассу, остановил одну из машин, следовавших в город, водитель – гаишникам сообщил, ну, а те уже и им, угрозыскникам.
На место преступления прибыли уже все, кроме судебно-медицинского эксперта Пал Палыча: человек он в годах, да и не очень здоровый, вечно задерживался. Когда в подобных ситуациях в опергруппе начинали нервничать, самый хладнокровный из них старший лейтенант Чиж как бы мимолетом ронял фразу из своего черного репертуара:
-У трупа терпения хватит.
Сейчас он тоже хотел выдать что-то подобное, но промолчал. Видимо, потому, что язык не поворачивался назвать лежавшую на траве девочку трупом. Даже мертвой… Она была настолько хороша, что у видавших виды сыщиков не находилось слов, они были поражены ее юной прелестью. Она лежала на боку, выбросив одну руку вперед, а другую пприжав к подбородку, одна нога была вытянута, другая согнута в колене, глаза с пушистыми ресницами были закрыты, черты лица не искажены предсмертной болью и были очень милы – девочка, казалось, спала. В простертой вперед руке был зажат еще не увядший желтый цветок одуванчика. Следы насильственной смерти отсутствовали.
-Что скажете? – спросил майор Захаров, отступая от трупа девочки.
-Может, наркоманка, - высказал мнение Чиж, - сделала себе «золотой укол»… - Наклонился над трупом, пригляделся к выброшенной вперед руке. На ней не было в области вен ни одной крапинки – следов от иглы. Качнул головой: - Не-ет, не похоже на наркоманку, да и личико какое – кровь с молоком…
- Может, это дело рук дальнобойщиков, - предположил Кропотов. – Девчонка подрабатывала на трассе, использовали ее как хотели и…
- Что - «и…» - спросил Захаров, полез в карман за сигаретами. – Что им в ней не понравилось? И как она была убита? Внешних-то следов нет… наверное, укольчик какой-то… Хотя, если это дальнобойщики… зачем им прибегать к такому изысканному умерщвлению – укольчику.
Раздраженно взглянул на часы.
- Где же эта черепаха Пал Палыч?
- Я не черепаха, а судебно-медицинский эксперт уголовного розыска… - подошедший в эту минуту Пал Палыч не договорил, застыл над трупом.
- Такая чудесная девочка… - пролепетали его губы.
- Была… - буркнул Чиж.
Судмедэксперт ничего не ответил, вздохнул тяжело и принялся за свое дело.
- Смерть наступила часов десять назад…
Захаров снова взглянул на часы, уточнил:
- Стало быть, вчера вечером, в двадцать ноль-ноль…
- Где-то так…
- Укол?
- Да, похоже, инъекция… Полное заключение получите в конце дня.
- Постарайтесь это сделать пораньше, у нас столько всяких дел… - Захаров снова полез в карман за сигаретой – он забывал, что две недели назад бросил курить и когда нервничал, руки его непроизвольно шарили по карманам, ища несуществующую пачку сигарет.
- Вам зажигалку? – щуря глаза, издевательски спросил Чиж, хлопая себя по карману.
- Я тебе дам - «зажигалку»!.. – деланно-сурово погрозил кулаком Захаров и отходя на шаг от трупа, продолжал рассуждать вслух: - Документов, стало быть, никаких…
Чиж, испытывая некоторую неловкость за издевку над старшим по званию, услужливо подтвердил:
- Да, нигде ни сумочки, ни косметички – казалось, девочка на минуту вышла из дому и…
- И не вернулась… - заключил Захаров. – Кропотов, свяжись с компьютерщиками, узнай, не находится ли в розыске девочка лет тринадцати-четырнадцати, светловолосая, симпатичная, очень даже симпатичная, опиши, в чем одета… давай, действуй!
Кропотов, доставая рацию, отошел в сторону, нажал на пару кнопок и сразу услышал знакомый девичий голос, который ему был гораздо приятнее любых других женских голосов.
- Дежурная лейтенант Лащук слушает.
- Щучка, это Кропотов.
- Сколько раз я просила не называть меня этим рыбьим именем.
- Извини, я по делу. Мы на кольцевой, здесь труп девочки, посмотри там, не объявлен ли на нее розыск, фотография чуть позже, а пока слушай приметы…
-Тринадцати-четырнадцатилетних девочек у нас в банке данных за год накопилось с десяток, приезжай с фотографией…
- Ясненько, спасибо, Шщу-у… товарищ лейтенант Лащук.
- Ну, что там? – спросил Захаров.
Кропотов доложил.
- Ну, так как пока тут делать больше нечего, труп пусть скорая забирает, Чиж остается здесь, поговоришь с владельцем коз, а мы – домой, то бишь в отделение. Ты, Кропотов, хочешь что-то еще сказать?..
Коллега развел руками:
- Пока ничего…
- Зато я хочу, чтобы ты еще что-то сказал, ты уж у нас зубр, неужели у тебя нет больше никаких версий?.. Дальнобойщики… это скорее всего, так сказать, подкинуто дальнобойщикам.
- Согласен, товарищ майор.
- Ну-у!?..
- Может, это дело рук ее друзей, ребят-подростков. Что-нибудь не поделили, задолжала кому, в конце концов, проиграли девочку в карты…
- Может, изнасиловали и бросили, - вставил свое слово судмедэксперт Пал Палыч и еще раз окидывая взглядом распростертый на траве  труп, покачал головой, - хотя следов насилия пока не вижу…
- Странное убийство, - буркнул Захаров. – Расследовать будешь ты, зубр…
-Я не зубр, товарищ майор…
Между Кропотовым и Захаровым в последнее время складывались, если можно так сказать, ревнивые отношения. Захаров был значительно старше по возрасту, старой закалки и старых методов работы: приказ – выполняй. Кропотов был более современен, демократичен в действиях и общении и, главное, более удачлив, что ли. А может, просто у него был особый талант сыщика: если дело попадало в его руки – считай оно раскрыто. Захаров уважал Кропотова, но немного ему завидовал и побаивался, что придет время и молодой сыщик  займет его место.
- Что-то еще хотел сказать? – Захаров с подчеркнутым вниманием взглянул на Кропотова.
Сейчас тот действительно «хотел еще что-то сказать», были у него кой-какие и другие версии, но Кропотов не любил высказывать то, в чем сам не был уверен.
- Нет-нет, ничего, пока ничего.
- А все же?
- Ну, если «а все же…», то, думаю, надо проверить одну недавно возникшую в городе группу подростков под названием «Ангелы ада» - чем там они дышат и не с ними ли была связана эта несчастная девочка.
- Карты в руки, - поощрительно произнес Захаров.
Пал Палыч взялся за подбородок.
- Может, она там кого-то заразила…
- Все может быть, - промолвил Кропотов и хотел уже направиться к машине как Чиж в это время обследовавший посадку, с кривой ухмылкой на лице сообщил:
-А тут, в кустах, еще один «подарочек» - труп мужчины… с пулей в затылке…
-Интересно!.. – сказал Захаров, озадаченно качнул головой и вразвалку направился к кустам, где был обнаружен Чижом еще один «подарочек».
Труп лежал вниз лицом, которое было залито кровью. Судя по одежде: кожаная курточка, черные джинсы и черные кроссовки – это был довольно молодой человек. Стреляли сзади. Видимо, дважды, так как затылок тоже был залит запекшей кровью.
- Сегодня удачный день, - изрек Чиж.
- Вот этой удачей ты и займешься, - сказал Захаров и отошел от трупа. Поглядел в одну, другую сторону, прикидывая откуда были произведены выстрелы.
- Со стороны дороги… - продолжил его мысли Кропотов.
Захаров коротко взглянул на своего коллегу и ничего не сказал, подумал только, что частенько они мыслят параллельно, рассуждают в одном русле и это было почему-то не очень приятно Захарову. Должно быть потому, что стал ловить себя на мысли, что опергруппа могла бы обходиться и без его присутствия. Кропотов как бы был его дублером, притом довольно успешным.
- Скорее всего, - раздумчиво произнес Захаров, - стреляли из машины.
Об этом мог минутой позже сказать и Кропотов.
- А вот… - Захаров замолчал, явно  предлагая своему удачливому коллеге продолжить фразу.
Кропотов, прекрасно понимая своего непосредственного начальника, как прилежный ученик продолжил:
- Кто и зачем?..
- И есть ли какая-то связь между убийством девочки и убийством этого человека? Чиж, а ну-ка  обследуй получше это чертово место, может еще кого-то обнаружишь…

                3
Чиж обследовал место преступления самым тщательным образом. Слава богу, трупов больше не было. О чем он и доложил Захарову. Майор удовлетворенно кивнул и, подождав,  когда трупы были упакованы в черные целлофановые мешки со змейками во всю длину, окинул своих коллег недобрым взглядом, будто именно они были виноваты в этом двойном убийстве, недовольно буркнул:
- По коням…
Молча расселись по машинам: Захаров с фотографом и судебным экспертом в казенный «бобик», Чиж плюхнулся на переднее сиденье Кропотовского «жигуля» первого выпуска, уважительно и снисходительно окрещенного в народе «копейкой». Чиж придавил большим пальцем приоткрывшийся «бардачок», тот прикрылся, но стоило машине тронуться,  как опять откинулась непослушная крышка, демонстрируя содержимое маленького хранилища: пластмассовый стаканчик, потрепанный блокнот с загнутыми краями, авторучка, носовой платок, ставший ветошью…
-И когда уже ты поменяешь эту дотошную кобылку на джипа? – прихлопывая крышку «бардачка», спросил насмешливо Чиж.
Крышка снова отвалилась, обнажая неприглядное содержимое.
Кропотов бросил  на коллегу короткий взгляд.
- Когда ты приобретешь на свой ментовский оклад хотя бы вот такую «копейку», - парировал выпад Чижа Кропотов.
О чем бы ни говорили коллеги, какие бы запутанные дела не ждали их впереди, разговор рано или поздно перекочевывал со служебного на бытовой: у каждого была и своя личная жизнь и далеко не каждый был ею удовлетворен.
Чиж согласно кивнул, помолчал какое-то время, потом взгляд его засветился.
- Говорят, с нового года оклад нам добавят.
Кропотов ухмыльнулся.
- Держи карман шире… и готовь гараж для джипа…
- Ну, как бы там ни было, а жизнь идет все-таки на улучшение. Экономика-то в стране шагает вперед. Президент говорит, что самое трудное время мы уже пережили да и новые депутаты обещают…
Кропотов не любил говорить о политике и политиках. В душе их всех презирал, считал бездельниками и пустобрехами. И сейчас недовольно прервал своего коллегу, любившего порассуждать на политические темы:
- Политики обещают то, во что сами не верят.
- Верят или не верят, но все-таки что-то делают.
- Вот именно – что-то, а точнее, создают видимость, что делают. Делают они свои дела.
- Но экономика ж у нас сейчас шагнула вперед?
- А почему это заметно?
- Ну… вообще… - Чиж обрисовал в воздухе ладонями круг.
Уголки губ у Кропотова опустились вниз.
-Больше слушай то, что говорят по телевизору. Сверху дана негласная установка: смотреть на жизнь оптимистично – скоро ж новые выборы президента и народ должен быть доволен своим правителем и быть готовым снова избрать его на новый срок. А что касается экономического якобы роста, то я не верю во все эти цифры роста ВВП, они липовые, больше чем уверен. Экономика растет… Экономика, как сказал один умный человек, это наука, которая проверяет себя ежедневным улучшением жизни. Ты сегодня живешь лучше, чем вчера?
Чиж сомнительно поджал губы, повел головой, словно за шиворот ему свалилась ледышка.
- Не очень.
- А девчонка эта от хорошей жизни в кювете оказалась?
Чиж сокрушенно вздохнул и замолчал. Чувствовал: Кропотов прав.
Так у них всегда бывало, когда речь заходила о политике: верх всегда сначала брал Чиж, оперируя навешанной ему на уши телевизионной лапшой, а потом все его доводы разрушал Кропотов, который мало доверял средствам массовой информации и во всем придерживался своего мнения, во всяком случае,  старался придерживаться.
И как всегда у них бывало, с чего бы ни начинался разговор, на какую бы животрепещуюся тему не велся, сводился все же к служебным заботам.
- Слушай, Чиж, а кто у нас сейчас подростками занимается?
- Да все та же Галина Васильевна.
- Ветрова?
- Да, капитан Ветрова.
- Она ж совсем недавно была младшим лейтенантом.
-Это так «недавно» ты имел дело с подростками. А потом она преуспевает в своем деле, пацанва ее любит, начальство наше обожает и не обижает. Прямо к ней хочешь заехать?
- Пожалуй, надо начать с нее. Хотя сперва на пару минут загляну к Щучке – что она там для нас приготовила, а потом – к Ветровой.


                4

Через час фотографии трупа девочки были готовы, и Кропотов веером разложил их перед лейтенантом Лащук, колдовавшей у компьютера. Хотя фотографии не изображали ничего близкого к веселому, Кропотов, раскладывая их перед симпатичной коллегой, которая сама по своему облику больше была похоже на обыкновенную девчонку, чем на серьезного работника милиции, Кропотов не мог скрыть от нее сдержанной улыбки. Лейтенант Лащук, а попросту Нина, Ниночка, относилась к той категории девушек при общении с которыми нельзя не улыбнуться.
- Ты чему это? – с деланной суровостью спросила она, разглядывая фотографии и один раз при этом пытливо посмотрев на своего коллегу. – Вроде бы тут ничего смешного.
- Конечно… я просто… - он хотел  сказать, что, мол, просто приятно видеть тебя, но сказал другое, - день сегодня хороший, теплый, солнечный…
- Настоящее лето, - поддержала она разговор о погоде. Потом обратив свое милое личико к серому экрану компьютера, казалось , забыла о Кропотове. Руки ее, маленькие, с красивыми длинными пальцами, быстро-быстро запорхали над белыми клавишами.
На экране появились фотографии лиц девочек, находившихся в розыске.
Кропотов, присев рядом с Ниной-Ниночкой – так ее называли за глаза – тоже прилип взглядом к экрану и,  вглядываясь в лица незнакомых девочек, поймал себя на мысли, что смотрит на экран, а думает о том, что, что ему всегда приятно общаться с лейтенантом Лащук,  и что сейчас он пристроился к ней гораздо ближе, чем это требовалось для совместной, так сказать, работы. И он слегка отодвинулся, дабы она не заподозрила его в ухаживании в служебной обстановке.
- Не эта?
- Нет…
- А вот эта, кажется, она…
Они, всматриваясь в изображение на экране, столкнулись лбами и на их лицах одновременно промелькнули улыбки мимолетной неловкости и тут же исчезли, так как лицо девочки на экране компьютера было стопроцентным отражением убиенной.
- Да, это она…
- Такая красивая…
- Красивая…
- Кто она и кто ее разыскивает?
Снова легкий полет длинных пальчиков над белыми клавишами другая рука двигает мышку.
- Кузнецова Алла Ивановна… Двенадцати лет…
- А на вид старше…
- Светловолосая, рост 160-165 сантиметров, глаза голубые. Одета была в оранжевую кожану курточку, коричневые джинсы с разрезами от колен и на пуговичках, белые кроссовки с разноцветными шнурками. Особые приметы: на левой щеке ближе к подбородку родинка.
Одновременно они взглянули на фотографию и согласно кивнули: родинка была, на левой щеке.
-…Ушла из дому шестого апреля, шла в школу и не вернулась. С розыском обратилась мать Елена Васильевна Кузнецова… восьмого апреля…
- Могла бы и в тот же день или на другой день…
- Проживает… вот адрес: улица 23 августа, дом восемнадцать, квартира…
                5
Улица 23 августа названа в честь освобождения Харькова от фашистов. Многие улицы в городе с подобными так называемыми цифровыми названиями уже переименованы: 50 лет ВЛКСМ, 50-летия СССР… Новое время – новые названия.  23 августа пока еще держится. Стоит, не демонтировали еще и памятник Солдату – огромная скульптура этажей эдак в десять. Сперва Солдата называли Иваном, потом Павлушей – памятник стоит на Павловом Поле, теперь снова только – Солдатом. Рядом стоят две настоящие пушки, на которых играют дети. Когда-то по этим пушкам лазил и Кропотов – родился он на Павловом Поле, одном из элитных районов города. А потом получил квартиру черт знает где – на самой окраине.
Все эти мысли мелькнули у него в голове, когда он подходил к разыскиваемому дому. Это была шестнадцатиэтажка, которую жители называют еще «свечкой». Возле подъезда, как и положено возле любых домов, стояли скамейки, а на них восседали пенсионерки в повязанных под подбородком платочках.
Людей в доме жило много, но бабушки, видимо, хорошо знали не только своих соседей, но и их знакомых. При виде Кропотова лица у них насторожились, туловища подались вперед: кто это, к кому идет?
Он намеревался утолить их любопытство несколько позже, после беседы с матерью убитой, но приостановился на миг и спросил на всякий случай:
- Вы Елену Васильевну Кузнецову знаете из сорок восьмой квартиры? Я из милиции, угрозыск…
Бабушки оживились, хором заговорили:
- Ленку-то? А как же?!
- Кто ее тут не знает…
- Дочку нашли?
- Нашли… - неопределенно ответил Кропотов. – Мать ее дома?
- Нету, минут пятнадцать как ушла.
- Бутылки сдавать…
- Выпивает?
- Выпивает – не то слово… Бывает, налакается так, что дочка на себе ее тащит.
- Да вы присядьте, она скоро придет, сдаст посуду, купит чего-нибудь… и придет.
- «Чего-нибудь»… - пива, теперь, слава Богу, его везде навалом.
- И все пьют.
- Дочка тоже пила?
- Нет, дочка не пила, она хорошая, Аллочка. Так нашли, говорите? Где ж она была, ездила куда-то?
Кропотов присел рядом с подвинувшимися старушками.
- Она в милиции, да?
Кропотов хотел было вкратце все рассказать, а потом поподробнее извлечь из бабушек интересующую его информацию о девочке Алле, но тут из-за угла дома выплыла высокая, худощавая молодая женщина, довольно интересная, правда, с признаками давно и часто пьющего человека: веки подпухшие, на щеках сизоватые пятна.
- Ленка идет, - пояснила одна из старушек.
Другая, самая разговорчивая, еще не дождавшись, пока та подойдет поближе, услужливо сообщила:
- Аллочка нашлась…
- Я обо всем сам расскажу, - оборвал ее Кропотов, вставая со скамейки и пристально вглядываясь в лицо матери пострадавшей.
Губы у Кузнецовой вздрогнули в мутноватых глазах возник огонек.
- Моя доченька… нашлась?..
- Я из милиции… я вам все расскажу. К вам зайти можно?
- Да-да, конечно, она в милиции, она что-то натворила?
Самое трудное в милицейской практике для Кропотова было сообщать близким о гибели их родных. Сколько уже лет он имеет дело с трупами и все никак не может привыкнуть к этому моменту в своей работе. Что бы с человеком ни случилось, сколько бы он ни отсутствовал, но если нет официальной точной информации о его смерти, близкие продолжают надеяться, что он жив. На долю таких как Кропотов выпадает миссия ставить печальные точки над «і». Другие это делают с легкостью профессионала, имеющего дело с преступным миром. Кропотову этого профессионализма недостает. И он всегда мучительно выбирает момент, когда именно сказать роковую правду.
-Натворить не натворила… - Кропотов пропустил женщину вперед. Молча,  они зашли в подъезд, в лифт. Когда поехали, Кропотов ощутил неприятный запах перегара.
Кузнецова, видимо, это поняла и отвернула голову, кажется, затаив дыханье.
Жила она на третьем этаже. На ничем необитой двери номерной таблички не имелось и номер квартиры был прямо написан мелом, позаимствованным со стены. В одной руке хозяйка держала целлофановый пакет с брякнувшими бутылками, другой, с ключами, никак не могла совладать с замком – ключ не попадал в отверстие, настолько дрожали ее пальцы.
- Давайте, может, я?..
- Да я сейчас, сейчас…
Наконец она справилась с замком, локтем толкнула дверь и в лицо Кропотова ударил застоявшийся запах жилья, в котором не часто убирают, зато частенько курят и пьют.
- Вы извините, - виновато пробормотала хозяйка квартиры, - сегодня еще не успела навести порядок…
- Да ничего, ничего…
Комнат было две, крохотные, с невысокими потолками, мебель старая, обшарпаная. На окне несколько цветов в горшочках. Цветы, видимо, давно не поливались – листья были поникшими и сморщенными.
- Присаживайтесь, - показала дрожащей рукой Кузнецова на одно из просиженных кресел с засаленной спинкой.
Кропотов опустился на краешек кресла, в свою очередь и хозяйке квартиры показал на стоящее напротив кресло.
Та села, поставив рядом издавшие стеклянный звук бутылки в пакете. В глазах тревожная надежда.
- Она жива?
Кропотов, не глядя на мать жертвы, слегка качнул головой и не без труда произнес:
- К сожалению… нет…
Кузнецова прижала руки к лицу, глаза ее, округлившиеся от страшной вести, мигом наполнились влагой.
- Как? Где? Кто это сделал?
- Через время вы все узнаете, а пока успокойтесь, девочку все равно не вернуть, а вы нам помогите, Елена Васильевна, так кажется, вас зовут, провести служебное расследование, найти убийцу. У вас с дочерью были нормальные отношения?
Кузнецову бил нервный озноб. Она пыталась что-то говорить, но сдавленное рыдание не позволяло ей произнести ни одного внятного слова:
- Я… м-мы… у нас… я ее… оч…очень…
Кропотов обвел комнату ищущим взглядом, увидел на столе графин с водой, плеснул воды в стакан и поднес хозяйке квартиры.
- Выпейте и успокойтесь, ничего уже поправить нельзя.
- А где она, как э т-то с ней произошло?
Она отглотнула из стакана и болезненно сморщилась, будто в стакане была не вода, а уксус.
- Я лучше пива, ладно? – рука ее потянулась к пакету с бутылками.
- Да ладно уж, - позволил он, зная, что такое для пьющего рядом стоящие нераскупоренные бутылки.
Несмотря на то, что руки сильно дрожали, пивную бутылку с этикеткой «Веселый монах» она открыла без помех и сразу припала к горлышку.
- Часто пьете?
Об этом можно было не спрашивать, но нужно было дать женщине прийти немного в себя.
- Случается… - уклончиво ответила она, хотела снова пригубить бутылку, но Кропотов выставил ладонь вперед:
- Пока воздержитесь, давайте побеседуем…
- А может, она все-таки жива, может, это какая-то ошибка?
Кропотову пришлось достать фотографию и показать.
- Ах! Как же это? Моя деточка… Это моя… моя доченька…
- Пока мы не знаем – как. Сегодня утром обнаружили на кольцевой дороге, возле… неподалеку от кафе «Лесной олень». Она бывала в тех местах?
- Н-нет, не знаю, это ж так далеко отсюда… в другом конце города…
- Может, там кто-нибудь из родственников ваших… дедушка, бабушка…
- Да нет, там у нас никого… дедушка и бабушка в деревне, а другая бабушка – в Днепропетровске живет.
- А подруги дочки? В том районе никого из ее подруг?
- Да нет, никого у нее в том районе из знакомых нет,  и никогда она туда не ездила… Аллочка у меня такая домашняя… была… Господи!.. Да как же это так – была?!..
Мать потерпевшей снова закрыла ладонями лицо и забилась в рыданиях.
Кропотов дал ей какое-то время поплакать, слезы все-таки приносят людям облегчение. Отняв руки от лица, Елена Васильевна с минуту невидящими глазами смотрела прямо перед собой. Нашарив носовой платок, промокнула глаза, полуотвернувшись, вытерла нос, порывисто вздохнув, обхватила себя за плечи, будто внезапно ей стало очень  холодно. Потом взгляд ее остановился на початой бутылке пива.
- М-можно… я еще глоточек… плохо мне…
- Пейте…
Она припала к горлышку. Кропотов отвернулся, чтобы не смущать страдающую.
Вздохнула уже облегченно.
- Спрашивайте…
- Елена Васильевна, в тот день, когда Алла ушла и не вернулась, вы ссорились?
- Нет, что вы… я Аллочку очень любила… да и она  ко мне вроде бы неплохо относилась… Правда, я в последнее время стала выпивать – жизнь такая…
- И дочке это, конечно же, не нравилось…
- А кому это будет нравиться…
- Может, вы все-таки поссорились и она ушла.
- Нет-нет, до такого у нас не доходило, она никогда даже не заикалась, что уйдет из дому. Просто она просила меня не пить. И в тот день и накануне, я хорошо помню, я ни капельки… я как раз несколько дней не пила, сдерживалась. И у Аллочки, хорошо помню, было отличное настроение. Она как-то мне сказала: знаешь, мамочка, когда ты не пьешь, у меня на душе праздник. И я обещала ей, что у нее всегда на душе будет праздник. И сама думала: все, завяжу с этим, пусть будет дочке хорошо… И может быть я именно тогда и бросила бы эту, - она неприязненно взглянула на порожнюю бутылку, - бросила бы эту… дурную привычку, если бы не пропала Аллочка… Господи, да как же это так?! Как все это случилось?
- Она ушла шестого апреля, а вы обратились с розыском аж восьмого – почему?
- В тот день я вечером выпила… обзванивала всех знакомых на следующий день… честное слово, я просто не помню, что было на следующий день. И только восьмого, проснувшись утром одна, поняла, что с Аллочкой что-то случилось страшное и непоправимое… и тогда я пошла в милицию.
- Кто ее друзья, с кем она чаще всего бывала? Одноклассницы? Кто конкретно, самые близкие? А из мальчиков? Она уже была в таком возрасте, что могла кому-то нравиться. Мальчик у нее был?
- Ну, как сказать: и был,  и не был.
- То-есть?
- Цеплялся тут к ней один…
- Он ей нравился?
- Мне кажется – да. Хотя она и называла его за глаза дураком. Я не хотела,  чтобы они встречались. Развязный такой, волосы до плеч, косынка на голове, на плече наколка, кажется, что-то вроде дракона. Я не хотела, чтобы он к нам ходил.
- И часто он бывал у вас?
-  Не знаю, я только один раз его у нас дома видела и советовала Аллочке не встречаться с ним.
- Как его зовут? Где он живет, в какой школе учится?
- Зовут его Кадя, полное имя – Аркадий. Фамилии не знаю. Где живет,  тоже не знаю. Знаю только, что он из другой школы и не из нашего дома – чужак. Знаете, как у молодежи: если девочка или мальчик из твоего дома – ноль внимания, из твоего класса и даже школы – тоже не слишком котируется, а вот если из другой школы, да еще из другого района…
- А из какого он района?
- Не знаю точно, во всяком случае не с Павлового Поля. Может, с Алексеевки, может с Госпрома…
- Как далеко зашли у них отношения?
- И этого я не знаю. Знаю только, что Аллочка у меня не была ручной, если какой мальчишка пытался обнять ее, она била его по руке. А этого Кадю, я случайно видела, как он пытался взять ее за талию, она так двинула, что он чуть не упал. И помню как он с презрением бросил: «Смотри, какая недотрога!»
- И они после этого поссорились?
- Нет, по-моему, нет. Продолжали встречаться.
- Если что-то от кого-то узнаете об этом парне, позвоните мне, вот моя визитка. А где обычно чаще всего собираются ребята?
- Тусуются где? Кто – где. Находят уютные местечки, где-нибудь в закутках проходных дворов. А Аллочку мне можно будет увидеть?
- Конечно, вот адрес… Звоните мне, если что-то удастся вам узнать о том, как все это случилось. Успокаивать вас не хочу горе непоправимое, но надо думать уже о том, чтобы виновник случившегося был найден и понес заслуженное наказание. До свидания, Елена Васильевна.

                7
Покинув квартиру потерпевшей, Кропотов пообщался с соседями матери жертвы, поговорил во дворе с ребятами, которые знали Аллу. Все отзывались о девочке хорошо, никого не подозревали в содеянном злодействе, правда, с нескрываемой неприязнью отзывались о парне по кличке Кадя. Неприязнь была в общем-то понятна: чужак, из другого района. А может, и не только поэтому. Скорее всего,  потому, что ребят из этого двора задевало то, что их девочонка предпочла не кого-то из них, а какого-то Кадю, залетного.
Зацепочка небольшая уже была. И когда Кропотов нанес визит заведующей детской комнатой райотдела капитану Ветровой, то первый вопрос у него был об этом парнишке Каде. Имелся такой в картотеке. Но никаких особых грехов за ним не числилось. Просто одно время он состоял на учете в детской комнате – грубо вел себя с участковым, который придрался однажды к его внешнему виду, советовал не одеваться так броско, на что парнишка ответил, что это его личное дело – как одеваться. Словом, участковый привел таки в отделение и попросил поставить на учет. Через время  с учета сняли, так как вел он себя в общем-то нормально. Сейчас мальчишка уехал с родителями в Ялту отдыхать. Друзья его обычно тусуются в одном из проходных дворов Сумской.
                8
Пацаны жили своей обособленной жизнью. Между ними, как и между взрослыми, в последние годы возник подраздел. Одни ходили в школу в потерявших былой цвет одеждах из «секонд-хенда», другие форсили в фирмовом «прикиде». Одни ходили в школу пешком или шкрябали в трамвайчиках, других к самым дверям не школ – лицеев подвозили родители или их телохранители в сияющих хромом «мерсах» и джипах. Одни ездили с родителями на Кипры и Канары, другие проводили время в подъездах и подворотнях, а некоторые и на нарах.
Кропотов направил свои стопы к тем, кто не ездит на дорогих авто. Тусующихся в этот летний вечер пацанов он нашел в одном из проходных дворов. Группа подростков намеренно небрежно одетых расположилась возле старого без окон без дверей автобуса «Икарус». Кто сидел на корточках, кто полулежал, положив голову на колени друга или подружки, кто,  закинув ногу на ногу, подпирал спиной автобус. Один мальчишка, сидевший на старом скате,  увлеченно наяривал на гитаре, приятным, чуть хрипловатым голосом напевая:
               Пацаны, пацаны.
               Что творится-то…
               Мы не можем друг другу помочь.
               Кто подался работать в милицию,
               Кто бежит от милиции прочь.
За ним приглушенно, с чувством подхватили сразу несколько человек:
              Кто-то ездит в пальто кашемировом.
              Кто на рынке торгует с утра.
              Стали нищими и банкирами
              Пацаны из родного двора…

При виде приближавшегося к честной компании незнакомого мужчины в неброской одежде, но с пристальным взглядом, ребята оборвали песню, гитарист, правда, с повязанной на голове косынкой в горошек по инерции продолжал перебирать струны.
- Мы к вашим услугам! – выступила вперед в вызывающей позе девчонка лет двенадцати в клетчатой рубашке с по-пиратски завязанным узлом над открытым пупком, украшенным блестящим колечком. Губки иронично поджаты, глаза прищурены.
- Извините, если помешал…
- Да что вы, дяденька… вы к нам по какому-то делу?..
- К сожалению, по делу. Я из угрозыска .
- У-у-у!.. – деланно почтительно хором прогудела компания. И также деланно все изумленно переглянулись.
- Ксиву показывать?
- Да можно было бы и взглянуть! – от автобуса отклеился русоволосый парнишка с серьгой в ухе и сильно потрепанных джинсах, то ли рваных то ли разрезанных на коленях.
Кропотов достал удостоверение, развернул его на ладони. Русоволосый мгновенье изучал, удовлетворенно кивнул и отступил на полшага.
- Кого-то забирать будете? – в глазах тревожная усмешка.
-Нет, зачем же… преступников в вас я не вижу, я пришел к вам за помощью…
Спрятав удостоверение, извлек из кармана фотографию, на которой была запечатлена найденная у дороги убитая девочка.
Смешинки в глазах русоволосого вмиг рассеялись, выражение лица стало серьезным.
- Не знакома вам? – спросил Кропотов.
Изучавший фотографию подросток, поджав губы, медленно покачал головой.
- А кто – ее?..
- Если бы я знал – кто, не пришел бы к вам.
- А почему именно к нам? – девочке с пиратским узлом на голом животике явно хотелось спорить   и возражать.
- Не только к вам – мы ко многим ходим, пока не находим то, что ищем.
Русоволосый передал фотографию подружке. Девочка с недоверчивой миной на лице взяла фотографию и, взглянув, отпрянула.
- Ее убили?
Кропотов молча кивнул.
Глаза у девочки стали большими, губы  пролепетали:
- Надо же… такая хорошенькая… а кто – ее и зачем?
Фотография быстро прошла по рукам всех ребят. Переглядывались, перешептывались, пожимали плечами.
- А где ее нашли? – поинтересовался русоволосый, похоже было, что Кропотов чем-то расположил его к себе и парнишке хотелось бы ему чем-то помочь, но ничего у него за душой такого не было,  и он решил хоть разговор поддержать.
- На кольцевой… по дороге на Белгород… - обвел внимательным взглядом ребят: может, кто-то и видел бедняжку, может,  немного  был знаком с ней, но почему-то молчит, может, просто не желает лишний раз общаться с милицией…
Но на лицах ребят не было скрытой тайны, сейчас, когда фотографию увидели все, с их лиц сама собой слетела защитная ироническая маска, ребята в один миг сделались самими собой: простыми, чуткими к чужой беде и обнажено беззащитными.
- Спасибо, ребята… извините еще раз, что помешал вам…
- Да что вы… товарищ капитан…
- Да, еще одно, ребята… Кадю вы знаете?








- Какого Кадю?
- А что он?..
- Да ничего он не сделал. Сейчас он отдыхает с родителями в Крыму, но он немного знал эту девочку…
Ребята осторожно переглянулись, как бы советуясь, как вести себя дальше: правду говорить или гнать тюльку, ничего, мол, не знаем. По выражении их лиц чувствовалось, что и врать им не хочется и признаваться в том, что знают-таки Кадю опасненько…а вдруг он что-то натворил, мало ли чего бывает… и смылся «отдыхать». По слегка прищуренным глазам ребят Кропотов понял, что вряд ли они сейчас скажут правду: лучше смолчать, чем ляпнуть чего-нибудь лишнего.
Одни пожали плечами, другие развели руками, а девочка с пиратским узлом на животе неопределенно протянула певучим голоском:
- К нам многие приходят.
- Понятно, - сказал Кропотов. – Не хотите говорить, а напрасно: с любой из ваших подруг может случиться такая же беда.
Уголки его губ искривила горестная улыбка.
Над честной компанией нависла неловкая тягучая тишина. Кажется, только сейчас до ребят дошло то, что речь идет все-таки не о каких-то пустяках, а о судьбе их одногодок. Все почему-то посмотрели на девочку, которая уклончиво сказала, что к ним многие приходят. Похоже, она здесь была наиболее любима и все на миг представили, что в следующий раз сыщик покажет ребятам именно ее фотографию. Так думал Кропотов и ждал, что у ребят развяжется язык. Но ребята вели себя как партизаны на допросе. А может,  действительно ни об Алле, ни о Каде ничего не знали.

                9

В конце дня оперативники, как и договорились, собрались в кабинете Захарова.
- Ну, как успехи? – спросил он, обводя присутствующих пристальным взглядом. Внимательнее, чем на других, он смотрел на Кропотова, надеясь, что тот хоть что-то за день выудил.
Похвастаться пока никто ничем не мог. Кропотов тоже. О мальчишке по имени Кадя он пока предпочитал ничего не говорить. В общем-то он о нем и мало что знает, разве только то, что ему нравилась Алла и что он сейчас уехал с родителями отдыхать в Ялту.
- Ну хоть версии какие-нибудь есть? – нажимал Захаров. – Или чего вы сидите,  как воды в рот набрали?
Предыдущая рабочая версия об изнасиловании была разрешена неожиданным сообщением медэксперта о том, что пострадавшая – девственица. Это всех сбило с толку. Потому и молчали, словно воды в рот набрали. Обычно убийства молодых женщин и девушек было связано и с изнасилованием. А тут был случай особый: ни ограбления, ни следов насилия – кто и за что ее убили?
Об этом и шла сейчас речь.
Захаров встал из-за стола, прошелся по кабинету, который он измерял буквально тремя-четырьмя шагами.
- Первый вопрос, на который надо найти ответ: где была девочка эти два месяца? Ведь ушла она из дома шестого апреля, сейчас июнь… где она была?
- Судя по ее внешнему виду и состоянию организма, - Пал Палыч,  раздумывая, взялся за подбородок, - находилась она не в плохих условиях, тело не истощено, одежда чистая и нормальная, похоже, за ней был уход и присмотр. Стало быть, она находилась… во всяком случае, не у злых людей.
- Может, жила у родственников? – предположил Чиж.
- Нет, - возразил Кропотов, - я говорил  с ее матерью, близко родственников у них нет. И потом, как я понял, отношения между дочерью и матерью были вполне нормальные. Мать, правда, выпивает, но не настолько пьет, чтобы дочь ушла от нее.
- Стало быть, - развивал мысль Захаров, - девочку кто-то похитил…
- Но если бы похитил, то, наверное, требовал бы выкуп… отвел предположение Захарова Кропотов.
-Резонно, - согласился тот. – Стало быть, если девочку действительно похитили и не требовали выкупа, то она кому-то зачем-то была нужна – зачем?
- И даже не для любовных утех… - ухмыльнулся сально молчавший до сих пор Чиж.
- А труп мужчины? – Захаров вперился в Чижа, - кто он и что и какая связь с убитой девочкой?
- Документов при нем никаких, оружия – тоже. По картотеке я сверял фотографии - никого похожего. И в розыске он тоже не числится. Какой-то, видимо, залетный. Девочка, как говорил Пал Палыч, была убита, точнее, заколота каким-то тонким и длинным предметом, шилом или отверткой, сзади. Ни шила, ни отвертки ни возле трупа девочки, ни возле трупа мужчины я не обнаружил.
- Может, плохо искал? – недовольно морщась, спросил Захаров.
- Да вроде хорошо, очень тщательно все осмотрел, каждый сантиметр земли, заглядывал под каждый кустик.
- А ты все-таки   еще раз обследуй место преступлений, мне кажется, что убийца девочки – убитый мужчина. Кому же нужна была смерть девочки, и зачем убили этого мужчину? И кто?
Опустив головы, все тупо молчали.
               

                10
- Ну, что, братва, по пивку? – спросил Саша Чиж, когда вышли на улицу.
Время было позднее, но город давно уже рано спать не ложился. Всюду сияли огнями кафе-бары, на каждом шагу стояли киоски притягивая прохожих изобильными витринами, на первом месте в которых были выставлены сверкающие батареи напитков. После жаркого дня, конечно же, неплохо прополоскать горло пивком, Саша уже откупоривал бутылку, Кропотов тоже взял себе пару «Веселых монахов» - выпьет, когда поставит машину в гараж.
Гараж у Кропотова был у черта на куличках – семь остановок от дома на троллейбусе ехать.
  -До метро подброшу, - кивнул Кропотов Саше Чижу на отдыхавшую свою «копейку».
- Да я тут рядом… - тот показал глазами через дорогу и лукаво подмигнул: неподалеку от отделения милиции жила его подружка, новая подружка. Саша менял представительниц слабого пола как перчатки.
Кропотов хотел подбросить Чижа до метро и потому, что намеревался по дороге поговорить с ним об этом двойном убийстве подробней, при Захарове это не всегда получается. Захарову нужны конкретные факты, факты, факты. Догадки, предположения он не любит выслушивать. Саша же умеет слушать и иногда подбрасывает совершенно неожиданные идеи, он прирожденный сыщик, правда, сам о себе так не думает. Именно и за это его ценил Кропотов.
Чиж, кажется, понял ход мыслей коллеги и как бы извиняясь за отказ от предложения проехать вместе, а следовательно и потолковать о служебных делах, улыбнулся обезоруживающей улыбкой:
-Завтра ж воскресенье – законный выходной… можно расслабиться или, как сейчас говорит молодежь – оттянуться…
-Тогда пока! – Кропотов шлепнул Чижа по ладони и сел в свое авто. Садился в машину с легкой завистью к  коллеге: Чиж быстро умел отключаться от служебных забот. Ему стоило выйти из конторы, как мысли у него уже были совершенно о другом, о более приятном, о более личном. А он, Кропотов, порой прямо ненавидел себя за то, что голова его и день и ночь занята работой.
«-Работа, работа, работа…» - раздраженно подумал он, резко с места срывая машину.
Это были и мамины слова: работа, работа, работа… А где же личная жизнь, спрашивала она, намекая на то, что ему уже перевалило за тридцать, а он до сих пор не женат. И даже объекта влюбленности нет. Это тоже ее слова… объект влюбленности… Объект влюбленности-то вроде есть – Нина… Ниночка Лащук. Однако Кропотов не раз ловил себя на мысли, что не так уж она ему и нравится. Да, приятная, но не настолько, чтобы признаваться ей в любви и просить руки. Может, он думал иногда, он еще не созрел для семейной жизни. Или уже перезрел…
Обо всем этом Кропотов подумал мельком, держа в голове более важные мысли: надо позвонить матери убитой девочки, удобно или нет звонить в столь позднее время. Или лучше это сделать утром? Второй вопрос: смотаться бы в Ялту, разыскать этого парнишку Кадю. Быть может, он совсем не случайно уехал… Но смотаться в Ялту не так просто, Захаров скажет: развозишь государственные деньги… Своих-то… на свои-то не разгонишься.
Поставив машину в гараж,  побрел к троллейбусной остановке. Время было позднее, но на остановке людей было много: троллейбусов в городе все меньше и меньше и интервалы их движения все больше и больше.
По профессиональной привычке да и по своей натуре – он не любил толпу – стал чуть в стороне, чтобы всех видеть и, коротая время, размышлял  о том, что вот они обыкновенные люди: старик с тележкой, которую сейчас называют то ли «кравчучкой», то ли «кучмовозом», влюбленная парочка, прилипшая друг к другу, средних лет мужчина в отутюженном костюме при галстуке и с дипломатом в руке, слегка подвыпивший, видно, командировочный, группа молодых людей в джинсах и футболках и с початыми бутылками пива в руках, видимо, студенты – все они нормальные на первый взгляд люди. Сейчас сядут в троллейбус и разъедутся по домам. И на других остановках такие же люди. И в маршрутках ездят такие же люди. В трамваях, электричках. И по улицам движется поток таких же обыкновенных людей. Но среди этих на первый взгляд нормальных обыкновенных людей есть, скрываются и те, которые не должны вот так свободно ходить по улицам, ездить в транспорте, общаться с обыкновенными людьми, а потом причинять им зло. Попробуй, распознай, кто среди них есть кто. Быть может, среди этих с виду нормальных людей находится и тот изверг, который лишил жизни ту красивую девочку. Может быть, среди них и тот, кто выстрелом в затылок убил того мужчину. Правда, те, кто убивают, в троллейбусах,  пожалуй, не ездят. У всех у них машины. Жизнь человеческая дешевая, но за то, чтобы отобрать ее у человека, платят далеко не плохие деньги.
Подошел троллейбус, старенький, гремящий, набитый людьми. Кропотов едва втиснулся. И тут скользил взглядом по лицам пассажиров,  по привычке пытаясь распознать, кто есть кто и, главное, кто из них может быть преступником. Вспомнил одного итальянского ученого, который доказывал, что преступника можно определить по типу лица. Чепуха, конечно, все это. Преступниками бывают и люди с такими невинными лицами, что с них хоть иконы пиши. Так ли уж похож на изверга и нелюдя этот Чикотилло? С виду скромный серьезный интеллигентик, не способный обидеть даже муху…
Внимание Кропотова привлекла одна девушка, которая, как он незаметно для себя отметил, была самая красивая в троллейбусе. Да, наверное, и не только в троллейбусе, подумал он и поймал себя на мысли, что хотя и постоянно находится в плену служебных забот, в голове его и в сердце находится местечко и для таких сугубо личных размышлений. Девушка смотрела прямо перед собой, но,  скорее всего, не видела затылок впереди сидящего мужчины, а была где-то далеко-далеко в своих мыслях. Она смотрела прямо перед собой и чему-то мило улыбалась.
Она сидела, положив руки с красивыми длинными пальцами на крохотную черную сумочку. Чтоб не украли, по-милицейски подумал Кропотов. И еще подумал: ну как можно у такой красивой девушки украсть сумку? Сколько он уже работал в милиции, но никак не мог проникнуть в психологию преступников. Все-таки люди о других судят по себе, меряют на свой аршин. Потому, наверное, и так непросто бороться с преступным миром, что нормальные люди мыслят так, а совершающие преступления совершенно иначе.
Да что ты все о своей работе, мысленно выговорил он самого себя и, глядя  украдкой на понравившуюся ему девушку, подумал о том, что было бы неплохо, если бы она сходила на той же остановке, где будет сходит и он. Знакомиться, конечно, он вряд ли осмелится: какая порядочная девушка поддержит разговор в столь поздний час с незнакомым мужчиной? Не будет же он показывать свое удостоверение, что меня, мол, нечего бояться… Мельком позавидовал таким, как Саша Чиж. Тот бы уже о чем-нибудь говорил с этой девушкой. А он, Кропотов, только смотрел на нее. А она смотрела в затылок впереди сидящему мужчине. Или сквозь него, этот ничем непривлекательный бритый затылок.
Понимал, что нехорошо все время смотреть на девушку. Старался реже смотреть на нее, но куда бы  не смотрел: на других пассажиров, на рекламы, наклеенные на стенках и потолке троллейбуса, на мелькавшие за окнами неоновые огни – взгляд его невольно возвращался к этой, как магнитом притягивающей его к себе девушке.
Она почувствовала, что кто-то пристально смотрит на нее. И в свою очередь посмотрела на него. На миг их взгляды встретились. У Кропотова запекло под ложечкой: боже, какие глаза… всю жизнь бы смотреть в них…
Теперь она стала смотреть в окно, как бы показывая, что стоящий рядом с ней мужчина ее совершенно не интересует. Кропотов  заставил себя не смотреть на нее. Но у него ничего не получалось. Да она тоже снова мельком взглянула на него. Их взгляды снова встретились. И раз, и другой. Он подумал: уже то, что она смотрит на меня – страшно приятно. Каково же счастье было бы слышать ее голос. А прикасаться к ней!..
Еще мгновенье он был самым счастливым человеком в этом троллейбусе. А то и во всем городе. А может и на всей земле. Но в следующее мгновение стал самым несчастным. Потому что эта милая, красивая девушка, воздушно поднявшись с сиденья, приятным бархатным голосом сказала ему:
- Садитесь, пожалуйста!..
У воспарившего в небеса блюстителя порядка отвисла челюсть: это милое существо, которое он созерцал, уступает ему место… Стало быть, она считает его намного старше себя, не на какой-то десяточек лет, а… наверное, на несколько десятков…
Приехав домой,  первым делом зашел в ванную и вперился в свое изображение в зеркале. Он давно не смотрел на себя так внимательно и пристально. Итак, что мы имеем, как сказал бы Захаров. Серая, за день успевшая зарасти темной щетиной, физиономия. Странно: сам русоволосый, а щетина прет черная. Морщины на лбу, сизоватые, как у алкаша, мешочки под глазами. Конечно, и ешь ненормально и спишь не столько, сколько положено. Да и постоянная нервотрепка – не успеешь одно дело закрыть, как на смену ему другое, третье...
Недовольный собой, поскреб подбородок, поднял брови, отчего лоб наморщился еще больше. Лицо старило еще и несколько шрамов – следы общения со всякими отморозками. Один шрам рассекал надвое правую бровь, другой красовался на щеке ближе к уху, третий в самом центре подбородка, след от кастета. Этот  шрам был почти незаметен и его легко было принять за украшавшую мужские лица ямочку. Не такой уж я и старый, попытался себя убедить Кропотов и услышал насмешливый голос Саши Чижа: не старый, но пидтоптанный. Это да, это есть, не первой свежести, так сказать, секонд-хенд… Да еще и выражение лица какое-то болезненное. Хотя какое оно может быть, если тебе уступила место девушка, с которой ты не прочь был бы познакомиться, а потом, быть может, и даже жениться на ней.
Криво усмехнулся самому себе: вот что тебе нужно, пидтоптаный секонд-хенд – обретать подругу жизни, обзаводиться семьей.
Вспомнил о Ниночке Лащук, опять увидел в своем воображении девушку, которой он любовался в троллейбусе и которая уступила ему, «старику»,  место, глянул на часы – был уже первый час ночи и обрадовался тому, что уже так поздно: никому звонить он не будет, никакой Ниночке Лащук.
Приняв душ, откупорил бутылку с пивом, включил телевизор, прошелся по кнопкам пульта: там стреляют, там дерутся, там любовью занимаются. И стреляют не так как в жизни, и дерутся. Стреляют много, убивают мало, а драки и вовсе неправдоподобные: здоровые, умеющие драться мужики, молотят и молотят друг друга, падают и поднимаются, падают и поднимаются. В жизни, если человек умеет бить, достаточно одного хорошего удара в челюсть, чтобы отключить соперника. Но если придерживаться правды жизни, не было бы кино…
Выключил телевизор и направился к кровати, но тут зазвонил телефон.
-Не спишь? – голос Захарова.
-Собираюсь.
-Ничего нового?
-Пока ничего. Думал, правда, в Ялту смотаться, там один, на мой взгляд, подозрительный парнишка, знакомец нашей убитой девочки, с родителями отдыхает.
-Покупаться захотел? – съязвил Захаров.
-Да-а, покупаться…
- Но ты не знаешь, что мы организация бюджетная и каждая копейка у нас на счету, да и времени – это сколько займет…
- Значит, буду ждать, когда парень наотдыхается.
- Ну, если бы знать наверняка, что он причастен к убийству…
- Если бы наверняка, я бы уже сейчас  был в Ялте…
- Ну, ясненько, ясненько, повременим, значит, с Ялтой. А я вот чего звоню тебе… Только что вернулся из областного управления – экстренное совещание было, дело в том, что в последнее время, а конкретнее, за последние три месяца участились случаи пропажи девочек-подростков. И убийство Аллы Кузнецовой – не единственное в своем роде. Месяц назад подобное убийство совершено в Ленинском районе, а два месяца назад – в Октябрьском. И все эти убийства девочек-подростков необычны: жертвы не ограблены, не изнасилованы и ни у одной из них не извлечены никакие органы… для пересадки больным богачам. Шеф чехвостил всех начальников районных управлений за плохую работу, за слабую связь розыскных групп друг с другом. Мне тоже досталось на орехи… Значит так, завтра отдыхай, все же воскресенье, а с понедельника засучивай рукава и за работу. В городе появился непонятный по своим действиям преступник, возможно, маньяк, который занимается похищением девочек-подростков, непонятно зачем где-то их держит, непонятно что с ними делает и в полном смысле нетронутых уничтожает одним и тем же способом – уколом сзади очень острым предметом, похоже, длинным шилом.
- Наверное, все-таки маньяк.
- Я тоже так думаю. Поэтому в понедельник прямо с утра смотайся в пятнадцатую больницу.
- В дурдом, что ли?
- Что ли… Там главврачом работает Николай Михайлович, фамилию запамятовал…
- У меня там работает один давний знакомый врач-психиатр, Леша Гройссман. Он сейчас зам. главного, я с ним пообщаюсь…с ним лучше. Я понял, что надо: может,  кого-то выпустили или кто-то сбежал с больницы из любителей девочек-подростков.
-Ты правильно понял. Разберешься там. Да и самое главное чего я звоню в такое позднее время. Когда шло совещание, шефу сообщили, что только что, то есть где-то час назад на той же кольцевой дороге, но  с противоположной стороны города, в Зеленой Роще, нашли в кювете еще один труп девочки подростка, без следов насилия – четвертый случай за три месяца! Так что надо срочно активизировать свои действия.
- Все понял, Захар, будем активизировать.
Хотел набрать номер телефона матери Аллы Кузнецовой, но, глянул на часы – второй час ночи – решил, что уже совсем поздно, позвонит завтра, то есть уже сегодня утром.

                11 
Сон не шел. Сна не было потому, что остался осадок от разговора с Захаровим. Все-таки, во-первых, надо бы поговорить с другом убиенной. Кропотов был уверен, что этот парнишка что-то бы прояснил: он знал убитую и знал, наверное, кое-что такое, чего не знает ее мать.
Осадок остался и оттого, что такая уж натура у Захарова, если ему что-то предложишь, даже самое верное, самое необходимое в данный момент, он непременно внесет поправку к твоим планам. То ли хочет показать, что умнее тебя, прозорливей, то ли просто такой у него  характер: на все возражать. Кропотов чувствовал, что надо ехать в Ялту – там должна быть ниточка, которая поможет размотать весь клубок загадок, связанных с трагической гибелью девочки Аллы и ее сверстниц.
Рука потянулась к пачке сигарет. Вытряхнул одну, зубами извлек из пачки, забыв прикурить, босой прошлепал к письменному столу, открыл самый нижний ящик, отвернул уголок картона, который был застелен ящик – там лежал тощенький конверт с «Н.З» - неприкосновенным запасом финансов, на всякий случай, как он говорил самому себе. Пересчитал деньги – хватит на поездку в Ялту. Самолетом. Завтра, то есть уже сегодня утром, есть рейс на Симферополь. Захарову можно пока не докладывать. Воскресенья, понедельника хватит на общение с тем парнишкой. В том, что он, Кропотов, его непременно найдет, он не сомневался – на то и сыщик. А Леше Гройссману  позвонит прямо сейчас. Ничего, что позднее время, Леша – сова.
Леша действительно еще не спал. А может, сделал вид, что не спит – уж больно долго Кропотов извинялся перед ним за то, что беспокоит среди ночи.
Ввел в курс дела.
Леша покашлял в трубку, видимо, пробегая мысленным взглядом по своим подопечным, особенно по тем, кого не очень давно выписали.
- Любителей нимфеток у нас в клинике предостаточно, - сказал друг Леша. – Из недавно выписанных таковых что-то не припомню. Потом любители малолеток в общем-то всегда насиловали бедняжек, а твой случай – особый. Вряд ли тут действовал какой-то сексуальный маньяк: ты ж говоришь, никаких признаков насилия.
- Никаких.
- Загадочка. Честно говоря, мне самому это интересно. Я сейчас как раз работаю над диссертацией, в которой один из разделов будет посвящен… не буду пока особенно распространяться… просто тема моей работы касается и… твоей сегодняшней заботы. Поэтому, Дима, можно я не буду пока  раскрывать свое самое сокровенное, чем занята сейчас моя башка, я суеверный, ты знаешь: как что-то кому-то расскажешь – никогда ничего не получится. Просто ты держи меня в курсе событий. Меня, правда, очень заинтересовали эти непонятные убийства девочек. Так что извини, что я ни в чем тебе сейчас не смог помочь. А как ты вообще живешь? Надо бы свидеться.
- Может, в следующее воскресенье, завтра я в командировку.

                12               
Совсем другой мир, думал Кропотов, шагая по набережной Ялты. Совсем другие люди… ничем не обремененные, с сияющими лицами, раскованной походкой, приятными заботами: поесть, покупаться, что-то купить в многочисленных магазинах и магазинчиках, общаться с приятным тебе человеком. Так, наверное, люди живут в раю.
О рае он подумал и потому, что еще в самолете беседовал с Богом. С Богом у него особенные, сугубо личные, сугубо индивидуальные отношения. Он, Кропотов,  не ходил в храмы. Недолюбливал церкви за их роскошь. С неприязнью относился к священнослужителям, за их алчность, лицемерие и прочие качества, которые не украшают человека, тем более духовного..
Недавно с какой-то непонятной радостью воспринял  умопомрачительную информацию о том, что в Америке чуть ли не двести священников прелюбодействовали с детьми… Вот их истинное лицо, тех, кто на людях распинается к любви к Господу, а сам за его спиной творит преступления несусветные.
Кропотов считал, что вера в Бога – дело очень интимное, его не нужно выносить на люди, Бог должен быть в душе. И не обязательно читать «Отче наш» или другие многочисленные молитвы. Молитвы – это казенщина. Нужно просто беседовать с Богом, говорить с ним простыми словами, он поймет.
В самолете Кропотов просил Бога помочь ему, Кропотову, найти парнишку по имени Аркадий, по уличной кличке Кадя. Фотографию этого мальчишки он видел у Ветровой. Зрительная память у Кропотова блестящая, один раз взглянул – словно сфотографировал. Но Ялта большая… К своим коллегам идти бесполезно, об Аркадии у них, конечно же, никакой информации. Единственная надежда – пляжи. Их, правда, тоже немало в курортном городе,  но родители у Аркадия люди простые, приехали они, конечно, дикарями, стало быть, купаются не на закрытых пляжах, а на общем городском. Туда и направил свои стопы Кропотов.
В начале пляжа разулся, закатал штанины, туфли бросил  в заплечную сумку и, окинув пристальным взглядом необъятное количество полуголых тел, лежащих, сидящих, загорелых, незагорелых и сгорелых, на миг представил себя не тридцатилетним мужчиной, а мальчишкой лет тринадцати-четырнадцати и понял, что шагать через тела надо поближе к воде – где же еще быть в такой солнечный день его юному визави.
Приглядываясь к плескавшимся в воде мальчишкам, Кропотов ощущал в груди неприятное жжение: слишком мало шансов увидеть здесь среди тысяч людей именно того, кого он ищет. И слишком мало
времени – завтра уже надо быть дома, то бишь,  на работе. Я и сейчас на работе, мысленно оправдался он сам перед собой. Но перед собой легко оправдываться. Легко и прощать себя. А вот попробуй потом оправдаться перед Захаровым. Узнав о его, Кропотова, неожиданной и, быть может, авантюрной поездке в Ялту, Захаров прищелкнет языком и покрутит пальцем у виска.
Господи, мысленно промолвил Кропотов, помоги мне, пожалуйста найти этого мальчишку, ради которого я приехал сюда, очень прошу тебя, Господи, помоги найти, ведь для людей стараюсь… Помоги, Господи!
Настороженно взглянул налево,  направо – не с целью увидеть мальчишку по имени Аркадий, а с опаской – никто ли не понял, что он молится, может, он шевелил губами или даже несколько слов произнес вслух. Никто не обращал внимания на незадачливого сыщика.
Он прошел по кромке пляжа в одну сторону, потом назад. Подмывало желание искупаться. В конце концов,  он имеет на это право. Тем более, что приехал сюда на свои кровные, не на казенные.
Купаться себе не разрешил. Сделай дело – потом искупаешься. И винца выпьешь или пивка. Увидев, как зажаренный на солнце мужик раскупоривает бутылку с пивом, заставил себя отвернуться и тут его взгляд выхватил из стайки, выбегавших из воды мальчишек,  одного длинноволосого. В основном тут были мальчишки с короткими прическами и первое,  на что обращал внимание Кропотов – волосы, а потом уже приглядывался к лицу.
Лицом он не был похож на Кадю – круглолицый, а тот, которого ищет Кропотов, худощавый, лицо удлиненное, смугловатое, что-то в нем было индийского.
Все же обошел вокруг присевшего на камни парнишку. Обошел и потому, что смотрел плечи, мать потерпевшей говорила, что на одном плече у него какая-то татуировка, что-то вроде дракона. Плечи у этого парнишки были чистые, без модных нынче украшений.
О татуировке Кропотов вспомнил только теперь и страшно обрадовался, что вспомнил. И теперь, переступая через раскаленные на солнце тела,  первым дело разглядывал у подростков плечи. Он зашагал по пляжу живей, мысленно раза два-три повторив: благодарю, Господи, за подсказку, благодарю Господи, благодарю Господи!
И говоря это вслух, чего он и не заметил, он уже оглядывался и не смотрел по сторонам: никто ли не видит, с кем он беседует.
На ходу он подумал, о чем думал не раз: а он все-таки есть, есть, есть! Когда мне что-то очень нужно, он немного заставит поискать, поволноваться, а потом будто бы подсунет: на, возьми  посошек, чтоб легче тебе было идти дальше, что-то делать.
Ребят с татуировками на плечах здесь тоже было немало, но наколки эти ничего не имели общего с ликом дракона.
Раньше Кропотов не особенно обращал внимание на татуировку. Сейчас это модно. Когда-то разрисовывали себя в основном те, кто был связан с преступным миром, теперь к тату прибегают все, начиная от простых пацанов и кончая вполне солидными и порядочными людьми.
Приглядываясь к разрисованным, Кропотов подумал: ну, прямо-таки Третьяковская галерея. Вон у одного поджаренного на солнце широкоплечего мужчины на груди красуется лев с Библией в лапах, символизируя, кажется, власть и силу. У другого Библию держит в когтях парящий орел – свобода, что ли. У мужиков постарше татуировки, связанные с политикой. У одного старика на одной стороне груди Ленин, на другой Сталин. У одного отдыхающего на спине даже выколот Горбачев с подписью «Сиротинушка Совка». Наколки на ногах, в основном надписи: «Жена, помой, теща, вытри», «Шаг за шагом – ближе к смерти», на одной ноге «живу в стране», на другой «рабов и дураков»…
Кропотов крутнул головой: и в библиотеку ходить не надо…
Он так увлекся разглядыванием татуировок, что чуть не сбил с ног разносчика мороженого.
- Слепой, что ли?!
- Извините…
Чуть в стороне от заваленного разморенными телами пляжа в кружках сражались волейболисты, в основном молодежь. Среди одной группы лоснящихся от пота тел Кропотов заметил длинноволосого паренька с продолговатым лицом. Подошел ближе. Взглянув на одно плечо чистое, на другое … дракончик!
Даже дух захватило – он, он, Кадя-Аркадий!
Отошел на несколько шагов, решая, как начать с ним общение. Можно просто выдернуть его из круга: пошли, мол, потолкуем.
Представиться, конечно. Но Кропотов всегда был против ментовской бесцеремонности, этакого нахрапа владеющего властью. Любой преступник прежде всего просто человек. А подозреваемый – тем более. И чем человечнее, деликатнее ты с ним, тем лучше для дела. Нужно чтобы преступник или подозреваемый видел в тебе не столько мента, который спешит защелкнуть на твоих запястьях стальной браслет, сколько человека, который представляет госпожу Справедливость, Закон.
Кропотов хотел было раздеться до плавок и тоже стать в круг играющих – когда-то он тоже играл в волейбол, даже в факультетской команде. Но подумал, что это было бы слишком, так сказать, деликатно. И как это у него нередко бывало, решение пришло неожиданно, он не очень громко, но внятно произнес, на всякий случай глядя в сторону:
- Аркадий!?
Парнишка не отреагировал. Может, потому, что как раз в этот момент подпрыгнул и резко ударил мяч, а может, потому, что не привык, чтобы к нему обращались полным именем.
- Кадя?!
Длинноволосый с дракончиком на плече резко оглянулся. В его глазах было крайнее недоумение: человека, который его окликнул, он видел впервые.
-Вы – меня? – с изумлением и некоторой иронией спросил парень.
Мяч в это мгновенье попал ему в голову, он встряхнул копной, точнее, гривой белокурых волос.
- Так убить можно! – бросил он кому-то и вышел из круга играющих.
Глаза теперь у него были несколько растерянны, шагнув навстречу незнакомому мужчине, он обеспокоено произнес:
- А я вас не знаю… А вы меня откуда знаете?
- Вы же из Харькова, Аркадий? – для верности спросил Кропотов.
- Да-а… - протянул парень, пристально вглядываясь в незнакомца и пытаясь припомнить, видел ли он где его раньше или не видел.
-  Я тоже из Харькова.
- Так что? Есть какие-нибудь идеи?..
-А какие идеи вас больше всего занимают? – Кропотов старался придать своему голосу непринужденность и некую игривость. Разговор об идеях стоило бы развить. Можно себя выдать за кого-нибудь другого, чтобы лучше понять натуру и склонности своего юного земляка.
- Если что-то серьезное… - неопределенно проговорил Аркадий и посмотрел на курточку перекинутую через руку незнакомца и башмаки, висевшие на пальцах другой руки. Кажется, он, Кропотов, не вселял особого доверия юнцу.
- А что, например?
- Да я – так… - расплываясь в улыбке, развел руками Аркадий. – Вы меня окликнули, да еще так – «Кадя», стало быть,  вы меня откуда-то знаете, а про идеи, так я так… по-привычке. – Стал вдруг серьезным. – Кто вы и что?..
- Я из милиции.
- О-о! – сделал большие глаза юный земляк и в уголках губ его появилась ироничная ухмылка. – И что же я там натворил? Будете арестовывать?
- Аркадий, давайте без иронии и ерничаний. Никто вас арестовывать не собирается, а вот поговорить бы немного с вами хотелось. Фамилия моя Кропотов, зовут Дмитрий… Архипович. На работе меня Архиповичем называют.
- Редкое отчество.
- Потому-то по отчеству и называют.
- Можно и мне – Архиповичем?
- Да. Пожалуй, для начала лучше Дмитрием Архиповичем. Вот документ…
Хмуря брови, Аркадий удостоверение внимательно изучил. Быть может, внимательнее, чем это требовалось. Сделался совершенно серьезным, резким движением головы откинул русую прядь волос назад, как бы говоря, что он готов слушать или отвечать.
- Так чем я могу быть полезен? Или вы, Дмитрий Архипович, меня в чем-то подозреваете?
-Давай, Аркадий, уединимся, если это возможно, где-нибудь в тени, - Кропотов ищущим взглядом окинул кишащий отдыхающими пляж.
- Мне одеться?
-Сначала иди скупнись – весь же в песке.
- Добро, - кивнул Аркадий и неспешным шагом, вразвалочку направился к воде. Чем ближе приближался к обрушивающимся на берег волнам, тем шаг его становился быстрее. С разбега бросился в набегавшую волну и на миг исчез.
Может и сбежать, подумал Кропотов и пожалел, что посоветовал искупаться. Но совет был продуман: если вернется, то, скорее всего, он не виновен, если исчезнет, стало быть, есть зачем исчезать. А найти его не составит большого труда.
Совесть у парня была, а может, и расчет – минут через пять он был тут как тут, обмытый, загорелый, с блестящими глазами и несколько взволнованным лицом.
- Я сейчас, - кинул он на ходу, наклонился над одним из топчанов, взял шорты, сандалии, целлофановый пакет с изображением неизвестного Кропотову гитариста и, сдувая с губ морские капли, направился к ближайшей раздевалке.
Через несколько минут они сидели в полупустом кафе за угловым столиком.
- Колу, кофе или, может быть, пива… - предложил Кропотов.
- Нет, спасибо, Дмитрий Архипович, я ничего не хочу, даже мороженого…
Один – ноль в твою пользу, подумал Кропотов, жалея, что в общем-то еще пацану предлагал среди прочих напитков пиво, конечно, логичней было бы предложить мороженое. Но эта маленькая оплошность подсказала Кропотову, что его визави не глуп и мыслит логично. Тем лучше.
Почти в ту же минуту как они сели за столик к ним подошел парень-официант и застыл в угодливой, но не лишенной достоинства позе – корпус чуть наклонен вперед, голова склонена набок, но подбородок смотрит вперед.
- Что вам угодно?
- Просто водички, - сказал Кропотов, - лучше без газа.
- «Ордана» устроит?
- Вполне.
Официант с угодливым достоинством кивнул и исчез, будто испарился. Еще через минуту вода стояла на столе. Кропотов все время наблюдая за своим подопечным (тот теребил под столом край скатерти, выдавая волнение), с каким-то немного грустным удовлетворением отметил, что за последние годы очень многое в стране изменилось – когда бы это в советское время в курортном городе в кафе бы так свободно, а официант не заставил тебя ждать два часа. Грустно потому, что ведь все это так просто – обслужить по-человечески. Раньше бы на просьбу принести всего лишь бутылку воды, официант сделал бы презрительную гримасу и соврал бы, что воды нет, не стал бы тебя вообще обслуживать. Грустно было потому, что раньше всегда чего-то не было, всегда и везде очереди…
- Я вас слушаю… Дмитрий Архипович.
- Извини, задумался. Давай прямо к делу. На «ты» можно?
- Разумеется.
- Так вот Аркадий, нас интересует судьба одной девочки, с которой, по-моему, ты был знаком. Вот фотография, - Кропотов положил на стол фотографию жертвы, но не ту, на которой она была мертвой, а другую, которую дала ее мать: красивая, улыбающаяся девочка с чуть прищуренными глазами.
- Как же – знаю: Алла… фамилию, правда, не знаю…
- Кузнецова, - подсказал Кропотов.
Аркадий разглядывал фотографию и до этого суровое лицо его обрело вмиг черты мягкие и даже нежные.
Аркадий находился в том интересном возрасте, который специалисты называют переходным, трудным. Он сразу был и почти взрослым парнем и пока еще мальчишкой. Когда говорил о мороженом, был взрослым, теперь, разглядывая фотографию своей знакомой – зеленым юнцом, мальчишкой: беззащитная улыбка, сияющие от радости глаза и тут же нескрываемая тревога.
- С ней что-нибудь случилось?
- Можно вопросы буду задавать я?
- К-к-конечно… - Аркадий заморгал и требовательно смотрел прямо в глаза Кропотову, терзаясь неопределенностью.
- Расскажи о своих отношениях с этой девочкой.
- Да какие отношения… никаких-таких отношений у нас и не было.
- Так уж и не было?
- Ну, встречались немного.
- Она тебе нравилась?
-Ну, если откровенно, да…
- А ты – ей?
- По-моему, нет.
- В чем это выражалось?
- Ну, она была жуткая недотрога.
- И тебе это не нравилось?
Аркадий поджал губы, брови его вскинулись, рот расплылся в умилительной улыбке – такая улыбка возникает только при мысли о милом твоему сердцу человеке.
- Наоборот – очень нравилось, таких девчонок, как она,  сегодня днем с огнем не сыщешь, все ручные, как кошки, а она… она совсем другая…
- Вы с ней ссорились?
- Да не сказать, чтобы ссорились, но разногласия были…
- В чем, если не секрет?
- Да все по мелочам… Дмитрий Архипович, скажите же вы наконец, что случилось, что с Аллой?
- Ее нашли убитой… на кольцевой дороге..
- Аллу? Аллу убили? Кто и когда? – Аркадий приподнялся, будто сейчас же собирался кинуться за тем, кто это сделал.
- Сиди, выпей воды.
Играет или на самом деле так переживает, думал Кропотов, не спуская глаз с ошарашенного трагическим сообщением.
Дал возможность парнишке прийти в себя. Кажется, не играет. Вон как дрожат пальцы, налиты горечью глаза.
- Кто же это мог сделать и… зачем?..
- Мы тоже ищем ответы на этот вопрос. Припомни, когда ты последний раз видел Аллу?
- Месяца полтора назад…
- Как вы расстались?
- Мы… поссорились.
-Из-за какой-то мелочи?
-Для меня это мелочь, а для нее – нет…
-Что именно, что вы не поделили?
- Да делить-то нам нечего, просто мы по-разному смотрим на жизнь, но наши отношения, вообще на отношения парня и девушки.
-  Да какая там она девушка – девчонка!
- Девчонки такие в ее возрасте уже рожают.
- Ишь ты… Ну, рассказывай, как вы все-таки поссорились, что случилось.
- Да именно и потому поссорились, что ничего не случилось. Мне надоело просто так ходить с ней.
- Ну?
- Да что «ну»?... – Аркадий развел руками, видно было, что рассказывать о том из-за чего они поссорились ему трудно, друзьям бы своим поведал с охотой, отвел бы душу откровенностью, а со взрослым, да еще с ментом не особенно пооткровенничаешь.
- Ты домогался ее… - помог развязать язык Кропотов.
- Ну,  а зачем же пацаны встречаются с девчонками?
- А она тебе от ворот-поворот, да?
- Можно сказать, что так. Я же говорил вам, что недотрога она! – в голосе парня звучали  металлические нотки, он нервничал: такое горе, а этот мент со своими неудобными вопросами. – Она, она…
Аркадий повторил это словно несколько раз с различными интонациями, как бы вникая  в то, что произошло и не веря в то, что произошло.
- Этого не может быть, - пролепетали его губы. – Этого не может быть!
На какое-то время он, кажется, забыл о своем суровом собеседнике, смотрел мимо него вдаль, наверное, видя перед своими глазами девочку, которую любил. Горе порой не сразу доходит до сознания. Похоже было, что Аркадий только сейчас со всей глубиной понял, что же произошло и почему перед ним сидит этот незнакомый и строгий человек.
Глядя прямо перед собой в очень далекую даль, едва заметно качнул головой, как бы говоря: нет, нет, нет-нет…
Кропотов дал возможность своему юному земляку окунуться с головой в случившуюся трагедию, несколько минут тоже молчал боковым зрением наблюдая за поведением Аркадия, в свою очередь,  терзая главный вопрос: причастен он к исчезновению и убийству девочки или нет? Судя по его поведению – нет. Но такие зеленые юнцы бывают и хорошими артистами.

                13
- …Так что «она»? – напомнил Кропотов о том, на чем был оборван рассказ Аркадия – как он поссорился с девочкой Аллой.
- Я же сказал: недотрога она, вот и поссорились.
- Конкретнее, как вы расстались.
- Как-как… когда я понял, что… - лицо у Аркадия приняло болезненное выражение, - рассказывать все с подробностями?..
- Что говорили друг другу?
- Ну, она… «ты такой как все…», я ей сказал, что я живой человек, не бревно… Она мне: мне это не нужно… И тогда я вспыхнул: ах раз тебе это не нужно, так ты мне тоже не нужна… такая… А ты мне, сказала она, тем более… катись-ка ты отсюда, ищи других, какие… каким это надо…
- Все?
- Все, больше мы не говорили.
-  И не виделись?
- И не виделись.
- И не звонили друг другу?
- Я ждал, что она позвонит первая.
- А она, наверное, ждала, что ты позвонишь первым.
-Может быть. Надо было, конечно, мне позвонить, но меня что-то удерживало, какая-то глупая гордость. Тем более, что друзья мои говорили: на ней что, свет клином сошелся?..
- А ты знал, что она исчезла из дома?
- Как… исчезла из дома?
- Как исчезают… ушла однажды и не вернулась.
- А когда она ушла?
- Месяца два назад, нужна точная дата? – Кропотов назвал точную дату. – Это что-то говорит?
- Нет, просто я хотел бы знать, почему она ушла и куда. Она не могла уйти просто так. Она, я уже говорил, была очень домашней. И мать любила, хотя та, как говорила Алла, прикладывалась к бутылке, но отношения у них были хорошие, я знаю. Когда Алла говорила о своей матери, всегда улыбалась.
Улыбка появилась сейчас и в уголках губ Аркадия, на один миг. И тут же исчезла.
- Ее похитили! – вдруг с непонятной убежденностью произнес Аркадий. – Я уверен: ее похитили!
- Почему ты так уверен? Она бедная, насколько я знаю, выкуп за нее никто бы не получил…
- Это так, но похищают сейчас не только для того, чтобы получить бабки хорошие, но и…
- «Но и…»?
- Вы сами знаете.
- Ты намекаешь на… - Кропотов хотел сказать «на использование девочек в качестве проституток», однако при таком юном собеседнике не поворачивался язык произносить «взрослые» слова и он выразил свою мысль привычным газетным трафаретом: намекаешь на торговлю живым товаром?
- В общем-то – да, но…
Аркадий замолчал, напряженно сдвинул брови: его подруга не была использована как проститутка и это их обоих ставило в тупик.
- Слишком много у нас с тобой «но», - тяжело вздыхая, произнес Кропотов. – Но факт остается фактом: она не добровольно куда-то ушла, кто-то ей помог это сделать. Кто и зачем?
- Маньяк какой-нибудь…
- Допустим новый Чикотилло или наш украинский Чикотилло-Оноприенко.
- Ну и гад же, - процедил сквозь зубы Аркадий.
- Да, это не люди.
- Но если маньяк, то он должен был как-то поизмываться над своей… жертвой, - Аркадий резко тряхнул головой, отделываясь от той картины, которую он на миг представил: его Алла в объятьях звероподобного монстра. – А вы ж говорите, что… никаких следов насилия, кроме…
Он опять резко встряхнул головой.
То ли играет, подумал Кропотов, то ли на самом деле  сильно так переживает.
- Вы курите?
Кропотов без слов выложил на стол пачку сигарет и зажигалку. Аркадий жадно закурил, пальцы его дрожали. Выпустив в сторону целый клуб дыма, в сердцах сказал:
- Если бы мы не поссорились, ничего бы этого не было.
- Наверное.
- Ее бы не похитили.
- А ты твердо уверен, что ее похитили? Она когда-нибудь что-нибудь говорила о том, что кто-то на нее слишком пристально смотрел или следил за ней, ходил  по пятам?
- Нет, ничего такого она не говорила мне, но вот мою одноклассницу Верку чуть не похитили. Она уже из машины убежала.
- А как это было и где?
- Да на вокзале, на Южном. Там сейчас так красиво, кругом столько огней, фонтаны бьют, люди туда приходят и просто посмотреть. Вот и она однажды пошла. Не знаю, не помню, что она рассказывала, как это получилось. В общем, очутилась она в джипе и только чудом ей удалось улизнуть от похитителей. Там, говорят, прямо-таки охотятся на девчонок. Именно на девчонок.
- А как фамилия Веры?
- Савченко.
- А в школе какой вы учитесь, номер...
- Сто сорок пятой… хотите с ней поговорить?
- Да было бы не вредно. Телефона у тебя ее нет?
- В общем-то мы не перезваниваемся, не помню, не знаю.
Кропотов взглянул на часы. Разговор затянулся. Пользы от него не много, но вот маленькая ниточка – Вера. Кто же ее пытался похитить и зачем?
- А родители у Веры богатые?
- Какие там богатые: отец безработный, мать, между прочим, кандидат наук, в подземном переходе на лотке стоит, сладостями торгует, гривен десять в день получает… богатые…
- А Вера… симпатичная?
- Ничего, приятная.
- Ну, ладно, извини, что оторвал тебя от отдыха. Домой когда собираешься?
- Через неделю. Я буду нужен?
- Может быть.
- А вам как звонить? Я хотел бы знать кто это… так с Аллой…
Губы у Аркадия вздрогнули, подрагивали и пальцы его, взявшие визитку. И Кропотов снова подумал: играет парень или на самом деле случившееся с его девочкой  для него большое горе, которое он не в силах скрыть. И ссора у них могла бы закончится совсем иначе. Как? И может быть, вполне может быть, что отвергнутый, в отместку ей как-то подставил ее кому-то из тех, кто, как сказал сам Аркадий, интересуется молоденькими и красивыми девочками. Но зачем кто-то интересуется, если на теле убиеной никаких признаков насилия?
Домой возвращался Кропотов на перекладных, попутных машинах: завтра к обеду желательно было быть на работе, в понедельник в четырнадцать ноль-ноль, как обычно, совещание. Захаров спросит, что новенького. Был-то выходной, но выходной этот у кого-то, только не у них,  сыщиков-ментов. Новенького в общем-то почти ничего. Вопросов больше, чем ответов. Новенькая разве что версия, что Аркадий причастен к этому непонятному преступлению. Новенькая ниточка, зацепка – Вера. Но ни о новой версии, ни о Вере Кропотов пока не собирался докладывать начальству. Версий может быть миллион, истина - одна.

                14
В четырнадцать ноль-ноль в кабинете Захарова сидели уже Рудаков, Чиж и Кропотов. Самого хозяина кабинета вызвало на два часа начальство – с раскрытием преступлений, особенно тяжких в последнее время дела двигаются туго. Потому собравшиеся сыщики, в обычное время люди веселые и разговорчивые, сейчас мрачно молчали – похвастаться никто ничем не мог.
Рудаков барабанил пальцами по краю стола, Кропотов смотрел в окно, зарешеченное и сто лет немытое, Саша Чиж доставал из кармана что-то мелкое и усиленно жевал, время от времени смачно чмокая – он тоже нервничал, так как по своему трупу у него не было никакого движения в расследовании преступления.
Самый нервный Рудаков с претензией на интеллигентность не выдержал солдафонского чвакания Саши Чижа:
-Что ты там так аппетитно жуешь?
Саша на миг перестал жевать, невинно наклонил голову набок:
- Витамин…
- Какой? – полюбопытствовал Рудаков.
- Витамин «ю»…
Рудаков наморщил лоб: такого, мол, я не слышал.
- Витамин «ю» - от морщин на…
- Ну, даешь, Саша, ну и юмор у тебя… Весь твой юмор вертится вокруг нижних частей тела, почему, Саша?
- Если бы ты послужил в армии столько, сколько я – понял бы - почему. А жую я орешки, арахисовые – нервы хорошо успокаивает.
Кропотов тоже нервничал. Но не столько из-за того, что в расследовании убийства девочки он почти не продвинулся за эти дни, и потому, что в кармане у него не было ни гроша. И дома в загашнике ни копейки. Можно, конечно, у кого-нибудь занять, но занимать Кропотов  не любил – сразу становишься от кого-то зависимым.
- Сегодня вроде зарплата должна быть? – обвел взглядом Кропотов своих коллег.
- Значит, немного расслабимся, - засиял Чиж, кидая в рот очередную порцию орешек.
- Расслабляться будете потом, когда сдвините дела с места, - это вошел Захаров и бросив короткое «-Привет!», шлепнул в сердцах папку о стол. – Ничем, конечно, хорошим не порадуете?
Словно по команде все развели руками и старались не смотреть в глаза майору.
- Прямо как школьники… А там нас теребят: давай-давай. Наше отделение на последнем месте в городе… по раскрытию тяжких преступлений…
- Людей у нас маловато, - чтоб хоть что-то сказать, произнес Рудаков.
- Надо не числом…
- А умением! – добавил Чиж.
-Во! – поощрительно воскликнул Захаров. – Сразу видно, что человек не один год прослужил в армии.
Чиж деланно принял горделиво-важную позу.
Захаров как-то в сторону снисходительно ухмыльнулся. Потом стал серьезным и строгим:
- Ну, ладно, хватит паясничанья и пустопорожних разговоров, давайте по делу. Что у кого? Кропотов, в дурдоме был?
- Не был, но звонил, у меня там знакомый…
- Лечится? – осклабился Чиж.
 Захаров придавил его неодобрительным взглядом и в Кропотову:
- Ну?
- Знакомый врач-психиатр. Ну, он говорит, что у них в клинике предостаточно любителей малолеток, но недавно никто из таковых выписан не был. К тому же педофилы в общем-то прибегали к насилию, а у нас тут случай особый. Леша Гройссман, мой знакомый врач-психиатр, говорит, что ему самому интересно будет узнать, кто же этот необычный маньяк и зачем ему девочки, если он их не трогает, а потом, нетронутых, убивает.
- Преступление действительно уникальное, - произнес Рудаков.
- Уникальные, - поправил его Захаров, подчеркивая, что это не единичный случай. Посмотрел на Чижа. – Что у тебя, Саш?
- Пока глухо, как в танке.
- Еще один «глухарь»? – Захаров сморщился, пошарил что в кармане, наверное, искал несуществующие сигареты, забыл, что бросил курить.
- Сигаретку?- деланно услужливо спросил Чиж и потянулся к своему карману.
- А-а!.. – отмахнулся от него Захаров. – Тебе все шуточки, потому и «глухо, как в танке». Дима, ты там что-то мне о подозрительном парнишке толковал…
- Который сейчас в Ялте?
- Который в Ялте. Надо бы поскорее с ним поговорить, может, не ждать, когда он наотдыхается, а самому смотаться туда…
- Но мы же… бюджетная организация…
- Ну и язва же ты, Дмитрий… для дела средства всегда можно изыскать, ну, если ты, конечно, уверен, что он, твой парниша, имеет какое-то отношение к убийству девочки. Или… чего ты на меня так лукаво уставился?
- Я уже говорил с ним.
- По телефону?
- Вы же сами понимаете, что по телефону такие разговоры не ведутся.
- Так ты уже побывал в Ялте?
- Побывал, вчера.
- Ну, молоток… И что же этот парниша?
- Аркадием его зовут, пацаны – Кадей. Парень как парень, на первый взгляд вроде бы ни в чем не виноват. Да, он был знаком с с этой девочкой. Говорит, что она нравилась ему. И вместе с тем у него была к ней некая неприязнь.
- С чем связана неприязнь?
- Ну, парню надо чтоб сразу… а она, как я понял, была недотрогой. Вот это его и раздражало. На этой почве они и поссорились. Это его легенда. А как было на самом деле,  я не знаю. Парень вроде  переживает гибель своей знакомой. А может, играет в страдальца – пока не пойму. Приедет, буду еще говорить, все-таки он хорошо знал эту девочку.
- Все?
- Есть еще одна ниточка, но о ней, если можно, я пока умолчу.
- Мы не затем здесь собрались, чтобы играть в молчанку!
Пришлось Кропотову рассказать и о девочке, которую чуть не похитили.
- Ну, Архипович, это уже что-то, - Захаров потер ладонь о ладонь. – Да, скорее всего ее похитили, а она не сама ушла из дому. Сегодня же к ней, к этой Верочке, которой удалось улизнуть от похитителей. Сейчас же, давай, действуй, Архипович!
Захаров называл Кропотова и по фамилии, и по имени, и по отчеству – в зависимости от настроения. Кропотов – когда вкрай не недоволен им - Дмитрий, Дима – когда относится терпимо и Архипович – когда доверительно, с уважением. В свою очередь и Кропотов обращался к Захарову по-разному: то на «вы», то на «ты» - так уж сложилось. Когда разговор не о деле, а о рыбалке, там, женщине или выпивке – на «ты», если о работе, да еще когда она не вяжется – на «вы».
- Вы там, товарищ майор, заикнулись насчет, - Кропотов потер палец о палец, - «средств, которые можно изыскать…»
- Как же вы все любите деньги, - сморщился Захаров.
-А вы – нет, товарищ майор?
-Слушай, Архипович, когда уже ты перестанешь на меня «выкать», мы же коллеги и звания у нас почти одинаковые.
- Вам надо выпить на брудершафт, - вставил Чиж.
- Прямо сейчас?
Кропотов лукаво ухмыльнулся:
- Когда будут изысканы «средства». Кстати, а когда они будут изысканы?..
- Вечером, Архипович. Заодно и доложить, что там твоя «маленькая Вера» за птичка и как ей удалось упорхнуть и, главное, расспроси подробней, что это были за типы, какая машина, как они себя вели. Это или случайные гуляки или профессиональные каид… киднэпингалы…
- …Пингамы, - поправил молчавший до этого Рудаков.
- Ну… киндэпингамы. Тебе бы в школе преподавать, а не бандитов ловить. Архипович, ты еще здесь?
- Нет, я уже там… - Кропотов закрыл на ключ ящик стола и направился к выходу.

                15
Адрес  Веры нашел  в школе и, не мешкая, отправился в гости: так он называл свои нежданные подобные визиты.
Вера жила в шестнадцатиэтажке на первом этаже. Это сочетание у Кропотова вызвало улыбку. Правда, улыбка с его лица улетучилась, когда он вошел в подъезд дома – в нос ударил застоявшийся запах помойки, мусоропровод, наверное, был забит или плохо работал. Стены подъезда испещрены надписями, почтовые ящики нараспашку – ни одного замка, охотники за цветным металлом повыковыривали все что стоило хоть копейку. Грузовой лифт был открыт и выглядел так, что несмелый человек и не войдет сюда: зеркало разбито, кнопки выжжены, стены исцарапаны, покрытие с пола содрано и весь пол усыпан окурками. Вдобавок ко всему все двери жильцов были или исковерканы чем-то острым или, если дверь была обита дерматином – порезаны ножом или бритвой.
Господи, мысленно взмолился  Кропотов, да что же за дикари мы… а еще премся в Европу…
Вздохнув в пол-легких – дышать было противно – мельком подумал, что ему повезло, его дом хороший, у них консерьежка, не каждого пустит в подъезд, да и всяких озорников и пакостников одернет, приструнит.
Верочкина дверь, обитая коричневым дерматином, тоже порезана, а порезы – заштопаны суровыми нитками.
Хотя бы была дома, подумал он и нажал на прижженную сигаретой или спичкой кнопку звонка.   
Дверь могли и не открыть, а если открыть, то после долгих переговоров и убеждений. Смотрового глазка здесь не было, да и что толку от него: бандиты чаще выглядят вполне нормально, с виду, быть может, и более располагающе, чем обыкновенный смертный.
Хотел нажать вторично, но за дверью послышались шаги, щелкнул замок и, к удивлению Кропотова, дверь распахнулась без всяких вопросов, кто и зачем.
У порога стояла смуглая, похожая на цыганку,  девочка лет двенадцати, стройная, глазастая с чуть приоткрытым красиво очерченным ртом.
- Вы – Вера?
- Да, а вы… кто… вы к кому?
- Родители дома? – Родители, Кропотов знал, вряд ли сейчас дома, но раз девочка так смело открыла дверь, значит, отец ее должен быть дома, он же безработный.
- Мама на работе, а папа… девочка неопределенно пожала щуплыми плечиками, мол, кто его знает, где он. - Папы тоже нет…
- А как же ты так… смело открываешь незнакомому человеку дверь?
Девочка обезоруживающе и с некоторым вызовом улыбнулась.
- Я – фаталистка.
- А я – милиционер… - Кропотов достал свою красную книжицу и показал.
Улыбка вмиг слетела с девочкиных губ, красивые ресницы запорхали.
-П-проходите… Что-то папа натворил?
- Нет, Верочка, не беспокойся, папа твой ничего не натворил, я по другому вопросу.
Обстановка в квартире была по-спартански простая: в коридоре допотопное  трюмо застоечных времен, дешевенькая вешалка, на полу дерюжный коврик. Кропотов посмотрел на свои припыленные ботинки, потом на юную хозяйку квартиры.
- Разуваться не надо, - мило улыбнулась она. Показала рукой на комнату, которая, похоже, служила и гостиной. – Только извините за беспорядок, мы гостей не ждали.
- Да ради бога!.. – отмахнулся Кропотов и присел на ближайший стул.
Вера, вся внимание, присела напротив.
На всякий случай Кропотов показал и ей фотографию Аллы Кузнецовой.
- Это девочка… - он замешкался, как обращаться к собеседнице: на «ты» или на «вы», - вам, тебе…
- Можете на «ты», - великодушно позволила Вера.
- Не знакома?
Вера, чуть склонив голову набок, внимательно изучила фотографию. Покачала головой.
- Н-нет, никогда не видела.
- Понятно, - Кропотов спрятал фотографию в боковой карман.
- А-а что с ней… что-то случилось?
Кропотов мог бы сразу сказать, что эта девочка убита, но чтобы не допрашивать, а заставить Веру самой рассказать о своих приключениях, со вздохом проговорил:
- Ее похитили…
- Вот как!
- Да, два месяца назад.
Кропотов ждал, что вот сейчас Верочка и заговорит, скажет что ее тоже однажды чуть не похитили. Но девочка молчала, быть может, заново переживая свое похищение или просто не желая о нем поведать пришедшему милиционеру.
- А несколько дней назад ее нашли убитой.
Глаза у Верочки стали большими, как фары.
- Бедненькая… - пролепетали ее губы. – Кто же это, как же это?
- Все это мы и пытаемся разузнать. Я слышал, тебя тоже однажды чуть не украли?
- Было такое… - не сразу сказала она, вспоминать об этом случае ей не очень хотелось.
- Ты можешь рассказать поподробней, как это было?
- Ну… на вокзале это было, точнее, на привокзальной площади – там сейчас так красиво…
- У тебя было какое-то дело на вокзале, приехала откуда или собиралась ехать?
- Нет, я просто так. Я просто  люблю вокзалы, аэропорты. Когда мы еще хорошо жили, папа часто ездил в командировки и мы с мамой его любили встречать.
- Понятно, так как это было, в какое время?   
- Да уже вечерело, я ходила неподалеку от фонтана, насмотревшись на него, стала разглядывать стоявшие в ряд машины – сейчас столько красивых машин. Остановилась возле одной, джип такой черный, и окна темные – не видно, кто там. Стою, смотрю, думаю: и где у людей столько денег берется, у папы моего на метро не всегда есть, а тут такие шикарные авто.
- Ну-ну, потом – что?
- Потом… потом открывается задняя дверь, дяденька такой интеллигентный… куда-то подвезти, девочка, спрашивает…
Вера порывисто вздохнула.
- Да нет, говорю, спасибо и еще что-то насчет денег сказала, что, мол, ну, нет у меня денег, чтоб заплатить. Не знаю, зачем я это ляпнула. А он мне: а мы – бесплатно. Надо было сказать «спасибо» и отойти в сторону, но я стою, как вкопанная,  никогда не думала, что красивая машина может так притягивать. Понимаете, - глаза у Веры заблестели, - нет, вы этого не сможете понять…
- Говори-говори, я постараюсь понять.
-Понимаете, в нашей школе есть дети  богатых, их привозят в школу на машинах, все больше на иномарках. И на таких новеньких джипах. И богачи смотрят на нас, обыкновенных, свысока, особенно девчонки. Они белые, мы – черные. Обидно. Так вот, я знала, что не надо разговаривать с чужими, так  сказать, дяденьками, и любой  своей подруге настрого бы наказала не садиться ни в чью машину, пусть она будет даже хрустальной или вся из золота. Но я вдруг представила как подъезжаю на этой шикарной машине к нашему дому, как выхожу из нее, а у девчонок и мальчишек отвисли челюсти…
- В общем, ты сама села в машину?
         - Да, я знала, что неправильно, плохо делаю, но взяла и села. Сказала, куда мне надо ехать. Дурочка, конечно, дура набитая, что села в чужую машину, к совершенно незнакомым людям.
         -   Сколько их было?
          - Трое. Двое впереди и один на заднем сиденье.
          - Старые, молодые, какие они?
          - Тот, что за рулем… я его не рассмотрела. Рядом с ним сидела девушка в кожаном брючном костюме, симпатичная такая. Только глаза у нее… какие-то нехорошие. А рядом со мной молодой парень, лицо продолговатое как у лошади и усики у него как у Д,Артаньяна, веселый и очень вежливый. Только отъехали от вокзала, он хлопнул по карману, сигарет, мол, нет, тормозни у киоска, сказал шоферу. Шофер тормознул, тот, что рядом был, с усиками открыл дверь и направился к киоску, облепленному сигаретными пачками. И тут вдруг стало так страшно, что я вся сжалась, а потом, как пружина, вылетела из машины. Они мне: стой, подожди, ты куда? А я – шнырь в подземный переход, а там в метро… убежала…
            - М-да-а, - протянул Кропотов, пытаясь представить, что могло быть дальше. И прикидывая, куда бы они повезли эту глупышку-фаталистку.
            - Может, они действительно хотели меня просто прокатить.
            - Может… - неопределенно промолвил Кропотов и у него вдруг возник дерзкий план: уговорить девочку побывать еще на вокзале… - С тех пор бываешь на вокзале?
           - Н-нет, боже упаси… я теперь обхожу его десятой дорогой, вы что…
           Они помолчали какое-то время, Вера – вновь и вновь переживая тот случай, Кропотов, ломая голову, как бы уговорить девочку часик-другой послоняться на привокзальной площади, побыть, так сказать, в качестве подсадной утки.
             - А если под нашим наблюдением, в случае чего мы… в обиду тебя не дадим.
             Вера покачала головой: нет-нет, я не могу, я не хочу.
           - Понимаешь, Верочка, в городе за последние месяцы исчезли
несколько девочек твоего возраста.
           - А потом их всех нашли убитыми?
            - Да, милая.
           Глаза ее опять сделались как фары.
            - Значит и меня могли убить?!..
            - Значит, - сказал Кропотов. – Поэтому было бы здорово, если бы ты согласилась нам помочь.
            - Нет, - твердо произнесла Вера, - я не могу. Не хочу и не могу.
   Кропотов вздохнул.
     - Ну, ладненько, фаталисточка. Спасибо тебе и на этом. А если вдруг передумаешь, вот тебе мои телефоны, тут и рабочий, и домашний. Звони в любое время.
             На улицу Кропотов выходил озадаченный своей дерзкой идеей:
             Найти бы такую девочку, смелую…
                На ловца, как говорится, и зверь бежит…

                16
 В этот душный летний вечер, когда в городе до одури пахло разомлевшим асфальтом и пылью, за несколько минут до закрытия супермаркета «Украина» - огромного здания в пять этажей – вместе с поредевшим потоком покупателей вошли в стеклянные двери магазина и две ничем неприметные девочки.
 Одной, что повыше, было на вид лет двенадцать-тринадцать. Возраст другой, которая была поменьше, но пошустрей, трудно было определить. Судя по росту – лет десять-одиннадцать. А если внимательнее приглядеться к лицу, к ее совсем уже недетским глазам, говорившим о том, что они уже кое-что повидали в жизни и знают почем фунт лиха – дашь и все пятнадцать.
  По тому, как эта девочка уверенно двигалась от отдела к отделу, от прилавка к прилавку, как легко вскакивала на движущиеся ступеньки экскалатора и как просто, без прыжка соскальзывала с него, можно было понять, что она тут не впервые.
  Та, что повыше, хвостиком следовала за подружкой.
Долго они нигде не задерживались. Разве что там, где продавались красивые сумочки и яркие зонтики, да еще в кафе, где подуставшие от ходьбы покупатели торопливо запихивались кусками торта и пирожными.
Девчонки тоже, должно быть, были не очень сыты, если не сказать большего – они бы по целому торту проглотили, если бы им кто-то дал. Но им никто не предлагал – сытый голодному не товарищ… Кошельки же у подружек, похоже, были не толстыми. Если они у них вообще были.
Одна из девчонок, та, что повыше, с каким-то прямо-таки собачьим вниманием следила, как одна упитанная дама с побрякушками на шее, ушах и руках за обе щеки уминала космический торт, коричневый такой, политый шоколадом. И когда толстушка проглотила последний кусок, девчонка вместе с ней сделала глотательное движение, только, конечно, впустую. И икнула.
Шустренькая осуждающе глянула на нее, но ничего не сказала. А та сказала:
- Мне совсем не хочется торта, даже киевского.
- Мне – тоже, - кивнула ее подружка.
Они переглянулись и, взявшись за руки, с независимым видом последовали дальше, будто они здесь не случайные посетительницы, а владельцы сего огромного дома торговли.
Они ходили по зеркальным  залам, нигде больше подолгу не останавливаясь. И вид у них был такой, будто они ходят не по магазину, а по залам музея – смотрели, ничего не трогали руками и ничего не покупали.
Та, что поменьше, вышагивала с чуть приподнятой головой и несмотря на то, что она в общем-то была тут среди покупателей меньше всех, она умудрялась смотреть на все и на всех чуть свысока. В ее осанке проглядывалось что-то аристократическое. То ли она незаметно для себя кому-то подражала, кого-то играла, то ли это
аристократическое было в ее крови. Хотя судя по одежде - замызганных джинсиках, не первой свежести футболке и протертых сандалиях на босу ногу – родители ее были не из высшего общества. Если они у нее вообще были.
Пресный голос диктора сообщил, что через пятнадцать минут магазин закрывается, просьба к покупателям – поторопиться с  выбором товара.
Подружки в это время были уже на первом этаже и, наверное, еще минута и они тоже покинули бы супермаркет, как многие другие посетители, но шустренькая вдруг приостановилась, до щелок сузила свои серые глазки, те самые, которые в жизни кое-что видели и знали почем фунт лиха. Сейчас в щелках ее глаз светился огонек,  казалось, бесенок там сидел.
- А хочешь, - спросила она подругу, - поедим торта?
Та недоверчиво скосила на нее глаза и улыбнулась одним уголком рта.
- Хочешь?..
Вопрос был более чем странным – за какие деньги?
Шустренькая повернулась к своей длинноногой подружке и, приподнявшись на носках потертых сандалет, что-то прошептала ей на ухо. И громче уже добавила.
- Ты только не смотри туда…
И они направили свои стопы туда, куда не надо было смотреть - к отделу музыкальных инструментов.
Это был довольно обширный отдел, быть может, самый большой в магазине. На полках стояли разнокалиберные аккордеоны и гармошки, висели гитары, мандолины, балалайки, сверкали громоздкие пузатые медные трубы. А на полу и как-то чуть в стороне – целый ряд пианин и несколько роялей. Одни из них были покрыты тяжелым брезентовым чехлом.
Шустренькая подошла к тому роялю, что был покрыт чехлом, поиграла по нему пальчиками. Отодвинула краешек чехла, вроде просто так.
А ее подружка в этот момент наклонилась, вроде бы завязать шнурок кроссовки и – шмыг под чехол.
Та, что поменьше ростом опять поиграла пальчиками по краю покрытого чехлом рояля, глянула вправо-влево. Потом посмотрела на носок своего разношенного башмака, наклонилась, чтобы что-то там поправить, еще раз исподлобья глянула по сторонам и в мгновенье ока тоже нырнула под чехол.
В супермаркете жизнь текла своим чередом, а две подружки под покровительством тяжелого рояльного чехла ждала своего часа. У каждой в голове была пока только единственная мысль: только бы не чихнуть! Только б не чихнуть…
Все реже и реже раздавались шаги там, снаружи, за чехлом. Все меньше и меньше голосов.
Когда наконец стало так тихо, что, казалось, кроме этого крохотного темного и пыльного пространства под роялем, накрытым чехлом, ничего больше не существует, одна из девчонок, та что пошустрей, отодвинула край брезента, высунула остренький носик, искрометными глазами зыркнула туда-сюда, на четвереньках обошла вокруг своего укрытия и, не обнаружив нигде ни одного человека, громким шепотом сказала подруге:
- Вылазь, кажется, никого.
Заколыхался брезент и тут же из-под него показалась насмерть перепуганная подружка, рот приоткрыт, глаза округлены, зубы стук-стук.
- Да не дрожи – никого.
- А как же м-мы отсюда в-выберемся потом?
- А так же… - та, что посмелее кивнула на своего зачехленного покровителя. – Пересидим тут до утра, а когда в магазине появятся покупатели, улучим момент и выберемся отсюда, сольемся с потоком людей и – на улицу. А теперь пошли – это все, считай, наше.
- Ой, я боюсь, Светка. Мне ничего не надо.
- Ты же торт хотела, пойдем, я угощу. Только давай сперва заглянем в один отдел, где сумочки продают. Тебе нужна сумочка, Тань?
В нужном отделе подружки выбрали себе по сумочке, Таня взяла побольше, Света – поменьше. Сумочки были из настоящей кожи и с блестящими, будто золотыми, замками. По пути к облюбованному еще до закрытия магазина кафе, подружки остановились в парфюмерном отделе, выбрали себе помаду, духи подороже,  взяли по косметичке.
- Как при коммунизме! – расплылась в улыбке Света.
Подружка промолчала – ее колотила нервная дрожь.
Света, направляясь к кафе, облизала губы в предчувствии вкусного ужина.
- Ты какой будешь торт? Я – космический… и киевский…
- Я – тоже… космический и киевский…
Запихиваясь за обе щеки подружка спросила:
- И как это тебе пришло  такое в голову?
- А очень просто… бабушка однажды рассказывала как в войну, когда было голоднее чем сейчас, один мальчишка досыта наелся хлеба: пришел в хлебный магазин к его закрытию… Магазины тогда были  ма-аленькие и отапливались не батареями, а печками, высокими такими, аж до потолка. Между потолком и печкой было небольшое пространство, как в вагоне на верхней полке. Вот он однажды, перед тем как магазин закрывался, зашел вроде бы погреться у печки, незаметно забрался наверх и лежал там пока все не ушли из магазина. Сечешь?
- Угу…
- Не «угу», а «ага».
- А потом, когда все ушли и магазин с той  стороны закрыли на замок, слез тихонечко с печки и – к полкам с хлебом. Ел-ел, ел-ел… Пару буханок за пазуху засунул и снова залез на печку. Уснул, конечно. И проснулся, когда уборщица его за ногу потянула…
- В милицию забрали, да? – сочувственно спросила подружка.
- Сперва отколошматили как следует, а потом уже – в милицию…
Подружка воровато оглянулась, встревожено, со слезой в голосе произнесла:
- Ой, нас же тоже могут…
- Могут-могут… ешь быстрее…
- И что потом? Нас поймают, да?
- Не накаркай! Спрячемся опять, а когда супермаркет откроется, потихоньку вылезем, пристроимся к покупателям и уйдем… догнала?
  Однако попировать подружкам вволю так и довелось.

                17
На пульте дежурного милицейского оператора вспыхнула красная лампочка – в супермаркете «Украина» неизвестные.
- Надо же, - проговорил он, качнув головой озадачено, ни окна не выбиты, ни дверь не тронута… как они туда  попали.
Нажал на белый клавиш селекторной связи:
- Товарищ, подполковник, в супермаркете «Украина» гости!
- Сколько?
- Кажется, двое.
- Добро. Продолжай наблюдение и держи меня в курсе дела, докладывай каждые пять минут!

                18
Проезжая мимо сияющего рекламными огнями супермаркета «Украина», Кропотов заметил как к входу в магазин одна за другой подкатили несколько милицейских машин, из которых высыпали и побежали с автоматами в руках к магазину рослые парни в черном, похоже, беркутовцы. Ограбление?
Можно было тоже подрулить к супермаркету, но подъезд к магазину преграждала металлическая ограда, оберегавшая от шустрых пешеходов трамвайную линию. Да и не стоит вмешиваться, там своих хватает. И только приостановился, наблюдая за разворачивающими событиями.
Кропотов видел как отворилась дверь супермаркета, как туда вбежало несколько автоматчиков и спустя минуту у ярко освещенного входа появились «грабители» - две девчонки. Они вырывались из рук милиционеров, кричали, топали ногами, одна кого-то укусила вырвалась и исчезла за рядком киосков. Другую девчонку втолкнули в машину. За той, что убежала или пыталась убежать, устремились двое. Слышались их выкрики:
-Стой! Стой, тебе говорят! Стой, сука!
И один даже крикнул вовсе не подходящее для малолетней беглянки:
- Стой, стрелять буду!
Возьмет еще, подумал Кропотов, и пальнет, дурень.
Кропотов ждал, что из супермаркета выведут еще кого-то, постарше, но больше никого не выводили. Преследовавшие беглянку, покричали-покричали и, матерясь, вернулись к своим машинам.
-Как сквозь землю провалилась! – в сердцах сказал один из них и досадливо сплюнул.
Беглянка действительно «провалилась сквозь землю» - нырнула в слабо освещаемый подземный переход, что был неподалеку от супермаркета, затаилась мышкой на несколько минут и когда милицейские машины стали отъезжать от магазина, вышла с противоположной стороны перехода, хотела обогнуть машину с притушенными фарами, как тут кто-то схватил ее за руку.
- Пустите! – прошипела она, всеми силами пытаясь освободить руку.
- Тихонько-тихонько… - спокойно проговорил незнакомец, который из приоткрытой кабины машины поймал ее за руку.
Кропотову надо было посигналить коллегам или просто крикнуть, что вот она, «грабительница», здесь, но что-то сдерживало его выдавать юную правонарушительницу. Как ни странно, но он, к своему удивлению, был сейчас больше на стороне этой перепуганной девчонки, чем на стороне группы до зубов вооруженных своих коллег. Они, конечно же, рассчитывали, что дело придется иметь с матерыми и  вооруженными преступниками, профессиональными грабителями, а получился почти что конфуз: в магазине каким-то образом оказались две девчонки-подростки.
- Пусти!
Девчонка топнула ногой, дернула руку, пыталась укусить державшего, но не вырваться, ни укусить ей не удавалось, уж больно силен и ловок был поймавший ее.
- Во-первых, не «пусти», а «пустите»… - совсем не злобливо проговорил незнакомец.
- Ну, пустите.
Можно было и отпустить, но Кропотов, чье дело было ловить и сажать, в данном случае считал, что эту девчонку лучше не отдавать в руки правоохранительных органов. Потом – что? Допросы, спецпропускник, спецколония или спецшкола, там она такую школу пройдет…
- Не шуми и садись в машину.
- Я никуда не поеду!
- Ладно, не поедешь, посидим-поговорим.
- Я ни о чем не хочу говорить, пусти, пустите…мне нужно домой…
Девчонка никак не хотела садиться в машину и Кропотову стоило немалих усилий втянуть ее все-таки в салон своей «копейки».
- Я сейчас закричу! – пискнула она угрожающе и вжалась в дверцу.
-  Я ничего плохого тебе не сделаю, - как можно спокойней произнес Кропотов. –Ты же убегала от милиции, я видел, выходит, я твой спаситель. Хотя, если ты будешь себя плохо вести,  мне ничего не стоит сдать тебя в ближайшее отделение милиции.
- Не надо никому меня сдавать! – взмолилась девочка.
- Ну, хорошо…
Кропотов сказал это и мигом ощутил какую ответственность взвалил на себя и за эту девчонку и за то, что не выдал ее своим коллегам. С ним не раз случалось такое, что он сам толком понять не мог. Что-то делает вопреки своим принципам, понимает это, но делает. Быть может, потому, что где-то в подсознании он чувствует что принципы принципами, но кроме них есть еще что-то более важное, не всегда сразу понятное, которое выше всяких принципов. Так и сейчас. Он понимал, что девчонку эту надо было сдать в правоохранительные органы и дело с концом – так должен был бы поступить любой на его месте, даже не милиционер.
- Так я пойду домой… - обрадовалась девочка.
- Сперва немного поговорим, а там посмотрим.
- Я ничего смотреть не хочу, я хочу домой!
- Если бы ты хотела домой, ты бы не оказалась ночью в супермаркете. Кстати, если не секрет, как ты там оказалась и зачем.
- А зачем вам это? Захотелось оказаться в большом магазине вот и оказалось.
- Ладно, я не буду допрашивать.
- Вы же не следователь…
- А может и следователь…
Девочка взглянула на своего «спасителя» с настороженным испугом в широко распахнутых глазах.
- Я понимаю, что ты с подружкой не просто зашла в магазин посмотреть, что там продается. Наверное, что-то очень понравилось, а купить было не за что, так?
- Ну, так.
- Затаились где-нибудь в укромном местечке перед закрытием магазина, а потом, когда все ушли, пошли путешествовать.
Девочка молча смотрела на Кропотова,  чуть приоткрыв рот.
- Может, в одном из кафе пирожное съели, тортика отведали.
- Вы что, все видели, да?
- Я не видел, но если бы мне было столько лет, сколько тебе и если бы мои родители… если бы моим родителям было наплевать на меня…
- А откуда вы знаете, что моим родителям наплевать на меня?
- Догадываюсь. Если бы им было не наплевать на свою дочку, она бы… - Кропотов хотел сказать «не грабила бы супермаркеты» но пощадил юную правонарушительницу и произнес слова помягче: - не шастала по ночам где попало.
- Так что бы вы сделали, если бы вам было столько лет, сколько мне и вашим родителям было бы наплевать на вас?
- Наверное, ничего хорошего я бы не делал, пока не понял бы, что живу не так… Ну, ладно, давай знакомиться, капитан Кропотов, старший оперуполномоченный…
- Милиции? – глаза у девочки сделались еще больше.
Кропотов кивнул.
- А тебя как зовут?
- С-света.
- Сначала скажи честно, вы там много хапанули?
- Н-нет… сладостей хотели… по сумочке взяли, помаду там какую-то… духи…
- Это честно?
                - Честно. Не отвозите меня в милицию, я прошу вас, отпустите, а?
- Отпускать тебя не положено, но и задерживать тебя мне не хочется, мне почему-то кажется, - он внимательно всмотрелся в лицо девочки, - что ты лучше, чем подумают о тебе там, в милиции…
- Но вы ведь тоже – милиция… - осторожно произнесла Света.
- Тоже, но… в милиции, как и везде, разные люди работают. Не будем об этом. Если я тебя отпущу сейчас, ты, конечно, поедешь домой… кстати, где ты живешь и с кем?
- Живу на Северной Салтовке.
- О-о, да мы с тобой соседи, а с кем?
- С мамой, папы нет.
- Мама работает?
- Сейчас – нет.
- А как же вы живете?
- Мама бутылки собирает. Я ей помогаю. Сейчас, правда, на работу устроилась – реализатором на лотке… Так  отпустите, я больше не буду, никогда не буду… ничего подобного…
- Если я тебя отпущу, утром же за тобой приедет милиция.
- Но я же не сказала вам точно, где я живу…
- Об этом узнают от твоей подружки.
- Таня не такая, Таня никогда не выдаст меня…
Кропотов с мягкой улыбкой качнул головой, как бы говоря: эх, девочка, ты еще не знаешь как иногда разговаривают в милиции… не из таких, как твоя Таня,  добывают любые дознания.
- Давай немножко поговорим, а там решим, что делать.
При этих словах он извлек из кармана фотографию погибшей девочки и показал Свете:
- Случайно не знакома тебе?..
- Кто это?
- Зовут ее Алла… Кузнецова…
- Н-нет, никогда не видела, а что?
- Убили ее.
- Где, за что? И кто?
- Где – известно, а кто и за что пока не знаем.
- Маньяк, наверное, какой-нибудь.
- Может и маньяк.
- Он ее изнасиловал?
- Нет… - Кропотов не произнес слова «изнасиловал», не повернулся язык повторить это жестокое слово с девочкой-подростком.
- Просто убил и все? – допытывалась та.
- Мы пока ничего не знаем о том, как и почему произошло это убийство. –Боковым зрением заметил как рука маленькой правонарушительницы поползла к дверце.
- Не спеши, я отвезу тебя домой, тем более, что нам с тобой по пути.
- Но я не на Старой Салтовке живу, я обманула.
- А где?
- Тут, недалеко… Отпустите, а?
Подружка ее, подумал Кропотов, конечно, расколется, но лучше уж пусть заберут эту маленькую «грабительницу» прямо из дома,  чем он сейчас отвезет ее в отделение. В голове вертелась еще одна мысль, точнее, идея. Девочек ее возраста кто-то похищает. На какое-то время они исчезают, а потом их находят умерщвленными. Похищают девочек примерно таких как и эта Света, из неблагополучных семей, где присмотра за детьми никакого, где родителей не слишком волнует исчезновение ребенка. Так может уговорить Свету поехать… нет, не к нему, разумеется, а к его матери, пусть поживет какое-то время и он, Кропотов, использует Свету как подсадную утку: пусть она ходит на вокзале, околачивается в привокзальном сквере, конечно же, под неусыпным наблюдением его, Кропотова. Шансов, конечно, мало, но есть надежда, что тот или те, кто интересуется такими девочками, подойдет и заговорит с ней и куда-то поведет… или предложить подвезти на машине, как Веру…
План был не ахти какой, но он давал шанс, шансик… Тут, правда, было много «но». Во-первых, согласится ли сама девочка на такой ход дела, во-вторых, как объяснить ее матери все это и поверит ли она, что с дочерью ничего не случится. Объяснить и уговорить, конечно, можно будет. Опять таки, во-первых, Света уже совершила небольшое, но преступление, за которое должна отвечать, во-вторых, ее роль подсадной утки как бы искупит вину. С матерью договориться будет проще. Если дело дойдет до задержания Светы, коллегам можно будет тоже все объяснить, ввести в курс дела, но как воспримет такую сделку сама Света?

                19
-Отпустите меня? – и в голосе и в глазах девочки мольба. И кажется, из глаз ее вот-вот брызнут слезы.
-Отпустить-то тебя я, пожалуй, и отпущу. Не за такими преступниками мы охотимся, Светочка. Позабочусь я и о том, чтобы мои коллеги тебя не трогали, думаю, мне это удастся. Я помогу тебе, но и ты в свою очередь должна мне кое в чем помочь.
- Я готова, хоть сейчас… - в глазах девочки засветились искорки.
- Сейчас не нужно, тебе надо домой, мать же там переживает, наверное, места себе не находит.
- А ее, скорее всего, еще и дома нет.
- Вот так?
- Вот так, - вздохнула совсем по-взрослому девочка. – Так что я должна сделать?
Кропотов кратко изложил возникший в голове план действий поимки виновника или виновников исчезновения и умерщвления девочек-подростков. Кропотову понравилось, что его юная пленница не сразу дала согласие на свою роль подсадной утки. Если бы сразу дала согласие, он думал бы, что согласилась только ради того, чтобы он ее быстрее отпустил. А так… девочка задумалась видимо, представляя, как все это будет и прикидывая, справится ли она со своей неожиданной и довольно опасной ролью.
- Ну, если это очень надо, - опять-таки совсем по-взрослому произнесла она, - и если вы уверены, что я с этим справлюсь… я согласна, но только  и у меня к вам просьба… сделайте так, чтобы и мою подружку отпустили… Таню…
Кропотов крутнул головой:
- Торгуешься?
- А сейчас такое время – рыночная экономика, базар…
- Ишь ты: базар… рыночная экономика… тебе сколько лет, Света?
- Много, - сказала со вздохом она таким тоном, каким говорят о своем возрасте женщины в возрасте.
- Понятно, - сказал Кропотов, хотя ему сейчас было совершенно непонятно, сколько лет его незнакомке: мельком взглянешь – лет так одиннадцать, ну от силы двенадцать, а присмотришься внимательней – лет четырнадцать, а то и все пятнадцать.
- Так выручите Таню? Мать ее сейчас прямо-таки убивается: где дочка?
-  Мать у нее хорошая?
- Матери все хорошие… Выручите, да? – Света тронула Кропотова за рукав, - я вас очень прошу.
- Попробую, - пообещал Кропотов. – Так где ты живешь?
Света  жила в центре в одном из старых домов, первый этаж в котором был переоборудован под огромный мебельный магазин со странным названием «Бегемот».
-  Дома мамы нет, - сообщила Света, выходя из машины и глядя вверх. – Вон мой балкон…
- Зайдешь в квартиру, выйди на балкон, чтобы я видел, что ты дома, хорошо? И завтра звони мне, как договорились.
- Есть, товарищ капитан! – по-военному ответила повеселевшая Света, приложив руку к виску.
-Спокойной ночи…
Она вприпрыжку вошла в подъезд и Кропотов чуть ли не сразу устремил свой взгляд на тот балкон, который Света назвала своим. Девочка могла, конечно, и обмануть, что здесь живет. Подъезд мог быть проходным и ей ничего не стоило пройти во двор и сгинуть.
Новая знакомая Кропотова оказалась честнее, чем он о ней мельком  нелестно подумал. Окно над балконом, на который указала Света, озарилось скуповатым огнем, буквально тут же появилась ее фигура. Приветливо помахала рукой. Кропотов в ответ только поднял руку, вижу, мол, пока!
Садясь в машину, он еще раз взглянул вверх и увидел как девочка поднесла пальцы к губам, выкинула перед собой руку вверх ладошкой и сдула с нее воздушный поцелуй.
- Ишь ты, пигалица! – крутнул головой Кропотов и машина рванулась в ночную темень.

                20
Еще совсем недавно подружки Светы завидовали: мать стюардесса, отец - командир авиалайнера… летают по всему миру… красивые такие, элегантные, с независимым видом – прямо хоть на подиум их выпускай.
Девчонки  тайно все были влюблены в Светкиного отца, а пацаны – в ее мать, голубоглазую блондинку с очаровательной улыбкой и фигурой фото-модели. Что уж там говорить о старших представителях сильного пола… при виде красавицы-блондинки в форме стюардессы носы их как флюгеры поворачивались в ее сторону.
Света в душе гордилась своими родителями, любила их безоглядно и ее безмятежную жизнь время от времени омрачала лишь болезненная мысль, что так хорошо, безоблачно не может быть вечно…
Такая навязчивая мысль преследовала ее потому, что родилась и выросла среди летающих людей, а с ними случается всякое и даже самое страшное… Когда однажды домой к тебе зайдут не просто один-другой друг отца, а сразу целая делегация – значит случилось непоправимое… Света видела однажды как такая делегация мужественных летчиков с мрачными лицами явилась к ее подружке Дине. Кто-то из взрослых сообщил ее матери, что случилась беда – самолет разбился…
А два года назад погиб отец Светы. Также пришла делегация сослуживцев отца, лица у всех были хмурые и виноватые… Они еще ничего не успели сказать, как Света, холодея от ужаса, поняла, что больше никогда не увидит  отца…
Мать с тех пор начала пить. И раз, и другой ее не допустили до полета. Потом уволили. И мать запила еще больше. И потому что осталась без мужа, которого очень любила. И потому что лишилась любимой работы. И еще потому, что жизнь стала чертовски трудной… все стремительно дорожало. Пособия за мужа едва хватало на уплату за квартиру. Все, что могла, мать снесла в ломбард. Посдавала в приемный пункт все золотые вещи, снесла уже и серебряные ложки, ножи и вилки.
Старалась бороться с собой, своим пристрастием к алкоголю. Но это у нее плохо получалось. Бывало, не пила месяц-два. И даже снова пыталась устроиться на свою прежнюю работу. Но аэропорт, как и все в стране, с каждым днем хирел: горючее дорожало, самолеты один за другим выходили из строя, ремонтировать их было не на что, рейсы стремительно сокращались, сокращался соответственно и летный состав, в руководстве появились новые, ловкие и жесткие люди, которым до лампочки была какая-то бывшая стюардесса, пусть даже и жена погибшего командира корабля.
Жить уже было абсолютно не на что. С утра мать уходила, говорила, искать работу, а вечером возвращалась подвыпившей или прилично набравшейся. Иногда приносила кой-какую еду, иногда кидала на стол несколько мятых невысокого достоинства гривен.
Днем, после школы Света развлекалась с подружками, забывая на время о своей невеселой жизни. К вечеру спохватывалась: как там мама?.. Устроилась куда-нибудь? Пьяная придет или трезвая? Одна или с кем-нибудь?
Сегодня мать должна была получить пособие  - значит, будет маленький праздник. Если мать придет трезвая.

                21
С матерью у нее были сложные отношения. Она  любила ее, но с некоторых пор почти ненавидела, после одного случая.
… В тот вечер можно было бы еще пару часиков поболтаться на улице, но страшно хотелось есть,  и Света заспешила домой: если мать уже пришла, конечно, же накупила всего даже чего-нибудь сладенького.
Возле подъезда одна из сидевших на скамейке старушек как бы по секрету сообщила девочке:
-Там твоя мамка… с двумя хахалями… и хаар-р-рошенькая!..
Света на минутку замешкалась: домой идти или… Домой не очень хотелось… На миг представила пьяную мать и этих двух ее «хахалей»… Выражение лица сделалось болезненным, глаза мстительно сузились… И все же, молча миновав старушек, направилась к лифту.
Дверь в квартиру была приоткрыта.
- А-а, Све-е-точка… - слегка качнувшись, приветливо пропела мать и виновато  и вместе с тем как-то почтительно добавила: у нас гости…
Гости – двое мужчин не весьма опрятно одетых, один полный, лысый, весь какой-то кругленький, как колобок, другой – худощавый, с усами, как сейчас говорят, кавказской национальности.
- Твоя доча? Похожа!..
-Супер-девочка!..  клацнув языком, смачно произнес кавказец и окинул ее сальным взглядом.
- Мам, сколько раз я тебя просила: не приводи никого!
- Зачэм так грозно, командыр?
- Никакой я вам не командир… давайте уматывайтесь отсюда!!
- Ну, зачем же так невежливо… - выдавил из себя улыбку колобок. – Мы ничего плохого… вот взяли на работу твою прекрасную маму… садись с нами…
- Стюардессой? – съязвила Света.
- Какие сейчас стуардэсы… гдэ самалеты?..
- Реализатором будет у нас работать, - пояснил «колобок», слово «реализатором» он произнес таким тоном, как,  если бы говорил: «президентом».
- Доченька, правда, садись… я тут и тортик киевский купила…
- Не надо мне никакого тортика…
Хотелось повернуться и уйти, а куда?..
Тот,  что с усами, встал из-за стола и, словно для объятий распахнув руки, направился к девочке.
- Свэ-эточка!..
Света, глядят на него, подумала, что переставляет ноги  он так, будто у него под штанами переполненные памперсы. И смешно, и противно…
- Нэ откажи… - широким жестом он приглашал к столу.
- Све-е-точка-а! – дуэтом пропели «колобок» и мать девочки. – Составь нам компанию..!
И все невольно рассмеялись, как смеются люди, когда, не сговариваясь, что-то произносят в один голос.
Когда люди совместно смеются, даже те, которые не очень любят друг друга, все равно хоть на время становятся чуть ближе, роднее, что ли.
На какой-то миг Свете показалось, что материны друзья не такие уж и отвратные. Быть может, и потому, что мать  нисколечко не шаталась и смотрела на нее так ласково и нежно, что просто грешно было обижаться. Да и событие-то немаловажное – мама теперь будет работать!.. Значит, во-первых, реже будет пить (а может, и вообще бросит!»), во-вторых, будут еще и какие-то денежки…
Да и накрытый стол приветливо манил – чего там только не было… и пахнувшая на всю комнату копченым нарезанная большими кусками блестящая от жира скумбрия, домашняя колбаса, «мраморный сыр», огромная бутылка пепси-колы… и «киевский» торт, перевязанный шпагатом, дожидался своей очереди на тумбочке возле телевизора.
А ладно, мысленно, махнула рукой на все свои обиды Света и решительно шагнула к столу.
Хотелось сразу на все накинуться, но держа марку дочки командира корабля и стюардессы, повела носом туда-сюда, прицеливаясь с чего бы начать… Кавказец услужливо наполнил колой ее бокал и заискивающе осведомился:
- Можэт, грамулку водочки?
- Ей еще рано пить водку… - заступилась мать.
- Тогда винца… - масляно улыбнулся «колобок».
- Нет-нет! – мотнула головой Света и поймала себя на мысли, что вовсе не прочь выпить… вина, а то и водки… Она уже с мальчишками пробовала и то, и другое… Вино вкуснее водки, но водка как-то интересней – мать же пьет…
- Не надо ей и винца, - вновь заступилась мать.
Если бы мать сказала: да что там – налейте ей немного – Света, наверное, не стала бы пить. Но мать сказала «не надо» и это вызвало у дочери свойственный подростковому возрасту протест: почему не надо? А вы? Чем я хуже вас?..
- Немножко выпью, - бодрее сказала Света и решительней добавила: - водочки!
- Ну, молодец!
- Ну, супэр-дэвочка! - - нахваливали «гости».
И Света выпила и одну рюмку, и другую. А может, и третью…
Она не ожидала, что так быстро можно захмелеть. Она сделала для себя открытие, что водка – лучшее лекарство от всех переживаний. Мир в один миг предстал перед девочкой в розовом свете. Ну, мать пришла выпившая – так что? По делу – работу получила! Ну, привела с собой каких-то мужиков – да они нормальные, добрые, веселые – клеевые.
Быть может, такими «добрыми, веселыми – клеевыми», хорошими мамиными новыми друзьями они для Светы и остались бы в памяти, если бы потом…
Света плохо помнит, что было потом – она впервые в жизни напилась… Да и вспоминать было жутко неприятно. К тому же все, что в тот вечер происходило с ней, ей казалось, что это было не с ней, а с какой-то другой девчонкой, очень нехорошей. Помнит только что потом забилась под лестницу, где иногда ночевали бомжи и дала волю слезам.
Утром ей казалось, что там… внизу у нее что-то было  и мешало. И она двигалась неуверенно и такой походкой, будто была в памперсах.
К девчонкам подходить не хотелось. Мать видеть не хотелось. Ничего не хотелось. Теперь она всех кругом ненавидела. И больше всего мужчин. Особенно того, усатого. А тут еще чуть в милицию не попала… Надо же – какой-то чудак-мент выручил. Выручить-то выручил, но вместе с тем предлагает подсадной уткой поработать… Права мама: за все надо платить…

                21
Было довольно поздно и Кропотов, приехав домой, старался поскорее уснуть, но это ему не удавалось. Слишком большой был прошедший день и слишком нелегкий груз забот взгромоздил он на свои плечи. Да и ответственность взял на себя немалую. За судьбу своей новой юной знакомой. И решал, вводить ли в курс дела Захарова. Можно, конечно, да и нужно бы доложить непосредственному, так сказать, начальнику, но можно и, пожалуй, лучше не докладывать. Потом, понятно, упрекнет за самодеятельность, если дело сорвется или закончится не так как надо. Не только упрекнет – накажет. К наказаниям, порицаниям-то он, Кропотов, давно привык. Порицают чаще, чем поощряют. Как любит говорить Захаров, хорошая успешная работа – нормальное положение вещей. И если все пройдет как надо,  в лучшем случае Захаров пожмет руку и скажет «Молодец, вот тебе новое задание…»
Заботила Кропотова и просьба Светы о своей подружке. Это надо будет идти к Ветровой. Женщина она душевная, может помочь. Если, конечно, не упрутся там, куда доставили юную правонарушительницу.
Думал Кропотов и о том, что надо бы познакомиться и с матерью Светы. Быть может, ввести ее в курс дела. Во всяком случае сначала хотя бы познакомиться.
Утро следующего дня Кропотов начал с визита к Ветровой. На месте ее не было, сказали, что она поехала в детский приемник-распределитель, прибыло, мол, пополнение – надо познакомиться.
Поставив по сотовому телефону Захарова в известность,  где он и куда держит путь, Кропотов тоже отправился в детский приемник, уверенный в том, что подружку Светы доставили вчера вечером именно туда. А если там сейчас находится и Ветрова, то можно будет убить сразу двух зайцев: и с Ветровой встретится и, может, удастся сразу выполнить и просьбу Светы.
Галину Васильевну Кропотов застал в канцелярии приемника. Она знакомилась с протоколами задержания вновь поступивших. Появлению здесь коллеги из угрозыска она не удивилась: с каждым годом возраст преступников понижается. Как любила говорить Ветрова: мы стареем, а преступный мир с годами все моложе становится и моложе.
- Что привело сюда коллегу? – все же поинтересовалась Ветрова.
- У меня к вам, Галина Васильевна, такое дело… - в это время в кабинет зашел сержант милиции, положил что-то на стол, за которым сидела Ветрова и Кропотов замолчал: дело было более чем деликатное…
Ветрова поняв, что сержант мешает, кивнула ему:
- Спасибо, вы свободны, сержант.
- Разговор конфиденциальный…
- Давай, выкладывай, - Ветрова улыбнулась, она уважала Кропотова, может, даже симпатизировала ему, Кропотов это чувствовал, поэтому, когда разговаривал со Светой о ее подружке, рассчитывал на помочь Ветровой: она сделает все, что в ее силах.
Однако он переоценил свои возможности и могущество Ветровой. Когда  поведал о цели своей встречи с Ветровой, та сперва согласно кивала, потом сомнительно качнула головой, порывисто вздохнула.
- Задал ты мне задачку, Архипович… Таня эта здесь, да, но освободить ее, сейчас…
-Ну, не прямо сейчас… сегодня…
- Какая разница? Дело в освободить… Но ее же задержали как грабительницу, поймали на горячем, с поличным!
- Какая она грабительница, Галя? Что она взяла – золото, серебро? Какую-то несчастную дамскую сумочку да помаду…
- Еще духи…
- Ну – духи… какой грабитель, очутившись в одном из крупнейших в городе супермаркетов, будет брать помаду и духи?
- Это, конечно, так, Архипович, но закон есть закон и по закону этой девочке грозит суровая статья.
- Галя, и когда ты стала такой буквоедкой? – вспыхнул Кропотов.
Они замолчали. Они могли сейчас поссориться. Это понимал каждый из них. И каждый из них не хотел разрушать сложившиеся у них годами хорошие отношения, которые, кто знает, быть может могли бы перерасти и в более высокие и теплые чувства.
- Извини, - сказал Кропотов, понимая, что задел коллегу за живое: Ветрова как раз никогда не была рабыней закона и чаще действовала по неписанному материнскому кодексу, так как она имела дело с детьми, с подростками, чьи судьбы часто зависели именно от таких людей, как она.
- Ты стал нервным, - мягко упрекнула она Кропотова и участливо заглянула ему в глаза. – Ладно, что-нибудь придумаем. Хотя… если хочешь знать мое мнение, затеваешь ты дело более чем рискованное. Да еще и меня втягиваешь в эту аферу.
-Ты думаешь, ничего не получится?
- Не хочется разочаровывать тебя, но не хочется и обнадеживать верой в благополучный исход.
Снова зашел сержант.
- Товарищ капитан, - обратился он к Ветровой, - тут одна женщина пришла, вся в слезах… мать этой, что ночью задержали в супермаркете.
- Ну, пусть зайдет.
На пороге появилась высокая, с растрепанными волосами и заплаканными глазами молодая женщина.
- Здравствуйте, мне сказали, моя Танечка здесь…
- Садитесь… - кивнула Ветрова на скамью у стены. – Вы знаете, как она сюда попала?
- Точно не знаю, но я знаю только, что она никакая не воровка и не…
Женщина снова залилась слезами.
Когда немного успокоилась, Ветрова спросила:
- Что ж вы ей позволяете вечерами шляться по городу?
- Да это ее подружка сманила, Светка из соседнего дома, а она такая…
- Какая?
- Отца у нее нет, мать пьет.
- Ну, ладно, успокойтесь. Мы разберемся. А сейчас подробней расскажите о себе, о своей семье… Вы-то работаете?
- Да, конечно…
Кропотов взглянул на часы. Ветрова – ему:
- Подождем начальника приемника, он вот-вот должен прибыть я, Архипович, попробую… попытаюсь что-то сделать…
С огромнейшим трудом начальника детского приемника-распределителя удалось уломать. Всю ответственность на себя взяла Ветрова, дала подписку, сказала, что поставит ее на учет и не будет спускать глаз с девочки.
Мать была на седьмом небе от радости, когда вывели дочь и сказали, что она может идти домой, с матерью. Мать Тани, вновь обливаясь слезами, теперь уже радости, в порыве благодарности схватила руку Ветровой и попыталась поцеловать.
- Ну, что вы… что вы… - отдернула руку Ветрова, у нее самой глаза стали влажными, - благодарить надо не меня, а вот этого товарища, - она кивнула на Кропотова, скромно стоявшего в стороне.
- Я твой вечный должник, - сказал Кропотов Ветровой и деланно официально вскинул руку к виску, отдавая честь. – И – Тане: - а ты приедешь домой и позвони Свете.
- Обязательно! – согласно кивнула Таня.
- Ни в коем случае! – воскликнула недовольно ее мать, сурового хмуря брови.
На улицу они вышли вместе: Кропотов, девочка и ее мать. И только теперь, отойдя на несколько шагов от приемника, Кропотов сказал доверительно все еще взволнованной женщине:
- Выручил-то вашу доченьку не я, а ее подружка – Света.
- Она выручит!.. недоверчиво произнесла женщина, в голосе ее звучали нотки откровенной неприязни.
Кропотов не стал разубеждать, что-то сейчас доказывать -  это значит ввести в план его действий совершенно постороннего человека. А в любом деле, тем более связанного с риском, чем  меньше людей будут осведомлены в нем, тем больше шансов будет на благополучный его исход.
                23
Не успел Кропотов переступить порог своего рабочего кабинета как Саша Чиж сообщил:
-Тебе тут какая-то пигалица звонила.
- Спасибо.
- А кто это? – в уголках губ Чижа появилась сальная ухмылка.
- Просто знакомая девочка.
- Не слишком ли она молода?
- Не слишком.
- Судя по голосу ей лет десять-двенадцать.
- Так что?
- Советую с малолетками не иметь дела.
- Саша, у тебя мысли всегда об одном.
- О самом главном в жизни. Жизнь дается человеку один раз…
- И прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно за… Николая Островского тоже читал… за бесцельно прожитые годы, так да?
- Не совсем. Я придерживаюсь другого: жизнь дается нам один раз, и прожить ее надо так, чтобы доставить максимум удовольствия себе и минимум огорчений окружающим.
Кропотов посмотрел на Чижа, будто видел его впервые, уж больно умно он говорил.
- Сам придумал?
-В Интернете выудил, это слова одного врача, он и книги пишет, фамилию запамятовал. А слова запомнил – стоит взять на вооружение, - помолчал, отмечая что-то в кроссворде, - что у тебя?
-Да ничего нового, а у тебя?
-Да тоже… мужик мой – верный «глухарь», Захар вроде уже смиряется с этим.
-А ты – тем более. Так что эта девочка говорила?
- Сказала – перезвонит.
Тут же и раздался звонок, тоненький девичий голос:
- Капитана Кропотова, пожалуйста!
- Света?! Это я … Кропотов.
- Мне только что звонила Таня. Большущее вам спасибо! Готова выполнить любое задание родины!
Настроение у Светы было превосходное…
- Что мог… - скромно промолвил Кропотов. – А мама дома?
- Ушла на работу. Вы хотели с ней встретиться?
- Да, наверное, надо бы или как ты думаешь?
- Мне кажется, ничего не надо ей говорить, для нее лишнее беспокойство, а для нас… - Света замолчала, подбирая нужное слово, но, видимо, так и не подобрала… - В общем, с ней не надо.
- Ну, хорошо, может быть, и лучше… без нее…Я перезвоню тебе, Света!
                24
Разговор продолжил из телефона-автомата.
- Это я. Так ты готова приступить к нашей операции сегодня?
- Прямо сегодня? – в голосе девочки звучала тревога – все-таки она боялась. И Кропотов не хотел торопить события, тем более – давить на юную помощницу.
- Ладно, я понимаю тебя: нужно отдохнуть, настроиться.
- В общем-то можно и сегодня…
- Нет-нет, лучше завтра. Значит так: часам к семи вечера будь готова. Я буду ждать тебя возле фонтана. Нет, давай сперва встретимся на главпочтамте, поговорим немножко, а потом ты пойдешь к фонтану, а я буду с машиной где-то поблизости. Ладненько?
- Ладненько, - согласилась Света,  и Кропотов снова уловил в ее голосе нотки то ли тревоги, то ли легкой неприязни.
- Тебя что-то очень волнует?
- Да в общем-то нет, только, Архипович, не говорите со мной как с  маленькой: ладно… Я уже давно не маленькая.
- Ну, хорошо, хорошо, Светочка…
- Вот опять – Светочка – Света!
- Ну, хорошо, Света, буду с тобой как со взрослой. Значит,  завтра в семь на главпочтамте. Оденься посвободней, ты понимаешь – как?
- Немножко соображаю.
На другой день, а точнее, около семи часов вечера Кропотов сидел за одним из столиков главпочтамта, что-то царапал на листке бумаги, вроде бы писал кому-то письмо, и время от  времени окидывал внимательным взглядом зал.
Когда на циферблате электронных часов засветилась цифра «19», в зал вошла девочка, в которой с большим трудом Кропотов признал свою юную знакомую. Во-первых, она была выше, чем обычно и стройнее – на ее ногах были не сандалии, а чуть великоватые туфли-лодочки на высоких каблуках. Наверное, материны. Во-вторых, прическу накрутила какую-то сверхлегкомысленную. Глаза подведены, губы подкрашены. Кофточка разлетайка, юбчонка кожаная едва закрывала то, что было под ней, да в открытом пупке еще какая-то жемчужинка блестит. Ни дать, ни взять – малолетняя проститутка. любви.
Подойдя к Кропотову, присела напротив.
- Здрасьте, это я.
- Вижу, что ты, но, честное слово, я тебя не узнал – ты артистка…
- Пока еще – нет, но мечтаю.
- Думаю, мечта сбудется… юная жрица любви…
- Похожа, да?
- Да,  может, больше, чем похожа, только бы никакие твои знакомые тебя тут не увидели, а то такое понарасказывают матери… Будь осторожней, если увидишь знакомых, постарайся отвернуться, отойди в сторону. Значит, фланируй возле фонтана, держись поближе к машине. Я буду на чеку.
- Хорошо, можно идти?
- Нет, подожди, постарайся не переигрывать, веди себя естественней. Вот возьми деньги – мороженое там купишь, пепси-колу… Значит, если будут тебя спрашивать, что ты здесь делаешь, скажи, что ждешь подругу. Если будут подходить мальчишки твоего возраста и начнут приставать, скажи, что ждешь отца. И если что, ты мою машину знаешь, беги ко мне, или крикни: па-па!
- А если…
- А если подозрительный тип… или, может, их будет двое… веди себя раскованно, но с достоинством, играй роль юной… - Кропотов старался избегать грубых слов, - юной обольстительницы.
- Понятно, понятно.
- Если будут куда-то приглашать, в кафе там, ну, туда, где есть люди, не бойся, я буду следовать за тобой.
- А если пригласят покататься в машине? Я знаю, девчонок приглашают…
-Ты соглашайся не сразу…
- Поломаться сначала, да?
- Да, Светочка.
- Света…
- Ну, Света… потом можешь пройти с ним или с ними до машины – мне важно знать их машину – марку, номер… А там замешкайся, наклонись туфлю поправить или скажи, что тебе надо позвонить, а тут рядом и я окажусь, вроде, как твой отец, крикну: Светка, пошли домой! Или еще что-то. Ну, ни пуха, ни пера…
- К черту!
Света не очень уверенной походкой, чуть вихляя – к каблукам она все-таки не была  привычна – направилась к выходу, а Кропотов, «дописав» несуществующему адресату письмо, смял его, бросил в урну и тоже последовал к выходу.
Кропотов осознавал, что не так просто ухватить кончик той нити, которая помогла бы привести в логово к тем, кто непонятно зачем похищает малолеток, где-то зачем-то какое-то время держит их, а потом, как отработанный материал, выбрасывает и убивает.
Кропотов понимал, что на самом людном месте привокзальной площади, у нового фонтана, могут оказаться самые разные люди: и подгулявшие командировочные, и ищущие любви подростки, и всякие крутые, блатные – да мало ли кто может подойти к смазливой девчонке столь легкомысленно и недвусмысленной одетой.
Попробуй, определи в этой пестрой толпе любителей малолеток именно того или тех, на кого падает подозрение сыщиков.
Кропотов сперва сидел в машине, все время держа в поле зрения фланировавшую вокруг фонтана Свету. Людей к вечеру на привокзальной площади становилось все больше и больше и девочку он порой терял из виду. Поэтому покинул машину и тоже стал прохаживаться неподалеку от условленного места.
Кропотов видел как к девочке подошла какая-то женщина средних лет, в одной руке она держала яркий целлофановый пакет, в другой круглую, перевязанную крест-накрест коробку, наверное, с тортом, о чем-то спросила. Света показала рукой в сторону трамвайного круга. Видимо, женщина интересовалась, как куда-то проехать. И удалилась восвояси..
Потом к Свете подходила какая-то старушка. Тоже о чем-то спрашивала. И вскоре ушла.
Подходил и мужчина с дипломатом в руке. И ему Света показала рукой за здание Управления железной дороги, туда, где была конечная остановка трамвая.
Дежурили Света и Кропотов в районе фонтана до самых сумерек. Можно было и дольше тут находиться, но Кропотов не хотел, чтобы мать Светы забеспокоилась: где это ее дочка шляется. Подошел к юной помощнице, негромко произнес, вроде даже не к ней обращаясь, а разговаривая сам с собой:
- На сегодня хватит.
- Да я не спешу домой. Я всегда позже прихожу.
- Не надо, Света, не надо, чтобы мама переживала. Садись в машину, я доставлю тебя домой.
Когда Света садилась в машину, один из прохожих бросил своему спутнику:
- Ишь, какую козочку подцепил.
В другой раз Кропотов на такую реплику нашел бы что ответить и как ответить… Однако сейчас он проглотил таблетку и, трогая машину, лишь посоветовал своей спутнице:
- Не обращай внимания…
-А я и не обращаю, - как-то потеряно промолвила Света и сделалась грустной.
От Кропотова перемена ее настроения не ускользнула. Снова в который раз он подумал, что, наверное, неправильно поступает, втягивая это юное создание во взрослые и вовсе небезопасные игры. Но в сыскной работе иногда приходится и поступаться кое чем…
И все же не преминул еще раз спросить у Светы, не слишком ли обременительно это для нее – помогать органам милиции да еще таким непростым способом.
- Нет-нет, что вы, товарищ капитан… не обременительно, нисколечки.
- А мне показалось, что ты уже пожалела о том, что согласилась нам помогать…
- Не-ет, что вы… Если честно-пречестно, то мне даже это приятно – заниматься чем-то нужным, полезным, а не болтаться на улице просто так…
- Не искать приключений…
- Не искать приключений, - повторила как-то убито. Она имела ввиду совсем не то, на что намекал Кропотов. Он имел ввиду ее недавний вояж в супермаркет… А она, Света, совсем другое, о чем милиционер Кропотов не мог и предполагать – очень интимное, обидное и даже позорное…
На миг она сделалась такой потерянной и печальной, что Кропотов насторожился:
- У тебя что-то случилось, какая-то беда?
- Да нет, - поспешно ответила та, пытливо взглянула на собеседника и быстро отвела глаза.
- Тебя все-таки что-то очень беспокоит… Если не хочешь – не говори, конечно, но…
- Ничего меня не беспокоит.
- Честно?
Посмотрела на Кропотова, быстро отвела взгляд.
- Нет, не честно.
Страшно хотелось кому-то поведать о своей беде, о том, что недавно случилось, , в тот вечер, когда мать привела двух пьяных мужчин. И она никому не могла рассказать: ни своей подружке, ни матери, ни тем более этому милиционеру, который, как ни парадоксально, спас ее от милиции… Конечно, быть может именно ему она и должна была бы все рассказать… того усача можно было бы  и наказать,  чтобы  в другой раз было неповадно  измываться над такими, как она… И чувствовала, что ни за что не сможет кому бы то ни было рассказать о том, что произошло с ней в тот вечер…
- Света, я не тяну тебя за язык, но вижу, что в душе у тебя сидит какая-то крепкая заноза…
- Сидит.
- Ну и…
- Просто…. Понимаете… - хотела уже выплеснуть все, что было на душе, но сказала другое, - понимаете, в другой раз просто жить не хочется!
И глаза ее наполнились слезами.
- Ну, ты мне это брось, Светик…
Кропотов внимательно посмотрел на внезапно расстроившуюся девчонку и поймал себя на мысли о том, что он по сути ничегошеньки толком о ней не знает. Занятый своими делами, он не соизволил поинтересоваться, кто ее родители, как она живет, чем дышит. Понятно, что дома внимание к ней нулевое, но что у нее за родители? Сейчас мать не работает, «бутылки собирает». Но не всю жизнь же она бутылки собирала… А отец? Есть он где-то?
Подумал, что в ближайшие дни обязательно познакомится с матерью Светы. После того, как… Можно, конечно, и раньше, но…
- Что вы на меня так смотрите?
- Как?
- А вот так… - девочка собрала морщинки между бровями, вытянула в трубочку губы.
- Артистка!.. – добродушно рассмеялся Кропотов и тут же стал серьезным. – Просто подумал, что мы в общем-то уже немного знакомы, но я так мало знаю о тебе.
- А что вам надо обо мне знать? Биография у меня совсем пока короткая: родилась, ходила в садик, теперь – в школу.
- Если не секрет – в какой класс?
- Перешла в седьмой… тринадцать лет… Что еще? В какую школу? Какие оценки получаю? Разные: тройки, четверки, пятерки и другие.
- А каких больше?
- «Других»! В какую школу хожу? Это что, для протокола?
Девочка нервничала, слова бросала, словно отстреливалась.
- Да успокойся ты… не для никакого протокола – просто так…
- Так что вам еще от меня нужно? Папы, сказала, у меня нет…
- Разошлись?
- Нет, - качнула она головой и как-то очень бережно произнесла: - они любили друг друга и никогда бы не разошлись… папа погиб…
- Чечня?..
- Нет, он был летчиком… его самолет разбился…
Кропотов кашлянул.
- Извини… - и почувствовал к этой непростой девчонке  большее уважение.
- Давно?
- Два года назад… Мы жили хорошо… мама ж тоже летала… она была стюардессой…
- Стюардессой?! – произнес Кропотов и как-то по-новому посмотрел на свою собеседницу, более уважительно что ли.
На какое-то время они замолчали, каждый думая о своем. Кропотов о том, как порой жизнь ломает судьбу людей и о том, что не будет выпускать из виду эту отважную с надломленной психикой девчонку, которой очень не достает поддержки со стороны взрослых.
- А теперь… - губы у девчонки дернулись. – Жить не хочется, честное слово!
- Ну, что ты, Света… Чем смогу я тебе помогу…
- Что вы поможете?!..
- Успокойся, ну что ты опять…
- Остановите машину, я выйду!
- Еще далеко до дома.
- Все равно – я пойду пешком!
- Успокойся, Света. Мне кажется, я тебя понимаю, ты согласилась на мою задумку сгоряча и… передумала, хотя стараешься и не подавать виду.
- Я не передумала.
- Передумала, но стараешься сдержать слово…
- Ничего я не стараюсь… Вы не понимаете меня… у меня совсем другое…
Кропотов пристально посмотрел на нее и осторожно спросил:
- Может, я смогу чем-то помочь… Может, тебе деньги нужны?
Он полез было в карман, но она приостановила его руку.
- Нет-нет, деньги мне не нужны…, мне тут никто не сможет помочь…
- Ты, подружка, говоришь загадками.
- Закроем тему, - как-то совсем по-взрослому предложила Света и выражение лица ее сделалось непроницаемым и жестким. И в одном мгновенье она сделалась лет на  пять старше, а то и на все десять…
- Как хочешь… - Кропотов оторвал руки от руля и развел их в стороны.
Машина какое-то время ехала без управления, но ровно. Свету это заинтересовало и она снова стала обыкновенной девчонкой:
- Во здорово – сама едет!
- Ты не пробовала водить машину?
- Не-а… никогда…
- Если захочешь, как-нибудь поучу.
- Очень даже захочу.
Глаза у Светы снова загорелись и она деланно – деловито спросила:
- Так когда мы завтра встречаемся?

                25
Безрезультатным было дежурство на привокзальной площади и на следующий вечер.
Правда, на следующий вечер не обошлось без небольшого курьеза: Свету приняли, как и должно быть, за малолетнюю проститутку местные проститутки. Конечно, по сравнению с ними затасканными и вульгарными, подсадная уточка Кропотова выглядела на порядок выше, была, так сказать, более конкурентоспособная. И если бы не вмешательство Кропотова (он сказал, кто  такой) Свете пришлось бы туго.
Подходил к Свете и развязный молодой человек, смуглый, с усиками – «кавказской национальности», похоже, ведавший женщинами легкого поведения.
Кропотов слышал, как Света ему громко сказала:
-  Я жду папу!
-  А я не гожусь быть твоим папой?
- Нет! – отрезала Света и отвернулась от него.
Если бы усатый приставал к Свете и дальше, что-то предлагал, пытался бы притронуться к ней, Кропотов тут же вмешался бы. Усатый не был похож на маньяка. И вскоре, закурив сигарету, последовал дальше.
- Что он у тебя спрашивал? – поинтересовался Кропотов, когда они ехали в машине домой.
- Спросил, нужны ли мне деньги?
- А ты – ему?
- Я сказала, что не нужны, а потом, что жду… папу… он отшился. – Вздохнула нелегко. – Все меня принимают за малолетнюю проститутку. Мне это не очень приятно.
- Но ты же сама так… вырядилась. Думаю, это наша ошибка. Нужно менять имидж.
- А кого мне играть?
- Просто скромную девочку, немножко грустную, кем-то покинутую или отвергнутую. Девочку, каких сейчас много… из простой даже неблагополучной семьи… Или косить под девчонку – сорванца…
- Первая роль мне больше нравится, ее легче играть, потому, что ее и играть не надо – это я…
- Тем лучше, Света. Не надо никого играть. И не надо никакого макияжа. Будь такой, какой ты была в тот вечер, когда «бомбила» супермаркет…
Девочка делано насупила брови:
- Дмитрий Архипович… не надо о супермаркете… мне стыдно, честное слово, стыдно.
- Ну, хорошо, хорошо. Значит, завтра ты приходишь такой какая ты есть.
На следующий вечер она явилась такой, какая была на самом деле: ничем особенно неприметная, в обыкновенных шортиках, потрепанных сандалиях, не очень причесанная, но привлекательная своей юностью и не-детской грустью в глазах. И Кропотову было непонятно: то ли она сейчас играет заданную роль или она такова на самом деле. Еще ему показалось, что она выглядит сегодня гораздо старше, лет так на четырнадцать, хотя ей, кажется, двенадцать, а двенадцать и четырнадцать – большая разница в таком возрасте.
Наблюдая из машины за Светой, Кропотов поймал себя на неожиданной мысли: он любуется  девчонкой. Чем-то она ему  нравится. И тут же отогнал от себя эту неуместную и непривычную для себя мысль. У него давно уже не было такого, чтобы кто-то нравился. Ну, были приятные девушки, женщины, но чтобы так любоваться – что в ней так притягивает? Непосредственность, незащищенность, какая-то потерянность в этом огромном, суетном  и жестоком мире?
Дитя третьего тысячелетия, грустно подумал Кропотов, что ее ждет дальше? И еще он поймал себя на мысли, что Свету ему страшно жалко, что ему очень небезразлична ее дальнейшая судьба.
Поймал себя на мысли и о том, что зря, наверное, затеял   дело с подсадной уткой, что это не так и безопасно. Да и девочку мучить, травмировать ее детское неокрепшее сознание – не жестоко ли? Надо прекращать этот мало что дающий спектакль. Кропотов достал из «бардачка» пачку сигарет «Космос», не переставая наблюдать за Светой, прикурил, на какой-то миг потерял ее из вида – прохожих стало больше. Потом снова увидел ее стройную фигуру – она шла с каким-то интеллигентного вида мужчиной, шла спокойно, неторопясь. Мужчина был в светлой ветровке и очках. Что-то говоря, он приятно улыбался.
Кропотов покинул машину и последовал за ними. Они подошли к сияющему хромом «мерседесу», Света оглянулась, как бы ища глазами Кропотова. Она не должна была садится в машину – так  было договорено. И она бы, наверное, не села, но тут вдруг открылась задняя дверь, девочку прямо-таки вдернули в машину и «мерс» рванул с места так резко, что чуть не встал на дыбы.
Кропотов, доставая пистолет, рванулся было за автомобилем, больше по-инерции движения и мыслей, чем по обдуманному решению. В следующее мгновенье он кинулся к своей машине, не обращая внимания на красный цвет светофора, проскочил перекресток и, держа в поле зрения быстро удаляющийся «мерс», сообщил по рации номер, цвет автомобиля и место его нахождение службе ГАИ.
-Всем постам… всем постам… - твердил он в уже отключенную рацию – белый мерседес, белый мерседес…
Затем позвонил Саше Чижу, пусть берет опергруппу и следует за ним.
Не доезжая до центра, «мерседес» нырнул в переулок, перескочил через мост, который горожане называли «горбатым» и исчез из поля зрения Кропотова. Почти наугад Кропотов направил машину в узкую улочку и вдали, на перекрестке, снова увидел, выезжавший на Московский проспект, «главную дорогу» преследуемый им автомобиль. На выезде из города гаишники, конечно же, задержат машину. Если, разумеется, похититили настолько глупы, чтобы ломиться напролом – через пост ГАИ.
Преступники не были глупы. С Московского проспекта они буквально через несколько сот метров свернули вправо, в одну из улиц и… Кропотов только и видел их. Мотался-мотался по улицам и переулкам, но белого «мерседеса» нигде не видел. Понимал, что его, сыскаря, обвели вокруг пальца.
Случались у Кропотова проколы, но чтобы так фраернуться…
Что теперь? Куда теперь? И что будет с девочкой?
На миг приостановил машину, чтобы собраться с мыслями. Поставив локти на руль, сжал руками голову:
- Что же я наделал? Что же я натворил? Как это у меня получилось?
Кропотов чувствовал себя страшно виноватым перед доверившейся ему девочкой. И перед ее матерью. Да и перед своим начальством. Да что там начальство – что будет со Светой? Как ее теперь разыскать? Куда ехать?
Он еще не знал, куда ехать, но стронул машину с места – надо что-то предпринимать.
Запищала рация.
- Архипович, ты где? – Голос Чижа.
- Да вот, в каком-то переулке… Солнечный называется. Это рядом с Московским проспектом, в районе Горбатого моста. Давай у моста встретимся. Ребят отпусти… У меня прокол… Страшный прокол, Саша!.

                26
 Чиж пересел в машину Кропотова, а «бобик» с нарядом милиции отпустил. Кропотов все рассказал коллеге. Понимал, что теперь придется все рассказать и начальству. Вот уж Захаров поторжествует, поиздевается: ага, все самодеятельностью занимаешься!.. Вот до чего доводит твоя самодеятельность!..
Бичевать себя было некогда. Внимательно выслушав Кропотова, Чиж, не привыкший много рассуждать, сочувственно кивнул головой и лишь спросил:
- Так куда мы сейчас едем?
- Только не в отделение.
- Оно понятно… Надо все-таки к гаишникам, на кольцевую.
Поехали на кольцевую. Подрулили к посту ГАИ. Один из милиционеров с автоматом на груди проверял документы у дальнобойщика, другой покуривал, прислонившись к стене будки. Гаишники были незнакомые и Кропотову пришлось предъявить свой документ.
- Понятно, - отклеился от будки гаишник. – Что-то надо?
- О белом «мерседесе» сообщение слышал?
- Слыхать-то слышал, но мой «Кенвух», - гаишник показал на радиотелефон, торчавший из карманчика бронежелета на груди барахлит что-то, батарейки сели и я не разобрал номер…
- Но белый «мерс» проезжал?
- Да проскочил какой-то… только чуть раньше, еще до оповещения розыска…
- Ну, ладно, спасибо и на том.
Хотел было спросить, куда он поехал, мерседес, но ясно, что не обратно в город. Спросил, на какой скорости ехал.
- Да тут они все дисциплинированные – там знак висит, не больше сорока – все придерживаются.
- А не заметил случайно, кто был в машине?
- Да стекла-то затонированы…
Кропотов вспомнил, что и тот мерседес, в который вдернули Свету, был с затонированными стеклами.
- Поскакали дальше, - сказал Кропотов Чижу, когда сел в машину. – Прогавили гаишники! Белый «мерс» проезжал, но, говорит, проезжал до оповещения розыска… А до этого сказал, что его «Кенвуд» барахлит, номера, мол, не разобрал – батарейки сели. Р-работнички… туды  его мать… только бы денежки грести…
Кропотов говорил и говорил, потому что чувствовал себя виноватым, а  Чиж молчал, кивал головой и только раз сказал:
- Жми на всю катушку – авось, догоним!
- Догнать-то мы в любом случае уже вряд ли догоним, «мерс» проскочил, говорит гаишник, минут двадцать назад, а за двадцать минут на такой машине можно уже быть и в Чугуеве.
- Там тоже гаишники стоят – спросим, - хотя…
- Вряд ли они попрут прямо через Чугуев.
- Конечно.
- Я бы куда-нибудь свернул, на проселочную.
- Скорее всего они так и сделали. Только вот где они могли свернуть? Перед Чугуевым есть отводок дороги направо, хорошей, асфальтированной. Она ведет в Покровку. Туда мало ездят и там не пасутся гаишники.
По обоюдному согласию было решено свернуть на эту дорогу. Тут машин почти не было. На обочине по ходу стоял с открытым капотом разукрашенный, как пасхальное яйцо, горбатый «запорожец». Хозяин его с засученными по локоть рукавами копался в карбюраторе.
Приостановились. Кропотов, не выходя из машины, спросил.
- Ей, Шумахер, не проезжал ли здесь недавно белый мерседес?
- Проезжал, белый…
- Номера нее помнишь?
- Да как-то не обратил внимания.
- А вы из Покровки?
- Да, а что?
- У вас там есть белые мерседесы?
- Белых нет, а вообще мерседесы есть, хотите купить? У меня зятек занимается ремонтом и продажей машин, могу познакомить.
- Да нет, спасибо, мне пока своей «копейки» хватает. Давно проскочил мерседес?
- Минут десять-пятнадцать назад.
- Быстро ехал?
- Да как пуля проскочил.
- Это они, - уверенно проговорил Чиж. – Куда же они могли нырнуть? Ты эти места знаешь?
- Бывал не раз. Тут у моего одного приятеля дачка была, рыбу ловили в Донце.
- Теперь, говорят, в Донце совсем не ловится рыба.
- Теперь больше ловят рыбу в прудах.
Говорили о рыбалке, а думали о том, куда могли направить свои стопы владельцы мерседеса. Знать бы, зачем им нужна девчонка, что они собираются с ней делать – было бы легче рассуждать. А то получается задача со многими неизвестными. И решать ее надо одному. Судьба девочки была на совести Кропотова. И как  бы он не хотел все сделать сам, самому, он понимал, не удастся вызволить девчонку. Потому и решил доложить все-таки Захарову о своей оплошности. Набрал номер телефона Захарова.
- Товарищ майор, это Кропотов, я тут… кажется дров наломал. Виноват – страшно…
- Виноват – будешь отвечать. Ты где и что там у тебя?
Не останавливая машину, Кропотов начал было докладывать о том, что случилось, но Захаров с трудом сдерживая рвущийся наружу гнев, с металлом в голосе приглушенно произнес:
- Приезжай сейчас же – поговорим!.. – и завершил приказ таким заковыристым многоэтажным матом, что даже у  Чижа при этом отвисла бы от изумления челюсть.


                27
- Так как это все вышло? – глаза-буравчики Захарова впились в своего непутевого подчиненного.
- Да… понимаете, хотел же… как лучше…
- А получилось, как всегда?..
- Гораздо хуже, товарищ майор… Я не знаю, как это вышло…
- Не знаешь – не надо заниматься самодеятельностью! Мало того, что ни на шаг не продвинулись в деле с Аллой Кузнецовой – сами устроили новое похищение… Ты-то хоть понимаешь, что натворил?
-Понимаю, готов понести наказание…
Захаров в сердцах махнул рукой:
- Ай, что там наказание… Что мы начальству скажем? Что делать будем? Что ты матери девочки скажешь? Какими глазами будешь смотреть на нее? Ну и наломал же ты, Кропотов, дров… И это все твоя самостоятельность…
- Виноват я – слов нет…
- Виноват-виноват… ты где работаешь – в государственных органах или в частном сыскном агентстве? Молчишь? Да за такие штучки тебя под суд надо отдать! Молчишь?
- Я ночи спать не буду, но девочку найду.
- Один не найдешь… будем докладывать начальству о нашем чрезвычайном… чэпэ… Найди фотографии девчонки. Объявим розыск… Ты же пиши объяснительную… свяжись с родителями девочки…
- У нее только мать…
- Или правду скажи или что-нибудь придумай, похожее на правду.
Кропотов и раньше собирался познакомиться с матерью Светы, но планировал это сделать уже после того как его юная знакомая поможет ему выйти на след похитителей девочек-подростков. Тогда бы он пришел, чтобы выразить благодарность, а сейчас… предстоит явка с повинной, что ли? Как вести себя? Или отложить разговор на «потом»? Но не сегодня-завтра мать девочки сама обратится в милицию…
Из раздумий Кропотова вывел гневный голос Захарова:
- Что ты стоишь как замороженный?!  Напакостил – действуй!
Еще не решив, что будет говорить матери девочки, прямо в коридоре набрал номер их домашнего телефона.
На том конце провода почти сразу же откликнулся встревоженный женский голос:
- Да-да, я слушаю!
Кропотов как можно спокойнее:
- Здравствуйте. Это из милиции…
- Моя доченька в милиции?
- Нет, не в милиции, но нам нужно встретиться и поговорить.  Меня зовут Дмитрий Архипович. Капитан Кропотов. Вы – мама? Вас как?
-Л-лариса…
- А по отчеству?
- Можно без отчества… Так где моя девочка? Что с ней случилось?
- Успокойтесь, Лариса, ничего страшного…
- Та как «ничего страшного»? Ее всю ночь не было дома! Я обзвонила всех ее подруг, бабушке звонила, собиралась в милицию звонить, а тут вы сами…
- Скажите, пожалуйста, ваш адрес, Лариса.
- Я могу сама приехать к вам… прямо сейчас.
- Не беспокойтесь, я сам приеду. Так где вы живете?
Кропотов слукавил, задавая этот вопрос – он знал, где жила Света, но пока не хотел выкладывать перед ее матерью все карты. К тому же горе-сыщик еще и не решил – как это все сделать поделикатней.   
                28
Бронированная дверь с медной ручкой и глазком говорила о том, что хозяева за ней живут неплохо. Правда, когда Кропотова переступил порог квартиры, первое впечатление мигом рассеялось, точнее – раздвоилось: убранство свидетельствовало о том, что люди здесь жили в общем-то в достатке (хорошая мебель, широкоформатный телевизор, компьютер, высоченный холодильник в кухне, красивые ковры, богатенькая люстра… И вместе с тем чувствовалось, что и сюда в былое благополучие людей шагнула жестокая нужда. Все было как бы притрушено бедностью – ковры потерты, одно кресло стояло кособоко, бархатная темно-вишневая скатерть на столе с пропалинами, шторы подштопаны… Да и сама хозяйка дома выглядела не ахти как. На лице, правда, следы былой красоты бывшей стюардессы, но глаза подпухшие, руки подрагивают, на ногтях остатки маникюра…
Пьет, конечно, тут же не без печали отметил про себя Кропотов… Остановил взгляд на стоящей в углу комнаты модели устремленного вверх белого лайнера – даже он был с надбитым крылом.
- Вы на таком летали? – уважительно и осторожно спросил Кропотов.
Хозяйка квартиры безмолвно кивнула.
- С-садитесь, пожалуйста… - сказала она хриплым от волнения голосом. - Так что… с моей девочкой?
- Вы тоже присядьте…
Продолжительная напряженная пауза.
- Что? Где она? Она жива?
- Она жива. Не знаю, как мне вам все это объяснить… Понимаете, во всем этом виноват я и только я…
- Мне от этого не легче, где Света?
- Точно я не знаю… она пропала…
- Как пропала?
Кропотову  не хотелось говорить о том, как они познакомились со Светой. Не хотелось, чтобы мать знала о ночном посещении ее дочкой супермаркета. И вместе с тем понимал, что ради дела надо было говорить правду.
И сбивчиво, перепрыгивая с пятого на десятое, Кропотов рассказал все как было, начиная с необычного знакомства со Светой и заканчивая ее нелепой пропажей.
- Понимаете, Лариса, я на сто процентов был уверен, что Света не пострадает. Я же предусмотрительно снабдил ее маячком, но он, к сожалению, молчит.
- Господи, - схватилась за голову женщина, - что же вы натвори-и-ли!
-Лариса, успокойтесь, я жутко виноват… И в нашей работе, к сожалению, случаются проколы… Мы найдем Свету, я обещаю вам, честное слово, найдем. Мы уже подняли всю милицию, объявили всеобщий розыск… Только и вы нам помогите – дайте несколько фотографий дочери…
- Господи, где же она может быть и что с моей доченькой?!
Женщина залилась слезами и все повторяла: господи, господи, господи!.. За что же нам такое наказание!?..
- Лариса… Лариса… - Кропотов не знал, как успокоить охваченную горем и отчаянием женщину. - Все-таки… как вас по отчеству?..
- М-Михайловна… Да и не обязательно меня по отчеству… - Смахнув тыльной стороной ладони слезы, она приподняла голову и, глядя в никуда, как-то убито пролепетала: - раньше меня все всегда называли Ларисой, теперь – Ларкой… Господи, да что ж это за жизнь… а тут еще Светочка пропала… как это пропала, для вас вещь она, что ли? Где она?
- Лариса Михайловна… я понимаю ваше горе и постараюсь в ближайшее время сделать все, что могу и даже то, чего не могу, честное слово, поверьте мне…
- Света вам уже один раз поверила!
Кропотов молча проглотил таблетку, мысленно не без горечи сказав себе: поделом…
-Ну ладно, - как бы подвела итог своим эмоциям Лариса Михайловна, кончиками пальцев почти неуловимо прикоснулась к носу, проверяя, в порядке ли он, приподнялась и, собрав все свои внутренние силы, взяла себя в руки, казалось, снова стала стюардессой, уравновешенной, приветливой и спокойной, насколько позволяла ситуация.
- Фотографии, значит? Сейчас…
Прошла по комнате, как по салону лайнера. Видно было, что ей стоило немалых усилий держаться спокойней. Видимо, прежняя летная работа приучила ее владеть собой даже тогда, когда положение было критическое.
- Вот, пожалуйста… - она протянула гостю альбом, - выберите, какие нужно…
Кропотов отобрал три фотографии.
- Спасибо, Лариса Михайловна, я их вам обязательно верну.
- Может быть, что-то еще нужно? – Может быть, я могу чем-нибудь помочь?
- Если вдруг позвонит кто-то незнакомый и что-то скажет о девочке… сразу звоните мне… вот мои координаты… Если речь зайдет о выкупе, соглашайтесь на любые условия и сразу мне звоните, договорились?
                29
Как ни странно, но в центре Европы, каким является по географическим понятиям Украина, находятся еще и места, которые с полной ответственностью можно назвать глухими. Их очень мало, но они есть. В одно их таких мест и держал путь разыскиваемый ментами белый мерседес. Номер, между прочим, они сменили  три раза – для конспирации.
Петляли-петляли по проселочным, а потом лесным дорогам.
В такие глухие места при советской власти любили забираться после всяких совещаний партийные боссы. Тут можно было вести себя так, как и хотелось душе: пить до беспамятства, орать песни, дурачиться, развратничать.
Сей домик, куда увезли бедную девочку, назывался «Лесная избушка». Избушка-то состояла из трех этажей, да еще двух под землей. Здесь было все для прекрасного отдыха, для безоглядного распутства: живописнейшее озеро, в котором водилась уйма рыбы, лодки,  простые и моторные, на берегу песок, какого не найдешь и на черноморском побережье – завезенный, конечно; великолепная сауна, у которой под самым потолком имелось окошко, из него свисал из нержавейки желоб, наподобие детской горки – накупался, напарился и по этой горке прямо в озеро – бултых! Зимой это был особый кайф.
Здесь были тенистые корты, конечно же, поросшие травой.
Здесь было все, только людей почти никогда не было: слишком далеко от города, а после собраний-совещаний власть державшие спешили расслабиться поскорее и направляли свои стопы в ближайший ресторан, на дверях которого в этот вечер вывешивали табличку: «не работаем». Отдыхаем, стало быть…
Спрятанная от посторонних глаз так называемая «Лесная избушка» одно время, а именно в годы обретения страной независимости, не принадлежала никому. Партийным властям было не до нее, новая власть пока еще не положила на сию лесную изюминку свой хищный глаз. А потом, когда все стали распродавать налево и направо, так сказать, начали приватизировать, почти за бесценок на одном из аукционов этот, спрятанный в лесу объект, приобрел один старичок из криминального мира.
У него было все: чуть ли не безграничная власть над всем и всеми в миллионном городе, прекрасный особняк в центре, эта «Лесная избушка» в три этажа, похожая на крепость, за городом,  в глухом бору, на берегу живописного озера, «хатынка» на Канарах… еще одна «хатынка» на берегу Черного моря, неподалеку от бывшей дачи Сталина… яхта, полдюжины машин, прислуга и охрана. О деньгах и говорить нечего, их у него было столько, сколько многим другим и не снилось. Было даже относительно сносное здоровье. Только вот не было самого «пустячка» - счастья! Об этом мало кто знал или вообще никто не знал и не догадывался, кроме одного маленького человечка – Фросеньки, стареющей женщины-карлика, которая была и прислугой и немножко другом, с ней он иногда советовался, посвящал в свои обширные дела и, случалось, откровенничал. С ней легко было говорить, она мало где бывала, умела держать рот на замке и была очень неглупой, если не сказать большего – мудрой.
Пожалуй, только она знала, что он, человек, у которого почти все было, которому многие откровенно завидовали, на самом  деле был глубоко несчастным. И страшно одиноким. У него не было ни жены, ни детей, ни настоящих друзей. В дружбу он вообще не верил. Не было семьи и потому, что большую часть жизни он провел в местах не столь отдаленных, к тому же был вором в законе, которым, как известно, по своим законам не позволялось иметь семьи, да и времени особенно у него не было на создание семейного очага, воспитание детей – всю свою жизнь он посвятил одному далеко непростому и рискованному делу – добыче денег. Деньги, деньги и только деньги были его самой главной и жаркой страстью. Шутники придумали, что не в деньгах счастье. А еще одни остряки  прибавили к этому еще смешной довесочек: не в деньгах счастье, а в их количестве. Количества у него предостаточно, а счастья, удовлетворения жизнью, как не было  так и сейчас нет.
Секрет тут в другом «пустячке» - в возрасте… Врет, лукавит, ой как лукавит известный и стареющий грузинский певец, когда вешает слушателям лапшу на уши:  « Мои года – мое богатство…»
Какое к черту богатство – тяжелейшее бремя и горечь! Особенно когда ты один,  как перст, хотя вокруг тебя столько крутится всяких людишек, которые делают вид что почитают и любят. Никому ты в этом мире не нужен, как вообще никто никому в этом мире не нужен. Каждый только за себя и только для себя. И самое большое богатство, как уже давненько стал понимать он, лежит на поверхности, открытое любому глазу, то, за что не нужно грызть друг другу горло и вырывать из пасти, оно у каждого с рождения – молодость! А он ее прогавил… Все думал: потом, потом, потом… И вот вдруг оглянулся: «потом» уже осталось позади. Он и сам не заметил, как сделался старым.
Однажды на пляже его назвали впервые «дедулей». Он чуть было не взвыл от вскользь брошенного хорошенькой девушкой этого обидного слова. И потом целый день вертелось в голове: дедуля, дедуля, дедуля… А он, дедуля, еще и на девочек поглядывал как молодой. Он был крепким дедулей и все еще мог. И не отказывал себе в любовных утехах, когда было желание и время. Дела, правда, поглощали все время. С годами он говорил себе, что надо меньше заниматься делами, больше отдыхать, развлекаться, оттягиваться, как сейчас говорят. Но не очень получалось оттягиваться: дела перевешивали. Опять мысленно говорил себе:  ладно, сделаю вот это, решу эту проблему и расслаблюсь. Шло время  и вот однажды он сделал для себя неожиданное и страшное, можно сказать, убийственное открытие: он уже не в состоянии по-настоящему расслабиться, в смысле, в компании прекрасного пола, он уже не представлял из себя никакого пола, он уже ничего не мог!
Никакие врачи, самые лучшие доктора-профессора не могли ему помочь. Никакие самые дорогие заморские лекарства, типа «Виагры», «Золотых драконов» не могли из него сделать мужчину. Никакие знахари со своими травами, никакие лекари, народные целители и экстрасенсы не могли вернуть ему мужскую силу. Никакие деньги…
Однажды он подумал: когда дышишь воздухом, ты его не замечаешь. А вот когда тебе зажмут нос и рот или передавят удавкой горло… тогда ты поймешь, что такое хоть один глоточек воздуха.
Именно такого глоточка он сейчас и жаждал. Но его не было. И он задыхался. Ему становилось жутко, что все у него есть: власть, богатство, а «воздуха» нет…
И тут он сделал для себя еще одно открытие, очень запоздалое: в жизни он уделял внимание совсем не тому, чему нужно было. В молодости он был парень что надо: и рослый, и красивый. Он знал, что нравится девчонкам, но он на них не очень обращал внимание: их вокруг столько… куда они денутся. И даже когда с какой-нибудь из них дело доходило до главного, он не торопил события, а может, немного и робел или хотел показать себя рыцарем.
Когда он уже ничего не мог, он ловил себя на мысли, что чаще и чаще вспоминает те моменты, когда будучи молодым, ему улыбалось счастье овладеть той или иной девчонкой, а он почему-то упускал момент. И тяжко сожалел об упущенном, несодеянном.
Как-то раз перед сном, размышляя о своей жизни, он подумал, если бы свершилось чудо и Всевышний позволил бы ему жизнь начать сначала, с какого бы момента своей жизни он хотел бы жить?
И вновь поймал себя на мысли, что жизнь хотел бы он начать не с… овладения первой крупной суммой денег, не с тех моментов, где у него случались проколы и он гремел за решетку. Он хотел бы начать свою жизнь с того момента, когда  впервые мог овладеть не деньгами, а женским телом, но ему что-то помешало, быть может, он помешал сам себе.
В бессонные ночи, наглотавшись таблеток, он заставлял себя думать о чем-нибудь трогательно-приятном и всякий раз в его больном сознании возникала душещипательная сценка.
Он – совсем молодой, совсем юный парень провожает летним вечером девчонку. Как же ее звали? Да не так это важно. Они идут по темным аллеям полузаброшенного парка, кажется, его тогда называли парком «Живых и мертвых» - он был разбит на бывшем кладбище.
Они тогда не думали о  мертвецах, чьи души витали в темных кронах деревьев. Они держались за руки и думали друг о друге. Помнится, они сели на одну из скамеек. Он обнял ее, впервые в жизни ощутил под легким простеньким платьем упругую грудь. Он чуть с ума не сошел от того неописуемого ощущения: у нее было нечто такое, чего у него не было. Она великодушно позволяла трогать себя. Ей это тоже было приятно. Наверное, она любила его. Можно было ее поцеловать, но он никогда до этого не целовал девчонок. И только продолжать ласкать, исследовать ее необыкновенное тело.
Помнится, она сказала с придыханием:
-Делай со мной, что хочешь!..
Видно, она хотела этим сказать, что любит его и хочет, чтобы он ее поцеловал. Но он, болван, решил, что она не о поцелуе говорит, а о том самом – самом главном. И лихорадочно принялся действовать так, как его учили более опытные дружки: хватай ее сразу за… и она растает-распластается. Они или шутили или просто гнали тюльку, но он тогда последовал именно этому совету и, к своему немалому удивлению и огорчению, получил неожиданный и крепкий отпор.
- Ты – что-о?... я не такая… зачем ты это?
Она закрыла ладонями лицо и прямо-таки зарыдала.
Потом, конечно, успокоилась. Никуда не убежала, но в их только еще начавшихся отношениях уже образовалась трещина.
- Я должна идти домой, - холодно сказала она.
И как он ее не удерживал – пошла. Он следом. Шли молча. Она была сильно обижена на него, за его грубость, беспардонность.
- Ты меня не любишь, - сказала она.
- Ну, что ты – люблю! – пытался заверить он.
Она не верила. Но все-таки не отдернула руку, когда он взял ее за локоть. Не оттолкнула, когда он обнял ее за талию – она любила его. Позволила даже снова прикоснуться к груди. Сейчас он это сделал нежнее и был наверху блаженства, на седьмом небе от счастья. И в тот момент, когда он ласкал ее грудь, сперва сквозь ткань платья и лифчика, а потом и без всего этого, то у него даже дыханье захватило – он никогда и ничего подобного не испытывал к жизни. Прикосновение к девичьей груди – вершина блаженства! Сердце его стучало в виски, губы пересохли от волнения, голос отнялся.
Чтобы не молчать, он заговорил торопливо и невпопад, понес какую-то  чепуху. Опять вспомнились старшие дружки, они что-то говорили о груди, называя их буферами. Если, говорили, они мягкие, значит… значит она еще девушка… или наоборот, если грудь твердая – девушка, а мягкая – уже гуляла. Он возьми и ляпни:
- Говорят, что если грудь мягкая, значит это девушка, а если твердая… У тебя – мягкая…
Она резко отдернула его руку, запущенную ей за пазуху:
- Дурак ты! Разве это… мягкая… у меня – твердая… еще ни с кем… ни с кем… даже не целовалась… эх ты…!
И убежала.
Он стоял тогда посреди дороги, моргая как теленок… Откуда ему было  знать, какая у кого грудь – он впервые в жизни ощутил под пальцами это чудо природы. Все же познается в сравнении, а сравнивать ему тогда еще было не с чем, точнее, не с кем.
На том их знакомство и закончилось. А жаль. Особенно жаль теперь, когда все позади и ничего впереди.
Если бы сейчас вернуть тот вечер, он действовал бы совершенно по-другому… и совсем необязательно добиваться своего в первый же вечер – девчонки разные…
Да, вздыхал он теперь бессонными ночами, если бы молодость знала и если бы старость могла…
Молодость может мечтать. Старость – только вспоминать.
Если бы Всевышний подарил ему еще одну жизнь, он хотел бы ее начать именно с того памятного вечера, когда он опростоволосился, опозорился.
Много он в жизни совершил ошибок, многие ошибки ему не давали спокойно спать, но больше всего эти, интимные, о которых он никогда никому не рассказывал. А однажды поведал-таки своей преданной, как собака, Фросеньке.
Она очень пеклась о здоровье своего хозяина. Поила разными травами, доставала различные пищевые добавки, оборудовала спортивную комнату, уставленную самыми современными и дорогими тренажерами, доставляла ему подруг, обладавших самыми изысканными ласками, сама делала ему массаж, в том числе и эротический.
А старость брала свое: тело дряхлело, душа все больше вяла, бодрость улетучивалась, вкус к жизни ослабевал.
И тогда верная Фросенька подкинула всемогущему своему покровителю и вместе с тем уже ничего немогущему, в интимном смысле, одну идею, своеобразный эликсир жизни. Им пользовались в свое время многие великие и могущественные, но в интимном деле уже ничего немогущие: библейский царь Соломон и реальный правитель Мао Дзе Дун. Они обкладывали себя горячими телами молоденьких девушек и обретали жизненную силу..
Он, владелец «Лесной избушки», последовал их примеру: он тоже и всемогущий, и ничего немогущий. Только это надо делать так, чтобы, кроме тебя и твоего верного раба Фросеньки, не знала ни одна собака. И потом эти девочки тоже не должны никому ничего не рассказывать. Он, владелец «Лесной избушки», весьма и весьма заботился о своем престиже. Ведь для властей он давно уже никакой не криминальный авторитет, теперь он – успешный бизнесмен.
      
                30
С Захаровым Кропотову видеться не хотелось. И звонить – тоже. Позвонил он сам, Захаров
- Что там у тебя?
- Да пока ничего… Был у матери девочки… Взял ее фотографии…
- Ну давай, действуй… - и, ругнувшись, в сердцах выпалил: - Меня же к подполковнику представили… А теперь не видать мне полковничьих погон, как своих ушей, колл-лега. Я все сказал, капитан Кропотов. Пока – капитан…
Кропотов согласно кивнул.
Да, за такие промашки могут и в звании понизить. Но  не это, разумеется, самое страшное. Самое страшное  - что там со Светой? Где она, куда ее  увезли? След  потерялся в сосновом лесу за Донцом. Там тысячи дорог и дорожек…
Кропотов не все сказал своему непосредственному строгому начальнику. Не сказал о том, что не такой уж он лох, Кропотов, чтобы так безмозгло подставлять чужого ребенка. Он, Кропотов, снабдил свою юную помощницу потайным жучком-маячком – вставил его в заколку, которой Света скрепляла на затылке волосы. Света не знала о подменной им заколке. Кропотов не хотел ей говорить об этом тайном приборе, чтобы девочка меньше переживала. Он же не рассчитывал, что ее вот так хвать и увезут. Подстраховывался на всякий случай, но не думал, что им  придется воспользоваться. Однако маячок молчал. Или вышел из строя или Света потеряла заколку.

 
                31
Заколку Света не потеряла – ее изъяли похитители, как только девочка очутилась в машине. Она отбивалась от них руками и ногами, кричала: «пустите меня, пустите!», но ей зажали рот, а потом заклеили губы вонючей липкой лентой. В добавок ко всему ей дали что-то понюхать и через мгновенье она уснула крепким сном.
Очнулась она в небольшой уютной комнате с высокими окнами, на которых висели красивые шторы. Она не сразу поняла , где она.
Спустив ноги с кровати, огромной, с деревянной овальной спинкой, девочка увидела сидевшую напротив в кресле маленькую,  очень маленькую женщину. Света сперва подумала даже, что это не живой человеку, а большая кукла. Но «кукла» шевельнулась и, улыбнувшись, спросила:
- Как ты себя чувствуешь, девочка?
Света, как загнанный зверек, обежала глазами комнату. В ней было аккуратно и красиво…
- Где я? Кто вы?
- Меня зовут тетя Фрося, а тебя как?
- Куда это меня привезли?
Света соскользнула с края кровати и побежала было к двери, но тетя Фрося пропела нежным тоненьким голосом:
- Успокойся, милая и присядь – дверь закрыта.
Света все равно дошла до двери и толкнула ее – та не поддавалась.
Глаза девочки наполнились слезами.
- Выпусти меня сейчас же, я буду кричать!
Тетя Фрося – невозмутимо:
- А вот это, дорогая, напрасно – все равно тут тебя никто не услышит. Присядь, успокойся, давай поговорим. Ты кушать хочешь?
- Не хочу. Я ничего не хочу… я хочу домой!
- Ну, ладно, как захочешь кушать – скажешь. А ты что любишь кушать?
- Я не хочу кушать! – тверже с раздражением почти крикнула Света.
- Девочка, присядь, пожалуйста. Здесь никто ничего плохого тебе не сделает. Здесь тебе будет хорошо, очень хорошо. Будешь кушать, что хочешь и сколько хочешь. И оденем мы тебя получше… И денежек дадим… потом…
- А сколько меня здесь будут держать? И вообще… зачем меня сюда привезли? Мне надо домой… тетенька…
- Фрося… - услужливо подсказала «кукла».
- Тетенька Фрося, отпустите меня, пожалуйста…
- Потом отпустим…
- Когда «потом?»
- Ну… через некоторое время…
- Какое-такое «некоторое время»? Дома меня мама ждет…
- Ничего, подождет…
- Как это «подождет»? Да она там с ума сойдет, что меня нет… Господи, да что же это…
Света залилась слезами.
Фрося дала возможность пленнице поплакать, чтоб та облегчила душу и хоть немного смирилась со своим положением. Потом осторожно погладила ее по голове. Девчонка вздрогнула, словно от удара током.
- Не трогайте меня!
- Ой, какая ты однако недотрога… трудненько тебе придется здесь…
- Я не хочу быть здесь! Пустите меня!.. Света снова ринулась к двери и, вспомнив, что она заперта, пустилась перед ней на колени и сдавленно застонала от своей беспомощности.
- Ну ладно, раз тебе так хочется плакать – поплачь… слезы облегчают душу… Только я на твоем месте бы не плакала, радовалась… Ты ж, я вижу, живешь не очень-то богато… А тут ты хорошенько заработаешь…
- А что я буду делать?
- Потом узнаешь…
Девочка приподнялась, отошла от двери.
- Да-да, ты будешь иметь деньги, хорошие при том…
В прищуренных от ненависти к этой говорящей кукле Светиных глазах засветились огоньки: деньги!.. У кого при их упоминании не вздрогнет сердце, не екнет в груди?!
- А сколько?
Говорящая кукла ответила не сразу: пленница клюнула, значит, дело пойдет…
- Сколько? – еще раз спросила девочка, еще больше прищурив глаза.
- А сколько тебе надобно?
- Миллион!
- Ну, девочка, аппетиты у тебя, надо сказать… как у Абрамовича…
- Ничего мне не надо говорить, и никаких денег мне не надо, лучше выпустите меня отсюда или я выпрыгну в окно!
- А там решеточка…
- Я что – в тюрьме, да?
- А разве здесь похоже на тюрьму? – говорящая кукла обвела маленькой рукой комнату: зеркальный шкаф, книжные полки, телевизор, под ним на тумбочке музыкальный центр с двумя колонками-усилителями, из светлого дерева стенка, на которой аккуратно расставлены многочисленные игрушки, начиная от куклы Барбары, кончая многочисленными управляемыми пультами автомобилями. Ближе к окну стояло даже тоже светлого цвета пианино. А на нем в красивой вазе букет белых роз.
- Н-нет, н-не похоже, конечно… но… но я хочу домой!
- И домой тебя отвезут, немножко побудешь здесь… так как тебя зовут?
- Света.
- Такое хорошее имя: Света, Светочка… Так вот, Светочка, ласточка моя, не будь дурочкой, веди себя спокойно, будь здесь как дома. Тут тебя никто не обидит, а денежек, ну, не миллион, конечно, но хорошую сумму я тебе гарантирую. Да ты присядь, присядь. В ногах, говорят, правды нет, да и разговаривать как-то неудобно, тем более, что ты такая большая, а я маленькая. Знаешь, как поет Вилли Токарев: небоскребы-небоскребы, а я маленький такой…
На миг Свете даже жалко стало эту говорящую куклу: наверное, очень плохо быть такой… и не ребенком, и не взрослой… Опустилась на краешек кровати, вздохнула, очень осторожно осведомилась:
- А-а-а что я должна тут делать? И сколько я тут буду?
- Сколько – пока сказать не могу, а что делать… Да от тебя в общем-то не так уж много будет и требоваться…
Тетя Фрося соскользнула с кресла, прошлась по комнате, остановилась возле окна – там стоял на тумбочке огромный аквариум с красивыми рыбками, сновавшими вокруг поднимавшихся вверх стаек пузырьков воздуха. Взяла щепотку корма из рядом стоявшей коробочки-шкатулки, посыпала на воду. Рыбки сразу, словно по команде, ринулись к корму. Говорящая кукла мило расплылась в улыбке и повернулась к гостье.
- Что должна делать… да в общем-то ничего. Просто будешь немного общаться с хозяином дома.
- Как?..
- Потом узнаешь, деточка…
- Когда «потом»?
- Ну немножко позже…
Перед глазами у Светы вдруг возникла отвратительная морда того «усача кавказца»… она почти физически ощутила на своем лице его мокрые губы, бесстыжие сильные руки и все то, что тогда он делал с ней…
Глаза у девочки превратились в щелки, ноздри встревожено вздрогнули:
- Меня тут что… будут… н-на-насиловать?!
- Не-ет, деточка… никто тебя  насиловать не будет.
- Это честно? – с недоверием и некоторым облегчением спросила света.
- Честно, ей-богу… - «кукла» истово осенила себя крестом.
- А кто он – хозяин? И как я должна с ним общаться?
Богатое воображение девочки на миг подсунуло ей образ лесного доброго чудовища из сказки «Аленький цветочек»…-Как общаться?..
- Он – очень хороший человек, богатый, ласковый и… очень одинокий. Ну, посидишь у него, поговоришь…
- Я должна быть сиделкой? Он – больной, да?
- Да нет, он не больной, он не очень молодой…
- Старик, да? Очень старый, да?
- Богатые не бывают старыми, он – добрый, хороший, ласковый, правда, он с некоторыми странностями, но ты привыкнешь. Советую быть благоразумной.
- Б-благоразумной… - механически рассеянно и убито повторила пленница.
Как пойманная птица, съежилась и в который раз затравленно посмотрела по сторонам, потом опять – на эту странную говорящую «куклу» с рыбьими глазами и елейным голосом, с болезненной надеждой на зарешеченное окно… Сдавленно воскликнула:
- Я не хочу быть здесь! Я хочу домой!
Кинулась к двери, толкнула ее, дернула на себя… принялась колотить кулаками…
- Угомонись, деточка! – ласково пропела «кукла». – Я же тебе русским языком сказала: дверь закрыта.
- Ну… ну хоть позвонить-то я могу?
- Нет, дорогуша, звонить ты тут никому не будешь.
- Тогда позвоните вы… - со слабой надеждой попросила девочка.
«Кукла» расплылась в обворожительной улыбке:
- Это исключено.
Света всплеснула руками.
- Господи, да что же это такое, да что же вы за люди?!
- Светочка, ты напрасно убиваешься, дядюшка Паша очень хороший человек, вот увидишь…
- Тетя Фрося, я хочу, чтобы вы сейчас же позвонили маме, она же там… места себе не находит…
- Ладно, - неопределенно сказала «говорящая кукла», может и позвоню, какой у вас номер?
Света сказала.
- А ты с дядюшкой Пашей будь поласковей, - строго наказала Фрося.

                30

Дядюшка Паша оказался не дядюшкой, а дедушкой – старым, дряхлым, с седой щетиной на иссохнем морщинистом лице, которое излучало неописуемую нежность и доброжелательность. Именно это и несколько успокоило вошедшую в его покои пленницу.
-Проходи, проходи, не бойся, будь как дома, - пропел он таким же как у «куклы» елейным голоском и гостеприимно провел рукой перед собой. Пальцы его при этом мелко подрагивали – казалось он сыпал перед юной невольницей золотой песок или изумруды.
Дядюшка Паша сидел в невысоком обширном кресле, вытянув ноги в красивых, обрамленных мехом домашних туфлях и бархатном темно-вишневом халате. На голове его покоилась какая-то замысловатая то ли кепочка, то ли тюбитейка и он был немного похож на старого доброго волшебника из детских сказок. Глаза его чуть слезились были узкие, как щелки. И только они, эти узкие как щелки глаза вселили в девочку какой-то холодящий в душу и тело страх. Глаза были как буравчики. Сморщенный, подрагивающий рот старика изображал милейшую улыбку, а суженные глазки до щелок, словно буравили тебя, пробегая колючим холодком по всему телу.
Он взгляда хозяина «лесной избушки» девочка вздрогнула, потом ее передернуло еще раз и еще.
- Да ты не бойся, - повторил старик ласковей и расплылся в щедрой улыбке, обнажая два рядка неожиданно ослепительно белых зубов. Их белизна и новизна никак не подходили его старческому облику. Они явно были искусственными, мертвыми. – Садись за столик, угощайся, солнышко. Или садись вон там, на диванчик, можешь включить видик. Вот пульт, держи…
Свете сейчас совершенно не хотелось ни садится на указанный диван, ни смотреть видик, но ей был протянут пульт и его она приняла, по-инерции.
- Ты меня боишься, солнышко?
Света молчала, казалось, у нее отнялся язык. И телевизор она не включала, сидела без движения, поводя по сторонам глазами и не упуская боковым зрением из виду ласкового старика. Успела отметить, что комната богато обставлена, вся в коврах, они были на полу, и на стенах. Старинная красивая мебель. Камин. И еще – в комнате было множество зеркал, они были зачем-то даже на потолке. И в комнате преобладали красные цвета: и шторы, и ковры, и покрывало на огромной кровати, и полдюжина подушек – все было красного или розового цвета.
-Не надо меня бояться. Тебя зовут Света, да?
Девочка не шевельнулась, ей было страшно.
-Я хочу домой, - наконец промолвила она пересохшими от волнения губами.
- Поедешь и домой, не беспокойся, только сперва немножко погостишь у меня, ладно?
- Я хочу домой, - губы у девочки дрогнули.
- Я тебе обещаю, что ты уедешь домой, через… через некоторое время… с хорошими подарками.
- Не нужны мне ваши подарки! Я хочу домой!
- Ну успокойся же, Светочка, ласточка… - он подошел к девочке и положил ей на плечо руку.
Она отдернула ее, словно рука старика была наэлектризована.
- Ну, ты такая дикарочка… Это мне нравится. Значит так… сейчас ты пойдешь покупаешься, переоденешься в чистое, покушаешь, познакомишься с подружкой твоего же возраста, а потом… придешь ко мне – мы еще поговорим.
- Я не хочу ни о чем говорить с вами, я хочу домой!
- Ну, затвердила: домой-домой, поедешь и домой, но только не сейчас.
- А позвонить хотя бы я могу? Где у вас телефон?
- Телефонов здесь нет, дорогая… Я люблю тишину, покой, не люблю, когда звонки всякие беспокоят – я тут отдыхаю. И ты будешь отдыхать…
- Я хочу домой! – Света закрыла руками лицо и зарыдала.
- Ну, дурочка, тебя же никто не обижает, иди-иди, - дядюшка Паша мягко подтолкнул ее к выходу из комнаты, - иди, приведи себя в порядок и не глупи.

                31

Банных комнат таких она никогда еще в своей жизни не видела. Комната была огромная, вся в белом и голубом кафеле. Ванна вовсе не похожа на обыкновенную ванну – целый бассейн. Сияющие никелем краны, на полочках целая батарея различных флаконов с разноцветной жидкостью. Вода была голубая. И пахло в ванной комнате не как обычно, сыростью и грязным бельем, а необыкновенно приятно – казалось ты вошла, оказалось вдруг в цветущем весеннем саду.
Как в сказке, подумала Света и впервые, попав сюда, слегка натянуто улыбнулась и подумала, что, может, и в самом деле не надо так ерепениться, может, этот странный старик и в самом деле очень добрый человек. Но тут же вспомнила, что ту девочку, о которой рассказывал Кропотов, тоже сперва похитили, а потом…, а потом нашли убитой…
Мурашки пробежали по коже, Света вся сжалась.
- Ты что, замерзла? – спросила Фросенька, стоявшая за спиной девочки. – Раздевайся, купайся.
- Я не замерзла, мне домой надо… Вы позвонили?
-Пока нет – потом…
- Когда потом?
- Немного позже, посмотрим как ты будешь вести себя… Ты  купайся, а я пойду, купайся…
 Фрося ласково притронулась к плечу девочки, Света вздрогнула, словно ее ударили током.
- Да какая же ты нервная, успокойся, раздевайся и купайся.
- Выйдите! – почти приказала Света, решив: а почему бы и не искупаться в такой шикарной ванной, почему бы не почувствовать себя хоть раз в жизни принцессой? Даже перед смертью…
Фрося повиновалась – оставила пленницу одну.
Света, оглянувшись, никто ли на нее не смотрит, никого ли тут больше нет, стала неторопливо раздеваться: сбросила драные шорты, кофточку-разлетайку, под которой больше ничего не было, стянула трусики и, еще раз оглянувшись, посмотрела на себя в одно из зеркал. У них дома в ванной висело засиженное мухами и тараканами маленькое зеркало, в котором с трудом видишь лицо, а тут такое огромное и чистое. Света взглянула на себя и приоткрыла рот от удивления: она никогда не видела себя в зеркало во весь рост голенькой… боже, какая она… уже взрослая… грудки, как мячики с розовыми кнопками… а там уже… как у взрослой – растительность… и под мышками темные волосики…
Она разглядывала себя, как постороннюю. И впервые в жизни подумала о себе, как о посторонней: а ты ни-че-го… девочка, ты ни-че-го…
Она думала, что так пристально себя  рассматривает только сама. И восторгается своим юным расцветающим телом.
Юную пленницу пристально разглядывал и дядюшка Паша, сидя у телевизора – в ванной комнате была установлена камера наблюдения.
Дядюшка Паша смотрел на экран с изображением на нем прекрасного обнаженного очень юного создания и аппетитно потирал руки.

                32

Кропотов не находил себе места: он не имел морального права подставлять ребенка – не имел! Но он был на сто процентов уверен, что операция по выявлению преступников, связанная с похищением девочек, пройдет успешно. Он же глаз не спускал со своей юной помощницы. Да и надо же было ее реабилитировать перед правоохранительными органами. Он все предусмотрел. И «маячок» поставил, но что-то с ним случилось: или он вышел из строя или Света потеряла – теряют же девчонки свои заколки…
Как бы там ни было, но он, опер Кропотов, потерпел полное фиаско. Захаров приказал:
-Без моего приказа не предпринимать никаких движений!
Сидеть и ждать? Этого Кропотов не мог. Это не в его характере – бездействовать. Покинув кабинет Захарова,  прошел в «женскую комнату» - так называли за глаза компьютерный отдел, в котором работали одни женщины, и руководила ими лейтенант Лащук. Нина, Ниночка, к которой Кропотову всегда было приятно заходить.
В этой комнате, заставленной аппаратурой, день и ночь несли дежурство компьютерщицы, радистки, пеленгаторщицы. На стене висела огромная карта-схема города и его окрестностей. На ней гигантский транспортир, на светло-зеленой рыболовной леске висел отвес – ими пользовались при засечке наблюдаемых объектов.
Кропотов любил заходить в эту комнату. И потому, что здесь работала Нина Лащук, к которой он питал, как говорил самому себе, «некоторые чувства». И потому, что до службы в органах он был военным радио-разведчиком. Служил в частях особого назначения – осназе. Оттуда и сосватали его в органы: там занимался поиском и здесь. Там – шпионов, здесь – бандитов. Это и сблизило их, родственность профессий, Кропотова и Нину Лащук. Им всегда было о чем поговорить.
Сейчас однако разговора у них не получалось. Встретила она своего коллегу с прохладцей. Она уже была в курсе дела.
- Молчит твой маячок, - только и сказала она, не глядя на Кропотова.
- Знаю, у меня ж в машине тоже есть приемник.
Лащук ничего не ответила.
- Если что-то будет, ты…
- Как только – так сразу… - ответила она, не отрывая глаз от экрана компьютера.       
Кропотов достал из кармана блокнот, написал шестизначное число, положил перед Ниной:
- Вот на всякий случай телефон девочки, ее матери… Может, она, Света сумеет позвонить…
- А мать ее знает?
- Конечно… Я взял фотографии, разместил, где надо и не надо…
- Заварил ты кашу, Кропотов.
- С кем не бывает.
Кропотов понял, что разговор окончен. Он сам себя казнил да еще и все сотрудники от него отворачиваются, как от прокаженного. Ходил по коридору, как нашкодивший кот.
В эти напряженные до предела дни Кропотов, что бы ни делал, куда бы ни шел, о чем бы не думал, перед его глазами постоянно возникали картины, связанные с похищением его подопечной девочки.  Картины возникали одна ужаснее другой: какие-то отморозки, накачанные наркотиками или алкоголем, изощренно измываются над ней, быть может, насилуют, быть может, уже умертвили и расчленяют тело… извлекают из него органы…
Иногда эти картины возникали в воображении Кропотова так явственно, что он яростно тряс головой и от своей беспомощности скрежетал зубами. И конечно же, в тысячный раз проклинал себя за то, что взбрело в голову использовать девочку, как подсадную утку. Как же это он здорово фраернулся?!
Поймал себя на мысли, что иногда, думая о чем-то, пользуется словами преступного мира – с кем поведешься…
Все эти дни он с надеждой ждал, что вот-вот раздастся звонок и чей-то незнакомый голос сообщит, что девочка по имени Света жива и что если он хочет заполучить ее живой и невредимой, пусть приготовит кругленькую сумму баксов…
Никаких звонков не было. Ни матери Светы, ни ему. Что делать дальше? Где искать?
Снова и снова он ездил на кольцевую дорогу, на то самое место, где был найден труп Аллы Кузнецовой. Оставляя машину в стороне от места преступления, еще и еще раз исследовал посадку, исходил ее вдоль и поперек в надежде найти что-нибудь подозрительное. Какую-нибудь, зацепку. И ничего не найдя, садился в сторонке с тайной надеждой, что может быть появится-таки виновник преступления – у преступников есть эта странная, трудно объяснимая тяга к тем местам, где они сотворили страшное и непоправимое.
В эти дни Кропотов заметил, что стал разговаривать сам с собой. «Сволочь ты, сволочь… - говорил он себе, - как ты мог такое допустить… какое ты имел право свои ментовские заботы взваливать на хрупкое юное создание?!. Мерзавец ты, мерзавец!.. Если вдруг все обойдется, ты будешь обязан Свете всю жизнь, до дней своих последних…». И мысленно решал, что если все обойдется, то когда она закончит школу, непременно поможет поступить ей в институт культуры – пусть сбудется ее мечта – стать актрисой.
В эти дни Кропотов мысленно, а то и вслух говорил и со Светой. «Где ты, Светик, что с тобой? Жива ли ты? Если жива, подай какой-нибудь знак… Я все сделаю, чтобы тебя спасти – только подай знак, позвони!».
В эти дни Кропотов даже к Богу обратился. Никогда до этого он всерьез не воспринимал веру в Бога. Так уж был воспитан, как и многие, «Рожденные в СССР». А тут поймал себя на мысли, что вечером, засыпая, взмолился: «Господи, если ты есть, сделай, пожалуйста, так, чтобы девочка Света была жива…  и здорова. Если ты это сделаешь, Всевышний, я поверю, что ты есть… И всегда буду тебе молиться. Нет, это не сделка… Это просьба грешного твоего раба. Помоги, пожалуйста… Я больше никогда-никогда-никогда не буду задействовать в своей работе детей. Клянусь. Только помоги… Пусть позвонит кто-то мне или матери Светы и что-то сообщит о девочке… прошу тебя… и наперед благодарю тебя, Господи!»
Если бы до этого печального события со Светой Кропотову кто-то сказал, что он когда-то обратится к Богу, он ни за что бы не поверил. Но когда ты понимаешь, что ты бессилен и беспомощен, то готов обратиться за помощью к кому бы то ни было, даже к самому Господу Богу. Если он есть. Если бы он был!..
В один из вечеров, в телефонной трубке раздалось юное:
- Дмитрий Архипович?
На миг Кропотову показалось, что это голос Светы.
-Да-да!.. – весь внимание торопливо подтвердил он и крепче прижал к уху телефон. – Это ты, Света?
- Не Света – Аркадий… - уже более густым голосом поправил звонивший.
- А-а… Аркадий… - разочарованно произнес Кропотов, - приехал? Есть что-то новенькое?
- Да у меня-то ничего новенького… Хотел у вас об этом спросить…
- К сожалению, мой юный друг, у меня пока тоже никаких свежих сведений…
- Жаль…
- Само собой. Если что-то у тебя появится, нужное для следствия, звони – встретимся.
- Хорошо… До свиданья… Одну минутку, товарищ капитан, если у меня и ничего не будет, можно я время от времени буду вам звонить – хочу знать, кто тот ублюдок, который…
Взволнованный парнишка замолчал, видимо, не в силах подобрать нужные страшные слова о том, что случилось с его подругой, Аллой Кузнецовой.
- Я тебя понял, Аркадий. Конечно, звони… Пока!
И в сердцах подумал: «Эх, если бы это звонила Света…».
Таким беспомощным как сейчас Кропотов еще никогда себя не чувствовал.

                34
Одежду пленницы Фрося забрала и положила на пуфик все свежее и новое: кружевное нижнее белье, если его можно было так назвать, потому что оно состояло из ажурного розового лифчика, который едва-едва прикрывал наметившуюся грудь, трусики-бикини, которые мальчишки называют «попа хочет кушать», ворсистый халат с капюшоном, мягкие домашние туфли, обрамленные белым мехом, такие нежные, что Света прежде, чем надеть их, взяла один и погладила себя по щеке. Все, здесь, конечно, высший класс, но…
Затравлено огляделась, вспомнила чьи-то слова: крепка тюрьма да никто ей не рад.
Все так же оглядываясь, прошла в выделенную ей комнату. Там стояли две кровати, и в кресле сидела, заложив ногу на ногу девчонка с красивыми распущенными волосами, черноглазая, с монгольскими скулами, довольно симпатичная. В руках у нее был журнал «Плейбой».
При виде девчонки своих лет настроение у пленницы чуть поднялось.
- Ты… кто? – спросила.
«Монголка» - так Света сразу окрестила незнакомую девчонку – поднялась с кресла и, держа в одной руке журнал, протянула другую руку:
- Давай знакомиться – Эля…
- С-света, - несколько растерянно промолвила девочка. – Ты здесь живешь?
- Живу.
- Давно?
- Не очень.
- Тебя тоже… силой привезли?
- Нет, не силой. Я слонялась на привокзальной площади… Отца у меня нет, мать в тюряге, а бабка… - Эля махнула рукой, - пьет с утра до вечера, а потом с вечера до утра. Где деньги берет, не знаю. Вместо того, чтобы еду приготовить, все пропивает. Я ходила голодная, чуть уже не начала просить… но стыдно… А тут подходит один, спрашивает: тебе, девочка, деньги нужны?
Эля замолчала, видно, заново переживая тот момент.
- Ну!? – подогнала ее Света.
- Сперва не знала, что отвечать, а потом… терять-то мне нечего… нужны, говорю. И сама спрашиваю: работа есть, да? Он: есть… Я и обрадовалась, и испугалась, и лепечу не своим голосом: хорошо, я согласна что-то делать, но… вспомнила как пишут в объявлениях… только, говорю, интим не предлагать…Он сказал, что никакого интима… и показал на машину: поехали! И привезли сюда…
- Смелая ты…
- Смелая – не смелая, а села в машину, машина такая красивая да и дядька приятный, не злой. Думала, покатаюсь, что скажут сделать – сделаю. Может, машину помыть, может, в гараже убрать или в доме… мне все равно – лишь бы денежки заплатили. И он мне дал сразу же целых десять баксов, представляешь?
Глаза у «монголки» горели азартом, вид у нее был беспечный и даже самодовольный.
- И давно ты здесь? – спросила Света.
- Да уже больше месяца… - и – в свою очередь «монголка» с просила: - А ты как сюда попала?
Света рассказала, сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Ей хотелось скорее расспросить подружку по беде, что тут надо делать. И она спросила об этом.
- Да в общем-то ничего не надо делать… так… - «монголка» замялась, - немножко общаться с дядюшкой и все…
- Как это «общаться»? Он насилует, да?
- Нет, не насилует. Да даже если бы и это… что тут страшного… меня… когда мне было еще девять лет… мальчишки изнасиловали… трое их было… Больно, конечно, но… Эля как-то нехорошо засмеялась, - но это не смертельно… потом даже было и приятно. А ты… ты это уже делала?
- Н-нет, - почему-то соврала Света, - ты что… мне еще рано…
- Хи, рано… сколько тебе?
- Двенадцать…
- Ну, как и мне…
-А мне показалось, что тебе больше… лет пятнадцать…
-Черненькие всегда выглядят старше своих лет.
Помолчали, разглядывая  друг друга, привыкая друг к другу.
- А отсюда убежать можно? – осведомилась Света.
- И не думай, тут кругом охрана, собаки злые и забор высокий.
- Так  сюда что, забирают навсегда?
- Ну, кто сколько, наверное, захочет. Мне здесь, честное слово, неплохо, во всяком случае лучше, чем дома. Накоплю денежек и потом… у меня уже почти пятьсот баксов!
- Ух ты…
- Будешь хорошо себя вести и у тебя столько же будет.
- А если я скажу, что мне не нужны баксы, меня отпустят?
-Отпустят, сколько-то времени побудешь и отпустят.
- А сколько времени тут надо быть?
- Не знаю…
- А до тебя тут кто-то был?
- Была еще одна девочка, красивая такая…
- А ее не Алла звали?
- Алла… а ты откуда знаешь? – Эля насторожилась.
-Знаю… - неопределенно обронила новая знакомая. Думала: рассказывать о судьбе Аллы Кузнецовой или не надо? Если бы быть уверенной, что «монголка» не растреплется этой тете Фросе или дядюшке… Решила пока не говорить.
- Так откуда ты ее знаешь? – не отставала Эля.
- Та-а!.. – Света махнула рукой и, увидев на столе накрытую салфеткой еду, она-то ее давно увидела, но сперва решила не притрагиваться, а теперь… есть-то хочется… спросила: - Это что – жратва?
- Да, жратва,  садись, лопай, здесь так вкусно кормят!.
- Так все-таки, что здесь надо делать? – допытывалась Света.
- А-а, - потом сама узнаешь… - отмахнулась «монголка»… Ешь давай!
Еда действительно была вкусная: салат из помидоров, огурцов, политый сметаной, еще салат – рыбный, жареная картошка с огромной отбивной, пирог с ягодами и большущая тарелка с фруктами, среди которых был даже ананас – как его есть, Света не знала.
В другой раз накинулась бы она на всю эту вкуснятину, уминала бы ее за обе щеки - за ушами бы трещало, однако сейчас пища не лезла  в горло. Горло сдавливало беспокойство и страх: что дальше будет и как отсюда вырваться?
До вечера следующего дня Свету никто не трогал, только заходила эта маленькая женщина по имени Фрося и елейным голосом сказала, чтобы она, Света, не переживала, ее матери позвонили и сказали, чтобы она не беспокоилась.
- А что мама сказала? – спросила Света, не очень веря в то, что маме действительно звонили.
- Просила, чтобы передали тебе привет…
- Вы меня обманываете… тетя Фрося… вы не звонили маме…
- Какой мне интерес тебя обманывать?
- А что вы сказали, где я?
- Сказала то, что надо, - вдруг жестко ответила «говорящая кукла» и вспыхнула? – Я еще должна перед тобой отчитываться?! –И мягче добавила: -Вечером в гости пойдешь…
- В какие гости, к кому?
- К кому – к кому… - к дядюшке Паше! Будешь ублажать старика…
- Как ублажать?
- Эля покажет…

                35
Весь этот день Света обследовала место своего неожиданного заточения, надеясь найти какую-нибудь лазейку, ведущую на свободу. И куда бы она не шла, не тыкалась, как слепой щенок, всюду ее встречали преграды: или накрепко запертые двери, калитки, или бессловесные мрачные охранники, или на вид добрые псы, которые при приближении к ним утробно предупредительно рычали, показывая острые клыки.
Когда стемнело, зашла Фрося.
- Пошли, - коротко сказала.
Пленница, как загипнотизированная, последовала за мелко семенящей «говорящей куклой».
Ноги у девочки стали ватными, когда она переступила покои хозяина дома.
Фрося легонько подтолкнула ее в спину:
- Иди-иди…
- Проходи, посиди с нами, - раздался из глубины комнаты ласковый старческий голос.
В комнате было полутемно, откуда-то лился розовый свет, по стенам плавали разноцветные блики, мягко звучала приятная нежная музыка. Дядюшка Паша полулежал на широченной кровати, покрытой ярким покрывалом, рядом с ним – полураздетая Эля.
Дядюшка махнул Фросе рукой:
- Иди!
«Кукла» повернулась и направилась к двери, за ней ринулась было и перепуганная на смерть новая пленница, но Фрося ее остановила.
-Нет-нет, ты останься!
Бежать было бесполезно – куда бежать?
- Да ты не бойся, солнышко, - пропел хриплый старческий голос, -иди, иди к нам, раздевайся…
Света стояла, как вкопанная.
- Да раздевайся, чего ты выёгиваешься? – Эля криво усмехнулась и, запустив руки за спину, расстегнула бюстгальтер – он тут же опал, обнажая ее небольшую смуглую грудь с непривычно неожиданно большими темными ореолами вокруг сосков. И как-то демонстративно смело прилегла рядом со стариком. – Ну, чего ты, иди к нам, раздевайся и иди к нам…
Как бы показывая, зачем надо идти, она провела рукой до груди старика, заросшей курчавыми седыми волосами.
- Да ты не бойся, - снова пропел убеленный сединами хозяин покоев, - иди к нам, я ничего плохого тебе не сделаю. Или тебе стыдно предстань перед нами голенькой? Так мы тебя уже видели голенькой. Вон посмотри…
Старик взял с тумбочки пульт, нажал на кнопку и в углу комнаты вспыхнул огромный голубой экран, подрожал немного, ярче освещая комнату и в следующее мгновенье на экране появилось изображение ванной, а возле нее, совсем голая  она, Света.
- Как вам не стыдно! – девочка кинулась к двери, бухнулась об нее, но та не поддалась. Присела на корточки и дала волю слезам.
Она плакала долго и горько. Потом ощутила на плече чью-то теплую руку – Эля. Она была в одних трусиках:
- Ну, чего ты выёгивашься, пошли! – подруга по несчастью потянула ее за руку.
Как заколдованная, Света двинулась за ней.
- Идем, полежишь немножко с нами и все, я буду делать дядюшке массаж, тайский массаж, а ты просто побудешь рядом.
- У тебя будет много денег, Светочка! – раздался скрипучий голос старика.
Света углом зрения видела как тот бесстыдно сбрасывал с себя халат.
- Я хочу домой, пустите меня! – в отчаянии закричала Света и попыталась снова броситься к двери, но холодная рука старика цепко схватила ее за локоть:
- Не дури! Не то я разгневаюсь!..
- Пустите меня, я буду кричать, пус-ти-те-е-е!..
Старик хотел было втащить ее силой на свое ложе, но девчонка так яростно упиралась, что тот  воскликнул в сердцах:
- Маленькая, а такая сильная! Ну, ладно…
Он рванул ее к себе, грубо сорвал с нее легкую кофточку и… взвыл от боли – острые зубки девочки впились в его руку.
- Ах, ты еще кусаться – вот тебе… вот тебе… - на девочку обрушился град ударов. – Мало того, что ты не хочешь по… пообщаться со мной, так ты еще и на ментов работаешь…Звереныш!..
- Ни на кого я не работаю… Отпустите меня…
- А жучек в приколку кто вделал? Я-я?! Ах ты сцикушка!.
Разъяренный старик бил Свету руками, топтал ногами. И может быть убил бы ее, если бы дверь комнаты вдруг не отворилась и на пороге не показалась бы с подносом в руке «говорящая кукла».
- Извините, вот виноградный сок, горячий шоколад… свежее печенье… немножко вина…
Старик прохрипел:
- Поставь на стол и убирайся вон!
- Слушаюсь, мой господин…
Удаляясь, Фрося встретилась взглядом с новой наложницей и, догадываясь, что здесь не все в порядке, строго погрозила ей пальцем, маленьким, как гвоздик. Это выглядело и смешно, и жутковато.
- Ты смотри у меня!.. – наказала она и сурово схмурила свои непонятно для кого густо накрашенные брови.
Дверь за «куклой» бесшумно захлопнулась и в покоях старика нависла тягостная, ничего хорошего не обещающая тишина. Слышно было только его порывистое, с присвистом тяжелое дыханье.
Через минуту тишину нарушил тоненький беспечный голосок Эли:
- Вы как хотите, а я буду пить шоколад… - неодобряющим взглядом окинула свою новую подружку, соскользнула с обширного ложа и, явно демонстрируя свое обнаженное смуглое тельце,   засеменила к стоящему на столике подносу.
- А ты ничем не хочешь полакомиться? – мягче спросил старик у новой невольницы.
Та крутнула головой:
- Спасибо…
- Спасибо – да, или спасибо – нет?
- Я ничего не хочу, я хочу домой!
- Хотеть не вредно… - уже опять елейным голоском пропел «дядюшка Паша». – Придет время и тебя отвезут домой…
- Когда меня отвезут домой?
- Когда погостишь немножко у меня…
- Сколько я должна «гостить»?
- А это уж сколько я захочу… Я здесь хозяин, понимаешь?
- Ну позвонить домой я-то хоть могу?
- Когда-нибудь позвонишь…
- Когда?
- Милая девочка, не слишком ли много ты задаешь вопросов? Иди-ка отдыхай. Пока отдыхай. Все!
Он взял в руки какую-то маленькую штучку, нажал на нее, дверь бесшумно распахнулась и Света выпорхнула в коридор.

                36
Как только Света увидела Фросю, сразу же спросила:
- Так вы точно позвонили маме, да?
- Пока нет.
- Почему?
- А ты не очень хорошо себя ведешь, деточка.
- А как я должна себя вести?
- Как-как… сама знаешь – как… надо быть поласковей с хозяином…
У Светы поджались губы. Она вмиг увидела перед собой лежащее, как труп, отвратительное обнаженное тело старика, ощутила на себе его ледяную шершавую руку и вздрогнула, словно он снова прикоснулся к ней и словно то была не рука, а болотная лягушка.
- Я не могу и не хочу! Мне противно! И почему я должна… ублажать какого-то старика? Я что – рабыня?!
Фрося удивительно терпеливо выслушала все это, покивала головой то ли сочувственно, то ли осуждающе, миролюбиво и мягко спросила:
- Все?
- Нет, не все…
- Что же еще? Какие будут заявления?
В голосе «куклы» звучали уже и металлические нотки.
- Я все равно отсюда убегу! Я не хочу здесь быть! Я не хочу никому прислуживать!
- Курица тоже не хотела на свадьбу, - ухмыльнулась Фрося. – так ее понесли…
- Вы меня силой заставите обслуживать… его, да?..
На это Фрося ответила не сразу. Выдержав продолжительную паузу, окинула оценивающим взглядом пленницу с ног до головы, недобро ухмыльнулась:
- Кроме меня и хозяина, здесь еще есть люди, гораздо сильнее меня и не такие вежливые, как я. Не будь дурочкой, Светик, у тебя есть шанс подзаработать хороших денежек…
- Не нужны мне ваши хорошие вонючие денежки! Я хочу домой!
- Ну вот, опять завела свою пластинку: хочу, хочу… Заруби себе на носу: твои желания в этом доме ничего не значат.
Это Света уже поняла. И ломала голову: как быть дальше.
Вряд ли Фрося позвонит матери. Может сказать, что позвонила, успокоила ее, пообещала, что все будет хорошо, а на самом деле никуда звонить она не будет – зачем?
Убежать, поняла Света, она отсюда тоже не сможет: забор высокий, да и наблюдателей здесь, конечно, хватает. Эля сказала, что можно во дворе гулять… Через забор не перелезешь, но записку перебросить можно. Завернуть ее в камушек – и… Только кто ее найдет?.. Все-таки может кто-то и найти. Бродят же по лесу грибники… и ягоды собирают люди… Сейчас как раз земляника пошла…
Улучив момент, Света сочинила записку, в которой сообщала о том, что ее похитили, что находится она в этом доме и просила позвонить нашедшего записку в милицию, капитану Кропотову и матери. Записку она, прогуливаясь по двору, с трудом перебросила через забор.
И впервые за эти страшные унизительные дни ощутила некоторое облегчение – все-таки что-то сделала. Теперь есть хоть и слабая, но какая-то надежда, что ее, Свету, отсюда вызволят.

                37
В таком дурацком положении Кропотов, кажется, еще никогда не был: в расследовании дела по убийству Аллы Кузнецовой и нелепой пропаже его подопечной Светы – ни одной зацепки… И, главное, версий никаких: девочку похитили и убили. Зачем? Кому она могла так здорово насолить? На эти вопросы ответа не было, как не было и никаких убедительных версий преступления.
Снова и снова Кропотов говорил с ее матерью, с подругами убитой, с соседями по дому, с Аркадием и в который раз убеждался: Алла Кузнецова была девочка добрая и безобидная, врагов у нее не было.
Ну, а что касается Светы, то здесь тоже пока никаких продвижений в расследовании. Кропотов уже не мог смотреть в глаза своим товарищам, тем более – Захарову.
Дважды уже вызывали на ковер генерал Потапов. Он-то прекрасно понимал, что наряду с легко раскрываемыми делами существуют и вообще нераскрываемые. Но он был обязан подстегнуть оплошавшего сыщика. По долгу службы.
Вечерами Кропотов копался в криминальной литературе, надеясь где-то выудить что-то похожее на сложившуюся ситуацию. И ничего даже близкого не находил. Нашел, правда, одну фразу детектива американского писателя Дэшила Хэммита о нераскрытых преступлениях. Прочитал ее и раз, и другой. Как бы мысленно оправдываясь перед кем-то за свое топтание на месте в расследовании, подчеркнул ногтем написанное:
«То, что преступник рано или поздно попадает в руки правосудия, является одним из наиболее живучих мифов сегодняшней жизни. Картотека наших детективных агентств прямо-таки ломится от не расследованных дел…»
Но не пойдешь же с этой горькой и на сто процентов правдивой цитатой к Захарову и тем более – к генералу.
Но не оправданий надо искать – действовать надо!
И закрывал от беспомощности глаза: как?.. куда идти?.. с кем  говорить?..
И с болезненной надеждой взирал на телефон. Если бы вдруг позвонила света… Что с ней и где она? И, главное, жива ли она?
На рассвете пришла мысль: а не заглянуть ли к известной в городе целительнице и ясновидящей Милании – старой цыганке, которая, говорят, и лечит, и в бизнесе помогает, и предсказывает… и даже пропавших помогает находить…
Ко всякого рода целителям и прорицателям, точно также как к Кашпировским и Глобам, Кропотов относился как и должно относится нормальному человеку с понятным недоверием и даже неприязнью – не верил он во все эти штучки. Но сейчас, как никогда понимал, почему люди идут и к целителям, и прорицателям – если у человека нет другого выбора, он готов обратиться за помощью хоть к самому дьяволу. В том числе теперь и он, горе-сыщик Кропотов.
Пришла в голову и еще одна мысль: есть у него, у Кропотова, один старый знакомец… Зарубин Павел… отчество запамятовал… Бывший вор в законе, криминальный авторитет, который, поумнев на старости лет, давно отошел от преступного мира, имеет сейчас какое-то дело, словом, доживает себе тихо, мирно. Однажды случайно встретились в  бильярдной «Каролина». Говорить в общем-то было не о чем – уж больно разные они были люди. И единственное, что теперь их немного связывало так это пристрастие одного и другого к игре на бильярде. Пока Кропотов ждал своего партнера, художника Олега, они с Зарубиным сыграли одну партию. Выиграл он, Кропотов. И его партнер, откладывая кий сказал:
- Глаз у вас хороший!.. Наверно, стреляете здорово…
Лукаво прищурился, как бы видя милиционера в действии…
- Стреляю, как положено любому менту…
- Вы не «любой мент», Архипыч, вы профессионал, каких поискать, - польстил Кропотову старый знакомый.
Они тогда еще о чем-то поговорили, пожали друг другу руки и на прощанье Зарубин,  подчеркивая, что хотя они и в разных мирах живут, но все же давние, если и не сотоварищи, то просто хорошие знакомые, по-приятельски сказал:
- Может, что нужно будет, звоните, Дмитрий Архипович, - и протянул свою визитку.
Этими словами и вручением визитки бывший криминальный авторитет как бы подчеркнул свое нынешнее непричастие к преступному миру.
С тех пор больше они не виделись. И вот сейчас Кропотов подумал: а вдруг старый «приятель» и в самом деле что-то подскажет дельное?
Утром нынешнего дня позвонил.
Владелец визитки трубку не взял. Сработал автоответчик. Приятный вежливый женский голос просил оставить сообщение… Кропотов, назвав себя, сказал, что пожелал бы встретиться… сыграть в бильярд…
                38
Чуть ли не сразу ожила мобилка. Кропотов привычным нажатием пальца оборвал надоевшую мелодию из кинофильма «Семнадцать мгновений весны» и прижал аппарат к уху, рассчитывая услышать голос Павла Зарубирна.
- Слушаю вас…
- Доброе утро, Дмитрий Архипович, - женский голос… кажется… да не кажется, а точно – Светина мать. Она звонила Кропотову почти каждый день…
- Доброе утро, Лариса Михайловна… Как там у вас? Не звонили?
- Нет, мне никто не звонил… А что у вас? Что-нибудь прояснилось?
Голос у матери исчезнувшей девочки был хриплым от волнения и постоянного напряжения: и Кропотов, и мать Светы не теряли надежды, ждали, что вот-вот похититили, наконец, проявят себя – позвонят, если, конечно, это те, кто зарабатывает на похищениях детей. В голосе несчастной женщины было столько надежды…
- Дорогая Лариса Михайловна, если бы было что-то новое, я бы сам вам сразу же позвонил. Как только…
-Так сразу… - со слезами в голосе горько продолжила известное изречение одного из юмористов Лариса Михайловна. Было не до юмора, но у нее механически сработала реакция бывшей стюардессы: что бы ни случилось, какое бы критическое положение не создавалось – держи себя в руках и если можно, находи подбадривающие слова.
- Да-да, конечно, - поспешно подтвердил Кропотов. – Я сразу же вам позвоню…
- Ну, извините…
- Это вы меня извините… - в свои слова он вложил главный смысл – свою вину перед так нелепо пропавшей девочкой и ее убитой горем матерью.
Не успел Кропотов отправить телефон в карман, как снова заиграла знакомая мелодия. На сей раз звонил Аркадий, бывший ухажер Аллы Кузнецовой.
- Извините, Дмитрий Архипович, что тревожу… Как там?.. Что-нибудь прояснилось?
- К сожалению, ничего нового, а у тебя никакой свежей информации?
- Если бы была, я бы вам сразу же позвонил… всего вам доброго…
- И тебе, Аркадий…
Следующий звонок он сделал сам – старой цыганке Милании. За нее ответил щебечущий девичий голосок. Она, надо полагать секретарша, поинтересовалась, какие у него проблемы, внимательно выслушав и, повременив, сказала, что может записать только на следующую неделю на три часа дня…
- Милая девушка, мне нужно срочно, я сотрудник милиции капитан угрозыска Кропотов…
- А-а, - вмиг подобрел щебечущий голосок, - так бы сразу и сказали… - Минуточку…
Девушка, видимо, тут же доложила своей хозяйке о звонившем  и сказала Кропотову, что он может приезжать прямо сейчас.
- Ехать знаете как?
- Я город знаю, как свою квартиру, - ответил Кропотов, взглянув на часы, деловито добавил: - Буду через тридцать… ну, сорок минут.
Целительница обитала на Холодной Горе, знаменитой своей древней тюрьмой, вещевым базаром и крутыми нравами обитателей городской окраины, среди которых было немало и тех, кто когда-то провел определенное время за высокими стенами с колючей проволокой.
Как и всякая другая окраина, этот район был застроен и неказистыми частными домами, и советскими многоэтажками, и как символы нового времени – удивительно красивыми коттеджами.
Кропотов полагал, что знаменитая провидица живет в одном из новых дворцов богатых, но ошибся в своем предположении. Чудесница Милания жила в обыкновенной девятиэтажке, в подъезде которой был сооружен привычный «скворечник» с дежурной, называемой теперь на французский лад «консьержкой».
Консьержка как-то сразу определила, что он к городской знаменитости и подсказала, на каком она этаже.
- Я вас уже жду, - приветливо встретила хозяйка дома – действительно старая цыганка, одетая во все черное. Окна комнаты были зашторены, вся обстановка говорила о том, что здесь царствуют иные силы – не земные… На стенах многочисленные иконы, круглый стол покрыт темным бархатом, на нем возлежат какие-то непонятные медные предметы, горят свечи.
Щедрым жестом руки целительница пригласила присесть за стол. Мягко опустилась в кресло и сама.
- Выкладывай, милый, свою боль…
Кропотов, обуреваемый понятными сомнениями, рассказал все как было.
-  У тебя есть ее фотография?
-Есть…
Милания долго рассматривала снимок, качнулась взад-вперед, положила на фотографию свои жилистые морщинистые руки, пальцы которых были украшены полдюжиной перстней и колец, прикрыла глаза. Сидела так с минуту. Потом вздохнула порывисто – казалось, она всю эту минуту не дышала.
- Пока могу сказать тебе, дорогой, только одно: она жива!
- А что с ней и где она может быть?
Милания с нежной улыбкой мягко произнесла:
-Дорогой мой, я ведь не Господь Бог… Мне тоже не все дано знать… Знаю только, что жива твоя девочка, жива – это точно! Ищи! Бог тебе поможет!
- Спасибо вам большое, это я вам там должен?.. – Кропотов полез в карман за бумажником.
- Обижаешь, милый, за такие вещи я денег не беру. Помогай тебе Бог!

                39
От прорицательницы Кропотов вышел с двойственным настроением. На душе и чуть легче было и вместе с тем еще тяжелее.
Легче оттого, что сделал пусть пустячный, но все-таки какой-то шажок в расследовании, и, главное, появилась большая надежда, что девочка жива… Так сказала эта старая цыганка.
Тяжелее было оттого, что в своем расследовании прибегнул к самому что ни на есть сомнительному методу – обратился к какой-то знахарке, на девяносто процентов обыкновенной завзятой шарлатанке. Хотя кто знает, кто есть кто и какие силы властвуют в этом сумбурном мире…
Страшно недовольный собой, на пару минут заскочил в отделение и в коридоре сразу наткнулся на Захарова. Тот был хмур и вместо приветствия коротко бросил:
- Заходи…
В кабинете Захарова уже сидели за длинным столом коллеги Кропотова: Чиж, Рудаков, новенький следователь лейтенант Иванченко, который только месяц назад покинул стены юридической академии.
Коллеги глазами спросили Кропотова, как дела, на что Кропотов поднял руку и тут же резко опустил ее.
Саша Чиж начал было рассказывать свой очередной не очень смешной анекдот, как в дверях появился с папками в руках крайне озабоченный майор Захаров. Не дойдя до своего письменного стола, пытливо взглянул на Кропотова:
-Какие успехи?
- Пока никаких, товарищ майор… не сразу ответствовал сыщик и чувствуя, что сказал маловато, добавил дежурное в таких случаях словечко: - работаем…
- Работаем-работаем… - вспыхнул Захаров и грохнул папки с бумагами на стол, - вы уже как в том сериале о ментах: работаем-работаем… а дела не видно!
Его команда повинными взглядами уткнулась в стол. Минутную тишину нарушил неспешный голос с кавказским акцентом:
«-Дарагой товарищ, возьми, пожалуйста, трубку – Сталин про-осит…».
Чиж схватился за мобильник, но он выскользнул от волнения из его рук.
«-Дарагой товарищ…»
Захаров еще больше разгневался:
- Слушай «дарагой товарищ…» тебе все хиханьки да хаханьки, а мне начальство проходу не дает… Три убийства висит на отделе, одно похищение… - Захаров уничтожающе посмотрел на Кропотова, - по… только подумайте – по нашей с вами вине!..
Выдержав паузу, перевел взгляд на Чижа.
- А ты, «дарагой таварищ» запиши, наконец, какую-нибудь нормальную, серьезную мелодию, а то записал не черт знает что…
- Запиши, Саша, гимн незалежной Украины… - с деланно серьезным выражением лица подсказал Рудаков и негромко напел: -«Ще не вмерла Украина…».
- Не «Украина», -  поправил Захаров, - а «Украины»… честь там, кажется, и слава…
- Разучиваем гимн? – на пороге стоял начальник районного угрозыска подполковник Забродин, уголки губ его презрительно опущены вниз.
Все встали, Захаров начал было докладывать обстановку, не очень внятно.
- Все ясно, - оборвал его подполковник Забродин: - работаете!..
- Так точно… - неуверенно заверил Захаров и только сейчас до него дошло, каким тоном было произнесено начальством слово «работаете…» - не хрена, мол, голубчики мои, не делаете…
Кропотову не хотелось встречаться взглядом с Забродиным, но знал, что тот на него смотрит и посмотрел в свою очередь начальству прямо в глаза. Но сказать ничего не мог.
Не мог же он, в конце концов, сказать, что за эти дни так низко опустился, что обратился за помощью в расследовании к какой-то старой цыганке, что чуть ли не на кофейной гуще гадал, где пропавшая девочка и жива ли она?
Не мог он сказать и о том, что собирается встретиться с одним бывшим криминальным авторитетом, вором в законе…
Кропотов понимал, что не тем путем он идет, но если пока нет другого пути…
Подполковник сделал легкое движение головой вверх и спросил:
- У тебя, голубчик, как дела?
«Голубчик» Кропотов к неудовольствию всех проронил самое неуместное в данной ситуации:
- Работаем, товарищ подполковник…


                40
Утопающий хватается за соломинку. Сыщик, у которого нет почти никаких улик совершенного преступления, а лишь очень приблизительные версии, хватается, можно сказать даже за воздух.
Таким воздухом для Кропотова и был старый знакомец Павел Зарубин, с которым однажды свела их судьба на узкой правовой дорожке. Зарубин «разобрался» с одним своим конкурентом и попал в поле зрения органов, из рук которых, благодаря хорошему адвокату, умело выскользнул. А адвокатом тогда у него был друг Кропотова – все в этом мире связаны, так или иначе. Главное, что Зарубин не держал камня за пазухой на своего следователя. Все действовали по правилам… а в правилах, как известно любому школьнику, бывают и исключения… Они-то и помогли остаться на свободе криминальному авторитету Павлу Зарубину. Да и старый он уже, клялся-божился, что отошел от грязных дел.
Вполне возможно, выходя из неказистого здания отделения милиции, подытожил свои мысли о бывшем воре в законе. И подумал: позвонит он ему или не позвонит? И еще подумал: если позвонит, то, наверное, в самом деле завязал с преступным прошлым. А не позвонит – Кропотов еще раз напомнит о себе.
Почти в ту же минуту телефон Кропотова ожил.
- Дмитрий Архипович?! – раздался довольно бодрый, но с хрипотцой голос, в котором угадывался тот, о ком только что думал Кропотов.
- Зарубин?
- Он самый… Здравствуйте.
- Павел… отчество запамятовал…
-Раз отчество запамятовали, стало быть, нужен я вам не очень… - произнес старый знакомец с интонацией человека, который надеется, что встреча ничего неприятного ему не сулит.
За этим «не очень…» крылась еще и уверенность, что следователю он, Зарубин, понадобился не по слишком серьезному делу, во всяком случае не связанном с его, Зарубиным, бывшими темными делами.
- Степанович!.. – не без достоинства произнес Зарубин. – Желаете сыграть?
Условились встретиться через час в баре-бильярдной «Каролина», где когда-то однажды они уже случайно встречались.
Кропотов пришел минут на десять раньше, расположился в удобном кожаном кресле возле камина, от которого сейчас, в летнюю жару, веяло приятной прохладой.
Зарубина он сразу даже не узнал… Последний раз он видел его на скамье подсудимых.  Совсем дряхлый (или прикидывался таковым) тот сидел в «клетке» хмурый, нахохлившийся, уперев в пол свой тяжелый взгляд.
Сейчас пред Кропотовым предстал моложавый старик, стройный, подтянутый, в сером пиджаке спортивного покроя и малинового цвета футболке.
Кропотов, поднявшись навстречу, постучал костяшками пальцев по деревянному борту бильярда:
- Хорошо выглядите, Степанович!
- А я законсервировался, - польщенный похвалой старого знакомого, не без удовольствия ответил Зарубин. - А вы… Дмитрий Архипович, я бы не сказал, что особенно помолодели…
- С вами помолодеешь…
Зарубин деланно несогласно крутнул головой.
- Хм, с нами… Вы же, Дмитрий Архипович, прекрасно знаете, что с теми делами я давно завязал… морским узлом…
- Я пошутил-пошутил… Будем сразу играть или сперва присядем, потолкуем о том о сем?..
- Я понимаю, что вы не столько пришли сюда, чтобы поиграть именно со мной – сперва потолкуем… Так зачем понадобился вам старый хрыч? – спросил Зарубин, когда они уселись возле прохладного камина.
- Слышали, что в городе происходит?
- Да в городе много чего происходит…
- Девочки пропадают… подростки…
- Слышал, но они, как и другие люди, испокон веков пропадают…
- Это так, но тут случай особенный… Пропала девочка, несколько месяцев назад. А потом ее нашли на обочине кольцевой дороги… убитой…
Зарубин многое видевший в своей жизни, на это сообщение лишь слабо кивнул: чего, мол, не бывает в наше неспокойное время…
- Дело, наверное, - он призадумался, - дело, наверное, этих… каких их… дальнобойщиков: поматросили и бросили…
- И никаких следов насилия… только маленькая дырочка под левой лопаткой – шилом кто-то или тонкой, как шило, отверткой…
- А вещи какие были при ней?
- Да ничего при ней – сумочка только, косметичка, да немного денег. Пропала она больше месяца назад… А до того исчезла еще одна девочка-подросток, а совсем недавно – еще одна… Не подскажите ли… по старой дружбе – кто в нашем городе занимается такой пакостью  - похищает девочек-подростков и зачем?
Зарубин свел брови к переносице, губы трубочкой чуть выставил вперед, голову склонил набок и неодобрительно философски изрек:
- Смутные времена – смутные дела… Начну с последнего вопроса – зачем? Так вы, уважаемый Дмитрий Архипович, это знаете лучше меня: педофилия сейчас процветает, вон, передавали по телевидению, даже святые отцы грешны в этом деле, и в Америке, и в Европе, куда мы рвемся, а нас не пускают… Разными органами еще торгуют – вы тоже знаете…
Кропотов, согласно кивнул, напомнил:
- На убитой не было следов насилия…
- А насилование – это не насилие?
- Она была девственницей – вот в чем загадка…
Зарубин озадачено мотнул головой:
- Во как!.. так зачем же тогда она была нужна этим… преступникам?.. И ничего не взяли из органов, и не поглумились – задачка не из простых… Я бы не хотел сейчас оказаться на месте следователя…
- Не беспокойтесь, Степанович, вам это не грозит…
- Мне теперь уже ничто не грозит, а если б и грозило, то я б уже и не сильно переживал – сколько той жизни осталось…
Кропотов напомнил о втором вопросе: не прояснит ли он ситуацию насчет того, кто в городе практикует тем, о чем идет речь?
Зарубин снова свел брови к переносице:
- Как это называется… кинде… киднэпин…
- Да как бы не назвалось – что вы можете сказать об этом, вы же знаете их всех, как пять своих пальцев.
- Знал… - мягко поправил опера его старый знакомец. – потом… сейчас в городе кого только нет: и чечены, и поляки, и арабы, и даже негритосы… понаехали сюда и все хотят на наших  девчонках заработать… Красивые у нас девочки – это я могу сказать, а вот кто именно творит эти мерзкие дела, ей-богу, понятия не имею – вы же знаете: от братвы я давно отошел… жизнь, как поется в той песенке, «короткая такая» и заниматься в ней не тем, чем надо…
Зарубин развел руками в стороны: просто, мол бессмысленно и глупо…
Кропотов понял, что даже если бы Зарубин и знал, кто является «автором» похищений девочек-подростков, то вряд ли бы сказал. Навести мента на след – значило подставить себя под удар, а Зарубин – тертый пирог, все у него есть, живет припеваючи и осложнять себе жизнь сексотством он решительно не собирается.
Зря только потратил время, подумал Кропотов и поспешил распрощаться со старым знакомым.
- А сыграть партийку?! – напомнил Зарубин, кажется, не без скрытой издевки.
- Как-нибудь, Степаныч, в другой раз…
- Служба важнее?
- Перетягивает…
- Может, по пивку или по коньяку? – Зарубин показал глазами на заставленный разнокалиберными красивыми бутылками бар.
- Я при исполнении… - поднял руку ладошкой вперед Кропотов. Зарубин истолковал этот жест по-другому – как желание на прощанье пожать руку и в свою очередь протянул руку – получилось натянутое неловкое рукопожатие. – Сыграйте с кем-нибудь вместо меня…
- Да сейчас, знаете, не то время, когда можно было прийти в бильярдную и найти партнера, сейчас все ходят…точнее, приезжают  парами, со своими партнерами. Так что я тоже, пожалуй, отправлюсь домой… Вы на машине, если нет, то готов подкинуть… я на тачке…
- Спасибо, я тоже на колесах. А где вы сейчас обитаете, в каком районе? В самом тихом, возле парка…
- Хороший район… Старый дом и я старый… заглядывайте как-нибудь в гости – буду рад. – Зарубин протянул визитку.
Из бара-бильярдной вышли вместе. У входа стояли две машины: сияющий хромом джип «Лексус», надо полагать – вора  в законе Зарубина и убогая, очкастая «копейка» - стража закона Кропотова.
- Ничего машинка… - оценил он.
- Не обижаюсь. – Зарубин как-то жалостливо посмотрел на «копейку» собеседника. – Пора бы и вам поменять…
-Пора, да все некогда…
Они понятливо посмотрели друг другу в глаза и одновременно улыбнулись, Зарубин – как бы говоря: вкалываешь день и ночь, рискуешь жизнью, а не можешь заработать на порядочную машину; Кропотов, мысленно говоря: набил карман чужими деньгами – и торжествует…
Возле машины Зарубина стоял парень в строгом костюме, с удлиненным лицом, тонкими усиками и проницательным взглядом, конечно же – охранник. Он услужливо и ловко открыл перед хозяином дверцу джипа.
А чуть поодаль прохаживалась красивая девушка в кожаном  брючном костюме. Коротким, но цепким взглядом она стрельнула в Кропотова и тот понял, что это не любовница старика, а тоже телохранительница. В последнее время имущие люди берут в свою охрану не накачанных мужиков с грозными рожами, которых за километр видно, что это телохранители, а предпочитают прелестных девушек, которых обычно принимают за любовниц и которые могут постоять за своего босса не хуже любого мужчины-телохранителя. В городе и специальная школа уже существует для будущих девушек-секьюрите. Старый. старый, а от моды не отстает…
Девушка тоже села в джип. Кропотов направился к своей машине, боковым зрением держа во внимании «Лексус», который пока не трогался с места. И то, что Зарубин не спешил отъезжать от бара, Кропотова несколько насторожило: обычно машины с людьми, опасающимися за свою жизнь, как только хозяин коснется сиденья, вмиг срываются с места… чтобы не быть стоячей мишенью…  А сейчас старый знакомец хочет, кажется, чтобы первым уехал он, Кропотов – почему?
Вполне возможно, что в джипе просто замешкались на минутку… Хотя у деловых людей просто ничего не бывает: все рассчитано-расписано по пунктам…
Кропотов понимал, что работа профессионала-сыщика сделала его сверх подозрительным. В любом пустяке, в любой мелочи он готов узреть что-то значительное, важное для расследования того или иного дела. Быть может, таким путем и вырабатывается интуиция сыщика, которая, как полагает майор Захаров, у Кропотова она развита завидно сильно.
Подойдя к своему «жигуленку», неспешно открыл дверцу, воткнул ключ в зажигание, раз крутанул им, два… и имитируя поломку, вылез из машины и открыл капот.
Боковым зрением увидел как джип  тут же тронулся с места. Ехать вслед за ним не имело смысла и Кропотов позвонил Саше Чижу:
- Ты на месте?
- Как и договорились…
Сейчас будет ехать новенький джип «Лексус» номер ХА-340-55.
- Я вижу его…
- Прицепись и держи меня в курсе…
- Есть, капитан. А что там?
- Потом, все потом…
- Интуиция?
- Всего понемногу, давай!.. Я на связи…
Через минуту за машиной Саши Чижа, сохраняя нужную дистанцию, проследовал и Кропотов.
«Интуиция…» - мысленно повторил он слова коллеги и усмехнулся: на интуиции далеко не уедешь – да это же сто процентов «знакомцы» той девочки Веры, с которой он недавно беседовал, которую тоже чуть не похитили на вокзале…
Как она говорила… молодой человек, веселый такой, с усиками как у Д.Артаньяна и длинным лицом… как у лошади… Точно – он! И «симпатичная девушка в кожаном брючном костюме»… Это ли не удача?!..
От радости хотел было даже позвонить Захарову, мол, есть зацепочка… но сдержался: не говори «гоп», пока не перескочишь…
Может, охранник Зарубина просто хотел пошутить с  девчонкой… хотя… какие тут могли быть шутки…
Вместо Захарова набрал Чижа.
- Саша, как ты там?
- В поле зрения…
- Смотри, не отпусти!
- Стараюсь… хотя они мотаются по закоулкам, кажется, чувствуют, что за ними хвост.
- Я вижу.
- Ты следуешь за мной?
- Конечно, Саша. Их ни в коем случае упустить нельзя. Это, похоже, те, кого мы ищем…
- А когда они где-то остановятся, будем брать?
- С «брать» не спеши… Сперва узнаем, где их резиденция… Дело в том, что он не домой едет. У него квартира возле парка, а он, видишь, путь держит в противоположную сторону города.
- На дачу, наверное…
- Знать бы, где она у него…
- Узнаем, Архипыч… раз они у нас уже на крючке – не сорвутся…
Кропотов тоже был больше, чем уверен, что «не сорвутся», однако за городом преследуемый джип нырнул в сосновый бор и будто растворился…
                41
Кропотов догнал машину Чижа уже в сосновом бору. Дорога здесь была не ахти какая и Сашин новый «сенс», который он недавно чудом взял в рассрочку, стоял по оси в песке, касаясь днищем дороги.
Саша обескуражено развел руками:
- Этот лимузин только для асфальта и ты тоже тут не проедешь…
- Ушли?
- У них же вездеход… А что это за птицы, Архипыч, ты так мне и не сказал…
- Похоже те, кого ищем. Понимаешь, та девчонка, Вера, которую тоже чуть не похитили, описала мне их внешность – один к одному: мужик с лошадиным лицом и симпатичная девушка в брючном кожаном костюме. А хозяин машины – их босс, бывший криминальный авторитет, ныне занимается бизнесом… когда-то наши дорожки пересекались…
- Захарова поставил в известность?
- Пока нет… я же не на сто процентов уверен, что это именно те, которые убили ту девчонку, что нашли на кольцевой и похитили Свету – не уверен… но думаю: они…
- Интересно, куда они рванули?
- Может, в Сосновку – она тут километрах в трех…
- А может, покрутятся в лесу и опять где-то выскочат на трассу.
  Сообщить гаишникам?
- Это бесполезно, если они за собой заметили «хвост», гаишник посты будут объезжать грунтовками, но и номера поменять не проблема. Это только в кино: «Всем постам, всем постам!..» Раз-два и преступники пойманы…
- Да еще с поличным…
Чиж сокрушенно вздохнул:
- Фраернулись мы с тобой, капитан…
- Старший лейтенант… - горько ухмыльнувшись, поправил коллегу Кропотов.
- Уже есть приказ?
- Готовится… Так что будем скоро обмывать… слетевшую звездочку…
- А за этим дело не станет – перекусим? У меня есть колбаса, свежий огурчик и «по два грамма» найдется… Приберег, чтоб обмыть машину… Только давай сначала выдернем ее из песка…
Пить среди бела дня да еще за рулем Кропотов не собирался, но когда повозились с Сашиной машиной, «выдернули»-таки ее из песка, когда Чиж расстелил на травке газету, а на ней появились нарезанная крупными кусками колбаса, свежий огурчик с таким ароматом, что потекли слюньки, да еще плоская бутылка «Смирновской», Кропотов сдался:
- Ну, разве что символично… за твою машину и за мою слетевшую звездочку…
Когда выпили по «чуть-чуть», жизнь коллегам по службе вмиг показалась светлей,  Чиж расплылся в улыбке:
-Не расстраивайся, Архипыч, как сказал один умный человек: все на свете говно… кроме мочи… согласен? Давай еще по «пять грамм»? Где наша не пропадала…
- Нет, Саша, хватит… перенесем обмывку на вечер, а сейчас давай лучше подумаем, как быть дальше…
И только сейчас Кропотов вспомнил, что в кармане у него лежит визитка Зарубина. Теперь он, конечно, вряд ли ответит, но все же… Со слабой надеждой набрал номер «партнера по бильярду. Как и следовало ожидать, оператор приятным голосом ответила, что абонемент не отвечает и просила перезвонить позже. Набрал номер телефона и городской квартиры – тот же автоответчик…
«Да, - с горечью подумал Кропотов, - теперь ищи ветра в поле…»
- А как твои дела, Саша, с тем трупом, что на кольцевой?
- Дела как сажа бела и чист как трубочист…
- Ты хоть никогда не унываешь…
- А че унывать? Труп есть, его не оживить… А улик нет… Можно подумать, что каждое дело у нас раскрывается. Это только в кино и в книгах, а в жизни… ты сам знаешь… Мой «подарочек» - очередной «глухарь». Так что больше буду тебе помогать, у тебя все-таки хоть какая-то, но зацепка есть… Пойти бы по следу, но в лесу столько дорог и столько следов… Да и прав ты: они уже давно где-нибудь выскочили на трассу и, поменяв номера, спокойно катят себе дальше…
- А если они все-таки заехали в Сосновку… – высказал предположение Кропотов.
- Даже если Сосновка их конечный пункт следования, то, заметив «хвоста», они сперва мотнут куда-нибудь в другое место, чтобы сбить нас с толку, а потом уже вернутся…
- Ты прав, Саша, Сосновку мы возьмем на заметку, а сейчас навестим все-таки городское жилье Зарубина – адрес у меня есть… Погнали?
Через час, уже в темноте, они были возле центрального парка, где без труда нашли дом, в котором обитал Зарубин – это была добротная шестиэтажная «сталинка» с так называемыми архитектурными излишествами – украинским национальным орнаментом и беседкой со шпилем.
Квартира находилась на втором этаже. Позвонили раз, другой, третий – за дверью никакого движения. На всякий случай Кропотов набрал номер квартирного телефона Зарубина – все тот же автоответчик… Еще раз набрал его мобильный телефон – без ответа.
Чиж позвонил в соседнюю квартиру. За дверью раздался шорох – кто-то подошел и наблюдал в глазок.
Перед глазком предстал и Кропотов. Достав удостоверение, развернул, демонстрируя его перед теми, что за дверью.
- Пожалуйста, откройте – милиция!
- А что вы хотели? – тревожно и недовольно спросил мужчина за дверью.
- Хотели узнать, когда можно застать вашего соседа из тридцать третьей квартиры…
- Павла Степановича?
- Да-да.
- А он летом очень редко здесь бывает, так что, к сожалению, ни чем помочь не могу.
- А где он бывает летом?
- Вот этого уж сказать вам не могу – мало ли где бывает хорошо обеспеченный человек летом…
- Ну ладно, извините за беспокойство. И просьба: если Павел Степанович появится, не говорите ему, что им интересовалась милиция. Да и другим соседям – тоже…
-Он что-то натворил? Этого не может быть, человек он очень интеллигентный…
-Да нет, ничего особенного… Всего вам хорошего!

                42

В этот вечер девочки-наложницы отдыхали. После ужина к ним зашла Фрося и сказала, что могут ложиться спать – дядюшка Паша задерживается где-то, приедет поздно и они ему сегодня не понадобятся.
Эля достала из тумбочки пакетик с поп-кормом, беспечно включила телевизор, нашла какой-то сериал и мигом перенеслась в тут жизнь, что мелькала на экране.
Света удивлялась подруге по заточению: как она может так спокойно относиться ко всему тому, что с ней произошло и происходит? Неужели все это ее устраивает, особенно то, что приходится делать ей по вечерам?
-Эля…
-Чего тебе? – не отрывая глаз от телевизора и поглощая щепотками поп-корм, спросила та.
-Давай поговорим…
-О чем, подруга?
-А ты считаешь, что нам не о чем говорить?
-Говори, - великодушно позволила Эля и расплылась в улыбке то ли оттого, что происходило на экране, то ли потому, что подруге хочется поговорить в то время, когда идет такой классный сериал…
- Эля, а где мы с тобой находимся?
- В каком-то поселке…
- А в каком именно?
- А не все ли равно?..
- Тебе, правда, все равно, где мы?...
- Честно говоря – да.
- Странно…
- А что странно-то?
- Что тебе все равно…
- Мне здесь неплохо…
- Пока…
- Что ты хочешь сказать?
- Хочу сказать, что потом может быть с тобой тоже, что и с Аллой… И со мной – тоже…
- А что с Аллой? Ты мне так ничего и не сказала… и что с нами может быть плохого? И откуда ты знаешь про Аллу? Ты мне так и не рассказала…
Света тут же пожалела, что вспомнила о той девочке… которую нашли убитой на кольцевой дороге. Неохотно и уклончиво ответила:
-По телевизору говорили о ней…
-А что говорили? Что говорили? И что может быть с нами? Почему ты молчишь?
-Давай, Эля, будем спать…
-Нет, ты расскажи, расскажи!
Света не знала: молчать или рассказать. Молчать – значит, продолжать жить затворницей, терпеть унижения, надругательства, издевательства и ждать той участи, которую постигла их бедная предшественница – Алла… Сказать – значит, подвергнуть себя еще большему риску, навлечь на себя еще больший гнев «говорящей куклы» и этого мерзкого старика. Но если сказать, Эля, может, тоже загорится желанием как можно скорее выбраться отсюда… В конце концов, она ж не совсем уж набитая дура, чтобы безропотно ждать того, что им грозит…
- Ее убили…
-Как? Кто убил?
- Убили и все… Нашли в кювете на обочине кольцевой дороги… мертвой…
Эля прижала ладони к щекам, узкие глаза ее сделались большими и круглыми.
- Ой!.. – произнесла она шепотом. Огляделась вокруг, словно тут, в комнате, где-то прятались убийцы. – Нет… это правда?  А зачем ее убили? И кто?
- Кто – не знаю… теперь могу только догадываться… А вот – зачем… Если ей приходилось делать то же самое, что делаешь и ты… по вечерам… в спальне этого «дядюшки»… и к чему меня  принуждают… то… скажи, если тебя отпустят и ты кому-то расскажешь, что заставлял тебя делать старик… как ты думаешь,  ему это надо, чтоб знали все, какой он?
- Конечно, ему было бы стыдно…
- Стыдно… да за такие вещи… это называется растлением… развращением малолетних… За такие вещи его в тюрьму посадят!
- К-конечно, посадят…
- А зачем ему в тюрьму, когда у него все-все-все есть – богатства девать некуда… Вот и бесится от жиру, развлекается с такими, как мы с тобой и как та девочка… Алла… Он хочет, чтоб никто не знал о том, что он делает…
- Выходит… выходит, - ежась от страха, пролепетала Эля, - выходит, нас тоже могут… глаза ее сделались еще округлей, могут…
- Могут! – подтвердила Света. Нам нужно отсюда бежать и бежать как можно скорее….
- Отсюда не убежишь: за ворота не выпускают, а забор – ты сама знаешь какой высокий…
- Если бы позвонить…
- Телефоны тут у всех мобильные, а позвонить, конечно же, никто не даст… Может, разве что дядя Федор – садовник, он, кажется, добрый… Хотя, и он вряд ли даст тебе позвонить… Тут все дорожат своей работой… Наверное, платят хорошо… И мне обещали заплатить…
- Жди – еще так заплатят…
Подруги по несчастью надолго замолчали, думая об одном и том же, что их ждет впереди.
- Света, -  шепотом позвала Эля.
- Чего тебе?
- Мне страшно…
- Мне – тоже…
- Можно к тебе? Я боюсь…
- Иди…
Эля соскользнула с кровати, оглядываясь по сторонам, на цыпочках прошла к постели Светы, нырнула к ней под одеяло и крепко прижалась к подруге.
- Не будем гасит свет, ладно?
- Ладно, Эля…
Они еще долго не спали, хотя каждая делала вид, что спит.

                43
Утром следующего дня Кропотов, следуя на работу, вдруг услышал в мобилке долгожданный голос похищенной девочки:
- Это вы, Дмитрий…
- Архипович… Ты – Света?
- Я—а…
- Где ты? Что с тобой?
- Да ничего…
- Где, где ты находишься? Тебя держат?
- Да… не выпускают… Я не знаю точно, где я… Где-то за городом. Какой-то красивый дом в лесу… сосновом… рядом озеро…
- Какой дом? Деревянный, кирпичный? Какого цвета? И какое озеро – большое, маленькое? И где это хоть примерно?
-Озеро большое… Дом кирпичный, три этажа… Наверху флюгер в форме петуха… А где? В сос… ой…
На этом разговор оборвался, но Кропотов чуть не подпрыгнул от радости: жива! Жива! Жива-а-а! Только где она: в сос… В Сосновке все же? Но она же сказала, что не знает точно – где «за городом…», «красивый дом в лесу… сосновом»… Может, хотела повторить, что в сосновом лесу, так это она уже сказала… «Озеро… Большое…». Для детей подростков все кажется большим, чем оно есть на самом деле. Насколько большое? Со стадион? Так таких озер не счесть…
В голове уже вертелась естественная мысль: на работу сразу посмотреть карту области с крупным масштабом… Потом все же обследовать эту злополучную Сосновку. В живописных местах, правда, сейчас уже понастроено столько «красивых» домов, в том числе и трехэтажных… Но с петухом на крыше, продолжал рассуждать, наверное, не так уж и много…
Подмывало желание тут же развернуть машину, устремиться в Сосновку и найти этот кирпичный дом в три этажа с флюгером  в форме петуха… Однако подавил свойственное ему, Кропотову, привычное желание работать единолично: и так провинился – дальше некуда… да и один он вряд ли в силах сделать то, что надо сделать…
Тут же позвонил матери девочки, но той не оказалось дома.
Хотел было позвонить и старой цыганке, но усовестился и не стал звонить. Вот когда удастся вызволить девочку, тогда можно будет известить об этом и провидицу, а сейчас не до нее.
Можно было пока и Захарова не ставить в известность, но решил все же позвонить.
- Что думаешь делать? – выслушав Кропотова спросил Захаров.
- Искать…
- Скажи еще – работать. Приезжай скорее, будем решать вместе.
Решение Захарова совпало с намерениями Кропотова: не откладывая, ехать в Сосновку.

                44

За глаза пленницы своего хозяина называли стариканом. Накануне вечером он их не трогал, а в этот вечер потребовал девочек к себе сразу же после ужина.
Сегодня Эля шла в его покои не столь уверенно и охотно. Глаза ее и без того узкие сейчас были как щелки, страх заставил ее втянуть голову в плечи.
-Ты чего сегодня такая… смурная? – стараясь говорить ласково, поинтересовался старец.
-Я-а? – переспросила Эля, слегка заикаясь.
-Да не я же… старик натянуто улыбнулся, показывая свои не по возрасту сияющие белизной ровные зубы. Перевел настороженный взгляд на стоявшую у двери Свету. – А ты чего не проходишь – ждешь особого приглашения?
В хриплом голосе старца звучал и мягкий укор и сдержанная угроза.
Сзади девочку подтолкнула Фрося:
- Иди-иди, давай… не ерепенься… и – к Эле: - А ты чего не раздеваешься, замерзла что ли?
- Мне не хочется раздеваться… - пролепетала Эля.
- С чего б это вдруг, а? – старик приподнялся на локтях, недоуменно вперив взгляд в свою юную наложницу. – Или я мало тебе бабок даю? Требуешь повысить зарплату?
- Ничего я не требую…
- Или ты уже с этой спелась? – кивнул на все еще стоявшую у двери Свету. – Домой захотела?
- Ничего я не требую… а вот домой хочу…
- Отвезу тебя домой… когда-нибудь…
- Дядюшка Паша, когда?
Старец, откинувшись на высокую подушку и заложив руки за голову, снова оскаблил свои неестественно белые какие-то рекламные зубы.
- А это уж когда я захочу…
Выдержав продолжительную паузу, жестко произнес:
- Н-н-ну?..
Эля знала, что после этого грозного «Н-н-ну» последует карамельная улыбка старика – «иди..» или пинок ногой ей в живот, а то и прямо в лицо. Пинок – если девчонка будет, как вкопанная, продолжать стоять, не притрагиваясь ни к одной своей пуговичке… Улыбка – если она, Эля, начнет раздеваться.
Улыбка все же лучше пинка… И пальцы Эли нащупали на кофточке пуговицу, одну, потом – другую…
- Вот так бы и давно… - похвалил ее  старец и тут же устремил вопрошающий взгляд на Свету, все еще стоявшую у двери. – Или ты только посмотреть пришла?
- Ничего мне не надо…
- Иди-иди! – сильней подтолкнула «говорящая кукла».
- Иди сюда! – гневно прохрипел старец.
Сзади больно ущипнула Свету «говорящая кукла».
- Да не упирайся ты – иди, не то будет хуже!..
Девочка, потупив взгляд, сделала несколько шагов к ложе старика и остановилась.
- Иди-иди! – подгоняла Фрося.
- И ты ступай!.. – распорядился хозяин покоев.
Когда «говорящая кукла» удалилась, старикан протянул руку к уже раздевшейся Эле, приглашая ее приступить к своим унизительным и стыдным обязанностям. Эля присела на коленях рядом и что-то принялась делать, отчего старец, прикрыл глаза, удовлетворенно замурлыкал. Через минуту глаза открыл и ласково посмотрел на Свету.
- Иди, ласточка к нам, иди… - грознее: не гневи старика…
Сделав еще маленький шажок, Света против своей воли взглянула на стариковское ложе и оттого, что предстало перед ее глазами… ударило в виски, больно сжалось в желудке, подкатило к горлу и возмутившееся содержимое желудка выхлестнуло наружу..
- Ах ты мразь! – прошипел старец.
-Я-я… я нечаянно…
Швырнул в нее подушку.
- Пошла вон отсюда!
Сорвался с кровати – голый, бесстыжий…
Света уже была у двери, когда он схватил ее за волосы, рванул в одну, другую сторону, бросил на пол и принялся пинать и топтать ногами, с пеной у рта сладостно приговаривая:
 -Вот тебе, сучечка… вот тебе, сцыкушка… вот тебе, вот тебе, вот!
И может быть забил бы девочку насмерть, если бы дверь комнаты вдруг не отворилась и не вошла, а прямо-таки влетела Фрося.
- Что тебе?!
Фрося подбежала к нему, что-то прошептала на ухо.

                45
Света плохо соображала, что происходило дальше. Дальше происходило что-то непонятное. Старикан засуетился, не попадая в штанину, лихорадочно облачался в брюки, надел белую рубашку, накинул куртку, достал из-под подушки пистолет, сунул его за пояс.
Дом вдруг стал наполняться непонятным шумом. По коридору затопали, на улице, за окном, залаяли собаки, рычали моторы машин, раздавались крики. Свет потух, потом снова загорелся и вновь потух.
Света, пользуясь суматохой, хотела было незаметно проскользнуть к двери, но старик схватил ее за руку и прорычал в самое ухо:
- От меня ни на шаг!
Он куда-то ее тащил по темным коридорам, волок по крутым ступенькам, время от времени свирепо приговаривая:
- Ах ты, гадина, ах ты гаденыш!
По затемненному двору метались блики огней фонариков. Блики огней метались и по стенам коридоров. Всюду двигались какие-то люди, раздались вдруг выстрелы. Сперва одиночные, затем очередями.
На какое-то время наступило затишье. В следующее мгновенье раздался очень громкий и суровый голос:
- Зарубин, прекращай стрельбу. Отпусти девочку и…
В ответ снова раздались выстрелы.
- Зарубин, сопротивление бессмысленно – дом окружен!
Старик достал из-за пояса пистолет, приставил дуло к голове девочки, другой рукой крепко держал ее за шею.
- Я отдам девочку, если выполните мои условия…
- Девочек! – выкрикнула Света,  сама удивляясь, откуда  у нее появилось вдруг столько смелости – конечно же, оттого, что поняла – это Кропотов пришел ей на помощь.
-Молчи! – Зарубин той же рукой, что держал пленницу за шею, зажал ей ладонью рот.
-Так какие условия? – голос Кропотова.
Об условиях он не успел сказать. Кто-то сбил старика и Свету с ног, завязалась яростная борьба, крики, стоны, ругательства, выстрелы.
Света отбежала от старика в сторону, но тут же увидела направленное на нее дуло пистолета, а над ним – глаз старика. Девочка прикрыла глаза…
Раздался выстрел, затем еще один, но к изумлению Светы, она не ощутила совершенно никакой  боли. И не упала, сраженная пулей. Выронил пистолет и стал мешком оседать на землю старик. И только тут она поняла в чем дело: в нескольких метрах в стороне за спиной злодея стоял капитан Кропотов. Одна рука его с еще дымящимся стволом пистолета была опущена вниз, другая отдыхала на поясе. Откуда он появился? И как он успел?
- Сильно испугалась? – спросил он, улыбаясь своей чуть виноватой улыбкой.
- Конечно…
- Я же говорил тебе, чтобы ты не боялась, что все будет «о , кей!».
Света подбежала к своему спасителю, обхватила дрожащими руками, и только теперь дала волю слезам.
- Ну-ну, не надо… все уже прошло, все самое страшное позади, успокойся, Светик, успокойся…
Одна за другой подъезжали машины: две «волги» с голубыми мигалками, микроавтобусик с отрядом «Беркута», скорая помощь, подрулил к лесной «избушке» и черный джип, из которого почти на ходу выскочил Захаров. Мельком глянув на бездыханное тело владельца «Лесной избушки», подошел к Кропотову, стоявшему в обнимку с белокурой девочкой.
- С ней все в порядке?
- Можно сказать, в порядке…
Света зверьком зыркнула на подошедшего. Майор хотел погладить девочку по голове, но та отстранилась.
- Спасибо тебе, Светочка… родина не забудет…
- Там… там… - Света показала рукой на дом, - там еще Эля… моя подружка…
- Не беспокойся, с ней все в порядке, она собирает свои пожитки и поедет в машине «скорой помощи».
- Она ранена, да?
- Нет, она не ранена, но находится в шоке и ей необходима медицинская помощь. А ты как себя чувствуешь?
- Теперь – хорошо, - ответила Света и попыталась улыбнуться, но улыбка у нее не получилась.
- А что дальше, товарищ майор? Кропотов кивнул на юную пленницу.
Света, опустив голову, ждала приговора: все-таки она маленькая преступница – супермаркет «грабила»… куда теперь – в тюрьму, в спецшколу или в детдом? В тюрьму, конечно, быть может не посадят… скорее всего, не посадят, все-таки она помогла им – заслужила волю. Опять на улицу?
- Определите пока в спецприемник…
Света прильнула к Кропотову.
- Я не хочу в спецприемник! Я хочу домой!
- Хорошо, хорошо, Светик, мы что-нибудь придумаем, а пока…
- Пока, Кропотов, можешь быть свободен, займись девочкой, накорми, пусть приведет себя в порядок, а потом решим, что и как, если не хочет в спецприемник – что-нибудь придумаем…
Когда майор Захаров удалился по дальнейшим делам, Света, наконец придя в себя и стараясь держаться бодрее, деланно-игриво приложила руку к виску:
- Так что, товарищ капитан, ваше задание почти выполнено…
- Благодарю за усердную службу! – поддержал ее игривый тон Кропотов и улыбнулся одним уголком рта. – Только не «товарищ капитан», а «товариш старший лейтенант»…
- Повысили в звании?
- У нас повысят…
- Не поняла…
-За такие «подвиги», что я совершил, положено вообще гнать из милиции в три шеи, а у меня только одну звездочку сняли да выговор влепили… с предупреждением…
- Эт-то из-за меня-а?
- Ты тут ни при чем… Я и только я во всем виноват… Ты уж меня прости… Светочка…
- А я и не обижаюсь…
- И скажи, наконец, как ты себя чувствуешь? – Кропотов обежал ее пытливым взглядом с ног до головы. – Может к врачу надо?...
- Нет-нет, ни к какому врачу не надо.
- Точно? Тебя там… - он не знал, как ее об этом спросить – зеленая девчонка все же…
Света поняла, о чем он хочет знать и сама помогла Кропотову:
- Нет, меня там не насиловали… Там… Мне не хочется рассказывать, что было там...
Кропотов протянул девочке мобилку.
- Звони маме!
Как всегда матери дома не было.
- Наверное на работе, - со слезой в голосе предположила Света, - а мобильного у нее нет…
- Тогда по коням!

                46

- Так что вы придумали… насчет меня? – спросила Света, когда Кропотов деланно деликатно открыл перед ней дверцу своей «копейки». – В детдом повезете?
Кропотов сел в машину молча. И тронул ее с места молча.
- В детдом? – в голосе девочки звучала сдавленная обида. Обида на всех: на свою мать, на того «усача»… на мерзавца-старика… на ту жизнь, которую ей всучили правители, на невыносимо трудную судьбу, которая, кажется, ничего хорошего ей не предвещает. Обида на то, что одним почему-то в жизни кругом везет, они купаются в богатстве и ласках родителей, а другим…
Глаза ее наполнились влагой.
- В детдом? – снова спросила она.
- Нет, не в детдом. Пока поедем ко мне. Ты ж меня не боишься?
Она двумя руками вцепилась в его руку.
- Я всех теперь боюсь, кроме тебя!
- Осторожно, мы сейчас врежемся в дерево!
Она разжала тиски рук, одну выпростала потом, чтоб не мешать Кропотову вести машину, а другая ее рука осталась на его предплечье – ей и сейчас еще было страшно и даже легкое прикосновение к своему покровителю и спасителю приносило девочке некоторое успокоение.
Дорога шла сосновым лесом. Похоже, ездили здесь совсем редко.
Кропотов очень хотелось расспросить Свету о другой девочке и подробнее о старике, но решил не бередить пока душу своей юной помощницы – пусть сначала придет в себя, отдохнет. Молча достал пачку сигарет, одну выдернул зубами, глянул на прильнувшую к его плечу спутницу.
- Дым переносишь?
- Если и мне дашь сигарету – буду переносить…
- Ишь ты какая… ты что – куришь?
- Давно.
- Как  это «давно»?
- Года три назад, когда мама стала пить.
- А ты пьешь?
- Пробовала, но мне не нравиться.
- Правильно, что не нравится.
- А  э т о т  тебя заставлял пить?
- Пытался, но я говорила, что меня от вина тошнит… Так сигаретку можно или нет?
Кропотов не хотел давать девчонке сигарету, получится, что он поощряет ее детский порок и вместе с тем понимал, что сейчас для Светы сигарета это не просто баловство юного создания, а в некотором роде успокакивающее средство – столько пережила бедная…
- Кури, конечно, - он протянул ей пачку, - но советую…
- Бросить эту пагубную привычку…
- Ишь ты – «пагубную»… все-то ты знаешь, понимаешь…
Они переглянулись, посмотрели друг другу в глаза чуть дольше, чем этого, быть может, требовалось бы. Дольше потому, что Света, затянувшись несколько раз дымком сигареты, успокоилась и подумала, что Кропотов хороший… мысленно она отбросила слово «мент» - оно к нему не очень подходило и нашла другое – человек, хороший человек. Она давно ни о ком так тепло не думала.
А он, Кропотов, задержал взгляд на своей юной спутнице потому, что подумал: славная, наверное, девчонка, не глупая, симпатичная – что с ней будет дальше? Сложно ей будет возвращаться к нормальной жизни, смотря в какие руки она попадет, смотря какие друзья у нее будут. И в глубине души решил, что… точнее, понял, что не оставит ее. Если оставит – пропадет девчонка. Надо будет как-то держать ее в поле зрения.
Затушив окурок, Кропотов порылся свободной рукой в кармане, нашел визитку, протянул Свете.
- Тут мои координаты, может, когда потребуюсь, не стесняйся, звони.
Она заморгала, будто ей что-то попало в глаза.
- А мы сейчас куда?
- Пока ко мне, я же говорил.
-А-а, а я думала, что мы сразу… в детдом… - она порывисто и тяжело вздохнула.
Боковым зрением Кропотов увидел ее выражение лица – оно было полно беспокойства. Рядом с ним сидела сразу и девочка- подросток, добродушно-наивная и умудренная житейским опытом, видавшая виды девушка.

                47

Машина выбралась наконец на шуршащую гравием грунтовку, а еще через несколько минут выскочила на мягко зашелестевший под шинами асфальт.
Кропотов нажал на газ, обогнал одну машину, другую.
- Не надо гнать, ладно? – попросила Света.
- Не любишь быструю езду?
- Люблю, но сейчас… мне почему-то сейчас не хочется  быстро ехать – так хорошо… А музыка у тебя есть?
- Слушай, Светик, когда это мы с тобой перешли на «ты»?
- А я и сама не заметила, извини… те… буду на «вы».
- Да ладно уж, как тебе удобно, так и говори.
Через паузу снова спросила:
- Так  музыка у тебя есть?
- Дома?
- Да нет – здесь.
- Где-то что-то было. А что ты любишь?
- А всякое-такое, душевное – про жизнь.
- Все про жизнь…
- А мне вот эта песенка нравится. И чистым звонким голоском она с детским задором пропела:

     А я по Питеру трамвайчиком, трамвайчиком.
     Отсюда видно, что из «Вольвы» не видать,
      Через окошечко мне солнечные зайчики
     Макушку греют – это просто благодать!

- Хорошая песенка. И голос у тебя чудный.
- Я с детства мечтала быть певицей, потом – актрисой кино.
- Думаю, мечта твоя исполнится. Тем более, что свою первую роль ты сыграла успешно.
Света на это ничего не ответила, только дернула нервно одним уголком рта, как бы говоря: у кого-то исполнится, а у меня…
Снова сделалась грустной. Сузившиеся в щелочки глазки ее были устремлены в далекую-далекую даль, где, кажется, она пыталась рассмотреть что-то хорошее, но так ничего хорошего и не видела.
- А ты где живешь? – спросила она.
- На Северной Салтовке.
- Ого-о…
- В центре теперь живут одни преступники.
Света с любопытством взглянула на Кропотова: она тоже так считала. Она знала, что обедневшие люди, обитавшие в центре, не могли содержать те квартиры, которые им когда-то выдало государство. Богачи скупали хорошие квартиры бедняков и поселяли их в далеких микрорайонах.
Она еще раз взглянула на своего спасителя, в уголках губ ее при этом проявилась едва заметная улыбка – ей было жалко этого большого, сильного, мужественного и, кажется, очень доброго человека: такой хороший, а живет черт знает где. И в который раз подумала о том, что жизнь несправедлива, очень несправедлива.
- Ты чему улыбаешься?
Вроде и не смотрит на нее, а все видит…
- Я-а-а? – спросила Света, будто, кроме них, в машине был еще кто-то. – Просто приятно ехать в машине… - Хотела добавить: с хорошим человеком, но подумала, что это прозвучит совсем по-взрослому и поймала себя на мысли, что она как-то очень резко почувствовала себя заметно повзрослевшей.
-Приятно ехать в машине, - повторила она, - и… курить сигарету…
- Давай, Света, договоримся, что эта сигарета у тебя последняя?
- Ты так хочешь?
- Так надо.
Она хотела поднести дымящуюся сигарету к губам, чтобы еще раз сладко затянуться, но передумала и, мельком взглянув на Кропотова, демонстративно щелчком отправила недокуренную сигарету за окошко.
- Молодец, - сказал Кропотов.
Света изумилась: он не только все видит, когда не смотрит на тебя, он и мысли читает твои, даже не глядя в глаза. И прониклась к нему еще большим уважением.
- Странно, - проговорила она как бы сама себе, - я не люблю что-то делать по чьему-то совету, кому-то подчиняться, а вот тебе мне приятно подчиняться, почему это, а?
Кропотов повернул голову в сторону спутницы, задержал на ней взгляд несколько дольше чем надо было, задержал потому, что слишком уж откровенна была эта девчонка. Быть может и потому, что доверяла ему. Кропотову это было и приятно, и в тоже время в душу его вселялось непонятное беспокойство: он чувствовал, что отныне будущее этого юного создания во многом будет зависеть именно от него.
- Наверное потому, - он улыбнулся, - что ты меня не боишься.
- Не боюсь… - повторила она и чему-то мечтательно улыбнулась.
Какое-то время снова ехали молча, потом Кропотов спросил:
- Маме еще позвонишь?
- Потом… если честно, то я и хочу услышать ее голос и боюсь…
- Чего бояться?
- Я не знаю, что говорить, она сразу налетит на меня…
- Милиции не боишься, преступников не боишься, а родную мать боишься.
- Она у меня строгая.
- Оно-то и видно… - иронично ухмыльнулся Кропотов. – Так мне звонить или ты сама? Держи телефон…
Дрожащими руками девочка взяла «мобилку» набрала номер и, услыхав знакомый, такой родной голос матери, сбивчиво залепетала:
- Мама, мамочка, мам… это я… Все хорошо… я все объясню… Где я? Я сейчас в машине… еду… - она на миг зажала микрофон, - мы… куда едем?
- Теперь – домой…
- К вам?..
- К тебе.
- То есть, ко мне… а твой начальник?
- Мы разберемся, раз мать дома, куда ж еще тебе ехать?
Света – в мобилку:
- Ма! Я еду домой! Целую!
В порыве благодарности, чмокнула и Кропотова в щеку. Тот вроде бы отстранился, Свете показалось, что ему неприятен ее поцелуй. Оскорблено прищурилась.
- Я не такая уж и плохая, - проговорила, намекая на то, что в «Лесной избушке» она никому ничего такого с собой делать не позволяла.
Он понял ее оправдание, пояснил:
- Да я не об этом… я, честно говоря, ломаю голову, что говорить твоей маме – трудно вести такие разговоры.
- Труднее, чем ловить преступников?
- Иногда труднее…
- Я сама все расскажу, хорошо?
- Хорошо, моя юная помощница. – Он тепло посмотрел на нее, хотел что-то еще сказать, но то, что он мог сказать, он не мог сказать. Дело в том, что он поймал себя на мысли, что эта пигалица далеко не безразлична ему, не просто, как оперу, менту, но и как человеку, мужчине, то есть.
В душе он ругал себя за столь неожиданное чувство, но чувства не выбирают, они живут сами по себе. Их можно только или  отпускать на волю или держать на привязи. Сейчас свои чувства он держал в узде.
- Вы… что-то хотели сказать? – ресницы у девчонки быстро-быстро запорхали.
- Нет, ничего…
- А мне кажется – хотели…
- Ты опять переходишь на «вы»…
- Не знаю – почему…
Они надолго замолчали. Молчали, пока не подъехали к дому, в котором жила Света.
Кропотов спросил:
- Мне заходить к вам или как?
- А как лучше?
- Пожалуй, просто необходимо зайти. Как любила говорить моя бабушка: где взял, туда и положь… К тому же мы с твоей мамой теперь знакомы. Когда тебя похитили, я обязан был поставить ее в известность… фотографии брал для объявления розыска…
- О-о-о!.. деланно восторженно протянула Света, - так я уже, выходит, «знаменитость»?
- Иначе нельзя было.
- Так вы и про супермаркет рассказали? – глаза у девчонки сделались большими.
- Света, это уже все в прошлом… - и нажал на тормоза. – Мы прибыли!
Неяркий свет выхватил из темноты стоявшую у подъезда высокую стройную женщину. Сомкнутые в замок руки ее поддерживали подбородок и заметно дрожали.
- Ма-а-ма-а!.. – воскликнула бедолага-девчонка,  стремительно выпрыгнула из машины и, забыв обо всем на свете, упала в объятия счастливой матери.



















Содержание


1. Ходка на волю…………………………………2
2. Смертельные стрелы Амура………………….57
3. Эликсир для босса…………………………….242




               
          








Сведения об авторе.
Омельченко Василий Михайлович родился в Украине. Детство, юность и молодость прошли в России (Омск, Канск, Красноярск, Бийск, Барнаул). Служил в армии, учился в гидрометеорологическом техникуме. Работал грузчиком, радистом, гидрологом, журналистом. Пишет на русском языке.
Первые книги вышли в Барнауле. Потом печатались в Киеве и Харькове. Был принят в члены союза писателей СССР. Теперь член союза писателей Украины.


 Украина, 61045, г. Харьков-45, ул. Отакара Яроша, 5, кв. 28,
Омельченко Василий Михайлович.
Дом. тел: (0572) 340-27-36, моб: 8-067-976-97-35,
e-mail: omelchenko@gala.net