Гость

                Гость


      Его приход удивил меня, впрочем, не слишком.
    - Опять дверь не закрыла, раззява, - мысленно ругнула я себя и в упор посмотрела на гостя.
      Поведение последнего давало куда больше оснований для удивления, чем появление. Нахально усевшись на диване, он закинул ногу на ногу и уставился на меня выжидательным взором. Словно это я, а не он вторглась в чужое жилище и сейчас должна дать вразумительное объяснение своему визиту.
      Собираясь задать естественный вопрос, я перебирала в уме возможные варианты обращения.
    - Чем обязана, милостивый государь? – Нет, слишком высокопарно.
    - Вы кого-то ищете, сударь? – Глупо, никого он не ищет, сел и сидит, как редиска на грядке. А, может быть, так:
    - Не ошиблись ли вы адресом – мы, кажется, не договаривались о встрече? Или вы не ко мне...
     Гость продолжал тем временем невозмутимо восседать на моем диване, и что-то в его облике было странным, но что, я не могла уловить. И молчала. А по его губам скользила саркастическая усмешка, словно он прочитывал мои непроизнесенные слова и потешался над ними. И надо мной заодно.
    В комнате было достаточно светло от верхней лампы, но пришедший потянулся влево и включил стоящий на тумбочке ночник. И снова с вызовом глянул на меня. Только тут словно пузырьки от газировки побежали у меня по спине: таинственный гость  парил в скрещении световых потоков,  и при этом ни клочка темноты не было вокруг его чётко очерченной фигуры. Ни пятнышка тени! Подчиняясь скорее инстинкту, чем осмысленному позыву, я резко оглянулась назад. В огромном, хотя местами и захватанном, стекле зеркального шкафа отразилась моя испуганно-глупая физиономия и широкий, с потершейся обивкой серо-синий диван. А больше – ни-че-го! Я рывком повернулась к гостю, который вольготно устроился на этом диване и в упор прожигал меня взглядом.
    -   Итак, вы догадались. Это облегчает мою задачу.
 -   Этого не может быть, - пролепетала я,  давясь ужасом. – Вы хотите сказать, что вы...что это... что  потустороннее существует? И...и ..., - вымолвить последнее слово я не могла, как ни силилась.
-   Нам  запрещено отвечать на подобные вопросы, - сурово отрезал посетитель. – Но вы меня видите – вот и делайте выводы.
-   Черт знает, что, - пробормотала я в замешательстве и почти теряя соображение. – Это же черт...
-   Настоятельно прошу, - резко перебил меня непрошенный гость, - прошу не упоминать при мне вслух имя этого Господина! Ни-ко-гда!
-   Простите, - извинилась я вполне искренно, хотя и находясь еще в оцепенении. - Простите, ради Бога!
-   Экие у вас, однако, крайности, - поморщился гость. – Я прощаю вас, но не ради Всевышнего, а ради вас самой, ибо непрощенная вина блокирует внутренние энергетические оболочки и размыкает цепь сопряжения с источником... Впрочем, - прервал он сам себя, - вам это непонятно.
 О, насколько же он был прав! Более того, как это всегда бывает, поток непонятных слов вызвал у меня приступ неодолимой зевоты, которую я с трудом ухитрилась скрыть. Но желание выведать истину не исчезало, и я снова настырно спросила:
-  Так вы - призрак? И явились с того Света обратно, в наш мир? И ничего не хотите мне об этом рассказать. Но так же нечестно! В конце концов, мы здесь одни, а я умею хранить тайну. Если меня, - добавила я через мгновение, - об этом попросят.
 -  Вы ничего не поняли, - презрительно заметил он, - наш мир абсолютно прозрачен, и каждому из нас, а тем более Ему, известны не только наши поступки и слова, но и, - он  поднял палец, - но и мысли! – Это вы погрязли во лжи и словоблудстве. Но об этом потом.
-  А наши, - снова перебила я, но это было слишком важно, чтобы думать о вежливости, - а наши мысли вам тоже видны?
-  Если захотим, - небрежно ответил призрак. – Мы настраиваемся на волну ваших мыслей, как вы крутите рычажок радиоприемника. Только проделываем все это в уме, не совершая ровным счетом никаких движений и не прикладывая физических усилий. Одним желанием, что вам, безусловно, также непостижимо.
  Я бессильно обмякла.  От этого страшного существа нельзя, стало быть, укрыться даже за броней собственного черепа, даже в укромном внутреннем ядрышке, которое мы ничтоже сумняшеся называем душой. Он мог изучать меня, как изучают под микроскопом распластанный на препаратном стекле срез луковичной пленочки. И это в моем доме, в моей комнате и на моем любимом диване. И почему именно  меня?
  -  Почему вы явились ко мне? - это я просипела еле слышно, но ведь он и не нуждался в голосе.
 -   Рулетка, сударыня. – Наглый тип развел руками. – Выбор жребия. Признаться, я предпочел бы иметь дело с кем-нибудь другим.
 -   Вы меня оскорбляете, - во мне неожиданно взыграло самолюбие. – Чем я вас не устраиваю? Но так или иначе, будем считать, что мне повезло.
 -   Ваша обида столь же нелогична, как и ваше тщеславие, - презрительно бросил гость. – Встречу с нами еще никто не называл везением. 
 -  Пусть так, - согласилась я, - такое из ряда вон выходящее событие принесло мне, да и еще, видно, добавит ряд неприятных минут, но разве это дорогая плата за познание? За обладание тем, чего нет, возможно, больше ни у кого? Вера, догадка, предположение – все это не в счет. Сейчас верят во что угодно и чему попало, а вас я вижу ясно, как вот эту вазу с малиной, и, не связанная зароком, смогу поведать об этом другим. Разве это не удача – быть избранной?
 -  Я мог бы взять с вас обет молчания, но не стану этого делать, ибо нет нужды. Вам никто не поверит, а отчаявшись достучаться до чужого понимания и сочувствия, вы перестанете верить самой себе. Или хуже того – раздвоение личности разъест вашу душу, как ржавчина – железо. Нет, встреча с нами – небольшая удача, но все же я здесь не затем, чтобы причинить вам зло. Меня просто послали с заданием.
 -  С каким еще заданием? – недоумевала я. – Да, и почему вас, опять жеребьевка решила?
 -  Не совсем, точнее, совсем нет. Меня отобрали в результате жесткого конкурса, и соперники были отнюдь не слабые, уверяю вас. Но объект, то есть вас, мне назвали в последний момент. Так что придется нам обоим смириться с этой участью и быть, как у вас говорят, взаимно вежливыми. Я хотел бы как можно скорее приступить к цели моего посещения, и, надеюсь, это в обоюдных интересах.
  Я  откинулась на стуле, поняв, что ничего не смогу вытянуть из пришельца раньше, нежели он сам этого захочет, и покорно предоставила себя потоку событий. Тем временем, выдержав паузу, гость продолжал:
  -  Да будет вам известно, мы посещаем сей мир достаточно регулярно и даже любим проводить здесь отпуск, лишь на контакты с местным населением требуется особое разрешение.
  - Да, конечно, - я снова проявила невежливость, перебив говорящего, - вы селитесь в замках и разгуливаете там ночами, пугая новых жильцов или заблудившихся экскурсантов. Очень гуманно!
  - Вы начитались бульварных романов, моя милая, - презрительно скривив рот, проскрипел гость. – Никто из нас, за редким исключением, не станет возвращаться в родовые гнезда, разоренные неблагодарными и развращенными потомками, превращенные в атракционы, где равнодушно-любопытные взгляды касаются того, что было для нас свято – о, Боже!, – и он возвел глаза вверх.   – Нет, подобные стрессы нам ни к чему. ... Но не перебивайте же меня, наконец. Я теряю нить мысли. ... Итак, я начал говорить о своей миссии, а она не так проста. Дело в том, что вы все погрязли в двуличии и лицемерии, и то, что покидает ваши нечистые рты, настолько противоречит вашим, если можно так выразиться, мыслям, что непрерывные разряды пронзают окружающую ионосферу, идет сплошное искрение, и все наши рецепторы перманентно замыкает. С этим надо что-то делать! И это, представьте, на всех энергетических и - социальных, - добавил он, - уровнях.         
 - Опять эта наукообразная ахинея, - почти простонала я про себя, забыв о способностях собеседника, а вслух произнесла:
 -  Но почему  вы обратились ко мне? Я что, самая большая грешница из всех живущих? Самая великая лгунья и лицемерка? К тому же, от меня никто и ничто не зависит в отличие от тех, там, ... – и я выразительно подняла глаза к потрескавшемуся потолку. – Пора белить! – машинально отметил взгляд и скользнул вниз.
 - Туда отправятся другие, - отмахнулся призрак, - поважнее меня, но и ты, - он внезапно сменил форму обращения, - и ты - далеко не святая.  Начнем, как принято говорить, с малого, а точнее, с малой мира сего. Если один атом повторяет строение вселенной, то что говорить о целом индивидууме. К тому же, - незнакомец хмыкнул, - ты сама изволила изречь, что тебе повезло, да и в самом деле,  ведь  страстно мечтала увидеть нечто эдакое... необычное, даже фантастическое. Такое, что и потрогать нельзя, и поверить чему трудно, а очень хочется. Считай, что случай предоставился, только теперь его надо отработать.
 - Что за наглец! – я поежилась под ироничным, направленным на меня взглядом. – И, главное, все шпарит как по писаному, все так и было – хотелось чего-то, зашкаливающего диапазон рационального, в зависимости от того, что последним побывало в руках: душераздирающая история благородного Гарри Поттера или почти достоверные свидетельства посещения земли инопланетянами. Впрочем, едва ли я представляю собой некий уникум, так что он мог просто попасть в точку.
  Тем временем, гость развалился с небрежность праздноотдыхающего и направил на меня указательный палец. При этом мне показалось, что перст его пронзил меня насквозь и пригвоздил к спинке стула.
-  Чем объяснишь ты свою ссору с приятелем и однокашником четверть века назад? В чем только его ни обвинила! И почему? Поверила общественному возмущению, эдакому феерическому разбрызгиванию слюней? Едва ли. Надышалась газетной вонью, холодок сомнения...  Конечно, глупость – тяжелый порок, но вдвойне, когда она порождена инертностью мысли и леностью души. Так что и это – не оправдание. Так же, как и трусость – не то время уже было. Как говорится, героем можешь ты не быть -  не быть злодеем ты обязан.
Как ни странно, я мгновенно вспомнила ту злополучную ссору так ясно, словно это было вчера. И бурно возмутилась:
-  Как вы можете меня в этом упрекать – я была еще девчонка. И если вы такой провидец, то должны знать, что я искренне верила тому, что говорила. И что говорили мне другие. И нимало не кривила душой. Что же касается глупости, то, конечно, частично я готова...
-  Никакой частичности, - он притопнул ногой, - а только целиком и полностью. Сначала вы жили с повязкой на глазах, боясь ее сорвать; потом, когда она держалась уже только собственной тяжестью, вам не хватало решимости стряхнуть эту полоску ткани. Теперь же, избавясь от нее, можно бы надеяться, навсегда, вы продолжаете жмуриться, ибо привыкли к темноте. Калеки... Духовные уроды! Но вернемся к дням нынешним. И к твоему якобы благородству, как тебе это мнится, исходя из явно заниженной планки искренности. Зачем ты обнадежила несчастного Буданыча? Что мямлила, глядя в его наивные глаза, ждущие откровения? И что при этом думала?  У меня замкнуло контакты от чудовищной разности потенциалов, и, если бы не специальная защита, мне пришлось бы худо. Итак..?
- Еще того не легче! – я даже подпрыгнула на месте. – И это лыко вы ставите мне в строку? А что же, по-вашему, должна была я ему сказать? Что он бездарность и зря переводит время, бумагу и краски?  Что способные воспитанники детского сада могли бы давать ему уроки? Что его художества столь же далеки от искусства, как лягушачий концерт от оперы  «Русалка»? Что? Человек давно перевалил хребет жизненных Альп и неотвратимо спускается в долину. Лучше он не может, даже если вывернется наизнанку. И ему нужна, по-вашему, правда?
Пришелец посмотрел задумчиво. Потер переносицу. Немного помолчал.
- Благой порыв, да. Я могу понять и даже оценить. Но чем он окончился? Твой опекаемый пришел домой, вдохновленный компетентным, как он полагал, мнением, проработал всю ночь над новым  «нетленным» полотном «Ветераны пишут письмо  Бушу», а  когда друг и сосед  неосторожно назвал его произведение мазней, смертельно обиделся, рассорился с ним, и в итоге попал в больницу с сердечным приступом. Еще бы! – Ему ведь сказали, что он почти Рембрандт, а тут такие колкости от близкого человека. До чего доводит зависть! 
-  Кроме того, - продолжил он после небольшой паузы, наполненной какой-то густой и вязкой тишиной, - все радикальные операции проводят под наркозом. Итог – тот же, а пациент избавлен от страданий и мук. Уму угодна работа души, они в чем-то напарники. Да... Но перейдем к следующему и, пожалуй, главному, тем паче, что разговор коснулся душевной сферы. 
       Итак, проследим, что произошло после того, как вы, отринув приобретенный сравнительно недавно монотеизм, создали себе новый тип язычества – поклонение своим божкам. Однако, из чего бы ни были ваши идолы: из гипса, мрамора или бронзы, все они в итоге оказались глиняными, ибо разлетелись на мелкие осколки, едва их столкнули с пьедесталов. Острые края  даже поранили пару-тройку случайных свидетелей, что в общей исторической картине ничего, конечно, не значит. Важнее другое. Природа, как известно, не терпит пустоты, хотя наблюдая содержимое голов  некоторых граждан в этом можно усомниться. Шутка, - он впервые усмехнулся, но снова стал серьезным и даже гневным.
 – Что хлынуло на место низвергнутой псевдорелигии? Вернулась святая вера? Как бы не так! Те, кто так думают и говорят, занимаются худшим видом обмана – самообманом, ибо истинная вера – не шуба, которую можно убрать на лето в шкаф, присыпать нафталином и так сберечь до подходящих времен. Чаще же всего это  - лжецы и фарисеи, и ваши бывшие боссы  с партбилетом, зашитым за подкладку на всякий случай, смачно целующие крест или иной символ веры, отвратительны Ему сильней, чем толпа смрадных грешников. Ибо у тех еще есть шанс раскаяться. Эти же подошли к черте, за которой нет ничего. Бездна. И было бы полбеды, если б, в нее заглянув, отпрянули нечестивцы и смиренно повернули назад, но они упрямо стремятся вперед и увлекают за собой толпы сирых, поверивших,  что их ведут к счастью, безусловно, ими заслуженному. O, Sanсta simplicitas!
Потрясенно слушала я его монолог, следя за словами, как следят за указкой учителя, скользящей по школьной карте, и не имела ни малейшего повода возразить, но какой-то червячок еще шевелился внутри, и, вспомнив давнее наставление приятеля-шахматиста, что лучшая защита – это нападение, попыталась обороняться.
-  Что касается боссов, вы совершенно правы, но мне доподлинно известно, что многие оставались  верны себе и лишь перестали стыдливо прятать то, что существовало всегда. Если же в ком-то зародилось сомнение (я подумала в тот миг и о себе), едва ли можно это вменять в вину, ибо оно есть итог той самой работы души, о которой вы говорили.
Увы! Я забыла, с кем имею дело. Взгляд незнакомца проник в такие закоулки, куда я не заглядывала сама. Или не хотела заглядывать. По тонким губам его вновь скользнула саркастическая ухмылка.
-  Хватит! Я уже все поняла, не надо уточнять детали. ...Но кто вы сами такой? – в изнеможении выдохнула я. – В каком веке вы изволили проживать и кем  были при жизни – воплощенной добродетелью, прячущей в шкафу крылья? Праведником, взятым живым на небо?  Да и вообще, могли бы  представиться, учтивый вы наш!
Призрак впервые с начала разговора показался слегка смущенным и в его глазах стало чуть меньше дерзости.
- Я тоже совершал ошибки, - кивнул он с некоторым смирением. – Наше время было далеко не вегетарианским. Но не пора ли вам, наученным нашим – увы! – печальным опытом сделать, наконец, соответствующие выводы? Лучше учиться на чужих ошибках, это замечено давно. И не мною. Да, кстати, - он чуть приподнялся, - простите за неучтивость – меня зовут Поль Аристархович Кунжут. Если мое имя вам чем-то может пригодиться...  Конец девятнадцатого века. Европа... Что еще? Покинул сей мир в возрасте семидесяти трех лет, что в то время считалось весьма почтенным. Был знатен и уважаем, что, впрочем, в моем нынешнем месте пребывания не играет ровно никакой роли. И выбрали меня в качестве парламентера за иные заслуги, о коих я в силу скромности умолчу.
 - Лицемер, - подумала я, снова прикрыв глаза от чувства тупого бессилия. – И главное, чего он от меня добивается? Ну признаюсь я во всех прошлых и нынешних грехах, раскаюсь, начну (допустим, это возможно) новую жизнь – и что? Станет этот, мягко говоря, несовершенный мир хоть на иоту лучше? Справедливее? Мудрее, наконец? Был ли он таким хоть когда-нибудь? Нет и еще раз нет! И цена жизни была во все века очень невелика, как бы красиво ни говорили о ней лучшие умы и гуманисты своих эпох. «В каждом веке есть свое средневековье» - вот самые точные слова, которые я слышала. Ежи Лец, кажется. Хотя, чего я распинаюсь перед этим незванным гостем? Он призрак, то есть привидение, значит,  привиделся мне, показался, а на самом деле его и нет вовсе. Сейчас я ему... -- -  Господин хороший, - начала я, открывая глаза и наполняя голос гневной интонацией..., - и осеклась. На диване никого не было.
 Я оглянулась, подошла к двери. Она была заперта. Только дружески подмигивал ночничок, которого я не включала. Или все-таки..?  Чего не бывает от усталости, могла и позабыть.