Кто он - Банни Бариган, музыкант?

                Роберт Кормер
                (перевод с английского)
 
  Могу сказать лишь одно: он не мог остановиться. Нет, он не бился головой о стену и не искал отговорок или оправданий, он даже не дождался мартини. Как только принесли то, что он заказал, я от него услышал: «Вчера вечером я спросил у Эллин, что она думает о разводе».
  До меня доходили слухи о романе Уолта с какой-то девушкой, во что не сильно верил, хотя сплетни об этом не прекращались. Уолт Крейн и другая женщина… смешно. Может быть, где-нибудь за коктейлем, но вряд ли это смогло бы дойти до какого-нибудь тайного свидания – не более чем шуточный флирт. Я что-то отдаленное слышал о сногсшибательной девушке – о модели, с которой он иногда мог встретиться у себя в рекламном агентстве. Но это не могло показаться большим, чем просто слухи, потому что такого не бывает с людьми, такими как Уолт или я. Мы давно уже не были детьми и сами имели детей, почти взрослых. Оба любили подремать после ужина, и на животе у каждого из нас уже завязывался жирок. Мы становились сентиментальными, обоих иногда начинала мучить ностальгия и воспоминания, когда кто-ни будь из нас изрекал что-то вроде как: «припоминаю, как был еще мальчишкой…», а в это время дети поднимали глаза к небу и в тонком отвращении давали знать, что им это давно уже надоело. Мы с Уолтом были старыми друзьями, просидевшими за одной партой в школе и прошедшими вместе войну, к тому же, никто из нас ни разу не разводился. До сих пор.
  - Что произошло, Уолт? - спросил я, задержав дыхание. – Как-то слышал, что вы с Эллин думали о покупке новой машины, Сандра переболела корью, у Томми съехала успеваемость, Дебби, оправившись от скарлатины, начинала совершать прогулки на свежем воздухе, и вдруг теперь вы разводитесь?
  На его лице проявилась гримаса, будто от внезапно наступившей боли, и он с благодарностью встретил взглядом официанта, вернувшегося с нашей выпивкой. Я смотрел, как он понемногу отпивает из рюмки, и мне показалось, что было бы неплохо обрисовать картину его домашней идиллии, упомянув его детей и Эллин, любящую и нежную жену, прекрасную во всем, пусть даже притом, что у нее быстро менялось настроение, и она иногда раздражалась или заточалась в тюрьму мигрени.
  Он опустил на стол стакан и, сдаваясь, поднял руки ладонями вверх.
  - Я знаю, о чем ты думаешь, Джерри, я – злодей мира. Замечательно, и я это допускаю, но не так все просто.
  Вот, черт. Я решил, что буду судьей или адвокатом? И подумал об ней: «Бедная Эллин». Что теперь будут говорить? Я не стал спешить со следующим вопросом, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку.
  - И как эту новость приняла Эллин? - спросил я, осознавая, что ему вообще не хотелось говорить о ней. И мне стало ясно, что зацепка найдена.
  Он нахмурился, качая головой и избегая моих глаз.
  - Тяжело, Джерри, она это приняла тяжело. Она даже ни о чем не подозревала.  О, она знала, что в последнее время я стал себя вести иначе, но думала, что я устаю на работе, слишком много трудясь, готовя новые презентации… - его слова выскакивали суматошно и беспорядочно, падая одно на другое, и меня удивила подлинная боль, заточающаяся в них. – Как бы то ни было, думаю, что она до сих пор не в себе. Она плакала, и мое сердце чуть ли не взрывалось от ее слез, но что мне было делать, Джерри. Я должен был об этом ей рассказать. Я должен был разбить…
  - Она модель? - спросил я.
  - Ты о ней слышал?
  - Слухи. Что-то неопределенное. Я думал, что это только сплетни.
  - Ты полагал, что этого не может быть, правильно? – сухо спросил он. – Мерзкий и старый Уолтер Крейн, предатель, капитан команды офиса фирмы по боулингу, бывший секретарь «Ротари-Клуба». Но это случается, Джерри, с людьми, с такими как я… с такими как я и ты. Мы не ищем этого. Оно происходит само по себе, не по нашей воле. Или все-таки ищем – вероятно, каждый из нас, но не можем сами себе в этом признаться…
  Его обвинение не было столь острым, чтобы как-то задеть мою совесть. Сидя напротив его, я чувствовал себя в безопасности, думая о премии, которая ожидалась через месяц, гадая, сломают ли последние мои распродажи цифры прошедшего октября. И вдруг вспомнил вечеринку по случаю дня рождения Кэти, моей дочери-подростка, живущей в мире или яркого, разливающегося смеха, или слез отчаяния. И разве Гариет не просила меня, чтобы в тот день я купил и принес домой два галлона (два галлона!) мороженого?
  - О, Джерри, - его пальцы сложились лодочкой, а голос наполнился глубиной, будто зазвучал под куполом церкви. - Она потрясающа, замечательна. Ее зовут Дженнифер Вест, и настолько красива, что становится больно, - и начал качать головой, а его глаза ушли куда-то вдаль, будто он был поэтом, пытающимся найти то слово, которое опишет все.
  - И как это произошло? - устало спросил я. На самом деле мне не хотелось слышать обо всех деталях их встречи: кто их познакомил, о чем в первый раз говорили, что было налито у них в рюмках, как нежно смотрели друг другу в глаза, как обнялись и поцеловались. Ему не надо ничего рассказывать, потому что об этом рассказано и написано миллионы раз, и вряд ли тут было бы что-нибудь новое, захватывающее, значащее для кого-нибудь еще, кроме как для них двоих, открытое друг в друге. И мне не захотелось, чтобы Уолт вдавался во все подробности, потому что я слишком привык к другой его роли – отца, изящно извлекающего занозу из пальца маленького Томми во время той нашей поездки на рыбалку в Мэн, или беспощадно обливающего водой загорающую на пляже Дебби, чтобы отвлечь ее от переживаний, связанных с переездом в новый дом. День спустя уже в новом доме, когда дети мирно спали, мы с ним, а также с Эллин и Гариет не спеша пили пиво, вкушая момент полного удовлетворения жизнью, настолько радостной и доброй…
  Я слишком часто видел его в роли мужа или отца, что просто отказывался слышать слова о его любви, не имеющие ни малейшего отношения к той занозе или воде, которой обрызгивал дочь.
  - Сначала мне все это показалось смешным, Джерри. Та ли это девушка, которая может заботиться обо мне или даже что-нибудь увидеть во мне, как в человеке. Дело в том, что я далеко не молодой, женатый мужчина, у меня давно уже все устроилось и стало на свои места. А тут она – молодая и красивая, возможно, тысячи парней караулят ее, чтобы покувыркаться в постели… - и снова начал раскачивать рукой, удивляясь всему, о чем говорит. – Как бы то ни было, все произошло случайно: когда она пришла ко мне в офис, на ее туфле оторвался каблук, я появился из-за угла, и…
  - Как в кино, - сказал я.
  Его губы искривились, и я мог бы поклясться, что на его лице возник отпечаток неописуемой печали, совсем не имеющей отношения к моей, чтобы это смогло показаться смешным. Так или иначе, он вдруг стал выглядеть уязвимым.
  - Продолжай, - сказал я, смягчив голос. – Что было дальше?
  - Много ли можно об этом рассказать, Джерри, - печаль исчезла с его лица так же быстро, как и появилась. - Потому что многое просто не объяснить словами. Ты думаешь, что я очередной раз впадаю в детство? Я знаю, что ты думаешь – то же, что и я: была ли обувь на другой ноге? Еще ты думаешь, что я сошел с ума, пуская под откос всю свою жизнь, и ради какой-то девчонки, которая…
  И я понял, что моя роль его оппонента была смешной, что от этого никому из нас не будет ни малейшей пользы.
  - Возвращаясь к Эллин, - продолжил я. - Она позволила тебе уйти?
  - Думаю, что, в конце концов, она меня отпустит. Вчера вечером она была настолько расстроена, что вряд ли сможет это уладить. Но она знает, что я не просто бросаюсь словами. Я упаковал всю свою одежду…
  - И где ты сейчас живешь?
  - В том же доме, где и Дженнифер, - ответил он и поднял руку, будто останавливает движение. - Но не вместе с ней, не в ее квартире, этажом выше, прямо над ней, - на его лице проступил взгляд благородства.
  - Вы с Эллин уже что-нибудь оформили? - спросил я. - Я имею в виду деньги, мебель – все такое. Делить имущество, Уолт, нелегко.
  Он заказал еще два мартини, и официант тут же среагировал. Раньше он, также, как и я, не был способен привлечь внимание официанта, стоящего в очереди других своих коллег, которая не двигалась, будто он, как и я, был невидимкой. Теперь, наблюдая момент его успеха в вызове официанта, мне стало интересно: не приобрел ли он со своей новой девушкой ауру успеха и уверенность в себе?
  Когда официант подошел, мы притихли. На наш стол стали еще две рюмки мартини. Затем, когда тот был уже около соседнего стола, Уолт придвинулся к столу и взял в руку рюмку. Суставы на его пальцах побелели.
  - Джерри, Джерри, - произнес он, в его голосе боль стала еще сильней. - Ты думаешь, что через это я еще не прошел? Ты говоришь о финансах, деньги… это лишь малая часть всего мизера. Дженнифер зарабатывает достаточно много, чтобы, не напрягаясь в полной мере, я мог заботиться и об Эллин, и о детях. На этот счет им не о чем беспокоиться. Проблема в другом… - он сделал еще один глоток мартини, глядя куда-то мне за спину. - Вчера вечером я на прощание поцеловал детей. Они и знать не могли, что прощальным этот поцелуй был на самом деле. Эллин была у себя в спальне, она тихо плакала, стараясь не создавать сцену. Старая добрая Эллин. Я поднялся наверх и посмотрел на девочек. Они выглядели настолько невинно, будто у них не было никакой защиты от окружающего их мира. Я целовал их, когда они спали, и никогда не любил их так сильно, как в тот момент. А затем почувствовал, как печаль берет верх надо мной, потому что знал, что ломаю их жизнь. Вплоть до того момента я лишь был озабочен любовными играми с Дженнифер, и все это было диким и прекрасным, назло тому, что осознавал всю подлость своих прелюбодеяний за спиной у Эллин. Но все это становилось ужасающим, напоминающим распитие шампанского, от которого лишь немного пьянеешь, но на утро похмелье очень долго не приходит. А в спальне девочек, хотя и осознавал сказанное Эллин, я предавал себя, сжигал за собой мосты… - его голос начинал дрожать. - И как бы то не было, - продолжил он. - Это был момент истины, когда в спальне девочек я целовал их в щеку и касался ушибов Сандры – за день до того она упала с велосипеда и поранила подбородок. На тот момент мне стало ясно, что уже не вернусь никогда.
  - А тебе бы хотелось вернуться? – осторожно спросил я, ощутив момент его агонии в спальне. - Полагаю, что в какой-то момент тебе захотелось, чтобы этого не произошло, чтобы она не попалась на твоем пути.
  И вдруг он ненадолго притих, и когда заговорил снова, то его голос почти перешел на шепот.
  - Далеко от этого не уйти, Джерри. Да и не смог. Я уже сказал Эллин, и изначально знал, что это ранит ее, и, что мы оба будем достаточно изранены, если это можно так назвать. Джерри, тебе легко сидеть тут и осуждать меня, думая, что я другой, что все чувствую не так, как другие, и поэтому ушел от жены и детей прошлой ночью. Но это не так и не все. Я не превратился в кого-то другого так вдруг. Я – все еще тот же Уолт Крейн, и все еще люблю своих детей, - он оттолкнул рюмку. – Смотри, когда вчера вечером я зашел в комнату Томми, то меня аж скрутило. Мне уже было не по себе, когда зашел в спальню к девочкам, но Томми… ты не знаешь, сколько раз я в нем видел самого себя. И, когда я поцеловал его на прощание, то ощутил страшную боль, осознавая, как изменится его мир, когда он проснется.
  - Но ты ушел, Уолт. Все это не остановило тебя, - продолжал я, пытаясь понять, какая должна быть любовь, чтобы пойти на такой шаг, оставить детей, не ожидающих подобного.
  - Да, я ушел, но Дженнифер того стоит. Это похоже на… - он не мог подобрать слово. – Похоже на рождение заново.
  Я подумал, что он начнет читать стихи.
  - Это случилось, Джерри. Я хотел рассказать тебе об этом прежде, чем ты услышишь это от кого-нибудь еще.
  - Хорошо, Уолт, я ценю это. Мы вместе прошли через многое – через все хорошее и плохое.
  - И мне хочется, чтобы ты увидел ее.
  - Хорошо, Уолт, замечательно, - автоматически ответил я и уже приготовился расплатиться, понимая, что наша беседа подошла к концу, как и жизнь, текущая по прежнему руслу.
  - Она намеревается встретиться с нами и должна быть здесь с минуты на минуту.
  Я не сразу придал значение его словам, потому что подумал о той спальне, в которой Уолт поцеловал на прощание своих дочерей, в то время, когда они спали, и о его мыслях об их все еще ярком и безопасном мире. Я подумал о своих собственных детях, о Кэти, о Джои и о маленькой Кэрол, о том, как сильно их люблю. Но я знал, что люблю их не больше, чем Уолт своих детей. И сквозь печаль, сопровождающую мои мысли, наконец, осознал сказанное им.
  - Она придет сюда, чтобы с нами встретиться? – спросил я.
  - Я хочу, чтобы ты ее узнал, Джерри, чтобы ты понял, насколько она хороша, - объяснил Уолт. - Знаю, что все думают о таких как Дженнифер. Ее могут назвать «потусторонней», разрушительницей дома – все эти клише. Но когда увидишь ее в лицо, то поймешь, что я имею в виду…
  Он смотрел через мое плечо на дверь, и в его глазах я увидел блеск. Он внезапно помолодел, будто над его морщинами взошло солнце также, как и он сам привстал со своего стула: я уже знал, что Дженнифер Вест вошла в помещение, начав притягивать его будто магнит.
  Она была красива до мучительной боли в сердце. Брюнетка, с фиолетовыми глазами, со светлой кожей. Она была молода – настолько молода, что начинало сосать под ложечкой. Уолт, казалось, начал упиваться ее очарованием, когда она еще не приблизилась к нашему столу. Он, похоже, забыл обо мне, о грохоте музыки в баре – обо всем. Он видел лишь ее. Мои собственные глаза также было не оторвать от нее. Старый Уолт полюбил такую девушку.
  Он медленно и осторожно встал из-за стола и обошел его, чтобы выдвинуть для нее стул.
  - Мой лучший друг, - произнес он, кивая в мою сторону, и, качнув головой в ее сторону, он сказал: - Моя лучшая девушка.
  Если бы она не была столь красива, а он не выглядел таким счастливым, то, как он мне ее представил, могло бы показаться смешным и нелепым. Дженнифер Вест подтвердила его слова сияющей улыбкой, обнажившей совершеннейшие зубы и показав ямочки, вдруг возникшие на щеках. То, что я нашел в ее улыбке, показалось необычным: она могла смотреть на одного человека так, будто никого в мире больше не было. Какое-то мгновение она смотрела на меня именно так, а затем отвернулась, и у меня возникло ощущение потери, потому что я уже знал, что на всех остальных она смотрела так же лишь короткое мгновение, в то время как от Уолта она не отрывала своего пристального взгляда. Но прежде, чем отвернуться, она сказала:
  - Приятно с вами познакомиться, мистер…
  - Пожалуйста, зовите меня Джерри.
  - Джерри, потому что Уолт так много рассказывает о вас, что чувствую, мы уже давно знакомы.
  «Куда мне деться?» - спросил я себя. – «Остаться или уйти?» Мне не хотелось предавать Эллин и прошлую жизнь, которую все из нас: Уолт и Эллин, Гариет и я, и все наши дети разделяли, и, сидя тут, потворствовать Уолту, претворяясь, что прибытие этой девушки Дженнифер Вест было для меня самым долгожданным событием. Но я всегда малодушничал, когда надо было быть способным на маленький жест, предавая себя тысячами способов: смеясь над грязными шутками, которые на самом деле были не смешны, продолжая молчать, когда кто-нибудь совершает над другим какую-нибудь мерзость, а тот просто старается куда-нибудь исчезнуть, чтобы избежать конфуза в позорной ситуации. И я решил, что будет лучше, если буду вежливо улыбаться и какое-то время делать вид, что все идет как по маслу, пока не появится возможность удалиться спустя продолжительный промежуток времени.
  И Дженнифер Вест тут же меня разоружила, сказав:
  - Мне жаль, что вам из-за меня так неудобно, Джерри, но, пожалуйста, не
вините меня ни в чем. Уолт настаивал на этой встрече, хотя я ему с самого начала говорила, что вы будете правы, если даже не одобрите наши недавние с ним отношения.
  Вероятно, ей было где-то двадцать, но она говорила и вела себя достойно независимо от ее лет. Ее уравновешенное поведение, очевидно, было следствием того, что ее учили быть моделью, хотя, я чувствовал, что с ее королевскими манерами она была рождена. Я уже понимал, почему Уолт не называл ее просто «Дженни» или «Джен», а всегда упоминал ее как «Дженнифер». Когда ей было семь лет отроду, и ее сверстники-мальчишки дрались из-за нее на школьных переменах, то, вероятно, уже тогда ее все звали Дженнифер, и, вероятно, уже в те времена тепло и близость не оставляли ее глаз.
  Я вдруг осознал, на что она намекала, говоря о недавнем знакомстве с Уолтом.
  - Смотри, Дженнифер, я – не судья и не арбитр, - сказал я, зная, как потом буду сам себя презирать, если, сидя здесь и сейчас, промолчу, не показав, как на самом деле к этому отношусь. - Уолт – давно уже не мальчик.
  Она подняла руку и сжала ладонь в кулак. Это был незаметный знак даже не вызова, а власти. И я почувствовал себя отстраненным, будто сидящим за другим столом.
  Официант чуть ли не парил, ожидая ее заказа.
  - Мартини всем, - скомандовал Уолт.
  - Он меня развращает, - сказала она. – Я не столь проворна как он.
  Говоря о развращении, мне бы следовало сказать: «Не отвечай ему тем же». Но вместо этого спросил:
  - Ты работаешь моделью? -  и начал пристально вслушиваться в ее ответ, означающий еле заметный, но восхитительный намек шепотом на ухо. Ее глаза каким-то невероятным образом, изменили цвет, вдруг став вместо фиолетовых серыми, а затем снова вернулись к прежней окраске. Третье мартини всегда смягчает грани всего, что прежде казалось на вкус сухим и острым. Музыкальный автомат или что у них там играло, зазвучал мягче, где-то на заднем плане – какая-то старая песня (я затруднялся вспомнить – какая), но она напоминала мне танцы после футбольного матча между школами. Пока мы сидели за столом, я незаметно изучал ее глазами, заодно наблюдая за Уолтом. Он все также стригся ежиком, но когда он склонил голову, то сквозь волосы уже проступала розовая лысина, а его лицо испещрено неглубокими морщинами – этакая эрозия лет. Кожа на лице Дженнифер без единого пятнышка, ее черные как смоль волосы были густыми и блестящими, а глаза искрились. Они вдвоем с Уолтом, казалось, совсем не подходили друг другу – один был молодым, а другой – старым. Но, очевидно, для Уолта возраст не имел значения. Он возбужденно сидел рядом с ней, будто маленький мальчик, гордый своей близостью к ней, и впитывал каждое ее слово, поддерживая своей реакцией каждый нюанс ее тона или жеста. Время от времени он посматривал на меня с гордой миной на лице, как будто спрашивая: «Ну что ты о ней думаешь, Джерри? Разве она того не стоит?» И я послал ему в ответ маленькую, незаметную улыбку, в которой скрывалось то, что я на самом деле уже начал думать: она была одной из самых чудесных девушек, виденных мною – настолько красивой, что аж заболело в груди.
  - Об Уолте я хочу знать абсолютно все, - сказала она. – Расскажите о нем, Джерри – все, что он любит и что ненавидит, чтобы знать, как можно сделать его счастливым.
  - Ладно, теперь можно попробовать, - сказал я, впадая в игру, принесенную волной третьей рюмки мартини и теплых чувств к Уолту, моему старому приятелю. – На самом деле он – не любитель мартини, а предпочитает пиво. Не надо спрашивать о его военных заслугах, потому что он будет пытаться выглядеть скромно, но, в конце концов, расскажет вам, как потерял свою медаль за боевые заслуги в Неаполе, проводя в баре бурные выходные. Он будет рассказывать, что терпеть не может телевизор, но каждый раз просиживает у него до двух часов ночи, смотря «Позднее, позднее представление».
  Мои слова звучали еще добрее чем, они на самом деле были, и это увлекло Дженнифер, потому что она любила Уолта, а Уолт делал вид, что смущается, но казалось, что он всем этим наслаждался.
  - И еще, - продолжил я, сделав еще один глоток мартини и смакуя его вкус, - Ему нравится Хемингуэй и Стейнбек, написавший «Задыхающийся в гневе». Он слушает Брубека и Эллингтона, к тому же он очень бережет редкую запись песни Банни Беригана «Я не могу начать»
  Угрюмые морщины выступили на ее лбу.
  - Минуту, - сказала она. – Вы меня опережаете. Банни… Бериган? – ее морщины стали глубже, а нос также сморщился от напряжения. – Банни Бериган… - размышляла она, повернувшись к Уолту. – Кажется, он музыкант… или кто-то еще?
  - Правильно, - подтвердил он. - Он играл на большой трубе, и это была песня, которую упомянул Джерри: «Я не могу начать», которая когда-то в те дни разбивала наши сердца, - на какой-то момент он закатил глаза, будто услышал ту мучительную ноту, недостижимо высокую даже теперь. И эхо этого звука отразилось печалью на его лице.
  - Ладно, - произнесла она оживленно и деловито. – Добавлю Банни Беригана в список того, что необходимо знать.
  Уолт смотрел на меня гордыми глазами.
  - Она – хорошая ученица, - сказал он, но печаль не оставляла его лица. Мне стало интересно: он на самом деле услышал ту печальную песню, которую несчастный Банни Бериган играл столь давние времена, или для его печали присутствовала другая причина?
  - Дженнифер, - я почувствовал, как волнение начинает проникать в мой голос. – Вы не слышали о «Ночном берегу»?
  Она закачала головой.
  - «С наступлением зимы?», с Бургесом Мередитом в роли Майо.
  Она послала мне безучастный взгляд.
  - Песня называлась «Розалия»?
  Реакции не последовало.
  - Бэби-Фейс Нельсон, «Беседы у камина», «Горючее по разнарядке», «Сидячая забастовка», «Документальные выпуски Пита Смита», «Это для Гриппера»?
  Она посмотрела на меня, будто я лишился чувств, начав нести бред на каком-то странном, неизвестном языке, и она, положив ладонь на руку Уолта, потребовала его вмешательства, чтобы он помог ей. Но на этот раз он смотрел не на нее. Он разглядывал меня. Его лицо выглядело открытым и незащищенным, лицом одинокого человека. Одиночество, которое я ранее, по ошибке принимал за боль еще в начале нашей беседы.
  - Вы никогда не чувствовали дремоту после ужина? - спросил ее я.
  Она улыбнулась. Это был терпеливый ответ. Наверное, она решила, что мартини взял надо мной верх.
  - Мне надо выйти, чтобы привести себя в порядок, милый, - сказала она Уолту, а затем, повернувшись ко мне и рассмеявшись, она мягко сказала: - Джерри, так было приятно с вами познакомиться. Вы должны рассказать мне обо всех… как вы это называли? – «Документальные выпуски Пита Смита»… - так, когда-нибудь.
  Уолт облокотился на спинку стула и неохотно поднялся.
  - Да, думаю, мы скоро соберемся где-нибудь у меня, - поспешно сказал он. - Я тебе позвоню, Джерри.
  Казалось, что ему все осточертело. Он пытался загладить зашедший в тупик разговор скорым прощанием, и изо всех сил подзывал официанта, чтобы поскорее расплатиться. Он возился с бумажником, торопливо влезал в куртку и поторапливал Дженнифер, чтобы поскорее выйти наружу. Кому бы не хотелось выйти из бара с таким чудом красоты, как Дженнифер Вест? Он мельтешил следом за ней, а в это время я зажег следующую сигарету и подумал: «Что будешь делать, Уолт, когда Дженнифер станет старше и отцветет, бросишь ее как Эллин и полюбишь следующую?»
  Я выходил через вращающиеся двери в яркий, залитый горячим солнцем, день, что напомнило мне последнюю субботу, когда после утреннего сеанса в «Глобусе», я оказался на пороге реального мира, яркого и наносящего удар за ударом по моим воспаленным глазам. Это было после черно-белого фильма с Тимом Маккоем или Хутом Гибсоном в главной роли.
  «Эй, Дженнифер, ты когда-нибудь слышала о Хуте Гибсоне?»
  Внезапно осознав, что не успеваю к себе в офис, я остановил проходящее мимо такси. Когда желтая машина подъехала к кафе, то между нею и мной ловко предстала девушка. На ней был берет сумасбродной полосато-карамельной окраски, из-под которого волнами развевались белокурые пряди волос. Она взглянула на меня, кокетливо подняв свое очаровательное личико, и открыла дверь такси.
  Такси ее увезло, а я остался стоять на тротуаре, думая об Уолте и Дженнифер, не слыхавшей ничего о «Беседах у камина» или «Сидячей забастовке», какой бы красивой при этом она не была. Я смотрел вслед удаляющейся желтой в черную «шашечку» машине, уносящей от меня красивую девушку в сумасбродном берете. И пусть некоторым из нас везет! Везет, потому что нам достаются соблазны, а не возможности, потому что мы всегда пропускаем такси, лифт или поезд, которые могли бы изменить нашу жизнь и в конечном итоге привести нас в ад, который всегда ждет тех, кто действует не по правилам – таких, как Уолт. И мне стало интересно: если я почувствовал себя настолько счастливым, упустив возможность попасть в ад, то почему так мне хотелось плакать, стоя на тротуаре в окружении людей в разгар дня в половину третьего по полудню?