Льеж

Это была первая научная поездка заграницу, а не в страны Народной Демократии, поразившая меня наповал. Наша делегация, возглавляемая Ягодиным Г.А., прилетела сначала в Люксембург, а потом электричка доставила ее в Льеж. Мы поселились в студенческом общежитии (для экономии денег). Моими соседями были Валерий Сергиевский, Саша Очкин и Алеша Копырин из Ленинградского технологического института – побратима Менделеевки, а ниже этажом жила Оксана Синегрибова и Ягодин с Мясоедовым. 
Я и Валерий Сергиевский, видимо, чувствовали одно и то же – небывалое состояние свободы и нам, как детям, все время хотелось дурачиться.

Шел сентябрь 1980 года. Наше правители недавно ввели “ограниченны контингент” войск в Афганистан (27 декабря 1979 года) и отношение к нам было очень плохим. Как-то мы Сергиевским вошли в комнату, где студенты проводят досуг. Разговоры сразу прекратились, и нависла зловещая тишина. Все взоры обратились к нам, и шепот пронесся по залу. Мы ничего не поняли, но больше чем поняли: студенты собирались покинуть помещение.  Я обратил внимание на планшетку для игры в кости. На ней была изображена Европа и Азия, причем, Азия была специфичной: она содержала громадный Афганистан и маленькую, просто крохотную часть - СССР. Это был гротеск, а не представление неграмотного географа.
В Антверпене  вся делегация посетила костел, где были картины знаменитых художников и, в частности, Рембрандта. При подходе к его картине мы услышали: “Oh! These dangerous Russians!”
И тем не менее мы никогда не чувствовали такой свободы. Я был таким молодцом, удачливой бестией! Для меня 1980 год был годом особых успехов. В мае я с блеском предзащитил докторскую диссертацию, хорошо проявил себя здесь на конференции перед почти 500 учеными. Вот сейчас, как бы подтверждая свою удачливость, я хожу по Льежу такой умный. Скоро родится сын. Он знал, что будет непременно второй сын. Врачи не ошиблись – он родился 6 октября, т.е. почти сразу после приезда из Льежа.

Казалось, что вся эта заморская красота – специально для меня. И вдруг Валерка Сергиевский, развивая какую-то мысль, родившуюся в его умной головке, сказал: “Тебе не кажется, Тарасов, что вся эта красота может быть уничтожена каким-то маньяком в одно мгновение?”.
Вопрос бил наотмашь. Неужели есть такие идеалы, за которые можно заплатить жизнями сотен миллионов людей, в чем-то даже лучше нас. Вот тогда я впервые задумался о том, кто мы такие и почему мы можем судить, что хорошо, а что плохо в жизни других людей.