Сантьяго-де-Куба

В Сантьяго встал вопрос об отправке меня обратно в СССР. Но прекрасные кубинские врачи и, особенно сестры, сделали, казалось бы, невозможное дело, и я со всей страстью взялся за работу.
Мое обиталище было шикарным: большая зала, спальная комната, кухня, душ и балкон. Все, кроме балкона, изолировано противомоскитными сетками, а окна, не имеющие стекол, были снабжены жалюзийными перегородками, позволяющими закрывать окна или видеть все, что происходит на улице. Жил я на последнем (четвертом) этаже поселка советских специалистов, который имел название Ateneo Depotivo. Я ни разу не пожалел, что расположился в дальнем поселке, в самой гуще кубинской бедноты. Но какие красоты открывались с высот Ateneo Depotivo. Отсюда было намного ближе к крепости El Moro и к прекрасным местам, которые открывают с птичьего полета вид на узкое горло выхода в Карибское море из бухты Сантьяго де Куба. Я был очарован красотами местных ночей, ночного и дневного Карибского моря, спуском к которому даже у опытного альпиниста представлял бы сложную проблему.

Местами Сантьяго – очень зеленый город. На фото – в центре Сантьяго - музей старого испанского зодчества. Напротив него – прекрасный костел. Видно, как двигаться к бухте, окруженной горами Сьерра Маэстро. Если идти к донной части бухты, можно увидеть  белые постройки Университета (Universidad de Oriente). Дорога в Reparto Ateneo Deportivo – наше общежитие - длинна. Но при расстройстве нервов я мог дойти от Университета до Ateneo. Это приблизительно 15 километров жары. Сантьяго кубинцы называют “сковородкой” Половина этого пути составляет дорога от Университета до костела. Дорога хорошая. Ты проходишь через долларовый магазин, где всегда есть пиво, которым запасаешься, улицу Энрамаду -  самую красивую из улиц и, главное, книжный магазин с книгами на испанском и русском языках.


Посмотрите на великолепный снимок бухты Сантьяго де Куба. Создает же природа такие удобства! Протяженность бухты  составляет 12-15 километров. Горло бухты не шире 800 метров. Глубины на всем протяжении бухты, в частности, в горле не менее 300 метров. Бухта – кубинский алмаз. На входе в нее имеется заселенный остров диаметром около километра. Если встать лицом к входу бухты, то справа и слева наблюдаются очаровательные глубокие бухточки, протяженность которых от 2 до 4 километров. Правый и левый берега редко заселены. Если вновь встать спиной к Карибскому морю, а лицом к бухте, то с правой стороны будет находиться очень высокий берег (~ 150 метров от уреза воды Карибского моря). Сначала  наблюдается коротенькая белая полоска – крепость El Moro.  А затем - белое Т-образное строение – аэродром.  Близость базы Гуантанамо, означает, что аэродром, несет две функции: гражданскую и военную. Длина “взлетной” полосы не менее 3,0 километров. Виден и ангар, который находится справа от этой полосы (если стоишь спиной к Карибскому морю). Это море – жемчужина. К нему никогда не хочется поворачиваться спиной.
Возникает такой вопрос: каким образом пираты брали эту крепость? А ведь брали!

Передо мной стояли три задачи: подготовиться к лекциям в феврале, подготовиться к международному конгрессу в январе, а также вычитать, дать рекомендации в работах над диссертациями Луису Фифе и Ракель Акосте. Конечно, все это требовало знания испанского языка.
Как я изучал этот язык, самостоятельная история. Все время слушал речи Фиделя Кастро, которые никогда не были менее 2 часов идеального испанского языка. Это не кубинский язык, в котором глотают массу звуков. Кроме того, я посещал ночные заведения, пивные, магазины и костелы. Мои комнаты были обклеены лентами от самописцев, на которых были написаны слова и фразы на испанском языке. Помогло мне знание молдавского языка, который, как и все романские языки, имел много однокоренных слов. Одним словом, я уже на Международном конгрессе в Сантьяго выступал, на плохоньком, но понятном испанском языке, а в конце читки лекций в мае месяце я уже не заглядывал в записи.
Ракель Акоста была проректором Университета Орьенте (Восточный), а я был в то время единственный доктор наук на всей Кубе. Я шутил: Акоста делает диссертацию по отложению на стенках реактора КОСТРЫ. Созвучие очевидно. Тема была новой для меня, а сама диссертация написана на папиросной бумаге карандашом. То же было и с работой Луиса.
Сначала мешали частые страшные сирены, означающие “американскую опасность”. Но потом мы привыкли и даже участвовали в рытье траншей и окопов (tranjeros y refugios), находя в этом что-то романтичное. Мы начали гордиться первой столицей Кубы: в ней действительно был истинный шарм. Гавана – американский город, а Сантьяго – истинно кубинский.

Сантьяго, ты – карибская  заря,
Форпост воинственный и нервный.
Гавана гордая, не зря
Трепещешь пред столицей первой.

В долине плоских гор Маэстро
Ты - рекордсмен дневной жары.
Со звуками ночных оркестров -
Любимый город той поры.
Забыть тебя - забыть невесту!

Я полюбил костел безлюдный,
Окраин тишь и Энрамады блеск,
Прохладу патиков уютных,
И волн морских в Эль Морро плеск.

О, как милы  ночные бденья,
Цветов безумный аромат,
Креолки - яркое виденье,
Я так виденьям этим рад.

Люд простодушный, словно дети,
Игрой заполнил скромный быт,
Здесь так редки рыбачьи сети,
Хоть море рыбою кишит.

Коль есть поляна, то пелотой
Увлечена вся детвора,
А взрослые - была б охота! -
Бросают кости до утра…

Но вдруг сирен  истошный крик,
Во тьме хлопки, удары, блески.
Уж все готово, и старик
Свой автомат поднимет веский!

Сантьяго весь как еж шипит
На исполинского соседа,
Воспоминаний гнев кипит
На радость детям-непоседам..

                Стихотворение “Сантьяго” из сборника “Полынь”



Карибское море в лунную ночь – не описать словами. Когда мы уезжали на пляж “Черные пески” (Arenas Negras); счастье охватывало нас. Черные монацитовые пески: кто знает, что вы несете торий, который я плавил. Пески, мириады южных звезд, светящиеся брызги воды, бьющей фонтанами из щелей гротов во время морского прибоя, оглушительные песни цикад – разве можно где-то увидеть это все сразу а, тем более увидев, забыть?! Всегда, когда мне тяжело на душе, я вспоминаю эти черные пески.
Пляжей в Сантьяго (намного ближе черных песков La Mula), как гороху: Дайкири, Эль Франсез, Дос Пьедрос, др. Один другого краше. Я особенно любил бухту, как и одноименный напиток - Дайкири. Не спроста Хемингуэй начал сочинять “Старик и море” именно на этом пляже. Здесь я изучил красоты подводного мира и никогда их не забуду.
Я знаю, что в одну реку два раза не войти, и у меня назревало чувство потери моей Кубы навсегда. И действительно, когда мне удалось побывать на Кубе в 1988 , а затем в 2004 годах - буквально накануне инсульта - все было по-другому. 

Чтобы не спорить насчет моего упорства в изучении испанского языка и, когда Саша Феоктистов начинал убеждать меня не делать это якобы, потому что я отнимаю хлеб у переводчиков, я объяснял настойчивое стремление к испанскому языку именно недоверием к переводам. Действительно, откуда философ Воропаев, с которым мы были соседями, знает, что говорит переводчик, объясняя его непонятные (даже по-русски) мысли. Я упорно шел вперед, и скоро мои усилия окупились полным пониманием меня кубинскими аспирантами. Вместе с тем чувство безвозвратной потери назревало: здесь я стал говорить по-испански, здесь у меня появились русские и кубинские друзья. А я должен был переехать из Сантьяго в Гавану. Этот переезд радовал меня только встречей с сыном.

Нет, не бродить вдоль красных стен Монкады,
Не обнимать цветущий гранбаян.
Теперь совсем иные серенады
Поет мне на ветру бурьян.

Не ощутить мне теплых вод La Mula,
Не видеть ярких брызг в кромешной темноте.
Пока я жив и память не уснула
Во мне горят воспоминанья те...

                Из стихотворения “Прощай" в цикле “Полынь”