14. 08. 2005. Волнения в Москвостамбуле

   Это сон.
   Сначала что-то смутное: вроде как у женщины, похожей на одну из моих бывших знакомых, Л.С., обвязана голова — щеки, подбородок, затылок — (может, болят зубы?). А лечение такое: вместо повязки нужно вставить в голову, под кожу вертикальный кольцевой пояс из пластиковой ткани, чтобы он все стянул. Лечением занимаюсь я. Только такой ткани у меня нет, а есть серый резиновый бублик. Точно филлипинский хилер, я погружаю бублик внутрь головы женщины. Он как бы охватывает голову в вертикальной плоскости, разграничивающей лицо от остального черепа, и врастает в ее мозг и кости.
   Вдруг вижу: Москва наша стала точь-в-точь как Стамбул, или, скорее, Каир — все пространство тесно и криво застроено однообразно-серыми, почти черными, где-то недоделанными, где-то полуразрушенными, уныло-уродливыми зданиями, облепленными потеками цемента, из незавершенных квадратных несущих колонн которых, более похожих на сваи, торчащие в небо, тут и там пучками вылезает ржавая арматура. Но называется этот страшный город не Москвостамбул, а — Гаденберг!!!
   Погода соответствует: осень, предгрозовое небо, тучи, все серым-серо, почти черно. В районе детсада «Березка» на Щелковской я разговариваю с ментом. Фамилия мента — Мертвенцов [Любопытно, что в свое время, в реальности этим детсадом заведовала женщина по фамилии Могила]. Он ставит мне жесткие условия. Быстро оказываюсь на Байкальской улице, между домами 25 и 26 (в реальности это минут 5-10 ходьбы от детсада). Оказывается, мне нужно срочно пообедать, причем времени на это Мертвенцовым отвдено мне только 25 минут. Это связано с тем, что в нашем Гаденберге сейчас волнения, и половину всех жителей расселили в чудовищных, гигантских, кубоподобных ночлежках и общагах. В связи с волнениями массовые демонстрации начинаются сразу после вечернего намаза, ровно в 1815. Во время волнений все мирные жители обязаны спрятаться в бомбоубежища. Сейчас уже 1735.
   Решаю, что успею. Бегу черт знает куда, но очень далеко, может, в район Преображенки, а может, в другую сторону  гораздо дальше, чуть ли не к Парку Культуры — видимо, у нас в Гаденберге ближе столовых не найти. Прибегаю (добежал я страшно быстро, минут за 15) в огромное старое кирпичное здание-куб этажей девяти, в нем тоже чудовищная ночлежка или общага с огромными общими комнатами, без какой бы то ни было мебели (кроме той, что притаскивают с собой и с помоек некоторые оборванцы и семьи). Люди сидят, спят и едят прямо на полу, там и тут жалкие подобия шатров и палаток, картонные жилища, на полу горят костры. Неисправные и старые газовые плиты используют здесь в качестве тумбочек, но иногда в духовках их тоже разжигают огонь.
   Прибежав, я отыскиваю незанятую газовую плиту, работающую от газового баллона, вытаскиваю из кармана вилку, ложку и нож (все из нержавейки) и в целлофановом пакетике несколько макаронин с начинкой из мясного фарша (как в чебуреке), чтобы сделать из них суп. Я здесь, оказывается, уже 2-й или 3-й раз и знаю, что к чему.
   Но сегодня я замираю в удивлении, потому что только что вошедший с улицы высокий, костистый и загорелый мужик, на котором из одежды лишь одни оранжево-желтые и, кажется, мокрые трусы наподобие «бермудов», буквально в метре от меня, повернувшись ко мне задницей, начинает эти трусы снимать, а с другой стороны, от других людей его защищают растянутыми на руках одеяльцем и полупрозрачной целлофановой пленкой (выходит что-то вроде импровизированной палаточки) две женщины — его жены. Одна из них даже поддерживает его под локоть, чтобы он не потерял равновесия во время переодевания. Вероятно, думаю я, на улице все же начался дождь, раз мужик решил переодеть намокшие трусы.
   Но мне нужна соль. Пытаясь найти ее, на столике нахожу красноватые кругловатые стручки, похожие на маленькие, пересушенные и бугристые ягоды шиповника. Это —  так называемая «афганская капуста». Внутри нее находятся крохотные, с горошину, грязного цвета, остро перченые и всегда горячие пельмени, набитые как бы черными гнилыми мышами — такой своеобразный у них вкус.
   Иду просить соли и дохожу до становища какого-то турка: семья, рассевшись широким, прямоугольной формы «кругом», как бы огораживает свою территорию.
   Я влюбляюсь в молоденькую девушку, дочь этого турка. Однако она очень стыдлива. Проходит какое-то время. Стыдясь своего чувства ко мне, девушка сбегает из семьи, а все думают, что ее похитили. В один из дней, уже зимой, является какой-то мальчик, только что сошедший с поезда. Он заявляет, что девушку видели в Чите, она устроилась там учительницей! «Вот как они (т.е. турки) боятся белых господ!» — следует вывод…