Фершвёрунгвелт - 7

Макс надел куртку с меховым воротником и вышел на улицу. Где-то далеко в утренней дымке терялась черная громада Башни. Макс улыбнулся — скорее мысленно, физически у него это теперь не особенно выходило — и пошел в противоположную сторону.

Утром он прекратил попытки снова собрать свою команду. Ему удалось выяснить, что кого-то посадили, кто-то отошел от дел, а кто-то просто не хочет больше с ним работать. Макс был обижен и обозлен, но, в то же время, прекрасно понимал мотивацию бывших партнеров и не мог не признать, что их решение было во многом правильным. В любом случае, снова создать достойную группировку у них, судя по всему, не вышло бы. Новый Мировой Порядок полностью монополизировал позиции полутеррористических повстанческих объединений и жестоко расправлялся с любыми конкурентами. Мир, в котором даже противозаконные бандитские формирования обладали внутренним регламентом и сами регулировали свой оборот, казался Максу совершенно ненормальным.

Так или иначе, он все равно больше не хотел сражаться за идею. Не потому, что понял бесполезность и бессмысленность занятия — лишь потому, что от идеи ничего не осталось.

Mama, take this badge from me,
I can't use it anymore.
It's getting dark – too dark for me to see...

Макс вздрогнул и повернул голову на звук. Музыка лилась из окна дома чуть дальше по улице. Макс вновь попытался улыбнуться, потом сжал кулаки с такой силой, что ногти больно впились в ладони. Боль ощущалась только в левой руке — живой.

Макс провалился в воспоминания...

...Вспышка! Макс часто моргает, не понимая, почему свет в зале неожиданно включился. Крики... Слышны выстрелы, борьба. Макс озирается и видит, как Ричард пытается бежать. Вскидывает руку, выстрел — мимо! Еще выстрел, еще... Ричард ранен в ногу, падает. Двери зала сотрясаются от сильного удара. Где все остальные? Краем глаза Макс замечает, как его боец Боргезе уходит через служебный канал на крышу — трус! Три выстрела — Ричард больше не шевелится, только бьется в судороге правая нога. Макс обращает внимание, что попал ему в ногу точно по тому месту, где брюки были зашиты — а говорят, молния не бьет по одному месту дважды! Двери поддаются... Крики, кричат что-то разборчивое. Макс элементарно не может понять, как их могли обнаружить, как все могло рухнуть, как могли победить его неодолимую команду. «Адольф!» - зовет он Боргезе, потом вспоминает, что тот уже скрылся. К Максу бегут два человека в черной форме. Два выстрела, один за другим — оба убиты попаданием в голову. Пистолет выбивают из рук, Максу острым серебром бросается в глаза надпись на немецком... «Пепел», - фиксирует мозг ее смысл. Макса бьют чем-то тяжелым, он чувствует, как лицо быстро превращается в кровавое месиво, понимает, что оно уже никогда не будет прежним... Макса сбивают с ног, он отползает... Хватает пистолет, поднимает, понимает, что ничего не видит сквозь пелену крови, стреляет наугад. Промахивается. Поднимается на ноги, пятится, слышит выстрел, звон разбиваемого стекла... Его кто-то поднимает, он чувствует дыхание человека — частое, яростное дыхание — рядом с тем, что еще недавно было его лицом... «Я вернусь», - хрипит Макс умирающим ртом. «Вернусь, обязательно вернусь... Клянусь...» - последние слова Макса. Он чувствует полет, долгий полет. Свобода, ветер, обдувающий свежие раны. Визг тормозов, кто-то что-то выкрикивает — Макс узнает Боргезе, неужели он его не оставил? - удар дикой силы, темнота. Сквозь тьму, последнее — динамики машины?..

Mama, put my guns in the ground,
I can't shoot them anymore.
That cold black cloud is coming down...

Макс вскинул голову, очнувшись от забытия памяти. Еще одна попытка улыбки — теперь уже яростная. Он повернул голову и посмотрел на свое отражение в стекле припаркованного автомобиля: черный металлический шлем, отливающий в лучах дневного солнца, полностью закрывающий голову... А под одеждой — механическая рука, механическая нога, какие-то техностимуляторы в теле...
У него не осталось идеи. Но у него есть Курт — полковник Службы Безопасности, полковник Пепел.

Макс продолжил путь, уверенный в своей победе, не жалеющий о том, что остался один: в конце концов, месть — это очень личное.