Ангелы ада

               (Сюжет, который понравился бы Мэлу Гибсону)
               
Всем нам, грешникам, посвящается

На небе их называют «ангелы ада». Нет, это не лос-анжеллеские байкеры, случайно попавшие в рай. В высшем суде они отстаивают души осужденных грешников, и суду приходится уступать перед соединенным натиском богословских аргументов и простого женского вопроса: «А вам их не жалко?». Добившись от судей признания: «Жалко!», оба с торжествующим видом направляются в ад выводить отвоеванные души.  Люцифер не любит о них вспоминать, но при встречах неизменно раскланивается и любезничает, что не избавляет их от необходимости разыскивать души, перепрятанные в другие круги ада и вступать в стычки с наиболее строптивыми демонами. Когда эта несколько экзотическая пара идет по раю: он – в черной сутане и  ослепительно сияющим крестом на груди, она – в золотистом корсаже и пестрой широкой юбке, не доходящей до щиколоток, новички, только что попавшие на небо,  открывают рты от изумления и допытываются у ветеранов, что связывает два столь непохожих существа. «Работа», – скупо отвечают ветераны, уклоняясь от дальнейших расспросов, ибо  рай – единственное место в мироздании, где действительно не поминают прошлое.
А прошлое этих двоих было бурным и, пожалуй, кое-что об этом стоит рассказать. Тем более, земную их судьбу многие и так знают. А вот что  произошло с ними за гранью, отделяющей души от тел, придется прояснить.       
                Крест
Он мог поклясться, что ощущает его. Кожей? Телом? Бог его знает чем, ибо тела уже не было. Но крест был, и он ощущал его колючее прикосновение.
Клод Фролло, бывший архидиакон Жозасский, летел по темному тоннелю. Горячий смерч закручивал его в спираль, – так щепка, попавшая в водоворот, стремится к центру воронки. Фролло знал, куда несет его душу этот смерч. А разве он ждал чего-то иного? «Оставь надежду…» Он давно ее оставил. Все правильно. Логично. Справедливо. Вот только крест… Как он оказался здесь? Как попал из той его жизни? Хотя крест-то непростой. Два шипа, ощетинившиеся  мелкими колючками, соединенные грубой и тоже колючей нитью, взяты из тернового венца Спасителя.
Фролло помнил тот день, когда его наставник, старый и кроткий отец Бернар, торжественно надел на своего ученика реликвию, доставшуюся от высокородного предка, соратника Людовика Святого.  Суровые добродетели молодого священника  заслуживали такой награды. Позднее, когда кровь в нем начинала кипеть и биться о жилы при виде хорошенькой женщины, он просто прижимал  крест к груди, и боль возвращала разуму ясность. Но однажды не помогло и это… С того дня Фролло забыл о кресте. А зря. Крест стал причиной его гибели. Не тяжести архидиакона не выдержал водосточный желоб собора Парижской Богоматери, – к тому времени он так высох, что почти уж ничего не весил, – он не выдержал тяжести его грехов, которые крест овеществил, утяжелил и сбросил на камни мостовой вместе с их жалким пристанищем.
Но, уничтожив  греховное тело, крест не пожелал расстаться с еще более падшей душой. Почему? Может быть, отец Бернар не забыл  лучшего ученика и продолжал молиться за него на небе? А, может быть… Фролло даже засмеялся такой нелепой мысли. Она за него точно молиться не станет. Хотя бы потому, что не знает, как это делается… Она, должно быть, уже  в раю. Как и его верный слуга, его горбатый убийца. Оба слишком много перенесли на Земле  – судить их просто не за что. С младшим братом, слава Богу, он тоже не встретится. Жеан, конечно, грешил, от души грешил, но это были грехи заурядные, вполне человеческие – начни взыскивать за такие, и все, кому еще не стукнуло тридцать, посыпятся в ад, как перезревшие груши.   
Фролло поймал себя на том, что всех их  жалеет. Поздно, конечно, но он чувствовал раскаяние. Ожесточение уходило, и его место заполняла печаль. Сколько же всего наросло на его душе за короткую, в общем-то, жизнь.  Теперь эта шелуха слетала под порывами страшного смерча, затягивающего в воронку. Ведь  был он не только неудачливым алхимиком и еще более неудачливым влюбленным, – он был врачом и экзорцистом, исцелял тела и души, и демоны бежали из бесноватых, порой едва заслышав его голос.
  «Брат Клод», старший брат, заботящийся о слабых и глупых, – вот его суть, его великий магистерий. Но в материальном мире всякая суть искажается, а он поверил искаженному изображению и, вместо того, чтобы отойти от зеркала, уподобился тому, что увидел в нем. Как же посмеялся над ним Сатана. Как смеется теперь, когда все кончено.
Все? Но зачем же тогда с ним этот крест? 
               
                Грехи наши тяжкие
Горячий вихрь стих. Клод Фролло увидел идущий из темноты багровый свет. Он падал на серые волны реки, мчавшейся среди серых, грязных берегов. Фролло стоял у переправы через Ахеронт. В грязи у его ног прыгали какие-то существа, напоминавшие блох, но размером с жабу. Одно из них подскакало к архидиакону и попыталось впиться ему в ногу. Тот бесцеремонно отбросил мерзкую тварь в сторону.
– Вам положено их бояться! – пробурчал Харон, причаливая лодку к берегу.
– Чушь! – возразил архидиакон. – Это даже не бесы, это – зримое воплощение моих грехов. Признаю, что они омерзительны, но бояться их… Увольте!
– Не бояться греха – как это на вас похоже! – Харон положил весло в лодку. – А вот девица совсем оцепенела от страха.
Фролло оглянулся и замер от неожиданности.  Рядом стояла растерянная Эсмеральда. Она выглядела совсем как при жизни. Белая одежда, в которой ее вели на казнь, исчезла, и на ней была все та же пестрая юбка, в которой девушка танцевала на площади перед собором. Она с ужасом смотрела то на архидиакона, то на Харона, то на отвратительных жабоблох.
– Зачем опять она? – тоже растерянно спросил Фролло. Ее он совсем не был готов встретить в  преисподней.
– Почем я знаю? – пожал плечами Харон. – Мое дело – перевозить грешников на тот берег, а не спрашивать, откуда они берутся на мою голову. Раздевайтесь! Тряпки оставите на берегу. Туда – только в первозданном виде.
– Будем считать, мэтр Харон, что Господь нас так и создал: меня – в сутане, ее – в чем видите, – Клод Фролло уже пришел в себя и заговорил с демоном тем  любезно-снисходительным тоном, который так бесил его старого знакомца, королевского медика Жака Куактье.
Харон был не любитель пререкаться. Он отвязал спавшего в лодке Цербера.
– Порви обоих и принеси сюда! – приказал адский старикан. Цербер бросился на архидиакона и…плавно приземлился у его ног. Харон не верил глазам – трехглавый пес улегся у ног Клода Фролло, помахивая хвостом.
– Вы часом не…, – начал он.
– Нет, – перебил его архидиакон, – единственное, чего я не делал в жизни – это не продавал душу дьяволу за власть над мелкими бесами. Просто, в отличие от других ваших посетителей, я еще не забыл, что при жизни был экзорцистом. А теперь завершим нашу затянувшуюся дискуссию. Либо вы перевозите нас на наших условиях, либо вызывайте Люцифера.
Перевезти на тот берег одетых грешников было вопиющим нарушением инструкции. Но вызывать самого владыку преисподней…
– Мэтр Харон, ваш сюзерен одобрит ваш поступок, вот увидите. Он же умный, – Клод чуть не сказал «человек». –  Сутана – знак благодати, носителем которой должен быть священник. Значит, мне она будет вечно напоминать о том, чего я лишился. Это умножит мои страдания в аду, что, собственно, вам, бесам, и нужно.
Фролло удивлялся сам себе. Он только что погиб лютой смертью от руки приемного сына, которого если не любил, то, по крайней мере, иногда жалел, погиб, потеряв перед этим все, что было ему хоть сколько-нибудь дорого. Позади у него – безнадежная жизнь. Впереди – безнадежная вечность. И вот он стоит тут и препирается с Хароном, словно на богословском диспуте. Перевозчик грешных душ решил, что в архидиаконе говорит дьявольская гордыня. Эсмеральда подумала, что ее преследователь просто не хочет, чтобы она видела его голым («Видно, и в самом деле показывать нечего», – мелькнула в голове мстительная мысль).  На самом деле Клод Фролло  не хотел обнаружить крест, хотя тот жег его под сутаной. Если крест не оставил его, то и он не выдаст святыню демонам.
– Черт вас, людей, разберет. При жизни вы сами как бесы, когда уже поздно, становитесь ангелами. Ну, да ладно, – Харон решился. Если на том берегу заметят проволочку с доставкой грешников, по головке не погладят. – Давайте  как есть, только быстрее.
Фролло решительно направился к лодке, распугивая копошившихся на берегу уродцев.
– Идем! – он протянул руку Эсмеральде. Та отвернулась.
– Пошевеливайся, дура! Мы и так опаздываем! – рявкнул Харон.
Девушка попыталась сойти в лодку сама, но поскользнулась и чуть не угодила в реку. Клод подхватил ее.
– Уйди! – она рванулась из его рук.
– Куда же я уйду? – чуть насмешливо спросил Клод. – Вот вы еще, пожалуй, сможете уйти. Будем надеяться, что тут просто ошибка.

                Провалиться ему на месте
– Здравствуйте, мэтр Фролло!
– Здравствуйте, мессир Минос. Надеюсь, вы не сердитесь на нас за то, что мы заставили себя ждать.
– Полноте, мэтр, мы ждем вас пятнадцать лет и, признаться, до последнего не были уверены, что дождемся.
Голос звучал мягко и вкрадчиво. «Как у королевского прокурора», – подумалось архидиакону. В мерцающем багровыми отблесками полумраке угадывался огромный трон, а на нем – сухонькая невысокая фигурка. Голову закрывала маска из чистого золота, только борода отливала лазуритовой синевой.
– Не были уверены? – удивился Фролло. – Неужели дело о моей душе не закрыли сразу после того, как ее арестовали у старухи Фалурдель? – он показал на безучастно стоявшую рядом Эсмеральду.
– Ваше дело, дорогой мэтр, не было закрыто вплоть до того момента, когда вы столь неудачно заулыбались при виде повешенной девушки. Тут уж, понятно, наверху от вас вынуждены были отказаться. Признаться, меня эта ваша страсть несколько разочаровала. Я бы еще понял честолюбие, жажду власти, атеизм, наконец. Но поддаться такому ординарному пороку, как вожделение к молоденькой красотке… Вот уж, простите, поистине, связался черт с младенцем.
– Моя вина. Но объясните мне, мессир, что  младенец здесь делает? Если только это не призрак, специально созданный, чтобы вновь распалить мою похоть.
– А где же ей еще находиться? В раю? Ее рай – Двор чудес и любовь красавца-офицера.
– Помилуйте, мессир Минос, жить среди бродяг и любить офицера – еще не смертный грех. Для таких душ существует чистилище.
– Помилуйте, мэтр Клод, в чистилище исправляют совершенные грехи, а она не грешила. В то же время она не праведница. Никто даже не знает толком, к какой вере она принадлежит. Похоже, до сегодняшнего дня она твердо верила только в то, что очень мила и все ее любят.
– Я свидетельствую, что она хотела принять христианскую веру и даже просила об этом пресловутого красавца-офицера.
 – Мэтр Клод, будь ее офицер финикийцем, она пришла бы поклониться Молоху. Такие намерения не засчитываются. Словом, наверх ей ходу нет. Но, поскольку в вечности торжествует справедливость, то девушка будет избавлена от вечных мук. Она отправится в хорошо известное вам отделение, именуемое Лимбом, и будет обитать среди праведных душ, не удосужившихся принять крещение. По моему разумению, ей там будет даже лучше, чем в раю, потому что любезное ей имя Феб (эти слова Минос произнес, глядя на архидиакона с нескрываемой насмешкой) она будет слышать по сто раз на дню, внимая стихам языческих поэтов.
Вы, мэтр, другое дело. Вы отправитесь в хорошо известное вам отделение для гордецов. Ибо не похоть, как вы изволили выразиться, а гордыня – ваш преимущественный грех.      
Минос хлопнул жезлом об пол, и архидиакон провалился в круг гордецов. Из отверстия в полу вырвался длинный язык пламени. Эсмеральда отскочила от него и с ужасом посмотрела на Миноса.
– Вы удовлетворены этим зрелищем, девушка? – спокойно спросил судья.
– Боже! – Эсмеральда прикусила губу, чтобы не заплакать. Она вдруг почувствовала себя совсем одинокой.
– Забавно, с какой настойчивостью здесь вспоминают о Боге, – отозвался Минос. – Чудаки! О чем вы раньше думали?

                «Так положено!»
Люцифер мял в руках Брута, словно пластилиновый шарик. В исключительных ситуациях это помогало ему думать. К счастью для Брута такое случалось редко. Рутина – первый признак ада, на вратах коего выбита надпись: «Так положено!», а совет оставить надежду следует уже после. Но на сей раз и впрямь было от чего встать в тупик.
– Так, значит, он молчит. Почему? – Люцифер попытался придать Бруту вид картофелины. С этим экзотическим плодом его познакомили начавшие поступать в ад конкистадоры. Но картофелина получилась какая-то дистрофичная.
– Не знаю, экселенца! – стражник вытянулся и замер.
– Может быть, в ваш круг  не завезли серу?
– Серы вдоволь, экселенца! Думаю, он молчит из гордости.
– У тебя весь круг набит гордецами, умник. Все кричат, как положено, а этот молчит. Он хотя бы корчится? Скрежещет зубами? Рвет на себе сутану? Кстати, почему он не голый?
– Никто не знает, экселенца! Он не снимает сутану и никому не позволяет к себе приблизиться. Патологическая стыдливость.
– Что значит – не позволяет? Мы в аду или где?
– В аду, экселенца! Но он так и не утратил силу экзорциста. К нему невозможно подойти.
– Сила экзорциста? С его грехами?
– Это непостижимо, экселенца, но это так.
Люцифер вытянул Брута в морковку. Получилось намного живописнее.
– Приведите его сюда!
Стражник исчез и через мгновение появился с бывшим архидиаконом Жозасским.
– Мэтр Клод, – Люцифер укоризненно покачал головой. – Мне доносят, что вы нарушаете распорядок нашего заведения.
Клод Фролло молчал.
– Мэтр, вы в аду, – Люцифер говорил с ним как врач с капризным пациентом. – У нас положено обозначать свое присутствие – воплями, проклятиями, божбой, скрежетом зубовным. Порвите хотя бы свою сутану, исцарапайте себя – вы же делали это при жизни. Хотите побиться головой о стену – вам ее соорудят. Мы идем навстречу желаниям своих постояльцев.
Клод Фролло молчал. Люцифер распушил Брута, как корейские женщины пушат минтай.
– Как поживает Эсмеральда? – внезапно повернулся он к стражу Лимба.
– Совсем недурно, – ответил тот. – Она, похоже, забыла свои страдания на Земле. Снова танцует. У нее много поклонников (страж покосился на бывшего архидиакона).
Клод напрягся.
– Ей живется недурно, – Люцифер взглянул на Фролло. – Вы понимаете, мэтр?
¬– Вы не можете обречь на мучения обитателя Лимба, – ответил Клод.
– Ошибаетесь, мэтр. Здесь на учете состоит определенное количество душ, осужденных на вечные муки, и также определенное количество душ невинных, но некрещеных, которым уготована вечность без мук. Сейчас мы имеем на одну не страдающую душу больше, чем положено. Вы ведь не из гордости молчите, – Люцифер устремил на Клода прокурорский взгляд. – Вы просто не испытываете боли.
Фролло молчал.
– Налицо дисбаланс, – продолжал Люцифер. – Его надо исправить. Мэтр, выхода нет: либо будете страдать вы, либо она.
– Но почему она?
– Как единственная связанная с вами душа в пределах нашей досягаемости. Не братца же вашего мне требовать из чистилища. И уж тем более не Квазимодо – из рая.
Клод Фролло опустил голову. Дьявол с удовольствием отметил про себя, что архидиакону сейчас по-настоящему страшно.
Вот ты и попался, Фролло. Они правы: «Оставь надежду…» Ад есть ад. Все правильно. Господи, как хочется спрятаться,  схитрить! Снова промолчать. Ведь и делать ничего не надо – только промолчать. В конце концов, не из-за нее ли он здесь? Но он устал изменять самому себе. Рука помимо мыслей тянулась к шее. Фролло поднял голову и снял с себя крест:
– Забирайте! Без него я беззащитен перед вами как школяр перед ректором.
Люцифер поперхнулся от неожиданности.
– Взять это?   – в голосе дьявола появились визгливые нотки. – Откуда оно здесь? Немедленно киньте его, плюньте на него. Иначе…
– Нет! –  Клод Фролло возвысил голос. Он выглядел так сурово, что даже черти притихли, вспомнив, как он вытряхивал их из одержимых, словно хозяйки – пыль из половиков. – Приведите Эсмеральду! Я отдам ей крест, и вы сможете делать со мной все, что захотите. Решайте. Ни плевать, ни топтать крест я не буду. Аминь!
– Хорошо! Приведите ее! Быстрее! – крикнул Люцифер. Если бы он мог, он добавил бы: «ради Бога!».
Как ни торопились стражники, быстро обернуться им не удалось. Эсмеральда отчаянно сопротивлялась. Время, проведенное в Лимбе, среди героев древних времен и их отважных подруг, не прошло даром.
– Пустите! Вы не имеете права! – она брыкалась, кусалась и извивалась так, что бедные стражники взмокли.
– Успокойтесь, сударыня! – нервно обратился к ней Сатана. – Вы нужны для одной пустяковой формальности. Выполните ее и возвращайтесь обратно в Лимб. Прошу вас, мэтр, побыстрее!
Клод Фролло подошел к Эсмеральде.
– Если дотронешься до меня, я тебе горло перегрызу! – Эсмеральда смотрела на него с ненавистью.
– Возьми! – тихо сказал Клод, вкладывая в ее руку крест. Жаль, нет времени объясниться. Да, собственно, он и не знал толком, что сейчас мог бы ей объяснить. – Осторожнее, тут шипы. Храни его, слышишь! Он тебе поможет.
– Зачем? – не поняла Эсмеральда. – От чего поможет?
Клод уже не слышал ее. Ему снова стало страшно. Судорожно вздохнув, он повернулся к Люциферу:
– Я готов.
– Вот и ладушки! – Сатана отбросил в сторону скомканного Брута, хлопнул в ладоши, и архидиакон провалился в круг гордецов – на сей раз с душераздирающим воплем.

                Приятно было увидеться
Эсмеральда почувствовала себя как когда-то на эшафоте. Ноги подкашивались. Вопль архидиакона все еще звучал в ушах.
– Зачем вы его так мучаете? – она вдруг впервые испытала острую жалость к своему врагу.
– Мы? – Сатана любезно улыбнулся. – Мучаем? Ну что вы, сударыня, он сам выбрал свою участь. Пока при нем была эта маленькая безделушка, которая так немилосердно колет сейчас ваши пальчики, он не чувствовал боли. Это чудотворный талисман. Но мы вынуждены были объяснить, что если он не хочет страдать, как того заслужил, то его муки вынуждены будете принять вы – совершенно незаслуженно. Мэтр Клод оказался выше всяких похвал. В аду он вновь обрел чувство справедливости, которого ему так не хватало в обычной   жизни. С людьми это случается. Всего хорошего, мадемуазель! Приятно было увидеться.

                Думай!
Есть же выход! Думай! Легко сказать…
Эсмеральда думала впервые за все время своего существования – и земного, и посмертного. Она умела любить, радоваться. Обороняться. Бояться, на худой конец. В той, земной жизни этот странный священник научил ее ненавидеть. Лучше бы научил думать, – сейчас это очень пригодилось бы. Девушка провела рукой по голове. Вот уж ад так ад. Теперь она жалела архидиакона еще больше. Бедняга, тот всю жизнь думал – каково-то ему было!  Всех, кто хоть раз в жизни думал, надо бы без рассуждений отправлять в рай!
«Да, Клод, мне бы сейчас твою голову…» Девушка спохватилась. Кажется, она назвала его по имени? Не может быть.  До сих пор она помнила и повторяла только одно имя – Феб. Нет, ты посмотри, этот священник – положительно, ее проклятие! Что же все-таки делать?
Эсмеральда посмотрела по сторонам, дергая зубами травинку.  С поросшего маками холма, на котором она сидела, открывался прекрасный вид на Елисейские поля. Невдалеке мелькнула знакомая фигура. Вергилий. Может быть, он подскажет? В Лимбе о Вергилии говорили, что живи он после Рождества Христова, из него вышел бы хороший христианин. Значит, он может дать подходящий совет. Другие герои наверняка скажут, что все совершившееся справедливо, и не стоит вмешиваться в высшее правосудие.
Римлянин сердечно приветствовал подошедшую  Эсмеральду, – он ко всем относился благожелательно, – и участливо спросил о причине ее грусти. Вид девушки без всяких слов выдавал ее состояние. Эсмеральда рассказала о новой встрече с архидиаконом у Люцифера.
– Можно вывести его душу в Лимб? – спросила она.
Вергилий покачал головой.
– Нет, ведь он христианин. Лимб для него закрыт.
– Но ведь что-то можно сделать? – Эсмеральда с надеждой смотрела на поэта. – Там на небе, что, ничего не видят? Он же за меня заступился! Доброе дело сделал! В аду! Должен же кто-то это заметить, ангел какой-нибудь, святой…
Вергилий задумался.
– Некогда в преисподней случилась история, – наконец сказал он, – которая подтверждает, что можно вывести осужденную душу из ада на небо.
Это было давно. В бездну с небес спустилась душа Феодоры, супруги византийского императора Юстиниана. Оба, и Феодора, и Юстиниан, были христианами. Оба порядочно нагрешили в жизни, но жена императора успела искупить свои грехи, а он сам, куда более нуждавшийся в покаянии, откладывал его на потом. И, как всегда бывает в таких случаях, «потом» не наступило. Ее дорога после смерти вела в рай, его – в ад. Но Феодора заявила, что, как верная жена, последует за своим супругом. Ее поступок был настолько великодушен, что небесный суд позволил ей вывести мужа из ада. Я помню, как она шла по равнинам преисподней – величественная, спокойная, царственная, как она заключила в объятия своего супруга, и оба вознеслись на небеса.
– Значит ли это, почтенный Вергилий, что и в аду можно что-то изменить?
– Только тебе сделать это будет намного труднее. Ведь Феодора – святая, ее жертву сначала приняли на небе – в аду только подчинились приказу. А ты безоружна.
– Как знать, – Эсмеральда ощутила прохладное прикосновение ладанки, в которой лежал крест, отданный ей Клодом Фролло. – Мне бы только пройти в круг гордецов! 
– Это опасно. Если ты выйдешь из Лимба без разрешения, то можешь остаться в аду навсегда.
– Да я и так в аду! – Эсмеральда провела рукой по горячему лбу. – Я все время думаю о нем, и это невыносимая мука. Лучше погибнуть, но избавиться от нее.
– Сейчас ты похожа на Феодору, – Вергилий ласково посмотрел на девушку. –   Я свободно странствую в пределах ада и чистилища и проведу тебя в круг гордецов. Но у ворот круга мы расстанемся, и только от тебя будет зависеть, что случится дальше.

                "Начинается новая жизнь"
Железные стены терялись в необозримой мгле, нависшей над равниной. Эсмеральда казалась себе совсем крошечной перед чудовищной массой раскаленного металла.  Комар рядом с Левиафаном.
Круг гордецов! Она у цели. И что же она может, одинокая душа, из милосердия взятая в Лимб? Повернуть бы назад… Нет, нельзя! Девушка ощутила прохладное прикосновение. Крест! Кто сказал, что она одинока? Эсмеральда смело подошла к воротам.
– Эй! – крикнула она. Из-за стен доносились странные звуки, похожие на плач младенца, спрятанного в погреб.
– Откройте! – девушка чуть не сорвала голос. Никакого ответа.
Тогда Эсмеральда зажмурилась и с криком заколотила кулаками по раскаленному железу. Вдруг она перестала кричать. Железо ее не жгло. Все выглядело так, будто стучат в обыкновенную дверь.
Раздумывать над чудом было некогда. Эсмеральда еще ожесточеннее заработала маленькими кулаками, выбивая на воротах гулкую дробь.
– Что там такое? – раздался из-за стены голос, напоминавший гудение большого колокола. Ворота приотворились, и показался косматый, исполинского вида демон.
–  Ты кто? – он уставился на девушку.
– Ангел ада! – неожиданно для себя сказала Эсмеральда.–  И я требую, чтобы ты открыл ворота!
Демон даже рот открыл от изумления. Откуда здесь взялась эта букашка? Сейчас он ее усмирит. Демон дохнул на Эсмеральду огнем и – взвыл, подпрыгнув чуть не на высоту стены. Огонь вернулся к нему и обжег чудовище по самые уши. Эсмеральда стояла неподвижно. В ее вытянутой вперед руке демон увидел маленький колючий крест. Это было хуже всякого огня. Бес ничком упал на землю.
– Убери это! – простонал он. – Чего ты хочешь?
Эсмеральда проворно взобралась на загривок распростертого демона и уцепилась за его шерсть, напоминавшую горелую паклю.
– Отведи меня к священнику по имени Клод из собора Богоматери в Париже, – потребовала Эсмеральда, поднося крест к самой морде демона.
Бес покорно понес ее в недра страшного круга. Вокруг них среди серого пепла были разбросаны могилы. Множество могил, прикрытых одинаковыми прямоугольными плитами. На каждой значилось имя ее обитателя. Это из могил несся плач, так напоминавший плач ребенка. Эсмеральда вспомнила пыточную камеру парижского суда. На глазах выступили слезы.  Ей стало жалко и себя, и всех, кто здесь находился.
Бес остановился у одной из плит. Эсмеральда не могла прочесть надпись на плите, но поняла, что архидиакон здесь.
– Открывай! – приказала она демону.  Плита с грохотом отодвинулась. В страшной, изувеченной фигуре, лишь отдаленно напоминавшей человеческую, не узнать было Клода Фролло.
– Верни ему прежний вид! – сказала Эсмеральда.      
– Не могу! – ответил бес. – Это не в моей власти.
– Тогда бери его и неси обратно к выходу.
Демон снова подчинился.
На равнине пред вратами круга гордецов он положил архидиакона на землю, вернее, на горячий пепел, устилавший землю.
– Что теперь? – спросил демон.
Эсмеральда спрыгнула с чудовища и снова вытянула руку с крестом.
– Стой, не шевелись! – приказала она.
Секунду девушка что-то соображала, потом нагнулась и положила крест архидиакону  на грудь. Да, так она и думала – к нему вернулся прежний облик. Даже сутана, и та вновь была на нем. Клод Фролло поднялся. Эсмеральда захлопала в ладоши от удовольствия.
Но в эту минуту демон, освободившийся из своего плена, издал пронзительный свист – сигнал тревоги. В мгновение ока со всех сторон к вратам круга гордецов устремился отряд демонов-стражей. Эсмеральда не успела опомниться, как оказалась в лапах  чудовища, которого еще недавно держала в плену.
– Брось крест! – проревел демон Клоду Фролло. – Иначе от нее останутся только угли, и те будут плакать и просить о пощаде!
– Не бросай! – крикнула Эсмеральда. – Что бы ни случилось, не бросай! Иначе они все равно нас замучают,  но мы уже перестанем быть людьми!
– Ты права, – ровным голосом сказал архидиакон. – Мы забудем, что были людьми.
Он опустил голову и медленно наклонился, как будто хотел положить крест в пепел. Похоже, пытки в могиле совсем сломили его. Кто-то из демонов хмыкнул.
– Трус! – рассвирепела Эсмеральда.
И вдруг Фролло кубарем покатился под ноги бесу! Демоны не были к этому готовы. Тот, что держал Эсмеральду, не успел увернуться, как  Клод, лежа на земле, наставил на него крест, словно шпагу.
– Отпусти ее! – тихо приказал архидиакон.
Демон ругнулся, но выпустил девушку.
– А теперь отойди!
Бес попятился на несколько шагов. Клод вскочил и крепко сжал руку Эсмеральды. Они стояли, окруженные кольцом  разъяренных демонов, а сигнал тревоги снова и снова звучал над равниной.
– Прости за «труса», – успела сказать Клоду Эсмеральда. – Ты молодец. Не ожидала от тебя такого. Это было красиво.
– Спасибо. Я тоже не ожидал, что ты зайдешь. Кажется, начинается новая жизнь.  Интересно только, как долго мы сумеем продержаться.
– Не знаю. Но мне начинает нравиться. Мы весь ад переполошили. Смотри,  сам Люцифер сюда пожаловал.
Действительно,  скопище демонов заколыхалось, словно тина в болоте во время лягушачьих свадеб, боязливо и угодливо расступаясь перед Князем тьмы.
Люцифер изящно улыбнулся и сделал знак демонам отойти. Те мгновенно схлынули с поля боя.
– Спрячьте ваш…ммм... талисман, мэтр, – попросил Люцифер. – Мне нужно сказать вам несколько слов.
– Нет, – решительно возразила Эсмеральда. – Говорите так. Мы ведь в аду, – ехидно добавила она. – Почувствуйте хоть раз то, что испытывают здесь люди.
– Боюсь, сударыня, вы составили неверное о нас представление, – Люцифер обратился к Эсмеральде тоном светского кавалера. –  А вот мне бесконечно жаль расставаться с вами. К тому же я считаю величайшей глупостью все эти припадки милосердия, раскаяния и прочих извращений человеческой природы. Но наверху редко считаются с нашим мнением. На небесах решили, что вы  заслуживаете награды большей, чем Лимб. Поэтому вы, как спасенная душа, направляетесь в рай. Надеюсь, теперь общество отца Клода не покажется вам столь тягостным, как прежде, ибо в рай вам придется путешествовать вместе.      
– Вот это да! – Эсмеральда снова захлопала в ладоши и от восторга поцеловала Клода в щеку.
«Вот это да!» – подумал архидиакон, чувствуя, как запылали его уши. Но это был приятный огонь.
– Да, сударыня, да! – кивнул Люцифер. – Счастливого пути! Боюсь, ваше преподобие,  вы еще отобьете у меня некоторое количество грешников. Но ничего не поделаешь – ваша обоюдная самоотверженность совершила чудо. Прощайте!
    ***
Они летели навстречу небу и солнцу. Обоих распирало от радости, они смеялись, и, взявшись за руки, кружились, словно в майском хороводе.
– Ой, что это? – Эсмеральда удивленно посмотрела на Клода Фролло.
– А что?
– Если бы ты себя видел! Ты выглядишь на…
– Девятнадцать. Столько мне было, когда я усыновил Квазимодо. Последний стоящий поступок.
Клод дипломатично промолчал, что Эсмеральда стала взрослее. Ей это шло, но женщины нелегко свыкаются с подобным даже в раю.
– Бог ты мой! Ты же симпатичный! А я-то думала…
– А ты-то думала, что я родился полысевшим и седым.
– Если честно, то да.
– Я и сам давно в это поверил. Только все позади, красавица цыганка. Я снова священник и на этот раз окончательно.
– Это чудесно, святой отец, потому что теперь я могу петь в вашем присутствии о Фебе и ничего не бояться!
Они снова засмеялись.
Внезапно внимание Эсмеральды привлекло какое-то движение далеко внизу.
– Что это? – полюбопытствовала она.
– Черти! – помрачнел Клод. – Черти тащат в ад чью-то несчастную душу.
– И зачем он только нужен, этот ад! – в сердцах промолвила Эсмеральда. – Стой! Это же… Это же… Феб!
Действительно, у них на глазах подводили итог земной жизни  Феба де Шатопер. Черти веселились вовсю, – вид у бедняги был совсем жалкий. Он никак не рассчитывал, что все эти поповские байки про загробную жизнь окажутся правдой.   
Забыв обо всем, Эсмеральда ринулась вниз.
– Подожди! – догнал ее Клод Фролло. – Просто так его не освободить.
– Святой отец, это мое дело, – Эсмеральда серьезно взглянула на Клода. – Я люблю Феба, и только его одного.
– Знаю, – ответил Клод. – Но я люблю тебя, и не отпущу  туда одну.  Тем более, – прибавил он, улыбаясь и показывая Эсмеральде крест, – он теперь вряд ли захочет принадлежать только одному из нас.
Эсмеральда улыбнулась в ответ.
– Спасибо! Одной мне было бы все-таки страшновато.
    ***
– Они развернулись и летят в направлении преисподней, – доложил страж Эдема  архангелу Михаилу. – Нам вмешаться?
– Нет, – ответил архистратиг. – Феб де Шатопер – душа ничтожная, но все-таки душа. Для чистилища, может быть, и сойдет. Следите за ними и, если будет нужно, придите на помощь. Хотя… вряд ли этим двоим она понадобится.