Сосульки

      В деревне март, хоть он и весенний месяц, почти не чувствуется, только сосульки с крыш домов, занесенных сугробами, свисают как клыки моржей, сверкая на солнце своим прозрачным хрусталем. Кап… кап… кап… - едва заметно слезятся они, капая с острых тонких кончиков, упирающихся почти в снег, как только мимолетное весеннее солнышко пригреет своим еще робким теплом. Хорошо в марте. Вольготно дышится. Зима  уходит с заморозками по утрам, со снегопадами и холодными ветрами. Но как не противится, а весна берет свое отвоевывая в зимнем царстве свое маленькое, но такое нежноe  и долгожданное тепло. Мы подъехали к родительскому дому, в котором не были столько лет, и обомлели. Весь он от крыши до самого низу обвешан сосульками, как частоколом. Аж в глазах зарябило от обильного серебристого отраженного света.
      - Слушай, Алексей, нужно срочно сбить сосульки, на голову упадут или таять начнут, все стены замочат, – деловито приказала жена.
      - Да не говори ерунду, – возразил ей в ответ муж. - Какая голова? Видишь, к крыше не подойти, снега сколько! И стены ни при чем. Капает с кончиков, а не вся сосулька.
      - Ладно, давай выгружать вещи, и так дел много, надо печь топить, снег расчистить, видишь, к дому не подойти.
      Алексей открыл багажник, принялся выгружать сумки, пакетики и коробки прямо на снег около колес машины. Анна, его жена, и подросток сын нехотя вышли наружу.
      - Вот так снега! А белый какой, глаза режет, – завопил Дениска. – Давай, отец, лопату, буду чистить, а вы с мамой носите вещи.
      Алексей достал из багажника пластмассовую лопату  для чистки снега и протянул сыну:
      - На, возьми, только осторожно, она хрупкая, это не железо.
      - Да знаю я, – ответил сын и с удовольствием стал откидывать пушистый снег от машины.
      - Ты к крыльцу дорожку очищай, а не здесь у машины, – наставляла сына мать.
      Но Дениска уже вовсю работал лопатой, поднимая серебристую пыль, от перекидываемого снега. Муж с женой, медленно протоптали дорожку в глубоком снегу, и стали носить вещи в избу. На крыльце смахнули огромный сугроб и остановились полюбоваться погодой.
      - Смотри, Анна, небо-то какое голубое! И солнце яркое, тепло, хоть раздевайся.
      - Сейчас! Это тебе не июль месяц, так пронесет, что на аптеку только и работать будешь.
      - Эх, Анна, нет в тебе романтики. Пронесет - не пронесет… Я не об этом. Красиво, говорю, как! Так детство и вспомнишь! Помнишь, как мы с тобой по весне целовались, как раз на восьмое марта, за школой? Точь в точь такой же день был.
      Алексей аж весь засиял, как те сосульки на крыше.
      - Не говори ерунды, ребенок услышит.
      - Пусть слышит. Он что, не мужчина? Ему уже все тринадцать. Я в это время ухаживал за тобой. Помнишь?
      - Да дура я была! На кого позарилась? Вон, Витька Вересов, тот, что за мной ходил два года, теперь предприниматель, на «Ланд-Крузере» ездит. Как-то встретил меня в городе, давай, говорит, подвезу… А у тебя драндулет «Нива», которой столько же лет, сколько сыну.
      - Да ты, Анна, не о том все. При чем тут машина? Я ж один работаю, - стал оправдываться Алексей. – И так на трех работах горбачусь, а тебе все мало. Ну не ездили бы каждый год на юга, давно купили бы себе новую машину. На эти деньги иномарку запросто можно было взять, по тысяче долларов каждое лето оставляем хохлам. А что там, на юге? Море грязное, пляж заплеванный, а еда – одна тошниловка. Вот сюда бы на лето! – мечтательно вздохнул Алексей. – Такая красота! Луга, цветы полевые, свежая картошечка, огурчики, петрушка-сельдерюшка. Все бы свое…
      - Сельдерюшка, - съязвила жена. – Может ты мне козу или корову еще купишь, чтобы молочком тебя поить? А комары и мухи? А задом все лето к солнцу, чтобы картошечку-то лопать? Это ты называешь хорошим летом? Нет, Алексей, ты как хочешь, а лето, отпуск – святое для меня с Дениской. Лучше не трогай эту тему.
      - Ладно, не буду.
      - А сосульки сбей. Никакой от них пользы нету. Вред один. Мой папаша всегда их сбивал.
      - Слушай, Анна, не приплетай сюда своего папашу. «Сбивал он сосульки!» Да не сосульки он сбивал, а шерсть на собаках, как говорила моя мама.
      - Ах-ах, его мама… Да твоя мама в сорок лет уже болела, ребенка понянчить не хотела, руки у нее от работы ломило, видишь ли. А какая работа? Как у всех. А отец мой, хоть и выпить любил, и за юбками волочился, но дом полной чашей был, не то, что у вас: на завтрак молоко, на обед каша да щи пустые, а на ужин картошка в мундирах.
      - Слушай, Аня, как тебе не совестно? У меня мать без отца нас троих подняла, а ты еще судачишь.
      - А ты не совести. Что к отцу-то пристал? На собаках шерсть он бил… А кто нам в доме все отделывал, когда квартиру получили? Забыл? У тебя руки-то где? Все отец.
      - Но не бесплатно же. Я за каждый день ему платил по пятьдесят рублей. Деньги по тем временам немалые.
      - «Пятьдесят рублей!» Да ты за меня должен отцу в пояс кланяться, а не деньги считать. Вот ведь как в жизни. Что ни делает человек хорошего, все забывается.
      - Нет, не так, Анна. Я хорошее помню. Спасибо Николаю Ильичу. Давай пойдем, а то сын на нас смотрит, как на психов, все ругаемся, даже в деревне.
      - Вот уж точно, сколько мужу хорошего не делай, а он все на сторону смотрит.
      - На какую сторону? Что ты несешь?
      - А на такую. Вижу, как одноклассницу свою, Верку Суворину, встретишь, аж весь засияешь, словно начищенный самовар. Что, думаешь, не знаю, о твоих шашнях с ней? Я в роддом, а ты с ней в постель. Соседка порассказала мне…
      - Анна, побойся Бога, какие шашни и постель? Наговаривает эта Кира Павловна. Если хочешь знать, она сама ко мне приставала. «Давай, говорит, Алексей, семьями дружить». И меня все щипает и щипает.
      - Не ври, не может Кира Павловна, не так воспитана. А вот Веерка, та как лярва, так и метит на мое место.
      Алексей, чтобы больше не продолжать этот глупый разговор, переходящий в ссору, встал с лавочки и пошел ко двору.
      - Куда понесло? Помогай мне печку растопить!
      - Сосульки сбивать, - крикнул в ответ Алексей. – Пойду шест искать.
      Весна же, набирая обороты, разливала и разливала свою красоту и теплоту и одаривала ими природу и людей. «Если есть ревность, значит, есть и любовь, - резюмировала она и заулыбалась солнечным светом. – Быть добру!»