Домнаил О Коннор

Приходилось ли вам когда-либо что-то делать через силу? Переступать через себя, через свое мнение, через свое сердце? Если да – то даже вы не поймете, что я чувствовал в тот момент, когда дядя сообщил мне решение старейшин. Наши южные соседи снизошли до нас и Свирепый Мартег согласился выдать за одного из нас свою дочь. Все знали, что дочерей у него было две. Одна – тихая маленькая Мойра, мало привлекавшая к себе внимание, слишком безликая, что бы его привлекать, а вторая… Вторая уже жила в людских сплетнях отдельно от своей семьи. Кэтлин – старшая из дочерей, чистая кровь, плоть от плоти этой спесивой семейки. Думаю, когда стало известно, кого отдадут замуж, многие из наших юношей призадумались. С одной стороны – в любой песне говориться о том, что эта девчонка божественно красива. Кто же не прочь иметь дело с красивой женщиной? Но с другой стороны – я уже тогда подспудно чувствовал, что выбор падет на меня, и потому чувство опасности во мне было гораздо острее, чем в других…
Я догадывался, как лживы эти россказни про невинность, кротость и красоту. Если она пошла в своего отца, безумие и злость которого стало присказкой во язытцах, то от кротости там не может быть и тени. Если она такая же бешенная, как ее покойная матушка – то какая к черту невинность!? Это ведьмино отродье!  Рождение дочери, а потом и сына стоило ей жизни – но от этого она не становилась святой. Я помнил ее – в те годы мне было лет пять, может и меньше – и черноволосая Дара, дикая, грозная, попала мне на глаза во время охоты. Она была похожа на фурию. И если дочь пошла в нее – то помоги боже ее мужу.
Только в одном молва была правдива. Она разила наповал – и в это я верил. На то она и была «чистой кровью». В ней были собраны все пороки ее клана – и все его достоинства. Она была гордостью и олицетворением своей древней семьи.
Дядя не пожелал наделить такой «честью» как брак с принцессой ни одного из своих сыновей. Он одарил этим счастьем меня. Я не сопротивлялся – понимал, что нам нужны и силы, и богатства. Брак с этой девчонкой даст нам и то, и другое. Хотя на душе скреблись кошки.
Нет, я не был влюблен ни в одну из девиц, знакомых мне.  Мое сердце было свободно – и нельзя сказать, что я страдал от безысходности…. Но чувствовал себя гадко.
Во время смотрин я долго не мог понять, что меня тревожит. Она не поднимала глаза и не смотрела на меня. Она вообще не поднимала глаз от пола. Даже когда все стали уходить, она сидела и смотрела на пол. У меня закралась дурная мысль – а что, если безумие и ярость О’Брайеннов в ней вылилось в слабоумие. Что, если наследственные черты так отяготили ее, что ум ее покрыла непроглядная мгла? И все эти песни – лишь приманка для сластолюбцев и дураков? С каждой минутой эта мысль крепла.
Я задал ей вопрос, она не ответила – лишь посмотрела на меня. Я задал вопрос снова. Она всмотрелась в меня – и я увидел в ее глазах то, что так отчаянно прятала ее семья. Она не была слабоумной.
Это был самый проницательный взгляд, какой когда-либо устремлялся на меня. И это были самые мудрые глаза, когда-либо смотревшие на меня. Это было катастрофой для ее семьи – такие умные глаза. Девица могла быть взбалмошной, вздорной, игривой, любой – но только не умной. Кому нужна умная жена? Кто захочет признавать, что его слабая половинка намного сильнее его? Никто.
Но, несмотря на все эти общепринятые правила, мне стало легче. Она смеялась надо мной, поняв причину моего испуга, да, смеялась.  В ней было все – и глупость, и игривость, и мудрость, и бешенство. И еще… Еще некая неотесанность. Говорят, что именно О’Брайенны были первыми ирландцами, которые приняли у себя римских послов – и переняли от римлян многие обычаи. Разумеется, в те времена они еще не были О’Брайеннаями, и клан носил свое более древнее имя – Дэл Кайс. От римлян этим первопроходцам передалась и хитрость в политике, и вольности в личной жизни. Может это и правда, но видимо за прошедшие века все это начисто испарилось из голов далказиан. Потому что более неотесанной и неопытной девицы я еще на встречал. Когда я притронулся к ней, она едва не снесла мне полголовы своим воплем. Когда я поцеловал ей руку, желая хоть как-то ее смягчить, то увидел такой взгляд, что потерял всю свою решимость. Она чуралась меня, дергалась – но в ней был такой жадный интерес к этому новому и запретному, что все равно хотелось снова дотронутся до нее – хотя бы ценой своего здоровья.
Про нее многое врали. Она действительно была красива – но ни в одной песне не говорилось о ее недостатках. Никто не говорило, что у нее немного вздернута верхняя губа, из-за чего она кажется немного рассеянной. Никто не говорил, что она такая пышка – все восхваляли ее тонкую талию и стройный стан. Талия была тонка, а что до стройности – то наверное на юге иначе понимают стройность. Такие округлости в фигуре редко встретишь даже у замужних женщин. Любой, взглянувший на эти тугие бедра или большую грудь, испытывал чувства, очень далекие от возвышенной любви. И мне это нравилось.
Кровь древних Дэл Кайс оказалась очень сильной, потому что тысячи лет спустя лучшая из дочерей клана выглядела вот так – не было даже намека на вырождение рода. Только его полный расцвет.
Насчет цветов… У ее матери были серые глаза, у отца – голубые, почти стальные. Так откуда же взялись эти чертовские синие глаза у их дочери. Это были еще и самые грешные глаза, какие я когда-либо видел. И это мне тоже нравилось.
Я смотрел на нее, наблюдал, как она меня слушает. И понимал, что люблю ее – да, люблю. Не преклоняюсь, не падаю ниц, а люблю. Люблю эту синеглазую красотку с умным взглядом, грешным телом и неотесанной душой.