Новый Год

Я вышел из корпуса. Несмотря на предновогоднюю пору, праздничного настроения не было, во всю шла сессия, одинаковые вопросы и ответы, монотонное заполнение кипы документов.…

Смеркалось. Под ногами хлюпала смесь воды, не растаявшего снега и льда,  которая смешивалась с грязью,  стекавшей с не полностью оттаявших газонов.

     Серо-свинцовое небо грозило разверзнуться и бросить на почти голую, покрытую наледью, землю очередную порцию липкого и мокрого снега. Хотелось курить. Увесистая сумка оттягивала плечо. По дороге к маршрутке я снял с пояса настойчиво звонивший телефон. Номер не был внесен в записную книжку, но показался мне знакомым.

 - Слушаю Вас.

 - Вы не могли бы подъехать? Зигеру очень плохо.

 - Что у Вас случилось?

     Выслушав сбивчивый рассказ, я крепко задумался: химические ожоги – не самая большая радость. Сев в маршрутку, достал свой журнал. Так и есть,  вот телефон, адрес, все о собаке. Возраст, вес (как у крепкого мужчины), чем болел, когда был привит.… Мысли о собаке не покидали меня всю дрогу домой: весь врачебный арсенал с собой не унесешь. Быстро собравшись, взял в руки флакон с сильнейшим снотворным. Повертел в руках, на секунду задумавшись, положил его в сумку.            

     Стоило поторопиться, несмотря на то, что первая помощь уже была оказана; путь был неблизкий. Не удержавшись, по дороге купил пачку сигарет.

    Не смотря на то, что Зигер уже не один год жил у своих теперешних владельцев, своим хозяином он считал меня. Что поделаешь – эта порода – собака одного хозяина, и выбирает его сама!

    Маршрутка ехала нарочито медленно (или так казалось); мокрый снег все-таки срывался, большими хлопьями падая на асфальт. Оставалось пройти совсем немного, но, словно пытаясь помешать, снег пошел настолько плотно, что вытяни руку, и запястья не увидишь. Один из мокрых комков упал и плотно облепил сигарету, потушив ее. Вот и конечный пункт моего теперешнего путешествия. Обнесенный высоким забором особняк в центре города, на границе парковой зоны, не выставляющий напоказ достатка своего жильца, но соответствующий его статусу, со вкусом обставленный внутри, что нечасто встречается среди «новых», которые иногда пытаются выделиться, чем-то броситься в глаза, запомниться, подчеркнув при этом свою значимость и необходимость своего существования, реализуя все это неуемной тягой к показухе; но иногда возникало впечатление, что некоторым гостям этого дома к лицу лишь арестантская роба. Самого хозяина дома легко можно было принять за английского лорда, пришедшего из древних времен и освоившегося в современном высшем обществе.

    Запутанными лестницами и коридорами меня провели к собаке. Все случилось в гараже, который одновременно был и мастерской. Обычно гибкая и верткая, обладавшая необычайной для таких размеров подвижностью, собака, на этот раз толкнула стеллаж, с которого упала бутыль с кислотой. Дома были две женщины и охранник, которые и оказали первую помощь собаке.

    Ожог… С трудом поддавался описанию. В ране на весь бок  были видны внутренности и кости, одна лапа была практически отделена от туловища. Появился хозяин дома, он встал рядом, расстегнув пальто. Остальные ушли, оставив нас наедине.

Стемнело окончательно; снегопад закончился, и влажный воздух на улице висел плотным, холодным одеялом, покрывая капельками оконные стекла. Почему-то на ум пришло сравнение со слезой.

    Надев халат и перчатки, я начал. Тщательный, но быстрый осмотр, обезболивание, более подробный осмотр раны, обработка. Я на несколько секунд прервался; вспомнил, как помог Зигеру появиться на свет; как дрессировал его, несколько раз прививал.

- Скажите, доктор, у Зигера есть надежда? – вернул меня из мыслей вопрос. По дому разливалась веселая ритмичная музыка; слов не было слышно, впрочем, я почти не обращал на нее внимания.

- К сожалению нет. Очень обширный ожог. – Может, и даже скорее всего, не следовало говорить именно так, но я еще не вернулся окончательно из своих воспоминаний.

 - Что ж, решение Ваше. Позовите меня, когда закончите.  – С этими словами владелец вышел. Только теперь я обратил внимание на слабое жужжание кондиционера и сизую дымку сигаретного дыма, как и на фигуру, стоявшую за дверями в отдалении. Это был 16-ти летний паренек, нанятый для ухода за собакой.

 - Я все слышал. – сказал он, заходя после владельца. По щеке его скользнула скупая слеза.

 - Попрощайтесь с собакой и выйдите. – сказал я ледяным голосом, углубив наркоз. Парень едва сдерживал слезы; за выражением на своем лице я не следил, но дыхание перехватывало, и меня опять увлекло в грезы под песенку, рассказывающую о стране грез.

     Зигер хорошо запомнился мне в щенячьем возрасте, когда обстоятельства складывались так, что он фактически родился, вырос, возмужал и получил свое собачье образование на моих глазах и из моих рук. От желания курить остро сосало под ложечкой и появилось то трудно описываемое ощущение, которое знает только курильщик в момент высочайшего нервного напряжения; тем не менее, я не мог себе позволить закурить, равно, как и держать «глаза на мокром месте».

 - Я хочу остаться с ним до самого конца. – прозвучал ответ срывающимся голосом; голос этот не вырвал меня из моих мыслей, а напротив, ускорил их бег.

 - Ваше право, оставайтесь. – ответил я, сам удивляясь своему ответу, но он более не волновал меня. Каким-то шестым чувством я знал, что в этом доме больше не будет животных, равно как и я не появлюсь здесь. Грезы-воспоминания привели меня к настоящему времени. Как сказал один литературный герой «… Я тебя породил, я тебя и убью…».  Ни решение, ни, тем более, исполнение его не давались мне легко. Что ж, не имея возможности излечить, имею возможность обеспечить быстрый и легкий конец страданиям.  Сжавшись в один комок нервов, я достал из сумки тот самый флакон, набрал в шприц нужное количество препарата, и ввел, сказав: «Прости. Больно уже не будет». Со стороны вся эта манипуляция выглядела, как точно просчитанная по времени, с точностью до секунды. Опыт позволял не задумываться об этом, давя почву для других размышлений.

   Между тем собака тихо и мирно уснула; дыхание становилось все более ровным и редким, пока, не став почти незаметным, не прекратилось одним резким движением.

Глаза остекленели, утратив выражение непередаваемой боли, а с ним – и ту искорку, что называют жизнью.

Веселые мотивы все еще раздавались в доме, и от громкости, казалось, скоро задребезжат стекла.

    Я свободно ходил по дому своего Хозяина. Защищать его стаю, его территорию, и все, что на ней – моя задача. Пока что Чужаков не было. Но сегодня один из них пришел. Очень верткий и сильный, как тот, что учил меня нападать на Чужаков и охранять Хозяина и его стаю. Все-таки я его схватил, несмотря на то, что он сопротивлялся и уворачивался. Б О Л Ь пронзила в этот момент мое тело, от зубов до кончика хвоста; мышцы моего тела не подчинялись мне, я упал, дыхание мое словно замерло, и обычно сильные лапы не выдержали моего веса, и в глазах моих потемнело.

Через несколько секунд, показавшихся вечностью, боль ушла, и осталась только ярость: Чужак сумел использовать мою слабость себе на пользу и освободился из моих зубов! Мое тело почти не повиновалось мне, но я опять схватил Чужака, и мы вместе упали, задев полки. Сверху что-то упало и разбилось, и снова Б О Л Ь. Я упал, но боль усилилась, такого я не чувствовал за всю свою жизнь, и закричал. Я не мог больше подняться и вцепиться Чужаку в глотку, но рядом был его пах, от которого шел запах страха и чего-то еще; и я мог терзать, рвать на части Чужака, посмевшего нарушить территорию Хозяина и ранившего меня; но боль не уходила, и наступило беспамятство.

    Когда я пришел в себя, надо мной склонились из стаи Хозяина те, кого я должен защищать. Ох, почему же так тяжело дышать… все болит. Что со мной? Сначала жарко, теперь - холодно, говорят, что скоро больно не будет, но это не так…

   Вот пришел тот, кого называют Доктор. У него какой-то старый, откуда-то давно знакомый, может, из самого раннего детства, запах. Он связан с давними событиями, я не помню. А, вот, когда мне несколько раз было очень плохо, Доктор приходил, что-то со мной делал. Неприятно, но не больно, и мне становилось хорошо. Нет, что-то еще раньше, и поэтому я должен слушаться Доктора, к тому же он всегда говорил мне правду. Вот и сейчас. Боль утихла, он что-то делает со мной, то, что называется Укол. Хочется спать. Что такое «прости»? Я знаю, верю. А почему рука чуть дрожала – или мне показалось?

Наступил сон, а за ним – абсолютная, всепоглощающая темнота. Боли больше не было.

 Я не помню ни разговора с парнем, ни с владельцами Зигера, ни то, как я попал домой, - точнее, не хочу помнить. Войдя в квартиру, я небрежно разделся, бросая одежду где попало, не разуваясь, поставил первую попавшуюся запись классической музыки. Бах. Пусть будет он. Открыв дверь на балкон, взял пепельницу. Не закрывая двери. Плюхнулся с размаху в кресло, раскурив сигарету и до одури затянувшись.

Ощущение премерзкое. Хоть и знал, что по-другому никак, все равно – премерзко. Сигарета истлела в несколько затяжек, и я раскурил следующую.

 Настойчиво зазвонил мобильный.

 - Слушаю Вас. – привычно ответил я, стараясь держать голос как можно ровнее.

 - У нас собака рожает, Вы не могли бы приехать? Она так напрягается, так тяжело дышит…