Москва, isec-86
В СССР начались бесконечные заботы о науке, и, в частности, подготовка к международной конференции по экстракции (ISEC-86). Эта конференция проходила в сентябре в гостинице Космос. Доклад пришлось готовить срочно (еще не очнулись от Кубы). Я считаю, что, несмотря на срочность, это был апогей признания моих достижений. Начиная с Международной Конференции ISEC-86, появилась ранее отсутствовавшая секция “Межфазные явления”. А это уже - признание достижений кинетиков всего мира, причем данное событие произошло в Москве. Я не забуду мое председательствование совместно с Нитшем, а также выступление Генри Фрайзера, в котором он публично признал мои заслуги. Я не забуду также экскурсию ученых ISEC-86 в Менделеевский институт и показ кафедры промышленной экологии, на которой кое-что все же можно было, набравшись наглости, показать.
Тогда я познакомился с молодым японским ученым Хиточи Ватараи, с которым беседовал о лазерных методах, сетуя на то, что они недоступны в МХТИ. Этот разговор Хиточи запомнил, пригласил меня на Конгресс в Токио и показал в 2001 году мне лазерные установки, в которых реализован принцип, обсуждавшийся 1986 году.
- “Вот видите, мы сделали ТО, о чем говорили в 1986 году у вас в лаборатории” – сказал, по-японски улыбаясь, Хиточи. Хиточи не забыл меня и щедро отплатил мне за мою ничтожную услугу. В 2001 году я оказался на конгрессе ICAS (Международный конгресс по аналитической химии).
Я выступал на секции по нанохимии. Если мыслить поверхностно, то можно усомниться, а при чем здесь экстракция? Дело в том, что объекты, о которых я говорил, имели наноразмеры (граница раздела двух жидких фаз). Хиточи Ватараи захотел более детально познакомиться с содержанием моего выступления заранее. Ведь он отвечал за деньги, потраченные каким-то визитером. После просмотра доклада, он предложил дать мне 40 минут (всем давали по 15 минут) и поставить мой доклад в конец для возможности обстоятельной дискуссии.
Дискуссию открыл сам Хиточи. Вопросов было немного, но главный вопрос касался того, как мне удалось получить доложенные данные (имелось в виду - при такой старой технике). Чувствовалась настороженность по отношению к полученным результатам, но эти результаты не противоречили взглядам оппонентов и даже предсказывали кое-что новое. Я продемонстрировал еще кучу графиков и фотографий, назвал оттиски своих работ в англоязычных журналах, которые они, конечно, “не видели”. Русских вообще “не видят в упор”. Даже поляки, которые, в свое время, стажировались у меня, научились нас не видеть. Конечно, мир может обойтись и без нас, но что делать таким, как я, Саша Чекмарев, Оксана Синегрибова. Или моих коллег видят?
Я вернулся в Москву прибитый, с пониманием нашей технической отсталости и безнадежности отставания. Менделеевкой я перестал гордиться и начал все чаше и чаще подумывать о смене места работы. Но какое место мне нужно или, точнее, какому месту я нужен. Тогда, 2001 году, еще могли вставать такие вопросы, а потом, после инсульта ... – наступила безисходность.
В конце августа 2001 года мы с женой Наташей Коваленко уехали в Турцию. Жара в Турции была просто детской забавой, по сравнению с жарой в Токио. В Турции жарче, но намного суше, а Токио - ты все время паришься в русской бане, попадая на снег время от времени.
Свидетельство о публикации №209031800266