По совести

Наталья Сергеевна устало прошагала по коридору в кухню, бросив сумки на пол. Из-за угла протиснулся, шатаясь и цепляясь за стену, Степан Маркович. Весь его вид был верхом нелепости: всклокоченные седые волосы, некогда золотистые, цвета спелой пшеницы, от которых осталось лишь воспоминание, а  прилично просматривающаяся плешь на макушке была его единственным украшением. В завершение картины как нельзя кстати смотрелась растянутая до небывалых размеров трикотажная майка, когда-то белая, из-под которой выглядывали клочки худого и немолодого тела.
- Ната-аш!.. – Запнувшись и икнув, продолжил он, - ну что, есть будем?
Замутневшие глаза смотрели стеклянно.
Наталья сдула со лба выпавшую русую прядь, едва слегка затронутую сединой, оперлась на косяк двери и негромко ответила:
- Будем, будем. Сейчас, погоди.
Хотелось выть.
Тут же, словно уловив момент, из полуосвещенных глубин комнат выбежали близнецы Мишка и Сережка трех с половиной лет от роду, начали ворошить пакеты, доставать и делить немытые апельсины и бананы. Шума от них хватило бы и на десятерых детей.
В ушах звенело.
Наталья сдвинула гору посуды в раковине, закатала рукава, помыла немного фруктов и отправила внуков в комнату. От ребяческой суеты вмиг не осталось ни следа, только капли от мокрых апельсинов указывали, куда скрылись сорванцы.
По краю кухонного стола, усыпанного крошками, пробежал таракан. Наталья бросилась было к ногам, но тапка как назло рядом не оказалось. Момент был упущен. Она глянула на усохшую в углу сиротливую тряпку, махнула рукой и открыла холодильник. Он был обескураживающее пуст. Полбанки кетчупа в дверце и полдесятка яиц внизу. Какая-то сомнительная банка то ли сметаны, то ли кефира неизвестной давности. Ржавые поперечные полки и яркий свет внутри.
Наталья Сергеевна достала из шкафа над плитой пакет с мукой и загремела мисками.
Пробираясь к мусорному ведру, чертыхаясь на разбросанные под ногами детские игрушки, она выбросила остатки засохшей каши и попыталась осторожно, чтобы не рассыпать, извлечь с излишком наполненный пакет из ведра. Ничего не получалось: он застрял основательно, а может, и вовсе присох. Наталья плюнула, стерла тыльной стороной ладони волосы и пот со лба. Пусть хоть кто-то это сделает, в конце-то концов! Не все же ей.
Собирая с пола машинки с шариками и конструкторами, за спиной она услышала снова шаги мужа. Не поднимая головы, ответила:
- Сейчас, Степа, сейчас. Видишь, неубрано как.
Потом уже тихо продолжила, как бы себе:
- Не пил бы, а сходил в магазин, или бы за квартиру заплатил бы. Или подмел бы в доме. Хоть кто-то здесь может быть человеком, что за люди такие?
- Чего? – Негромко спросил он.
Справедливости ради стоило заметить, что Степан Маркович «принимал внутрь» весьма редко – а точнее, не более  трех раз в месяц. Стабильно – когда давали пенсию, когда Наталья посылала в домоуправление, и еще раз, максимум два, когда перепадала копейка – другая.
Жена его, Наталья Сергеевна Жданова, в девичестве Соловьева, вызывала в нем смесь странных чувств – от зависти до восхищения, и под оправданием каких-то своих порывов он набирался вдрызг, чтобы что-то ей потом доказать. Жена слушала вполуха, в такие моменты мало кто мог бы понять его речь. Обычно начинались такие тирады разговором о коммунизме, а заканчивались тем, что ей, видишь ли, все – и здоровье, и работа, а ему – старость и тоска.
Наталья Сергеевна в одиночку возилась по кухне, пытаясь поймать мысль и одновременно думая о своем. Все ей казалось про него таким ясным, что ничего нового и быть не могло. Потом, под занавес водочного мимолетного счастья, он хватал свои записи (только ему известно, где он их прятал, на каких тайных полках), возвращался на кухню и громко читал стихи. Часто они были весьма складными, по содержанию оптимистичными, иногда слезно-трогательными. В порыве вдохновения Степан Маркович называл Наталью своей Музой, царицей и Афродитой, а после горько плакал.
- Я – бездарность! Кому это нужно все, Наташа? Зачем мне это, ведь никто не узнает, как помру, и не вспомнит!..
Наталья Сергеевна философски вступала с речью о смысле жизни и о ее ценностях, хвалила мужа весьма искренне и наливала ему горячий крепкий чай.
Для всех остальных же, кроме Степана Марковича, Наталья была, в основном, персонажем вполне однозначным. На работе ее ценили за покладистость и сговорчивость. А те друзья и родственники, кто знал ее хорошо, считали ее слабой и, не стесняясь, говорили об этом. Так было часто. Это было не больно.
Наталья знала – она всегда жила по совести.
Пусть она не умела управлять и манипулировать. Зато она всегда оставалась честной по отношению к тем, кто ее окружал.
Если задуматься, она никогда не ставила целью изменить кого-то. Это было бы бессмысленно. Каждый сам знает, как ему поступать. И Степан, столько лет просидевший на ее шее с фиктивным диагнозом об инвалидности. И двоюродная племянница с малыми детьми, которые уже совсем стали ей родными внуками. Пусть непутевая девка, и пусть ленивая, но не ей, Наталье, ее судить.
Когда-то была и любовь, по-видимому, настоящая – а кто теперь скажет, как оно было? Но порвать со Степаном Наталья так и не решилась. Хотя замуж ее звали, причем звали серьезно. И, видать, по любви.
Наталья Сергеевна замесила густое тесто, присыпала стол мукой, отряхнула руки и оперлась на стол. Глубоко вздохнула. Возраст говорит сам за себя. Спина что-то побаливает. Пятьдесят девять – это не девятнадцать.
Не слишком он был богат, ее возлюбленный Михаил, но и не требовал от нее ничего. Просил оставить квартиру, Бог с ней, готов был детей поднимать и обеспечивать. Троих, в те времена – это не шутка. Но если рассудить, как оно по совести, то получалось совсем не так, как бы хотелось. Детям неправильно расти при живом отце в другой семье, с новым мужем. Дети тогда уже были не маленькие. Семь, девять и одиннадцать. Они все понимали – не крошечные и несмышленые.
Расставаться с Михаилом было больно.
Возлюбленный не решался ее оставить, не понимал, что же еще нужно, чтобы сделать ее счастливой. Обещал много работать, трудиться еще больше. Объяснял, что заберет ее с детьми к себе в дом, пусть и жить пришлось бы с матерью, но места там всем хватит. И участок свой, и сад. Детям в радость.
Наталья и тогда все понимала, сердцем понимала, а разум говорил иное. Не положено это. Нельзя.  И она осталась вместе со Степаном, который к тому моменту, наверно, уже немного и выжил из ума, да так, что никто об этом пока не догадывался.
Потом был первый, самый серьезный удар.
Погиб Сашенька, ее младший сын. Сколько горьких слез было пролито над ним, безвинным. И кто поддержал ее? Он, снова Михаил. Был рядом, когда все случилось, не оставил, когда можно было обезуметь от горя. Когда хотелось сойти с ума от того, что Степан Маркович, в здравом уме, заявил:
- Я всегда чувствовал, не мой он сын! Такая его судьба, что же, поделом тебе.
Обидно было не то, что Сашенька, как две капли воды похожий на Степана, был его родным, кровным ребенком. Страшно было, как это муж столько лет таил злобу, прятал в душе, а высказал в такой момент, когда помощь нужна, поддержка. Степан ушел в запой, хоронили без него. А Михаил все время был рядом. Он нашел для нее деньги, устроил все в нужные сроки, носил лекарства и успокоительные травы. Приносил в дом продукты. А по вечерам с грустью смотрел на нее и говорил:
- Хорошая ты женщина, Наталья. Выходи за меня. Пойдем жить в мой дом, и детей заберем, и будет все, как у людей.
Наталья спешно отворачивалась, смахивала ладошкой слезы, и тихо шептала:
- Поздно уже, Миша. Поздно. Это Бог меня наказывает.
Михаил тяжело вздыхал, разворачивался и уходил. Но перед дверью оборачивался и говорил, будто себе, а будто ей, вполголоса:
- Люблю я тебя, Наташа.
- Я знаю…

Как-то раз утром Наталья обнаружила вместо супруга рядом с собой записку.
«Уехал. Буду не скоро. Домой раньше чем через два месяца не жди».
Что это значило?
Обзвонила родных. Рабочих, коллег. Только спустя несколько дней узнала, что в связи с обнаруженной инвалидностью муж ее, Степан Маркович, находится в стационаре. Наталья к ним:
- Куда, как, зачем?
- А затем, что тронулся умом Степан Маркович.
Оказалось, что на фоне грядущей пенсии сообразительный Степан решил разжиться возможностью уйти в ряды неработающих еще до положенного срока, чтобы в те шесть лет, что он мог бы еще работать, заниматься перепродажей антиквариата. Тут Наталья Сергеевна и впрямь решила, что муж тронулся умом. Откуда у них антиквариат?  Все их ценности – это одна ее квартира. А сам, как был, так и есть, гол как сокол. Нет, точно крыша поехала. А тем временем найденный в медицинской среде знакомый сделал досрочный выход на пенсию,  разумеется, «не за бесплатно». А золотые горы, которые должны были нагрянуть с перепродажи антиквариата, так и не посыпались на них. Неувязочка вышла. Кто-то подставил, кто-то передумал, кто-то съехал в другой город, концы в воду – ищи ветра  в поле. На новую работу не берут – куда там, с его шизофреническим диагнозом. Одно благо, копейка от пенсии идет каждый месяц.
Наталья Сергеевна видела в этом свой смысл, свой замысел, для чего это все было сделано. Однако помалкивала. Судить его она не могла. Каждый живет, как знает.
Так и пошло – поехало.
Сумасшедший или здоровый Степан Маркович дома, на хозяйстве, если можно так сказать. Никогда в жизни он не помыл за собой тарелку или чашку. Никогда в жизни не подмел пол. Не желал он и работать сторожем, подрабатывать по возможности. Говорил, с высшим образованием и стажем экономиста – низко падать. Наталья Сергеевна терпела, но никогда не говорила слова поперек. В порыве злости ей хотелось выгнать его, дурня и нахлебника, но она все это держала в себе, вечерами прибиралась в квартире, готовила еду, стирала за ним белье и одежду. В то же время она знала – и за ней грешки водятся. Как же судить? Нельзя так.
Наталья давала ему деньги на квартплату. Если Степан был не зол и не печален, то все делал вовремя, даже на сэкономленные деньги приносил в дом еду. Он никогда не жаловался, что его одежда прохудилась, а продукты на столе самые дешевые и нехитрые. Как безмолвный зверек, мог просидеть голодным весь день, не умел даже каши себе сварить, а уж крупа в доме всегда была. Никогда не просил у жены для себя ничего. Пока не заставишь пойти в парикмахерскую, будет расхаживать в негожем виде и ни слова не скажет. Будет носить все затертое и не подшитое, пока не постираешь и не подошьешь.
«Тоже ведь чувствует свою вину, работал бы – жили бы лучше» - думала Наталья и жалела его.
Когда в Питер уехал старший сын, Володя, Наталья Сергеевна в душе порадовалась. Вот, хоть один остепенился, привел в дом молодую и красивую жену. Устроился работать как подобает, да не просто устроился, а получил вид на жилье, с возможностью выкупа служебной квартиры. Пусть добивается всего сам, на то и мужчина. Наталья не могла бы ничем ему помочь в быту, кроме доброго совета, ведь она никогда не умела зарабатывать много денег, да и не лежала у нее к этому душа. На то и старший сын, гордость и пример. Это девушкам надо приданое – а сын может всего добиться сам.
В кого Володя таким уродился? Загадка. Наталья Сергеевна, тихая и скромная, которая никогда не могла быть примером того, как идти по головам, бороться за место под солнцем. Степан Маркович, творческая неуравновешенная натура, обладающая способностью генерировать безумные идеи, как заработать деньги, и так же легко терять запал.
Владимир был всегда целеустремленным и волевым. И вот, в свои без малого тридцать пожелал родителям счастливо оставаться, крепко обнял, пообещал писать письма и звонить, и умчался с женой в Питер. Да, Наталья Сергеевна скучала за ним, но что это за сын, если он будет всю жизнь держатся за ее юбку? Все верно сделал, что уехал. Благослови его Господь.
Кирюша благополучно отслужил в армии, что само по себе, согласно ее взглядам, было для него неплохо. А он, бедный, до последнего старался что-то придумать, как-то выкрутиться, днями и ночами работал, откладывал деньги, и, видимо, успел бы, если бы не…
Срочный призыв. Ночь, звонок в дверь. Тревога. Два дня на сборы.
- Мама, вот банковская карточка, вот цифры – это пароль. Тут все – твое, мне оно ни к чему теперь.
- Ну что ты, сынок! Как же?
- Ты ремонт уже двадцать лет хотела сделать, - смеясь, ответил Кирилл, - тут как раз хватит. Приеду, проверю! Крепко обнял и расцеловал мать, пожал руку отцу. Ни разу не пожаловался, уехал на службу.
Так получилось, что после положенных двух лет Кирилл решил не спешить возвращаться в родной город. Все равно, к моменту ухода в армию, он не готов он был еще определиться с направлением, какую профессию выбрать. А военное дело оказалось ему по нраву. Остался учиться в далеком Новосибирске, рассчитывая продолжить работать в том же округе. С поступлением ему помогли новые знакомства, в основном добрую службу сыграла его репутация, его трудолюбие и принципиальность.
Наталья гордилась своим средним сыном не меньше. Они оба были для нее олицетворением того, каким настоящий мужчина и должен быть. Да, пусть они со Степаном  не идеальные мать и отец, пусть они не обеспечили им прочный тыл, проторенную дорожку в будущее. Зато на фоне препятствий дети не сломались, а стали сильнее и добились многого.
Радостной новостью было то, что дочь двоюродной сестры с детьми проездом собирается в гости… Позже оказалось, что не проездом, а по делам. Да какие могут быть вопросы – родню пустили в дом, приняли как самых близких. Оказывается, племянница Варвара приехала в Ростов устраиваться на работу. В селе Кагальник Ростовской области, откуда она родом, у нее остался муж, от которого она ушла. «Закладывающий» и крайне «не положительный», испивший у нее столько крови, что «сил больше нету так жить». Рискнув, собрав вещички и детей в охапку, Варвара договорилась с работодателем о своем визите. Ей «было назначено», и она отправилась в путешествие.
- Хоть к самому черту на рога, теть Наташ, только не  извергу этому! Ни в жизни туда не вернусь, - уплетая булки с вареньем, рассказывала толстая Варвара.
Стоит ли говорить, что с работодателем не срослось, то ли Варя ему не подошла, то ли и правда уже взяли кого-то… Так и остались у Натальи Сергеевны. В попытках найти новое место прошли дни, потом недели и месяцы. Наталья начала догадываться, что работа не так уж и нужна племяннице, налицо были все признаки, что у нее здесь развился скоротечный роман.
Однажды Наталья решилась узнать о планах на будущее. На что услышала:
- Он богатый. Он меня полюбил, это точно. Замуж брать пока, правда, не хочет, у него есть семья. Но это, теть Наташ, ненадолго, вы мне поверьте! – Варвара громко прихлебывала чай. – Я уже над этим работаю. А как уж обмолвится, что сделает мне предложение, то так схвачусь за него! Уж я своего не упущу, уж поверьте! И с детьми возьмет, как миленький, и никуда не денется! Вот рожу ему ребеночка…
Дальше следовал подробный рассказ о том, почему мужчину так легко удержать при помощи ребенка, и как это хорошо и полезно для всех. Получалось, что и так, и так, при любом раскладе, деньгами он ее не обидит, даже если не женится, квартиру найдет ей, дальше этого пункта мысль Варвары прекращалась. А под шумок они и переедут жить отдельно, она с близнецами, и с малышом, который еще не родился. Подумать о том, что пусть и при наличии квартиры, ей все равно придется самой работать и воспитывать детей, ей не приходило в голову.
Наталья Сергеевна вздохнула. Сейчас уже темно, где-то ходит эта безалаберная Варя, а дети носятся по дому, никакого ей дела до них нет. Зачем она их родила тогда? Не понятно… Зачем еще один ребенок? Ведь все очевидно, как дважды два, не получится у нее ничего. Ни ума у нее, ни красоты эдакой. Ни образования. Она просто дешевая наживка для этого богача. Ему не требуется ни дорого ее одевать, ни с шиком развлекать ее. Чего она видела в своем Кагальнике? Ничего, ровным счетом ничего. Но как ей, Наталье, ее судить, по какому праву? Она и сама не идеальна.
Ну а то, что нахалка живет за ее счет и всем пользуется, и даже в доме не уберет, не говоря о том, что еду не готовит, пусть это останется на ее совести. Детей только жалко. Ни в чем они не виноваты.
Хотя, если задуматься… Ведь ее детишкам тоже пришлось несладко. А какие они? Непохожие на них со Степаном. Они умнее, ей-богу. Они все лучше нас знают.
Наталья Сергеевна наклонилась над кастрюлей, откинула крышку, попробовала на соль.
- Степа! Степа, иди ужинать, все готово.
Из зала раздались грохот, топот и вопли. «Юбилейный графин», с грустью подумала Наталья Сергеевна…