Афоня...

Откатываюсь назад к Евпатор. тетрадям...
И оставляю их позади...

    В последнее время я почти не пользуюсь теми своими записями. Что хоть раз было записано, пусть и 2-3 года назад, отпечаталось частично в памяти, претерпев изменения – не смысловом, но просто отчасти созвучном, потеряв детали, сохранив – суть?...
Во всяком случае, мне так кажется...
Мне нравится писать наобум, не с листа, возможно, это глупо, и многое теряется, не знаю...
 
Только недавно написала о «Знаках»...

Не прошло и суток, как позвонила школьная подруга, о которой пока ни слова не могла написать, хотя она занимала собой очень большой пласт моей жизни, и не один, – несколько...
 
Она сейчас в Москве у старшего сына, и, возможно, через пару недель мы сможем встретиться... Но лучше я напишу сейчас, пока не поздно. Бог знает, что я в этот раз увижу перед собой...
В какую новую роль вошла она с тех пор, как мы виделись с ней последний раз, лет 5 назад?...
Она постоянно живёт там же – в Крыму, где родилась, училась, где началась наша своеобразная дружба...

    Афоня. Это её прозвище с детства (от фамилии), и - до совсем недавнего времени. Моя тёзка по имени. Но именно  так – по имени,  мало и редко кто её называл, до того не сочеталось оно с её безудержной натурой...
Меня  же, застенчивую правдивую девочку, привлекали всегда натуры свободные и лихие, игривые и интригантские, лживые и правдивые одновременно – т.е., - абсолютно самостоятельные, самодостаточные, самодеятельные и бесстрашные.
Безумно скучно было общаться с девочками, тем более, отличницами из «хороших семей», - нудными, правильными, предсказуемыми...

    Афоня, кстати, вовсе не была из «простой» семьи, скорее, эта семья давным - давно камуфлировалась под простую, будучи отчасти польских кровей, профессии у родителей были самыми обыкновенными, но "чистыми", книг в доме было немало, но жила семья в «старом городе» - с узкими путаницами улиц, белёными непроницаемыми заборами, ограждающими огромные дворы с общими сортирами и верёвками с бельём, - среди остатков татарского и частично - караимского населения...
Не помню её отца, но мать – да. Это была высокая статная дама с прекрасной осанкой и густыми волосами, тогда уже полуседыми, но собранными в прекрасный густой высокий узел. Она работала на центральной улице в фотоателье...
И, лупцуя свою дочь за пользование косметикой и запоздалые вечерние возвращения, тем не менее, шила ей модную по тем временам одежду из чего придётся... Ко мне она относилась хорошо, не без оснований считая, что я могу подавать её хитрющей изворотливой дочери лишь положительный пример...
Я, наверное, подавала его, - но сколько смеха и издёвок пришлось мне за это пережить... Впрочем, я не могла обижаться долго на Афоню никогда.
У неё был такой заразительно-сумасшедший смех, - особенно, когда ей удавалось обдурить кого-нибудь или разыграть - в том числе и меня, конечно(в первую очередь), - что долго обижаться было просто нелепо, и мы вместе хохотали над моей извечной доверчивостью...

   Мы встретились с ней в пятом классе, куда я перевелась от внезапно обрушевшегося на мою родную школу украинского языка, но подружились не сразу...
   Она привлекала внимание своей наглостью и хитро сверкающими глазками на фоне унылой сырости - даже не серости, остальных учеников...
Эта рыжая веснушчатая чертовка, зеленоглазая, с пухлыми губами аля - Б.Б.( в дни её молодости, на которую пришлась наша юность), вела себя отвратительно, по  моему мнению.
Она первой залезала под парту, чтобы потихоньку сообщить всему классу, что на преподавательнице английского – Р.А., сегодня китайские панталоны розового цвета, а в другой раз – нежно-бирюзового... И все мальчишки тут же ныряли под парты проверять информацию... И по классу змеился смешок очередной новости.
При том, что Р.А. все боялись до смерти.
И учительница, тут же чувствуя неладное, вставала, шла вдоль рядов между парт, пронизывая насквозь взглядом каждого, отпуская довольно унизительные замечания, но в то же время не догадываясь о причинах скрываемых усмешек...
   
    Это была необыкновенная дама в своём роде. Иссиня-чёрные густые слегка вьющиеся волосы обрамляли широкое плоское лицо с низковатым лбом( вовсе не говорящем о сниженном интеллекте, совсем наоборот – она была остроумно-ехидной и находчивой), густо насурмленные чёрные брови, тёмно-карие проницательные глаза и ярко - красной помадой щедро украшенный  за пределами губ рот... При этом она всегда была в чёрном( не считая нежных оттенков исподнего, обнаруженных вездесущей Афоней)...
Сейчас, издалека, её можно было бы принять за женщину-вамп, если бы не опять всё то же – скрытый тёплый уют  китайских панталон «Дружба» с начёсом...

    Не слишком преуспевая в английском, но очень уважая Р.А. за умное и презрительное ехидство, особенно по отношению к дебилам, – она прекрасно разбиралась – «кто есть кто» и не оскорбляла невинных, я ненавидела Афоню за её паскудные разоблачения.
 
    Эта девочка, которая «теряла голос» на уроках из-за «острого ларингита», не выучив урока,  натягивая повыше ворот свитера, чтобы не было видно засосов, а потом с гордостью показывала их нам – глупым и потрясённым, - привлекала и отталкивала одновременно...

...Где-то я уже писала, а может, лишь собиралась описать наше совместное летнее ночное дежурство в школьном инкубаторе после 5 класса, когда круглые сутки надо было следить за температурой в нём, и поддерживать её для благополучного вылупливания цыплят – в компании из 5-6 одноклассников обоего пола...

Будучи типичным жаворонком, после 12 ночи я уже спала стоя, и тогда, уже почти моя близкая подруга Афоня, уложила меня заботливо под стеночку на полу  соседней комнатёнки, закутывая в какой-то старый парашют, валявшийся в углу, и я так была ей благодарна, что снова и снова, как всегда, впрочем, говорила ей «спасибо» - растрогано и привычно, - как за любую заботу и внимание( как и «извини, дорогая» - даже нашей собачке много - много лет спустя, чему не переставала удивляться моя доченька...), спросонья не вникая в довольное хихиканье подруги.
 
   Утром, проснувшись, я обнаружила себя плотно спелёнутой с головы до ног, и никак не могла распутать стропы, которыми она меня связала, убаюкивая ночью... Под всеобщий радостный хохот меня распутали и высвободили из сетей.
Помню, что было обидно  - не только за коварство, но вот за то "спасибо", что бормотала, засыпая...
Но разве можно было в конце концов не простить такую ерунду и не посмеяться вместе со всеми?...

   Когда я перевелась в другую школу,- напротив, мы продолжали встречаться  после уроков или вместо них в чебуречной на набережной, уже довольно взрослыми девицами 15-16 лет, – втроём:  Афоня, Томка( впоследствие оператор московского ТВ, потерянная для меня безвозвратно) и я.  Мы заказывали по 3 чебурека ( по полпорции),- давно уже не с бараниной, как в далёком  детстве, а с непонятной полумясной смесью с зелёным луком, которую Томка неизменно вытряхивала вон, а мы с Афоней съедали всё, что там было, запивая чем-то вроде лимонада...
Тогда безумно модны были нижние юбки, и у Афони под основной – школьной или сборчато-красной для выхода, – всегда было несколько ярусов накрахмалено-торчащих нижних юбок, скроенных из простыней... И, поскольку салфеток не было, Афоня широким жестом отбрасывала верхе-парадную, приглашая желающих обтереть руки о нижние многочисленные белые слои.
Тоже не забудешь...

  Отвлекусь на Томку, и вернусь к Афоне, обещаю.
Последние 3 класса школы мы с Томкой учились в одном классе. Она была дочкой учительницы, вела себя подобающе, но своеобразно... Будучи выше меня на полголовы, (т.е., после неё я в классе среди девочек по ранжиру была второй), она обожала мини-юбки и маечку – причём одну, просто других у неё не было...
Маечка была тёмной в полоску, но с большим вырезом, над которым можно было углядеть белый лифчик, без которого она отчего-то никак не могла обойтись, несмотря на весьма скромный размер бюста( в отличие от моего, что летом всегда обходился легко без этой гадости со своим вечным по жизни 3 номером)...
  ...Так вот, не обращая внимания на людей, идущих позади неё, Томка ориентировалась на встречных, одёргивая майку сзади, чтобы скрыть белизну спереди, после чего, имея в виду тех, кто был встречным, но оказался теперь позади и мог на неё оглянуться!- как-бы, она тут же одёргивала майку спереди, чтобы не видно было сзади...
Кому-то это могло показаться  дурацкой суетой, мы же с Афоней  просто тихо умирали со смеху, поскольку в Томкиных движениях суеты никакой не было, нет, была привычная умеренная предосторожность, совершаемая с полной серьёзностью, уморительной для нас.
Смеялась Томка редко, к шуточкам склонна не была, держала дистанцию, но какое-то затаённое и невнятное чувство юмора у неё было, а может и нет, просто хотелось, чтобы было... Она была уверена в себе и своих действиях. И не находила ничего смешного в своих серьёзных фразах, обижаясь, когда мне чудилась в них забавность...
Афоня её долго не выдерживала и удирала под очередным лживым предлогом, а я оставалась быть верной в дружбе. 
Характера её мне разгадать так и не удалось.
 
Вечно бледная Томка даже загорала не так, как все - первыми у всех обычно  краснели нос и плечи, потом остальное,- нет, у неё всё было совсем иначе.
Она ложилась на расстеленное полотенце у моря - полчасика, не больше, на животе, - и ничего, разве что икры порозовеют..., несколько минут на спине - и, - обгоревшие подбородок и узкая полосочка с пупком над трусами. Остальные части тела солнца почти не схватывали.

  На этом  я оставлю Томку в покое и вернусь к более увлекательной Афоне...            

прод. следует...