Зведа Боффо

    Франческо плакал навзрыд. Слезы бежали по глубоким морщинам и падали на бумагу, кляксами размывая эскизные наброски зданий. Семидесятишестилетний зодчий скидывал их со стола, брал чистый лист и снова начинал рисовать.
   - Анна, он ушел, он тоже ушел… Моя жизнь пуста и бессмысленна… Кому теперь доказывать, что я – лучший… Как я устал… - причитал он.
   Старик вышел на балкон, посмотрел на бесконечную вереницу горожан, провожающих в последний путь светлейшего графа Воронцова.
   - А я так и не нашел в себе силы проститься с ним. Милая, ты, наверное, осуждаешь меня за это? – вздохнул он.
 – Джонни, - Франческо позвал мальчика, старательно собиравшего с пола разбросанные эскизы и не обращавшего внимания на разговор старика с самим собой, - подай одежду, Боффо идет гулять.
Франческо нахлобучил на голову бархатный берет, взял трость.
- Учитель, не забудьте надеть плащ, на улице ноябрь, уже прохладно, - напомнил старику мальчик.
Франческо замахнулся на него тростью:
- Негодный отрок, сколько раз говорить тебе, не называй меня так! – он чувствовал себя неимоверно старым и боялся привязаться к кому-нибудь всей душой. «Пусть все остается в прошлом, на своих привычных местах», - рассуждал Франческо и, как четки, перебирал в памяти события ушедшей жизни, в которых даже горе было обжитым и родным.
Он вспомнил тот день, когда впервые увидел графа.
- Сколько же времени прошло с тех пор? Лет сорок, наверное…

Боффо стоял на бульваре, рядом с домом, который, по слухам, приобрел высокопоставленный русский офицер, и, размахивая руками, твердил:
- Плохо, очень плохо!
Он настолько увлекся своими мыслями, что не заметил остановившихся за спиной мужчин.
- Что вам не нравится, милостивый государь? – поинтересовался один из них.
Франческо растерялся и, чтобы скрыть смущение, заносчиво вскинул голову, выпятил грудь – ему всегда казалось, что это прибавляет ему значительности.
- А что здесь может нравиться? Заурядные строения! - Боффо, забыв о неловкости, которую испытывал только что, принялся с жаром рассказывать, какой он видит застройку этого, на его взгляд, главного участка города. – С кораблей, идущих в Одесский порт, виден бульвар, поэтому хотелось бы, чтобы он поражал воображение. Почему этого не происходит? Возьмите из коробки самые красивые бусинки и наденьте их на нитку - восхитительного ожерелья не получится, если нет идеи и логики. Думаю, что в начале и в конце бульвара должны стоять здания, неповторимые по своей архитектуре. Пусть они перекликаются друг с другом, словно вариации главной темы. Понимаете, о чем я? - спросил он незнакомца.
- Да, да, продолжайте.
- В центре бульвара я бы сделал полукруглую площадь с памятником первому градоначальнику, причем памятник надо установить не в центре площади, как это принято, а ближе к обрыву, чтобы он был виден с моря. И лестница, обязательно должна быть лестница, соединяющая порт с бульваром! – Боффо на мгновение замолчал. – Да, с инженерной точки зрения, построить ее непросто, - продолжил он. – Но игра стоит свеч… причем, если уж и тратить на эту забаву силы и деньги, она должна быть уникальной. Ну, например, зрительно нарушающей законы перспективы.
- Поясните, как такое возможно?
- Есть идея, но пока об этом не стоит говорить, нужно все тщательно просчитать.
- Очень интересно. А вы, простите, кто будете?
- Боффо, итальянский архитектор, выпускник Туринского университета, - представился Франческо.
- Граф Воронцов, - назвался в свою очередь незнакомец.
Боффо судорожно пытался вспомнить, где на днях ему доводилось слышать эту фамилию, но так и не смог. Он всего лишь полгода как перебрался в эти края и местные имена запоминал с большим трудом.
Архитектор поспешил раскланяться с неожиданным собеседником и его свитой и направился в кондитерскую своего приятеля Адольфа Замбрини. «У Адольфа превосходный кофе и лучшее общество, - рассуждал Франческо. – Наверняка, он скажет мне, кто такой граф Воронцов».
Ресторатор, услышав вопрос, рассмеялся.
- Ну, дружище, недаром о тебе говорят как о человеке не от мира сего, ты вечно витаешь в облаках. Воронцова намедни назначили губернатором Новороссийского края и Бессарабии. Говоришь, граф уже в городе? Очень хорошо! Рассказывают, что многие офицеры, служившие под его началом, оставили службу, решив последовать за генералом, а это значит, что клиентов в кондитерской прибавится. – Адольф рассмеялся, взглянув на поникшего Боффо. – Ничего, ничего! Граф слывет большим либералом, так что не переживай, если допустил при разговоре вольность. Кто знает, может быть, это сыграет тебе на руку…
Франческо заказал чашечку кофе с любимым бисквитом и присел за дальний столик у окна. Занятый своими мыслями, он не замечал посетителей кондитерской. Его воображение рисовало вереницу зданий, которые он построил бы на бульваре, и Боффо бормотал что-то под нос, споря с собой.
- Нет, оно должно быть величественным и мужественным, но при этом притягательно сдержанным, - он размахивал руками, пока не опрокинул горячий напиток. Адольф поспешил на помощь, а за соседним столиком раздался смех:
- Франческо, присоединяйся к нам! - это были братья Фраполли. – Правда, что ты перед губернатором раскритиковал его дом?
Боффо разозлился на себя: «Зачем я рассказал Замбрини о встрече с Воронцовым - теперь он разболтает об этом всему городу, а Фраполли помогут ему», - Франческо резко поднялся, собираясь покинуть кондитерскую, но братья удержали его.
- Не обращай внимания, с каждым случается. Зато теперь об архитекторе Боффо будет говорить вся Одесса. Слава приходит по-разному, возьми хотя бы Франца… - мужчины за столом замолчали, они всегда с грустью вспоминали о старшем Фраполли – красавец был и отчаянный сорвиголова. Он был среди первых итальянских архитекторов, приехавших в Одессу (в тот год императрица Екатерина подписала указ об основании города на берегу Черного моря). Начинал он с того, что строил казармы и склады, а уже через несколько лет стал городским архитектором и перетянул сюда среднего и младшего брата, настойчиво приглашал и Боффо. Несколько раз они сталкивались в Италии, участвуя в конкурсах на право проектировать здания, незаметно для себя сошлись, хотя дружбой их отношения назвать было бы трудно, настолько они были разными. Фраполли слыл весельчаком, душой компании и любимцем женщин. Боффо тоже интересовался обществом, но он панически боялся оказаться в центре внимания, не знал, о чем разговаривать с дамами, ведь они ничего не смыслили в архитектуре и щебетали лишь о последних светских сплетнях и модных шляпках. Через несколько минут ему становилось с ними смертельно скучно, вот Франческо и поставил себе диагноз: «Полная несовместимость со светской жизнью». С появлением в его жизни Фраполли-старшего многое изменилось: став тенью Франца, Боффо зачастил на балы и театральные премьеры. Но когда приятель уехал в далекую Россию, жизнь вновь замедлила свой ход.
«Приезжай, тебе понравится здесь, - писал Франц. – Это именно то место, где все можно начать с нуля, где можно строить дерзкие планы и мгновенно реализовывать их. То, к чему на родине мы шли бы очень долго, – самостоятельному творчеству, признанию, - здесь получаешь сразу. К тому же в Одессе не чувствуешь себя на чужбине: здесь всяк говорит на итальянском, итальянский изучают в лицеях, духовной семинарии, в институте благородных девиц. А еще здесь большая колония наших соотечественников и даже на гербе города одна из четырех надписей сделана на нашем языке. Приезжай, Франческо, я и братья будем рады тебе. А работы здесь – непочатый край, есть возможность сколотить немалое состояние…»
Но Боффо каждый раз, получая письмо от Фраполли, отвечал благодарностью и отказом: он панически боялся перемены мест и новых людей. «Пусть все идет своим чередом», - повторял он. Судьба никогда не баловала его, поэтому Франческо не особо роптал на немногочисленные, к тому же неинтересные заказы, считая, что так и должно быть и это его удел. В личной жизни у Боффо тоже не складывалось, виной тому была не только крайняя застенчивость, но и глубокое убеждение, что семью нужно заводить, лишь крепко встав на ноги.

Однажды вместе с письмом старший Фраполли переслал ему небольшой сверток, попросив передать посылку сестре его одесской знакомой. Франческо сам никогда не просил об услугах, стараясь не доставлять никому хлопот, поэтому рассердился на приятеля: «Что за манеры», - возмущался он. Но, тем не менее, сразу же взял извозчика и отправился по указанному в письме адресу.
Дверь ему открыла девушка. Она что-то спрашивала у Боффо, а он словно онемел, не слыша ее слов. Он открывал рот, тщетно силясь произнести хоть что-то. В голове у него крутилось лишь одно: «Прекраснее ее нет на свете…»
- Сеньор, с вами все в порядке? - обеспокоенно спросила девушка, подергав его за рукав. – Подождите минутку, я сейчас.
Она исчезла в глубине дома, появившись вскоре со стаканом воды:
- Выпейте, прошу вас.
Франческо сделал несколько глотков, прокашлялся и сдавленным голосом произнес:
- Ваша сестра прислала из Одессы посылку.
- Она такая беспокойная, простите ради Бога, что доставили вам хлопоты. Сестра купила русские кружева, они нынче у нас в моде и очень дорого стоят. Не хотите взглянуть?
Боффо с готовностью согласился, и они направились в сад.
- Меня зовут Анна, - представилась девушка, разворачивая сверток. – Посмотрите, какая тонкая работа! А какой замысловатый узор…
Франческо с интересом разглядывал кружево, отметив про себя, что раньше ему не доводилось этого делать.
- Какой удивительный рисунок, - произнес он. – Его можно использовать в архитектуре, как элемент декора, - спохватившись, он назвал себя: - Я архитектор, Франческо Боффо.
Девушка с интересом посмотрела на него.
- Я тоже архитектор, - улыбнулась она. – Архитектор одежды, а попросту говоря, модистка. В моей профессии так же, как и в вашей, надо учитывать пропорции, знать законы композиции и многие другие хитрости.
Боффо отметил, что Анна не только хороша собой, но и далеко не глупа. Возникшая вдруг пауза затянулась. «Надо уходить», - с сожалением подумал Франческо и попытался найти предлог, чтобы остаться. Но он был неопытным в любовных делах, поэтому, ничего не придумав, нехотя поднялся.
- Я провожу вас, - вызвалась Анна. – Франческо, - обратилась она к нему, – завтра в опере премьера «Аиды», не согласитесь ли вы сопровождать меня?
Боффо готов был подпрыгнуть от радости.
- Да, да, да! – заторопился он.
Так начался их стремительный роман. Франческо чувствовал себя счастливым как никогда. Единственное, что смущало его, так это разница в возрасте: Анна была младше почти на двадцать лет.
- Ты мне годишься в дочери, - иногда говорил он.
- Разве у детей могут быть дети, - смеялась в ответ его возлюбленная. – А ты, Франческо, малое дитя…
Фраполли, узнав о том, что Боффо и Анна собираются пожениться, поздравил приятеля и вызвался быть шафером на их свадьбе. Он сдержал слово, приехав ради этого в Италию.
- Дружище, бери жену, и поехали со мной в Одессу, - в очередной раз предложил он. – Посмотри на меня. Кем я был здесь? Ничем и имя мое было Никто. А там я уважаемый гражданин, востребованный архитектор! Франческо, тебе уже под сорок, неужели не хочется на закате жизни понежиться в лучах славы?
Боффо тогда ответил товарищу что-то невразумительное. Даже ему он не смог признаться, что за годы рутинной работы что-то было утеряно им безвозвратно. «Есть птица петух и есть птица орел. И у одного, и у другого за спиной крылья. Только одному они позволяют взобраться на жердочку, а другого поднимают до облаков, - размышлял Франческо. – Видимо, я из тех, кому суждено летать низко».
Сразу после их свадьбы Фраполли уехал, взяв с молодоженов обещание приехать к нему в гости: Францу не терпелось похвастаться перед коллегой целыми кварталами, построенными по его проектам, своим двухэтажным домом в центре Одессы.
- Хорошо, но только после того, как родится первенец… - согласился Боффо. – Да, кстати, мы решили назвать его в твою честь…
Анна, неожиданно для Франческо, загорелась мыслью посетить Одессу.
- Мне очень хотелось бы побывать в этом городе. Сестра пишет о нем с восторгом…
Ребенок должен был родиться в конце лета, а на весну супруги запланировали путешествие.
…Посыльный прибежал за Боффо в контору: «У Анны начались преждевременные схватки, врач велел прийти немедленно», - сообщил он. Франческо бросился домой, на ходу останавливая экипаж. «Господи, сделай так, чтобы все обошлось», - молился он всю дорогу.
Около его дома собрались люди. Сквозь закрытые окна доносились истошные крики Анны. В комнату к супруге его не пустили:
- Доктор велел не мешать.
Вскоре за дверью стало тихо.
Франческо испуганно заметался, не зная, что делать. Он догадывался, что в его жизни произошло что-то страшное.
- Анна, Анна, - заплакал он.
Его супруга лежала на широкой постели беспомощно неподвижная. Врач прятал от Боффо глаза.
- Простите, я сделал все, что было в моих силах. Ребенка тоже спасти не удалось…
А вечером пришла еще одна печальная новость. Письмо из Одессы было подписано незнакомой рукой:
«Дорогой Франческо, у нас случилось большое несчастье. Наш старший брат, твой добрый друг Франц, вчера был убит, - писали братья Фраполли. - Мы не раз предупреждали его, что опрометчивые романы с замужними дамами добром не кончатся, но ему нравилась слава Казановы, он говорил, что благодаря этой репутации он получил немало выгодных заказов… В городе поговаривают, что смерть нашего брата – дело рук одного из ревнивцев. Франц как-то обмолвился, что ты обещал назвать первенца в его честь. Мы заранее благодарны тебе за это...».
- А-а-а, - застонал Боффо, спрятав в ладонях искаженное горем лицо. В эту минуту он решил навсегда покинуть Италию, скрывшись от прошлого на окраине Российской империи.
… - Франческо, с тобой все в порядке? - прервали его воспоминания братья Фраполли. – Не составишь ли нам компанию, мы собрались в бильярдную?
- Нет, ребята, у меня много работы, - откланялся Боффо и поспешил домой.
«Верхние и нижние ступеньки лестницы должны быть разного размера, тогда в проекции они не будут сужаться, - рассуждал он по дороге. – Нужно все тщательно просчитать».

Новый губернатор края приступил к своим обязанностям. Вскоре после этого в строительный комитет, членом которого был Боффо, пришел адъютант генерала.
- Господин Воронцов назначил вам аудиенцию, - сообщил он архитектору.
Франческо терялся в догадках: зачем он понадобился губернатору. «Если бы граф решил наказать меня, он не стал бы приглашать к себе, слишком уж малая я для него пташка», - успокаивал он себя.
Генерал-губернатор предложил Боффо присесть, с интересом разглядывая его. Мужчины были ровесниками, и жизнь, похоже, каждому из них успела преподнести немало испытаний.
Франческо чувствовал себя неуверенно в просторном кабинете Воронцова, нервно теребил в руках бархатный берет. «Соберись, - приказал он себе, - ты свободный человек, к тому же подданный другого государства». Граф улыбнулся, отметив мгновенные перемены, происшедшие в поведении архитектора: тот выпятил грудь и гордо вскинул подбородок.
- Милостивый государь, я хотел бы вернуться к нашему разговору. Кстати, вы произвели необходимые расчеты относительно лестницы? И, насколько я помню, у вас были идеи касательно моего дома.
Боффо удивленно вскинул брови и пристально посмотрел на графа. Его напускная уверенность исчезла, уступив место уверенности профессионала.
- Позвольте, - Франческо потянулся к бумаге. - Во-первых, я изменил бы привычный стандарт, перестраивая ваш дом, - сдвинул бы угол фасада на несколько градусов в сторону бульвара. Во-вторых, это должен быть дворец, прославляющий мощь Российского государства: строгий, мужественный, но при этом привлекательно сдержанный.
Архитектор уверенной рукой делал один эскиз за другим…
Он получил этот заказ и с честью справился с ним. После этого заказ Боффо сделала княгиня Нарышкина. Она была молода и необычайно хороша собой. Что-то в ней напоминало ему Анну… Может быть, поэтому он не сразу смог предложить княгине эскизный проект.
- Позвольте мне несколько дней подумать, – попросил он.
В тот же вечер в кондитерской у Адольфа братья Фраполли расспрашивали Франческо о завидном заказе:
- Весь город только и говорит о восходящей звезде Боффо. Мы могли бы с твоей помощью взять этот подряд, - предложили они.
- Нет, - резко ответил Франческо. – У нас приятельские отношения и я не хочу путать их с работой - добром это не кончится. Не обижайтесь, ребята. Тем более с проектом у меня проблемы: я, как собака, все чувствую, а высказать ничего не могу. В княгине есть какая-то необъяснимая печаль…
- Ты разве не знаешь историю ее семьи? – удивились братья. - Ее матерью была гречанка Софья Главане – сказочная красавица. В тринадцать лет ее выкупили в Турции, а когда она подросла, на ней женился сын коменданта Каменец-Подольска майора Иосифа Витта, ее последний владелец. Софье покровительствовал сам Потемкин! Это он придумал политическую интригу и выдал свою протеже замуж второй раз - за польского графа Потоцкого, чтобы тот вошел в Торговую конфедерацию. Граф души не чаял в Софье, да и она его тоже любила. Этот брак по расчету оказался счастливым, у них родились три дочери, Ольга - младшая из них. Когда Ольге исполнилось двадцать три года, она вышла замуж за Льва Александровича Нарышкина - генерал-адъютанта свиты Его Величества. А непреходящая грусть в глазах княгини – это след истории ее рода. Неужели ты не слышал об этом?
- Спасибо, - Боффо схватил берет и поспешил к выходу. – Вы мне очень помогли, теперь я знаю, каким должен быть ее дворец.
«Я спрячу его в глубь двора, удалив вход от глаз прохожих, - размышлял Франческо. – Дворец будет женственным и очень трогательным…»

Боффо стал модным архитектором. Заказы сыпались один за другим, прибавилось работы и в строительном комитете. Его назначили попечителем строительства Преображенской колокольни. С одной стороны Франческо льстило доверие городского начальства и самого генерал-губернатора, а с другой, это задание казалось ему скучным: он был не очень хорошим руководителем, не умел улаживать незначительные разногласия и находить компромисс. К тому же, успех и покровительство Воронцова не в лучшую сторону изменили характер зодчего: он уверовал в свою гениальность, не терпел возражений и критики. Нелестная слава о нем, как о скандальном и вздорном архитекторе, очень скоро распространилась среди подрядчиков, но Боффо это ничуть не смущало. «У них одно на уме – как бы украсть», – безапелляционно заявлял он.
Боффо еще больше стал сторониться людей, привык к одиночеству и даже получал от него удовольствие. В последнее время Франческо редко появлялся в кондитерской Адольфа, да и с братьями Фраполли почти не виделся. «Зачем мне кто-то, когда у меня есть моя Анна. Она всегда рядом, всегда выслушает и пожалеет», - убеждал он себя.
Франческо стал до ночи задерживаться на службе: что-то смущало его в проекте колокольни, и он решил сам пересчитать все расчеты. «Анна, ты видишь, интуиция меня не подвела!»- обрадовался он, найдя конструктивные ошибки. Наутро он с гордостью докладывал об этом в строительном комитете. Ему поручили, придерживаясь утвержденного фасада, составить свой план, по которому и было продолжено строительство.
- От ошибок никто не застрахован, - остудил тогда пыл Боффо кто-то из его коллег, напомнив ему историю с кирхой. Об этом Франческо хотел бы забыть навсегда. Он сам был лютеранином, поэтому с готовностью принял непривлекательное, с коммерческой точки зрения, предложение построить лютеранскую церковь в Одессе. Но незадолго до окончания строительства, рухнула колокольня, после чего Церковный совет отстранил Боффо от руководства строительством и перепоручил его архитектору Торичелли. А потом из Санкт-Петербурга приехал Герман Шойрембрант, который и завершил строительство кирхи, за что получил императорскую награду – орден Станислава Ш степени «За выдающееся архитектурное искусство и замечательное строительное мастерство». Боффо считал такой поворот судьбы высшей несправедливостью по отношению к себе, ведь, действительно, каждый мог допустить ошибку - в этом случае он был абсолютно солидарен с коллегой. Он тогда еще не знал, что институт благородных девиц, построенный по его проекту не простоит и двадцати лет. Из-за конструктивных недочетов оно начнет разрушаться, и его снесут…

За окном раздался колокольный звон. От неожиданности Боффо вздрогнул, встряхнул головой, освобождаясь от воспоминаний прошлого.
- Джонни, черт побери, подай мой плащ! Сколько мне еще ждать?
- Сейчас, учитель… А хлеб брать? Мы сегодня будем кормить чаек?
Боффо понимал, что этот мальчишка - последний человек в его жизни, к которому он привязан и который действительно его любит. А вот за что? Хотя это глупый вопрос, на который нет ответа. Если вы найдете его, значит, речь не о любви…
Джонни поправил накидку на плечах старика, и они привычным маршрутом, не спеша, направились в сторону бульвара. Боффо шел впереди, а мальчик, отступив на несколько шагов, следовал за ним тенью. Сегодня им по пути не повстречался никто.
- Что ты удивляешься, Анна, все в соборе, там отпевают графа.
Старый Франческо отвесил поклон зданию Английского клуба.
- Приветствую вас, вы как всегда на высоте.
Джонни тоже степенно склонил голову, слово в слово повторив комплимент учителя. Он привык к странностям старика. Впрочем, они ему давно не казались странностями - он прекрасно понимал почтение зодчего к некоторым городским постройкам (он также восхищался ими), а иногда мальчик ловил себя на том, что он, как и старик, тоже разговаривает с Анной, покойной женой Боффо.
Задумавшись, Джонни едва не налетел на учителя, который остановился рядом с Биржей. Но Боффо не заметил оплошности мальчика, он увлеченно беседовал с украшенным двойными колоннами величественным зданием.
- А, мой мучитель, как поживаешь? Думаешь, по моей вине твое строительство затянулось на восемь лет и забрало 215 тысяч рублей вместо 134 тысяч, предусмотренных сметой? Не-е-т, ты же помнишь, как я радовался, когда торжественно закладывали первый камень фундамента. И в том, что у нас не сложились отношения с подрядчиком, я тоже не виноват. Иосиф Копша был еще тем прохвостом! Подумать только, после того как его прижали к стене, он посмел написать в строительный комитет и намекнуть на то, что я хотел поживиться на долгострое. Ты помнишь, тогда обнаружилась пропажа утвержденных смет и планов? Они до сих пор так и не нашлись. У меня сохранились лишь копии, подписанные предыдущим градоначальником Богдановским…
- К тому же, сразу после начала работ случилась чума, помните, учитель? - вступил в разговор Джонни.
- Да, - подтвердил Боффо, - страшное было время. Граф Воронцов отменил тогда все публичные увеселения и работы. А когда работы продолжились, градоначальник Левшин, тот самый, что дружил с Пушкиным и издавал городскую газету, стал выражать недовольство, требуя от меня отчеты. Боже, как я не любил всю эту бюрократическую переписку, сколько на нее времени уходило! А Левшин тоже хорош - пожаловался на меня Воронцову, написал графу, что я не слушаюсь и готовлю себе путь в Уголовную палату. Ведь за шесть простых или три строгих выговора отдавали под суд!
Но санкции последовали лишь через несколько лет. Строительный комитет заслушал дело «О непредставлении Боффо отчетов о произведенных им хозяйственным образом городских работах на сумму 168,751 русских ассигнаций» и постановил наложить запрет на его имущество и удержать половину оклада.
Боффо засмеялся:
- Я тогда в пух и прах разругался со строительным комитетом и пришлось уйти оттуда. Меня с готовностью приняли архитектором в карантинную часть. Авторитет у Боффо в городе был большой, иначе меня не избрали бы гласным городской думы и не включили бы в список имеющих право быть избранными в городские головы по владельческому разряду.
Франческо раскланялся с Биржей и направился в глубь бульвара. Джонни задержался у здания биржи, вспоминая продолжение истории его строительства. По прямому указанию генерал-губернатора была учреждена специальная комиссия по достройке биржевого здания. В нее вошел и архитектор Джованни Торичелли, доработавший и переделавший чертежи на постройку здания. Всего было намечено и проведено 19 крупных работ: переделаны колоны в колоннаде, установлены скульптуры в нишах со стороны бульвара, укреплены балки полов. Когда здание уже было готово к сдаче, но специальная комиссия еще не приступила к его приемке, нетерпеливые одесситы поспешили провести в биржевой зале бал. Но официальное открытие неожиданно пришлось отложить, поскольку в городе разразилась новая эпидемия чумы.
Джонни погрозил пальцем Бирже, торопливо поклонился ей и побежал догонять учителя. Мальчик обнаружил Боффо у лестницы, соединяющей бульвар с портом. Старый Франческо стоял на ее краю, выпятив грудь и высоко подняв подбородок.
- Я правильно рассчитал разницу верхних и нижних маршей. Верхние – 21,7 метров, а нижние – 13,4. Поэтому лестница зрительно и «не сходится»! – с гордостью говорил он. – Конечно, ее строительство затянулось на несколько лет, но если бы я назвал графу реальные сроки и необходимые на строительство деньги, он бы, пожалуй, не согласился, хотя… - Боффо хитро улыбнулся, - все же генерал-губернатор был образованным человеком, может быть, он тоже понимал, что за семь месяцев осуществить задуманное невозможно.
Боффо никогда не сожалел о том, что лестница «съела» почти двухгодичный доход города – миллион рублей, а подрядчик, взявшийся за ее строительство, был разорен. Об этом, может быть, кто-то когда-то пару раз и вспомнит, а лестница – вот она. Красавица! Теперь она не только его гордость, но и гордость Одессы. «Время спишет все», - рассуждал зодчий.
- Это скорее мост, чем лестница, - заметил Джонни. – Многоарочный мост, установленный на разновысоких опорах-быках.
- Да, малыш, ты абсолютно прав, - согласился Франческо. - Мост устанавливали на массивный блок из известняка, который упирался в деревянные сваи и каменные столбы, прорезался тремя продольными и девятью поперечными сводчатыми коридорами. Это была большая работа. К тому же приморский обрыв пришлось подпирать огромным количеством грунта, а пляж искусственно наращивать, чтобы лестница подходила к самому берегу.
- Анна, - он опять обратился в прошлое. – Если бы ты слышала, как однажды, встретив меня на улице, бранился подрядчик. Подожди, сейчас я вспомню, как его звали: Зеба…Зеван… Завацкий! Точно, Завацкий! Это было осенью, в очередной раз произошел обвал бровки, и спешно созданная комиссия не могла сказать, повторится он после укрепительных работ или нет. К тому же строительству мешали постоянные оползни. Когда все поняли, что лестницу так скоро не построят, продлили срок ее сдачи. Говорят, Завацкий тогда попытался отказаться от выполнения работ, но другого подрядчика найти было невозможно, и его заставили завершить строительство в приказном порядке. Ох, Анна, ну и бранился же этот человек! «Итальяшка, – кричал он мне, - ты до десяти сосчитать не умеешь, твои проекты словно на кофейной гуще замешаны!» Я, конечно же, ответил ему и за «итальяшку», и за «кофейную гущу», мы тогда едва не подрались. Кхе-кхе-кхе, - засмеялся старик. – Но лестницу мы достроили. Конечно, если бы Воронцов тогда осерчал, мне бы не сносить головы, но он приказывал «отпускать новые деньги безостановочно». Городские власти стонали и противились – ведь в Одессе не было в ту пору ни дорог, ни канализации, ни водопровода – но против генерал-губернатора никто открыто выступить не решался, характер у него был крутой. Тебе жалко Завацкого? Не стоит, Анна, расстраиваться. Он тоже оказался не лыком шитый! Терять-то уже нечего было, он вынужден был продолжать строительные работы без бюджетных средств, вот он и обратился за справедливостью к самому императору! Кхе-кхе-кхе…
Боффо прервал монолог и подошел к памятнику Дюка, первого градоначальника. Джонни не двинулся с места. Он даже не повернул головы в сторону учителя. Мальчик спешил досказать Анне прерванный рассказ:
- Всероссийский самодержец рассмотрел его челобитную и передал в Сенат. И, представляешь, Сенат постановил: «…комитет и комиссия, наблюдавшие за построением в городе Одессе губернским секретарем Завацким по порядку каменной лестницы от бульвара к морю, признаны виновными в противозаконных в отношении подрядчика действиях» И ему было возвращено 77584 рубля. Вот так вот!
Боффо исподтишка наблюдал за Джонни, в глазах его светилась улыбка.
- Ну что, ученик, пойдем кормить чаек, - предложил он.
Джонни выпятил грудь и приподнял подбородок. Он был несказанно рад: знаменитый одесский зодчий впервые назвал его учеником.
- Пойдемте, учитель, - ответил он.
Вниз по лестнице, к морю спускался старик. По правую сторону от него, стараясь не отставать, шел мальчик. Их длинные тени, скользя по ступенькам, забегали далеко вперед…

Франц Карлович Боффо пережил сиятельного графа Воронцова на одиннадцать лет. Он скончался в 1867 году, в возрасте восьмидесяти семи лет. Итальянского подданного, построившего в Одессе порядка ста частных и общественных зданий, похоронили на первом христианском кладбище. Могила зодчего не сохранилась до наших дней: в середине прошлого века кладбище снесли, устроив на его месте парк с увеселительными аттракционами.
Но Боффо продолжает жить в зданиях, построенных им. А их сохранилось не менее трех десятков, в том числе и первая городская «многоэтажка», так называемый дом Ягницкого в три этажа. Из-за него Франческо пришлось понервничать: строительный комитет настоял на том, чтобы зодчий предоставил инженерные расчеты, что в те времена было крайней редкостью. Знаменитая же лестница, которую после фильма «Броненосец Потемкин» окрестили Потемкинской, со дня окончания ее строительства (1834-1841) по-прежнему остается визитной карточкой Южной Пальмиры.