Дела...

Не знаю, как у вас, а у нас на работе, если между сотрудниками возникает искра, коллеги иронично шепчут, что "у них там дела".
-Хм, не знаю, - подруга пожала плечами и коснулась пальцами своих пластмассовых черных бус, - Никогда не пойму, как можно всерьез думать о служебном романе. Ева, все в порядке: это все весна, если хочешь, обострение. И не с принтером же тебе кокетничать, в самом деле, - Она поправила воротничок идеально белой блузки и улыбнулась мне поверх модных очков.
Я слушала ее и думала, что сейчас февраль, и весной не пахнет. И что это я «хмнезнаю». Не понимаю, как можно всерьез думать о служебном романе: классифицировать человеческие отношения, занести в какую-то графу. Этот роман служебный, этот курортный, этот виртуальный, а этот еще какой-нибудь.

Ночью мне снилось море. Огромное, сверкающее на солнце, бешеное, мокрое. Такое реальное, что я могла дышать его йодным соленым запахом пол ночи.
Я стояла на берегу, одетом в гранит. Вдуматься только: на гранитном берегу МОРЯ. Набережная была вздыбленная, море яростно бушевало в ее границах, от чего образовывались трещины в толстых каменных оковах.
Рядом со мной стояла девчонка в ситцевом платье, убирала от лица светлые волосы, которые морской просоленный ветер ерошил, мешая ей говорить. Она рассказывала мне, как в прошлом году солнце обожгло ей кожу и раскалило набережную – так, что босыми ногами было не ступить. А она все равно бегала босиком, потому что любила так, и еще любила запекать в трещинах между нагретых солнцем гранитных плит селедку…
Не знаю, откуда там селедка, и вообще причем она там. Но я не думала во сне - стояла, глядела на девчонку, загорелую, здоровую, с выцветшими на солнце волосами, глядела с таким умилением, будто она моя дочь или сестра, или еще кто в таком роде. Потом повернулась к морю – а оно становилось цвета чуть медного: солнце садилось. Скоро потянуло прохладой, и сама собой, не прошенная, вихрем в мой сон ворвалась зима – точно такая же, как за окошком. Тогда только я заметила, что в стороне виден порт, а за ним вдоль берега отсвечивает окнами город.
Дома в нем, казалось, были целиком из стекла и бетона. Они так сверкали от холодного солнца, так блестели. А море расшибалось с грохотом о вздыбленный гранит, и зимний солнечный свет замерзал в желтоватую пыль, волочился по соленой набережной…

Утром после метро -  его глаза. Холоднющие, прищуренные. В его близорукости тоже есть какая-то элегантность. Он смотрит в свой монитор, пока у меня сердце прыгает, глупое, как кузнечик, и я снимаю с себя куртку, вешаю ее в офисный шкаф. Идеально гладкий, большой, черный, со стеклянной витринкой вверху - там стопками покоятся старые документы на стерильно-белых листах. Мне всегда кажется, что в этот шкаф я раздеваюсь каждый раз донага.
После чего начальник царапает мою кожу где-то в районе груди – неглубоко. Это же всего только его вежливое «привет».
Я работаю с девяти до шести, с перерывом на обед 30 минут в промежутке с часу до трех. Где-то около 2х-4х дня у него звонит телефон, и голос в трубке спрашивает его, как дела. Я сужу по тому, что он говорит в телефон после своего классического, для всех одинакового, «привет».

А я купила уже третьи за месяц сережки.

Он сидит прямо за моей спиной, и ему видно категорически все, что творится на просторах моего монитора. Я всем слухом, каждой порой ощущаю его присутствие за моей спиной, но не вижу о нем совершенно ничего.

Ежедневно ловлю себя а мысли, что точно знаю, какой сегодня год, месяц, день недели, который час. Знаю даже минуты, могу уже без часов определять их более-менее точно. Кругом все рационально, выверено, четко, как в механизме. Я постоянно знаю, который час…

-Как дела? - подруга стояла у окна из плексигласа и пила свой черный кофе. Солнце играло бликами на ее очках, от лучей ее белоснежная футболка казалась светящейся.
-У меня при его появлении теперь начинается активное слюноотделение, - ответила я вполне серьезно.
-Ого! Ева?
-Все в порядке. Он вчера угостил меня ужасно кислой жвачкой. Я сморщилась, как чернослив, а он решил, что опять удачно пошутил... Был собой очень доволен.

Моя коллега почти всю жизнь прятала глаза за очками и училась жить с прикушенным языком. Теперь умеет не проболтаться ни о чем, лишнего не сказать. Всегда знает главное: о чем говорить, когда и с кем. Она двигается по карьерной лестнице вверх так легко, будто та не эфемерней бетонной, такая же реальная и осязаемая вполне. Я всегда маме рассказываю про эту свою подругу, какая она умная. Мама отвечает, что я умней, потому что могу не понимать.

А как тут понять: у меня между ушей постоянно такой переполох, столько всякой разной правды. И совершенно отсутствуют, по моему, мои собственные мысли. В голове стоит такой гвалт, что  меня там просто не слышно. Роем чьи-то чужие громкие голоса, их так много, они так ругаются между собой. И все о чем-то скоротечном, что надо срочно обсудить, потому что потом будет безнадежно поздно, и если не сейчас, то можно вообще забыть об этом.
Но раз так, то зачем вспоминать?..

-Ева… У него какое-то кольцо на безымянном пальце.
-Да ну, это не обручальное.
-Нет, конечно. Но я думаю, он помолвлен. Да и взрослый совсем уже... - Подруга с напускным сочувствием посмотрела  на меня поверх очков, - Ты расстраиваешься?
-Нет. Я по-прежнему больше склонна думать о себе, чем о нем.

Подхожу к его столу «на совещание» со своими отчетами. Голос ломается, как у малолетки. Не говорю – шепчу слаще маминой сказки на ночь о сделках про тысячи, а у самой между новых сережек мысли всего только о паре или о тройке людей.

-Мне всегда было интересно, о чем женщины думают, когда смотрят, как ты сейчас, - Сказал мой начальник, когда я собрала свои листы с его стола и направилась к своему месту.
-О своем, - Кажется, я покраснела.
-Хм, я его знаю?
Это хорошо, что он сидит у меня за спиной и не видит.

Ухожу с работы каждый день такая пьяная, будто вместо вины в голове вино.

У моей старушки дома живет диванная собачка. По размеру она меньше кота, и  головка у нее совсем крошечная. Но умная. Бабушка монотонным голосом говорит ей:
-Зюзька, что ты думаешь о врагах Перестройки?
Зюзька на это: «Рррррррр».
-Ты умная, ты хорошая, ты красивая.
Зюзька довольно виляет всем телом.
-Как тебе последнее выступление Жириновского?
Зюзька: «Рррррр».
-Умная моя, хорошая.
Виляет.
-Ну все, иди вон, дуреха.
- «Рррррррр».
Сегодня Зюзька попыталась спрыгнуть с дивана. Сломала обе передние лапы. У каждого, знаете ли, свои лимиты. А еще если сказать ей подряд, что она хорошая, а потом сразу, что она умная, второе заявление Зюзька примется оспаривать. И вряд ли ее можно осуждать за это.

Снова понедельник, я опаздываю на работу, но прихожу в идеально отглаженной блузке. Потому как жду, что он небрежно кинет пальцы на клавиатуру и напишет из-за моей спины сообщение, что я красивая. Улыбнется, проходя мимо с налитым в одноразовую чашку кофе.
Ничего большего я, честно, не ожидала: зачем ему совершать какие-то резкие движения. Но сегодня на правах начальника он попросту сказал мне задержаться и закончить отчет. Потом мы шли с работы вдвоем с ним.
По дороге домой я отвечала на его вопросы о прошедших выходных: непринужденно, как могла, но с рефлекторными интонациями подчиненной. Пока говорила, видела, как он смотрел себе под ноги и кивал. Будто ждал, когда я договорю, чтобы спросить о том, что интересует его на самом деле. Но он шутил ни о чем или рассказывал про своих знакомых. Кто-то сказал мне однажды, что сегодня мы - это те, с кем мы знакомы. Он больше ни о чем меня не спрашивал.

Какая я глупая. Зачем ему торопить события, если завтра я снова приду в офис?

-Евааа. Он так посмотрел на тебя сегодня… - Подруга игриво сверкнула глазами поверх своих очков, - Я вот думаю, а может, мы ошиблись с кольцом?
-Вряд ли.
-Ну почему ты так думаешь?
-У него щеки.
-Ева, ну что за логика! Девочки говорят, он живет все еще с мамой.
-Я шучу, конечно. Но все же думаю, он живет с женщиной своей…
-Ев, глупости. Он сам говорил мне как-то, правда давно, что он негативно относится к тест-драйвам.

"Тест-драйвы". Это, видимо, о совместном проживании до брака. Что я могу сказать на такое? Только ее же фирменное «хмнезнаю».

Прихожу домой, зрачки шире глаз, дышу сбивчиво. Мама по телефону: «как дела?». Я: «в рамках».
-А как на работе?
-Штиль.

В следующий раз заштормило, когда подруга сидела рядом с моим столом и говорила, что новый автомобиль ее приятеля такого же серого цвета, как мой джемпер сегодня.
-Здорово. Только джемпер на мне синий.
-Да где же он синий? Посмотри, он серый. А мы сейчас у эксперта спросим, - Поверх ее очков пробежала лукавая искорка, она обратилась к нему, сидящему за моей спиной, по имени-отчеству с просьбой рассудить нас.
-Повернись? – услышала я за плечами и повиновалась, - …Он выпуклый, это факт, - Невозмутимо ответил Имяотчество, снова глядя в свой монитор.

Все-таки я никогда не пойму, как люди месяцами живут по расписанию, бок о бок с теми, кого они себе как семью не выбирали.
На улице наконец настоящая весна, я взяла отпуск на 2 недели. Ничего особенного делать не собиралась – просто хотела пожить немного, не зная, который час и день недели.

Мамина знакомая предложила нам сотрудничать с рейтинговым агентством. Мы представители категории BC 20+  и 30+. Меня как-то смутило, что нас разделили в разные группы…
Им нужно выяснить, какие передачи и в какое время мы смотрим по телевизору. Для этого нам выдали бы специальные пульты, каждому члену семьи свой, и каждый раз, нажимая на кнопки, мы посылали бы соответствующие сигналы. Мы обещали подумать.

Ночью мне снилось, что я иду по огромному залу, каменный пол которого напоминал шахматную доску. Клеточки были такие ярко-белые и темно-черные, что у меня рябило в глазах.  Мраморные стены гулким эхом отражали стук моих шагов и совсем не хранили тепла. Помню, мне захотелось скукожиться, и я решила выбежать скорее из этого зала. Клеточки замелькали, все закружилось, я поскользнулась и вдруг поняла, что бежала не по полу, а по длиннющему шлейфу чьего-то плаща. Скользкая ткань поднималась все выше, я задрала голову и увидела, что существо, на чьих плечах держался плащ, поворачивается и сейчас меня заметит. От ужаса быть раздавленной я проснулась.

От предложения рейтингового агентства мы отказались.

После отпуска я снова пришла в офис и, снимая куртку, почувствовала, что она соскальзывает с моих плеч, будто шелковый халатик. Как всегда совершенно голая, я села за свое рабочее место.
Минуты, когда ее начальника нет на месте, моя подруга использует, чтобы перекинуться с друзьями личными сообщениями в социальных сетях. А я в такие минуты крашу губы.
Вот и сегодня... Но вдруг я увидела, что цветы, которые росли в горшках, почти совсем зачахли. Мне стало жалко их до слез: в мое отсутствие их никто не поливал.
Когда он вернулся, впервые не сладким, а своим обычным голосом я спросила его, по имени-отчеству, неужели сложно было два раза в неделю налить в горшки по чуть-чуть воды. Имяотечество очень извинялся. Он так на меня смотрел при этом, что я даже пожалела его. А потом он добавил, что и сам чуть не зачах без меня...
Кажется, эта фраза была лишней. И следующая, с корнем –крас- в главном слове тоже показалась мне сальной. Наверное, он и вправду живет еще с мамой.

Каждый день Имяотчество подпускал меня к себе все ближе. Чем больше дней, тем лучше я видела четкую жирную границу, дальше которой я не пройду. Он (как и все мои коллеги, кажется) слишком долго учился разделять работу и личную жизнь. Это нынче "must do", знаете ли. Своего рода тест на профпригодность: не можешь сделать жизнь корпоративную и свою параллельными прямыми, не пересекающимися по параметрам рациональных и эмоциональных начал, - значит, не полноценен.

Цветы нужно было пересаживать: за зиму они слишком разрослись, в прежних горшках им было тесно. Обычно это делают по весне, а она уже заканчивалась. Я принесла из дома красивые кашпо.
Увидев их, он изъявил желание остаться со мной в обеденный перерыв и помочь – тем якобы загладить свою вину. Когда все остальные ушли в кафе, он, как и в прошлый раз, спрашивал меня о прошедших выходных. Что-то даже шутил, как всегда. Смотрел только не под ноги, а на горшки с землей, в которую я устраивала свои цветы на новое место жительства. Иногда даже смелел и заглядывал в меня.

-Ты приятно пахнешь, - сказала я ему, когда на мгновение его холоднющие глаза остановились на мне.
Имяотчество смутился. Он ни разу не говорил мне, что я красивая, глядя мне в глаза. Всегда только сообщением отправлял из-за моей спины – на мой монитор. Я улыбнулась.
На часах было ровно «где-то в промежутке от 2х до 4х», и у него, как всегда, зазвонил телефон. Он извинился и стал рассказывать туда, что у него дела нормально, потом как обычно вышел в коридор разговаривать. Я смотрела на его удаляющиеся широкие плечи и думала, как приятно было бы в них впиться...
Когда он вернулся, запах его туалетной воды усилился. Он снова подошел ко мне и стал что-то неловко помогать.
-А вот теперь ты не пахнешь собой совсем.
Было забавно наблюдать за его реакцией. Холоднющие глаза, похожие на две голубые планеты (без признаков жизни совсем) чуть не сошли с собственных орбит. Очень смешно: ну что такого я сказала? Чтобы его не обидеть, я улыбнулась дурочкой и "отошла на минутку".

Луны, июни, мокрый теплый асфальт… Гранитная крошка в босоножках ("гранитная крошка" тогда была не я, а у меня в босоножках)... Мы кидали монетки в Чижика, чтобы все задуманное сбылось. Мы не умели жалеть о прошлой ночи (о позапрошлых разве что), всегда верили, что все получится, и с шиком пили кофе за столиком на какой-нибудь из пешеходных улиц. Ложились спать к обеду, чтобы потом с вечера до утра снова гулять где-нибудь в Гатчине и спать на смятых простынях на чьей-то малознакомой даче где-то под той же Гатчиной.
Потом от  прохладного утреннего воздуха запотевали окна. С балкона открывался вид на все еще спящий дачный поселок. Кругом ни души, пахло торфом, за лесом шумела электричка. Мягко по мокрой траве ступала кошка, пытаясь не промочить росой брюшко. Тщетно. Над нами поднималось бледное солнце…
Это был не сон, то была реальность. Которую я выменяла на прописную тетрадь. Теперь пишу каждый свой день на ее разлинованных листах, ни в коем случае не выходя за поля.  Даже подумать уже не могу о поцелуях до синих губ где-то под мостом, на сквозняке, пока у самых ног плещется невская вода с ее стальным отливом. И чтоб потом небрежные набережные благословляли цокотом и отражали звук нашего смеха, пока мы бежим, сцепившись замерзшими пальцами… Что изменилось? Прошло не так много лет…

Впервые за все время работы под его началом я вышла из кабинета трезвая в стельку.
Достала из кармана свой мобильный телефон и позвонила мужу. Чтобы спросить, помнит ли он, и узнать, как у него дела.