Мёртвый

Солдат лежал на земле. Полчаса назад его убила шальная пуля, проделав аккуратную дырку в голове. Бой уже давно закончился, и победители умчались догонять побеждённых. Но он так и остался лежать на мёрзлой земле. Потому что мёртвые не бегают.

Солдата бросили однополчане, потому что им некогда было тащить его с собой и, тем более, хоронить. Они, ведь, ещё живые, им надо торопиться. А мёртвым торопиться некуда.

Тело солдата лежало в ожидании своей участи. Может быть, оно станет кормом для бездомных собак, одичавших от войны. Собаки учуют кровь и придут совершить свою благородную миссию: разделят тело на плоть и кровь, переварят останки, а потом придадут земле. А может, тело раньше найдут враги и станут глумиться над ним, испытывая мрачное удовлетворение от победы над тем, кто уже не может им ответить. Потому что мёртвые не умеют говорить.

А может быть, что почти невероятно, кто-то похоронит солдата по всем человеческим законам: разроет мёрзлую землю, окропляя её своим потом, опустит в неё тело, закопает и даже прочтёт, не торопясь, молитву. А солдат даже не сможет его поблагодарить. Потому что...

Возможно, солдату хорошо – его участь уже решена, и не надо больше бояться или за что-то бороться; пробиваться локтями вперёд, делая вид, что соблюдаешь заповеди; и делить с близкими крохи любви, которой всегда  мало.

Возможно, ангелы и бесы уже договорились меж собой, куда направить его вечную душу – в рай или ад. А ему остаётся лишь благостно плыть по течению, потому что не надо больше принимать каждодневные важные решения. Потому что мёртвые ничего решить уже не могут. Все решения за них принимают живые.

Наверное, живые решат, что он пропал без вести. А он даже не сможет это опровергнуть, потому что мёртвые, ведь, не посылают вестей. А может, решат, что он погиб, как герой, защищая честь своей родины, воздадут ему хвалу и даже заплатят его матери немного денег. Ровно столько, сколько  стоит честь родины.

Или решат, что он погиб, как оккупант, вторгшийся в чужую землю, за что и получил по заслугам. И скажут, что быть оккупантом – стыдно. Но мёртвым не бывает стыдно.
Ещё полчаса назад солдат думал о своей жизни. В предсмертном видении промелькнули воспоминания о руках матери, девочке в розовом платье, новом двухколёсном велосипеде, первой затяжке и головокружении, первом опыте любви – второпях в вонючем подъезде; драке стенка на стенку с цепями и кастетами, душных коридорах военкомата, учебке и первом бое. Первом и последнем. Полчаса назад его тело ещё очень хотело пить, потому что у него от страха пересохло в горле. А теперь предложи ему целый океан – оно не припадёт жадно – мёртвым вода ни к чему.

Со стороны может показаться, что солдат потерян в пространстве и времени, и что до него никому нет дела. Вероятно, так оно и есть. До него нет дела живым, потому что они заняты заботами выживания. Нет дела мёртвым, потому что им ни до чего нет дела. Возможно, нет дела богам, потому что им надо как-то решать свои божественные проблемы, а если они будут решать проблемы каждого солдата, то кто же тогда будет начинать и останавливать войны? Это, ведь, только живые самоуверенно полагают, что войны – прерогатива людей. Живым-то невдомёк, что, если боги управляют миром, значит, они управляют и войной.

Впрочем, солдату тоже всё равно. Он уже отвоевался. Только те немногие близкие, дарившие ему свою любовь, которой, блин, вечно не хватает, будут искренне скорбеть о нём. Да, может, поплачут там на небесах его не родившиеся дети.