Кристина

Человек бывает всегда добычей
 исповедуемых им истин…
Однажды признав их своими он с ними уже не расстается.
А.Камю


Нас привыкли покупать! Нас все время покупают. Нас покупают даже тогда, когда это совершенно не актуально. Даже тогда, когда этому нет места, нас все равно норовят приобрести. Из нас делают атрибут, хотят чего-то такого… чего-то связанного с интерьером. Нас покупают, украшают и наряжают. Платье для женщины – это чехлы для салона «его» автомобиля. Говорят, что украшают только то, что любят… да, я тоже любила украшать свою маленькую куколку, что подарил мне отец. Но разве нам это не нравиться, разве нам не хочется, чтобы нас покупали; нас завоевывали; за нас сражались; после распоряжались нами ? Похоже что нравиться… Но только не мне! Довольно глупостей!
Я не хочу быть таким же бесформенным, зависящим от «его» мнения существом, которое только бы и выжидало того, что либо возьмут силой, либо уломают деньгами… Мои подруги будут сидеть на своих задницах и покорно ждать пока их пригласят, пока их выберут… Да хоть на дискотеке в клубе: высиживать, вопрошая в «их» толпу, словно на прилавке… - поворачиваться «к ним» своими лучшими частями. Частями, которые «они» сами хотят видеть и называют их лучшими.

Все думают, что это правильно: покорность… податливость… слезливость. Этого хотят они все, а мои подружки дают им это – их так учили, учили с детства. Меня тоже хотели научить, но научили лишь презирать… Я сама так захотела – это было моим чистым интересом.
Ждать! Ждать! Ждать! Ждать пока вас выберут. Ждать пока вас возьмут, но не давать сразу, а ломая комедию, набивать себе цену… приближаться к своему пределу, который бывает на редкость мал. Становиться их вещью, пусть даже со своим писклявым мнением. Ждать его, когда он даже и не думает обо всем этом, и вообще ждать, пока он соизволит хоть что-нибудь сделать… Сделать нас королевами своего режима, или рабынями своего замка – ключницами… А если хуже – то просто пыльными, отброшенными на задний план, машинами для производства. И сколько нас таких… Мгновения влюбленных сердец, перерастающие в долгие годы скучного заточения.

Но не все ведь такие! Многие из нас давно почуяли это рабское зловоние, этот смрад Женщины вещи, которым опрыскивают себя, словно элитными духами, многие из нас. Я не хочу быть такой. Я не такая! Я сама делаю что хочу, а не жду этих банальных сигналов от одного из этих самонадеянных зануд. Кто-то скажет, что я глупа и пусть будет так, но я буду на вершине своей глупости - моей собственной глупости, среди тысяч умных марионеток: пляшущих, ибо они уже куплены. Их покупают… Их имеют, но никто так и не кончает, так ничего и не заканчивается: ни кончить, ни почувствовать себя женщиной… почувствовать себя самой собой. Можно почувствовать себя только чьей-то: нас берут в жены – «берут» словно с витрины и как красивую штучку приносят домой. Да, он берет тебя на руки и, возможно, все же чуть бережнее, чем коробку с пиццей – вносит домой. А затем пожирает… пожирает твое тело! Прикрываясь любовью ползет к своему насыщению. Любовь… Ты тоже питаешь что-то подобное – это не плохо пока длиться, но это все же одно лишь желание… Его – к твоим бархатным прелестям, а ее – к его острой штучке. Но, принимая его в себя, ты не сливаешься с ним… Ты получаешь свой первый, а может и один из многих – укол. Эта ранка будет зудеть еще долго и долго, просить еще и еще.

Все привыкли думать, что мы любим, когда нам больно.  Да, иногда любим, но если учесть, что боль не является чем-то отдельным от удовольствия. Но кому доставляют удовольствие – нам или тем вещам, которые хотят из нас сделать… Сделали! Но не из меня! Я не принимаю восторг плюшевого медведя, которому в задницу вонзают скользкие пальчики. Этот медведь не говорит, не злится -  он плюшевый. Я – нет! Я девушка и поэтому так не получается, хотя мне говорят, что весьма не дурно ощутить на себе внимание. Я знаю это, но мне не льстит внимание покупателя в магазине порнографии. Или высунутые головы из автомобилей и какие-то восторженные реплики о моей заднице.

Кристина коснулась губами белой фарфоровой чашечки, отхлебнула немного кофе и закрыла глаза. Ей стало приятно. На мгновение ее мысли стали разлетаться. Ее поглощало чистое утро… Чистое утро этого важного и волнительного для нее дня.
Так… Это уже началось… Это сегодня уже пришло. Свидание… Мое свидание! Да, но что же делать до вечера – еще так много времени. Я даже немного боюсь, но это хорошо, это должно быть интересным…
Кристина открыла йогурт и зачерпнула сладкую массу ложечкой. Съела. Ее губки немного испачкались. Она облизала их. Потянулась за чашечкой и сделала глоток. Она сидела одна в этой большой комнате. Комнате обставленной со вкусом и очень уютной. Иногда бывает сложно сделать уютной большую комнату, но эта была именно такой: картины, всевозможные фотографии на стенах, много всяких интересных мелочей. Уютно. Кристина огляделась. Она уже давно хотела перевесить здесь несколько картин, но ей не приходило в голову как именно.

Кристина взяла круглое зеркало на подставке и установила его перед собой. Теперь она могла видеть свое лицо, свои линии и цвета. Видеть, как пьет кофе и ест йогурт – видеть, как завтракает Она. 

Я ем… Я, которая не обращает внимания на то, что ее хотят взять, приобрести и вообще, «подмять  под себя». Я сама. Я сама подомну их, хотя зачем мне это? Если я буду отчаянно бороться, я признаю то, что подавляет во мне меня саму… Но я не буду. Я не хочу! Просто не нужно заострять свое внимание. Это как читать между строк. Это как мысль, рождаемая в момент тиканья часов, в моменты равномерного покачивания маятника. Это где-то рядом, но нужно просто быть, чтобы уловить все это…

Кристина пристально посмотрела в свои глаза – по ту сторону, глаза тоже смотрели; выразительные, карие. Глаза смотрели пытливо. Смутившись, она перевела взгляд на нос и потрогала его отражение. Но ничего не получилось – она лишь закрыла его, а прикоснулась к пальцу, к его отражению. Кристина убрала руку – на зеркале отпечатался жирный след. Потом поднесла палец к своему носу и потрогала его: почувствовала свой палец, свое касание…

Вот так и Они – Они трогают только наши отражения, наши отражения в их глазах, представления Нас в их головах. Касаясь, они видят только то, чем трогают, но не касаясь нас, не дотрагиваясь до нас самих… А только поверхностно – сквозь свои «стеклянные истины ». Трогая нас, они ощущают лишь свои пальцы, но не больше. Только свои пальцы… Они пачкают и оставляют свои отпечатки – клеймят. Марают наши отражения, но не могут коснуться наших самостей. Пусть подруги играют с ними в их стеклянные игры, но треснуть бы им, под нажатием жирных пальцев… Бывает, что от этого бьются… В потрескавшихся зеркалах лучше не искать своего отражения – оно все равно утратит свою чистоту…
Кристина стерла с зеркала жирный след и зачерпнула ложечкой йогурт. Она снова замарала губки, но немножечко. Посмотрела на них – алые, полные, цветущие губки с капелькой белой массы. Кристина облизнулась и ей понравилось – понравилось пачкать их. Стало смешно, и она засмеялась. Потом провела ложечкой по губам, теперь они почти полностью были в йогурте. Она сложила их вытянув для поцелуя, чмокнула и облизала, облизала медленно, следя глазами за кончиком языка, ощущая вкус йогурта, а затем вкус своих чистых сочных губ. Она повторяла это вновь и вновь, с каждым разом, как она очищала губки, слизывая с них сладкую массу, она смотрела, убеждаясь, как это красиво – ее губы…
Вдруг, Кристина представила, что это вовсе не йогурт… Она судорожно обтерла губы рукой. Увидела свою стыдливую вспышку, свое негодование и неприязнь. Ей не понравился ее взгляд и резкие движения. Она отставила зеркало в сторону: ей больше не хотелось наблюдать за собой. Йогурт закончился. Допив последний глоток кофе, она встала из-за стола.

Ну почему они все так самонадеянны, словно пили другое молоко! «Впитывается с молоком матери…» - Чушь! С ее наставлениями: «…Кристина, ты должна быть спокойней к домашней работе, я представляю, как будет плохо твоему мужу, да и возьмет ли такую злюку вообще кто-нибудь в жены…» Эти постоянные нравоучения: «Ты должна!», «Веди себя как подобает приличным девушкам!», «Ну ты же девушка!» Нас просто готовят, выращивают, создают из нас идеальных мужеприклонных кобыл! А они? Они знают это и пользуются этим, покупая наши грезы и обманывая наши мечты. Они даже не оставляют места нашим иллюзиям. Они знают, что мы все ждем и ждем: когда-то принца на белом коне, теперь слюнявого парня на какой-нибудь тачке. Тошно! Когда я поняла это, я разучилась слышать мать…
Да как смел он, после моего первого поцелуя, сказать, что я не умею целоваться! Кто дал ему это гнусное право – судить, как я целовалась! Наверное, он боялся, что я скажу ему это раньше. У меня перед глазами до сих пор стоит его ухмылка, как он издевался над четырнадцатилетней мной… Я не умею целоваться! Как он смел судить меня! Но он ведь сделал это не задумываясь, конечно, это всего лишь маленькая девчонка… знал, что может поиграться и плюнуть…
Я ненавижу их правила; мне тошно от их воздуха; и от их настроений, витающих во всем и повсюду. Хотя есть и нормальные, но они все равно Они… Прикрываться тем, что «люблю-куплю» - это не для меня. Я сама и я такая, как есть! Я не имею ничего против них самих, но меня тошнит и рвет от порядка в котором они находят место для себя и своей гордыни… Пленники своих стеклянных истин, обитатели коробок из заляпанного стекла – пыль покрыла их и стала их дыханием.

Кристина направилась к широкому зеркальному шкафу-купе. Прозрачная изумрудная комбинация и ничего более, сейчас не касалось ее тела. Она не любила нижнее белье и прибегала к нему только по необходимости – так было легче.
Кристина открыла шкаф и стала рыться в вещах. На пол полетели блузы, брюки, юбки, платья и прочее белье. Она брала вещь в руки – рассматривала ее и тотчас швыряла ее за спину – на палас. Казалось, она задалась целью опустошить весь свой гардероб, стремительно выбрасывая вещи за спину. Наконец она остановилась. Обернулась и, улыбнувшись, словно смущаясь, прикрыла рот рукой. Из беспорядочно набросанных вещей образовалась черная, с редкими пестрыми вкраплениями куча. Кристина сделала шаг и опустилась на колени, взяла охапку вещей, уткнулась в них лицом и вдохнула – запах был до одури приятным. Теперь, опрокинувшись на спину, Кристина завалила вещами свое лицо и замерла. Только ее невероятно плоский живот поднимался при каждом ее вдохе.

Я так нервничаю… Что же сегодня будет? Как это произойдет? Что мне надеть – я сама не своя… Но так нельзя, я должна оставаться самой собой, а то, это может быть чревато странностями… Хотя почему бы и нет, сегодня, наверное, даже стоит немного потеряться. Но что одеть! Мне нужно выглядеть такой, какой я еще никогда не была… Настроение у меня уже есть, а все остальное, пожалуй, уже ожидает меня!
Остальное приходило к ней осторожно – просачивалось сквозь ее волнение, сквозь смущение перед желаемым, и сквозь страхи. Страхи были ее туманами, ее пеленой. Они жили в ней и вокруг – она боялась всего, чего хотела,… Боялась расстаться с тем что уже устала нести в себе, боялась также сильно, как и стремилась.

Кристина крутилась перед зеркалом: смотрела на себя, но не так как обычно, смотрела иначе. Она брала платье, одевала его на голое тело и медленно скользя руками ощущала его под тканью… смотрела, может ли она слиться с ним, может ли платье быть ее продолжением, сможет ли передать ее настроение, подчеркнуть ее намерения, ее волнения и желания. Кристина одевала и снимала  одно платье за другим. Мерила юбки, штаны, топы. Снова и снова ей нравилось смотреть на себя, прикрывать и обнажать себя… себя, у себя на глазах.
Кристина включает центр и музыка разбрызгивается по комнате. Звучит DJ Alligator...
Теперь она стояла перед зеркалом – стояла растрепанная. Серое платинного блеска платье до колен скрывало ее наготу. Кристина поворачивается боком и вжимая ладони, проводит руками параллельно по спине и по груди, смотря, как прогибается ее тело – она будто сдавливает себя, трогает грудь, живот, бедра. Ей нравиться ощущать эту ткань, видеть на себе этот цвет… пребывать именно какой. Музыка раскрепощает ее, и она пританцовывает двигаясь в такт своим ощущениям…  Она находит себя сексуальной.

Как мне нравиться именно это ! Этот разрез – он такой высокий. Я хочу быть в этом платье и только в нем ! Оно так подходит мне, я так подхожу ему. Именно сегодня. Мне давно уже не было так удобно, наверное, эта легкость внутри меня – его легкость. Все это порождение моих желаний… как и мой страх… Да, как и мой страх…
Кристина собирает разбросанные ею вещи и  бережно, одну за одной, отправляет их по местам: на полочки, вешалки, в их ящики. Она уже более не расстается с платьем – оно стало частью… стало ее настроением.

Ожидание назначенного часа поглощает ее… уже ближе…
Кристина разгуливает босиком, разгуливает по своей большой комнате. Руками касается любимой мебели, своих вещей, касается всего, что встречает на своем пути. Садится на широкий, упругий, кожаный диван. Он скрипит принимая ее тело. Ее тело – касаясь его, чувствует кожей упругую поверхность. Прохладно…
Кристина закрыла глаза и откинулась. Она уже не так растрепана, уже не так напряжена. Она отдыхает.
Ожидание поглощает – сливаясь с ее мыслью, с ее телом; вплетается в ее позу, в ее платье; распростершись вместе с ней на упругом кожаном диване, ожидание наполняет собой комнату…
Кристина чувствует под собой, на себе, в себе – прохладу. Она исходит от черной скрипучей кожи. Холодок просачивается сквозь ткань ее платья, обнаженные части; врезается в ее живое тепло. Кристине приятно ощущать свое безмолвие, тишину и усталость; чувствовать приближение другого тепла; ожидать принятие новой, но такой же своей телесности. Кристина расслаблена но не надолго. Не думая ни о чем, смотря в темноту своих закрытых век, она расслаблена но не надолго.
Кристина встала прекратив свои разнеженные мгновения. Оставалось уже не так много времени… не так много, чтобы забыться. Сбросив с себя платье и оставшись наедине со своей наготой, она, почесывая ступни о палас, направляется в другой конец комнаты.
Она открывает кабинку из матового стекла и включает воду. Это шуршанье капель о матовый пол душевой, сейчас занимает все ее мысли. Они – шум ее ожидания. Кристина входит – ее поглощают брызги и струи теплой воды. Ее больше не видно, только очертания тела за стеклом; только шум воды и аромат прозрачно-голубого геля, который она наносит на кожу.

Зачем они любят нас, если ни во что не ставят ? Я не хотела бы быть чьей-нибудь женой. Это должно быть так невыносимо. Я не могу знать этого слишком хорошо, но знаю, как живут эти жены. Многие жены, почти все… Их не ценят, как должны бы ценить. Не любят, как должны бы любить. Их не хотят, как хотели уже давно. Люди делают одно и то же, а жены больше того, но жены получают меньше. Считают, что любое их дело не так серьезно.
Как можно жить в клетке и узнавать свой новый день, принимая его за старый, делая его одним из многих таких же – днем из всех дней…
 Ничего, что могло бы поддержать… Ничего, только части себя, ставшие чужим целым – дети не спасение.
Ничего, кроме подачек, которые Они кидают настолько близко от себя, что Мы, словно цепные собаки, дотягиваемся до них с болью в шее: веревка не пускает нас от наших будок – слишком крепко это сознание. Их подачки – лживые подношения от чистого сердца. Они нищают и угасают по мере Их привыкания к нам. Им даешь все и больше того, но чем больше не остается у нас Самих, тем сильнее селится их безразличие и неприязнь.
Мы забываем о себе – о нас забывают ! Мы отдаем всю Себя, а на нас смотрят, будто мы прячем и едим в одиночке…
Что должно быть, то должно приступить. Иначе нас запрут наши же жизни. Наш выбор станет нашим приговором. Я не хочу ломать себя и сущность себя Самой, ради одинакового времени и скучных насилий. Мы не жертвы и нечего решать за нас наши проблемы ! И если нас называют «суками», то этого у нас не отнять ! И как ни крути если кто-то в этом мире и волочиться, то только за нами…

Кристина прислонилась, скользнула спиной по стеклянной стенке и села на пол. Капли били по ней сильнее и громче. Обхватив колени руками она ждет прихода своего завершения. Мокрая, слегка напряженная, она не хочет прекращать свою вновь и вновь обновляющуюся свежесть и влагу. Ее волосы как черные языки, они тяжелеют от капель. Тяжелы и веки, поэтому ее глаза закрыты. Слушая шум в своих ушах, она ощущает покалывания плеч. Уже слишком долго…
 Кристина гасит воду и стоит в нерешительности. Капли сотнями блестят на ее теле, струйки стекают ото всюду. Осталось еще не так много ожидания – одного из многих тех, каких еще предстоит ожидать и встретить. Пугающее волнение предвкушает ее выбор и ее с ним столкновение. Ожидание присутствует и там… в каждой капле, в каждом нерве, в каждом глотке ее воздуха…
Теперь она берет лезвие и покрывает пеной лобок. Бреет осторожно и медленно – как в первый раз, как один из многих и не такой как всегда. Осторожно и медленно, так, как уже больше не повторить. Предвкушение живет в каждом ее движении, в каждом свежем мазке…
Капли зеленоватого лосьона пахнут свежестью. Кристина втирает их в кожу, поглощая собой, в себе – свои прикосновения. Ей хочется делать это долго и до конца. На мгновение ее мысли наполнены искушающим – наполнены будущим.
Нет… нет… Не сейчас. Только не в этот момент… Не сейчас, осталось так мало времени… Времени для того, чтобы больше не ожидать…
Слишком скоро… Уже совсем скоро…
Кристина выходит и набрасывает на себя халат. Ей уютно. Полотенце облегчает ее волосы. Она знает, что уже почти готова, но пока лишь, чтобы ожидать. Ожидать с желанным волнением и терпеливой боязнью. Ее тело уже готово для удовольствия. Готово для возбуждения такого же чистого, как ее кожа, но гораздо более влажного, чем она стала теперь.
Она думает о том, что того, что случилось уже не вернуть; о том, что происходит уже не остановить и не повторить снова. Не повторить этих капель на ее теле; не повторить скольжения лезвия по нему; не повторить прошедшего волнения – волнения, которое с каждым новым вздохом, становиться частью нее, частью ее ожидания. Она хочет быть безумной, и остановить свое возрастающее нетерпение.
Часы приближают свой стук к назначенному времени. Своими звуками они напоминают ей о безмолвии. Кристина сидит, подпиливая ноготки. Она ухаживает за руками: пальчик за пальчиком – минута за минутой.
Пустой стеклянный стол стоит перед ней. Стоит перед диваном. Стоит пред глазами. Его пустота говорит ей о свече… о вине… о бокалах. Это стекло ждет своего заполнения. Кристина находит себя напряженной… напряженной, но не более чем следует. Она размышляет.
Хочется курить и она закуривает. Распростершись на диване, распахивает халат и ставит пепельницу на живот – холодок прикосновения ощущается ее кожей, телом, грудью. Холодок волнителен. Ей хочется курить и она жадно ловит свои дымные вдохи. Тлеющая сигарета касается ее губ снова и снова. Плоская фарфоровая пепельница ловит на себе ритмы ее дыхания. Уже не ощущается того холодка – он пропал, стал ей привычным – исчез, утеряв себя до конца. Кристина докурила.
Оставив дымящимся в пепельнице, она наблюдала за клубящейся струйкой дыма, поднимавшейся от cigarette-end. Думала ни о чем, размышляла о пустоте. Рассматривала свое тело – шаг за шагом, линию за линией. Тонкая струйка дыма уходила вверх клубясь и разлетаясь…
Бархатная усталость растекалась по телу. Кристина прикрыла веки. Видя перед собой темноту, она не заметила, как подкрался сон. Кристина заснула, отдавшись глубинному безмолвию, доверившись его мнимой тишине.
Ее поднял звонок в дверь. Странное пробуждение… Кристина открыла глаза и, приподнимаясь, чуть было не смахнула пепельницу.

Вот это да! Заснула в самый неподходящий момент!   Зла не хватает! – Она судорожно терла лицо и шептала проклятия.
Платье! Платье! Где оно ?! – Огляделась – нашла его на спинке дивана.
Позвонили вновь.
Ладно, сама виновата. – Кристина запахнула халат, поправила волосы и направилась к двери.
- Уже иду! – услышали по ту сторону ее голос.
Кристина открыла дверь. На пороге стояла Она. Ее светлые волосы благоухали жасмином, а глаза блестели тем самым безмолвным огоньком, который произносит больше чем слова. Она улыбнулась.
- Я… извини… я заснула, - Кристина виновато улыбнулась в ответ и потерла чуть заспанные глаза.
- Понимаю… я тоже устала. Устала ждать… Устала ждать НАС, как больше всего на свете…




11.2001
SMS©2003