Досада

Егорку разбудил собачий лай.
-У шельма проклятая, - подумал он, бойко поднимаясь. Тут же Егорке пришло сознание того что утро наступило слишком давно – из окна не было видно солнца, а значит уже довольно поздно.
Его это не слишком напугало -  Егорка не торопясь оделся в синие портки, слегка протертые на коленях, белую длинную рубаху и подпоясавшись выскочил во двор,  прикрыл глаза рукой и посмотрел на солнце, которое ползло по небесной лазури, и уже добиралось до своего полуденного положения. Распугав кур, Егор подошел к рукомойнику, и стал, фыркая, натирать ледяной водой скулы и глаза, брызгая  на траву и рубаху. Окончив умывание, он набрал в рот воды, пополоскал и с шумом ее выплюнул. Вытерев руки о край рубахи, направился к дому и, прикрыв за собой дверь, подошел к столу. На нем лежал завернутый в тряпку черный хлеб, который Егор достал, и, отломив себе небольшой кусок, с жадностью начал жевать. Недожевав хлеб, Егорка открыл дверь в полу и по старой приставной лестнице спустился в подпол. Его обдало свежестью, как будто подуло холодным ветерком. Подпол был просторным. По левую и по правую руку от были полки, на которых громоздились  соленья. По центру же стояли разнообразные продукты – лукошко яиц и корзина грибов, глиняная банка  молока, начатая бутылка водки, прикрытая обрывком бумаги, вчерашняя жареная картошка в сковороде, выловленные в реке щуки и несколько карасей и много другой снеди. Егор взял несколько яиц и поднялся наверх. Отломил еще один кусочек хлеба, он разбил яйцо об стол, очистил его, посолил и выпил, заев куском хлеба. Крякнув, принялся за другое яйцо.
-Проснулся? – В приоткрытую дверь просунулась рыжая взъерошенная голова Маруськи – что ты Егор Савельич заспался сегодня – чай сны видел интересные?
- Не видел я снов. Да если б не собака соседская то спал бы еще дав спал -  так после вчерашнего разустал я, – слегка виновато признался Егор жене, посолил и выпил еще одно яйцо и захрустел хлебной коркой.
Жена помолчала, подошла к кровати, поправила постель, застелила ее пестрым одеялом.
-Куда пойдешь то сейчас? – Маруся налила себе стакан воды и осушила его несколькими большими глотками – Егор?
- А!? – Егор встрепенулся – пойду спущусь к реке. Там Матвей должен рыбу ловить, я с ним поговорить хотел по поводу телеги к завтравому. Потом до Авдотьи Михалны дойду, узнаю не поедет ли с нами в город. Ну а там – авось и обед подоспеет.
- Хорошо б – улыбнулась Марья и юркнула в подпол. Возвратилась она с несколькими свеклами, кочаном капусты, луковицами и морковью, все это из подола юбки она высыпала на пол близ печи, выбрала морковь и ушла во двор ее мыть. Егор тем временем доел остатки хлеба, спустился в подпол и сделал глоток водки прямо из горлышка. Поморщившись сделал еще один, и почувствовал разливающееся по телу тепло, вылез из подпола и вышел на крыльцо дома. Маруся грубым ножом чистила морковь. Егор подошел к ней, притянул к себе за талию и поцеловал в губы, развернулся и как был босым, зашагал к реке. Путь лежал через огород, Егор бросил взгляд на ровные грядки с уже созревшим луком, пробурчал себе под нос что то ободрительное. За огородом лежало небольшое поле, уходившее под уклон к реке. Егор подошел к сколоченному из березовых бревен мостку, на котором опустя недвижные ноги в воду, сидел большой косматый мужик. Егор подошел, и сел на корточки на мосток.
- Здоров! – Матвей обернулся и не улыбаясь посмотрел на Егорку. Мужик лет сорока, был одет он в одни подвернутые выше колен портки, лицо и спина его были бордовые от палящего солнца, борода была неряшливо стрижена, а немытые длинные волосы трепал легкий ветер. Руки держащие удило были перепачканы землей, на мостке рядом с его бедром,  в комке грязи копошилось несколько маленьких червяков. Поодаль стояло ведро, в котором что то отчетливо плескалось.
Егорка перегнулся, оперся на руку, слегка привстал на коленях и заглянул в ведро. Там была плотвица и пара карасей.
- Кошкам на корм – Матвей, усаживаясь поудобней повел широкими плечами – Эт ниче. Добра на худо не меняют…
- Эт конечно, Матвей! Егор опустил руку в прохладную воду реки, и провел влажной рукой по волосам, зачесывая их назад. – Я вот о чем поговорить с тобой хотел, да ты и сам наверное знаешь…
-Как не знамо – телегу чтоль хочешь опять?- в голосе Матвея не было никаких эмоций, и потому нельзя было понять – рад он будет отдать телегу по дружбе, или чего потребует.
- Эт точно – телегу взять у тебя хотел – Егорка решил его задобрить– завтра на рынок поехать хотел с милкой своей, Авдотью Михалну с  собой взять, ты мне эта… Телегу дай, ну а с меня сам понимаешь – причитается. Привезу тебя с Хуторского что нужно, да яиц дам…
-  Добрым путем Бог правит, – прервал его Матвей, - да и нежалей того кто скачет – жалей того кто плачет. Дам я тебе телегу, да яик и у самого мне хватает. А в Хуторском не надобно мне ничего – плохо лежит и брюхо болит!
- Знатно! – радости своей Егор скрывать не любил, да и не хотел скрывать ее от Матвея – я тогда завтра запрягу ее как солнце взойдет, и вернусь на ней пополудни, как по ярмарке находимся. А привезти тебе привезу обязательно, - и Егор сделал жест двумя ладонями – развел их вертикально, сложенные лодочкой на добрый локоть и щербато улыбнулся Матвею. Матвей усмехнулся, повел плечами, вытащил из воды удилище, осмотрел крючок с поеденным червем, и закинул удочку снова, поодаль.
-Делай не ложью – все выйдет по Божию.
 Егор хлопнул Матвея по плечу, легко встал и пошел вверх по холму,  к дому.
 В доме пахло вареной свеклой, луком и чесноком.  Марья суетилась у печи, в тазу под полотенцем поднималось тесто.
 Егор вытер о тряпицу ноги, прошел к столу, налил себе стакан воды и выпил одним большим глотком.
-Получилось все с телегой, - хорошо знавшая Егора Марья услышала нотку торжества в его словах, - поедем завтра на ярмарку в Хуторское.
 Марья оторвалась от готовки, и мимолетно повисла у Егорки на шее, поцеловала его в висок, и пошла смотреть за закипающим борщом. Егор залез на печь и достал лапти, одел их и оттолкнувшись от края печи спрыгнул на пол.
- Когда готов будет?
- Через час точно будет. С пирогами.
Егор кивнул и уверено толкнул дверь.
Авдотья Михална была ему свояченицей, и в отличие от большинства деревенских он ее уважал, и уважение его крепилось не на страхе. Остальные же поговаривали что она ведьма, и обходили ее дом стороной, вспоминая об Авдотье в хворь – приходили за травяными отварами, которые она, не моргнув ни одним из своих разноцветных глаз, давала любому, бормоча что то себе под нос. Отвары всегда действовали безотказно, но люди из за суеверия ли, или из гордыни к дому ее не подходили, не говорили спасибо, и как правило не давали никаких подарков. Отличался от всех Егорка, да пожалуй Барин – Петр Матвеевич Рябов, которому несколько лет назад, только вернувшемуся из Москвы и сломавшему ногу, упав с саней зимой, Авдотья Михална ее срастила, да так хорошо и быстро, что барин смог ходить уже через полтора месяца. За это Петр Матвеевич подарил ей нескольких свиней, мужикам же наказал построить хлев для них, узнав что такого в хозяйстве не имелось. Хлев тогда получился на удивление просторный, с учетом что построили его быстрее, чем выздровил барин.
Как и положено быть жилью ведьмы, изба Авдотьи Михалны находилась на краю деревни, Егор же жил с другого края, и дойти он мог минут за десять по дороге, или, срезав через березовую рощу, уложиться в пять минут. Это он и решил сделать. Рощица была небольшая, деревья росли очень густо, кое-где они были вырублены, но уже на подходе к дому Авдотьи Михалны, ближе к концу рощицы Егорка давно приметил березу, стоящую поодаль от других. Была она очень высокой, саженей в  четырнадцать, а то и в шестнадцать, ствол в начале своем изгибался влево от Егора, а на высоте в три сажени становился ровным, и так до самой верхушки был ровен и на удивление долог. Листва на березе была раскидиста, и зелена всегда настолько, что бросалась в глаза Егору блеском драгоценного камня. На идеально белом, подобном облаку стволу березы, яркими черными росчерками было как будто написана какая то правда, которую не понимал ни Егор, ни все те кто бы проходил близ березы.
- Никто не отважиться срубить тебя, - еле слышно сказал березе Егор. Он вскинул голову. И уже гордо смотрел на нее, никуда не торопясь.
- Ты как народ Русский, величав, горд и красив тем типом красоты, который не приметен незнакомцу, но понятен своячнику! Егор смущенно опустил голову – редко когда бывало с ним такое – слова, которые так легко объединялись в предложение, тем более редко говорил он такое простой березе, всего то стоящей в вдалеке от своих собратьев.
 Не поднимая голову, Егор побрел дальше, но только береза скрылась из виду, и перестало давить гнетущее чувство взгляда в спину, он выпрямился и бодро зашагал вперед, ударом ноги отправив далеко перед собой синюю шляпу попутной сыроежки. Вот уже из-за пригорка появился хлев Авдотьи Михалны, а после и ее дом, слегка скособоченный, огороженный низким частоколом с калиткой. Перед домом проходила дорога, которая вела из деревни и уходила влево, окруженная сосновым лесом.
 Подходя к дому Егор заслушал довольное хрюканье дюжины поросят, и увядал хозяйку, выходящую из хлева на удивление ровной для ее возраста походкой. Авдотья Михална была дородной бабой лет шестидесяти, с зачесанами назад волосами, когда-то как Егоровы цвета вороного крыла, теперь же изрядно тронутые сединой. Носила она серое платье до пят, на плечах ее лежал такой же серый длинный платок, ноги были одеты в обрезанные до щиколоток валенки. В руках она держала деревянное ведро, на краю которого еще оставались следы помоев, среди которых Егор увидал картофельные очистки.
Хозяйка приметила его, вскинула открытую ладонь правой руки в приветствии.
- Хорошо что пришел, - голос Авдотьи Михалны был громок, а букву «Ш» и «Ж» она выговорила очень высоко, это шипение всегда завораживало Егора, и может быть поэтому ему казалось, что слова Авдотья Михална всегда выбирает с этой буквой, - Я как раз пирожки пожарила, откушать заходи раз пришел, - и не дожидаясь его ответа она, оставив ведро у умывальника, едва смочив руки вошла в дом. Егор последовал за ней, сняв при входе лапти.
- Изволь пирожки кушать. С картошкой, - Авдотья Михална протянула ему пирожок, один из дюжины, стоящих в почерневшем глиняном горшке на столе. Пирожки ее Егор любил, потому  не без жадности съел один, вспомнив, что не ел уже достаточно давно. Желудок довольно заурчал, что не осталось без внимания хозяйки.
- Что ж  молодуха не стряпает совсем?
- От чего же, - Егор вступился за жену, - стряпает, да только борщ свариться попозже, а я пока суть да дело к Вам зашел. Завтрава в Хуторское поехать намечали же?
- Намечала, - старуха надкусила пирожок, и оставила его в горшке, - я ж хотела на ярмарку зайти – себя показать, других посмотреть, - она усмехнулась легкой усмешкой и достала с печи какую то тряпицу, - это Егорка отдай Матвею за сговорчивость. Тут травы хорошие. Себе тоже отсыпь по вечерам заваривай себе и с молодухой твоей все так получиться, что пирожками тебя кормить будет повкуснее этих.
Глаза старухи на минуту блеснули совсем по-молодецки, но потом закрылись будто пеленой.
-Заеду за Вами завтра, как солнце встанет. Вы уж готовьтесь.
- Я уж буду готова. Петра Матвеевича видел вчера, сокол?
Егор на минуту прикрыл глаза – день вчера был длинный, но встречи с барином не было,  и он только слегка покрутил головой из стороны в сторону.
- Искал он тебя, спрашивал, зайти хотел. Что то там потолковать ему нужно было. Ты уж зайди…
- Конечно, счас прямо и пойду до обеда – Егора встречи с барином всегда забавляли – мужчина он был яркий, шумный и очень говорливый. Общался с мужиками наравне, выше их никогда не держался, всех называл братьями, за это они с радостью делали для него любую работу, которой, впрочем он их не баловал. Дом Барина находился точно посередке деревни, сделан был из камня и окружен множеством прислужных и дворовых флигелей, амбаром и хлевами, курятниками и большим огородом. Поклонившись Авдотье Михалне, Егор пошел к нему пружинистой походкой и уже скоро стоял во дворе. Барин стоял на крыльце и покуривал трубку. В воздухе стояла легкая дымка пряного табака.
- Ба! А я только уж хотел сам, как гора к Магомеду идти– и вот Вам нате-с Магомед уж у горы – Петр Матвеевич выпустил струйку дыма, которая уплыла причудливым кораблем куда то к дороге, - Вы мой дорогой как раз вовремя – хотелось бы с Вами вот такую обсудить идейку – я знаю, царство ему небесное Савелий Иванович, - Барин перекрестился, - был великолепным плотником, да и Вам, сокол ясный наверняка какие то знания да составил, - взять хоть амбар Ваш – не амбар, а восьмое чудо света, - да что там восьмое – где те Сады Семирамиды? В преданьях старины глубокой, а амбар Ваш – стоит пред очами солнца и каждый день проезжая на своей колеснице – барин высвободил правую руку, поднял ее к солнцу, а левой перехватил трубку, - сам Ра подолгу останавливается и любуется им. Переведя дыхание он продолжал: Так вот не применить ли нам Ваши знания, и немного мои инженерные домыслы что бы построить здесь, в Сотках вещь такую, что сюда не только ярмарки из Хуторского переедут, но и москвичи сами будут наслаждаться сюда выезжать из своей пошлости, дабы тут хоть на миг оказаться? Настоящий гимн Европы я планирую сюда привнести, и Вы мне в этом будете помощник и товарищ, а хочу я  всего лишь Ипподром!
Петр Матвеевич остановил свою пламенную речь, которую Егор не только не понял но и испугался, да настолько что вопреки своей молчаливости с отвисшей челюстью произнес
- Это ж что за ипподром? -Егор, как и все деревенские мужики,  остерегался барина в таком  настроении, но тут ему случилось быть заинтересованым настолько что от барина это не скрылось. Тот продолжал:
-Иподромм!, - промурлыкал Петр Матвеевич и с легкостью своего сильного и молодого тела в два прыжка оказался близ Егора, взял его под руку и, аккуратно переступая с ноги на ногу, повел вдоль крыльца, пыхтя трубкой, - Иподромм, сердечный мой, видел я его в Европе это такое большое лошадиное стойло на много лошадей, и поле посередине размеченное кругом, по которому в назначенный день лошади скачут с наездниками и та, что пегасом прилетает, обгоняя своих товарок, а точнее те, кто ставили на нее деньги заранее, получают поровну все то, что ставили те от,  кого отвернулась фортуна, на других лошадей. Представьте себе, милый мой Егор, как сюда съезжается вся столица, дабы здесь вот, - он передал Егору трубку и начал жестикулировать двумя руками указывая на пустующую землю поодаль от амбара, - как здесь вот они будут приезжать, выходить из карет, повозок, телег, спешиваться с лошадей, здесь в кассе покупать места, программки, делать ставки, тут садиться на сиденья, ждать заезда по воот такому кругу, - барин описал рукой изрядную часть своих угодьев, - а вот там поодаль в летнем ресторане на траве праздновать свою победу, само собой, - он загоготал, - делясь выпивкой с проигравшими. Тут у нас будет настоящая comedia del arte со своими арлекинами, докторами и прекрасными мальвинами, которые будут прожигать свои жизни в роскоши, запивая ее изысканными винами, выкуривая прекрасный табак в трубках из слоновой кости, обнимая роскошных женщин! И всю эту идиллию создадим я и вы, Егор Савельич. Ну как, - барин протянул руку, - попробуем  с Вами комбинацию разыграть как в английском футболе – раз, раз, раз и мяч в сетке неприятеля, а?- и рука барина встрепенулась перед Егоровой грудью.
 Ему ничего не осталось как протянуть свою, а барин, схватив его одной рукой за плечо, и крепко пожав другую руку громогласно воскликнул: «Авдотья! Водки! Живее, мы изнемогаем!».
 Молодая красивая девчушка, выбежала, привычная к просьбам барина, держа в руках две запотевшие, наполовину полные рюмки с водкой. Барин, смеясь, принял у нее рюмки, учтиво поклонился, рассмеялся, передал рюмку Егору, и звонко чокнувшись выпил свою рюмку, громко занюхав рукавом сюртука. Егор же поднес водку к губам, и сделав глоток блаженно крякнул, пробормотав: «Хороша!».
 - Но Мy darling, где же огурчики, что томятся в нашем амбаре, - барин посмотрел на Авдотью, улыбаясь, - иди же в Бастилию и пусть падут тяжкие оковы их плена!
 Авдотья поспешила к амбару, а барин смеясь положил руку на плечо Егору, взял у него трубку и, поняв что та уже погасла, начал чиркать спичкой о коробок.
 Со стороны амбара раздался вскрик, и бледная Авдотья выбежала из него, хлопнув дверью.
- Что случилось, моя радость?! – голос барина зазвучал громко, и металлические нотки зазвенели, показывая власть этого человека, - если тебя обидели пленники Бастилии то им несдобровать, - сообщил он и усмехнулся. Авдотья всхлипнула и сказала что-то нечленораздельно, от чего мужчинам понятно было только слово «гадость». Оба они поспешили к амбару. Открыв дверь и осмотревшись, на полу они увидели лежавшую навзничь крысу. Барин зашел в амбар первым, пропустил Егора вперед себя и закрыл дверь.
  - Вот что случилось с нашим ясным солнцем, - что ж не всякая девушка переживает такое безболезненно, особенно в первый раз и в таких, - барин обвел рукой амбар, - условиях. Он усмехнулся и показал ладонью Егору на крысу, призывно кивнув. Егор слегка наклонился и протянул руку что бы взять тельце.
-Ааа-хр! – хрипло вскрикнул  Егорка. Резкая боль на секунду затмила все чувства – потемнело в глазах, заложило уши, а резких запах навоза, доносившийся из стоявшего неподалеку от амбара свинарника,  перестал забивать нос. Егорка инстинктивно прижал руку к волосам, и резко повернулся к барину, отпрыгнув на добрых два локтя. Петр Матвеевич стоял перед ним и смотрел умиленным взглядом влажных глаз. Его губы развернулись широкой улыбкой, а затем сошлись трубочкой. В зубах торчал огромный клок черных как смоль Егоркиных волос. Руки барина с трубкой были прислонены к животу.
Егор двинулся к барину и без замаха ударил его в правую щеку.
(С)Алексей Кафтанов, 2008