Возвращение

   Полная луна светила в окно и мешала ему уснуть. Лишь изредка удавалось коротко забыться, и тогда снова приходила к нему она, Мария. Глядела долго, внимательно. «Ты счастлив?», - задавала единственный вопрос и молча ждала. Изменялось только выражение ее серо-зеленых глаз: они наполнялись грустью и сожалением, отражая столь вероятный для нее ответ.
   Там, в дневной будничной жизни, на этот вопрос Евгений каждому бы белозубо улыбнулся в лицо и со смешком выдал: «Я - в норме!». И никто не заподозрил бы его в неискренности. В самом деле, молодая жена, которая скоро должна родить, достойно оплачиваемая работа, двухкомнатная квартира, новенькая «иномарка», - данный набор мужских достижений давал ему все основания выглядеть счастливым.
   Ей он говорил правду: «Разве это возможно без тебя?». Тянулся, чтобы обнять и не отпускать никогда, а Мария все более отдалялась, рассеиваясь в лунном сиянии…
   Он снова проснулся в муке неосуществленного желания. Три часа показывал мерно тикающий на тумбочке будильник (он специально купил такой на барахолке - механический, из детства). Жена Лариса спала, как ни странно для последней недели беременности, крепко, с легкой улыбкой на белокожем лице. Луна ласково серебрила ее большой живот, где в таком же тихом сне, без тревог, ожидал своего появления ребенок - девочка, по результатам УЗИ. Евгений присел на кровати. Пытаясь отвлечься от сновидения, пригляделся к жене. Сердце захлестнули щемящая жалость и желание защитить от боли, которую ей вскоре придется перенести при родах. И вместе с тем он знал, что Лариса неслабый человек.
   В провинциальном продуктовом магазинчике, куда пару лет назад командировочный Евгений заглянул навеселе, ему оказали недостаточно вежливый прием. Он стал требовать начальство, которое явилось в виде невысокой, крепенькой девушки. Взглянуло снизу на рослого, воинственно настроенного мужчину ясными голубыми глазами и ровным голосом поинтересовалось, чем может помочь. Евгений неожиданно для себя протрезвел, присмирел и назавтра пришел „сдаваться” с букетом и тортом. 
   Раньше ему не нравились молоденькие девчонки, тянуло на зрелых женщин. Лариса была младше его на тринадцать лет, однако ее рассудительности, умения оставаться хладнокровной в сложных ситуациях могло хватить на двух вековых старух. Вскоре после знакомства ей единственной рассказал он о том, что чуть не натворил недавно, и что не давало ему покоя.
   Поехал навестить отца. Мать умерла, еще когда был подростком. Посидели, отметили встречу, как водится. Евгений выпил не так уж много, по собственным меркам. Когда пришел в себя, увидел выпученные от удушья и ужаса глаза отца, свои руки, клещами зажавшие его горло… Отец простил, да сам он себе оправдания не нашел. И еще много чего вывалил он перед девушкой в тот вечер, такого, о чем не раскрывался рот на исповеди. Говорил о безобразных драках и оргиях, устраиваемых в периоды запоев, которые случались не часто, но от которых отходил долго, с душевными терзаниями. О том, как мерзко глядеть на себя зеркального утром и вспоминать, откуда взялась в его постели посиневшая от водки, беззубая женщина.
   Лариса выслушала мужские откровения без особых эмоций. Ведь, как она сказала, все это в прошлом. А теперь у Евгения есть она, и, значит, его жизнь по-другому складывается. И добавила, что даже представить не может, что нынче он способен на старое поведение. «Это водка тебя с ума сводит. Возьми себя в руки - не пей. Ты сильный, у тебя получится».
   Ее уверенность передалась Евгению. Вернувшись домой, он стал избегать старых компаний, еще больше загрузился работой. Подвернулась выгодная сделка. Он с головой ушел в это предприятие, иногда с удивлением отмечая, что желание выпить как отрезало. Только вот почти две недели он не высыпался и ел кое-как. Когда получил на руки заработанные деньги, даже радоваться не осталось сил. Вечером зашел в магазин за продуктами, машинально прихватил банку пива. В итоге, двое суток пьянства, пустые водочные бутылки по всей квартире. В голове разлом, в душе гадостно. Ларисе ничего не сказал. Про себя же подумал: если б возвращался вечерами не в пустую квартиру, а туда, где вкусно пахнет борщом и жена ждет - теплая, заботливая, то не происходило бы таких срывов. Показалось ему, перешагнувшему рубеж тридцатипятилетия, что присутствие этой девочки даст умиротворение его мятежной душе. Евгений был человеком запойных страстей, не знающим удержу ни в разгуле, ни в покаянии. И женитьба, на самом деле, являлась для него одним из узких «коридоров», в которые он время от времени загонял себя, чтобы меньше баламутить.
   С Ларисой виделись редко. Он приезжал в ее город или она к нему на выходные. В эти дни он привык держать себя в рамках, без особого труда играл роль спокойного, непьющего мужчины. И уж когда они запланировали свадьбу на осень, его любовницей стала Мария.
   Был у Евгения товарищ, да вроде и не товарищ, а так, знакомый, - вместе одно время работали, выпивали вместе. А у знакомого - подруга Мария. Когда Евгений первый раз увидал ее, обомлел от того, насколько совпал ее образ с его юношеским представлением, какой должна быть настоящая женщина. Все в ней было, как мечталось ранее: глаза большие, цвет которых менялся, словно в море, в зависимости от мыслей и настроения, руки благородной формы, стройные длинные ноги, голос, могущий быть то нежнее фиалковых лепестков, то жестче крещенских морозов. И любить она умела, это уж Евгений сразу понял, когда заметил, как она смотрит на своего мужчину, обволакивая ласковым взором, купая в свете морских очей.
   Два года грезил о ней Евгений и с необъяснимой самому уверенностью знал, что добьется ее. Так и случилось: приятель уехал за границу, встретил там богатую женщину и позабыл Марию. Она горевала и плакала, а Евгений, по праву старого знакомого, утешал. Поначалу просто выслушивал жалобные речи и изнывал от желания впиться губами в розовый, искусанный от переживаний рот. Где-то через месяц, холодея от страха быть отвергнутым, сказал, что давно любит. Она внимательно выслушала, наклонив голову на своей длинной гибкой шее. «И тебя люблю и Ларису. Вот такой дурак», - повинился он. «Просто ты не такой, как все. И я - не такая…», - тихо промолвила она. Спустя неделю Мария не устояла перед его ласковостью и нежностью, которых он сам от себя не ожидал, ибо в фантазиях овладевал ею грубо, с силой...
   Полночи они одетые целовались на диване в ее в квартире - трепетно, свежо. Евгений словно впервые прикасался к женщине. И Мария вела себя, будто девчонка. Лежала, вытянув руки вдоль тела. Несмело, полуоткрытыми губами отвечала на поцелуи, разгораясь потихоньку. Доверяясь ему, раскрываясь как цветок навстречу ласкам заботливого солнца… Когда уже мгновения отделяли их от сладких судорог, у нее вырвалось: «Не оставляй меня, милый». Его ответ: «Я буду с тобой всегда», - исходил из глубины души. Они скоро забыли эти просьбу и обещание, произнесенные на всплеске чувств, когда любое слово заносится в Книгу Бытия и, значит, должно осуществиться. 
   Встречи из-за его и ее командировок, - она работала переводчиком в турфирме, - случались нечасто. Наверное, потому каждое свидание было как огромный праздник. Мария отдавалась Евгению безоглядно. Оба теряли голову в сумасшедшей, ранее не мыслимой ими открытости между мужчиной и женщиной. Той, что некоторые из страха погрузиться в нее и познать самого себя, - называют бесстыжестью.
   Без запретов и так естественно все происходило, будто знали они друг друга много лет и чувствовали один другого каждым миллиметром души и тела. И в то же время не возникало привыкания, ощущения обыденности. Может, из-за того, что в Марии редким образом сочетались милая наивность старшеклассницы со страстной опытностью гетеры, покорность невольницы переплеталась с властностью повелительницы. Она не боялась просить и приказывать, покоряться, моля о крепких объятиях, оставляющих синяки на ее бархатистой коже, и требовать изысканных ласк. Матерные слова, порой вырывавшиеся из ее уст, не оскверняли ее божественной сути, не отталкивали, напротив, еще более приближали к сокровенной женственности…
   От этих воспоминаний у Евгения пересохло во рту. Он как можно бесшумнее поднялся, просунул ноги в еще пахнущие фабричной краской клетчатые тапочки. Их Лариса положила ему под новогоднюю елку вместе с упаковкой теплого нижнего белья. В кухне, как и во всей квартире, благодаря стараниям жены, было очень уютно. Пахло ванилью и корицей - она любила печь. Лариса, выросшая в семье, где отец алкоголик скандалил и приводил дружков в дом, а мать постоянно болела, с малых лет грезила о своем гнездышке. Тихом, защищенном от внешних проблем, которое устроит, когда выйдет замуж. С радостью покидала она родной город, переезжая к Евгению.
   Набрав в чашку холодной воды из-под крана, он присел на табуретку, покрытую пестрой, вручную вышитой подушечкой. «Чтоб не застудиться», - пояснила мужу ее предназначение Лариса, когда тот, вернувшись из командировки, с недоумением крутил подушечку в руках. В первые месяцы совместной жизни он с тихим изумлением встречал все нововведения жены. Евгений знал, что стать самостоятельной хозяйкой и хорошей супругой являлось для нее главным, и все же не ожидал такого рвения. Вначале женина забота о том, надел ли он чистые носки и вовремя ли пообедал на работе, радовала. Но постепенно ее опека, все шире и глубже распространявшаяся на все сферы его жизни, стала раздражать. И даже злить. Высказать претензии беременной жене Евгений не осмеливался, чтобы не обидеть. Молча носил в себе недовольство. И только однажды его прорвало, когда Лариса, узнав, что муж собирается в очередную командировку, вдруг по-хозяйски прикрикнула: «А не пора ли тебе другую работу подыскать?». Его терпение лопнуло не от самих слов, а от тона - так, случалось, наезжала на его отца, сильного, работящего мужика, мать. Тот лишь мрачнел в ответ. Мальчишкой Евгений дал себе слово, что не позволит ни одной женщине поднимать на себя голос. 
   Лариса, предупрежденная о горячности мужа им же, была поражена его реакцией. Он побледнел и напрягся от ярости. При этом тихо, с расстановкой, как маленькой, сказал: «Никогда так больше не делай». Резко развернулся и выскочил из комнаты. Через минуту он стоял на коленях, уткнувшись в располневший живот плачущей жены, и просил прощения. Женских слез он, видавший виды мужчина, не переносил.
   После этого случая Евгений еще тщательней прятал свои настоящие чувства и мысли: жена стала очень ранимой. По любому поводу ее глаза могли наполниться влагой, лицо кривилось в жалкой гримасе.
   «Сам, сам виноват. И себя обманул, и Ларису», - признался он себе как-то вечером, когда все дела на работе были завершены, а домой ехать, ох, как не хотелось. Евгений сидел за столом в куртке, обхватив крупную, бритую голову руками, и держал себя в них из последних сил.
   Сам закрутил гайки до упора, чтобы не сорваться в старое поведение - пьянство, разгул, драки. Сам довел себя до того, что не хватало воздуха в просторной квартире. Даже свободный ворот футболки казался тесным. А ведь тот - буйный Женька - никуда не девался и ждет своего часа вырваться и натворить таких дел, что уж не поправить. Ну, на полмесяца-месяц хватит сил продержаться в рамках. И то лишь благодаря командировкам, где можно выпить и отвести душу в беседе со случайным собутыльником. А дальше? Сорвет крышу, и будет беда. Ничто, никто не сдержит его бурлящей злобы.
   Евгению снились кровавые кошмары, трупы, валяющиеся в грязи. Он просыпался от ощущения, что его кто-то душит. Вернулся детский страх темноты, мерещилось в ней ужасное и вместе с тем притягательное чудовище. И еще он точно знал, что без секса долго не протянет. Ларисе и раньше хватало нескольких раз в месяц, сейчас же она не рисковала, боялась выкидыша, а другие ласки ей были неизвестны. Евгений с трудом представлял, как обращаться с беременной женщиной, уж тем более как научить ее помочь ему снять напряжение. Однажды он попросил жену приласкать его руками и, встретив непонимание во взгляде, ощутил себя насильником. На фоне неведения Ларисы усугублялось чувство собственной греховности. Она, с подколотыми русыми волосами, в розовом ситцевом халатике, мадонна, ожидающая младенца, - невозмутимая, счастливая в своем мирке. И он, которого рвало на части от нереализованного желания…
   В одно субботнее утро, когда Лариса возилась у плиты, он смотрел музыкальную передачу: изгибаясь, надувая и без того пухлые губы, «пела бедрами» молоденькая блондинка. Евгений вдруг решительно и, главное, спокойно, как будто задумано это было давно, встал с кресла, чмокнул Ларису в щеку, правдиво глядя ей в глаза, сказал, что едет в автомастерскую - стартер надо проверить, «к обеду вернусь». Мобильный предусмотрительно оказался «забытым» на столе.
   Сел в машину, рванул на известную всему городу «стометровку», остановился возле девчонки посвежее… Домой вернулся, как обещал, вовремя. Жадно набросился на борщ и котлеты, прилег читать детектив. Вечером они с Ларисой, обнявшись, смотрели документальный фильм о природе. Речь шла о том, как мало видов животных, сохраняющих моногамные отношения. Лебеди, волки… «Была бы рядом Мария, и я бы, как волк, ни на шаг от нее», - внезапно подумалось ему.
   Поездки на «стометровку» хватало на неделю, Евгений стал спокойнее, чаще улыбался, поднимал Ларису на руки, кружил по комнате. Она ощущала, что появилась в жизни мужа какая-то новая сторона, о которой ей, ради собственного покоя и здоровья ребенка, лучше не знать. Как в детстве, когда пьяный отец и истеричка мать ругались на кухне, а Лариса, надев наушники, слушала радио на полной громкости, лишь бы не доносилась из-за стены ненавистная брань, так и сейчас отрицание реальности служило ей защитным коконом. Если же иногда возникала тревога, что ее семейной жизни что-то угрожает, на помощь приходило мощное женское заблуждение: «Вот рожу ему ребеночка, и все наладится»…
   Евгений понял, что ему не уснуть этой ночью. Сварил кофе, выдвинул один из ящичков в кухонном столе, где всегда лежали какие-то сладости. Нащупав плитку шоколада, удивился: Лариса никогда не покупала его из-за аллергии на какаопродукты. Наверное, вспомнила, что Евгений его любит…
   К Марии Евгений всегда приходил с несколькими плитками шоколада. С ним пили ароматный, обжигающий кофе, который она разливала по маленьким, почти прозрачным от тонкости чашкам китайского фарфора. Квадратики шоколада быстро таяли во рту, смягчая горечь крепкого напитка. Она наполняла чашки снова: сидя на диване, чуть наклонялась к низкому столику, придерживая левой рукой правый рукав шелкового халата. В этом движении углублялся вырез на груди, оголяя нежное, светящееся тело. Под халатом, он знал, больше ничего не было… Ему доставляло особое удовольствие кормить ее шоколадом, когда обессилевшая, раскинувшись на постели, Мария могла принять от него уже лишь это. Класть сладкие кусочки в рот, незадолго до того даривший ему сладостные муки…
   С чашкой Евгений отправился в гостиную. Утренний ТВ-эфир плеснул в него обрывками музыки, спорта, безыскусной американской романтики. Не надеясь отыскать что-то стоящее, он нажал следующую кнопку на пульте и попал на фильм, который она обожала и смотрела, наверное, около сотни раз - «Ирония судьбы, или с легким паром». Причем на тот эпизод, от которого на глаза Марии наворачивались слезы. Смешная. Разве ж от этого плачут? Киношный Евгений, оправившийся от похмелья, и его новая знакомая из Ленинграда разговаривали на кухне. Киногерой просто, как привык это делать дома, между разговором, взял ершик и начал мыть посуду. «Представляешь, я совсем недавно заметила эту вроде незначительную деталь. Как, оказывается, легко женщина может понять, что на этого мужчину можно положиться, что он не такой, как все», - блестела она восторженно глазами. Ей вообще было по-детски свойственно делать необычные выводы.
   Мария позволяла себе бывать разной. Бурно выражала чувства: хохотала до боли в скулах, рыдала до узеньких щелок-глаз. Он любил ее всякой. И когда она разъяренная, как пантера, потому что он опоздал на два часа и не предупредил, стучала кулачками по его груди: «Я в бешенстве! Гад, сволочь, жопа…». Ведь она запекла в духовке мясо, которое уже остыло. Она, которая готовить ненавидела. И когда бросала трубку, если была не в духе, а он не находил, чем утешить… 
   Ему нравилось разозлить ее, сгрести в охапку и, бросив на кровать, усмирять. Мария, с расширившимися зрачками, дралась, словно дикая кошка, царапая и кусая его. А потом наступал резкий перелом в ее настроении: вдруг устав от его атак и своей обороны, она громко, часто дыша, порозовев всем телом, со стоном сдавалась.
   Любовники могли длить объятия часами, менять позы, не разъединяясь. Мария была фантастически гибка. В любви не ведала ограничений. Каждый сантиметр тела Евгения был обласкан ее волшебными губами, прикосновения которых пробуждали ранее неведомую ему по мощи и длительности мужскую силу. Он с благодарностью доверялся женщине, которая лучше, чем он сам, ощущала, что следует сделать, чтобы он полностью потерял разум, счет времени, чувство пространства и, окончательно утратив все это, обрел себя. Нового, освобожденного, облегченного…   «Мне с тобой тишина», - поразился он как-то полному покою и такое имя нашел своему душевному состоянию после оргазма…
   Фильм закончился, начались новости. Сонно щурясь, в комнату вошла Лариса, удивленно пробормотала: «Что так рано?». Чмокнула мужа в макушку, взяла с журнального столика пульт, выбрала свой любимый музыкальный канал и отяжеленным беременностью шагом пошлепала на кухню.
   Евгения не удивило, что звучала песня «Не отрекаются любя»… А что он сделал? Отрекся. Резко. Разорвал или наоборот - завязал в тугой узел свои чувства. Так, что занемело, и думалось, отомрет, без подпитки живыми соками общения, прикосновений, проникновений. Отшвырнул, как ненужное, то, что давало смысл и наполнение его жизни. Отказался от своей избранности небесами, пославшими ему столь прекрасную женщину.
   С ней было так просто, так легко говорить и молчать. Не надо было притворяться уравновешенным, взрослым, всезнающим. Она полностью принимала Евгения. И все же после одного случая не желала слышать его откровения о прошлом. Тогда он рассказал, как, напившись, избил женщину. Мария слушала молча, съежившись. Потом плакала, как ребенок растирая слезы по лицу. Прогнала его. Несколько дней не подпускала, не брала трубку. Позвонила сама: «Как я тебя ненавижу за то, что ты сделал. Мой бывший муж несколько раз бил меня… Это ужасно… Я стала бояться тебя. Не звони». И снова слезы, и еще несколько дней отчужденности.
   Сама же и объявилась. Пришла к нему на работу. Похудевшая, с синевой под глазами, истерзанная страданиями, и тем еще более желанная, до мурашек по спине. «Я его простила. И тебя тоже. И себя - за то, что позволяла обижать». 
   Со временем он забыл эту историю, но Мария очередную его попытку «излить душу» отсекла с негодованием: «С исповедником не спят». Евгений обиделся. И еще больше стал ценить ее общество. Ему, наконец, открылась одна из причин, по которой Лариса воспринимала его рассказы о былом спокойно. Вспомнил, как та проговорилась о своем умении слушать, не слыша того, что не хочется. А Мария - с душой, как апельсин без кожуры, так не могла. Страдала, когда он уходил в запои: «Больно знать, что ты убиваешь себя».
   Ее устраивали свободные отношения. «Просто люби меня. Замуж я за тебя не собираюсь. Хозяйство вести ненавижу. К детям еще не готова. Сама девчонка, подрасти нужно», - сидя у него на коленях, полушутливо рассуждала она. «Да и какая из нас пара! Двое психованных». Мария ценила свою независимость, привычки. И ему давала волю: хочешь - приходи, не хочешь - что ж, мне будет тяжело без тебя, и все-таки держать не стану.
   Оба гнали от себя мысль, сколько времени отведено быть вместе. Евгений надеялся, минимум, полгода - до свадьбы. А там… Кто знает.
   Разрешилось все гораздо быстрее. Лариса неожиданно приехала на майские праздники. Позвонила с вокзала, мол, здесь я уже, встречай. Евгений как раз целовался с Марией. Пришлось отрываться от нее, разрумянившейся, горячей, просить прощения и ехать к другой. Вся страсть досталась Ларисе. Такого секса не было у них ни до, ни после. Ибо видел он и чувствовал под собой не ее, а Марию. К Марииной шее приникал губами. В ней двигался плавно, а затем с резкостью. И ей же, по привычке, отдал все. Мария пила контрацептивы, с ней не нужно было себя контролировать.
   …«У меня задержка. Гинеколог подтвердил беременность, -  поразительно ровный телефонный голос Ларисы, спокойная пауза, - Когда приедешь?». Такие удары в солнечное сплетение, он, бывший боксер, получал только на ринге…
   - Ты ведь тоже женщина, должна понять… Она ждет ребенка - я обязан жениться поскорее, чтобы не ранить. Я первый у нее, к тому же старше… У Ларисы не должно даже тени сомнения возникнуть, что я колеблюсь. У нее и так детство нелегкое было. В общем, так будет правильно, - едва переступив порог Марииной квартиры, глядя в сторону, переминаясь с ноги на ногу, Евгений объяснял, почему им нужно расстаться.
   Мария внимательно присмотрелась к нему, что-то увидела за суетливыми жестами, сбивчивой речью, вздохнула, согласно кивнула:
   - Конечно. Ты знаешь, что делаешь: ты - мужчина.
   - Не обижаешься? - с надеждой поднял на нее глаза.
   - За что? Это ведь должно было случиться, рано или поздно. Как Лариса себя чувствует, токсикоза нет?
   Он  был обескуражен сопереживанием, прозвучавшим в ее голосе. Раньше Мария никогда не интересовалась Ларисой, даже требовала: «Если ты сейчас со мной, то только со мной! Девочку свою оставляй за дверью, пожалуйста».
   - Нет, все хорошо.
   - Вот и славно, меня первые месяцы наизнанку выворачивало.
   - Разве ты..?
   - Что - я? Не женщина? Когда была замужем, хотела дочку. Не доносила… Береги Ларису и ребенка. 
   Попрощались быстро. Евгений, довольный, что все обошлось малой кровью - без слез и упреков, бегом спустился по лестнице. Уже на выходе из парадного догнала мысль, что все, он теперь без Марии: словно раскаленную иглу ввели в сердце, подержали минуту и достали. Евгений шагнул на улицу, глотнул воздуха и приказал себе не думать о ней.
   Получилось.
   Ненадолго.
   …Давясь, лишь бы не обидеть жену, он съел приготовленный ею завтрак. «Сегодня целый день буду мотаться по городу, если что - звони на мобильный», - постарался ни взглядом, ни интонацией не выдать лжи. Уже в машине увидел, что батарея телефона села. Мелькнула мысль вернуться за подзарядным домой, но желание нестись в другую сторону оказалось сильнее.
   Мария открыла дверь в шелковом темно-изумрудном халате, который очень шел к ее глазам. Свежая после душа, с влажной короткой челкой. Встретила без удивления, словно Евгений выходил за хлебом, а не оставлял ее на восемь месяцев.
   - Я чувствовала, что придешь. Ночью на луну смотрела и тебя вспоминала. Кофе будешь?
   - А я шоколад тебе принес, - так же просто сказал он. Притянув к себе за талию, зарылся носом в душистые волосы. Подхватил на руки, понес в спальню, на еще распахнутую, хранящую с ночи ее тонкий аромат постель.
   …Оказывается, он помнит ее тело, будто обладал им несколько часов назад. Маленькие, упругие уши с розовыми прохладными мочками. Выступающие ключицы - Евгений всегда находил в их хрупкой худобе неповторимую привлекательность. Родинку на правом бедре. Длинные пальцы на ногах. «Они у тебя слишком сексуальные, не могу смотреть - возбуждаюсь», - абсолютно серьезно заметил он как-то. И от всего этого он мог отказаться? Идиот. Но теперь он понял, он точно знает: все будет иначе. Ведь он так хочет быть с ней!
   Два желания владели им: войти в Марию и в несколько толчков разрешиться от немыслимого, рвущегося наружу нетерпения и… длить напряжение, которое с ней превращалось в пытку наслаждением, до той грани, когда достаточно лишь проникнуть в желанную женщину, чтобы раствориться в ней.
   - Иди ко мне, мой хороший. Я так давно этого хотела, - Мария помогла ему сделать выбор.
   - Какая ты горячая… Как я соскучился по тебе, - он замер, постарался успокоиться, чтобы не завершить мгновенно.
   Теперь можно, только очень медленно и плавно. Вверх, и  чуть глубже… А-а-а. И глубже, кажется, уже не мыслимо, и выше - не вообразимо… И еще не время…
   …Легкую тревожность, появившуюся после ухода мужа, Лариса объяснила себе тем, что его телефон не отвечал. «Вдруг роды начнутся, а я его не найду. Правда, рано еще. Дней через пять - так доктор говорила». Чтобы отвлечься от беспокоящих мыслей, решила подмести в кухне. В первом же наклоне что-то резко сжалось в низу живота, веник выпал из рук. Она обхватила живот, стараясь дышать глубоко и ровно. Через минуту схватка отпустила, Лариса набрала номер соседки: «Тетя Валя, у меня началось»… 
   …Изначальная страсть уступила место огромной нежности к женщине. К ее хрупкости, узости запястий и лодыжек, к незащищенно пульсировавшей жилке на шее. Евгений просто лежал, обняв Марию, поражаясь, как легко ему сдерживать свою все возрастающую силу, ощущая жаркую твердость, которой он заполнил любимую, и ее принимающую, мягко обволакивающую влажность. Неужели чтобы понять, что только с этой женщиной он «дома», ему нужно было оторваться от нее на долгое время! Но он вернулся.
   - Малыш, прости меня.
   - Да, милый, я все простила.
   Теперь они вместе - безраздельно. Он уже не предаст ее доверие, душевную близость, ниспосланную лишь с ней.
   Евгений заглянул ей в глаза - Мария, единственная из известных ему женщин, любила его, смеживая ресницы лишь в кульминационный момент. Сейчас она тоже смотрела в его душу, видя ее насквозь, понимая мужчину настолько, насколько он сам никогда не умел.
   - Как ты хочешь, родная, скажи?
   - Именно так, солнышко.
   Бывает ли нежность огненной, умиление - страстным, возбуждение - ласковым, снег - горячим, разрушающие по своей природе толчки - созидающими? Жизнь вечной, вера не сомневающейся, смерть - освобождением? И что случается с теми, кто ищет ответы на эти вопросы?
   Они погибают. В старой своей сути. И находят жизнь новую, в которой есть все это. Но только если раньше оно было несопоставимо умом, то теперь не представлялось по отдельности…
   - Я жив? - только это он смог прошептать после ряда картин, вереницею пронесшихся в мозгу. Античные города, разрушенные временем, взметающиеся огненной лавой фонтаны, безудержно летящие кони - эти образы промчались и покинули, оставив благостное ощущение невесомости.
   - Да, мы снова живы, - трепетными пальцами Мария гладила его плечи…
   …«И это все? А где же боль, о которой говорили другие женщины?» - Лариса в радостном недоумении лежала на родильном столе.
   С начала схваток до появления ребенка прошло всего два часа.
   «Счастливая. Первородка, а так быстро управилась», - столь стремительных родов пожилая акушерка еще не принимала. Ее трудно было чем-либо удивить, однако эти роды и девочка, которую она взяла на руки, несли в себе нечто изумительно светлое, обнадеживающее. Такое, что утомленное лицо женщины просияло:
   - Девчонка - высший класс! Вырастет - от женихов отбоя не будет. Глаза, прямо, говорящие, словно все понимает. Как назовешь красавицу?
   - Марией. Так бабушку звали…
   …- Помнишь нашу первую ночь? Я пообещал тогда, что не оставлю тебя.
   - Конечно, помню.
   - Так и будет.
   - Но ведь это было сказано на чувствах.
   - Тем более - того хотела моя душа.
   - У тебя жена, ребенок должен родиться.
   - Я знаю. Но тебя не оставлю - иначе погибну. Мы теперь часто видеться будем. А когда Лариса выкормит ребенка, я ей все скажу. Она сильная… Ты меня дождешься?
   - Не получится, милый, - мягко отстранилась Мария. - Мне предложили работу в Канаде, минимум, на год. Я долго раздумывала, решение приняла недавно. Завтра улетаю. Так будет лучше для всех.
   …На второй этаж, где была их с Ларисой квартира, он поднимался минут пять. В сердце залегла тяжесть, и этот груз придавливал к земле. Долго не мог попасть ключом в скважину, звонить не хотел - вдруг жена отдыхает. Распахнулась дверь напротив. Соседка тетя Валя, увидев его, воскликнула:
   - Господи, что ж тебя так шатает! Только жена в роддом - ты уже пьяный. За старое взялся, Женька? - заняла она наступательную позицию.
   Слова соседки с трудом пробились сквозь ватную оболочку его горя.
   - Трезвый я, тетя Валя. Устал очень.
   - Да. Не пахнет, - удивилась она, перед тем недоверчиво потянув носом воздух.
   - Роддом? Какой роддом? Ей же рано еще…, - вязкий туман вокруг него начал редеть.
   Остатки сизой дымки растаяли под лучами внезапно, не по-зимнему, расщедрившегося солнца. Евгений стоял посреди улицы, подняв кверху лицо, и ощущал, как ласково разглаживают теплые лучи морщинки на лбу, в уголках глаз. Будто пальцы Марии… «В конце концов, что такое год-два! И разве далеко та Канада! Подумаю об этом позже, а сейчас - в роддом», - крепко ступая по скрипящему снегу, он направился к машине.
   …«Папаша, что ж вы расстраиваетесь, ведь все хорошо», - молоденькая нянечка испуганно глядела на взрослого мужчину, державшего на руках новорожденную. С того момента, как она протянула ему белый сверток, он то плакал, то смеялся, осторожно прижимая к груди ребенка:
   - Я ведь знал, что мы не расстанемся, Машенька. Мне можно верить - я выполняю свои обещания.
   С розового младенческого личика своими божественными морскими глазами на него глядела Мария.