Собачья фигня

Говорите – «собака друг человека»? Фигня это: собака собаке рознь.
Нет, раньше и я так думал... пока не разобрался, что к чему.

По-порядку: две у меня собаки, два кобеля. Было два, вернее...
Один – старый, седой, преданный, воспитанный.  Хороооош пёс, чехословацких кровей, Аскером я его назвал. Аскер и есть, «солдат» это означает.
А другой, Хингай... молодой наглец, лимита поганая!  Почему «лимита»? Так ведь, московский щенок-то был! «…лучший питомник, лучшие собаки...» А у этой «лучшей собаки» – подшерсток, которого быть не должно по породе, и «грива» по хребту! Да-да: маленькая такая гриво-торчащая полоска... Какие тут могут быть «благородные кровя»? Лимита и есть: привезли откуда-то, да и выдали за чистопородного...
Да, ладно, суть – не в том.

Он же что вытворил? На прогулке, с утречка, лапами ошейник тихонечко снял и... слинял. Так быстро, что мы с Аскером и не разобрались, в какую сторону он рванул!
И момент ведь выбрал: когда мы с Аскером голубями любовались. Оглядываемся – а нашего Хингаюшки нету!
- Пропадёт, - говорит Аскер, а сам лапой глаза вытирает, - молодой ещё, глупый... В жизни не разбирается.
Я ему отвечаю:
- След ищи! Найдём...
Ну, Аскер след взял, но только до автобусной остановки. Значит, Хингай на автобус сел, ищи-свищи его теперь...

Фотографиями все столбы оклеили, в интернете объявления разместили; все ветеринарки и собачьи приюты обежали – нету нашего Хингая, ни слуху, ни духу!
Аскер всю ночь не спал, за друга переживал, говорит: «...как же мне теперь без него? Брат он мне, хоть и не кровный!»
А мне и самому взвыть хочется: то представляю, как Хингаюшку автобус переехал, то как его собаки бродячие грызут, то – как с него шкуру живьём сдирают на шапку...
Тут сосед мне и говорит:
- Видел я в автопарке собаку, ну вылитый Хингай твой. Важный такой... я его позвал, да он не откликнулся. Может, и не он это...
Короче, метнулись мы в тот автопарк. Бегаем, ищем, спрашиваем... Тут Аскер меня зубами за руку хватает и тихо шипит сквозь зубы:
- В маршрутку посмотри, видишь?

Мать моя женщина! Сидит в кабине наш Хингай: лапы на руле, морда довольная, на ушах кепка и в зубах сигарета. Водитель!
Подбегаем к нему:
- Хингай! Нашёлся, морда собачья!
А он на меня из кабины смотрит свысока, сигарету жуёт и молчит.
- Ты что, Хингай? – говорю, - обалдел, что ли? Своих не узнаёшь?
Аскерка даже гавкнул от возмущения. А эта лимита поганая сигарету к нашим ногам выплюнула и говорит:
- Узнал. И что, радоваться мне, что ли?
Обалдел я от такой встречи. Ну, думаю, счас я с тобой управлюсь!
- Хингай! Ко мне! Ко мне, я сказал! Рядом!

Вы слышали когда-нить собачий хохот? Эта зараза хохотала так, что у Аскера шерсть дыбом встала, а мне захотелось сквозь землю провалиться.
- Ах ты, скотина, - говорю, - за что ты со мной так?
- Слушай, хозяин, - говорит, - забудь ты обо мне, а? У тебя же – кризис, денег нет ни фига, а ты всё понты строишь. Здесь мне хотя бы платят прилично, я и на корм себе зарабатываю, и на косточку сахарную хватает, даже ещё запасы из консервов делаю. А у тебя что? Голодуха!  И ни одной приличной туфли, чтобы всласть погрызть.
- Хингай, - кричу, а у самого голос срывается, - я же сам недоедал, а вам корм покупал! Самый лучший! И витамины - знаешь, сколько я за ту баночку заплатил? Тысячу рублей, понимаешь, козёл ты недоделанный! Чтобы у тебя шерсть нормально росла и зубы не вываливались! Я же тебе... то сырочку, то колбаски… Да, без мяса неделю сидели – но и я тоже! Ты же, гад...
И говорить больше не смог, слёзы на глазах выступили.

Тут седой мой Аскер откашлялся, говорит с укоризной:
- Ну... ты этого... совесть-то имей. Кризис – это временно, пройдёт. Разве можно друг друга бросать в трудное время?
- Нет, мля! – хмыкает эта зажравшаяся морда, - я с вами должен голодать!
- Хочешь работать, так работай, - говорю, - а уходить от нас зачем? Ну, и жил бы с нами, как раньше...
- Это чё, я на вас работать должен? И кормить?! Слышь, ребята, я такого договора не подписывал. И идите отсюда, мне работать надо!

Вот так и ушли, несолоно хлебавши. Но Аскер – на моей стороне, он Хингая осудил, «...не прощу!», говорит.
А я... тоскую я по нему, по собаке моей любимой. Поводок его, с шёлковым ошейником, у двери висит... и кресло теперь пустое... и туфли грызть некому...

Ну, нет у меня сейчас денег, и что? Разве это значит, что на меня плевать можно?
Главное-то, оно не в деньгах, в вере и силе человеческой.
Так что... не всякая собака – человек, и не всякий человек – собака.
И не всё в этой жизни деньгами определяется да меряется...
ИМХО!