Голуби Беллы Донны

Голуби собирались на карнизах соседних домов. Их с каждой минутой становилось все больше. Они суетились, пытаясь увидеть, что происходит за окном квартиры на первом этаже. Время-время-время! А их Белла Донны все еще нет. Несколько птиц слетели к ее окну, требовательно постучали в стекло. Остальные заволновались, неодобрительно заворковали: «Зачем-зачем беспокоить Донну? Она знает, что мы ее ждем…»
Голуби встрепенулись, переместились пониже на ветки деревьев, на балконы.
- Что там, что там? – спрашивали они у своих нетерпеливых сородичей, прильнувших к окну.
А вдруг с ней что-то случилось, вдруг она заболела? Вчера было прохладно, а ей – Татьяне Харлампиевне Циклопуло, - их Белла Донне уже девяносто один…
- Тихо-тихо-тихо! Не произносить этой цифры! Ей она не нравится! Она говорит, что ей восемь и восемь. И понимай, как хочешь: может быть восемьдесят восемь, а может быть шестнадцать.
Голуби в растерянности переглянулись:
- А что было, когда ей исполнилось шестнадцать?
О! Столько надежд и планов маячило впереди у красавицы-гречанки, дочери преуспевающего адвоката Циклопуло, одессита во втором поколении, предки которого бежали в эти края, спасаясь от турок. Он дал ей хорошее воспитание: Татьяна заканчивала греческую гимназию, свободно говорила на итальянском, испанском, греческом, музицировала, готовилась поступать в мединститут. Харлампий Васильевич уже всерьез подумывал о достойной для нее партии. Оставалось еще шесть лет счастливой размеренной жизни на Дерибасовской, 9, в доме принадлежащем старинному греческому роду Ралли. В нем когда-то жил и Степан Ралли - старшина купеческого разряда, в 1863-ом вписанный в книгу городской думы как почетнейший гражданин Одессы.
- Идет-идет-идет! – голуби радостно захлопали крыльями и поспешили к входу в парадную. Каждый из них первым хотел поздороваться с Белла Донной.
Она вышла как всегда в безукоризненно повязанной вокруг головы чалме, маленькая, хрупкая, чуть согнувшаяся под тяжестью ведра с размоченным хлебом.
Молодой голубь, он недавно стал прилетать на знаменитые обеды к Циклопуло, толкался, спрашивая:
- А дальше, дальше то, что?
Татьяна Харлампиевна, разбрасывая хлеб, строго посмотрела на своих любимцев:
- Опять сплетничали? О чем он спрашивает, о тридцать седьмом?..
Они пришли вначале за отцом и братьями, а потом забрали ее и сестру. Не тронули только маму. Она была русской. Два года Татьяна Циклопуло просидела в тюрьме, в тесной камере, где их было сорок человек. Мама каждый день приходила под стены убедиться, что среди трупов, вынесенных из ворот, нет тела дочери.
Голуби прилетали к зарешеченному окошку, она отдавала им почти всю пайку, и молила божественных птиц, вырвать ее из этого ада. Ее приговорили к трем годам заключения в лагерях.
От Комсомольско-на-Амуре до лагеря их гнали по заснеженному полю несколько километров. Восемьсот человек молча шли, устав от мыслей о непредсказуемости судьбы. Вдруг началась паника. Заключенные, вытянув руки, крутились на месте. Ослепленные снегом, они потеряли зрение. Молодые конвоиры растерялись, что-то кричали, стреляли в воздух.
- Снимайте подштанники, - приказала мужчинам Татьяна, - держитесь за веревочки…
Так вереницей они и добрались до места своего назначения.
- Донна, расскажи, как ты в лагере с поэтом Мандельштамом познакомилась, - попросила ее одна из голубок.
Татьяна Харлампиевна выпрямилась, поправила чалму.
- А что рассказывать, он в это время тоже был на лесоповале, но его скоро в другое место перевели…
Домой вернулась перед самой оккупацией. Жить в Одессе ей не позволили, вот она и поселилась в Первомайске.
Голуби толкались, склевывая размоченные крошки.
- О муже, о муже расскажи…
Татьяна Харлампиевна присела на скамейку. Она часто вспоминает прошлое. Время - странная штука, оно выдвигает мельчайшие подробности ушедших событий, заслоняя ими память о вчерашнем дне.
- Сережа Волынцев… О-о-о! Он был видным красавцем. Рост под два метра, русоволосый. Он сразу меня облюбовал и сделал предложение. Мы были очень богаты. Деньги мешками стояли в доме. Сережа был художником, и к нему часто обращались с заказами. Когда оккупировали Одессу, старшие офицеры румынской армии тоже просили его написать их портреты.
В то время в двадцати пяти километрах от города - в Голте - находилось еврейское гетто. На семейном совете молодые супруги решили рискнуть, попытаться выкупить евреев.
Деньги запекли в буханке хлеба и Татьяна, спрятав ее под одеждой, отправилась в гетто. Постового румына подкупить не составило труда. Она заговорила с ним на итальянском, попросив разрешения подойти поближе к заключенным, передать хлеб.
Он назвал ее Белла Донна – красивой женщиной и пропустил к узникам.
Татьяна Харлампиевна протянула женщине хлеб, шепнув лишь одно слово: «Гельт»,- что означало «деньги». Вместе с деньгами передала и свой первомайский адрес.
Вскоре двадцать откупившихся молодых евреек пришли к ней. Сергей к тому времени написал портрет местного прокурора и членов его семьи, договорившись вместо денег получить двадцать пропусков…
Татьяна Харлампиевна подняла наполовину опустошенное ведро. Голуби, еще полчаса назад караулившие ее около дома, почти все разлетелись. В горсаду ждут другие. Татьяна Харлампиевна, не спеша, стараясь сохранять осанку, пошла своим постоянным маршрутом. Дважды в день она специально выходит из дома, чтобы накормить птиц, собак, кошек.
К ней в округе в общем-то уже привыкли, но нет-нет, да и бросит какой-нибудь случайный прохожий в ее сторону ироничный взгляд, сочтя, наверное, за городскую сумасшедшую.
- Татьяна Харлампиевна!
К Белла Донне спешил мужчина.
- А это кто? - толкаясь, любопытствовал молодой голубь, прилетевший за пожилой женщиной от самого ее двора. Это он недавно присоединился к знаменитым обедам, которые Циклопуло устраивает для птиц. Он хотел знать о пожилой даме абсолютно все.
- Так это фотохудожник Сергей Гевелюк, они давно дружат. Он еще студентом, наблюдал за ней, как и многие, считая нашу Донну дамой со странностями. Глупые люди. Это они странные, жизнь проедают… - отвечали голуби, знающие все сокровенные тайны из жизни своей кормилицы.
Сергей как-то осмелился, подошел к женщине, попросил позволить сфотографировать ее.
- Соблаговолите ответить какой цели для? – спросила она его.
Он объяснил, что снимает уходящий в прошлое город, что она – частица этого города, его своеобразная достопримечательность, которую ему тоже хотелось бы сохранить в фотоснимках.
Она повела его на хозяйственный двор университета, здесь тоже была ее «столовая» для кошек и собак, попросив фотографировать не ее, а то, как она кормит птиц и животных: «Может быть, кто-то, увидев снимки, станет сподвижником? Через любовь к животным люди смогут лучше пониманию друг друга».
- О! Смотрите! – воскликнула она, показывая на мисочки с едой. – У меня уже появились последователи!…
- Сережа! - Татьяна Харлампиевна обрадовалась своему знакомому, протянула ему на встречу руки. – Давненько я вас не видела!
Гевелюк пожаловался на здоровье. Татьяна Харлампиевна взяла его за локоток.
- Бросьте все. Я вам скажу одно слово, только вы должны пообещать, что все исполните. Куяльник. Поезжайте туда, Сережа. Зайдете в воду по колено, сделаете ладошками сто аппликаций на лицо, и глазки будут как родные. Они нам еще пригодятся. Вы меня еще ими прославите…
- А у нее дети то есть? - не унимался любопытный голубь.
- Она давно боди – это по-гречески бабушка, у нее двое взрослых внуков, а ты про детей спрашиваешь. Единственный ее сын родился во время оккупации.
Они с мужем перебрались в Одессу. Тогда полгорода было брошенных квартир, занимай любую, какая тебе приглянулась. Поселились на Гаванной. В доме было два выхода, один вел из парадной на улицу, другой - в горсад.
Как-то Циклопуло пошла на «Привоз», увидела там мужчину, он грузчиком работал, он плакал.
- Что случилось? – обратилась она к нему по-гречески.
- Белла Дона, а как вы узнали, что он грек? - удивился молодой голубь.
Татьяна Харлампиевна даже рассердилась глупости птицы:
- Грек всегда узнает грека!
Это был Георгий Лякосам. В Одессу он попал из Америки. В Интерклубе познакомился с красивой еврейкой Софой Коган, женился на ней, так здесь и остался. Когда в город вошли немецко-румынские войска, Софу, ее пятилетнюю дочь и мать выдала соседка. Их угнали в гетто в село Доманевка. Каким-то образом Софа бежала.
- Ей вот-вот рожать, а домой она вернуться не может, - плакал, рассказывая о своей беде, грек.
Женщина назвала свой адрес, предложив укрыть жену Лякосама.
…Татьяна Харлампиевна сыпала дорожкой размоченный хлеб. Птицы спешили к ней со всего горсада, а молодой голубь, залетая, забегая вперед, все выспрашивал подробности.
- С Софой мы родили почти одновременно. У нее не хватало молока и я выкормила не только своего Алика, и Сергея, сына Лякосамов. Помню такое большое турецкое корыто, я купала в нем мальчиков вместе. Я сберегла их до конца оккупации…
В начале 2005 года на церемонии присвоения Татьяне Харлампиевне Циклопуло звания Праведника мира, Сергей Георгиевич Лякос скажет, что все его первые впечатления связаны с ней, ее сыном, ее квартирой.
- Но ты могла погубить и себя, и своего Алика, - удивленно хлопал крыльями голубь.
- Конечно, это было опасно, но я всегда была очень отчаянной. А потом, я следила за ситуацией, выходила на балкон, выглядывала, все ли в порядке. На Гаванной, на столбах, на деревьях на ветру качались висельники. Это было страшно. Людей убивали с одного взгляда. Встретили на улице, что-то оккупантам не понравилось - все, расстреляли или повесили.
Я была красивая, меня многие румыны узнавали на улице, приветствуя:
«Белла Донна, Белла Донна».., а я пользовалась своей внешностью как пропуском.
Молодая женщина брала с собой большую шотландскую овчарку, прятала под одеждой сало, махорку и спускалась вдоль Потемкинской лестницы к катакомбам, делая вид, что выгуливает пса. На самом деле, внизу ее ждал кто-то из партизан.
- За махоркой они просто умирали, - смеется старым воспоминаниям пожилая женщина.
… Ее ведро вовсе опустело. Разлетелись по своим делам горсадовские птицы, да и молодой голубь заскучал.
- Кыш, - махнула ему Белла Донна на прощание рукой, - прилетай завтра, я расскажу тебе, как Демис Руссос, когда приезжал в Одессу, с моей помощью вылечил на губе ранку…
Фото Сергей ГЕВЕЛЮК.