Трофим

Мы давно не виделись, лет двенадцать, наверно. Мы сидели на кухне, курили. Я достал бутылку вина, он отказался, сказал, что завязал и, налив себе чаю, начал рассказ.
Он всегда боялся быть похороненным заживо. Как Гоголь. Он вспоминал, как однажды упал в могилу, которую выкопал сам для преставившегося старика-соседа. Дедок был хороший, только странный какой-то: то молчит по несколько дней, а потом вдруг такое выдаст! За несколько часов до того, как отдать Богу душу, он, повстречавшись с Фимой на лестничной клетке, погрозил хмельному соседу узловатым пальцем и проскрипел: «Бросай пить, Трофим, не то не заметишь, как похоронишь себя заживо!» В ответ Фима только икнул, выругался и махнул рукой. А вечером прибежала соседка и сказала, что старик преставился. Трофим тогда даже протрезвел немного. На следующий день по просьбе вдовы, он с друзьями отправился на кладбище копать могилу. Фиме было тошно после вчерашнего. Слова старика гулом отдавались в его голове. Он безуспешно старался заглушить их, сосредоточившись на работе. Друзья предложили передохнуть. Они выпили, помянув старика, потом немного поработали и снова выпили.  Завершив работу, они заметили, что водки осталось еще много, но вот закуска закончилась. Фима, уже изрядно захмелевший, отклячив зад в полуприседе и выставив руки вперед,  заверил друзей, что это не проблема и закуска найдется – «Не в лесу ведь находимся – на кладбище!» Он огляделся вокруг и, заприметив пару свежих могил, направился к ним. Фима собрал оставленные там остатки еды – печенье, яйца и, вернувшись к друзьям, разделил еду вместе с ними. Они еще немного посидели, выпили и стали собираться домой. Друзья собрали лопаты, лом и медленно пошли домой. Сделав несколько шагов, Фима оступился и упал в могилу, которую они только что выкопали для старика. Ударившись головой, он ненадолго потерял сознание. Очнувшись и поняв, что с ним произошло, Трофим начал орать, как умалишенный. Он попытался вылезти, но у него ничего не получилось. Ноги скользили по глинистой стене, рукам не за что было ухватиться. Фима вспомнил слова старика и закричал еще громче. Наверху послышался какой-то шорох. Спустя одно мгновенье в лицо Трофима посыпалась земля, ему показалось, что могилу, где он находился, начали закапывать. От страха он заплакал, упав на колени. В голове его громкими раскатами проносилось: «…Не заметишь, как похоронишь себя заживо!.. Себя... Заживо… Похоронишь себя…»
Вдруг кто-то громко позвал его: «Трофим! Едрить тебя налево! Ты че в могилу-то залез? Мы уж до кладбищенских ворот с Егором дошли. Идем, анекдоты травим, с тобой разговариваем… Глянули, а тебя-то и нет! Звали – звали, думали, отлить пошел, а ты ни гу-гу. Вот и надумали вернуться. Давай руку-то!» Просветлевший Трофим широко и пьяно улыбнулся желтыми зубами и протянул друзьям обе руки.
На следующий день хоронили деда. Трофим надел свой единственный коричневый костюм в тонкую черную полоску. Под низ надел оранжевую застиранную рубаху и повязал мятый галстук, черный в красный «турецкий огурец».
Жена на кладбище не поехала – помогала готовить для поминок, к тому же ей сегодня на работу нужно во вторую смену. Трофим с достоинством держался весь день – не пил. На кладбище только, когда наливали всем, выпил пару стопок, не чокаясь. На поминках поначалу жена следила, чтоб не напился – все подкладывала ему горячей картошки с подливкой. Крепился. Проводил ее до остановки, когда она собралась на работу. Вчерашнее падение произвело на него большое впечатление, поэтому решил – на сегодня – хватит! Но, как назло, поднимаясь по ступеням, наткнулся на мужиков с поминок, что вышли на лестницу покурить. Постояв с ними, решил, что дурного не будет, если составит им компанию и побудет на поминках еще немного. За разговором время пролетело незаметно, и водка лилась в глотку, как компот. На вчерашние дрожжи Трофима развезло очень быстро. Он не запомнил, как друзья отвели его домой, а он по дороге обмочился. Еле соображая и ворочая языком, Фима попросил отвести его в душ. Егор, как самый трезвый, помог другу забраться в ванну и, прикрыв за собой дверь, с чувством выполненного долга, удалился. По дороге им повстречался Лешка, сын Трофима.
Он укоризненно взглянул на Егора: «Батя снова нажрался?». Получив в ответ невнятное мычание, вошел в квартиру. «Папа! Паап!» - заглянув поочередно в комнаты, туалет и, наконец-то ванную, потряс за плечо спящего в переполненной ванной отца.  Фима с пьяной улыбкой на лице смотрел сон, пуская вязкую слюну по подбородку.
Леша вынул пробку, чтобы выпустить воду – как бы во сне отец не захлебнулся, погасил свет и пошел смотреть телевизор.
Наступила ночь. Жена вернулась с работы. Леша сказал ей, что отец уснул в ванной прямо в одежде, и та не стала заглядывать туда, чтобы не разбудить мужа – «Чего с пьяным разговаривать? Протрезвеет, тогда уж…».
 
Трофиму снова снился дед. Он смотрел на Фиму желтыми глазами и повторял: «Помяни мое слово, Трофим! Вгонишь себя в могилу!» И, зловеще расхохотавшись, проскрипел: «Да ты уже в ней! Кха-ха-ха!» Фима открыл глаза, чувствуя спиной могильный холод. Хотел подняться, но локти, голова и ноги уперлись в стенки холодного гроба. «Похоронили! Зарыли! Заживо! Как Гоголя!» Фима начал ощупывать себя. Он лежал во влажном холодном от могильной сырости костюме и ботинках. Его голова шумела: «Мамочка! Да как же так? Да что же это? Это ж я не для себя – для деда могилу-то рыл, а оказался, значит на его месте. Старик, гад, видать, местами со мной поменялся… Мамочки! Едрить… Да как же это!»  Он начал расталкивать локтями стенки холодного гроба, жадно глотая воздух - «Надолго ли его хватит?» Согнул ноги в коленях, чтобы выбить крышку, но не нащупал ее. Руки заскользили по холодной стене, помогая ему подняться в своей могиле во весь рост: «Может, как в прошлые века, его в склеп положили? Ну, тогда еще поживем!»  Он ощупывал стены вокруг себя и плакал: «Я еще жив! Я жиив! Я ЖИИИВ!» В истерике, захлебываясь слезами он орал, срывая голос: «СПА-СИ-ТЕЕЕ!» Решил выбить одну из стен плечом и со всей дури полетел в пустоту, не наткнувшись на препятствие. На крик и грохот прибежали жена и сын. Они включили свет и увидели абсолютно трезвого Трофима в мокром костюме, лежащего на полу, в истерике бубнящего «Отче наш»…
«О, как ты нарезался-то вчера!» - жена еле сдерживала смех, глядя на распластанного на полу супруга. «Чего на пол-то улегся? О, да у тебя рука, кажется сломана. Ты как же так умудрился? Алёш, помоги-ка отцу подняться и принеси сухую одежду. Ой, батюшки, Фима! У тебя ведь виски поседели. Что случилось-то?»
Трофим, плача, рассказал супруге о своем пробуждении и пообещал: «Больше ни грамма!»
«Как видишь, завязал я с этим делом!» - затянувшись и выпустив несколько колечек дыма, он отхлебнул из чашки ароматный напиток, а я икнул, осушив под рассказ товарища очередной бокал вина.