Подвиг казаков

                Подвиг казаков Ольгинского кордона
                Исторический очерк

Около двух столетий назад казаки Ольгинского кордона во главе с полковником Львом Тиховским пали в неравном сражении с горцами у Красного леса, находящегося на берегу Кубани километрах в десяти от станицы Марьянской. Ценой собственных жизней черноморские казаки спасли и защитили сотни других. Чтобы разобраться в причинах их гибели, истоках подвига, необходимо вспомнить исторические обстоятельства, которые так или иначе оказали влияние на становление характера черноморских казаков, и ситуацию на кордонной линии, сложившуюся в начале Х1Х века.
С незапамятных времен над Русью висела угроза набегов кочевых народов Великой Степи, простиравшейся от Уральских гор до берегов Днепра. Князь Владимир первым начал возводить в степном пограничье крепости-«сторожи», обозначая ими пределы своих земель. Устраивать такие крепости он приглашал лучших мужей Киевского княжества со своими людьми.
Желания русичей защититься от Степи, порождавшей бесчисленные хищные орды ненасытных кочевников, было естественным, но невыполнимым. Недолго царили мир и покой в приграничных русских землях: хазар сменяли печенеги, печенегов торки, торков половцы, половцев татары. Надежных заслонов на пути кочевников не было, лишь упреждающие походы в степь спасали на какое-то время Киевскую Русь от нашествия незваных гостей.
И только запорожцы стали надежными защитниками южнорусских рубежей. Придя с князем Дмитрием Вишневецким во второй половине ХУ1 века на Хортицу, казаки стали полноправными хозяевами Приднепровской степи. С того времени местонахождение Сечи неоднократно переносилось - то на остров Томаковку, то на Микитин Рог, то на Чертомлыцкое Речище, то на Камянку, то в урочище Олешки, то на реку Подпильну.  Но всегда отцом запорожцам был Велыкый Луг, начинавшийся сразу за порогами, и тянувшийся чуть ни до самого Днепровского лимана, матерью была Сечь. А выше нее по Днепру шумел Дид – Ненасытицкий порог, то едва слышно переливавший воду через ряды валунов, то дико и натужно ревевший, заглушая вокруг все звуки.
Необъятный степной простор и суровые условия жизни способствовали выработке своеобразного характера запорожского казака – терпение, бесконечную выдержку, с одной стороны, и удаль, размах и отвагу, с другой. Степь со своим климатом и опасностями требовала закалки, выносливости и взаимовыручки. «Стэп та воля – козацька доля»,- гласит известная казачья поговорка. Казачье братство – вот сильнейшее из оружий казаков. Для запорожца – человека весьма набожного, самым большим грехом было бросить товарища в беде.
В  те  далекие  от  нас  времена  смерть  казака  за друга не было чем-то
 
особенным. Такого рода подвиги были делом обыденным, само собой разумеющимся. Жителям Украины было мало дела до степных героев; они отдавали должное их мужеству, отчаянной смелости, удали и находчивости – и в то же время побаивались. Побаивались, так как случалось, низовые казаки, сбиваясь в небольшие ватаги, заходили погулять и на Украину. Но такие случаи были не правилом, а скорее исключением, кроме того, жестоко наказывались войсковым правительством. В основном же запорожцы были глубоко набожными людьми, чтившими заповедь «Не убий!»
Запорожскому войску требовалась горилка, хлеб, Украине – крымская соль, рыба, мясо. Так и ладили низовые казаки с Гетманской и Слободской Украиной. Десятки чумацких обозов везли через «вольности Запорожские» соль и рыбу, а из городов и слобод Гетманщины отправлялись в Сечь подводы, груженные хлебом. В порт Запорожской Сечи заходили греческие и турецкие торговые суда, привозившие различные заморские товары.
Не только мясо, соль и рыбу вывозили из Запорожья чумаки, они увозили с собой предания, бувальщины и песни казаков о славных атаманах и геройской смерти в неравных боях с крымчаками и турками бикетных казаков. Вся Украина была заворожена теми песнями и преданиями, рассказами о запорожской вольнице. И вставала до самого поднебесья легендарная Савур-могила, воспетая не раз кобзарями. В Сечь, в эту  украинскую Мекку, тянулись с поводырями кобзари со всей Украины, чтобы припасть к славному источнику рыцарства и мужества. И тогда рождались думы и песни о козацкой доле, от которых туманились слезами, блестели удалью и гордостью глаза слушателей. Эти думы и песни заставляли украинских парубков бросать ненавистную учебу в бурсах и коллегиумах и бежать в Сечь.
Предания, думы и песни да названия балок, урочищ и могил являлись памятниками ратных подвигов запорожских казаков. Украина всегда помнила, что у нее есть рыцарство, есть защита и гордость. На этих песнях и думах воспиталось не одно поколение патриотов своего отчего края. Привезли их с собой на Кубань в конце ХVIII столетия и черноморцы – потомки славных запорожцев.


                Черноморская кордонная линия

За несколько месяцев до переселения черноморцев на Кубань, генерал И.В. Гудович  по приказу Екатерины Второй исследовал состояние дел на Кубанской Линии, учрежденной сразу после перехода Правобережья в состав России. В рапорте от 16 января 1792 г. он писал: «Из числа полагаемых егерских баталионов здесь на Линии находится только четыре баталиона Кавказского егерского корпуса. Бывший же в Кубанском корпусе егерский Кубанский корпус по повелению покойного генерал-фельдмаршала (Г.А. Потемкина – Н.Т.) в исходе 1790 года отсюда взят в армию. Нужно однакож, чтобы оный поставлен был здесь, как привыкший к здешнему местоположению, самый способнейший род войска во вновь предполагаемых крепостях по Кубани, и ежели оный корпус егерский прислан будет для занятия крепостей, то как сие с ним сделается, тогда здесь 24 баталиона».
По расчетам того же генерала Гудовича, для Кубанской Линии необходимо было не менее 16 батальонов. В своем рапорте генерал-аншеф отмечал также особенности края: «Сверх того, поелику, как теперь по вышеписанным причинам не можно далее занимать реки Кубани, так и впредь по низкому местоположению внизу течения сей реки – и не можно сделать связи во все простраство сей реки до Тамана, а остается расстояния от Усть-Лабы до Тамана до 200 верст, на котором большая часть земель низких, болотистых и невыгодных, начиная от Кубанского незанятого редута, показанного на плане, то дабы закубанские народы, проходя внизу чрез Кубань, не могли прокрадываться к берегу Азовского моря и Дону, нужно чтоб Ейское укрепление, лежащее на берегу Азовского моря, осталось занятое войсками, и для того в Азове необходимо надобно содержать полный баталион гарнизонный, а пока оный не уформируется, то нужно содержать там баталион полевой пехоты и при нем две пушки от полевой артиллерии, из которого и отделить до 15 человек Ейскому укреплению» .
Екатерина Вторая рассмотрев все обстоятельства, связанные как с охраной рубежей, так и колонизацией края, сообщенные И.В. Гудовичем, решила по-своему, она дала жалованную грамоту на кубанскую землю Черноморскому казачьему войску по его же просьбе и вменила в обязанность казакам охранять границу с Турцией, проходившей по Кубани. Армейские части сохранялись лишь в Фанагорийской и Усть-Лабинской крепостях, все остальные кордоны от устья Лабы до Бугаза перешли в ведение переселившихся черноморских казаков.
Сразу же по прибытии на Кубань черноморцы принялись за исполнение основного наказа царицы, засвидетельствованного в дарственной грамоте от 30 июня 1792 года – «Войску Черноморскому предлежит бдение и стража пограничная от набегов народоа закубанских».
23 мая 1793 года в Усть-Лабинской крепости кошевой атаман Захарий Чепига вручил полковнику Кузьме Белому ордер, в котором указывалось: «Для учреждения и содержания по Кубанской границе кордонной стражи с тысячной командой определены Вы…» Полковнику К. Белому предписывалось ехать с командой вниз по Кубани и, начав от Воронежского реданта, до Казачьего ерика, расставлять кордоны «расстоянием один от другого в десяти верстах, с определением на каждый кордон по одному старшине и 50 человек казаков». Самому же полковнику с оставшимися  при нем казаками следовало расположиться «посреди оных кордонов, дабы с обеих сторон от кордонных старшин поскорее рапорты доходить могли».
От Тамани же, вернее от Бугаза, вверх по Кубани до самого Казачьего ерика кордоны расставлял осенью 1792 года полковник К. Кордовский.
В том же 1793 году полковником Белым было установлено двенадцать
 
кордонов; сам же он, как и приказывал ему атаман З. Чепига, расположился с небольшим отрядом  сначала в Копыле, а затем вернулся в Карасунский Кут.
Названия кордонов первоначально возникали произвольно, чаще по прежним наименованием укреплений или урочищ: Ореховатый, Одношевный, Видный и т.д. Но уже в следующем 1794 году З.А. Чепига приказом закрепил за многими из них новые названия. Переименованы были почти все посты, находящиеся вблизи войскового града Екатеринодара. Свои новые названия кордоны получили по именам великих князей. Таким образом, на плане Черноморской кордонной линии появились кордоны Константиновский, Александровский, Павловский, Елизаветин, Марьянский…
Бывший Армейский кордон, возникший в конце мая 1793 года у западной опушки Красного леса, в нескольких верстах от бывшего Римского фельдшанца, стал называться Ольгинским. Своим новым названием пост этот был обязан великой княгине Ольге, дочери будущего царя  Павла I.
В 1797 году кордонов в Черноморской линии насчитывалось уже более 20. Вся линия первоначально была разделена на три части:
1-я начиналась с Воронежского поста и заканчивалась Главным Екатеринодарским;
2-я -  с дистанции Екатеринодарского до Славянского;
3-я включала в себя пространство от Славянского кордона до Бугазского поста, стоявшего на самом берегу Черного моря у прежнего устья Кубани.
На Черноморской кордонной линии несли службу 2072 казака, из которых половину составляли конные, а другую – пешие. После незначительной реорганизации, произведенной в 1806 году, кордонная линия насчитывала 27 постов, разделенных на четыре части. В то время изменилось число казаков, служащих на кордоне: во 2 –й части гарнизон кордона состоял из 166 человек, 3-й – 175. Однако уже в следующем году число  кордонных казаков во 2-й части увеличили до 313, а в третьей до 215 человек.

                Накануне Кавказской войны

В июне 1807 года  с инспекцией Черноморской кордонной Линии и войска приехал на Кубань Херсонский военный губернатор Дюк де-Ришелье. О своей поездке в Черноморское казачье войско граф Де –Ришелье так писал в рапорте высшему начальству: «От разлития в настоящем году воды, подобной которой никто из тамошних жителей со времени их туда переселения не запомнил, воздух там… самый неблагоприятный для здоровья, а потому в Черноморских границах, как и в селении Полтавском, которое по низменному своему положению окружено также камышом и водою, пребывание регулярного войска, наполняемого беспрерывно новыми людьми, сопряжено с немалою опасностью, особливо в последней половине июня и в августе…» Далее Херсонский военный губернатор отмечал состояние линии: «Во всю дорогу, начиная от первой, от Тамани, станции до Екатеринодара, везде в виду моем были учреждены по границе кордоны… При каждом кордоне особые часовые на нарочито для того сделанных возвышениях. И сверх того продолжаются казачьи разъезды. Всю границу по Кубани занимают семь казачьих полков, из коих четыре конных, а три пеших…»
Из донесений последних командующих Кубанским корпусом мы знаем, что на Кубанской границе находилось до 13 тысяч солдат, которые охраняли практически пустую степь. Из «Рапорта о состоянии Кубанского корпуса в полках, батальонах и командах людей и лошадей», подписанном генералом А.В. Суворовым 5 апреля 1778 года в Благовещенской крепости, следует, что в том году в корпусе находилось 237 офицеров, 596 унтер-офицеров и 8303 рядовых солдат. Всего в строю находилось 10 654 человека. В годы правления атамана Ф.Я. Бурсака границу по Кубани охраняли всего лишь три с половиной тысячи казаков. Генерал И.В. Гудович говорил о егерях как о самом способном роде войск для несения кордонной стражи. Дюк де-Ришелье с симпатией относившийся к черноморцам, нашел нужным донести Александру I, что казачьи полки являются самыми подходящими для охраны границ войсками. В те времена среди высокопоставленных военных ходили слухи о ненадежности казачьих кордонов на Кубани и поднимался вопрос о постепенной замене казачьих полков регулярными войсками. Граф де-Ришелье решительно отстаивал казачью систему охраны границ, справедливо считая ее наиболее приемлемой. Полки регулярных войск, присылаемые с тем или иным заданием в Черноморию, часто тяжелым бременем ложились на селения и даже на войсковой город Екатеринодар, жители которого были  обязаны предоставлять квартиры и снабжать солдат провиантом.
«Представив в высочайшее вашего императорского величества благоусмотрение,- писал в своем донесении Александру 1 14 июля 1807 г. Херсонский военный губернатор, - с одной стороны, опасность, какой всегда и неизбежно в настоящем году 12-й Егерский полк, в Екатеринодаре расположенный, чрез наводнение подвергнуться может, а, с другой, что Черноморское войско само собою в состоянии отражать хищнические закубанцев набеги, я нашел себя в необходимости… предписать шефу 12-го Егерского полка, генерал-майору Гангеблову; коль скоро разлития вод позволит, выступив из Екатеринодара, следовать в Тамань, и с штабом, по лучшей удобности, приказал расположить в Керчи и Ениколе».
Черноморская кордонная линия в лучшие для войска времена производила на инспектировавших ее генералов хорошее впечатление. Атаман Ф.Я. Бурсак покорил графа Де-Ришелье своим мужественным обаянием. Военный губернатор хвалил его в своих реляциях и рекомендовал наградить за образцовый порядок в войске, что и было сделано Александром Павловичем. Ф.Я. Бурсаку был пожалован орден Св. Анны.
Спустя несколько лет, уже при атамане Г.К. Матвееве, Черноморская линия, как впрочем и все войско, имела другой вид. Прежний порядок, заведенный в войске при Бурсаке, был порушен, служба на кордонах ослабла, и в Черноморское войско для поддержания должной воинской дисциплины были присланы пришлые офицеры, не считавшиеся с укладом и традициями черноморцев. Стоит отметить, что несмотря на все выгоды, которые имело войско при атамане Бурсаке, сама личность Федора Яковлевича, а прежде всего, его дела оцениваются историками весьма неоднозначно.
Крутые меры, предпринимаемые им в деле усмирения закубанцев, походы за Кубань, называемые репрессалиями, принесли обратные желаемому результаты. Вместо «замирения», военные действия на Кубани приобрели особое ожесточение, но иначе, видимо, нельзя было убедить горцев в том, что их набеги в пределы Черномории не будут оставаться безнаказанными. Репрессалии стали проводиться с 1804 г. после очередного нападения горцев на прикубанские хутора черноморцев. Однако в год инспекции Дюка де-Ришелье  меры Ф.Я. Бурсака, казалось, дали свои положительные плоды. «Однак же и Сапсуги, кроме хищничества, тайно и коварно ими иногда производимого, не осмелились до сего времени явно сделать нападения», - отмечал  Херсонский военный губернатор, знавший черноморцев еще как запорожцев. Он увидел разницу и перемену, произошедшую с ними за какие-то два десятилетия. «Жители, обзаведшиеся домами и хозяйством, представляют не то уже странное общество, которое прежде в бывшей Запорожской Сечи составлено было, - писал  губернатор в донесении. – Люди, осемьянившиеся, не те уже марнотравцы (моты – Н.Т.), которые все, что не собрали, каким бы то образом, но разточили; они теперь, по-видимому, трудолюбивые. Поступившие в сформированные полки казаки-люди самые видные, крепкого сложения и хотя разноцветно, но пристойно одетые. Офицеры большею частию молодые, старающиеся друг перед другом себя отличить. Атаман в полторы сутки собрал и представил конный полк».
Видя энергию и заботу атамана в деле обустройства войска на новых землях, Херсонский военный губернатор для вновь заведенных конных заводов в Черномории ходатайствовал перед начальством о доставке в войско жеребцов хорошей породы. Немного позже Де-Ришелье поддержал инициативу Ф.Я. Бурсака  по созданию в Екатеринодаре суконной фабрики, способствовал открытию первого в Черномории училища.
Преемник Дюка де-Ришелье на посту Херсонского военного губернатора граф Де-Тотт, хотя на словах и обещал всестороннюю поддержку, советуя атаману Матвееву продолжить начинания Бурсака, но дальше обещаний дело не шло.
Военного министра А.А. Аракчеева больше интересовали не порядок и обустройство Черноморского войска, и даже не его боеспособность, а во сколько обходится казне кордонная линия, само войско и нельзя ли сократить довольствие и жалованье, а то и вовсе изъять их у старшин и казаков войска.
12 октября 1808 г. Дюку де-Ришелье из Военного министерства пришел запрос министра Аракчеева. В нем были поставлены такие вопросы:
«1. Сколько находится на службе полков Черноморского войска, получающих содеражание от казны ?
2. Сколько из них куда и для чего именно командировано и сколько находилось в службе в пределах войска ?
3. В  чем  состояла  служба  казаков  на  границе,   через  какое  время
 
сменялись и далеко ли от домов находятся кордоны ?»
4 ноября того же года Де-Ришелье отвечал Аракчееву: «На всем сей границы пространстве Черноморцы имеют соседей у себя черкес, людей самых беспокойных, коих промышленность и упражнение есть грабеж и хищничество… В прошедшие времена, когда злодейства черкес превосходили меру терпения, производимы были репрессалии против них; и у них отнимаем был скот и обращался в награду войска…Из сего Ваше сиятельство заключить изволите, что Черноморцы, имея жительство на границе и защищая ее собою от набегов, несут службу сколько для государства полезную, столько, смею сказать, претрудную. Черкесы, встречая на сей стороне Кубани черноморцев, не смеют и не могут далее простирать своих набегов; а трудную потому что казаки, кордонную цепь содержащие, должны день и ночь быть готовыми встретиться с неприятелем и сражаться с ним. К сим трудностям присовокупить должно самое местоположение – на самом большом пространстве от устья Кубани вверх к самому Екатеринодару, берег низменный, покрытый вовнутрь земли камышом. Места сии – суть самые нездоровые. Смею уверить Ваше сиятельство, что тут одни Черноморцы, люди ко всему трудному привыкшие, могут только оберегать границы от злодеев, ибо известно какой потери в людях стоило расположение на сей земле регулярных войск. Ваше сиятельство, из сего благоусмотреть изволите, что Черноморское войско по роду службы, им несомой, заслуживает внимания правительства, но то неоспоримо, что Черноморцы испытывают неудобность самим казакам довольствовать себя. Можно согласиться,- пишет далее Де-Ришелье,- с тем, что войсковых доходов могло бы доставать на закупку провианта для кордонной службы, но от сего употребления не могло бы быть остатка или экономии для непредвидимых надобностей».
В том же рапорте граф Де Ришелье обращает внимание Военного министра на малочисленность мужского населения Черноморского войска и предложил переселить в Черноморию 25 тысяч малороссийских казаков. Его предложение о переселении было утверждено в 1809 году Александром 1. Довольствие старшин и казаков войска было оставлено прежним, но ответ такой стоил Де-Ришелье карьеры. Вскоре он оставил службу в России и выехал во Францию.
Что же представляла собой Черноморская кордонная линия в первые два десятилетия своего существования ?.. Это была цепь небольших, но довольно сильных укреплений, протянувшихся по правому берегу Кубани от Усть-Лабинской крепости до Бугаза.
Кордон обычно состоял из глубокого рва и высокого вала, остроженного колючим кустарником, обычно боярышником. У кордона имелись ворота, чаще дощаные,  которые на ночь «забивались» (то есть запирались) деревянным брусом. В самом кордоне размещались турлучные казармы – одна для офицеров, а другая для рядовых казаков, конюшни, арсенал и кузница. У ворот выставлялся внутренний караул. На бастионе, устроенном в непосредственной близости от ворот, устанавливалась пушка. Рядом стояла и вышка с маяком. Маяком называлось сооружение из высокого оструганного столба, обмотанного сверху до низу соломой или паклей и облитый смолой. В случае ночного нападения горцев, казаки поджигали маяк и таким образом давали знать соседним постам о вторжении в пределы войска значительного скопища горцев. Днем же «маячили» при помощи больших плетенных из лозы шаров о передвижении горских отрядов, при прорыве линии палили из вестового орудия. На вышке попеременно несли караул рядовые казаки. Они неусыпно следили за левым берегом Кубани.
Первоначально кордоны были весьма небольшие по размерам и количеству несших в них службу казаков. Иногда некоторые из них разрастались за счет возникавших рядом слобод и хуторов. Расстояние между кордонами также было неодинаковым, все зависело от особенностей местности и степени опасности.
Каждый кордон имел несколько пикетов и батареек. Батарейки устанавливались вблизи постов в наиболее опасных местах, где закубанцы по косам и отмелям могли легко переправиться через Кубань. Батареи эти мало чем отличались от постов, но были гораздо меньше размером. На каждой такой батарее у орудия несли караул от пяти до десяти казаков и с одним урядником. На высоком бруствере стояла обычно трехфунтовая пушка. Хотя батарейка в случае нападения горцев была весьма слабым укреплением, но пикет являлся еще менее надежным местом для отражения атаки. Пикет как и кордон обносился вокруг валом и рвом; в его середине стояла высокая вышка с маяком, а при ней небольшая турлучная казарма, как правило, совмещенная с конюшней. На пикеты выставлялось по два-три казака. Ставились они, как и батарейки, у кос и «лазок», то есть в самых опасных местах, и служили больше для устрашения горцев, чем для отражения их атак. Основное назначение пикета – связь с соседними постами и укрытие для разъездов в случае неожиданного нападения большого отряда горцев.
Кроме батареек и пикетов пешими казаками устраивались залоги. Они делались в густых зарослях камыша или в прибрежном лозняке.
Ранним утром из кордонных ворот выезжал «световой» разъезд. Он «открывал» дистанцию. Конные казаки внимательно осматривали весь берег, отыскивая следы переправившихся и затаившихся для внезапного нападения  абреков. Осмотрев дистанцию, разъезды встречались на съездных пикетах, оповещали друг друга о замеченных подозрительных знаках, после чего возвращались в кордон и докладывали начальнику о состоянии дистанции. Лишь после этого начальник поста разрешал выгонять на пастьбу скот и отправляться в путь ночевавшим  в кордоне путникам.
Особенно тяжело приходилось казакам нести службу в залогах и на батарейках.  Летними ночами их безжалостно поедали тучи ненасытных комаров, а зимней ночью приходилось мерзнуть без костров (в целях предосторожности запрещалось даже курить). Шла беспрестанная дуэль пластунов с горцами и преимущество было всегда на стороне затаившегося в кустах закубанца. Кто раньше обнаружит противника и примет  надлежащие меры, тот и одержит  верх в стычке.
Казакам-пластунам приходилось подобно индейцам Северной Америки подмечать малейшие перемены, поэтому они знали в своей дистанции каждый куст и каждую былинку. Предупредительным сигналом для пластуна мог стать сорочий крик, комариный рой, зависший над камышем или тяжелый плеск воды. Чего не замечал глаз казака, то не ускользало от его уха. Немало известно случаев, когда пластуны спасали кордон, хутор и селение от разорительного набега закубанцев. Горстка смельчаков вступала в перестрелку с превосходящим иногда во много раз противником и не позволяла ему захватить скот и переправить его через Кубань.
В 1808 году на кордонную службу войско отрядило семь полков, сверх того один полк был направлен с флотилией полковника Паливоды в Дунайский поход. Остальные 12 полков несли внутреннюю службу.
С самого начала русско-турецкой войны 1806-1820 годов пришли в оживление закубанцы, и Черноморское войско было занято непрестанным отражением нападавших черкесских партий. «Занятие сие,- как отмечал в т о время Дюк де-Ришелье, - совершенно отняло у казаков время, нужное хлебопашеству». К тому же, большая часть продовольственных запасов пошла на пропитание прибывших из Полтавской и Черниговской губерний на поселение в Черномории малороссийских казаков. Тем не менее, полуголодные казаки кордонной линии «всегда с желаемым успехом» отражали нападения горцев, и граница по Кубани была надежно защищена.


                Неравный бой у Ольгинского кордона

В конце апреля 1807 года эскадра адмирала Пустошкина подошла к Анапе и принялась обстреливать  с моря турецкую крепость. Военный гарнизон, а вместе с ним и все турецкое население с анапским пашей во главе покинули город и бежали в горы. Разгромив крепость и взорвав стены русская эскадра покинула Анапский рейд, взяв курс с богатыми трофеями на Севастополь. Турецкий паша, которому пришлось устраиваться в горах, поднял против России почти все черкесские племена Закубанья.
В июне 1809 года из Севастополя снова прибыла эскадра под командованием капитан-лейтенанта Перхунова, а вслед за нею из Черномории по требованию командования Российской армии к Анапе были отправлены 300 черноморских казаков и два батальона егерей. Этот отряд с тяжелыми кровопролитными стычками подошел к стенам Анапы, но вынужден был вернуться в Черноморию.
В том же году горцами был сожжен и полностью уничтожен со всем казачьим гарнизоном Ново-Григорьевский кордон, находившийся в плавнях между Кизилташским и Ахтанизовским лиманами. А в верховьях Кубани, на Старой Линии, была захвачена и уничтожена станица Каменнобродская. Ворвавшись в станицу черкесы разбили двери станичной церкви, в которой укрывалось от опасности население, вырезали более 400 человек, в основном стариков, детей и женщин. И в том и в другом случаях в набегах участвовали огромные в несколько тысяч человек партии горцев.
 Особое озлобление закубанцев вызвали походы черноморцев под командованием атамана Ф.Я. Бурсака за Кубань. В ответ на репрессалии 1803-1807 годов черкесы предприняли попытки захватить и разграбить стоявшие недалеко от Кубани Корсунское и Поповичевское куренные селения.
Зима в тот год была очень суровой. В конце декабря месяца ударили сильные морозы; в лиманах и на степных речках стали замерзать отмели, а январская стужа сковала льдом даже быстрые воды Кубани.
В самом конце 1809 года начальник 3-й части полковник Магеровский, получив от лазутчика известие о скоплении  за Кубанью горцев, послал четырех казаков «для осмотра черкесских следов» на Кара-Кубанский остров. Этот остров, находившийся у Раздер, где от Кубани уходит к Азову Протока, служил горцам местом сбора предстоящего нападения на хутора и станицы Черномории.
Казаки осмотрели остров и нашли на нем до 50 черкесских шалашей. На следующий день за Кубанью, недалеко от острова, казаками «во многих местах усмотрены были горящие огни», а днем было замечено, что черкесы переправляются небольшими группами на Кара-Кубанский остров. Сразу стало очевидно, что за Кубанью образовалась большая партия горцев, и что готовится вторжение в пределы Черномории.
В Славянский кордон для подкрепления были откомандированы 54 казака с обер-офицером. В дистанции всей третьей части наступило тягостное затишье. Установилась морозная погода, очень благоприятная для переправы и внезапного нападения, но горцы не спешили нанести решительный удар, а выжидали. Их небольшие группы переправлялись в различных местах части, как бы нащупывая наиболее слабые звенья в кордонной цепи. В ночь с 1-го на 2-е января 1810 года три черкеса переправились в дистанции Ольгинского кордона чуть выше поста, между третьим и четвертым пикетами. Они увели с хутора Корсунского казака три лошади. В ту же ночь в дистанции Великомарьинского кордона горцы захватили в плен отправившихся было ночью «для поднятия вентеря» казаков Иосифа Дейнегу и Демьяна Шурка. 2 января в небольшом количестве закубанцы переправились немного ниже Ольгинского поста и «неизвестно где захватили трех лошадей». В то же самое время партия абреков переправилась в дистанции Ново-Григорьевского кордона, между кордоном и Широкою балкою, сожгли на пикете маяк и несколько стогов сена 22-го Егерского полка. Черкесы до десяти человек прошли по льду Кизилташского лимана и сожгли неподалеку от  Бугаза вышку, после чего на линии вновь наступило затишье.
Тщательно все взвесив, горцы приступили к решительным действиям. «Сего месяца 9-го против 10-го числ ночью, - рапортовал атаману Бурсаку полковник Л. Тиховский, - закубанские хищники, переправившись по льду на сию сторону повыше Ольгинского кордона, промежду 3-м и 4-м пикетами, взяли в плен жительствующих невотдаль Круглика футором отставного козака куреня Ивонивского Алексея Гусара и полка войскового полковника Торяника Михайла Хлуда и рогатого скота 25 штук, и часть разных из одеяния вещей». Эти же черкесы захватили в другом месте пару волов и разделились на две части. Одна пошла к прежней переправе, находившейся между третьим и четвертым пикетами, а другая отправилась через Красный лес вниз по Кубани. В лесу черкесы «нашли» на пасеку казака Чернобая и забрали из погреба до 150 пней пчел.
Ночной разъезд Ольгинского кордона напал на след горцев. Казаки нашли место  переправы через Кубань и отбили у абреков, пару волов, которых закубанцы не успели перевести по льду на другой берег. В это же время другая партия горцев прошла Красный лес и, минуя выставленную полковником Тиховским залогу у переправы, в десяти верстах от поста ушли на левый берег.
После этого нападения по всей третьей части наступила тишина, продолжавшаяся около недели. Завершилась она кровопролитным сражением. В ночь с 10-го на 11-е января пешие и конные черкесы до 200 человек стали переправляться ниже Ольгинского кордона, в том самом месте, где полковник Тиховский, учитывая свою прежнюю промашку, устроил надежную залогу из 25 казаков с хорунжим. Залога встретила горский отряд ружейным огнем. Услышав тревогу, Л. Тиховский отправил к залоге подкрепление из 75 человек с хорунжим Жировым. Прибыв на место перестрелки, казаки сразу же вступили в сражение, которое длилось четыре часа. Утром казаки обнаружили на льду пять черкесских трупов; много горцев отступили ранеными. У казаков же потерь не было.
Не успел рапорт Тиховского об успешном отражении горцев лечь на стол атамана Ф.Я. Бурсака, как на долю  казаков Ольгинского кордона выпало новое испытание. На следующую ночь закубанцы предприняли новую попытку прорвать линию в той же дистанции. Поздней ночью партия абреков до 100 человек вновь стали переправляться по льду недалеко от залоги. По всей дистанции была сделана тревога. На подмогу к залоге  срочно прибыл Тиховский с  50 казаками. Едва казаки отразили первое нападение, как к полковнику явился с кордона нарочный с сообщением о том, что выше поста на правый берег переправилось около 500 черкесов, а на левой стоит более десяти гарб. Сотник Виташевский со своими казаками и Жировой устремились к месту нового прорыва. Черкесы попытались закрепиться на правом берегу, и, как сообщал в рапорте Л. Тиховский, «усмотрев идущих к нам казаков, бросились в атаку». Сражение приняло ожесточенный характер.  «Ружейный огонь происходил так сильно,- замечал Тиховский,- что наши казаки (находившиеся вместе с ним в залоге – Н.Т.) приходили в чаяние».
Полковник подкрепил залогу несколькими казаками, сам же с хорунжим Крюковым и двадцатью казаками отправился в сикурс. Увидя подкрепление и полковника в своих рядах, казаки, отражавшие нападение многочисленного противника, приободрились. Но силы были явно неравные, и казаки не могли вытеснить горцев за пределы войска. Закубанцы же, оставив против небольшого казачьего отряда 400 человек, направились к Ивановскому куреню и Круглику. Полковник Тиховский еще во время нападения первой партии горцев на залогу, отправил нарочного в Ивановское селение к командиру егерской роты майору Бахманову с предупреждением о нападении, что не позволило закубанцам жителей куреня и квартировавших там солдат застать врасплох.
Подойдя к Ивановской черкесы услышали барабанный бой и увидели готовую к сражению роту солдат. Не желая испытывать судьбу черкесы повернули назад. По пути к Кубани  они разграбили хутор ивановского казака Федора Головка, захватив его с женой и шурином в плен. Кроме того, они увели с собой за Кубань жену отставного гусара с двумя малолетними сыновьями и дочерью, убили казака Григория Зинченко и угнали  с его хутора 50 коров.
Черкесы привели пленных и скот к переправе, где все это время продолжался бой, и принялись переправлять добычу через Кубань, но казаки, воодушевленные полковником Тиховским, предприняли атаку и отбили скот. Лишь одну корову, видя, что ее не удастся перевести, разозленный черкес столкнул с высокого обрыва, и она разбилась об лед. Попытавшуюся было бежать жену казака Головко черкесы зарубили саблями, остальных же шесть пленников были уведены за Кубань. Сражение длилось более шести часов; на месте его осталось восемь черкесских трупов, казакам же и на этот раз не было причинено никакого урона, кроме, расхода боеприпасов.
Новое затишье продолжалось меньше недели и походило на короткий роздых. Полковник Тиховский дважды просил войсковое начальство усилить Ольгинский кордон, перебросив сюда  до двухсот или даже трехсот казаков с
орудиями; его рапорты напоминали сигналы СОС.
Утром 18 января вестовая пушка Ольгинского кордона вновь возвестила линию о нападении горцев. На этот раз все предыдущие сражения не шли ни в какое сравнение с разыгравшейся кровавой баталией.
Преступной выглядела беспечность высшего кордонного начальства и самого атамана, оставившего без должного внимания предыдущие нападения горцев в дистанции Ольгинского кордона. Из рапортов Тиховского можно было сделать вывод о готовящемся  вторжении многочисленного отряда горцев  и своевременно укрепить этот участок линии.
18 января в девятом часу утра отправленный вниз по Кубани из Ольгинского поста разъезд заметил переправлявшихся в небольшом количестве между вторым и  съездным пикетами горцев. Начальник разъезда зауряд-хорунжий Жировой нарочным сообщил Тиховскому о горцах. Полковник сразу отправил в подкрепление Жировому сотню казаков и собирался отправить к командиру гренадерского полка подполковнику Черкасову нарочного с просьбой о помощи, но опоздал всего лишь на несколько минут. В то время, когда он дописывал рапорт, черкесы, переправившиеся на правый берег, заполнили собой  все прибрежное пространство и перекрыли все дороги. Пробраться вестовому к Полтавскому селению не было никакой возможности. Истинное намерение закубанцев разгадать было нетрудно – они стремились напасть на Ивановский или другой ближайший курень и разграбить его. Полковник Тиховский вначале предполагал, что горцы предпримут нападение на Мышастовское селение, но когда они обошли его стороной и понеслись в глубь Черномории, он разгадал
 
их план.
В своем последнем рапорте Тиховский писал: «По малости вверенной мне команды, в разсуждении большого их  (горцев – Н.Т.) количества, отразить нельзя». В том же предсмертном рапорте, отправленном в штаб линии, прорвавшимся сквозь черкесские заслоны казаком, была просьба: «Прошу в резолюцию повелением не оставить». А написанные им торопливым почерком на конверте слова полны трагизма: «Везти лист наискорее, ибо в самонужнейшем деле». Резолюции ни полковник, ни большинство казаков Ольгинского кордона уже не узнали.
Тем морозным утром горцы переходили на правый берег открыто; шли двумя колоннами – конной и пешей. Они были уверены в своей силе. В голове колонн развевались знамена: белое и красное. Закубанцев насчитывалось свыше четырех тысяч.
Переправившись на черноморский берег, всадники (до трех тясяч) устремились по дороге и за Красным лесом разделились на две группы; одна понеслась к Стеблиевскому, а другая к Ивановскому куреням. Пешие  черкесы в одно мгновение заняли все подступы к посту. Горцы принялись грабить и жечь хутора, находившиеся вокруг леса и по Ангелинскому ерику. Они захватили в плен  жителей хуторов и повели вместе с волами, лошадьми и другой скотом к Кубани. Полковник Тиховский, услышав крики о помощи, ружейные выстрелы, взял с собой до двухсот пеших и конных казаков, трехфунтовую пушку с ящиком снарядов, вышел из кордона и поспешил к месту переправы горцев. Это было  весьма мужественным решением, так как  он обрекал себя и казаков на верную гибель. Спасти их могло лишь прибытие подкрепления. Даже если бы полковник остался в кордоне и отражал нападение из-за валов осаждавших его до трех сотен  горцев, никто не мог упрекнуть его в малодушии. Но Лев Тиховский не пожелал оставаться пассивным наблюдателем разворачивавшейся в трех километрах от поста драмы. Лишь небольшая группа казаков во главе со старшиной Виташевским была оставлена в кордоне.
Сражение продолжалось более трех часов. В тот день майор Бахманов рапортовал атаману Ф.Я. Бурсаку: «Сего числа по полуночи в 10-м часу закубанские хищники в весьма великом количестве, полагая примерно около пяти тысяч конницы, атаковали селение Ивановское и окружили оное со всех сторон, ударили с великою силою в центр селения – прямо на вверенную мне роту». Несмотря на внезапность этого нападения солдаты и казаки не растерялись и ответили дружным ружейным залпом. Майор Бахманов с 83 солдатами, «предвидя неминучую погибель», успел принять все меры к защите жителей селения.
После очередного ружейного залпа, солдаты по приказу майора с криками «Ура!» бросились в штыковую атаку. Встретив такой решительный отпор, черкесы вынуждены были отступить из центра Ивановского селения, оставив на месте сражения тела убитых соплеменников. Отойдя, закубанцы через некоторое время предприняли еще одну попытку захватить селение, но услышав пушечные выстрелы и ружейную перестрелку на месте своей переправы,   удовольствовались   грабежом  окраинных  хат  и  поспешили  с
 
захваченным скотом к Кубани.
После этой сражения Бахманов настоятельно просил атамана Ф.Я. Бурсака «в подпору к роте отрядить несколько конных казаков и хотя одну орудию, без которой почти обойтиться нельзя».
Около четырех часов сражались казаки Тиховского в открытом поле, лишенные какого-либо укрытия с многократно превосходящим противником. Помощи ждать не приходилось, так что оставалось рассчитывать на собственные силы и везение. Черкесы окружали отряд смельчаков со всех сторон. Лишь в начале этого кровопролитного боя команде есаула Гаджанова удалось пробиться к Тиховскому со стороны Ново-Екатериновского поста.
Закубанцы несколько раз пытались было оставить в покое отряд Тиховского и заняться грабежом, но полковник всякий раз не давал им оторваться, он преследовал противника, зная сколько бед они могут наделать беззащитным жителям ближайших хуторов. Казаки сдерживали и отвлекали на себя колонну пеших горцев, не позволяя им углубиться в пределы Черномории. Разгневанные неудачей черкесы обратились против отряда Тиховского, стремясь его уничтожить, однако всякий раз картечные выстрелы пушки осаживали и заставляли отступить назад ряды горцев.
К полудню, когда пешие черкесы стали мало-помалу рассеиваться и победа казаков казалась близкой, с левого берега Кубани начала переправляться еще одна партия горцев. Теперь сражаться уставшим и израненным казакам приходилось на два фронта. А когда по черкесам был выпущен последний картечный заряд, со стороны Ивановского куреня налетела черкесская конница. Казаки редкими ружейными выстрелами встретили первый кавалерийский приступ. За ним последовал второй, третий… Вокруг полковника Тиховского и пушки завязалась отчаянная схватка. Отразив пиками и саблями очередной приступ, казаки были изрублены вместе со своим командиром озверевшими абреками. Дорого они заплатили за смерть полковника и сражавшихся вместе с ним казаков. Более полутысячи убитых – такова была цена победы закубанцев в том сражении.
Старшина Виташевский рапортом докладывал атаману Бурсаку о сражении своего командира с казаками: «При сражении казаки выбросили все ружейные патроны и пушечные снаряды: ядерных 25 и картечных 25. А как по большому закубанцев количеству устоять было неможно, убили войскового полковника Тиховского и полка ему вверенного офицеров и казаков». Более 30 раненых казаков было взято горцами в плен. После гибели полковника с казаками большая часть закубанцев принялась мародерствовать, а другая отправилась вслед за отступившей через Красный лес горсткой казаков, прорывавшихся к Ольгинскому кордону. Но не успели горцы настичь и уничтожить отступавших казаков, сикурс, посланный полковником Магеровским из Славянского поста и состоявший из 46 казаков под командою хорунжего Глинского, почти одновременно с ними подошел к Ольгинскому кордону и остановил горцев. Те поколебались и, не решившись вступить в схватку, вернулись к переправе.
Для исследования происшествия 19 января в Ольгинский пост прибыл подполковник Черкасов. Вместе с Магеровским он ездил на поле сражения. Магеровский после этой поездки составил рапорт Ф.Я. Бурсаку, в котором отмечал, что закубанцы не ушли по домам, а расположились «на той стороне по-над Кубанью близ побитых, лежащих на сей стороне казаков». Роте егерей, прибывших вместе с подполковником Черкасовым в Ольгинский кордон, поручено было собрать и похоронить в братской могиле тела погибших казаков.
В тот же день, но несколькими часами раньше, на Ольгинский пост прибыл с казаками войсковой старшина Бурнос. «По прибытии сюда, - докладывал он начальству 20 января,- как сражения, равно и неприятелей, на сей стороне не застал. На месте ж сражения, кое происходило от оного кордона верст восемь, сыскал мертвых тел сто семь, между которыми мог признать одного полковника Тиховского  и двух обер-офицеров – Кривкова и Жирового, коих собрал и перевез для погребения к кордону».
Слишком поздно пришел на помощь и отряд есаула Голуба, который сначала прибыл к Ивановскому селению, а потом уже на поле сражения к Красному лесу.
Почти весь отряд Льва Тиховского погиб вместе со своим командиром, лишь горстка казаков в 16 человек, видя неминуемую гибель, с раненым есаулом на руках и хорунжим Плохим смогла уйти с места кровавой развязки и укрыться за воротами своего кордона. Без пушки и патронов измученным и израненным казакам ничего другого не оставалось делать. Уцелели еще несколько казаков, подобранные тяжелоранеными на поле сражения.
Все 20 оставшихся в живых казаков-участников этого сражения, «кои,- как сообщал атаман Бурсак Дюку де-Ришелье,- с примерной храбростью и решительностию сражаясь, отвратили предстоящую гибель жителям селений», и были награждены.
Граф де-Ришелье проникся еще большим уважением к черноморцам, и спустя полгода, посылая пришедшие из С.- Петербурга Георгиевские кресты, писал Ф.Я. Бурсаку: «Объявить о таковом высочайшем награждении по всему войску, с уведомлением совершенного моего удовольствия за неустрашимость их сотоварищей, кои повиновением храброму начальнику, исполнили долг свой, свойственный неустрашимым солдатам. Я надеюсь, - писал он далее,- что каждый из войска за счастие поставит следовать примеру полковника Тиховского, и окажут новый опыт неустрашимости».
Атаману Ф.Я. Бурсаку предлагалось собрать всех оставшихся в живых героев Ольгинского сражения в Екатеринодаре и на Крепостной площади при построении всего войска вручить награды. «Оставшиеся от умерших, если таковые окажутся, награды отправить в Российский капитул», - предписывал военный губернатор.
Особого торжества не получилось; более половины знаков отличия пришлось отправить в капитул, так как многие казаки-участники Ольгинского сражения умерли от ран, полученных на поле боя, другие же – выздоровевшие, разошлись по глухим местам войсковой земли.
5 сентября 1810 года на Крепостной площади в Екатеринодаре Георгиевские кресты с лентами были вручены девяти казакам-ольгинцам. Василия Каракая для вручения награды пришлось разыскивать  через Сыскное начальство Ейского округа. Его искали на Камышеватой, Ясенской и других косах все лето и осень. И только 2 декабря есаул Плохой рапортовал Ф.Я. Бурсаку: «Василий Каракай по отыскании при сем к Войсковому правительству присылается».
Награды в Екатеринодаре получили казаки: Федор Шмалько, Иван Костенко, Сергей Минько, Марко Бондаренко и Куприян Белый. Все они были неграмотны и за них в реестре о получении наград расписался сотенный есаул Капинос.
Живых героев Ольгинского сражения наградили, а чествовать  мертвых тогда еще не принято было. Они исполнили свой долг и награждать их за это должен был суд Вышний. Памятников в те времена в Российской империи было мало, да и те лишь царственным особам – Петру Первому, Екатерине Второй… Говорить же о монументе ольгинским казакам и Тиховскому, исполнившим свой воинский долг, никому и в голову не приходило.


                Установление памятника казакам-героям

Долгие годы никто из войскового начальства и думать не смел о том, чтобы отметить подвиг полковника Льва Тиховского и казаков, павших героями на поле сражения, но память о самоотверженности казаков была жива среди черноморцев, особенно тех, которым доводилось служить на Ольгинском кордоне. И вот в мае 1851 года у казаков, несших кордонную службу в тех самых местах, где сражался и погиб полковник Тиховский, возникло желание увековечить память о героях. Командир 3-го конного полка Степан Барыш-Тищенко, выполняя желание подчиненных, собрал деньги, пожертвованные теми для надгробного памятника ольгинским казакам. Деревянный крест, стоявший на братской могиле более 40 лет, сгнил и упал. Собранные деньги с нарочным подполковник Барыш-Тищенко отправил в Екатеринодар есаулу Ивану Попке, бывшему тогда письмоводителем Наказного атамана Черноморского войска. В письме, приложенном к деньгам, полковник писал: «Милостивый государь Иван Деомидович! Вверенного мне 3-го конного полка воинские чины, значащиеся в прилагаемом у сего подписном листе по приглашению моему сделали доброхотное приношение денег в числе 45 рублей 48 копеек серебром для сооружения памятника на могиле покойного войскового полковника Тиховского, вместе с сотрудниками окончившего живот свой на поле битвы в границах наших с горцами».
45 рублей – сумма по тем временам  значительная, на нее можно было купить подворье в Екатеринодаре, но поставить на эти деньги хороший каменный памятник, как выяснилось позже, нельзя было. Однако деньги эти сыграли свою роль в деле увековечения, а, вернее сказать, сохранения благородной памяти о казаках-героях. Как и просил Степан Барыш-Тищенко, И.Д. Попка сделал   доклад о  поступившей сумме Наказному атаману генерал-лейтенанту Г.А. Рашпилю.
28 мая 3-й конный полк находился на марше, направляясь к станице Уманской, и командир полка писал свое письмо в штаб войска на одном из привалов, когда казаки проходили недалеко от Екатеринодара. Из подписного листа видно, что подполковник Барыш-Тищенко пожертвовал на сооружение памятника больше всех денег. В Атаманской канцелярии не знали, как поступить с деньгами, а точнее с желанием казаков соорудить памятник на братской могиле. Из выписки законов Российской империи, сделанной А. Кияшко, следовало, что «сооружение памятников и монументов принадлежит к ведомству Министерства внутренних дел». Из всей пространной переписки, сделанной письмоводителем по данному случаю, следовало, что разрушать старинные памятники и здания запрещалось, но при строительстве новых зданий и возведении памятников -  «обращаться за помощью к государственной казне» можно было лишь при «недостаточности городских сумм» с представлением планов и смет, испрашивая всякий раз высочайшего разрешения через Комитет Министров.
Заменивший И.Д. Попку письмоводитель А. Кияшко прислал подполковнику Барыш-Тищенко уведомление о получении Войсковой канцилярией 45 рублей и 83 копеек. В нем же указывалось, что деньги эти «имеют храниться до воспоследования и подлежащего по этому предмету (т.е. сооружению памятника – Н.Т.) распоряжения».
Распоряжения пришлось ждать очень долго. Прошло два года, а дело со строительством памятника ничуть не продвинулось; деньги по-прежнему оставались при Атаманской канцелярии. 6 февраля 1853 года письмоводитель Кияшко обратился с докладом к атаману Я.Г. Кухаренко: «Командир 3-го конного полка подполковник Степан Барыш-Тищенко при отзыве к письмоводителю Атаманской канцелярии от 28-го мая прошлого 1851 года… препроводил 45 руб. 83 копейки серебром, добровольно пожертвованные воинскими чинами 3-го конного полка на сооружение памятника на могиле войскового полковника Тиховского, скончавшегося вместе с сотрудниками на поле битвы с горцами. Деньги эти по настоящее время находятся в ведении Атаманской канцелярии без всякого употребления, какового для них и впредь скоро не предвидится. А законами  повелено: «Сверх сего, для вящего усиления способов приказа, Войсковой Наказный атаман обязан иметь неослабное попечение, дабы находящиеся в ведомстве присутственных мест и станичных правлений денежные суммы, от коих не ожидается скорого судебного решения или, в употреблении которых не представляется скорой надобности, были непременно передаваемы в приказ, для приумножения процентами».
Наказный атаман полковник Кухаренко, сообщая рапортом командующему войсками Кавказской линии генералу от кавалерии Завадовскому (18 февраля 1853 г.) о желании черноморских казаков соорудить памятник полковнику Тиховскому с казаками, а также о передаче 45 рублей в Войсковое правление «до востребования оных на предмет назначения», испрашивал разрешения на дальнейшее собирание в Черноморском войске пожертвований на памятник «посредством приглашения войсковых чинов».
Прошло более трех месяцев, прежде чем Наказный атаман Кухаренко получил из штаба войск Кавказской линии ответ. Дежурный штаб-офицер сообщал Якову Герасимовичу, что по докладу его рапорта, Завадовский, «желая со своей стороны ходатайствовать в том у господина Главнокомандующего корпусом, предварительно изволит … иметь самые подробные сведения: когда именно и в каком деле с горцами убит названный штаб-офицер? Какие он оказал отличия, что возбудил признательность воинских чинов, пожелавших соорудить ему памятник? Наконец, в какую именно цену и в каком виде предполагается поставить его?»
К вышесказанному необходимо было представить еще и рисунок  предполагаемого памятника. Таким образом, речь уже шла не о простом надгробном памятнике, а о монументе.
Получив такой ордер Я.Г. Кухаренко, сразу же запросил у архивариуса Черноморского войскового архива сотника Левченко «самые достоверные сведения» о полковнике Тиховском и сообщить их ему. Одновременно же и Войсковому архитектору, старшине Чернику ордером от 9 июля 1853 года предписывалось составить проект памятника с пояснительной запиской.
Буквально на следующий день после получения атаманского ордера архивариус Левченко представил в Атаманскую канцелярию выписку из дел о сражении у Ольгинского поста, о полковнике Льве Лукьяновиче Тиховском и  справку.
Выписка, сделанная сотником Левченко, представляет особый интерес, так как из нее мы можем узнать те немногие факты биографии Л.Л. Тиховского, которые удалось архивариусу разыскать в середине XIXв. в архиве. Привожу эту выписку дословно:
«Войсковой полковник Лев Лукьянович Тиховский, как из формулярных послужных списков его, имеющихся в Войсковом архиве, с 1801 года по день смерти, последовавшей ему от изрубления всего черкесами в 18 день генваря 1810 года ниже Ольгинского кордона, видно: в службу вступил в войско сие  из штаб-офицерских детей, козаком 1789, апреля 10, хорунжим – 1789, октября 21. Есаулом 1791, мая 25, поручиком -1795, августа 21, полковым есаулом 1802, ноября 13, войсковым полковником 1809 года, февраля 3 дня.
Был в походах: 1789 – в штурме замка Аджибея, при покорении городов: Аккермана, Бендер, 1790 – в штурме города Измаила. 1791 –м в разбитии за Дунаем, под местечком Бабадою и Мачином турецких сил, а на пожалованной войску сему земле на пограничном карауле, в Персидском походе с начала 1796 года и до окончания оного в 1797 году, в чинении закубанским черкесам 1804 и 1807 годов репрессалий, а сверх того, будучи на пограничном карауле, находился при неоднократном отражении закубанских злодеев, стремившихся на разорение селений Поповического и Корсунского, и того ж 1804 года, октября с 13 по 28 число за Кубаном в походе с полком, ему вверенным, совместно с Темиргоевскими народами, по Нагой горами в сту верстах от Кубани отстоящими, и в сражении с Абадзехами, на коем по упорной битве неприятель разбит и разсеян по горам и лесам, за что удостоился получить от его и.в. золотые часы. А более о нем, Тиховском, - заключает свою выписку Левченко, - по Войсковому архиву никаких сведений не имеется».
Кроме выписки архивариус направил в Атаманскую канцелярию две копии с донесений атамана Ф.Я. Бурсака о подвиге и смерти казаков Ольгинского кордона Военному губернатору от 20 и 31-го января 1810 года.
К сказанному архивариусом можем добавить еще несколько замечаний. Отец Льва Тиховского Лукьян дослужился до армейского звания полковника. Он командовал конным полком и находился в команде кошевого атамана З.А. Чепиги; принимал участие практически во всех крупнейших сражениях турецкой войны 1787 -1791 годов. Он отличился  «храбростию, мужеством и трудами» при взятии Измаила, за что и был награжден памятным крестом. Лукьяну Тиховскому пришлось собирать первую партию черноморских переселенцев на Кубань. Атаманом Чепигой ему было доверено произвести в Слободзее перепись всех семейных казаков, пожелавших переселиться на Кубань. Умер Лукьян Тиховский в Черномории, а из жалобы вдовы Тиховской, поданной Бейсугскому окружному правлению на «смежно живущего» полкового хорунжего Мирона Карася, узнаем, что жили Тиховские по переселению на Кубань хутором «по левую сторону речки Бейсужок».
Не в меру разошедшийся хорунжий Карась избил работника Тиховских, «а потом и ей самой (полковнице – Н.Т.), сыну – порутчику Льву и дочери ругательства», за что Войсковое правительство предписало полковому хорунжему Карасю, «дабы он хутором в соседстве с Тиховскою не жил, а переселился бы без замедления времени непременно на прежнюю свою землю». На такое решение повлияло то, что «полковник от армии Тиховский во время Турецкой войны в действительных противу неприятеля сражениях оказал ради славы войска многие заслуги, да и на войсковой земле до смерти своей исполнял ревностно и усердно для пользы войска возлагаемые на него важные дела».
Сын Лукьяна Тиховского Лев, видимо, служил в полку своего отца, который и был для него образцом для подражания. Рассудительность, исполнительность и ревность по службе, а также храбрость на поле брани были в равной степени присущи отцу и сыну, благодаря чему была сделана такая стремительная карьера.
Историческая справка лежала на столе  атамана Кухаренко, а Войсковой архитектор Черник затягивал с ответом. Составить проект и смету памятника оказалось делом непростым. К тому же, старшина Черник проникся важностью поручения и отнесся к нему весьма ответственно. Он также запросил у Атаманской канцелярии историческую справку о Л.Л. Тиховском и сражении.
Дважды: рапортом от 25 сентября 1853 и 7-го марта 1854 года  офицер штаба войск Кавказской линии и Черномории вынужден был торопить Наказного атамана с донесением Завадовскому «на счет сооружения памятника на могиле убитого горцами войскового полковника Тиховского».
Наконец-то Черник составил проект памятника, а также сделал записку с предварительной сметой. В своем рапорте сменившему Я.Г. Кухаренко на атаманском посту Г.И. Филипсону он, представляя проект и пояснительную записку надгробного памятника, в которой были такие слова: «Храброму Войсковому полковнику Тиховскому, павшему в славном бою от рук закубанских хищников, невдалеке Ольгинского укрепления на р. Кубани 18 Генваря 1810 года», неожиданно для всех предложил установить памятник Л. Тиховскому и казакам, павшим с ним, не на месте их захоронения, а в Екатеринодаре, на площади, недалеко от закладки собора Александра Невского. Аргументировал Черник свое предложение следующим образом: «Памятник этот предложено поставить на месте, где пал храбрый полковник, но, по рассказам современных сподвижников этого дела, место это есть дикая степь и притом отдалено от кордонной линии; почему он по своему положению не может быть замечен, а притом, будучи на открытом поле, никем не охраняем, может прийти в разорение и даже самое уничтожение, на случай набега горцев на нашу сторону Кубани. Дабы цель правительства была достигнута, - писал войсковой архитектор в заключении, -  то я бы полагал памятник тот воздвигнуть в г. Екатеринодаре, как главной резиденции войска, на новой соборной площади перед присудственными местами».
Памятник этот, по мысли Черника, в таком случае не только сохранится в целости, «но будет постоянным свидетелем всему войску о храбрости достойного вождя, павшего со славою в защиту Отечества». Старшина Черник представлял на рассмотрение атамана свое мнение, испрашивая генеральный план площади с указанием места, на котором он предполагал соорудить памятник.
В пояснительной записке, к проекту приложенной, было описание монумента: «Вид памятника представляет обелиск на пьедестале с двумя площадочными ступенями в основании; четыре с четвертью аршина в квадрате, вышиною до восьми аршин». На довольно большом пьедестале должно было установить четырехаршинный обелиск, увенчанный крестом на каменном шаре. Вся же высота предполагаемого памятника от основания до маковки креста должна была составить 8 аршин 14 вершков. Пьедестал предполагалось украсить с одной стороны военной арматурой, надписью имени полковника, барельефным бюстом и двумя опущенными факелами, укрепленными на обелиске. С противоположной стороны должно было находиться описание подвига полковника Тиховского с казаками. В качестве ограды Черник предлагал вкопать по краям четыре пушки, соединенных железной цепью.
В случае утверждения проекта, необходимо было составить смету с указанием, где и какие материалы заказываются. Например, украшения  Черник предлагал изготовить чугунными или «гальванопластическими» на Луганском литейном заводе, «твердой породы» камень для пьедестала и обелиска завезти из Ставропольской губернии. Недостающие  на строительство памятника деньги следовало собрать в войске. «По соображению моему, - писал в заключении записки Черник,- постройка памятника обойдется в две тысячи рублей серебром».
Предложения войскового архитектора нашли одобрение правительства
 
Черноморского войска; таким образом, решено было возвести памятник полковнику Тиховскому и погибшим с ним казакам в Екатеринодаре на новой соборной площади. По всеобщему мнению, монумент этот украсит собой центр войскового города и будет служить делу патриотического воспитания.
Между тем, казаки 3-го конного полка через своего командира подполковника Барыш-Тищенко пожелали узнать о судьбе пожертвованных ими денег. Из Канцелярии Наказного атамана ордером от 25 ноября 1856 года казакам обстоятельно растолковывалось обо всех проблемах, возникших в связи с возведением памятника. По предложению генерал-лейтенанта Рашпиля 18 февраля 1853 года деньги, пожертвованные казаками, были отправлены в войсковую приказную сумму «на приращение  процентами впредь до востребования на предмет назначения».
20 июня 1855 года при рапорте в штаб Кавказской линии отправлен был проект памятника с пояснительной запиской. И наступили дни и месяцы утомительного ожидания высшей резолюции начальства, которому, казалось, не должно было быть никакого дела, что хотят поставить в своем войсковом городе черноморцы. Но, как выяснилось, кавказскому начальству и до этого было дело.
Из штаба Правого Крыла  Кавказской линии проект, пояснительная записка и выписка из архивных дел о Л. Тиховском направлены на рассмотрение командующему Кавказским корпусом князю А.И. Барятинскому. О запросе черноморцев построить памятник ольгинским казакам Барятинскому докладывал генерал-лейтенант Козловский. Позже в своем отношении Наказному атаману Козловский сообщал, что князь Барятинский «изволил найти, что кровопролитный этот бой был несчастлив для казаков, которые все погибли или изранены, и что сам полковник Тиховский положил тут свою жизнь как храбрый казак и верный слуга Отечеству, но с именем его никакого исторического воспоминания не связано, а потому главнокомандующий полагает, что приличнее было бы воздвигнуть не монумент в честь полковника Тиховского, а памятник над прахом его и всех доблестных казаков, вместе с ним погибших в неравном бою».
Таким образом, своей резолюцией генерал Барятинский вполне справедливо, хотя и с явным высокомерием и даже некоторым пренебрежением отзываясь о роли полковника Л. Тиховского в истории Черноморского войска, возвращал их к первоначальному замыслу – поставить достойный надгробный памятник на братской могиле у Ольгинского укрепления.
«В таком случае,- рассуждал Барятинский,- памятник был бы уместнее на самом поле сражения; и чтоб не было надобности иметь за ним особый присмотр и ремонтировать его, равно как и для уменьшения издержки на сооружение, можно ограничиться простым камнем естественной формы, с вырезанной на нем надписью».
Для установления такого памятника генерал Барятинский не считал нужным открывать официальную подписку, а «обойтись благочестивыми приношениями, которые в течение известного времени поступят в добавление уже собранным деньгам от чинов 3-го Черноморского конного полка».
«Если б со временем, - заключал свои соображения по поводу памятника в Екатеринодаре А.И. Барятинский,- средства казаков позволили без стеснения их, собрать значительные суммы на монументальные сооружения, имеющие  целью украшения города Черномории, то в истории этого войска не было бы недостатка в достопамятных событиях и славных именах. В настоящем же положении своем Екатеринодар не имеет даже самых простых и необходимых для такого города зданий».
Действительно, в достопамятных событиях и славных именах  Черноморское войско, ведущее свое происхождения от Запорожского казачьего войска, не имело недостатка, вот только сам князь Барятинский, составляя позже проект  переселения черноморцев за Кубань, проигнорировал тот факт, что кубанские земли были подарены войску Екатериной Второй за доблесть, проявленную в турецкой войне 1787-1791 гг.
После такой резолюции Барятинского в ответ на запрос о монументе полковнику  Л.Тиховскому и казакам в Екатеринодаре черноморцы лишний раз убедились как дешево ценилась высшим начальством их воинская доблесть, мужество и самопожертвование. Сам тон отношения, в котором за снисхождением так ощутимо было пренебрежение к казакам, их желаниям и мнениям, надолго охладило как атамана, чиновников канцелярии, так и казаков войска.
24 июня того же 1858 года Наказный атаман генерал-майор Л.И. Кусаков сообщал командиру 3-го конного полка и казакам, пожертвовавшим деньги на памятник, о резолюции главнокомандующего Кавказской армии Барятинского и предписывал: «По общему соглашению с чинами вверенного вам  полка донести мне о предложении по предмету устройства памятника г. Тиховскому».  Круг замкнулся, решать вопрос об установлении памятника атаман предоставлял казакам, проявившим инициативу.
На своем собрании казаки 3-го конного полка приняли решение «воздвигнуть памятник на самом поле сражения, для чего признали  достаточным одного камня с приличной на нем надписью». Об этом и сообщил Наказному атаману Кусакову новый командир 3-го конного полка, войсковой старшина Золотаревский 4 августа 1858 года. Его подчиненные просили начальство приобрести камень на пожертвованные ими деньги, «а остаток их, если таковой будет, обратить на сооружение памятника в Новгороде Тысячелетию России». Похвальна осведомленность и душевный порыв казаков, однако ни о каком остатке не могло быть и речи; денег этих не хватало даже на покупку необходимых размеров камня и его доставку к Ольгинскому укреплению. Атаман Кусаков послал копию рапорта  Золотаревского командующему войсками Правого Крыла Кавказской линии. И снова из штаба Кавказской армии затребовали чертеж предполагаемого памятника и проект надписи на камне для утверждения. Атаман Кусаков отдал соответствующее распоряжение войсковому архитектору 14 октября 1858 года, но прошел почти год, а чертежа и проекта надписи в атаманской канцелярии все не было. В конце августа 1859 года из Ставрополя дежурный по штабу Кавказской линии требовал от Наказного атамана черноморцев «поспешить представлением чертежа памятника Тиховскому и павшим с ним казакам, а также проекта надписи на этом памятнике и соображения о стоимости».
Черник на этот раз надолго отложил выполнение этого заказа, да и охладевшее к идее увековечения памяти героев войсковое правление его не торопило, убедившись, что преодолеть бюрократические препоны почти невозможно. Но та же бюрократия заставила их еще несколько раз вернуться к задуманному. Так как в штабе войск Правого Крыла и в штабе Кавказской армии были заведены дела по запросу черноморцев о возведении памятника, то  согласно канцелярским правилам,  в них следовало поставить точку и отправить в архив. Поэтому теперь кавказское начальство выступало в качестве лица, заинтересованного в установлении памятника полковнику Тиховскому с казаками.
7 ноября 1859 года атаман Кусаков пишет старшине Чернику ордер, в котором без всякого вступления, переходит к сути дела: «17 октября прошлого 1858 года я предложил вашему высокоблагородию составить и представить мне чертеж вновь предполагающегося к возведению каменного памятника над прахом полковника Тиховского… Проекты эти и по настоящее время вами не доставлены мне, а между тем дежурный штаб-офицер, полковник Цакни, рапортом от 24 августа просит о скорейшем их доставлении г. генерал-лейтенанту Филипсону».
Войсковой архитектор то ли совсем забыл о приказе, то ли надеялся, что начальство за неотложными делами оставит затею с памятником до лучших времен. Для составления «приличной» надписи  Чернику снова потребовалась реляция из войсковой канцелярии и справка из архива о сражении и подвиге казаков Ольгинского кордона.
Новый памятник предполагалось установить на отсыпи, образующей могилу. Сам памятник должен был состоять из фундамента «о двух площадных ступенях и камня дикой породы естественной формы». Камень этот Черник предлагал доставить из Керченских каменоломен и привезти на судах по Кубани. Чугунную же доску с надписью он советовал отлить на заводе в Ростове-на-Дону. По расчетам архитектора стоимость памятника не должна была превысить 700 рублей.
Хотя новый, более упрощенный проект, и был одобрен вышестоящим начальством, то есть атаманом Филипсоном, но и он оказался невыполнимым для Черноморского войска. Утверждая этот проект и разрешая установку памятника на поле сражения, генерал Филипсон в своем отношении от 8 февраля 1860 года, «согласно воли главнокомандующего Кавказской армией», запрещал открывать официальную подписку по войску. Денег, собранных казаками 3-го конного полка, даже с процентами, оказалось мало для возведения памятника.
Прошло еще четыре года. Закончилась  Кавказская война, перестало существовать Черноморское казачье войско; объединенное с частью Кавказского линейного, оно стало называться Кубанским. В 1864 году отслужен был торжественный молебен в Екатеринодаре на Крепостной площади, по убитым казакам в той многолетней войне, а памятника на братской могиле казаков Ольгинского кордона  не было. Казакам 3-го конного полка представлялось, что порыв их бывшего командира Барыш-Тищенко был напрасным.
Тем не менее, нашлась среди черноморских штаб-офицеров еще одна благородная душа, которая вознамерилась любой ценой восстановить справедливость по отношению к павшим героям. Желая закрыть дело о денежном доброхотном пожертвовании  на памятник наказный атаман Кубанского казачьего войска сделал запрос в войсковое правление сколько наросло процентов на пожертвованную сумму и какого куреня казаком был полковник Лев Тиховский. Архивариус Левченко в ответе своем указал, что Л. Тиховский «в день своей смерти был командиром 4–го конного полка и принадлежал Новокорсунскому куреню».
За 11 лет и три месяца, что пробыли в войсковом правлении пожертвованные 45 рублей и 83 копейки, проценты составили 20 рублей 40 копеек, а вся сумма на 2 ноября 1864 года состояла из 66 рублей и 23 копеек серебром. Ф.Н. Сумароков-Эльстон, бывший в то время наказным атаманом Кубанского казачьего войска, желая разом окончить  дело с пожертвованными деньгами, «поскольку не поступало более пожертвований… и сооружение памятника по недостатку суммы, оказалось невозможным», приказал заказать на эти деньги икону с надписью на серебряной ризе «В память Черноморского казачьего войска Новокорсунского куреня командира 4-го конного полка войскового полковника Льва Тиховского и с ним есаула Гаджанова, хорунжего Кривкова, зауряд-хорунжего Жирового, четырех сотенных есаулов и 140 казаков, геройски павших 18-го генваря 1810 года в неравном бою с черкесами, при защите границы Черномории, в дистанции Ольгинского кордона». Икону следовало передать в приходскую церковь Новокорсунской станицы, записав в приходскую книгу.
Икона уже была заказана, и выполнялась, когда выяснилось, что асессор Гражданской экспедиции войскового правления, войсковой старшина Василий Степанович Вареник, «сочувствуя к подвигам храброго героя, полковника Тиховского и его сотрудников», составил 2 июля 1865 года подписной лист, и «по его частному приглашению пожертвовано соревнователями штаб и обер-офицерами бывшего Черноморского казачьего войска 93 рубля серебром». Представляя эти деньги вместе с подписным листом В.С. Вареник 17 мая 1868 года просил Войсковое правление ходатайствовать перед наказным атаманом о возведении надгробного памятника Льву Тиховскому с казаками.
Зная также о недостаточности собранной суммы, войсковой старшина В.С. Вареник предлагал изготовить памятник из дуба. «В войсковом Красном лесе,- писал он в рапорте,- надо срубить дуб, которого ствол был бы ровный и самый толстый, огранить его четыре стороны, сверху на пять аршин, а остальные два аршина хорошо обжечь, осмолить и вкопавши на могиле, обить столб листовым железом и окрасить зеленою масляною краскою. Сверху столба этого водрузить железный позолоченный крест: вышиною в полтора аршина. На западной грани столба сделать впадину, в которую укрепить святую икону с изображением Св. Льва-епископа Катанского, Св. Афанасия и Кирилла – архиепископов Александрийских, а над ними Спасителя и Богоматери». С восточной же стороны столба укрепить медную доску с надписью, подготовленной Черником. Икону В.С. Вареник рекомендовал заказать у войскового художника, есаула Косолапа.
Памятник с оградой из дубовых кольев вышиною в два аршина надлежало передать смотрителю Красного леса, сотнику Рубашевскому «для сбережения». Войсковой старшина Вареник вызвался выполнить лично свой проект весной следующего 1869 года.
Войсковое правление испрашивало у генерал-лейтенанта Своева, заменявшего по случаю отсутствия наказанного атамана, разрешения В.С. Варенику изготовить и установить надгробный памятник, а также позволения «бесплатно срубить дуб означенной длины и толщины, а равно и об отпуске дерева из валежника войскового Красного леса для огорожи того памятника».
Видя решительность намерений войскового старшины В.С. Вареника, начальство пошло на уступки. В резолюции, поступившей из Войскового правления говорилось, что наказный атаман М.А. Цакни, который по долгу службы, еще будучи дежурным офицером войск Правого Крыла Кавказской линии, вынужден был заниматься этим делом, «вполне сочувствуя делу, изволил выразить, что вместо деревянного креста, было бы лучше высечь каменный крест за Кубанью, например, в долине Псекупса, из местной плиты. И оттуда же взять материал для ограды, буде же собранная сумма окажется для того недостаточной».
6 июня 1869 года Войсковое правление определяло своим отношением: «1) деньги – 161 руб. 82 копейки серебром, хранящиеся ныне в Войсковом казначействе, выдать под  расписку в книгах асессору, войсковому старшине Варенику… 2) асессору Варенику препроводив (и препровождено) шнурованную книгу на шести листах, предложить, приняв от войскового казначея означенные 161 руб. 82 копейки, записать по книге на приход, потом выводить оные по той книге установленным порядком в расход, немедленно отправиться в Закубанские пределы, к месту расположения Псекупского полка, и при содействии командира того полка, а также наемных людей, высечь большой каменный крест в долине Псекупса из местной плиты, соответствующей своему назначению, на коем в приличном месте, в некотором углублении, укрепить медную доску с надписью: «В память командиру Черноморского казачьего войска конного № 4-го полка, полковнику Льву Тиховскому и с ним есаулу Гаджанову, хорунжему Кривкову, зауряд-хорунжему Жировому и 140 казакам, геройски павшим 18 января 1810 года в неравном бою с черкесами, при защите границы Черномории в дистанции Ольгинского кордона. От черноморских казаков».
В.С. Варенику следовало также добыть необходимый для строительства ограды каменный материал, который надлежало «наемными средствами» перевезти к бывшему Ольгинскому кордону. Но как уже стало очевидным на месте, денег не хватало на изготовление каменного креста. Командиру Псекупского полка И.Д. Попко предписывалось оказывать старшине Варенику всевозможное содействие «как в добытии материала на устройство упоминаемого памятника с оградою, так и в приискании искусного художника для высечки креста».
И.Д. Попко очень близко к сердцу принял хлопоты В.С. Вареника и уже не просто по приказу начальства, а по зову души и сердца помогал ему выполнить задуманное. При его непосредственном участии был найден подходящий камень и мастер, способный высечь крест из него.
Как свидетельствует надпись на памятнике, 3 октября 1869 года поручение Войскового правления В.С. Вареником было выполнено – памятник на братской могиле казаков-ольгинцев установлен, а сотнику Рубашевскому предписано «иметь надзор в целостном сбережении памятника и ограды посредством разъездных казаков, состоящих в карауле войскового леса по близкому расстоянии сего леса к памятнику».
23 ноября того же года в присутствии народа, собравшегося из ближайших станиц, памятник этот был торжественно открыт и освящен. При открытии памятника звучали торжественные речи. Войсковой старшина В.С. Вареник свое выступление закончил словами: «Пройдут века, сменятся поколения, природа еще более изменит свой вид, а память о наших героях не изгладится и не умрет в казачестве и его преданиях».

Заключение

С того времени ежегодно дважды: в январе и октябре на братской могиле ольгинских казаков проводились Тиховские поминовения, священники в присутствии народа служили панихиду, отдавая должное их подвигу казаков.
В книге генерала В.А. Потто «Памятники времен утверждения русского владычества на Кавказе» имеется описание первоначального вида памятника ольгинским казакам. Приведу его с некоторым сокращением: «В середине креста, с восточной стороны, вделана икона Спасителя, а с северной – медная доска, на которой вырезана надпись… Наверху надписи рисунок, изображающий обнаженную казацкую шашку, скрещенную с ножнами и крест, попирающий луну, окруженный лавровым венком. По углам доски – пальмовые ветви. Памятник окружен каменным постаментом, на котором утверждено 12 кирпичных выбеленных столбов, покрытых сверху листовым железом и выкрашенных красною краскою; между столбами красивая железная решетка, такого же красного цвета».
Рядом с памятником, на осевших валах бывшего Ольгинского кордона, предполагалось построить небольшую каменную часовню. На ее строительство были собраны деньги, закуплен кирпич, но прошли годы, а часовня так и не появилась в намеченном месте. Уже в советский период  была снесена ограда, вокруг братской могилы стали хоронить жителей появившегося рядом с Красным лесом поселка. Спустя еще некоторое время поселок перенесли в другое место, а заброшенное кладбище стоит до сих пор на берегу Кубани километрах в четырех от поселка Колос Красноармейского района. Кем-то были сорваны с каменного креста икона и медная доска с надписью, куда-то подевалась железная ограда, но слава Богу, что уцелел памятник.
Богата яркими событиями и личностями история Черноморского казачьего войска. Прав был князь Барятинский, следовало бы установить в столице Кубани памятник казакам, ведущим свою родословную от славного Запорожья, боронившим отчий край и веру православную, обживавшим кубанские степи и плавни, но без памятника полковнику Л. Тиховскому и казакам-ольгинцам в казачьей исторической памяти был бы невосполнимый пробел.
Примечателен тот факт, что с установлением памятника казакам-героям так или иначе связаны имена выдающихся кубанских казачьих деятелей, историков, писателей, военачальников: Я.Г. Кухаренко, В.С. Вареника,  И.Д. Попко и других. Без сомнения, благодаря хлопотам, связанным с воскрешением памяти о подвиге казаков Ольгинского кордона, у черноморцев пробудился интерес к родной истории. Они поняли, что никто, кроме них самих, не напишет правдивой истории войска. Кубанское казачье войско выдвинуло из своей среды замечательных историков-краеведов. Все, кто прикоснулся к подвигу казаков Ольгинского кордона, стали патриотами своего войска, хранителями его  истории.

                Список
               старшин и казаков, погибших геройской смертью
       при обороне Ольгинского кордона 18 января 1810 года вместе с полковником       Львом  Лукьяновичем Тиховским, командиром 4-го конного полка

1. Войсковой полковник  Лев Лукьянович Тиховский – Новокорсунского куреня. Командир 4-го конного полка
2. Хорунжий Иван Игнатьевич Кривков – Екатеринодар
3. Зауряд-хорунжий Григорий Семенович Жировой – Дядьковского куреня, 4-й конный полк
Сотенные есаулы:
4. Федот Гарнага – Полтавского куреня
5. Василий Черный – Корсунского куреня
6. Михаил Нестеренко – Брюховецкого куреня
7. Семен Шкуропацкий – Джерелиевского куреня
Канонир:
8. Кирилл Лусуленко – Шкуринского куреня
Казаки:
9. Степан Мовчан – Динского куреня
10. Василий Галка
11. Савва Семикобыла
12. Прохор Олейнеченко
13. Каленик Олейнеченко
14. Афанасий Раевский
15. Иван Карпиченко
16. Федот Гладуненко
17. Иван Дмитренко
18. Дорофей Зозуля
19. Иван Сутеменко
20. Максим Железняк
21. Кузьма Чумак
22. Иван Семикобыла
23. Мина Белан – Динского куреня
24. Евдоким Сирый
25. Андрей Чернага
26. Павел Голуб – Дядьковского куреня
27. Григорий Соколенко
28. Кузьма Коваленко
29. Андрей Музыка
30. Яков Шевела
31. Харитон Куколенко
32. Прокофий Голубенко
33. Емельян Яровый
34. Иван Жулида
35. Павел Недан
36. Андрей Олейник
37. Федор Безпалый – Васюринского куреня
38. Федор Мацюца – Брюховецкого куреня
39. Афанасий Белый – Платнировского куреня
40. Иосиф Венгер
41. Петр Батурин
42. Григорий Коломийченко
43. Илья Супрун
44. Андрей Чумаченко
45. Ефим Коноваленко
46. Дмитрий Ризниченко
47. Дмитрий Туголук
48. Тимофей Селий
49. Трофим Короткий
50. Ефим Плохий
51. Пантелеймон Шаповал
52. Василий Губа
53. Михаил Швец
54. Евстафий Верещака
60.              Василий Сало
61.              Онуфрий Василенко
62.              Василий Учиняйло
63.             Никита Федоренко
64.             Федор Вареный
65.             Петр Черепок
66.             Пантелеймон Селащенко
67.             Сергей Оксентий
68.             Карп Журавель – Платнировского куреня
69.             Леонтий Березник
70.             Кирилл Менжа
71.             Клим Иванченко – Сергиевского куреня
72.             Григорий Щербина
73.             Козьма Боханец
74.             Яков Одновол
75.             Иван Мирошник
76.            Григорий Черепичный
77.            Семен Хмельницкий
78.            Гавриил Гриценко
79.            Евдоким Краснюк
80.            Емельян Шиян
81.            Филипп Науменко
82.            Исидор Шкода
83.            Илья Труш – Новолеушковского куреня
84.            Максим Бесараб
85.            Савва Баранниченко
86. Павел Сидельник
87. Дорофей Мазур
88. Иван Малый – Ирклиевского куреня
89. Матвей Белый – Крыловского куреня
90. Иван Козюра
91. Корнелий Сорока
92. Антон Тохиенко
93. Евстафий Дымный – Кореновского куреня
94. Макарий Могилевский
95. Иван Поночевный
96. Семен Федоренко
97. Михаил Пятелко – Величковского куреня
98. Иеремия  Матющенко
99. Степан Пацан
100. Иосиф Панасенко
101. Василий Мироненко
102. Федор Лукашенко
103. Василий Черный
104. Федот Гирник
105. Наум Цвиркун
106. Стефан Роменский
107. Иосиф Руденко
108. Павел Самарский
109. Николай Кочерга – Величковского куреня
110. Иван Короткий
111. Никита Неокупный
112. Алексей Чернюк
113. Мойсей Чернявский – Мышастовского куреня
114. Иван Поляк – Поповичского куреня
115. Иван Кодацкий
116. Иван Бут – Старотитаровского куреня.
117. Семен Тараненко
118. Федор Коломатня
119. Федор Коломиец
120. Григорий Черный – Переясловского куреня
121. Григорий Кощиенко
122. Василий Зинченко
123. Степан Крупка – Полтавского куреня
124. Василий Грач
125. Дмитрий Соловей
126. Павел Прохода
127. Марк 2-й Черноглаз – Джерелиевского куреня
128. Иван Миюсский
129. Павел Говач
130. Игнат Петренко
131. Тарас Горовый
132. Пантелеймон Скляренко
133. Павел Гирка
134. Семен Зленко – Брюховецкого куреня
135. Кирилл Шевченко
136. Емельян Чупрач
137. Михаил Чуприна
138. Карп Шевченко
139. Марк Пивень – Крыловского куреня
140. Петр Яковенко – Тимашевского куреня
141. Василий Вергиль
142. Влас Никифоров – Старотитаровского куреня
Пацан:
143. Филипп Никифоров

Тогда же умерли от ран:
144. Григорий Тетянка – Динского куреня
145. Яков Вишневецкий – Новолеушковского куреня
146. Иван Головко
147. Гавриил Гайворовский
Список взят из книги И.И. Кияшко «Именной список генералам, штаб- и обер-офицерам, старшинам и нижним чинам Кубанского казачьего войска, погибшим и умершим от ран с 1788 года». – Екатеринодар, 1911.

 
    Вековые дубы Красного леса и пожелтевшие листы архивных документов  свидетельствует о  случае  двухсотлетней  давности и о нравах  наших предков, бытовавших  в  те  времена.   


















 

























































 


Рецензии
Николай, я с большим интересом читаю Ваши исторические очерки. Благодарю Вас за них. Не будете ли Вы против, если я буду публиковать их у моём интернет-журнале "Голос Эпохи" (http://golos-epohy.narod.ru/)?
С уважением,
Елена Семёнова

Елена Владимировна Семёнова   13.05.2010 21:35     Заявить о нарушении
Елена Владимировна, спасибо за ваш отзыв.Конечно, я не против публикаций моих очерков в вашем интернет-журнале. Обязательно буду заходить. Мне также понравился очерк о Корнилове, рад видеть в вас единомышленника.

Николай Тернавский   13.05.2010 23:03   Заявить о нарушении