Послушные дети

                Эх, трудодни-палочки - горькие денёчки! Как же трудно после войны крестьяне жили-выживали!? Хоть на ферме день-деньской, хоть в  поле с тёмного до тёмного, заработок один и тот же - трудодень. А что на него?! Граммов триста пшенички с урожая. И то в лучшие годы! Но особенно бедствовали семьи солдатских вдов. И если нам с сестрёнкой случалась обнова к празднику, то только благодаря скрупулезной бережливости матери.
                - Мама, - купи конфеты, - просили мы, когда ей в базарный день удалось однажды продать два десятка яиц и полведра квашеной капусты. - Вот эти в фантиках...
                - В фантиках? - переспросила она. - Мне не жалко взять. Только они жёсткие зубы разноются ...
                - Тогда орехи купи, - не унималась сестрёнка.
                - Вот уж выдумала - орехи! Знаешь, как с них во рту сохнет! А то и живот разболится. Так схватит живот - ночь спать не будешь.
                - Зачем же тогда их продают? - обиделся я: три километра до райцентра нёс капусту - и ничего!
                - А куда ж их, милый, девать-то? Растут же... На вот лучше подержи денежки в руках. Не то, что капуста - лёгкие! А цена им большая. Заработали! Тут, считай, и на книжки тебе, и на тетрадки выйдет. А Маше мы ботиночки справим. Яичек подсоберём, маслица... Хочешь новые ботиночки, Маша?
                - Ещё как хочу!
                - То-то и оно!
                При выходе с рынка мать подала бронзовую монету одному из нищих, и мы отправились домой.
                - Разве нынче гостинцы?! - продолжала успокаивать нас кормилица. - Вот до войны были гостинцы - то гостинцы! Конфеты – язык проглотишь, мармелад - чистое золото!.. И чего только, бывало, не привозил с базара отец ваш!
                Она вздохнула, наклонилась к обочине дороги, сорвала цветок. Я увидел, как со щёк её упали крупные слезы. Чёрными пятнами они легли на серую пыль.
                А дома нас поджидал дядя Вася, однополчанин отца. Заехал попутно проведать нас. Сожалея, что без гостинцев нынче, потому что не с базара едет, а по другим делам, он подарил нам вдруг тридцатирублевку!
                - Вот вам, ребята, на гостинцы. Сами купите, что приглянется.
                С каким же нетерпением мы ожидали базарного дня! А в воскресенье, чем свет  отправились на рынок. Мы быстро прошли по торговым рядам к  заветному ларьку.
                - Купим конфеты, - обрадовался я, что палатка уже открыта.
                - А зубы разноются... Забыл? - напомнила сестрёнка. - Лучше вон ту розовую плитку мармелада возьмём.
                - Ты что, это же мыло!
                - Тогда орехи покупай.
                - А живот...
                - А чего же тогда?
                - Да больше и нечего.
                - Вот до войны были гостинцы - то гостинцы! - совсем, как взрослая, вздохнула Маша, когда мы направились к выходу.
                У ворот, как это делала мать, мы подали тридцатирублевку  нищему.
                Старик подержал в руках денежку, оценивая её, и вернул:
                - Отнесите домой, - строго сказал он, - да не потеряйте!
                По пути в деревню Маша буквально копировала мать. Она рассказывала про довоенные гостинцы, так же вздыхала, наклонялась к обочине, срывала цветы... Ну, прямо артистка! Мне было смешно и даже радостно наблюдать за ней.
Бог с ними, с гостинцами! Главное, подражая матери, сестрёнка не пыталась изобразить её слезы. Значит, она не видела их в тот раз.
А мне запомнились они. И тем, собственно, запомнилась отгремевшая война - чёрными слезами матери на серой пыли просёлочной дороги.