Милостива Нингаль - отрывок из исторического роман

      Нин с трудом подтащила лестницу к стене и осторожно, тщательно нащупывая каждую ступеньку, полезла на крышу. Лестница была старой, такой старой, что перекладины дрожали и поскрипывали от малейшего к ним прикосновения; никто из взрослых обитателей дома не использовал уже по прямому назначению, страшась сорваться вниз, допотопную эту рухлядь, наверное, равную по веку самому царю-страннику Гильгамешу, великому искателю бессмертия. Ныне она, позабытая, но не выбрасываемая из уважения к ее деревянному прогнившему материалу, столь высоко ценимому в земле Междуречья, где дерево – не менее ценно, чем металлы, валялась под навесом близ галереи старого дома, хозяином которого был Алассу, почтенный человек, жрец в храме бога Нингирсу, что в городе Ларса, одном из крупнейших городских центров Месопотамии начала II  тыс. до н.э.
     Взобравшись на плоскую камышовую крышу, прилегавшую вплотную к крыше соседнего дома, в котором жила ее подруга Шаммурамат, или просто Шамми, девочка свистнула по-мальчишески, и подружка, дремавшая на своем участке крыши, где так приятно было отдохнуть после долгого, жаркого летнего дня, дарившего столько забот по хозяйству, - примчалась на зов Нин. Вместе девчонки с трудом затащили лестницу наверх,- спрятали, на тот случай, если Алассу или бабушка Нин вздумают искать беспокойную младшую родственницу, которой было строго запрещено лазать по крышам, разгуливать в одиночестве даже по собственной улице и вступать в любые разговоры с незнакомыми людьми.
    Шамми подобные запреты казались дикостью, но в отношении Нин они были совершенно оправданы, - ценность для родных единственной и притом любимой наследницы немалого по тем временам состояния была куда выше той степени значимости, которую представляла для своей так называемой семьи Шаммурамат, которую взяли в дом как дочь, но где она была бесплатной работницей, чья доля мало чем отличалась от участи бесправной рабыни. Одна радость была у Шамми, - после бесконечно долгого, загруженного работой, безрадостного дневного труда, забраться на крышу, еще дышащую жаром после июльской духоты, и лежа на дырявой циновке, говорить с Нин, рассказывать ей, как прошел день, и слушать с упоением рассказы подруги о жреческих церемониях в храме дяди Нин – Алассу, внимать пересказам старинных мифов и сказок, пословицам и поговоркам, что так и сыпались из речи Нин, которая, может, в делах чисто женских, - готовка, уборка, стирка и пр., - смыслила не так много как Шамми, зато была девочкой грамотной уже в свои юные десять лет, умела не просто читать простейшие тексты по вопросам хозяйства, но даже знала о делении на обратную величину, что представлялось Шамми чем-то сродни чародейского мастерства, доступного людям могущественным: жрецам, тамкарам и другим подобным значительным людям. Шамми пока не задумывалась над вопросом: а зачем ее маленькой изнеженной подружке, маленькой красотке, не знающей, как печется хлеб и варится похлебка, все эти непонятные знания и специфически мужские умения, абсолютно не нужные женщине в этом мире, где все важные дела вершатся мужчинами, а женщины созданы, чтобы служить мужчине, холить и обслуживать его...