Жора

               
Из цикла "Образы"

   Был Георгий Фролович сумбурным мужичком небольшого роста с упрямо поставленной головой и деловито-энергичной походкой. Вся жизнь его была соткана из анекдотов, которые шлейфом тянулись за ним везде, где он появлялся и составляли по сути его собственные приключения. Над ним можно было бы просто смеяться, но положение его в обществе заставляло уважительно к нему относиться, поскольку занимал пост начальника техники безопасности в отраслевой проектной организации. Фирма занимал ключевое положение в главке, в который входило два десятка предприятий. И на разбор тяжелых несчастных случаев, да и просто для проведения обычной плановой проверки, на заводы, разбросанные по всей необъятной России, приезжал Фролович. Человеком был он совершенно безобидным. Имел двух сыновей, как две капли воды похожих на родителя.
 Сыновей он однажды умудрился, забирая из детсада, забыть в троллейбусе, заболтавшись с встретившимся приятелем. Выйдя из транспортного средства и взяв по случаю встречи по кружке пива, заговорили про жизнь и про детей. Приятель спросил Жору, куда они, дети его, подевались, в троллейбусе то рядом были.
Тут то Жора и спохватился. Выручило такси, на котором он догонял не в меру быстроходный троллейбус.
В злую годину борьбы Горбачева за трезвый образ жизни, при какой то служебной встрече, когда разговор зашел о детях, попросил он меня отремонтировать ему магнитолу.
- ребята у меня орлы, все могут, во всем разберутся, но заняты очень, времени нет, помоги.
Хотя и жил он в другом микрорайоне, отказать было нельзя и вечером, с двумя пересадками, я прибыл по вызову. Дела было на полчаса, но долг платежом красен. На кухонном столе появилась заветная бутылочка.
 Тоня, жена Фроловича, ловко собрала закуску, поставила рюмки и продолжала хлопотать по хозяйству, на кухне то появляясь то пропадая. От рюмки я отказался. И не по причине своего пуританского характера, а потому что шла в то время беспрецедентная ловля подвыпивших граждан отечества. И чем выше был общественный статус провинившегося, тем больше был азарт и рвение общественного актива при разборке. Снимали с работы, лишали жилья, рушилась карьера, осуждало все общественное мнение, сидя вечерами за бутылкой самогона на кухне. Я же был молодой, перспективный, член партбюро завода. И честно признался:
- Жор, не буду пить, не то чтобы не хочу, а боюсь, дорога далекая.
На что он, трагическим голосом почти прошептал жалобно, косясь на кухонную дверь:
- Да ты не пей, я с тобой выпью…
И, казалось, слезы готовы брызнуть из глаз его.
Пришлось поддержать. Стукнулись рюмками, Жора выпил, я закусил, рюмками поменялись. Зашла Тоня, покосилась, у меня рюмка пустая, у Жоры не пригубленная, успокоилась, подлила мне и снова убежала. Все повторилось. Допили по последней, и я уходя, получил комплимент от Антонины:
- Умеет человек держаться! А ты (это к Жоре) и пить не пил, а разгубастился!
Попал Фролович в то лихое время по причине подпития в милицию, но на утро прибежал в прокуратуру, и пустил, придурившись, такую убедительную слезу, что прокурор при нем же позвонил начальнику райотдела милиции со словами:
- Да если бы он мне сейчас в общественном транспорте встретился, я первый бы его в милицию сдал! Но он же трезв как стеклышко!
И отделался Жора лишь легким испугом.
Часто пересекались мы в коридорах министерства во время московских командировок. Гостиницы были недоступны не по цене, а просто были недоступны. Приходилось ютиться по разным общежитиям, где Жора был своим человеком. Вез нас, человек несколько, в какую-нибудь общагу, устраивал через какую-нибудь Валентину Ивановну комендантшу и мы были ему бесконечно благодарны. Вечером рабочий день  заканчивался неизменной бутылочкой-андроповкой по пять тридцать. Бутылочки оказывалось как всегда мало, и тут Жора приходил на помощь:
-Ребята, есть! У меня есть! Но шесть рублей!
И был Жора и сыт, и пъян, как член компании, и с прибылью.
В общежитиях иногда ночевали иностранцы, видимо туристы.  В один из прекрасных вечеров Жора, посланный за водкой, столкнулся в дверях с такой группой. Был с иностранцами массовик с гармошкой. Фролович, которому уже было море по колено, попросил гармонь. И сыграл. Он был, оказывается, гармонистом. Во время его игры вошла комендантша. Испытав от «наслаждения» Жориным искусством настоящий шок, она больше нас при иностранцах ночевать не пускала.
 Я позже на Первомайских демонстрациях слышал его игру на гармошке. Понимал ее только он один. И только он знал где между проигрышами вставить нужное слово. Когда он играл во дворе дома, припевками-междометиями были всего два слова: Лежа! Стоя!
Тоня же, жена его, показывая на него из открытого окна кухни, жили на первом этаже, выкрикивала:
- Дурак! Ну чистый дурак!
Вот эту картину я представлял, когда коллеги рассказывали о его встрече с иностранцами.
Была у них с Тоней дача с заветными шестью сотками, что было весьма престижно в то время. Занявшись агротехникой и задумав получить невиданный урожай, Жора пренебрег навозом и внес удобрения, обильно посыпав ими участок. Добра этого в полях бесконтрольно валялось много. В итоге на участке перестало расти все. Жора завез несколько КамАЗов земли, подняв участок на  добрых полметра. Все, что сажалось отлично приживалось, расцветало и неотвратимо чахло, как только корневая система достигала отравленного слоя. Жорин участок стал объектом бесконечных насмешек.
- Жор, как урожай?
- Да думаю землю на анализ в Тимирязевку отвезти…
- Жор, а академика привезти не проще?
Пиком же Жориных приключений было, когда он осквернил личную подпись самого Министра. Встретился он мне в министерских коридорах, взахлеб и истерически смеющимся.
- Фролович, в чем дело?
- Да вот, министр подписал, а я…
И снова истерический смех. После расспросов выяснилась полная картина происшедшего.
Забрав из секретариата министра подписанный протокол, Жора по нужде забежал в туалет, где забравшись на толчок, продолжал  деловито изучать документ. На толчки в то время забирались с ногами. Жора поднатужился, и поразил цель струею. Бумага была мелованная, влагу впитывала быстро…
Где ты теперь, веселый и неунывающий человек? Не хватает нам сейчас твоего простодушия, твоей непосредственности…