Византия

                Византия далекая и близкая



Всматриваясь в прошлое, мы порой, как в зеркале, в картинах минувшего видим отражение сегодняшней жизни, со всеми ее проблемами, конфликтами и устремлениями. И, наверное, это не случайно. Память о прошлом в сознании человечества промыслительно доносит до людей исторический опыт самых отдаленных времен, чтобы мы могли учиться на нем так же, как всякая отдельно взятая личность выносит уроки из ошибок прошлого, из своих поражений, успехов и неудач. Причем исторический опыт хранится в памяти человечества не в хаотическом, безпорядочном состоянии, а в определенном так или иначе упорядоченном виде, с конкретной расстановкой нравственных акцентов, запечатляя в нашем сознании лишь то, что важно для нас с точки зрения Божественного промысла.

Сегодня стала весьма распространенным явлением попытка пересмотра и переосмысления важнейших исторических событий с целью высвечивания множества дополнительных, сопутствующих фактов и деталей, смещающих привычные для нас духовно-нравственные акценты, с целью повлиять на оценку современниками хорошо всем известных исторических реалий, причем повлиять только в сторону их искажения и извращения, пытаясь придать им совершенно иной, противоположный смысл. Примером тому может служить предпринимаемая в последнее время кампания по переосмыслению сопутствующих деталей, связанных с Куликовской битвой, а значит и по переоценке значения этого исторического события. Общественному сознанию настойчиво пытаются навязать идею о неоднозначности данного исторического факта, путем вытаскивания на свет массы второстепенных деталей о мотивах, об историческом контексте сражения, о его участниках и пр.  Цель всего этого очевидна – добиться переосмысления конкретного исторического события и перевести его из разряда краеугольного, поворотного момента в нашей истории, в том числе и в плане формировании национального самосознания русского народа, в разряд малозначимых, третьестепенных фактов с последующим стиранием его из исторической памяти человечества.

От кого исходят подобные попытки, догадаться нетрудно: существуют определенные общественные силы и конкретные люди, имеющие целью изгладить из исторической памяти народа то, что сегодня для него особенно важно, а именно накопленный исторический опыт, который поможет ему обрести твердую почву под ногами, вернуть  национально осмысленное видение истории и современности.

Аналогичные попытки искажения исторических фактов можно наблюдать и в исследованиях по истории Византии. Как только не пытались представить историю Византии исследователи и историки! И как тысячелетнюю историю упадка, закончившуюся неизбежным падением Константинополя под ударами Оттоманской империи турок (Эдвард Гиббон), и как эпоху варварства, обскурантизма и предрассудков. Свою лепту в исследование византийской истории также внесли историки-марксисты, рассматривавшие конфликт между «бедными» и «богатыми» как движущий фактор многих явлений и подгонявшие исторические факты под свои теории (впрочем, этим грешили не они одни).

Итак, почему же все-таки Византия? Преподобный Иосиф Волоцкий, один из вдохновителей учения о Святой Руси как преемнице и хранительнице Вселенского благочестия, оставил после себя многих учеников и последователей. Один из них, старец Спасо-Елеазаровского монастыря Филофей, пояснял значение России как последнего оплота Православия на земле следующим образом: «Вся Христианская Царства приидоша в конец и снидошася в едино Царство нашего Государя. По пророческим книгам, то есть Росейское Царство: два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти.»  А еще раньше,  «в 1492 году митрополит Зосима провозгласил мысль о переходе мирового значения Византии к Руси. Он называл Ивана III ‘новым царем Константином’, а Москву ‘новым градом Константиновым’. Так зародилась идея о Москве ‘третьем Риме’.»

Почему сегодня часто вспоминают, а еще чаще замалчивают поистине судьбоносные для России слова старца Филофея о том, что Москве, столице России, суждено стать третьим и последним Римом, или, другими словами, быть последней земной империей в полном смысле этого слова.  Чем так важна эта доктрина «Москва – третий Рим», и если важна, то почему?

Сегодня, как никогда раньше, совершенно очевидно, что Россия, объявив себя после падения Константинополя прямой наследницей и хранительницей цивилизационной византийской модели, поставила перед собой, таким образом, духовный идеал, охватывающий все стороны бытия народа русского, добровольно и осознанно приняв на себя функции преемницы и блюстительницы вселенского благочестия. А, как известно, качество поставленного перед собой идеала определяет и качество жизни, будь то отдельной личности или целого народа.  Начиная с этого момента и до завершения своей имперской истории в 1917 году, Россия всегда старалась соответствовать своему высокому идеалу и призванию всечеловеческого служения. Отступление от него закончилось для нас небывалой по своим масштабам национальной катастрофой, продолжающейся и по сей день.

Как это ни странно, но даже от некоторых наших церковных иерархов можно слышать, что доктрина «Москва – третий Рим» сегодня уже больше не актуальна, ибо не соответствует реалиям современной жизни. Что это, результат непонимания, или снова предательство и отказ от нашего исконного национального, духовного и исторического идеала? Хотелось бы думать, что – первое.

Итак, причины крушения Российской Империи, причем, не только как государства, играющего ведущую роль в мировой геополитике, но и как империи Православного Духа и благочестия, выполняющего роль «удерживающего» в мире, в общем, ясны: это, в первую очередь, богоотступничество народа русского, оскудение веры во всех слоях российского общества, попрание закона национального бытия, что привело  в общей сложности не только к крушению государства и гибели лучшей части народа вместе с его самобытной духовной культурой, но и к прогрессирующей дестабилизации соотношения геополитических сил на мировой арене с вытекающим отсюда коренным дисбалансом в развитии основных мировых цивилизационных моделей.

А каковы же причины упадка и падения империи Византийской, просуществовавшей рекордно долгий срок – одиннадцать веков? Сегодня мнения специалистов-византинистов на этот счет расходятся. Не многие историки византологи высказывают свое однозначное мнение по поводу причин, погубивших великую империю. Обратимся непосредственно к событиям того времени. Современники, видимо, не стеснялись высказывать свои мнения.

Уния с латинянами была формально провозглашена в соборе Святой Софии в декабре 1452 года, а в мае следующего, 1453 года Константинополь пал под ударами превосходящих сил турок. Интересно, что оценка современниками событий, предшествующих и сопутствующих падению империи, как в Византии, так и на Руси – однозначна. Так, Патриарх Антоний в 1393 году призывал русских быть верными православной Византии, но признавал также, что следует «отвергать императоров-еретиков». Или вот, что пишет автор того времени, обращаясь к Иоанну VIII Палеологу, подписавшему флорентийскую унию: «О великий государь император, почему ты пошел к ним?... Ты променял свет на тьму; вместо Божественного закона ты получил латинскую веру… Раньше ты был делателем благочестия, теперь ты сеятель семян зла.»

            Русский летописец, скорбя об участи Царьграда, писал: «Царство без грозы есть конь без узды. Константин и предки его давали вельможам утеснять народ; не было в судах правды, ни в сердцах мужества; судии богатели от слез и крови невинных, а полки греческие величались только цветною одеждою; гражданин не стыдился вероломства, а воин бегства, и Господь казнил властителей недостойных, умудрив царя Магомета, коего воины играют со смертию в боях и судии не дерзают изменять совести. Уже не осталось теперь ни одного Царства Православного, кроме Русского. Так исполнилось предсказание святого Мефодия [Патарского] и Льва Мудрого, что измаильтяне (турки) овладеют Византией; исполнится, может быть, и другое, что Риссияне победят измаильтян и на седьми холмах ее водворятся».

Накануне штурма Константинополя православный народ, возмущенный торжественной обедней, отслуженной в св. Софии в сослужении  латинян и греков-униатов, толпой устремился в монастырь Понтакратор за советом к подвизавшемуся там праведному и ученому монаху Геннадию Схоларию, который руководил православными из своей кельи, проводя время за богословскими трудами против латинян. Не показываясь народу, он вывесил на дверях своей кельи следующее воззвание: «Несчастные ромеи! Чего вы смутились и удалились от надежды на Бога? Зачем понадеялись на помощь франков и вместе со столицею, которой суждено погибнуть, утратили и веру вашу? Милостивый Боже мой! Свидетельствую пред лицом Твоим, что не повинен я в таковом грехе. Знаете ли, несчастные граждане, что вы делаете? С порабощением, которое сбудется над вами, утратили вы отеческое предание и исповедали нечестие. Увы, горе вам в день судный».

Народ, после этого назидания, проклял окончательно унию, перестал посещать Софийский собор и, по словам византийского историка Дуки, «если бы даже явился ангел с Неба и обещал грекам спасение под условием унии с латинянами, то они все-таки отвергли бы ее».

Как отмечает Ф.И. Успенский, «по-видимому, в народе царило тупое отчаяние и равнодушие; иные, может быть, надеялись на лучшее от перемены власти».

Наверное, аналогичное настроение тупого равнодушия и отчаяния, смешанного с робкими надеждами на новую власть, охватило и народ русский в страшный период безвременья в 1918 году, после казни большевиками св. Царственных Мучеников. 

Как видим, у современников падения Византии не было сомнения в причинах, приведших к ее крушению: все те же варианты богоотступничества,  предательства своих исконных духовно-нравственных идеалов и нечестие.

По истечении определенного времени причины падения великой православной империи становятся почему-то менее ясными, или, точнее сказать, многие историки не хотят признавать явную очевидность этих причин. Так, Жан-Клод Шейнэ, потомок тех самых латинян, ненавистных православному народу Византии, в своей «Истории Византии» ставит вопрос: «Почему же Византия все-таки погибла?» И здесь же выдает давно готовый и политически востребованный на секуляризованном, безбожном Западе ответ: «Основную причину следует искать в монархической системе, при которой благополучие империи в большой мере зависит от личности правителя».

Да, уж кто-кто, а мы-то знаем цену монархии, не бутафорской, а подлинной, Богом данной, которую мы потеряли по своему неразумию в 1917 году и которую только-только начинаем оплакивать, осознавая невосполнимую потерю, приведшую нас на грань гибели, и духовной, и физической.

Еще один представитель воинствующих латинян, видный английский историк Арнольд Тойнби, разработавший свою собственную оригинальную фундаментальную философию и теорию исторического процесса, лишенную, надо сказать, всякого духовного, метафизического элемента, при рассмотрении великих духовных идей Православных империй, Византийской и Российской, не видит в них ничего кроме навязчивых иллюзий, навеянных политическими устремлениями их монархов и правителей. Показательно, что Византийскую империю он называет не иначе, как «призрак призрака эллинского универсального государства», рассматривая ее лишь как бледный отблеск языческого государства. Вот он, классический подход латинянина! Использование им определенных лексических средств явно выдает его духовно-нравственные пристрастия. «Когда призрачная тень возрожденной Римской империи – призрак призрака эллинского универсального государства – была, наконец, ликвидирована оттоманским завоеванием Константинополя в 1453 году…».  Одно только употребление слова «наконец» свидетельствует о подлинном отношении автора к историческому событию.

Плохо скрываемое недоумение у А. Тойнби вызывает великая идея имперских православных народов, греков и русских (причем словосочетание «великая идея» автор пишет только в кавычках, как бы посмеиваясь над тем, что у православных греков и русских вообще может быть что-то великое).

«…даже двухсотлетняя агония этой бледной тени Римской империи не излечила греков от восхищения  обреченным государством. Год за годом, век за веком, вплоть до настоящего времени вынашивается эфемерная мечта… Константинопольские греки и во время оттоманского правления продолжали надеяться, что какое-то чудо, возможно вмешательство Бога, возродит вновь Восточную Римскую империю.  Это желание было столь сильным и неистребимым, что его и сейчас можно обнаружить в греческом фольклоре… Несмотря на чреду разочарований, ‘великая идея’ не покидала народ на протяжении всей его истории.» 

И дальше: «Тогда как ‘великая идея’ греков представляет собой драматический и странный исторический факт, аналогичное зерно, посеянное на русскую почву, дало серьезные исторические последствия, которые и сейчас,… возможно, еще не развернулись в полное мере… Чувство того, что греки предали свое православие и за это были наказы Богом, сильно отразилось на далекой русской церкви, где антилатинские настроения были очень сильны. Русским казалось, что если греки были отвергнуты Богом за Флорентийскую унию, мыслившуюся как замена православию, то сами они получили политическую независимость за преданность церкви. Русский народ оказался последним оплотом православной веры. Таким образом, он унаследовал права и обязанности Римской империи…  Использование русскими авторитета Восточной Римской империи для доказательства веры в бессмертие своего универсального государства – прежде всего в политических целях – требовало значительных усилий.»

Другими словами, ни у православных греков, ни у русских, согласно логике Тойнби, не было никакого осознания на уровне народной души своей великой миссии донесения Христовой Истины до других племен и народов, не было желания и стремления служить христианским идеалам и претворять их в жизнь, а был лишь один политический расчет и мелочный эгоистический практицизм. Не было бесчисленных замечательных подвигов беспримерной самоотверженной и горячей веры, воплощенных в житиях сонма святых отцов Православной Церкви, как в Византии, так и в России, а была только «эфемерная мечта» и «иллюзия», досадная своей упрямой живучестью. Беда в том, что современный западный ум, воспитанный в атмосфере безбожия и неверия, практически, не в состоянии встать на экклезиологическую позицию и взглянуть на события, как прошлого, так и настоящего с точки зрения отражения в них высших духовных истин, увидеть в исторических фактах их метафизическую сторону, признать, наконец, приоритет животворящего Духа над материей и природой.

А вот фраза Тойнби, которая служит ключом к пониманию того, что написано между строк его сочинения: «Политическая миссия Третьего Рима никогда не сводилась к тому, чтобы спасать или реформировать Второй Рим. Она виделась в том, чтобы заменить его, тогда как миссия христианской церкви заключалась в том, чтобы заменить церковь Ветхого завета».

Подобно тому, как для Тойнби православная Византия это бледная тень Римской империи (языческой, кстати, империи), или «призрак призрака эллинского универсального государства» (тоже, заметим, языческого), так же и Третий Рим есть лишь имитатор, подмена, или «замена» Второго Рима, и тогда церковь христианская – подмена (или, по словам автора, «замена») церкви Ветхого завета (то есть, получается, церкви единственно подлинной). Такова простая логика семантического построения процитированной выше фразы, в которой ясно просматриваются, во-первых, симпатии автора к ветхому языческому миру, а во-вторых, попытки представить высокий идеал служения православного русского народа Христовой Истине как «эфемерную мечту» и «иллюзию».

Да и о какой, между прочим, церкви Ветхого завета ведет речь выдающийся историк Тойнби? Церкви ветхого Израиля, на смену которой пришла новозаветная Церковь Христова, уже давно к этому времени не существовало, и вот от неё-то как раз, от церкви Ветхого завета, и осталась одна лишь эфемерная мечта еврейского народа, отвергшего и предавшего Христа на распятие, мечта о мировом господстве над всеми племенами и народами. Но об этой еврейской «мечте» (отличающейся гораздо большей живучестью, чем греческая, по крайней мере, учитывая сроки ее существования), Тойнби почему-то умалчивает, упоминая только греческую, русскую и японскую «мечту», да и только.

Таким образом, получается, что и Византийская, и Российская империя пали по одной и той же причине забвения своей исторической миссии, предательства и отступления от высших духовно-нравственных идеалов и богоотступничества. И в связи с этим возникает закономерный вопрос: разве не грешили тем же самым и Западная Римская империя и западноевропейские державы, отпавшие от Святой Апостольской Православной Церкви? Почему же не пришлось им испить горькую чашу испытаний, выпавших на долю России и Византии? В чем причина столь разной расплаты за один и то же грех апостасии? К сожалению, человеческий разум не в силах пока разрешить этот вопрос, и единственное возможное объяснение, которое приходит на ум, сводится к евангельским словам Христа Спасителя: Всякому же, ему же дано будет много, много взыщется от него, и ему же предаша множайше, множайше просят от него. (Лк.12-48). Той же раб ведевый волю господина своего, и не уготовав, ни сотворив по воле его, биен будет много. (Лк.12-47).

         Очевидно, нам уготована роль раба, который знал волю господина своего, и не был готов и не делал по воле его, именно поэтому с нас и взыскивается много.

         Да и так тоже сказать, далеко не все измеряется мерой земного благополучия и, может быть, Россия и Византия покупают ценой катастроф и страданий нечто большее, чем доступно земному благополучию Запада. Как знать! Но нельзя забывать, что сами по себе страдания не дают искупления греха, если человек или народ не кается, а ожесточается в своем грехе. Скорби в истории человечества, как и в жизни отдельного человека, попускаются Богом для вразумления, покаяния и очищения, а не для того, чтобы одни использовали страдания других в своих прагматических спекулятивных целях, обезпечивающих самоутверждение и доминирование одних народов над другими. Оттого и нечасто в трудах историков можно найти подлинную духовно-нравственную, экклезиологическую оценку событий, а не секулярную, материально-общественную, так или иначе замешанную на определенных идеологических и национальных пристрастиях и политических интересах. Можно сказать и так, что большей части исторических исследований чужды христианские основы миросозерцания.

          Недопустимо недооценивать напряженную духовную брань, которая ведется в науке в последние столетия, в частности в исторической науке. Всякая научная, земная истина не выше Истины Божественной и не может находиться «по ту сторону добра и зла». Наука сегодня, в первую очередь, и как никогда раньше, - поле духовной битвы, которую ведут силы добра и зла за людские души и умы, а уже во вторую или даже в третью очередь, средство преображения материального мира и удовлетворения наших познавательных потребностей. Наука сегодня и, в особенности наука историческая, очень часть превращается в «науку» создания мифов, призванных выполнять роль своеобразного оружия массового поражения, выполняющего функцию  дехристианизации и нравственного разложения общества, успешно, в частности, используя для этого, как одно из наиболее разрушительных средств, насаждение идеологии индивидуализма, обособленчества и замкнутости на своей собственной «неповторимой» и «уникальной» личности. С горечью и болью приходится отмечать, как наша сегодняшняя российская молодежь (да и не только она) жадно впитывает в себя этот яд западного индивидуализма и самости, теряя последние намеки на соборность (которые, пусть едва-едва, но все-таки теплились в советское время), и превращается, как говорил К. Леонтьев в «существа, исковерканные нервным чувством собственного достоинства». Культ человеческой личности, причем, всякой личности, даже самой пустяшной и никчемной, доведенный до болезненности и нервной дрожи, в корне противоречит духу христианской соборности и разъедает общество как ржа железо, разлагая его и делая безпомощным и безсильным.

            Тот же самый индивидуалистический подход сквозит и в исторических исследованиях, особенно западных. Так, читая работы западных специалистов по истории Византии, сплошь и рядом сталкиваешься со следующей картиной: описание исторических реалий прошлого поразительно напоминает сегодняшние мировоззренческие позиции и установки авторов. Как будто автор видит в прошлом одни только проекции современных ему обществ с их системой общественно-политических взглядов и оценок происходящих событий. Например, в материалах, размещенных в Интернете и посвященных византийской истории (Cyril Mango. Byzantium: The Empire of New Rome. Scribner’s, 1980), можно прочесть следующие удивительные вещи: «Совсем не просто выявить объединяющее чувство солидарности, если таковое было вообще, способствующее сплочению многонациональной империи… Церковь поддерживала в народе убеждение, что христиане были, прежде всего, гражданами Небесного Иерусалима и, таким образом, по всей видимости, способствовала ослаблению духа единства Империи». Подобная сентенция звучит настолько, мягко говоря, странно, что вряд ли нуждается в комментарии. По прочтении таких «откровений», невольно напрашивается вопрос: как же смогла Византия просуществовать столь рекордно долгий срок (одиннадцать веков), если была лишена всякого духовного объединяющего стержня?

            В другом месте того же опуса находим: «Если бы Церковь была менее нетерпима, то вполне возможно, что различные религиозные группы могли бы мирно сосуществовать друг с другом, но обычно находился какой-нибудь ревностный епископ или монах, выступавший в роли инициатора погрома и разжигавший столкновения на религиозной основе. Не удивительно, что евреи и другие немногочисленные язычники всегда оказывались наиболее последовательными элементами в плане нелояльности по отношению к Византийской Империи». Ну, просто блестящий образец призыва к толерантности сегодняшних правозащитников! Хочется только заметить, что если бы имперская Византия проявляла столь популярную среди современных политиков «толерантность», то вряд ли империя прожила бы столь долгую жизнь. Во всяком случае, сегодня это можно сказать с полной определенностью.

            Или еще один «перл» западного наукотворчества в области истории (Byzantine Empire – Wikipedia, the free encyclopedia): «…Константинополю суждено было оставаться последним оплотом римской цивилизации в Восточном Средиземноморье и поистине главным форпостом иудео-христианской цивилизации в целом». Всякий православный человек, даже не очень искушенный в богословии, натолкнувшись на такую фразу, от недоумения выронит из рук книгу. Что за нелепость, какая такая, «иудео-христианская цивилизация»? Само по себе понятие-то абсурдно из-за несовместимости двух религий – иудаизма и христианства. Это примерно то же самое, что сказать «мусульмано-христианство», точно такая же нелепица. Вот, как раз яркий пример переноса современных христоборческих идеологий на историческую почву, ибо под «иудео-христианством» скрывается современная версия старой ереси, детище сегодняшних экуменистов и их экуменического движения, имеющее целью создание единой мировой религии, объединяющей все верования человечества и стремящейся к разложению Церкви руками самих православных.

           В том же источнике читаем: «По инициативе Императрицы Ирины в 787 г. Собрался второй Никейский Собор, который принял постановление о почитании икон, но не о поклонении им. (icons could be venerated but not worshipped)». Это просто не что иное, как современная версия иконоборческой ереси, по-другому и не скажешь! Что же на самом деле решил VII Вселенский Собор 787 года (это, кстати, его историческое название, а не «второй Никейский Собор»), можно прочесть в истории Вселенских Соборов: «Собор уточняет и образ почитания икон: только ли почтительное, благоговейное лобызание или и поклонение? Собор точно установил, что не только лобызание, но и поклонение…, потому что поклонение есть выражение почитания».

        Что это за досадные оплошности, сплошь и рядом попадающиеся в западных источниках? Результат некомпетентности авторов, или сознательное искажение исторических фактов, имеющих непосредственное отношение к Христианскому вероучению? К сожалению, очевидно, - второе.