Городской анекдот

Г О Р О Д С К О Й  А Н Е К Д О Т
Орфей Иванович Гапоненко, сам того не ведая, был человеком искусства. Вот уже второй десяток лет он начинал день с того, что, выкурив натощак традиционный "Пегас", освежался после бритья туалетной водой "Манон" и обильно душился одеколоном «Кармен». Умываясь, в ванне пользовался туалетным мылом "Алые паруса", которое предпочитал иным.

Так и жил он, окруженный со всех сторон предметами с непонятными, интригующими названиями, смысла которых не знал, впрочем, как и историю своего имени. Когда  же кто-нибудь из дотошных остряков  в очередной раз допытывался:

- Орфей, это, значит, на арфе играть умеешь? - Орфей Иванович воздыхал и соглашался с мучителем:
-Ну и пусть арфа. Чем плохо имя? Все ж  лучше, чем какой-нибудь Трифон или Прокол.

Жизнь Орфея Ивановича была небогата внешними событиями, спокойна и размерена. Работа директором кинотеатра "Циклоп" не увлекала его ни умом, ни сердцем. После нее он любил играть в домино со своими соседями по двору. Нравилась  не  сама игра - она не требовала напряжения, и за годы тренировок он достиг в ней известного автоматизма - сколь вид разложенных на столе в незамысловатом поряд¬ке плиточек. Глядя на них сверху, он терял ощущение времени. Глаза  туманились, доминошные фигурки расплывались, на крыльях мечты уносился он в седую старину с шумом волн, плеском прибоя, воинственными криками завоевателей.

Толчок в бок выводил его из задумчивости. Он вздрагивал, оглядывал всех за столиком, потом, очнувшись, конфузился и поспешно приставлял к разложенным камням свой.
Ничто не могло нарушить устоявшейся с годами, состоящей из одних  привычек жизни нашего героя. Казалось, что бы ни случись вокруг – землетрясение, извержение вулкана, эпидемия - все равно с пяти до восьми вечера после работы Орфей Иванович будет так же сидеть за столиком, щелкая по нему костяшками  домино, потирая лысину.

Ан, нет. Произошло нечто, перевернувшее все единым махом во мгновение. И понеслось-поехало! Закружилась карусель бытия, грозя сбросить незадачливого седока с бутафорского коняги.

Вернувшись после очередного дня работы с "Циклопа", Орфей Иванович против обыкновения не застал дома жены Эвридики . Здесь, очевидно, придется прервать  рассказ для того, чтобы хотя бы вкратце познакомить читателя с женой Орфея Ивановича, о которой речи еще не было .

Эвридика Гапоненко, в девичестве Курепина, была замужем  давно. Своему же странному имени была обязана безудержной фантазии родителя, который,  не удосужившись на сей счет объясниться, умер.Впрочем, сей вопрос  не слишком и  волновал ее.  Эвридика, так Эвридика, смирилась она. А это тем  более, что и муж ей достался  с редким именем.

Природа одарила Курепину  бюстом и здравым смыслом. Чувственность и практицизм причудливо сочетались в ней,  попеременно доминируя в характере. В настоящий момент она находилась под влиянием первой, а страсть, как известно, на время может при¬ходить в противоречие с рассудком.

Дело в том, что за ней давно уже ухаживал инженер Аидов из сосед¬него отдела. Он подбивал Эвридику  бросить своего Орфея Ивановича и перейти жить к нему. Инженер Аидов нравился Эвридике. Она чувство¬вала волнение в крови, когда тот подходил близко. Холодный ум ей подсказывал, что ничего путного из этой страсти не выйдет, но там, где глаголет любовь, доводы разума бессильны.

С отвращением смотрела она теперь на мужа, который в простоте душевной, не  ведая о противоречивых чувствах в душе супруги, и не старался казаться лучшим, чем есть. Все так же просиживал он часы за доминошным столиком, а ночью, натолкнувшись на ледяную холодность Эвридики,  не отчаивался – переворачивался на бок и засыпал сном праведника, вызывая тихую ненависть жены.

Все это и вылилось в  то, что, вернувшись однажды с работы, он застал квартиру пустой и неуютной. Эвридики не было. «Ушла к Аидову. Навсегда»,- нашел он записку на комоде с непротертой пылью.

Жизнь вносила коррективы в представления о ней Орфея Ивановича. "Я ли не был внимателен, нежен?»-думал несчастный. И действительно, что еще нужно женщинам? Орфей Иванович  не без основания считал себя образцовым мужем. Ни разу не забыл он обо всех семейных праздниках, и гора флаконов с «Пиковой дамой» на туалетном столике тому свиде¬тельством. Странно лишь, что она не взяла их с собой на новое место. В день получки – обязательный  торт «Отелло» или, на худой конец, пирожные «Джоконда». Чего еще не хватало  женщине?» - спрашивал себя директор кинотеатра.

Впервые за много лет в этот вечер не играл Орфей Иванович в домино, а просидел все время на кухне. Он знал, что в подобных случаях мужчины употребляют спиртное. Чтобы не отличаться от иных, он разыскал пылившуюся в кладовке бутылку  с тещиным самогоном. «Камю»,- прочитал он по слогам странное название с поистершейся  иностранной наклейки.
 
Уже на следующий день 0рфею Ивановичу пришлось существенно расширить  запас слов, звучание которых попахивало тайной, непостижимой и манящей. ОН выстирал себе рубаху и брюки с   помощью порошка «Лотос" и пасты « Аэлита», прекрасного, дающего обильную пену средства. Совмещая таким образом полезное с необходимым /расширение интеллекта, обогащение его новыми понятиями и стирка/, Орфей Иваныч воочию убедился, что слухи о преимуществах холостяцкой жизни злостно преувеличены. Обида закипала в нем, зеленой змейкой ползла наружу, шипя, норовя ужалить. Ему не хотелось стирать старые рубахи и самому заботиться о пище. Орфей Иваныч решил вернуть Звридику для того, чтобы не заниматься уни¬жающей мужское достоинство  работой.

Гапоненко твердо смотрел в некрасивое лицо жизни и понимал, что ему трудно сравниться с Аидовым, который был и моложе, и красивее его. Но уж кто-кто, а Орфей Иваныч знал  супругу лучше иных и, как никто дру¬гой, мог сыграть на ее слабостях. Мощные бедра Эвридики всплыли в памяти Орфея Иваныча, и в который раз за время разлуки он было впал  в   уныние.

Он вспомнил о странном сочетании чувственности и расчетливости в характере  благоверной и решил воспользоваться этим. "Хоть она и не любит меня, все равно  не хочется жить одному. Пусть вернется и занимается своим делом. Не вымыта посуда, давно пора делать уборку в гостиной", - с раздражением замечал беспорядок в квартире Орфей Иванович. "Главное - чтобы она ушла сейчас от этого инженеришки, а там уже я сумею отыграться, - рассуждал он, бродя по комнатам.

Но  как, каким образом проделать все это? В беспокойстве метался он из угла в угол, пока взгляд не упал на гитару, одиноко висевшую на сте¬нке. В юности он неплохо играл на ней, но, с тех пор как женился, не при¬касался ни разу. В рассеянности водил он пальцами по струнам, и  вдруг  осенило: вот оно, средство к спасению!

Нужно припомнить какую-нибудь песню, разыграть из себя влюбленного, спеть перед Эвридикой. Ведь сколько раз прежде жаловалась она, что он, мол, не понимает ее и  огрубел за годы супружества. Вот они, его чувства. Устоит ли она пред ними?!
 Всю последую неделю Орфей Иваныч с мужеством, достойным восхищения, отказывался от приглашений "разыграть партеечку" и избегал приятелей. Он запирался в квартире, из которой неслись затем звуки терзаемых струн и гитарные стоны, впрочем, превратившиеся довольно скоро во  сносно различимую мелодию  романса. Настойчивость творит чудеса и воспитует характер. Тому примеров в истории мы массу видим, да и наш случай для дидактики пригож, кажется.

К концу недельного срока Орфей Иваныч понял, что готов к решительному объяснению с Эвридикой. Он бросился в бой за любимую, вооруженный расстроенной старой гитарой. «Потом припомню, как делать из меня посмеши¬ще под старость лет»,- подумал он злорадно, предвкушая победу.

Здесь нам придется еще раз просить прощения у читателя за неумение должным образом рассказать обо всем. Необходимо еще раз прервать повествование для того, чтобы сообщить тебе, снисходительный друг, что же сталось с Эвридикой.

Переехав к Аидову, она вдруг почувствовала, что дала выход долго томившейся  страсти и сразу успокоилась. Напрасно Аидов бегал перед ней, рассыпаясь в благодарностях, не зная, как угодить  избраннице: та не замечала  усилий. Совсем разобиженный, он ушел куда-то, покрякивая от досады. Долго дремавший в Эвридике здра¬вый смысл был, наконец, выпушен на волю. Поначалу еще заспанный, он приходил в себя после длительного бездействия, потягивался, вселяя в хозяйку чувство неуверенности и страха. "И в самом деле, чего это я? - размышляла теперь она со все возрастающим недоумением. Что мне Аидов? Мужик не лучше иных. А жить на что будем? У моего Орфея  зарплата - дай бог каждому, да и на билетах выгадывает. А этот-простой инженер, в комнатушке нищей - шаром покати".
Она уже была не рада всей затее. Жизнь с Орфеем Иванычем не казалась теперь ни безрадостной, ни одинокой.

И вдруг - о, чудо!- послышался ей до боли знакомый голос мужа, столь вероломно покинутого. Он звал ее, мучался, был несчастлив. Орфей  Иванович стоял внизу, под балконом, с гитарой, пел забытую песню их молодости, молил вернуться.
В нежности затрепетало сердце, сама не чувствуя себя, повиновалась она страстному, зовущему голосу мужа:
 -Спускайся ко мне вниз, не оглядываясь, Эвридика, я жду тебя, приди...

…Дома, усаживаясь за домино, Орфей Иванович вспомнил перипетии прошедшей недели и невольно задумался. Странно знакомой показалась ему своя история, словно где-то уже он слыхал похожую сказку. Так и не сумев понять, что заставало его насторожиться, он досадливо сплюнул для того, чтобы никогда уже не забивать  голову всякой и разной глупостью.


                1978