Портмоне

Так как место было нежилое, тёмное, Клюкин никак не мог поверить в увиденное сразу. Он остановился и повернул назад. На ходу нагнувшись, он подобрал вещицу и поднёс к глазам. Да, так и есть, он не обманулся, это было портмоне. А из складки явно показались деньги. Чувствуя дрожь азарта, домой Клюкин возвращался как на пружинах, а не обычной походкой заезженной клячи. Правда, ему казалось, что вот-вот возьмёт его за воротник жёсткая рука и чей-то голос скажет нараспев: "А ну-ка, дружок, отдавай сюда, сам знаешь что!" Мокрой от пота рукой Клюкин тискал в кармане распухшую кожу портмоне и ждал... Но обошлось.
Закрыв дверь, Клюкин торжественно вытягивает руку с портмоне из кармана и ждёт, не раздеваясь. Это так непохоже на него, что жена Наталья Федотовна идёт из кухни посмотреть. Она бывает в жизни слегка заторможена, и если, к примеру, мужа будут резать у неё на глазах на части, то она может ограничиться спокойными фразами как-то:" Ой, ну надо же... Сколько с него крови..." Сейчас женщина базедовым глазом изучает сутулую персону мужа, и от его лица, распаренного быстрой ходьбой, взгляд переходит на протянутую семафором руку и, непосредственно, на портмоне.
— А-а-а-ха-ха! – наслаждается предвкушением муж. Он опереточным жестом вытягивает толстенную пачку денег и отдаёт портмоне жене.
— Откуда у тебя всё это?
— Нашёл! – восклицает Клюкин. Пачка свежо трещит, перебираемая пальцем.
— Ах ты, добытчик! – искренно радуется Наталья Федотовна и осматривает портмоне. На нём отпечатались кровяные пальцы: вероятно, кто-то дорого расплатился за него, прежде чем портмоне попало к Клюкину. Уголки из серебра, а кожа настоящая, опойковая. На серебренной дощечке гравировано:" Городошникову Вите от любящей Крошки." – вот эту надпись можно перевернуть, – практично мыслит жена, – и никто не узнает, что это не твоё.
Она обняла его. Подмышки её пахли уксусом.
— Погоди, Наташа, – отводит Клюкин жену, – дай посчитаю, сколько здесь.
Считать почти что дареные деньги учителю математики одно наслаждение. Немятые, пахнущие одеколоном и типографией двухтысячные купюры тешат алгебраическую фантазию.
— Сто тридцать пять тысяч тенёг! – возбуждённо ускорив движения, произносит Клюкин и, повторяя, прислушивается к своим словам: – Сто тридцать пять тысяч тенёг! Да это ж двухкомнатная квартира!
— Вот будет дочери подарок, – льстиво гладит его жена по жилистой и мосластой ладони.
— Может лучше машину? – заходится мечтой Клюкин и опоминается: – Это же чужие деньги, не понимаешь? Сейчас потратишь, потом всю жизнь совесть мучить будет! Надо в милицию нести!
— Да ты что: самого же за эти деньги и посадят! На бумажнике кровь, ты видел? А если убили кого, то тебе же и отвечать!
— Но мы не можем присвоить их себе, – мямлит с сомнением Клюкин. В учительской голове всплывают глубинные представления о чести, долге, стыде... всё, что он знал ещё в детстве, но что давным-давно было подмято ежедневным бытом.
— А жить на твою вшивую зарплату мы можем? – свирепеет жена. – Тоже мне: честный нашёлся! Ничего, не пострадаешь! – заторможенный обычно взгляд яснеет, не зря ведь Наталья Федотовна быстрее мужа соображает о пользе находки.
Клюкин недолго сопротивляется и позволяет жене уговорить себя.
— Только давай уговоримся, – предлагает он, – Лене об этом молчок!
Возвращается из английского колледжа дочь Лена и семья в полном сборе садится ужинать. Наталья Федотовна ест урывками, отвлекаясь присмотреть за кипящими кастрюлями новой еды.
За едой Клюкин обсуждает парня дочери:
— Я думал, что он русский, а у него, оказывается, предки буряты! Хорошо, вовремя сказал. Теперь этот шибздик сюда не пройдёт!
— Папа! Он в университете учится! – почтительно осаживает дочь.
— Ну и чего тут... Я сам в техникуме учился, – ворчит папа, но этот довод успокаивает учительский мозг и он думает: "Да и чёрт с ним, что бурят! Зато образованный!" Он включает телевизор и видит шабаш рекламы. Клюкин переключает на другой канал, но и там она, реклама.
— Тфу ты, как сговорились! – и кидает пульт на диван.
Дочери везёт больше, и она попадает на программу новостей.
— Мама, мам! – кричит Лена. – Поди посмотри: двести человек на самолёте разбились!
Наталья Федотовна спешит из кухни и только успевает охватить глазом накрытое простынёй тело, после чего диктор с вежливой улыбкой продолжает обзор своих новостей. Домохозяйка надеется услышать ещё чего-нибудь из остренького и вдруг чует запах. Осерчав, выговаривает домашним:
— Чего вы меня всё от готовки отрываете? Ну и что, что там двести человек погибло? У меня свекла горит! – и бросается на кухню, как в атаку на врага.
Оттого, что едят часто, еда прискучила и не чувствуется вкус. Больше смотрят на экран телевизора, чем жуют.
После ужина смотрели сериал, затем ещё один сериал... покуда на часах не натикало десять. Пора спать и все организованно готовятся ко сну. Расстилаются постели, взбиваются подушки и по очереди занимается ванна.
От сытной пищи и сериалов Клюкин потупел и возбуждение унялось. Пока оправлялся в туалете, он только долго смотрел на туалетный бачок, за который жена расторопно положила деньги. И вот так всегда: всё-то она знает в таких делах, выбивая инициативу из мужских рук. Порой Клюкин не успевает сообразить, продумать до конца, как — раз-раз! — и дело сделано. Растёт досада на жену и думается о непреходящей и возмутительной власти этой полусонной женщины, которая мешает ему правильно поступать. Вот она и здесь, в спальне, мажется, и опять провоняет весь дом женьшенем!
Клюкин тоскливо посмотрел в зеркало. За день лицо опрыщавело, а завтра снова идти в школу и показываться коллегам и ученикам. Предстоит скорбное дело: выдавливать прыщи. Что Клюкин и делает, жалобно корчась от боли, потея и жмурясь от оплывов слёз. С Натальей Федотовной, натирающей руки мазью, он не считается, потому что это жена. Вытирая пальцы о майку, Клюкин критически оценивает разносистую фигуру жены в зеркало: "Как она растолстела, однако." Но выбирать не приходится... Теперь уж всё равно!
— Ты бы, что ли, аэробикой занялась, – неуклюже и от сердца советует он, всхлипывая носом.
— В смысле? – делает изумлённую мину жена и вся обращается в слух.
— Ложись спать, дура! – злится Клюкин.
— Да я же только хотела сказать...
— Заткнись! – орёт муж с искажённой рожей, и вместо носа у него виден настоящий пятачок, – заткнись, я сказал!
Не имея силы выразить словом, он трясёт головой и кидает тапочек нарочно мимо жены. Та испуганно пожимается. С видом страдальца он отдувается, наконец дождавшись тишины, и грубиянит напоследок:
— Убери башку с моей подушки!
Демонстративно отвернувшись от жены, Клюкин укутывается одеялом и его мучает мысль о том, что он не может огородится от жены хоть какой-нибудь стенкой, хотя бы из фанеры, только чтобы не ощущать её противный рыхлый бок и не видеть её хотя бы ночью. Сначала он делает вид, что спит и с отвращением прислушивается к женскому дыханию, затем действительно спит, храпит растяжисто и видит во сне жену, по мере кормления превращающуюся в корову. Клюкин с испугу по-прежнему кормит её самсой и гороховым супом, а жена-корова мычит: "Му-у-уженёк!" – и моргает глупыми коровьими глазами. А Клюкин доит её и вёдрами продаёт молоко покупателям, которые стоят здесь же в очереди. Набираясь наглости и вживаясь в образ продавца, Клюкин вопит: "А вот кому стаканчик молока? Свежего молока!"
И бряцает на коровьей шее колокольчик...

Владислав Кузмичёв
1999 г. 5 февраля.