Тогда-2

Продолжение повести.

СИЛЛАМЯЭ

1977 – 1980 годы.
Думал ли я, что в таком возрасте, т.е. в 31 год я приобрету друга Шестакова Сергея Владимирова, который вдруг исчезнет, когда он нужнее всего – в период моей тяжелой болезни. Я оправдываю эту ситуацию так: “Вот немножко встану на крыло и займусь наведением справок о местожительстве Сергея”.
Сергей, быть может, только на несколько лет был моложе меня. Вот эта близость возрастов, взаимная тяга и понимание подружили нас. Во время дипломной работы Сергей уже был женат на студентке однокурстнице, но с факультета технологии неорганических веществ.
Последний раз я видел Сергея в год смерти своей мамы, т.е. в 1999 году. И, после прекрасной встречи Сергей пропал, не оставив адреса. Я знаю, что Сергей переезжал из Ярославля в Ленинград, куда его занесли печальные события развода с Диной.
Сергей вообще-то был интеллектуально намного выше Дины. Его можно считать философом, исключительно начитанным и умным человеком.
Дина во время своей дипломной работы была уже беременной. Разница в возрастах у них с Сергеем достигала семи лет. Когда они закончили обучение и получили дипломы, родилась первая дочь – Юля, а через два года, уже в Силламяэ, еще одна дочь – Аня.

Во время моей преддипломной беседы с Сергеем, он честно признался, что не следует рассчитывать на его увлеченность работой. Сергей действительно не интересовался проблемами химии – его увлекала история, как и его умершего родственника Борщевского, чью мемориальную доску можно видеть в комплексе “Коломенское” в Москве.
Поэтому Сергей, проучившись два года, покинул Менделеевку и стал бороздить моря и океаны простым матросом. В частности, он ходил на Кубу сразу после Карибского кризиса (1962 года) на торговых судах. И видел то, что я видел 1984 году, т.е. множество торчащих под сетками ракет “земля-воздух” по всему побережью острова. Эти ракеты, по соглашению с США, Куба могла держать в боевой готовности. Таких ракет были сотни. Их видел и Сергей, и я. Было о чем поговорить.
Я перебрал много вариантов возможных тем дипломной работы, и на одну Сергей нехотя согласился. Эта тема была настолько детективно-увлекательной, что Сергей уже через месяц бежал в институт, как к любовнице. Работа получилась красивой и захватывающей.
Скажите, кого не удивит исследование причин тензорности диффузионных потоков, когда конвективная диффузия происходит легко в одном направлении, но почти совершенно не происходит в другом. Причем никаких видимых барьеров в другом направлении не существует. Это все равно, что сказать: диффузия направо происходит намного медленнее, чем налево (при отсутствии внешних полей).
Решено было искать невидимый глазом барьер, если его нет, то конвективная диффузия почему-то неизотропна, а это – несомненное открытие.
Только такая нетривиальная тема могла захватить Сергея. Оказалось, что он вообще-то падкий на нетривиальное. Это показала последующая работа Сергея технологом, сначала цеха, а потом всего завода в Эстонии в городе Силламяэ. Такой работе Сергей отдавался нацело. Такую работу он нашел и в Петербурге.
Как-то Сергей пригласил меня в город Силламяэ, и я тут же согласился приехать летом 1977 года. Удачно было то, что мне позволили приехать с Владом и посетить директора завода Плотникова. Имелась возможность установить деловые контакты по экстракции редкоземельных элементов. Потом я стал посещать Силламяэ довольно часто. И, в связи с моими частыми приездами, пошел даже слушок, что мне так нравится отдыхать в Силламяэ, что я не променяю этот прибалтийский город ни на какой южный.
В Силламяэ действительно было хорошо: и ягоды, и грибы и добрые люди. Особенно мне нравилось уходить подальше от города в хвойный лес, который подступает вплотную к морю. Море здесь теплое, все в валунах, на которых мы с Владом лежали и грелись на солнце, как моржи. Красота здесь не русская: даже в солнечный и жаркий день от моря идет прохлада. Возьмешь с собой еды и иди в такие места. Только не забудь убраться за собой, не оставив не соринки. И мусора действительно не видно нигде. Я так люблю эстонцев за аккуратность. И, когда мне говорят о них что-нибудь плохое, я всегда вспоминаю их чистое побережье и наши кучи мусора в лесах Подмосковья.
На Степаниде (так Сергей называл свой мотоцикл с коляской) мы посетили чудесное место, которое стало любимым местом не только для меня, а многих русских. Я имею в виду парк Тойла. Это чудо.
Существование Эстонской части Чудского озера – другое чудо. Чудо и Чудское озеро - не тавтология. Нас повез посмотреть это чудо Сергей Шестаков на мотоцикле Степаниде. С нами были попутчики с завода, с которыми Сергей был близок. Они перемещались с большими удобствами – на Жигулях, в которые можно было положить достаточно много, но главное – палатку и надувную лодку. В палатке могли размещаться четыре человека. Все мы, т.е. Степанидовы дети поместились в палатке, а жена Андрея (водитель Жигулей) и дочь восьми лет, расположились в машине. Так мы провели двое запомнившихся суток июля 1980 года. Они запомнились красотами Чудского побережья, идеальными песчаными пляжами и страшным случаем, который состарил меня сразу на несколько лет.

Мужчины играли в преферанс прямо на песке, женщины гуляли по берегу и далеко ушли, а Влад занимался надувной лодкой. Я ничего против его занятий не имел. Нам было хорошо известно мелководье Чудского озера после вчерашней удачной рыбалки, когда, чтобы поймать что-нибудь пришлось уплывать с Сергеем чуть ли ни на километр от берега. Влад знал это и совсем не боялся играть с надувной лодкой вблизи берега. Дул небольшой ветерок вглубь озера. После вчерашних ливней, когда мы с Сергеем спасались на лодке под пленкой, сегодня был совершенно ясный день.
Преферанс очень заводящая игра, чтобы все время поглядывать за сыном. И вдруг, когда я неудачно сел на мизере, я все же обратил внимание на то, что Влада нет. Вглядываясь в даль, я в отблесках воды все же рассмотрел надувную лодку. Но у борта, повернутого к мне, никого не было...
Жар ударил в мой разгоряченный мозг. Я вскочил и, как ошпаренный, кинулся к лодке, крича, только одно слово: “Влад”! Но лодка упорно удалялась от берега, уносимая легким ветерком вглубь озера. Влада не видно и, что будет там, за лодкой, сказать трудно. Я бежал, плыл, опять бежал, если под ногами виднелось дно. Потом только плыл. Сердце выскакивало из груди, страх за Влада мешал кричать. Да и громко ли можно кричать, когда плывешь. Подобное ощущение иногда бывает во сне, когда ты кричишь, но крика не слышно. Наконец я стал догонять лодку. И когда совсем догнал, то увидел с другой стороны лодки испуганного Влада, иногда достающего ногами до дна, а иногда нет. Еще бы одна партия в преферанс и Влад совсем не смог тормозить лодку. Когда я представил эту картину, жар снова бросился в голову.
Спокойней Валерка, спокойнее! Весел нет - они на берегу. Посадил Влада в лодку. Пальцами ног я доставал дно. Влад уже давно перестал доставать. Я начал время от времени кричать: “Сергей!” и перемещать лодку к берегу. Борьба долго бы длилась, если бы Сергей не понял (по валяющимся на берегу веслам), что с нами случилась беда. Когда он попросил людей другой лодки помочь нам, дело быстро пошло на лад. Я поблагодарил этих людей и стал успешнее толкать лодку к берегу.
Первым действием была пощечина, на которую Влад даже не обратил внимание. Оставил Влад без ответа и вопрос - зачем он оставил весла на берегу.
На обратном пути в Силламяэ я попросил остановиться у русской церкви и монастыря. Машина спешила и покинула нас. Сергей отлучился по нужде.
Встретив на улице какого-то служителя церкви, я рассказал ему историю, случившуюся на берегу Чудского озера. Служитель монастыря посоветовал поставить свечку и поблагодарить бога.
Второй раз я искренне молился: первый раз в пять лет и два месяца в Калмыке во время грозы, а второй раз – в Эстонии. С тех пор Чудское озеро для меня – святое место. Если взрослый Владислав Тарасов прочтет эти записки, он должен рассказать своей жене  Аиде, как далеко от жизни был ее муж в июле 1978 года. И как жаль, что Аида не увидит этих мест.

НА РЕКЕ ВЕТЛУГЕ

1979 г.
Происхождение названий русских городков и рек воистину поучительно. Калуга – составлена из двух букв слова Ока и целого слова “луга”. Слово Коломна произошло от подправленного слова Каломна. Последнее слово означает, что здесь течет “Ока ломаная”. Слово Кашира говорит, что в этом месте – Ока широкая (первая буква “О” проглатывается). Продолжая это строительство слов, не трудно догадаться, что Ветлуга состоит из двух слов – ветла и луга. Ветлами на Руси всегда назывались хвойные деревья.
Ветлуга, являющаяся левым притоком реки Волги и, в месте нашей стоянки, имеет очень высокий левый берег, но пологий правый. Казалось бы, что Ветлуга “нарушает принципы” образования высоких берегов. Но это только кажется. Просто эта река в описываемом месте делает крутой поворот и течет не на юг, а на север. Потом она исправит свою “ошибку” и продолжит свой бег к Волге на юг.   
В походе участвовали три человека: Толя Пичугин, Влад и я. Плавсредств мы не брали, т.е. ходили налегке. Владу было девять лет и тяжелые походы возбранялись. В поселок Троицкое (конечный пункт похода) можно попасть через Рождественское, что также на Ветлуге. Сюда можно добраться от города Ветлуга (Шарья – так именно называется железнодорожная станция). Мы уже бывали там с байдарками, и нам особенно нравился в Троицком божественный вид с очень крутого яра на дали за Ветлугой. Состояние такое, будто ты орел, парящий в вышине, а под тобою леса и луга. Ветлуга - подобие сибирских рек, а дали – подобие бескрайних далей за Окой только с хвойными лесами. На самом яру – церковь, конечно, не действующая. Раз в неделю привозят продукты, но мужики ждут только водку, которую покупают ящиками. Хлеб выпекают в Троицком, причем очень вкусный, круглый и горячий. Выпечка происходит три раза в неделю.

Мы сидели, спустившись с яра, в раздумьях о том, как нам оказаться на том берегу. Там и поставить палатку можно на краю леса, и грибов собрать, и закидушки легко соорудить на плоском берегу. А главное, тебе не будут надоедать “оводы - мужики”, охочие до разговоров и бутылочки.
Неожиданно к нам, закусывающим и распивающим бутылку, присоединяется мужичок, конечно, уже пьяненький, но недопивший. Что такое допивший мужик, по местным понятиям, мы узнали позже и никогда не забудем.  Речь зашла о методе, который дает возможность переправиться на тот берег. Мужик кряхтел, решал в уме какую-то задачу, но, наконец, решил. Решение поразило нас простотой: мы наливаем ему сейчас же! стакан водки, а он отдает нам свою лодку. Мы возвращаем ее на обратном пути, т.е. когда будем уезжать совсем. Похоже, что и наша податливость на положительные для него решения, также поразила его, проглотившего стакан, немедленно налитой нами водки. Его мгновенно  развезло, и он, незаметно для нас, заснул. Все попытки разбудить его, чтобы взять весла, не увенчались успехом. Ему надо было проспать часа два, чтобы он опять начал функционировать, но долго не понимал, что нам нужны весла. Когда мужик начал внимать, глаза его снова уперлись в бутылку, в которой еще оставалась водка. Он ничего не говорил, не просил, а, не мигая, смотрел на бутылку. Наконец его рука потянулась к ней. Однако Анатолий успел перехватить инициативу.
“Весла сейчас – бутылка потом” – по бендеровски сказал он. И мужик, вдруг, все понял и закричал: “Митька, волоки весла. Мухой!”. Откуда-то возник Митька, босой мальчишка лет десяти с веслами в руках. Вид у него был похож на жертву похмелья. Мы потом спрашивали его, где он учится. Он не понимал вопроса.
Сначала мы погрузили лодку и, оставив Влада на веслах, вышли с бутылкой навстречу мужику. Степа (а его звали так) с благодарностью проглотил остатки водки и, вдруг, заплакал и стал обниматься на прощание, произнося какую-то длинную и бессмысленную речь. Так у нас появился приятель – “по гроб доски”, как он назвал себя. Мы отрекомендовались Степану и Митьке и переехали на правый, такой удобный для закидушек берег, не зная, что Степан и тучи местных оводов – одно и то же.
Каждое утро раздавался крик: “Москва!”. Степан вчера был так пьян, что не запомнил ни одного имени. Не запомнил и Митька. На крик Степана отвечать нельзя. Влипнешь немедленно в долгий и нудный разговор, сводящийся к одному.
Вставал Степан поздно, как и подавляющее большинство мужиков, которые не работают. А не работали почти все. Надо сказать, что в селе Троицком остались только такие мужики да обслуживающие их бабы. По дороге в село Троицкое мы видели несколько деревень с наглухо заколоченными окнами. Страшно смотреть на такие деревни. Только на ерике в Волго-Ахтубинской пойме удалось увидеть и описать еще более страшное калмыцкое обиталище.

Потом появились на лодке совершенно пьяные мужики, которые приняли  меня в плавках за Машку. Неужели я без бюстгалтера с расстояния в 20 метров похож на Машку. Оказалось что так. И, высадившись на наш берег, мужички почему-то продолжали называть меня Машкой.
Первый вопрос был связан с поиском кружки. Все же некультурно пить из горла бутылки. Влад принес кружку. Уважительно обращаясь к Толе (он был крупнее и совсем не похож на Машку!), они в приказном порядке велели выпить Толе кружку водки. Потом они поинтересовались способностями Машки. Машка приняла кружку с водкой, но потихонечку вылила половину в рядом стоящие кусты. Они вновь обратились к Толе - он выпил вторую порцию, что резко подняло наш рейтинг, но опустило Толю ночью на колени и изменило уют в нашей палатке.
    
Рыбалка на Ветлуге хороша. Ничего не скажешь. Хороши и грибные места. Но пьянство дошло до таких масштабов, что берусь рассказать одну быль.
Поехали я с Владом за хлебом, для чего переплыли на лодке Ветлугу, рискуя встретить Степана. Но он, видимо спал. Взяли хлеб и, возвращаясь, увидели кучку плачущих женщин. Они рассказали, что Петя, т.е. один из признавших во мне Машку, “сгорел”. Попросил жену холодного квасу. Она пошло в погреб, а он скончался. Русский народ спивается!


Река моя Ветлуга…
Спроси о ней у луга,
У леса и у яра,
Какой несет подарок?


Водой коричневатой
От торфяной заплаты
Земного одеяла
Нас щедро оделяла.

В лесах твоих таежных
Ходили осторожно.
На том куске планеты
Все песни были спеты.

Здесь окают, матятся,
Пьют водку и плодятся.
Хотя не так уж часто,
Поскольку нету счастья.

В домах совсем забытых
Окошки все забиты.
Не встретишь горше вида
В груди одна обида

2

Вокруг красоты рая
И тут же гниль сарая…
С яров - такие дали!,
А жизни не видали...

Взойдя на холм высокий,
Откроешь трезвым оком
Божественные виды,
Что за Ветлугой скрыты.

Стихотворение ”Ветлуга” из сборника “Полынь"

ЛЬЕЖ

Это была первая научная поездка заграницу, а не в страны Народной Демократии, поразившая меня наповал. Наша делегация, возглавляемая Ягодиным Г.А., прилетела сначала в Люксембург, а потом электричка доставила ее в Льеж. Мы поселились в студенческом общежитии (для экономии денег). Моими соседями были Валерий Сергиевский, Саша Очкин и Алеша Копырин из Ленинградского технологического института – побратима Менделеевки, а ниже этажом жила Оксана Синегрибова и Ягодин с Мясоедовым. 
Я и Валерий Сергиевский, видимо, чувствовали одно и то же – небывалое состояние свободы и нам, как детям, все время хотелось дурачиться. 

41
Льеж. Сентябрь. Международная конференция по экстракции
(ISTC-1980).
Я и Аппельблат из Израиля.

Шел сентябрь 1980 года. Наше правители недавно ввели “ограниченны контингент” войск в Афганистан (27 декабря 1979 года) и отношение к нам было очень плохим. Как-то мы Сергиевским вошли в комнату, где студенты проводят досуг. Разговоры сразу прекратились, и нависла зловещая тишина. Все взоры обратились к нам, и шепот пронесся по залу. Мы ничего не поняли, но больше чем поняли: студенты собирались покинуть помещение.  Я обратил внимание на планшетку для игры в кости. На ней была изображена Европа и Азия, причем, Азия была специфичной: она содержала громадный Афганистан и маленькую, просто крохотную часть - СССР. Это был гротеск, а не представление неграмотного географа.
В Антверпене  вся делегация посетила костел, где были картины знаменитых художников и, в частности, Рембрандта. При подходе к его картине мы услышали: “Oh! These dangerous Russians!”
И тем не менее мы никогда не чувствовали такой свободы. Я был таким молодцом, удачливой бестией! Для меня 1980 год был годом особых успехов. В мае я с блеском предзащитил докторскую диссертацию, хорошо проявил себя здесь на конференции перед почти 500 учеными. Вот сейчас, как бы подтверждая свою удачливость, я хожу по Льежу такой умный. Скоро родится сын. Он знал, что будет непременно второй сын. Врачи не ошиблись – он родился 6 октября, т.е. почти сразу после приезда из Льежа.

Казалось, что вся эта заморская красота – специально для меня. И вдруг Валерка Сергиевский, развивая какую-то мысль, родившуюся в его умной головке, сказал: “Тебе не кажется, Тарасов, что вся эта красота может быть уничтожено каким-то маньяком в одно мгновение?”.
Вопрос бил наотмашь. Неужели есть такие идеалы, за которые можно заплатить жизнями сотен миллионов людей, в чем-то даже лучше нас. Вот тогда я впервые задумался о том, кто мы такие и почему мы можем судить, что хорошо, а что плохо в жизни других людей.

НА РЕКЕ ДОН

Первый раз на реке Дон мы с Владом оказались в 1982 году и были там почти в течение месяца. Нас доставил из Волгограда на место стоянки муж Ларисы Шукуровой, который имеет машину. Лариса Шукурова уже демонстрировалась в маленьком рассказе “Громки”. Она является подругой моей сестры - Ларисы Вершининой. Заодно Лариса Шукурова – моя давнишняя хорошая знакомая. Она проводила отдыхающих и провела на рыбалке с мужем два дня. Елена настаивала, чтобы я увозил Влада подальше от мальчишки, болеющего ДЦП. Так оно и было в частых поездах в Силламяэ, так оно было и в описываемой поездке на Дон.
У меня была надувная лодка, которой пользуются во время аварии над морем военные летчики. Лодка – совсем легкая и весит не более 5 килограммов. Единственная опасность – ее можно проколоть и этого я постоянно боялся, особенно когда Влад уплывал на ней самостоятельно. Хотя она не была рассчитана на двух человек, мы рисковали несколько раз.
Провожающие нас уехали, пополнив запасы продовольствия консервами и сухарями. Мы остались одни, но это совсем не смущало нас, побывавших в Громках, когда Владу было 8 лет.
Нам было вольготно: не было людей, которые помешали бы моим раздумьям и рыбалке, а также играм Влада. Он ловил судаков на закидные удочки. Я помогал ему в ловле мальков бредешком и в том, что снимал пойманных судачков с закидушек. Поймать судака – еще не значит снять с крючка. Он так глубоко заглатывает малька, что и  взрослому-то трудно обойтись с колючей добычей. Я не любил ловить эту глупую, но нужную для ухи рыбу. Но соленые судаки были прелесть что такое – жесткие после отваривания, хороши с картошечкой. Но ее-то было мало. Ближайшие населенные пункты были в 3-5 километрах. Таким образом, парочка рисковала: случись что-нибудь. Это не Громки, где дебаркадер  почти рядом и первая помощь на нем же, а Ракета ходит через каждые три часа до Волгограда или Красноармейска. От последнего – рукой подать до Веселой Балки, где жила моя мама и бабушка Влада.
И, все же, туристам было хорошо, погода прекрасная, песочек на пляже “песчинка-к-песчинке”, ежевики – заросли, комаров мало. Палатка стоит на продуве, а ночи короткие.

Вдруг, появились гости, построившие целый лагерь с кухней, скамейками, переносным телевизором (к счастью, не действующим). Из этого рассказа ясно, что мы отнеслись к соседям настороженно. Потом оказалось, что это - добрые, приветливые люди, не раз снабжавшие нас хлебом и другими продуктами. Появилась и подружка для Влада, однако притирка происходила долго. Ее вкусы не соответствовали вкусам Влада, но она была настойчивой и сломала его. Смотрю – они уже ходят вместе. От сердца отлегло. Все – веселее.
Влад все чаще уезжал на другой берег Дона без меня. Выходы на берег с той стороны были неудобными, если не сказать невозможны: правый берег (не наш)- крутой, заросший: трудно найти выход. После этих зарослей резкий подъем и голая степь. Поэтому Влад приставал к поваленному сухому дереву и ловил рыбу с него. Я же, после Чудского озера, был особенно внимателен и регулярно посматривал в его сторону. Ширина Дона в этом месте не более двухсот метров.
Как-то, смотрю, Влад машет. Что-то случилось. Я подал знак, чтобы он возвращался. Влад отчалил от сухого дерева; гребет обратно. Потом Влад рассказывал, что на дереве обосновался, не обращая внимания на присутствие человека, клубок гадюк, которых сын заметил не сразу. Гадюки были так увлечены любовью, что подпустили человека на два-три метра.
В другой раз мы испытали лодку на остойчивость при наличии двух пассажиров и даже решились переехать на ту сторону, более перспективную для ловли на спиннинг. Влад был помощником, но в действительности, больше мешал. Там мы поймали большую щуку, которая нас чуть не утопила. Она так прыгала, открывая свою пасть, что один такой прыжок щуки закончился проколом лодки. Пришлось мне плыть рядом с лодкой, а потом латать ее.
Через три недели опять приехали Шукуровы.  Поход закончился без эксцессов.


Тот берег - меловой откос,
А этот – пойма,  кромка леса.
Поодаль мель, прогретый плёс,
Пески, совсем не для колёс,
Бивак, разбитый под навесом.

Тот берег - за откосом стол
Степи полынной. Жар без тени,
Дрожащих миражей виденья, -
В песках колючее сплетенье,
Да выступ в Дон, как в море мол.

...

И в этом знойном междуречье
Лишь суслик - царь, княжна - коза.
Здесь пятна варежек овечьих
Да птиц парящих голоса...
Я был в краю том так беспечен!!!

И т.д.


                Стихотворение “Бивак” из сборника “Полынь”         

КУБА

1984-1986 г.г.

Три с половиной года шла неравная борьба, но смерть сына Васи торжествовала  победу. И вот сейчас,  мне приходит на ум, что мое теперешнее положение напоминает Васино. За мучения ребенка надо расплачиваться собственными муками.
Я не нашел в себе сил забыться и попросил Ягодина отправить грешника как можно дальше от мест, где произошли трагические события.

Когда приду на суд я Высший,
Поникну грешный и немой,
Нагой, без побрякушек лишних -
Иссякнет тут весь гонор мой.

Скажу, все прошлое жалея,
О всех грехах моих мирских,
Сквозь грешников, как сквозь аллею,
Войду я в ад смирен и тих.

И все страдания и муки
Вкушу я вновь, как на Земле,
И вложат мне в больные руки
Скелетик мальчика трех лет.

                Стихотворение “Грех” из сборника “Полынь”


Геннадий Алексеевич направил меня на Кубу на два года, чтобы я забылся.

ЧТО ТАКОЕ КУБА?

Я мало знал об этой экзотической стране, а тем более, о ее народе. То, с чем я встретился, превзошли все мои ожидания. Я был во многих странах, но Куба не просто страна, она – явление. Ни один день, в течение двух лет, проведенных на Кубе, не был банальным. Вы встретите много историй и все они незабываемы. Я был в двух десятках стран, но только три страны оставили у меня неизгладимый след: Куба, Канада и Китай. Все остальное – повторение этих трех стран в различном сочетании. Россия стоит обиняком: она не похожа ни на одну из стран, как не похожи человеческие болезни одна на другую.
Я изъездил Кубу вдоль (1260 км) и поперек. В самом широком месте она достигает не более 200 километров. Основные города Кубы: Гавана, Сантьяго-де-Куба, Ольгин, Камагуэй, Матансас, Пинар-дель-Рио, Санта Клара и Сьенфуэгос. Белое население живет в основном в городах Гавана, Санта Клара и Ольгин.
Горы Сьерра Маэстро невысоки и сосредоточены в основном на юге и юго-востоке (провинция Орьенте). Значительное количество возвышенностей сосредоточено недалеко от городов Санта Клара и Камагуэй. На Севере в провинции Пинар-дель-Рио (Сосна у Реки) доминируют столовые горы. Выглядят они очень экзотично и сильно напоминают китайские горы, фотографии которых будут представлены. Без гор ландшафт Кубы потерял бы много. Самая высокая гора – пик Туркино – не превышает 1972 метров. С этой горы в бинокль можно видеть Ямайку. Пик Туркино находится неподалеку от первой столицы Кубы – Сантьяго-де-Куба (испанское название не нуждается в двух тире). В основном территория Кубы – равнины, засеянные (до 1990 года!) сахарным тростником. Наша помощь и, в частности, развитие монокультуры, сыграло фатальную роль. Когда я был в 4 раз на Кубе в январе 2004 года (толкало любопытство!), слезы невольно набегали на мои глаза. Моей Кубы не было. Ее предали!
Вокруг острова Куба сотни маленьких островов и только один большой, имеющий название Хувентуд (Юность). Только южная часть острова покрыта горами небольшой высоты.
Население распределено неравномерно. В Сантьяго много коренных индейцев, которых не успели уничтожить колонизаторы, значительную долю населения составляют китайцы. Женщины креолки и помесь китайцев с креолами – необычайно стройны и красивы. Общее количество населения не мало – 11 млн. человек.

Антильские острова, включая  остров Куба и  остров
 Хувентуд
42

ПИЛЕТ В ГАВАНУ

Прежде чем оказаться в конце сентября 1984 года в Сантяго де Куба, я познакомился с тяжелыми временами болезни, которая проявила себя, начиная с Гандера (Ньюфаундленд) и продолжалась в Гаване, испортив мое пребывание в этом чудесном городе, а в Сантьяго де Куба она достигла апогея.
Прибывшие, прежде, чем попасть в Сантьтяго, просидели почти три недели в Гаване без пропитания и, если бы у них не оказалась какая-то толика долларов, желанные гости стали бы побираться. В Министерстве образования Кубы им каждый раз говорили одно и то же: “Manana - manana”. Это первое слово, которое я выучил после ненужного amor. “Manana-manana” означало: “завтра-завтра”. Кстати, я и сам потом стал пользоваться этими магическими словами. Они успокаивают, но ничего не означают. Обещание тогда имеет силу, когда оно зафиксировано на бумаге и скреплено печатями.
В Гаване болезнь измучила меня, и я буквально истекал кровью (сильное воспаление предстательной железы). “Горячая” кубинская пища и ром не способствовала смягчению болезни. А без рома было совсем грустно. Много бродил по Гаване и изучил ее так, что даже ночью смог бы выйти из любого места. Я исходил весь Малекон, всю старую Гавану, восхищаясь ее красотами. Однажды кубинец, показывая на мои брюки сзади, произнес тогда еще не известное мне слово – “sangre”, что означало кровь. Таким образом, путешествия не смягчали болезнь, а только усугубляли. Я стал стремиться в Сантьяго, понимая, что только лечение и режим могут облегчить мою участь.
Расскажу о моем жилье – оно этого достойно. Я прочно забыл название моей гостиницы и даже улицы, на которой она находилась, но нашел бы ее даже темной кубинской ночью. Гостиница – бывший солдатский бордель – находилась на облезлой улочке, которая располагается точно параллельно великолепной центральной улице Прадо. Прадо была единственной улицей такого рода во всей Гаване. Длина ее была, чуть ли не в 3 раза больше ширины и не превосходила триста метров. По ее центру, вымощенному мрамором, располагался сквер, охраняемый мраморными львами.  Когда мы с Наташей и Никитой посетили Гавану (в 2004 году), прошлись по Прадо, я не понял, чем я восхищался. Все было каким-то убогим и маленьким. Вообще, я очень переживал, что не могу показать гостям Гаваны то, чем так был горд. Это был для меня настоящий удар.
Я так и не нашел свою гостиницу, которая достойна самого внимательного рассмотрения. Местожительство командировочного состояло из крохотной комнаты ~ 6 м2, которая служила спальней с характерным для борделей зеркалом во всю длину кровати. Назначение зеркала понятно – оно отражает происходящий процесс, т.е. радует клиента его мощью. Кухня – не более 4 м2 и 1м2 – душ, в котором никогда не было воды. Питьевую воду мы брали утром из кипятильника, расположенного на крыше. Отсюда открывался чудесный вид на старую Гавану. Я надолго задерживался здесь, и это несколько компенсировало разочарование из-за отсутствия воды.
Не забудьте, воду берут только “manana por la madrugada” – т.е. на рассвете утром! Техническая вода доступней, но когда работает душ.
И Прадо и моя улица, будучи параллельными, вели к Малекону. Правда улица Прадо выходила намного правее, откуда я делал вывод об отсутствии правила параллельности в Гаване.
Мне ничего уже не было страшно после того, как я решился посетить “шикарное представление” под названием Тропикана. Оно действительно было бы шикарным, если бы меня не посадили почти в динамик, громкость которого достигала болевого предела. Я и половины представления не выдержал и дожидался выхода нашей публики, вдыхая аромат ночных цветов, отчего голова только сильнее разболелась.
Но последнее переживание этой тропической ночи ожидало впереди. Нас доставил “guagua” по домам. Тут меня дожидалась армада тараканов, размер которых достигал 6-7 сантиметров. Это чудовище летает с громким треском. Я действительно был напуган и почти не спал.    

САНТЬЯГО ДЕ КУБА

В Сантьяго встал вопрос об отправке меня обратно в СССР. Но прекрасные кубинские врачи и, особенно сестры, сделали, казалось бы, невозможное дело, и я со всей страстью взялся за работу.
Мое обиталище было шикарным: большая зала, спальная комната, кухня, душ и балкон. Все, кроме балкона, изолировано противомоскитными сетками, а окна, не имеющие стекол, были снабжены жалюзийными перегородками, позволяющими закрывать окна или видеть все, что происходит на улице. Жил я на последнем (четвертом) этаже поселка советских специалистов, который имел название Ateneo Depotivo. Я ни разу не пожалел, что расположился в дальнем поселке, в самой гуще кубинской бедноты. Но какие красоты открывались с высот Ateneo Depotivo. Отсюда было намного ближе к крепости El Moro и к прекрасным местам, которые открывают с птичьего полета вид на узкое горло выхода в Карибское море из бухты Сантьяго де Куба. Я был очарован красотами местных ночей, ночного и дневного Карибского моря, спуском к которому даже у опытного альпиниста представлял бы сложную проблему.
43
Мой любимый Сантьяго-де-Куба. Видна громадная бухта. Вход в нее - слева в 12-15 километрах от места съемки. Этот вход напоминает узкое горло бутылки (см. фото 42).
Справа вдали (под черепичной крышей) -
Университет Орьенте

Местами Сантьяго – очень зеленый город. На фото – в центре Сантьяго - музей старого испанского зодчества. Напротив него – прекрасный костел. Видно, как двигаться к бухте, окруженной горами Сьерра Маэстро. Если идти к донной части бухты, можно увидеть  белые постройки Университета (Universidad de Oriente). Дорога в Reparto Ateneo Deportivo – наше общежитие - длинна. Но при расстройстве нервов я мог дойти от Университета до Ateneo. Это приблизительно 15 километров жары. Сантьяго кубинцы называют “сковородкой” Половина этого пути составляет дорога от Университета до костела. Дорога хорошая. Ты проходишь через долларовый магазин, где всегда есть пиво, которым запасаешься, улицу Энрамаду -  самую красивой из улиц и, главное, книжный магазин с книгами на испанском и русском языках.


Бухта Сантьяго де Куба (карта) и остров, на котором дачи моих друзей
Кара получена из США моим сыном 
44



Посмотрите на великолепный снимок бухты Сантьяго де Куба. Создает же природа такие удобства! Протяженность бухты  составляет 12-15 километров. Горло бухты не шире 800 метров. Глубины на всем протяжении бухты, в частности, в горле не менее 300 метров. Бухта – кубинский алмаз. На входе в нее имеется заселенный остров диаметром около километра. Если встать лицом к входу бухты, то справа и слева наблюдаются очаровательные глубокие бухточки, протяженность которых от 2 до 4 километров. Правый и левый берега редко заселены. Если вновь встать спиной к Карибскому морю, а лицом к бухте, то с правой стороны будет находиться очень высокий берег (~ 150 метров от уреза воды Карибского моря). Сначала  наблюдается коротенькая белая полоска – крепость El Moro.  А затем - белое Т-образное строение – аэродром.  Близость базы Гуантанамо, означает, что аэродром, несет две функции: гражданскую и военную. Длина “взлетной” полосы не менее 3,0 километров. Виден и ангар, который находится справа от этой полосы (если стоишь спиной к Карибскому морю). Это море – жемчужина. К нему никогда не хочется поворачиваться спиной.
Возникает такой вопрос: каким образом пираты брали эту крепость? А ведь брали!

Передо мной стояли три задачи: подготовиться к лекциям в феврале, подготовиться к международному конгрессу в январе, а также вычитать, дать рекомендации в работах над диссертациями Луису Фифе и Ракель Акосте. Конечно, все это требовало знания испанского языка.
Как я изучал этот язык, самостоятельная история. Все время слушал речи Фиделя Кастро, которые никогда не были менее 2 часов идеального испанского языка. Это не кубинский язык, в котором глотают массу звуков. Кроме того, я посещал ночные заведения, пивные, магазины и костелы. Мои комнаты были обклеены лентами от самописцев, на которых были написаны слова и фразы на испанском языке. Помогло мне знание молдавского языка, который, как и все романские языки, имел много однокоренных слов. Одним словом, я уже на Международном конгрессе в Сантьяго выступал, на плохоньком, но понятном испанском языке, а в конце читки лекций в мае месяце я уже не заглядывал в записи.
Ракель Акоста была проректором Университета Орьенте (Восточный), а я был в то время единственный доктор наук на всей Кубе. Я шутил: Акоста делает диссертацию по отложению на стенках реактора КОСТРЫ. Созвучие очевидно. Тема была новой для меня, а сама диссертация написана на папиросной бумаге карандашом. То же было и с работой Луиса.
Сначала мешали частые страшные сирены, означающие “американскую опасность”. Но потом мы привыкли и даже участвовали в рытье траншей и окопов (tranjeros y refugios), находя в этом что-то романтичное. Мы начали гордиться первой столицей Кубы: в ней действительно был истинный шарм. Гавана – американский город, а Сантьяго – истинно кубинский.

Сантьяго, ты – карибская  заря,
Форпост воинственный и нервный.
Гавана гордая, не зря
Трепещешь пред столицей первой.

В долине плоских гор Маэстро
Ты - рекордсмен дневной жары.
Со звуками ночных оркестров -
Любимый город той поры.
Забыть тебя - забыть невесту!

Я полюбил костел безлюдный,
Окраин тишь и Энрамады блеск,
Прохладу патиков уютных,
И волн морских в Эль Морро плеск.

О, как милы  ночные бденья,
Цветов безумный аромат,
Креолки - яркое виденье,
Я так виденьям этим рад.

Люд простодушный, словно дети,
Игрой заполнил скромный быт,
Здесь так редки рыбачьи сети,
Хоть море рыбою кишит.

Коль есть поляна, то пелотой
Увлечена вся детвора,
А взрослые - была б охота! -
Бросают кости до утра…

Но вдруг сирен  истошный крик,
Во тьме хлопки, удары, блески.
Уж все готово, и старик
Свой автомат поднимет веский!

Сантьяго весь как еж шипит
На исполинского соседа,
Воспоминаний гнев кипит
На радость детям-непоседам..

                Стихотворение “Сантьяго” из сборника “Полынь”




45
Сантьяго-де-Куба. Группа преподавателей. Справа налево – Тарасов Валерий (единственный профессор из СССР в Сантьяго в 1985-1986 годах), Богачев Юрий (физик), сидят:  Феоктистов Александр
(экономист), Лукьянцев Александр (юрист),
Воропаев Юрий (философ).
Интересно, как, не зная испанского языка, русские умудрялись преподавать философии?
Я – самый старший по возрасту: 47 лет и единственный, кто читал лекции на испанском языке и имеет двух аспирантов.


Карибское море в лунную ночь – не описать словами. Когда мы уезжали на пляж “Черные пески” (Arenas Negras); счастье охватывало нас. Черные монацитовые пески: кто знает, что вы несете торий, который я плавил. Пески, мириады южных звезд, светящиеся брызги воды, бьющей фонтанами из щелей гротов во время морского прибоя, оглушительные песни цикад – разве можно где-то увидеть это все сразу а, тем более увидев, забыть?! Всегда, когда мне тяжело на душе, я вспоминает эти черные пески.
Пляжей в Сантьяго (намного ближе черных песков La Mula), как гороху: Дайкири, Эль Франсез, Дос Пьедрос, др. Один другого краше. Я особенно любил бухту, как и одноименный напиток - Дайкири. Не спроста Хемингуэй начал сочинять “Старик и море” именно на этом пляже. Здесь я изучил красоты подводного мира и никогда их не забуду.
Я знаю, что в одну реку два раза не войти, и у меня назревало чувство потери моей Кубы навсегда. И действительно, когда мне удалось побывать на Кубе в 1988 , а затем в 2004 годах - буквально накануне инсульта - все было по-другому. 

Чтобы не спорить насчет моего упорства в изучении испанского языка и, когда Саша Феоктистов начинал убеждать меня не делать это якобы, потому что я отнимаю хлеб у переводчиков, я объяснял настойчивое стремление к испанскому языку именно недоверием к переводам. Действительно, откуда философ Воропаев, с которым мы были соседями, знает, что говорит переводчик, объясняя его непонятные (даже по-русски) мысли. Я упорно шел вперед, и скоро мои усилия окупились полным пониманием меня кубинскими аспирантами. Вместе с тем чувство безвозвратной потери назревало: здесь я стал говорить по-испански, здесь у меня появились русские и кубинские друзья. А я должен был переехать из Сантьяго в Гавану. Этот переезд радовал меня только встречей с сыном.

Нет, не бродить вдоль красных стен Монкады,
Не обнимать цветущий гранбаян.
Теперь совсем иные серенады
Поет мне на ветру бурьян.

Не ощутить мне теплых вод La Mula,
Не видеть ярких брызг в кромешной темноте.
Пока я жив и память не уснула
Во мне горят воспоминанья те...

                Из стихотворения “Прощай"

КУБАНЬОЛ

Язык кубинцев - кубаньол, особенно живущих, на юго-востоке Кубы (длина этого острова более 900 километров) сильно отличается по произношению от классического испанского языка, на котором говорят культурные люди. Чтобы научиться правильному языку, надо слушать радио и, особенно, выступления Фиделя. Благо, что эти речи длинны, а язык всегда – образец испанского языка.
Я кокетничаю, когда говорю, что при появлении на Кубе знал только одно слово – амор. Мое знание молдавского (варианта румынского) давало мне нужный начальный толчок и, когда я появился в группе начинающих в Сантьяго, меня просто выгнали: я уже к этому времени здорово вырос в знании языка. Учительница, по-испански сказала, что мне нечего делать в этой группе.
Я начал использовать свой, гораздо более жесткий метод. Достаточно сказать, что с первых же дней я общался с Луисом Фифе и Ракелью Акостой только на испанском языке. Потихоньку, начал пытаться говорить по-испански уже через месяц, а остальные коллеги даже не тратили время на это “пустое” занятие и подсмеивались надо мной. Но мое упорство не прошло даром: в январе, т.е. через 3 месяца я выступал на международном конгрессе по Химии с докладом, на котором присутствовал лауреат Нобелевской премии Нейман, а после переезда в Гавану уже читал лекции, только заглядывая в конспект.
Испанский язык оказался для меня чем-то родным. В нем очень много однокоренных слов с русским языком. Откуда берется такое созвучие, как трапа – тряпка, комары кусают, т.е. колят или пикан. Одним словом, я быстро нашел способ запоминать слова. Это стало забавной игрой. А в ресторане я не очень заботился о чистоте языка, и мог сказать на смеси английских и испанских слов, например, такую тарабарщину.
- “Por favor, bring me, one cuchara y a portion of pescado”.
Вы, конечно, поняли, что я с благодарностью попросил принести нож и порцию рыбы.
Меня очень хорошо понимали культурные люди и совсем не понимали простолюдины. Их с трудом понимали даже долго жившие в Сантьяго преподаватели.
Местный люд был добрым и не заботился о потере времени на объяснения чего-то. При этом собиралась большая толпа смеющихся мужчин, женщин и особенно детей.
Меня удивляло, что никто из них не дерется, не ловит рыбу, а когда ты садился упражняться с удочкой, тут же собиралась толпа. Это был своеобразный способ начать разговор: твоя-моя хочет поймать рыбу.
Встречалось громадное количество слов индейского происхождения, например, если вы хотите спросить, где остановка автобуса номер 60, то правильно поступите, произнеся такую фразу: “Por favor, donde esta la parada de guagua numero sesenta”. Автобус – гуагуа, а не как в Испании - autobus.


46
Мой доклад на Конгрессе по Общей и физической химии в январе 1986 года в Сантьяго де Куба вызвал одобрение.
Луис Фифе ассистирует. Речь идет о поверхностных явлениях в системах жидкость-жидкость
Газета Сьерра Маэстро назвала мое выступление самым лучшим.

НИКАРО И МОА

В Сантьяго я развил кипучую деятельность по связи кубинской науки и практики. Я все время рвался в Никаро и Моа, где были расположены крупнейшие предприятия никель-кобальтовой промышленности. Кстати, Куба занимает третье место в мире по запасам и производству соединений этих металлов.
Оба завода находились в провинции Моа на восток от Сантьяго на атлантическом побережье. Земли этой провинции сложены из латеритов и поэтому вокруг все покрыто красным налетом. Я помню, когда, не имея сама, Куба все же присылала нам красный картофель. Красным было все – и земля, и дома, и пальмы. Исключением были только кипельно-белые брючки кубинских женщин, которые так следили за их чистотой, будто от нее зависела их судьба.
По дороге я, Фиффе и Барабейг все время шутили, дурачились, но мне, правду говоря, это очень мешало наблюдать за очаровательными видами природы. Особенно интересны места в горах Сьерра Маэстра.
На совершенно отвратительный завод в Никаро мы так и не побывали по каким-то “извинительным” причинам. Однако было ясно, что причины надуманы и кубинцы стесняются советского профессора: уж больно грязным было производство. С завода вышел интеллигентный человек и сослался на аварийное состояние завода. Он рассказал о технологии в каком-то помещении вне завода. В помещении висел лозунг “El charlatan es un ayasgo para el enemigo”, что, как нетрудно догадаться, означает: “Болтун – находка для врага”. Интересно, что скрывает это ужасное производство от врага!
Мы с удовольствием ретировались и помчались в Моа. Завод в Моа  сверкал аппаратами из нержавеющей стали. Он еще не был закончен нашими монтажниками, которые делали его, используя аппараты, изготовленные в СССР по нашему проекту. Я был предельно удовлетворен рассказом гида, но для детального ознакомления нужно было иметь неделю времени, а не один день, как у нас.

ДАЙКИРИ

Дайкири - один из наиболее посещаемых пляжей Сантьяго де Куба (испанцы предпочитают писать это название без двух тире), так прекрасно описанных Эрнесто Хемингуэем. Он находится в часе езды на автобусе, который обслуживал нашу команду по субботам и воскресеньям. Я млел от мысли, что вновь окажусь на этом миниатюрном, уютном и красивом пляже, который зажат между двух скальных выходов гор Сьерра Маэстро.
По пути на этот пляж  обязательно встретишь скульптуры доисторических животных: динозавров, бронтозавров, птеродактилей и многих других. Фигуры этих животных открываются вдруг, когда ты уже почти подъезжаешь к пляжу. Впечатление - умопомрачительное. Почему-то обязательно вспоминается “Затерянный мир” Артура Конан-Дойля.
Подкова пляжа имеет ширину не более 250 метров, а глубину не более 300. Вокруг этой площадки расположилась пальмовая роща, взбирающаяся по обоим склонам гор.
Устройство бухты Дайкири таково, как будто оно продумано инженером. Хотя природа и есть лучший инженер. Рифы подковой подходят вплотную к самому берегу, но в центре этой подковы существует естественный проем. Через эту “дыру” в коралловом рифе любой шкипер может провести судно до самого берега. Глубина здесь возрастает быстро. Беда тому, кто окажется в районе “дыры” во время ветра, дующего на берег: волны, перехлестывая воду через риф, создают сильное обратное течение в самом проеме, и любой пловец может быть вынесен через “дыру” в Карибское море. Попробуй потом добраться до берега, который окружен рифами, как теркой. С нами случалось такое. Бесполезно плыть против течения: старайся выплыть в другом месте, где прибой не настолько силен, а рифы располагаются глубже.
Подводный мир Дайкири намного богаче, чем так расхваливаемый мир Красного моря. Дно Красного моря – это продолжающаяся пустыня с двух сторон. Другой она и не может быть. Фауна богата, но флора исключительно бедна.
В Карибском море богатыми являются и подводная растительность, и мир живых существ. Каких только рыб я не встречал: коней, окуней, мурен, барракуд, мелких акул, рыб игл, мант, рыб шаров. Целые отряды разноцветной мелочи снуют, не опасаясь тебя: укрытием им служат кораллы самой различной формы, а также дремучие леса водорослей (макрофитов). Вплываешь в них в акваланге, и  ощущаешь, как твои бока щекочут растения.
А какие раковины привозишь в свой дом в Ateneo Deportivo: на неделю хватит работы по выварке мягких тканей.
В бухте Дайкири можно встретить прекрасные гроты, расположенные в горах выше самых высоких пальм. Там постоянная тишина и прохлада. Видимо только бухта “Два Камня” (Dos P`edros) могла соперничать с Дайкири, но она была далеко.
Потом, когда мы обосновались в Гаване, мы не встречали никогда подобной красоты. Знаменитый Барадеро был удобен для купания, но его подводный мир скуден.
Если спросить любую девушку, посещающую кафе, что она может сказать о Дайкири, ей, прежде всего, придет на ум название алкогольного напитка, подающегося в чашечках на высоких ножках. Такой напиток освежает, обязательно содержи листочки мяты и кусочки зеленого лимона, снежную сладкую кашицу и 25 мл рома. Именно так его любил пить Хемингуэй, пропустив несколько порций крепкого аперитива. Но как мало людей знает о бухте Дайкири, которая является алмазом, вкрапленным в берег Карибского моря!



Лазурные воды да белый песок,
Сьерра Маэстра и манговый сок.

Карибское море, кричащие чайки -
Рукою отсюда подать до Ямайки.

Корявые скалы с обеих сторон
И вид под водою, похожий на сон.

Кораллы, полипы и рыб мириад,
Снующих отрядами будто парад.

Растения - место игры и засад -
Зеленые ленты, как сказочный сад.

Зубастою палкой стоит барракуда,
А вот и три ската взялись ниоткуда.

Пятнистой змеей выплывает мурена,
Минута, другая - и новая сцена.

Я счастлив, что был в удивительном мире -
То было на Кубе в прекрасной Дайкири...

                Стихотворение бухта “Дайкири” из сборника “Полынь”

ARENAS NEGRAS

Посвящается кубинским соратникам.

Все действительно происходило, но все имена изменены.



Это было на Кубе в марте 1985 года. Arenas Negras - Черные Пески - до этого никогда не   посещались нами. Мы, т.е. советские преподаватели Университета Орьенте в городе Сантьяго-де-Куба. Каждые суббота и воскресенье были нерабочими днями, и мы обязательно выезжали на какой-то один из многочисленных пляжей побережья Карибского моря. Уж очень нравились - эти уютные пляжи, располагающиеся, как правило, каждый в своей бухте или даже бухточке. Такие бухты, обычно окружали коралловые берега. Самый ближайший и маленький пляж - Дайкири - нравился не нам первым. Его очень любил Эрнест Хемингуэй. И было за что!

Но на сей раз мы выбрали пляж - Черные Пески, который был так запутанно-далеко от города, что за один день не управиться, если ты хочешь еще провести ночку.
Дорога туда изрядно петляет. Нужно немного возвратиться на север от кубинской сковородки. Так сами кубинцы прозвали первую столицу острова - Сантьяго-де-Куба, имея в виду постоянную жару. Потом надо держать путь на Bayamo. Это самая восточная точка острова Куба, который совсем не маленький. Его длина более 1200 километров. Черные Пески находятся в районе местечка Bracoa, т.е. уже со стороны Атлантического океана.

Выехали утром в 9 часов (как всегда расписание было нарушено девушками-копушами). Мы задержались на 2 часа, кроме того, по дороге заехали в одно место выпить пива. Еще потеряли полтора часа. Заезжали в место, знаменитое костелом. Кстати, католики на первое место ставят деву Марию. Ей-то и служит данный костел. Итак, с остановками затратили 8 часов. На место прибыли уже под вечер.

Наконец можно было размять отяжелевшие кости и порезвиться на берегу. Сначала, от неожиданности, не понимаешь, что ты бегаешь по скользкому песку, похожему на антрацитовую крошку. Затем все стали кричать: "Уголь, уголь". И только я сразу сказал, что это не уголь, а монацит. Все с уважением посмотрели на меня.

- А что это? - спросил кто-то.
- За стаканчиком рома объясню, если напомните - сказал я, но все уже потеряли интерес к этому минералу, который сыграл столь роковую роль в судьбе моего друга Александра, который пропал после своих злоключений. Сашка всю свою жизнь испортил, работая с эти монацитом. Я был заместитель начальника громадного цеха, где производился важнейший металл атомной техники, а он - сменный мастер в ториевом цеху. Тогда в нем погиб аппаратчик Сычев, и Сашка взял вину на себя, хотя виноват не был. Но это уже другая история.

Пока я думал об этом инциденте, Аня Сычева из Твери (надо же - то же Сычева, как и аппаратчик!) чуть было не рассталась с жизнью в волнах коварного прибоя. Кругленькая, как мячик, она стала игрушкой в волнах прибоя. Строение дна не позволяло ей выбраться на берег. Глубина быстро нарастала, а ее короткие ножки не могли помочь в борьбе с прибоем. 

Спасение Ани стало общим мужским делом, но особенно отличился я. Вытащив Аньку, я отдал ее в руки единственного умельца, который оживил девушку. Правда, она больше испугалась, чем пострадала.

Компания широко рассыпалась по берегу уже Атлантического океана.
- Девочки! Какой скользкий песок! - заверещала Жанна.
- Он не только скользкий, но и радиоактивный - ответила одна из "девочек", т.е. я. Остальные девочки, включая 60-ти летнюю преподавательницу, уже давно оторвались вперед.
Жанна побледнела.
- И мы должны будем здесь купаться? - спросила спутница.
- Можешь не купаться, но миллиарды людей Бразилии, Индии и Австралии с удовольствием делают это и даже закусывают прямо на таком песке, не помыв руки, если перед этим не посетили туалет.
Жанна рассмеялась и впервые посмотрела на меня вызывающе. Вызов не был принят. Пока.

Она поспешила к подругам. Я слышал, как она нарочито громко сказала: "Дядя Валера знает очень интересные вещи и, видимо, сегодня, в темноте, он будет морочить голову ими кому-нибудь из вас". Я почувствовал, что эта молодая преподавательница русского языка приличная язва.

- Я не пойму, какой смысл в том, чтобы ехать за 11 тысяч километров и учить русскому языку, не понимая ни одного испанского слова - этой фразой я раздул костер, который до этого момента едва тлел. Все девушки-преподавательницы сразу ополчились на меня. А преподавательниц было большинство.

- В вашем случае, Валерий, ситуация обратная (я имею в виду всех ученых) - сказала "баба" Вера, которой действительно было за 60 лет.
- Ты морочишь голову на испанском языке тем, что никто не понимает даже по-русски - продолжила Вера.

У нас было принято всех называть по имени и на ты. Когда меня насильственно перебросили на следующий год в Гавану, я был удивлен, что все русские-колонисты называют здесь друг друга на Вы. Точно такая же путаница была, когда я учился в школе Молдавии(здесь говорили - Ты), но в Сталинграде (говорили - Вы). Удивительно, как отдаляет слово Вы.
А пока я думал об интересном феномене, стало понятно, что пикировка проиграна мной.


- Но вечером отыграюсь - мелькнула мысль у меня. Так оно и вышло. Все затихли и отставили рюмки с ромом, когда я вышел на арену (арена - песок, исп.). И ни одна песчинка не повредила мне мой длинный язык.

Был шикарный ужин, который оказался возможным только в дни отоварки. Много рома, колбас, ветчины в банках, фруктов. Особенно прекрасными были плоды манго, фрута-бомбы, ананасов и фейхуа.

- Пески в этом месте, действительно, как мелкий антрацит, отшлифованный прибоем – продолжил я разговор. Специалисту, окончившему кафедру технологии редких и радиоактивных элементов, ясно, что он имеет дело с монацитовыми песками, которые содержат радиоактивный торий и редкоземельные элементы. Вы, конечно, помните, что 15 элементов от лантана до лютеция. Сюда же относят и иттрий.

- И все они радиоактивны - опять заверещала Жанна.
- Нет - коротко ответил я, но мысль уже крутилась вокруг ее талии.

Все сидели раздетыми, не обращая внимания на москитов. Вдруг, с  холодеющего берега в сторону более теплого океана, подул бриз. Москиты скрылись. Ночью они опять начнут свои атаки. Местные комары ведут себя как сверхзвуковые самолеты: никогда не слышишь их приближения. Однако укусы болезненны и их может заглушить только изрядная порция рома.

- Дорогие девушки! - вот, почему я произнес во время наших купаний детский стишок про упрямых баранов, а кое-кто принял эти слова в свой адрес. Я посмотрел в сторону "бабы" Веры. Ее повело, как и меня. И она смотрела на меня покровительственно.

- Ты еще не выбрал никого? Советую Жанну. Она не плохо двигается. Я как-то видела ее в танце - мысли и фразы ее стали короткими.

Однако я продолжил мысль о радиоактивности. Стишки были такие:

Сверху солнышко печет,
Под мостом река течет.
В этой речке утром рано
Утонули два барана.

На самом деле, я хотел сказать, что “сверху солнышко печет, а снизу – греет нас реактор”. Я имею в виду атомный реактор. Реактор, который никогда не останавливается и не взрывается. Женская часть народа зашепталась.

Кстати, такие же пески часто встречаются в Бразилии, Австралии и в Индии. Кому не известно месторождение Индии – Драванкор (конечно, никому, но все промолчали).

Не допив и не доев многое, мы устремились в звездную ночь. По мере отдаления от источников посторонних шумов, мы все сильнее погружались скрип сверчков, который становился все оглушительнее. Но когда мы ушли в тропическую ночь за дюнами, которые делают неслышимым звук прибоя, песни сверчков, и нет ничего того, что создает звуки: нас поглотил полный покой и остался лишь шорох, который я назвал шорохом звезд. Мне всегда казалось, что звезды молчат, а тут я услышал, как они издают вечный (секулярный) шум, идущий со всех сторон.
Когда мы вернулись к Карибскому морю, шум звезд пропал и заменился шумом прибоя. Мы не удержались, чтобы не броситься в прибойную пену. Прибой оказался совсем не игрушкой. Пришлось даже побороться с морем, чтобы благополучно выйти на берег. И тут, как по команде, море вспыхнуло яркими огнями – это включили свет фосфоресцирующие организмы. Мне показалось, что такой свет способен высветить окружающее и потушить небесные звезды. Погас даже Южный Крест – созвездие, которое дает световую дорожку, как наша Венера.
Прибой усилился и стал проникать в гроты: здесь он встречался с откатным течением, образуя пробки, которым некуда было деваться, а лишь устремляться в закупоренные водой щели. Это приводило к образованию феерических разноцветных фонтанов. Я такого зрелища никогда не видел, не видели и мои товарищи. Мы сидели на антрацитовом песке рядом с фонтанирующими коралловыми рифами часа два. Что еще сказать? Мы шли отрезвевшие, не произносящие ни слова.

СНОВА В ГАВАНЕ

Я уезжал в Гавану из Сантьяго очень неохотно.   Я понимал, что мне придется возвращаться в СССР на новую кафедру, жизнь на которой я уже предвидел. Слишком сложной она будет.
Меня поддерживало то, что приезд в Гавану - радость для Влада. Валерий, забудь о себе: сначала дай сыну образование, а потом думай о другом.
Так я решил, ты же помнишь, Елена, разговор перед окончательным отъездом с Кубы!
Я перебрался из Сантьяго в Гавану первым и стал ждать приезда семьи. Ожидание протекало в поселке на окраине Гаваны. Я даже места этого поселка не запомнил (где-то в верховьях реки Альмендарес). Место было неплохим, но слишком далеко от Гаванского Университета, с принимающим  коллективом которого я успел познакомиться. Знал, что буду работать с двумя институтами, о которых пойдет речь позднее.
Приехали мои. Елена была строга и недоступна. Видимо у нее с Ягодиным Геннадием Алексеевичем был “напутственный” разговор. Ягодин уже знал, что она теряет или потеряла меня. Жизнь на “выселках” мешала моей работе и учебе Влада. Мы должны были располагаться ближе к школе и Университету. Наконец проректор Университета – властная женщина, отдала распоряжение, чтобы мы переезжали в район, который назывался Nautico (см. на карте Nautique).
Переезд был в воскресный день сентября 1986 года. В этот и предыдущий дни шел проливной тропический дождь, превративший улицы в реки и озера. Проезжая на машине, присланной за нами, я торжествовал, что Влад видит тропический дождь, окончание которого нельзя ожидать. Это было настоящее наводнение, сродни тем, которые были в Кишиневе. Преодолев все трудности, мы оказались в месте, которое почти на год станет родным домом. Дождь внезапно закончился, цветы распустились, все блистало чистотой и свежестью, как бы говоря: “Прекратите вы ваши обиды!”. Но обиды не прошли, они не окончились никогда.
Квартира была шикарной. Каждому члену семьи по комнате, громадная прихожая, два душа, два туалета и кухня. По квартире, располагающейся на первом этаже, можно было ездить на велосипеде. Второй этаж занимала семья испанца Энрике. Справа и слева жили испанцы же. В торцевой части был крохотный дворик (patio) откуда можно было, сидя на кресле-качалке ловить рыбу в реке Альмендарес. Ближайший магазин, в котором шла торговля на доллары, находился на первой авеню (5 минут на велосипеде). Рядом располагались магазины, кафе и парикмахерская. Другими словами, все было под рукой. Автобус забирал каждый день в 9 утра и привозил в 18 часов. Атлантический океан был в 5 минутах ходьбы.

Карта Гаваны, высланная Владом из СЩА,
49

Гавана. Гаванская бухта. Там, где видно темно-зеленые пятна (на черно-белой карте они должны выглядеть темными)– это деревья, рядом с бухтой – мраморная широкая улица Прадо. Можно различить и Капитолий,  который выделяется более светлым пятном рядом с седьмой авеню. Параллельная улица, идущая ближе к Малекону, т.е. к Атлантическому океану – это та улица, на которой я жил и, где меня напугали летающие тараканы. Крепость El Moro не видна. Бордюр Малекона тоже не виден – он слишком тонок. На Малеконе видны постройки типа гигантских плавательных бассейнов, как в Наутико. Существует и бассейн с  голубым покрытием дна как в Наутико. Наутико, т.е. морское, одно из местожительств советских специалистов.

Карта Наутико получена СЩА сыном
50

Местоположения моего дома в Наутико - при впадении речки Альмендареса в Атлантический океан - легко определить. Прежде всего, оказалось, что Наутико легко сфотографировать с противоположной стороны бухты, т.е. из поселка Флорес. Однако наш дом не попадал в объектив, зато попадал дом физика Эдуарда Кэбина, с которым и его семьей мы дружили. Эдуард Кэбин занимался у Феделито, который был директора института атомной физики. Кэбин – это сын первого секретаря Коммунистической партии Эстонии и члена ЦК КПСС, а Феделито - это один из сыновей Фиделя Кастро. Второй сын Фиделя Кастро учился в Менделеевском институте.
Дом Эдуарда - двухэтажное строение в самом конце кадра голубой расцветки. В плане оно выглядит как более светлое пятно, почти в центре снимка. В этом месте имеется спуск к воде, который выглядит как щербинка на бордюре Малекона.
Мой дом легко обнаружить. Он выглядит как более темный прямоугольник с точкой в воде Альмендареса, указывающей на существование скального выступа в воде. С противоположной стороны видна дорога и такой же дом напротив нашего дома. Если встать спиной к бухте Альмндареса, а лицом к дому, что расположен через дорогу, то справа будет видно большая поляна.
Параллельно нашему дому расположен дом Каридад Гонзалез и Раймона Толедо с многочисленными домочадцами. Снимок показывает, что эти милые испанцы произвели сильные перестройки: дом взят в клещи, которые выглядят более светлыми прямоугольниками. Это означает, что Каридад завела большое хозяйство. Такое настроение у нее было уже во время нашего присутствия. Она разводила гусей.
Если посмотреть на правую сторону выступающего побережья, то легко заметить большой бассейн, дно которого выложено голубой (на снимке - светлой) плиткой. Бассейн огорожен со всех сторон берегом и искусственными дамбами. Бассейн явно имеет спортивное значение. Дальше расположены дамбы мола и С-образное сооружение также, видимо, спортивного характера. Приятно признать, что на Кубе что-то строится. Правда, все сооружения относятся к военным.


Вид Наутико из Флореса. Получено в 1986 году
51

Диссертация Луиса Фифе еще не была защищена. Он как будто ждал моего отъезда. Я уже стал ему мешать, предлагая улучшения диссертации. Луису надоели мои коррективы. В диссертации Луиса Фиффе – моего аспиранта - царил профессор  Зеликман из Московского института стали. Однако я сомневался, что такой примитивный подход к кинетике гетерогенных процессов – лучшее, что мы могли придумать.
Луис же рассуждал так: Тарасов уедет, и он (Л. Фиффе) сможет подготовить диссертацию с малыми изменениями.
В это время оказался как бы пестуном нового журнала “Revista Cubana de Quimica”. В первом номере, начиная с первой страницы этого журнала, я опубликовал две статьи, в одной из которых предлагается совсем иная методология исследования систем жидкость-жидкость и жидкость-твердое. Нужно было спешить, и Луис делает единственно правильный ход – предлагает мне быть оппонентом. Оппонент не посмеет ругать сотрудника, с которым провел год. Некоторая критика с моей стороны, конечно, была, но она, по мнению оппонента, не повлияла на общее положительное его мнение. Все закончилось для Луиса благополучно. Иного и не могло быть. Но Луис не понял меня и трусил, а напрасно. Как я узнал, кубинцы вообще не привыкли даже к малой критике.

Ракель Акоста не стала при мне защищать диссертацию, т.к. я ей сказал, что не являюсь специалистом. Через два года она покинула Кубу навсегда, уехав в Германию. Потом я оттуда много раз получал поздравительные открытки. Ракель признавалась, что в Германии ей пришлось сильно переделывать диссертацию, и эти изменения были сродни моим советам.
После того, как устроились в Наутико, сын пошел в девятый класс школы при посольстве. И в школе, и в быту была резкая градация в зависимости от того, какую должность занимают твои родители. Такую градацию ревностно поддерживало посольство. Советские преподаватели (как правило, доценты) и рабочие – низшая каста.  Экономический комитет (работники Государственного Комитета по экономическим связям - ГКЭС) – средняя каста, а посольские люди – высшая. Различие отчетливо наблюдалось во время “отоварок”, которые бывали раз в месяц.
Преподаватели (кто бы они не были: учитель школы или академик) ждали своей очереди целый день в ГКЭС. И никакие знакомства здесь не работали. Посольским доставляли продукты на дом, и качество их было совсем другим: ветчина в фигурных банках, черная и красная икра, сухая колбаса, заморские ткани, ботинки, радиотовары.
У нас все было проще. Получив товары, преподаватели не ходили на работу, а праздновали. Праздник мог длиться даже два дня: ходили друг к другу, угощались винами, водкой и коньяком. Я был секретарь партийной ячейки и, когда пришло время отчитываться, какой-то остолоп из посольства, надув щеки, сильно раскритиковал мою работу. Я вспылил и наговорил ему дерзостей, заметив, что первый раз в жизни вижу этого человека и надеюсь, что последний раз. Инструктор вылетел, как пробка, а потом меня вызывали в посольство. Вызывающий был мой знакомый Кураев, переехавший из Сантьяго. Он сказал, чтобы я не обращал внимания на слова остолопа, что он просто не умный, и не знает как себя вести с доцентами и профессором. Но объявил устный выговор. Послом на Кубе в это время был теперешний президент Казахстана Назарбаев, который, говорят, отстранил инструктора от таких дел. Я торжествовал. Шел 1996 год.
В среде командировочных царила спекуляция. Все получали часть зарплаты в чеках, часть – в песо, а часть в долларах ($ 60). Хотя долларовая сумма была незначительной, но жены специалистов, а особенно посольских людей, находясь без дела, ухитрялись превращать долларовую часть в капитал. Для этого надо было купить вещь за доллары, с большой выгодой продать ее за песо кубинцам, которым доллары недоступны, снова превратить песо в доллары (у русских имелась такая возможность) и  т.д.
Фидель Кастро, выступая в посольстве в честь Великой Октябрьской Социалистической Революции, открыто обвинил русских в спекуляции.
- “Вероятно, только  жена посла не спекулирует” – сказа Фидель, вызвав гул в зале. Не спекулировали многие, но зато были асы спекуляции. Теперь, если бы сохранились наши отношения, спекуляция не считалась бы за зло. Это называлось бы бизнес.

На двери одного профессора, прибывшего из Союза, так и было написано: “Здесь ничего не покупают и не продают”. Этот профессор вызвал шквал осуждения и преследований у теток. А эти преследовать умели!
Были случаи скупки золотых вещей и отправки с другом, ничего не знавшим о том, что он везет в швейной машинке. Одним словом, разложение общества было повальным.

Мои коллеги удивлялись, что я читаю лекции “Переработка руд месторождения Пинар дель Рио” и “Кинетика экстракции” на испанском языке, а не пользуюсь услугами переводчиков. Кроме того, я вел двух новых аспирантов, не бросив Ракель Акосту и, время от времени появлялся в Сантьяго, посещал завод в Пинар дель Рио, вел совместные работы с великолепным институтом CENIC (национальный центр исследований Кубы). В этом институте у меня была группка исследователей, возглавляемая Эрлиндой Ханлал и занявшаяся экстракцией индия. Богаты индием и кадмием были сточные воды завода в Пинар дель Рио. Кадмия было в стоках столько, что только опусти цинковую пластинку в воду стока, и она немедленно покрывалась кадмиевым налетом.   

Хочется рассказать о двух легендарных личностях. Сначала о профессоре Эрнесто Ледоне. В мое пребывание этому великому кубинскому химику было около 70 лет, но он был бодр и весел. Любил пощупать женщин, и моя жена Елена подвергалась приставаниям Эрнесто во время посещения им нашего дома.
У Эрнесто была интересная судьба. После победы революции он пытался бежать в Америку на надувной лодке, но пограничники поймали его и посадили в тюрьму. Об этом кто-то доложил Эрнесто Че Гевара, министру финансов. Тот отреагировал мгновенно (он был информирован о лучшем химике страны) и пришел к нему в камеру, где тезки долго беседовали и пили ром.  Утром Че вышел вместе с Ледоном в обнимку. Лучшему химику была назначена баснословная зарплата и созданы исключительные условия в CENIC.

Эрлинда Хандал была дочерью Секретаря компартии Палестины – Хандал, который перебрался в Сальвадор, но здесь попал в изгнание. Однажды она после моей лекции попросила разрешения отсутствовать неделю на следующих лекциях. Это было в присутствии ее мужа, также посещавшего мои лекции. И Эрлинда и ее муж закончили МГУ им. Ломоносова в Москве, где познакомились и поженились.
Я, естественно, поинтересовался причиной будущего пропуска лекций. Причина оказалась романтичной настолько, что я не могу удержаться от рассказа.
У Элинды возникла настоятельная необходимость продлить паспорт, который свидетельствует, что она гражданка Сольвадора. Но сделать это трудно из-за обстановки в этой стране. Поэтому она собирается посетить Коста-Рику, где имеется пьющий знакомый работник посольства. Вот он и проштампует паспорт. Заодно она наметила встретиться тайно в горах с отцом. Для этого ей потребуется перейти границу Коста Рика в известном месте и в намеченное время.
- “Но я только на одну недельку” – сказала Эрлинда. Так оно и было.

Кроме Эрлинды у меня в друзьях ходил Хуан Антонио Кастийо, также окончивший МГУ и зачем-то вернувшийся на Кубу. Его сын Хуан Карлос Кастийо не сделал этой глупости и, после окончания кафедры технологии редких и радиоактивных элементов РХТУ ушел работать в московском казино, чтобы не бедствовать с родившимся ребенком.
Как много студентов, окончив РХТУ, ушли в рестораны, казино, торгующие и распределяющие организации, а не работать по специальности. Я долго был заведующим кафедрой и знаю, что по специальности, которой обучали, работают 7-10 % выпускников.

Хочется связать прозу, повсеместно встречающуюся в Гаване, с поэзией, которой еще больше в этом сказочном городе. 

 

Тут Малекона вечный шум,
Тепло и твердь его бордюра.
Тут место лучшее для дум,
И место тут для дел амурных.
Сюда влечет и тех, чей ум
Ждет отдыха от споров бурных,
Неясно только почему
Сей божий дар от вод лазурных.

                Из стихотворения “Гавана” в сборнике  “Полынь”

УРАГАН КЕЙТ

В мае 1986 года я узнал, что такое настоящие ураганы, которые обрушиваются на Кубу, Ямайку и Северную Америку. Штормовое предупреждение поступило за 6 часов до начала этого кошмара. Все мы немедленно были отпущены с рабочих мест с настоятельным требованием идти только домой для подготовки к урагану. Если в здании стеклянные окна, то они должны быть заклеены крест-нактест полосками бумаги. Таких зданий в Гаване не много. Это Советское посольство, Фокс, Националь, Гавана Либре и Континенталь. Все остальные здания, если я не ошибаюсь, имеют жалюзийные окна с противомоскитными сетками.
Настроение при приближении урагана было приподнятое, а не паническое. Сколько раз кубинцы переживали ураганы, и каждый раз с людскими потерями. Кто-то не успел скрыться, а кто-то наплевал (был пьян).
Через шесть часов (можно сверять часы) началось. Сначала это - просто сильный ветер с океана, потом этот ветер начинает срывать шапки волн, разбивая их в мелкие струи, которые летят почти параллельно земле. Струи крепчают, подхватывая все, что может подняться в воздух. Например, я сам видел, как летают ящики с пивными бутылками. Один такой ящик прилетел к нам во двор. В метре от путника (бедняга) уже ничего, кроме водных струй, не видно. Конечно, пальмы сопротивляются: их ветви, как волосы женщин, направлены по ветру. Другие деревья – менее стойки. Они часто ломаются и их куски летят как стрелы. Скорость ветра у Кейт (всегда женские имена!) была около 200 километров в час.
Вдруг ветер начинает стихать и прекращается совсем. Не дай бог кому-то покажется, что ураган прекратился. Нет, он меняет направление на противоположное.  Ведь мы имеем дело с вращательным движением. Второй удар сильнее первого, т.к. первый уже расчистил дорогу второму. То, что не смог сделать ветер, завершают волны. Поднятые ветром, они достигали в прибрежной зоне, где они тормозятся высоты 15-16 метров. Гостиница советских специалистов Сьерра Маэстра, находящаяся на берегу, на высоте 4 метра от уреза воды, была затоплена до четвертого этажа. По коридорам плавали стулья, диваны и прочая мебель. Специалисты остались надолго в плачевном положении. Школьники десять дней не учились; электричества не было долгое время. Университет не работал пять дней. Город долго представлял собой последствие побоища великанов. Грязь еще долго вычищали.



Я помню урагана силу,
«Кейт» – ты была в ударе, так?
Дотоле где тебя носило?
Ведь разозлил тебя пустяк!
Как женщину тебя бесило,
Что враг твой все же не обмяк,
Не уступил, не пал под ноги
Твои упругие, как сталь.
Не возопил, прося подмоги,
Хотя твой норов мягче стал,
Лишь после гневного суда.
А вдруг ты вновь придешь сюда?

            Из стихотворения  “Кейт”  в сборнике  “Полынь”

МОСКВА, ISEC-86

Возвращение домой было и радостным, и печальным. Трудно было расставаться с Кубой. Гавана сильно проигрывала Сантьяго в эмоциональном плане, но не это определяло общее минорное настроение. Я уже не знал, смогу ли  войти в московский ритм. Как ни странно, выполнение заказов в механической мастерской и в Сантьяго, и в Гаване, было намного четче. Теперь мы вообще потеряли эти службы. Но самое главное - я полюбил людей на Кубе. Разница между кубинцами и русскими – громадная. Она состоит в том, что первые никогда не жалуются и всегда веселы. При моей склонности к меланхолии, радость кубинцев всегда была моим лекарством. А океан, море и ром – вот источники постоянного веселья. Кроме того, на Кубе осталась часть сердца, и я долго не мог с этим мириться. Единственная отдушина – сын. Он должен был окончить в СССР десятый класс, поступить в институт, учиться 5,5 лет в нем, а там будет видно.

В СССР начались бесконечные заботы о науке, и, в частности, подготовка к международной конференции по экстракции (ISEC-86). Эта конференция проходила в сентябре в гостинице Космос. Доклад пришлось готовить срочно (еще не очнулись от Кубы). Я считаю, что, несмотря на срочность, это был апогей признания моих достижений. Начиная с Международной Конференции ISEC-86, появилась ранее отсутствовавшая секция “Межфазные явления”. А это уже - признание достижений кинетиков всего мира, причем данное событие произошло в Москве. Я не забуду мое председательствование совместно с Нитшем, а также выступление Генри Фрайзера, в котором он публично признал мои заслуги. Я не забуду также экскурсию ученых ISEC 86 в Менделеевский институт и показ кафедры промышленной экологии, на которой кое-что все же можно было, набравшись наглости, показать.
Тогда я познакомился с молодым японским ученым Хиточи Ватараи, с которым беседовал о лазерных методах, сетуя на то, что они недоступны в МХТИ. Этот разговор Хиточи запомнил, пригласил меня на Конгресс в Токио и показал в 2001 году мне лазерные установки, в которых реализован принцип, обсуждавшийся 1986 году.
- “Вот видите, мы сделали ТО, о чем говорили в 1986 году у вас в лаборатории” – сказал, по-японски улыбаясь, Хиточи. Хиточи не забыл меня и щедро отплатил мне за мою ничтожную услугу. В 2001 году я оказался на конгрессе ICAS (Международный конгресс по аналитической химии).
Я выступал на секции по нанохимии. Если мыслить поверхностно, то можно усомниться, а при чем здесь экстракция? Дело в том, что объекты, о которых я говорил, имели наноразмеры (граница раздела двух жидких фаз). Хиточи Ватараи захотел более детально познакомиться с содержанием моего выступления заранее. Ведь он отвечал за деньги, потраченные каким-то визитером. После просмотра доклада, он предложил дать мне 40 минут (всем давали по 15 минут) и поставить мой доклад в конец для возможности обстоятельной дискуссии.
Дискуссию открыл сам Хиточи. Вопросов было немного, но главный вопрос касался того, как мне удалось получить доложенные данные (имелось в виду - при такой старой технике). Чувствовалась настороженность по отношению к полученным результатам, но эти результаты не противоречили взглядам оппонентов и даже предсказывали кое-что новое. Я продемонстрировал еще кучу графиков и фотографий, назвал оттиски своих работ в англоязычных журналах,  которые они, конечно, “не видели”. Русских вообще “не видят в упор”. Даже поляки, которые, в свое время, стажировались у меня,  научились нас не видеть. Конечно, мир может обойтись и без нас, но что делать таким, как  я, Саша Чекмарев, Оксана Синегрибова. Или моих коллег видят?
Я вернулся в Москву прибитый, с пониманием нашей технической отсталости и безнадежности отставания. Менделеевкой я перестал гордиться и начал все чаше и чаще подумывать о смене места работы. Но какое место мне нужно или, точнее, какому месту я нужен. Тогда, 2001 году, еще могли вставать такие вопросы, а потом, после инсульта ... – наступила безисходность.
В конце августа 2001 года мы с женой Наташей Коваленко уехали в Турцию. Жара в Турции была просто детской забавой, по сравнению с жарой в Токио. В Турции жарче, но намного суше, а Токио - ты все время паришься в русской бане, попадая на снег время от времени.

Я - ЛЕНДЛОРД

В 1988 году я стал землевладельцем. У меня, как и у многих, подобных мне, появился клочок земли площадью 6 соток и крохотный домик, как две капли воды похожий на соседские домики. Зато в нем было электричество, привозной баллон газа, вода из родника находилась совсем недалеко (в 0,5 км), а техническая вода, текла по трубам из ближайшего пруда. Куплена эта собственность за громадные деньги – 5000 рублей. Участок был ухоженный (до нашего прихода!), орошался вручную и имел парник. Что еще нужно?!
Но когда ты становишься землевладельцем – просыпается чувство собственника. Еще В.И. Ленин говорил, что собственность “повсеместно и в массовом масштабе рождает помещика”. Однако ОНИ сделали все, чтобы я не стал помещиком, которого ОНИ очень не любили. Но не ОНИ, а их противники, пришедшие к власти, сделали все, чтобы я обнищал. Прежде, чем обнищать, я стал в ускоренном темпе строить и строить. Мы сломали деревянный домик, и, совместно с сыном выкопали канаву под новый фундамент, приобрели блоки под него, закупили кирпичи. По моим замыслам, будущий дом атомной бомбой не разрушить. Поскольку стройка могла идти только 2 месяца в году, она растянулась на шесть лет. Уже и сын уехал учиться в Америку, и сам я дважды попадал в больницу с камнями в почках (правда, быстро сбегал). Уже отцвели 6 трав, а стройке так и не было видно конца. Ей и не мог прийти конец, если ворья развелось, как моли.
Какой труд был вложен! В день мы делал по 8-10 замесов, каждый замес  был не менее 200 килограммов. Их нужно было поднять наверх вручную, а кирпичей на такой замес требовалось не менее 100 штук. Таким образом, один замес совместно с кирпичами весил не менее 500 килограммов. За день двое работников - я и Влад - поднимали 4-5 тонн. Но их надо было не просто поднять, но  правильно скрепить цементным раствором. Неужели МЫ это смогли сделать?! А шиферная кровля?!
“Однажды мой старик висел так же с визжащей циркулярной пилой, а сейчас – на кладбище” – обрадовала проходящая старушка. Мы перестали пользоваться чьей-либо помощью. Можно с гордостью сказать: “Это сделали МЫ!”
Конец пришел, точнее, почти пришел, когда начали наступать болезни. Пришла  болезнь почек, аденома, остеохондроз и, наконец, царь всех болезней – инсульт. А теперь ответь себе, Валерий Васильевич Тарасов, кому ты строил и построил кирпичный дворец - крепость? С женой разошлись, сын уехал в Америку (молодец!), родная сестра сама - лендлорд и не нуждается в даче, находящейся точно под факелами 11 труб Воскресенского химического комбината.
Кому и зачем? – обычные и типичные русские вопросы. Ответа на них я не нахожу. Вот, что такое профессорская дача.  А хорошо было там, на даче! Уж так хорошо, но поздновато!
Как сказал однажды мой приятель и уважаемый человек, доктор физико-математических наук Сергей Федорович Тимашов: “По Гинзбургу - три проблемы – наиболее интересны и важны. Но, в действительности две первых не существуют, а третья – не является проблемой человека”. Все.
Проблема дачи превратилась в не мою проблему.

ПОХОД - РАЗВЕДКА АХТУБЫ

1988 год

В этом походе по Ахтубе участвовали я, Елена и Влад. Поход имел целью получение данных для мощного похода 1989 года, в котором будут участвовать студенты, преподаватели и передвижная лаборатория на польской машине Ныса.
В этом походе мы прошли по Ахтубе даже дальше, чем в планируемом походе 1989 года. Запомнилась длительная остановка возле моста через реку Бузан. Это же место будет последней остановкой в экспедиции 1989 года.

АМЕРИКА В МАЕ 1989

1989 г.
Знакомство с Юрием Котовым состоялось на научной почве в Казанском университете; его группа – биологи, наша – химики. Юрий оказался человеком широких взглядов. Он был выбран в Верховный Совет и потому имел довольно широкие возможности. Именно благодаря этому человеку я увидел Америку, проехав ее с Востока до Запада.
Все началось как ответный визит к ученым университета штата Огайо в столице штата Колумбусе.
Первое, что мы узнали об Америке это удивительная судьба наших чемоданов, брошенных в Чикаго. Да, мы прилетели сначала в Нью Йорк, оттуда – в Чикаго, а затем в Колумбус. Поскольку пересадки спланированы были так плотно, что небольшая задержка рейса оборачивалась многочасовым ожиданием в Чикаго. Профессор Дэвид Крэг, сопровождавший нас, указал на эту опасность и предложил бросить чемоданы, предупредив дежурного на эскалаторе, что мы оставляем чемоданы, т.к. боимся опоздать на наш рейс, который улетает через 15 минут, а нам еще ехать до нашего терминала на метро. Да, я не ошибся, до южного терминала нам надо было ехать минут 7 на циркулирующем поезде метро. Чемоданы были оставлены и мы даже “не волновались” об их судьбе. На следующий день, когда мы проснулись, они уже дожидались в коридоре у нашего номера. “Да! Чудеса!” – подумал я, но не подал и виду, что волновался за судьбу чемоданов. Утром Дэвид покормил нас и напоил тем, что в Америке называется кофе. Мы были готовы на подвиги.
Первое, куда повел нас Дэвид, была лаборатория географических информационных систем (ГИС). Я делал вид, что все понятно, но внутри у меня все ликовало от догадок, как это они делают. Однако язвительность не покидала меня, и когда нам задали вопрос о том, какое событие мы хотели бы видеть, я мгновенно выпалил: “Можно ли видеть разлив нефти из супертанкера на Аляске?”. Мне ответили положительно, оговорив погодные условия.
После этого я ходил, как пьяный и даже от приглашения в дом-лабораторию Дугласа Вэй я уже ничего не ожидал. Это была моя очередная ошибка.
Дуглас был радушным хозяином, ожидавшим нас, гостеприимный и веселый. Конечно, все началось с рассказа о сути его работы, которую он делает, не выходя за порог его большого дома. Он занимается картированием прокладываемых дорог, сооружений, тоннелей, парков и гражданских домов. Все это требует обязательного отведения оптимальных участков земли, их отчуждения. Как известно они стоят большие деньги. Обязательно применяется аэрофотосъемка и даже спутниковая съемка перпендикулярно поверхности земли или наклонно к ней. Наклонная съемка (SLAR) дает возможность увидеть высоту объектов. Дуглас подарил каждому по экземпляру своей громадной книги, затем пригласил нас на обед, а я почти все время проиграл с его сынишкой 5 лет, который прекрасно понимал меня, а я – его.
Из Колумбуса мы вернулись в Чикаго, и через 2 часа уже летели в Сиэтл, т.е. на берега Тихого Океана. В Чикаго, как и в Нью Йорке мы ничего не видели, поскольку нас даже не выпустили в город из-за нехватки времени.
В Сиэтле мы посещали знаменитый Университет и, поэтому задержались на два дня. Что мы делали – трудно сказать! Запомнилась только встреча со специалистом в области хемометрики Белманом; к плохому переводу его книги я часто обращался в своих лекциях и семинарах по мониторингу. Но какая прекрасная книга “Elementary Statistics in world of Applications”. И без перевода все понятно!
Из Сиэтла наш путь лежал в столицу штата Вашингтон – Олимпию. В Олимпии мы посетили колледж природоохранного направления. Здесь же встретились с Томом Х., который далее встретится в американской части экспедиции на озеро Байкал.
Из Олимпии мы поехали в Беллинигхем (штат Вашингтон). Это почти на границе с Канадой; до Ванкувера -  рукой подать (см. карту Ванкувера и одноименного острова). Университет произвел впечатление своим расположением в лесу, на природе, а сам городок – какой-то архаичностью. Здесь в честь нашего прибытия у мэра был дан обед. 

53
 Карта.  США в мае 1989 г. Северо-Западное побережье с городами Биллингтон (на границе с Канадой), Сиэтл, Столица штата Вашингтон – город Олимпия, г. Портланд, г. Салем и г. Юджин. Все эти города, их колледжи и университеты посещались нами минимум в течение дня.


54
В США (май 1989 года).
Слева направо -  я, Юрий Котов из Казанского университета, Джон Болдвин из Орегонского университета  и Марат Хабибулов из Казанского университета.
Интервью в Орегонском университете.   
Газета City/Region. Юджин – уже относится к штату Орегон


Индеец принес громадного лосося, и мы ели его куски, приготовленные на жаровне. С нами обедал веселый мужчина в штатском, сказавший, что он помогал навести порядок в Чили. Разговорились. Он в - чине полковника ушел в отставку, но его вопросы не говорили об отставке. Сейчас бы обо всем можно было говорить открыто.
Из Беллинигхема  наш путь снова лежал в столицу штата Вашингтон Олимпию и находящийся в ней колледж. Затем мы вернулись в Сиэтл в Северо-западный университет, в котором пробыли еще два дня. Более всего нас поразили заводы Боинга, выпускающие каждый час по два самолета. Так что, пока мы ехали вокруг Сиэтла, с дорожек завода взлетело два самолета.
Дальнейший путь лежал в Портленд с посещением университета. Путь по Тихоокеанскому побережью, с его красотами закончился в городе Юджин (штат Орегон). Правда, мы заезжали в городок Сейлем, знаменитый сейлемскими ведьмами.
Фотография с гостеприимным хозяином в городе Юджин - Джоном Болдвином сделана в газете City/Region во время интервью. Во всех местах побережья, где мы были, нам все время задавали один и тот же вопрос о судьбе совы (название совы на латинском языке я забыл). Для такой забывчивости имелись причины. Так и хотелось сказать: “Нам бы ваши заботы!”.
У нас в стране стало голодно и неспокойно. До их ли совы было нам? Хотя все же жалко совушку, у которой отнимают местообитание в результате  вырубки лесов.
Мы вернулись домой в СССР с хорошим настроением, и я долго не встречал Котова. Только мимолетные разговоры о нем. И вдруг сообщение, что он мчался на машине, которую бросило на перила моста, она пробила их, и Котов чудом выбрался из воды. Раны были очень тяжелые. Говорят, что он жив, но имеет большие проблемы.   

АХТУБА-89

Еще с дорожного похмелья
У старших голова болит,
Еще совсем не до веселья,
Но близко уж Харабали ...

...

Тут поезд встал. Чего теряться!
Все вещи брошены в кювет,
Туда же повалились братцы
В такую рань, ну, впрямь - чуть свет...
На рюкзаках, как на матрацах,
Так мы и встретили рассвет...

и т.д.

     Из стихотворения “Ахтуба-89” в архиве   
               

В июле 1989 года я сколотил экологическую экспедицию в район Аксарайского газово-конденсатного комбината, который находится в 70 километрах от поселка Харабали (поселок прекрасно знают ракетчики). Ночью, когда лежишь на песке и смотришь в звездное небо, внезапно оно высвечивается ярким следом – это значит, что запущена ракета из Капустина Яра. Харабали недалеко от этого местечка в Заволжье. Поход 1989 года был во всех смыслах интересным. Прежде всего, он приучал преподавателей к полевой практике, которая дает намного больше любых лекций и семинаров. Во-вторых, такой поход был интересен студентам, желающим работать в области мониторинга. Наконец, он сплачивал коллектив.
Всего в экспедиции  было четыре студента, один преподаватель предмета “Экологический мониторинг” и три человека уже закончивших институт. Особенно хочется отметить работу нашего “шофера” Арутюняна Владимира Ашотовича. Это специалист,  три года назад защитивший диссертацию под моим руководством. Потом он стал генеральным директором фирмы “Глосса”. Вряд ли без него экспедиция состоялась бы.
Взгляните на фотографию, которая подчеркивает “интерес” общественности к экспедиции. На фото нет трех студентов, которые в это время выполняли общественно-полезную работу.


Первая карта демонстрирует весь маршрут от Харабалей до Сеитовки.
55

Вторая карта – основную стоянку в районе Сеитовки. Мы пытались заметить влияние Аксарайскрго газо–конденсатного комплекса на водные системы
56

Третья - калмыцкий палец. Стремление Калмыкии к Волге похвально, если бы выполнялась основная задача – сохранность ресурсов
осетровых рыб
57

Член экспедиции Влад Тарасов
58

Вертолетчики и наша группа (раздетые): справа налево – Коля Смирнов, Андрей Басюра, студент Алеша, работники Юра Иконников, Володя Арутюнян, я и наша грозная охрана - терьеры.

59


Основные стоянки нашей экспедиции. Первая стоянка – район Даниловки и Харабалей. Вторая – в районе Тамбовки, третья – в районе Селитренного, четвертая – напротив Ахтубинки, пятая – около Лапаса, шестая у Петропавловки, седьмая - в месте протоки Ашулук (на карте надписей нет). В районе седьмой стоянки произошла встреча с машиной корреспондентов, снявших нашу жизнь в этом месте. Кинофильм имеется у меня. Самая длительная, т.е. восьмая стоянка было на реке Бузан у Сеитовки. Здесь мы провели неделю. Это место находится ближе всего к АГКК – географической цели путешествия.

Четвертая стоянка
Все стоянки делились на удачные и неудачные. Первых было намного больше. Примером неудачной стоянки была третья - в районе Селитренного, когда нас разбудило стадо коров, пришедших на водопой (они не виноваты, что мы захватили их место). Мычание и шлепки коровьих лепешек были так близко к палаткам, что, казалось, коровы вот-вот влезут в палатки. Попив воды из Ахтубы, они ушли, но оставили весь пляж загаженным. А нам он сразу понравился своей чистотой. Потом мы разобрались: пастуху не нравилась наша команда, и он привел коров на это место, чтобы прогнать нас. Вот почему на пляже не было ни одной лепешки.
А вот четвертая стоянка была удачной во всех смыслах. Особенно она нравилась рыболовам - поплавочникам. Не поймав рыбы в Ахтубе, и потратив на это много времени, мы с Владом подались в пойму, где была масса мелких озер. Бешено клевала мелочь, и мы, разочаровавшись, уже хотели уходить, когда Влад закричал: “Папа! Помоги!”. Я глянул на место, где находился Влад: прямо у его ног лениво прыгал крупный линь. Сердце у меня забилось, когда я увидел, что, отцепившись от крючка, линь уходит в воду. Но мы упали на этого линя, как Александр Матросов на пулеметную амбразуру дзота. Линь не ушел.
Когда я узнал, на какой глубине Влад ловит, то даже не поверил. Оказалось, что здесь не больше полметра. К тому же все это место заросло травой и надо еще ухитриться из такой травы вытащить линя. Влад как-то это сделал.
Лини клевали один за другим. Их размер был невелик, но радость была большой. Мы уже поймали штук десять линей, когда на более глубоком месте начали клевать окуни. Время было уже часов одиннадцать. И вдруг, как по команде, клев прекратился. Техника ловли было найдена. Мы скрыли от коллег способ ловли, боясь, что они применят бредень и испортят всю “малину”.

МАРГИНАЛ

Когда команда остановилась отдохнуть у Лапаса, к нам пристал мужик, который, узнав, что мы из Москвы, стал лезть к нам, грозя ножом. Мы, конечно, не боялись его, а только последующих событий. Быть может, у него есть дружки и, побив этого маргинала, мы вызовем их дальнейшие приставания. Я знал, к чему могут привести такие драки. Видя, что мы не отвечаем на его оскорбления (мое распоряжение!) этот маргинал совсем распоясался. Стал не только материться, но и грозить - тут же собрать дружков. Когда он побежал за дружками, мы собрали байдарки, включили мотор у самого тихоходного плота и ретировались, чтобы прекратить базар.
Мы плыли с тяжелым сердцем от невыполненного долга – проучить нахала. Даже на следующей остановке молчание продолжалось. Какие все-таки на Руси бывают страшные люди. Почему-то я никогда не видел ничего подобного на Кубе, в Латвии или Эстонии, в Сибири или на Ветлуге.
Не удивительно, что Прибалтийские народы хотят освободиться не от русских, а от слишком большого количества маргиналов.
Это случай побудил меня написать стихотворение, которое нигде не было опубликовано, и вряд ли, будет опубликовано.


Одним ты - неловкий,
Другим ты – злодей,
Какой-то ненужный для этой планеты.
Извечный мытарец - тебя уж за это
Изгоем считает собратье людей.

Для Запада - зверь,
Для Востока - неверный,
Для Юга - кривляка какой-то манерный.
Для Севера – нервный,
Во всем вечно “первый”.

Ты в Африке - белый,
В Европе ты - грязный.
Одним - слишком смелый,
Другим ты пристрастный.

Ты в Штатах - незрелый,
А в Англии - праздный.
Везде - неумелый,
Везде - слишком красный...

Ты на руку скор,
Ты -  бродяга, охальник.
Твой мат - не позор,
Лишь в погонах начальник.

Ты с женщиной пошлый,
С друзьями - пьяньчуга,
История - в прошлом,
Вся жизнь - грязь в лачугах.

Ты знаешь, что будет
И как миру жить.
Ты с серостью буден
Готов век дружить.

Безумные речи,
Потом – покаянья,
Горящие свечи -
Горящие здания.

Не помнишь родни
И не ведаешь братства.
Бесцельные дни,
Вечно зависть богатству.

Печальные песни: они ли утешат?
Старик, а незрелый -
Внучок – финку тешет,
И, хоть неумело,
Соседку зарежет.

************************
26.11.07
ВТ.

ДАЛЬНЕЙШЕЕ

Первая рекогносцировочная экспедиция 1988 года прошла дальше через Джанай, почти до местечка Забузан. Здесь проходит дорога Е-40 на Астрахань.
По мере приближения к цели – газоконденсатному комбинату - нас все больше опекали. Сам комбинат показан на фотографии, где виден шлейф черного дыма, а заботу о нас можно увидеть на фотографии с вертолетом. Вертолетчики привезли несколько арбузов. Потом нас будут ублажать красной рыбкой.
В экспедиции мы старались заметить воздействие газоконденсатного комбината на биоту и загрязнение воды. Наивные – мы хотели заметить то, что при наших грубых методах и приборах можно увидеть только в случае гибели биоты. А пока воздействие только приводит к усилению жизненных функций биоты.
Мы были поражены тем, что все озера имели щелочную, а не кислотную функцию pH; щелочная реакция доходила днем до 10-11 (днем, а не ночью!). Когда же мы пришли на последнюю стоянку (см. карту В) то, только и слышали о закислении водоемов под влиянием Аксарайского газоконденсатного комбината. Слышали и другие байки. Одна из них – это байка о загрязнении ртутью некоторых мест Ахтубы. При длительной остановке в месте истока Бузана из Волги (Бузан  – рукав  Волги) - мы подробно исследовали суточные циклы pH и содержания кислорода.
Английские приборы, которые мы взяли, “рискуя своей свободой”, у англичанина, не пригодились. Их чувствительность была на 3 порядка хуже, чем требовалось при измерениях концентрации сероводорода в атмосфере, если стоит задача выполнения санитарно-гигиенических норм.
Все усилия были направлены на определение суточных циклов pH и кислорода в воде микрокосма в реке Бузан у железнодорожного моста. Потом эта работа докладывалась с большим успехом в МГУ. Она удивила гидробиологов размахом pH и содержания кислорода в воде.
Посещение аналитической лаборатории комбината полностью разочаровало нас. Мы были удивлены примитивностью оборудования; наша экспедиция была оснащена более совершенными приборами и то, эти приборы не могли выполнить нужные функции. Видимо, посещение нами лаборатории комбината не прошло даром. Откуда-то взялись и деньги и приборы. Говорят, что теперь лаборатория и станции мониторинга оснащены не хуже западных станций.
За наше вмешательство нам сделали пробный улов рыбы сетью. В ней попалось несколько осетров, севрюг и стерлядей. Ребята торжествовали.

А меня в этот вечер пригласил казах-учитель (завуч школы) к себе на обед. Казахи больше любят сазанов, чем осетров и я довольствовался тройной ухой, чарками водки и рассказами. Рассказы, действительно, были интересными, почти детективными. Например, завуч рассказал о несчастных случаях с летальным исходом на скважинах, которых уже более двух сотен. Газ настолько ядовит, что только одного вздоха такого газа достаточно, чтобы уйти на тот свет.
Школьники учатся в помещениях с противогазами. Казах говорит о школе, в которой учатся дети станицы Сеитовка (см карту). Эта Сеитовка была местом отравления нескольких членов экспедиции, но совсем по другим причинам.
Следует объяснить, почему мы не пошли дальше, как в 1998 году, т.е. до Забузана, а задержались на истоках Бузана в месте близком к протоку Ашулук, который втекает в Бузан недалеко от железнодорожного моста. Это мост, который соединяет Астрахань с Москвой. Причин две.
Во-первых, нас не нашла машина, высланная за нами Астраханским комитетом по охране природы. В это поверить трудно, т.к. железнодорожный мост через Бузан только один и дорога из Астрахани к этому мосту только одна. Ну, шут с ним с комитетом.
Во-вторых, мы сами искали эту злосчастную машину Комитета и даже ходили в Сеитовку, чтобы позвонить в Комитет, где нам сказали, что машина ушла. Была жара не ниже 45 градусов в тени. Мы, обрадованные известием о скорой встрече с машиной, зашли в магазин и попросили воды напиться. Нам предложили сок из алычи, который, якобы, прекрасно утоляет жажду. Деньги были, и мы купили по два стакана. Я залпом выпил два стакана.
“Ребята, что-то не так. Не пейте. Возьмите простой воды” – предупредил я. Но ребята уже выпили по стакану и тоже заметили подвох. Продавщица сказала, что сок свежий и приготовлен только вчера.
“И находился в этой оцинкованной фляге?” – был то ли мой вопрос, то ли утверждение.
“Да!” - как-то радостно сказала продавщица.
Мне все стало ясно. Я вспомнил рассказ Василия Шукшина о чернике в оцинкованном ведре.
Велел спешить в лагерь, где были лекарства. И только в пути я вспомнил, что отдал распоряжение Арутюняну отправляться домой. Мы же должны через два дня сесть на поезд, который останавливается в Сеитовке на две минуты.
Меня начало тошнить на половине пути в лагерь. Я свалился в тени под ивой и велел всем быстрее идти и послать за мной сына. Ребят тоже начало мутить и тошнить, но они, все же, выпили по стакану зелья. Кроме того, я до этого всю ночь не спал, снимая суточные циклы в зарослях макрофитов Бузана. Одним словом, у меня было наиболее сильное отравление. Я даже не заметил, как за мной пришел Влад и притащил меня в лагерь. Там уже знали, что лекарства уехали в Москву с отправленной мной машиной. Выход из положения нашел я сам, велев собрать древесные угли из костра, натолочь их и пить всем, кто был в Сеитовке. Приблизительно через четыре часа после таких процедур мне стало лучше и я начал шутить. Я знал, что и ребятам, тем более, стало лучше. 
Стали понемногу собирать вещи. Оставалось почти два дня. Мы никуда бы не поехали так рано, если бы за нами пришла машина. Пусть обещание Чуйкова  будет на его совести. Чуйкова, который был начальником Астраханского комитета охраны природа. Он обещал свозить нас в заповедник, где нас ждали птичьи базары, цветущий лотос, лебеди, пеликаны, и другие водоплавающие птицы, а также масса рыб (см. карту Г). В этом озерном, рыбном и комарином царстве мне так и не удалось побывать.
Хочется обратить внимание читателя еще на одну особенность владения Волжскими богатствами. Их осталось уже не так много в связи со строительством каскада ГЭС. Читатель, догадайся, какую функцию выполняет этот Калмыцкий палец, ковыряющий Волгу (см. карту Д). Говорят, что по дороге, которая специально проложена точно к Волге, любящие искупаться калмыки, незаконно вывозят значительную часть осетрины и черной икры на черные рынки городов.   

Через два дня после ухода нашей машины мы дождались поезда, побросали в вагон все наши вещи. Самый серьезный и самый трудный поход закончился. Поезд мчался в Москву.

 
Аксарайский газово-конденсатный комбинат.

60


ВПЕРВЫЕ В КИТАЕ

(1989 год)
Первый раз я очутился в Китае в ноябре – декабре 1989 года, сразу после падения берлинской стены (9 ноября 1989 года). Китайские СМИ о наших событиях молчали, да и свои не очень распространялись.
Везде было холодно, куда бы мы ни пришли. Даже постоянное чаепитие не спасало. И китайцы, и мы почти всегда были в куртках, а наша единственная дама из Казани в пальто и меховой шапке. Также все время тепло был одет Коля Понамарев – наш руководитель из Минвуза. Холод – вот, что я помню в первой поездке. Холод и капризы женщины из Казани.
Китай не понравился, хотя что-то говорило: Китай поднимается. Круглый китайский стол помнится везде, т.к. он сулит тепло. Пекин, Нанкин и Шанхай – города, в которых мы были, а Шанхай – место, где удалось согреться.

ОПЯТЬ НА КУБЕ
1988 г.
и 2004 г. - накануне инсульта

Совместить эти два события очень трудно, но нужно. Это были предпоследний и последний полеты на Кубу. Во время предпоследнего посещения Кубы я сдружился с Еленой Моргуновой (в ноябре 1988 года). У меня уже был двухлетний опыт пребывания в этой стране, и я даже выхвалялся этим перед Леной, хотя, в отличие от нее, некоторое время после прилета на Кубу был без жилья. Но пригласивший меня директор института материалов и реактивов для электроники (IMRE) Леонель Мартин Перес был поставлен в пикантное положение. Все гостиницы Гаваны, находящиеся рядом с центром, были забронированы в связи с прилетом Горбачева. Он посещал Мексику и планировал залететь в Гавану к Фиделю. Тогда уже намечался кризис в отношениях наших стран. Это чувствовалось по всему, но, особенно, по отношению к русским. Страна за 3 года, когда я покинул ее, стала намного беднее: помощь резко ослабла, как и военное значение Кубы. Горбачев готовил новую политику и новые отношения с СЩА. Берлинская стена была сломана, но еще не ликвидирована. Это сооружение будет маячить почти до 1993 года. 
События в Спитаке (6 ноября 1988 года) дали печальное основание Горбачеву отказаться от поездки на Кубу. Но несколько дней никого не селили в центральные гостиницы.
Мне привалило счастье, т.к. меня пришлось поселить в дом для особо почетных гостей Университета. Один - на весь дом с большим садом, банановыми “деревьями”, если так можно говорить про эту реликтовую траву, бассейном с океанической водой, двумя этажами и десятком комнат. Кроме того, я получил разрешением пользоваться продуктовыми подвалами, набитыми черт знает чем, начиная от окороков и кончая ящиками с пивом и ромом. Я говорю об этих трех днях, проведенных в “своем” доме, как об очередной сказке Шахерезады. Никто бы не поверил в эту сказку, если бы Елена Моргунова сама не участвовала в пирушках доброго хозяина.
Стоит ли рассказывать о продолжении жизни в гостинице “Националь”, о знакомстве с немкой преподавательницей основ марксизма – Гудрун, о походах с ней в кинотеатр на прекрасный фильм “АББА”, о ее заигрывании со мной. Даже встреча в доме Лионеля Мартин Переса ничего не значит по сравнению со свиным копченым окороком, морем пива и Атлантическим океаном дома!

Не желая отрываться от гастрономической темы, скажу, что мне с моей женой Наташей и внуком Никитой, удалось побывать на Кубе в январе 2004 года. Из всех гостиниц и курортов, в которых я бывал, еда на Барадеро была самой изысканной.  Прекрасные гостиницы и райские места в Барадеро кончались там, где кончалась сама песчаная коса. Гавана, про которую в моих стихах писалось:   
 

Тебе нет равной на Антилах,
На Кубе всей Сантьяго лишь
Красу твою оспорить в силах,
Но ты изысканней. Услышь
Мое признанье, город милый,
Прими любовь, даруй мне тишь
Твоих окраин, где бродил я
Под сенью пальм и тенью крыш.

                Из стихотворения “Гавана” в цикле  “Полынь”

Гавана теперь была совсем иной. Стены ее домов совершенно облупились и даже развалились. От такой картины хотелось плакать. Пятую авениду я сначала не узнал: где изящные домики с бассейнами, где великолепный институт CENIC, в котором с Эрлиндой Хандал обсуждались вопросы экстракции индия? Где вы, где...? Конечно, они остались, но какие-то потрепанные, одним словом, не те.
Мы проехали из Барадеро через весь остров к заливу “свиней”, на берег Карибского моря, где вода всегда теплая, и были поражены отсутствием плантаций сахарного тростника, мертвецкой тишиной на опустевших полей.
Думаю, что и никаких комбайнов Куба уже не производит. Конечно, не строится атомная станция под Сьенфуегосом. В Моа и Никаро хозяйничают французы и канадцы.
Мне так хотелось побывать в Сантьяго де Куба, Камагуэе,  Сьенфуегосе, в провинции  Пинар – дель – Рио.               
Я испугался такого поступка так же, как я боюсь увидеть родной Калмык. Правда, причины здесь разные. В одном случае не хочется видеть проявление очевидного предательства друга (нас - русских), а в другом боязнь старческой ностальгии.
Еще один случай на Барадеро стоит обсудить. Там я все время катался и даже катал на мотороллере жену. А через три с половиной месяца меня ударил тяжелый инсульт. А вдруг, это произошло бы во время моих с Наташей поездок по шикарным дорожкам Барадеро ... Нет! Судьба существует, и ею кто-то управляет!


61
Барадеро 2004 года перед самым инсультом. Коса Барадеро хорошо видна на карте.

Коса находится между Матансасом и Карденасом, в 180-200 километрах от Гаваны. Длина косы порядка 15 километров. Барадеро сильно расстроилось за последние годы. То, что было в 1996 году – лишь малая толика сегодняшних отелей. Питание в них исключительно разнообразное и вкусное. Все это - для тех, кто имеет доллары. Что будет, когда застроят вторую косу, которая находится за Карденасом?

БРАТСК

В августе 1989 года я был назначен руководителем государственной экологической комиссии. Она должна была успокоить население в Братске. Восемь или десять цехов электролиза криолита с целью получения алюминия давали 800 000 тонн этого металла в год. Братск был на четвертом месте в мире по производству алюминия (после США, Канады и СССР). Могут ли эти громадные цеха оставить нетронутой природу? Конечно, нет. Гигантское количество фтористого водорода и бенз-а-пирена убили на многие километры тайгу, оставив одни стволы, а бенз-а-пирен стал причиной рака мочевого пузыря у человека.
В десяти километрах от этого “чудесного местечка” расположился целлюлозо-картонный комбинат, который также выбрасывает в воздух букет органических веществ. Когда выбросы алюминиевого комбината встречаются с выбросами целлюлозо-картонного комбината, образуется такая смесь, которую можно получить только в случае военных действий с применением химического оружия.
Местному населению говорят, что вы получили работу и большую зарплату, но этим их уже не прельстишь. Здесь не место рассматривать выходы из положения. Ясно, что такие гиганты нельзя строить в зонах вечной мерзлоты.

А Братская ГЭС? Так ли она построена, как нужно строить такие объекты? Когда к ГЭС подъезжаешь, гордость охватывает, и по телу ползут мурашки. Но когда вспоминаешь историю строительства, то мурашки начинают ползти от головотяпства. Кто заставлял спешить и затапливать тайгу, не вырубив ее? Зачем нужно было спешить, если была построена только одна линия электропередачи, способная передать в общие сети только 25% всей получаемой на станции энергии. Еще 25 % съедали местные предприятия, а 50 % крутились в турбинах впустую.
Сколько ртути выпустила растительность, находящаяся под водой! Ртути, которая усвоена деревьями, будучи выброшенной производством хлора.
На теле плотины 2х метровыми блоками выложено: “Коммунизм есть социализм плюс электрификация всей России”. Что теперь будут означать эти слова? Коммунизм недостижим. Значит ли это, что и полной электрификации не может быть?
Мы застали целлюлозо-бумажный комбинат в полной разрухе. Уже ходили группки людей, понимающих, что скоро-скоро что-то начнется. Комбинат был почти ничей, и начались убийства. Директор целлюлозо–бумажного комбината, который нас встречал и водил по руинам, через три месяца был убит в Москве на Каширском шоссе.

БАЙУАЛ, 1990

В первых числах августа 1990 года стали поговаривать о большой вероятности поездки совместной советско-американской экспедиции на Байкал. Цель, как всегда, благородная, но неосуществимая. Надо было выяснить возможность экономической деятельности на этом великом озере-море, если этому озеру будет придан статус территории, подконтрольной ООН.
Я обладал полномочиями руководителя советской части экспедиции. (См. Правительственную телеграмму Вход. № 1-14/889  от 7.08.1990 года, подписанную председателем экологического комитета Верховного Совета СССР Салыковым). Однако я не афишировал это, но постепенно к моему главенству привыкли все члены советской делегации.
Френ Мэйси занимал положение, симметричное моему положению, однако он не был ученым, а скорее, военным. Мои разговоры и Френа выдавали роль Френа. Вместе с тем, через два года в положении Френа уже не было ничего загадочного и зазорного, если американцы ходили в России на номерные предприятия легче, чем к себе домой. Френ был веселым “малым” и, по-моему, достаточно хорошо понимавший русский язык, хотя предпочитал не говорить об этом. Экспедиция делала вид, что выполняет нужное дело, в действительности у подавляющего большинства русских основная задача состояла в приятном отдыхе. Френ, скорее всего, не бездельничал, а собирал порученные ЦРУ данные. Остальные делали вид, что заняты чем-то исключительно важным и даже собирались вместе для обсуждения предложений отдельных групп по будущему Северобайкальска. Вряд ли эти данные потребовались, учитывая расстрел Верховного Совета в августе 1991 года и начало Ельцинского царствования. Не до вопросов о судьбе Байкала, когда шла речь о судьбе Ельцина, что отождествлялось с судьбой России.
Мне, вдруг стало ясно, что ближе всего к настоящей работе был Френ Мэйси. Кроме того, стало понятно, зачем в 2 часа ночи (по прибытии в Иркутск) меня вызывали в Спецотдел КГБ, а я не пошел, ссылаясь на бешеную усталость. Иногда интуиция не подводит. Куда бы я был втянут, причем, второй раз. Вспомнилось мое плачевное положения на заводе. Я никак не мог понять: кто защитил тогда меня от полковника Аникеева, предлагавшего сотрудничество с КГБ. Андрюшин? Тогда я прикинулся дурачком, понимающим только в науке.

И все же вернемся к Байкалу. Более 13 часов потребовалось, чтобы пересечь его с юга на север. Мы отплыли ранним утром от Иркутска, чтобы успеть на отплывающий “Метеор” и покинули “устье” Ангары часов в 9 утра. У всех было приподнятое настроение, вызванное строгими красотами Байкала. От него невозможно было оторваться. Я помню позорную поездку металлургов из Оттавы в Монреаль на микроавтобусе. Мне все время было стыдно, что спутников, которых я обслуживал, переводя с английского языка, совершенно не интересовало окружающее. Река Святого Лаврентия, раскинувшаяся, как море с многочисленными островами, была чудом природы, от которого нельзя было оторвать глаз. Но они оторвали, чтобы играть в “дурака”.
Интересно, смогли бы они оторвать глаз от Байкала, подплывая, скажем, к острову Ольхон. Я способен был бы избить спутника, не желающего видеть такие красоты. Впрочем, даже божественные виды не способны заинтересовать бесчувственного и неверующего.      
К счастью, в нашей компании не было таких людей, и спутники говорили все время шепотом. Что они боялись спугнуть? Даже видавший виды “солдат” Френ, обращался ко мне так тихо, что, порой, нельзя было понять смысл его простых слов. Я был ему благодарен и отвечал также тихо и бессмысленно. Только, когда “Метеор” сильно удалялся от берега, и вокруг оставалась только вода, разговор машинально становился громче. То же произошло, когда стемнело и были найдены фляжки с водкой, виски и коньяком. Разговор стал все громче и громче.
Мы приплыли в 11 часов ночи. Всем было наплевать, как их расселили. Это был барак, в котором, может быть, недавно жили заключенные, которые строили Северобайкальск.  Я поселился со своим сыном Владиком. Сын был как во сне. Он почти не говорил, начиная с момента отплытия из Иркутска. В этом бараке или рядом с ним мы познакомились и подружили с Невяжским Иосифом Исааковичем – одним из самых грамотных членов экспедиции из географического факультета МГУ. Таких грамотных людей, которые понимали бы, что такое мониторинг и как он проводится, было немного – по пальцам пересчитать. Заведующим кафедрой природопользования, на которой работал Невяжский, был Андрей Петрович Капица, брат Сергея Петровича. Оба этих, хорошо известных человека были сыновьями знаменитого Петра Капицы – лауреата Нобелевской премии.
Мы с Иосифом Исааковичем могли обсуждать действительные задачи и возможности экспедиции. Остальным казалось, что мониторинг можно сделать наскоком. Таких людей мы с Невяжским называли присосками.

И ты прощай, Байкала лоск безбрежный
Суровый  опьяняющий Ольхон...
Мне не узреть ни серый, и ни снежный
Твой мощный торс. Я шлю тебе поклон...

                Из стихотворения “Прощай” в цикле “Полынь”


Мне интересным показался Билл Мюллер, который обхаживал русских с коммерческой точки зрения. С этим человеком я долго беседовал. У Билла был простой для разговора и понимания язык. Собеседник все стремился доказать, что Россия созрела для того, чтобы начать дело по производству напитков типа кока-колы. Я же (глупый!) утверждал, что сейчас в России нечего есть, а не пить. Мюллер долго объяснял, но так и не нашел понимания у меня. Сколько раз потом я вспоминал прозорливость Билла! Тем более, что дело было простое и быстро окупающее себя.

ФРЭНСИС МЭЙСИ

Вернемся к байкальским временам.
Самой яркой личностью был Френ Мэйси. Он явно был из ЦРУ, но от этого Френ не становился менее интересным для меня. Куда-то отступали взгляды и идеология, когда я сталкивался с этим человеком.
Шли споры по поводу будущего Северобайкальска, а Френ куда-то пропадал. Ему явно была не интересна наша болтовня, делегаты, депутаты и прочее. Я видел в пути, как Френ смотрел на красоты Байкала. Они явно затрагивали его.
Потом наши пути часто пересекались, но Френ никогда не входил в плотный контакт. Так было на пресс-конференции после байкальской экспедиции. Говорили, что его видели в Вашингтоне накануне моего прилета на стажировку в Америку. Его прекрасно знала Татьяна Аль Вакиль, о которой я буду говорить позднее. Мы чуть было не встретились с ним в Вашингтоне.
Когда была устроена пирушка на другом берегу Байкала (конечно, то была бухта в северной части Байкала), Френ участвовал с большим интересом. Мой сын даже купался и утверждал, что температура воды терпимая. Светило яркое солнце и все разделись, разбросав вещи. Выпивали, ели шашлыки, дурачились и русские, и американцы.
Когда веселье закончилось, и баркас отошел от берега, увозя народ, километра на три, один из американцев заметил пропажу видеокамеры. Предлагали вернуться. Но Френ сказал, что это безнадежное дело. И даже пошутил, сказав, что медведи обожают видеокамеры. Отвел в сторону хозяина камеры; они недолго пошептались, и хозяин согласился не возвращаться. Френ явно знал истинную причину пропажи и убедил хозяина удовлетвориться страховкой.

ВИСКОНСИН-МЭДИСОН

Мэдисон был небольшой, но столичный  городок, который понравился мне и я даже полюбил его. Погода стояла прекрасная, располагающая к гуляниям в районе озера Мендота. Другое озеро Манона лежало на недоступном для прогулок расстоянии от общежития, в котором расселили нас. Мэдисон был зажат между этими озерами ледникового происхождения, как тело устрицы между раковинами.
Еще при Татьяне мы успели слетать на озера “круглое” и Little Rock Lake, где гидрологи проводили интересные эксперименты. Озеро “круглое” использовалось для определения накопления ртути, летящей от тепловых электростанций, которые находились в 2000 километрах на востоке в штатах Нью Йорк и Мэн на границе с Канадой. Здесь располагалось громадное число тепловых электростанций, которые сжигали уголь и мазут.
А озеро Little Rock Lake - “гантель”  использовалось для изучения влияние процессов закисления, на жизнь биоты. Гантель была разделена перегородкой на два озера. Одно из озер все время подкислялось путем разбрызгивания серной кислоты, и pH в нем постепенно уменьшался. Когда мы прибыли, pH подкисляемого озера уже равнялось 5, а жизнь в обеих половинах кипела. Таким образом, на комфортность условий жизни биоты не влияет величина водородного показателя, а процесс выщелачивания алюминия из горных пород, которых нет на дне озера “гантель”. Вспомнилась наша экспедиция на Ахтубу и определение суточных циклов pH и содержания растворенного кислорода. Различие наших экспериментов от экспериментов американцев состояло в длительности экспозиции.
Дальнейшее мое существование без Тани было однообразным, но нужным. Все же Татьяна здорово скрашивала мой быт! Профессора Армстронг, Андерсон и Андрен занимались своими делами, не обращая внимания на меня, я – своими. В основном это была работа в библиотеках. Правда, один эпизод стоит отметить. Среди гидрологов работал парень Дэвид из Чехословакии, немного говоривший на русском языке, как я на английском. В Урбане (штат Индиана) открылась конференция по водной химии. Чтобы попасть в Урбану, надо было ехать на авто через Чикаго. Вот уж когда я отвел душу в Чикаго! Особенно мне запомнился Художественный музей и самый большой в Америке небоскреб Sears Tower высотой 442 метра. Его не спутаешь – он заканчивается двумя рожками.

Часто посещаемые нами и мной районы при поездке с Ю. Котовым в 1989 году и во время осенней стажировки в Мэдисоне. Города - Чикаго, Огайо, Колумбус, Индиана, Мэдисон, Детройт
62


Чикаго. Небоскреб Сирлс и цвет воды озера Мичиган. Видна сильная эвтрофикация - зеленый цвет воды.
63       

ТАТЬЯНА АЛЬ ВАКИЛЬ

С первых дней моего прибытия в Университет Висконсин-Мэдисон меня начали осаждать телефонные звонки от американских студентов. Я даже подумал, что это опять звонок студентов, желающих завязать знакомство, но голос был женский и пожилой, а речь была русской с незначительным акцентом. Прошло всего три дня после моего неблагополучного прибытия без чемодана, и я все надеялся на разрешение проблемы.
Разговорились! Оказывается Татьяна интересуется моим состоянием без чемодана и чем она может быть полезной в таком случае. Меня удивила ее осведомленность. Оказывается, они с Фрэнсисом Мэйси уже обсуждали мое положение в Вашингтоне, где они оказались через день после нашего прибытия в США. Создавалось такое ощущение, что за мной следят работники ЦРУ. Да, ведь и Френ и Татьяна – наверняка из ЦРУ. Поэтому у меня не было ни малейшего желания встретиться с ними. На предложение Татьяны заехать за мной, я поблагодарил, но отказался, сославшись на занятость. Я готовлю пропавшие лекции! Но когда она сказала, что эта проблема не сложная, т.к. она знает людей из Сан-Франциско, куда улетел мой чемодан и может, по крайне мере лекции, быстро вернуть. После этих слов я совсем загрустил, поскольку считал, что меня пасет ЦРУ. Вот так мы воспитаны!
Татьяна еще пару раз звонила с тем же предложением посетить ее, но я вежливо отказывался.
Уехала Таня Гусева и я совсем заскучал. Мне захотелось приключений и встречи с Аль Вакиль. Только я подумал об этом, как тут же раздался звонок. Я уже знал, что это Аль Вакиль и знал, что я ей скажу. Этим же вечером за мной приехала машина. За рулем сидела не молодая, полная женщина, прекрасно говорящая по-русски, но с небольшим акцентом. Я уже знал, что ее зовут Татьяна.
По дороге я узнал ее легенду: она была в немецком плену, бежала к подходящим американским войскам, вышла в Америке замуж за богатого араба, который оставил ей наследство. После его смерти она живет одна, любит приглашать к себе русских и, в частности, сегодня у нее будет Дедов Алексей Георгиевич с женой. Может подъехать прекрасная американка по кличке Волга.
Когда я приехал к ней, то понял, как много я потерял, опасаясь, что все это подстроено, чтобы завербовать меня. Алексей оказался из института нефти и газа (керосинки), Волга, которую я жаждал увидеть, не приехала, и я лениво листал альбом с фотографиями. И вдруг ..!
Татьяна! Откуда здесь улыбающийся Владимир Васильевич Костров – член моей методической комиссии из Иванова. В Иванове он занимал такую же, как и я, должность заведующего кафедрой прикладной экологии. Рассказала, что в Хрущевскую оттепель он приехал на стажировку и захаживал к ней, когда ее муж еще был жив.
В этот вечер было весело, а питья и еды было громадное количество. Я спал на диване в комнате – оранжерее. Не бойтесь тех, кто не страшен!

В середине сентября я совместно с Татьяной Гусевой стали срочно собираться в Мэдисон – столицу штата Висконсин, город, располагающийся на западе от озера “Мичиган” и на юг от озера “Верхнее”. Этими двумя озерами заканчивается цепочка Великих озер. Они действительно великие, если по площади сродни Каспийскому морю, а по количеству воды в них сильно превосходят Каспий, но отстают от Байкала. Я предвкушал встретить прерии, почти канадские леса и бескрайние озера.
Летели мы через Франкфурт с пересадкой в Вашингтоне и Детройте. Вот тут и начались мои приключения, на которые вообще богата моя жизнь. Оказавшись в Вашингтоне и, не имея визы на выход, мы должны были потратить время, слоняясь без дела, пять или шесть часов. Поэтому мы не торопились на круг, где болтаются наши чемоданы и подошли к нему, только когда на кругу осталось несколько чемоданов. Мы тут же узнали наши, сняли их и пошли в зал ожидания. По мере продвижения, у меня все больше рождалось сомнений: почему правый замок открыт, хотя я отчетливо помню, как его запирал, почему чемодан легче, чем мне казалось при отправке и, наконец, где тот болтик, которым я снабдил  такой непрочный замок.
Сомнения были высказаны Тане Гусевой (теперь она доктор наук и ученый секретарь университета). Таня сказала: “Так бывает, ведь их так бросают при перегрузке”. Меня успокоил ее тон, а главное то, что легко подошел ключик, который все хранят у себя. Но, открыв чемодан, я с минуту тупо смотрел на фуражку-аэродром.
- “Зачем вы взяли этот аэродром” – брезгливо спросила Таня и, поняв, что это не мой чемодан, стала успокаивать меня. Так, мол, бывает, вернут. Тут мы вспомнили, сколько армян летело с нами, и хотя они говорили по-своему, все же прорывалась их тревога, из которой можно было понять, что им надо успеть пересесть на самолет, который полетит в Сан-Франциско. На душе становилось все мрачнее и мрачнее. Они улетели с моим чемоданом, видимо, как две капли воды похожим на их чемодан.
Сходили к администратору, которому оставили армянский чемодан, даже не убедившись, что в нем нет бриллиантов и других драгоценностей, а аэродром, так, для прикрытия. Настроение упало до ноля. Хорошо еще, что у меня была папка, где я храню все документы и лекции, которые буду читать. Первые дни я ходил в одежде Андерша Андрена – выходца из Норвегии, с которым был ближе всего. Таня прогнозировала возвращение моего чемодана сначала через неделю. Однако чемодан вернулся, только через месяц, т.е., когда он стал почти ненужным. Я уже закупил себе одежду и обувь. Не были нужны даже подарки, которые я заготовил. Я их раздал только на одной из вечеринок, когда Таня уже вернулась домой.

ОТЪЕЗД ИЗ МЭДИСОНА

Прошел веселый праздник “хэлуин” и я стал собираться домой. Переезды из одной гостиницы в другую. Набитые подарками чемоданы. Прощальный вечер, на котором был весь коллектив кафедры Дэвида Армстронга из института Водной химии. Перелет в Нью-Йорк. Прекрасная осенняя погода – все золотое, а я с чемоданами на тележке, незнающий, где агенство Аэрофлота. Вспотевший и возбужденный, я подбегаю к полицейскому. Видимо, у меня вид был сумасшедшего. Только это может объяснить поведение полицейского, который схватился за кобуру, но, поняв, что это русский, а не сумасшедший (хотя это одно и то же), указал куда идти.
В гигантском аэропорту я остыл, и уже спокойно стал спрашивать, как найти Аэрофлот. Мне на чистейшем русском языке сказали: “Как увидите очередь – знайте, что это Аэрофлот”.

КАНАДА-1

Первая поездка в Канаду была с Коноваловым, который являлся председателем Государственного Комитета по экологии. В тот раз мы работали не напряженно. Коновалова никто из канадцев не знал и, когда мне положительно ответили на возможность посещения института Металлургии, то все наши были удивлены тому, что Коновалову пришел отказ. В то время я уже был членом редколлегии журнала Hydrometallurgy, видимо, это и сыграло роль.
Мы жили в Халле, т.е. на левом берегу реки Оттава – быстрой и широкой. Нам все кажется, что наши реки, такие как Волга, Дон, Днепр и Днестр – мощные реки. Но мы удивляемся, что Нева несет воды столько, сколько названные реки все вместе взятые. Рака Оттава также поразила меня своим полноводием.
Халл был почти полностью французским городом. Он относился даже к другой провинции: город Оттава – к провинции Онтарио, а город Халл – к французской провинции Квебек.
Самое запоминающееся впечатление оставило предновогоднее посещение оперного театра, дававшего Щелкунчика и ночные гуляния по морозу в городах Халл и Оттава.

КАНАДА-2

Всего было пять посещений Канады, включая предыдущее, но только три мне особенно запомнились.
Вторая поездка (1992 год), когда я был руководителем делегации (во всех случаях я был руководителем), но в этой делегации был Жибоедов Виктор Георгиевич из Минэкологии, который не признавал мое руководство. Точнее с трудом признавал. Кроме того, в компании был Комаров Александр Васильевич из ВНИИХТ и Платонов Юрий Олегович из Минприроды.
Основное действо происходило в Бирлингхеме (штат Онтарио). Это не просто был штат Онтарио, но побережье озеро Онтарио, знаменитый институт, которому принадлежит ведущая роль в глобальной системе мониторинга окружающей среды (ГСМОС/GEMS). Этих систем – несколько: ведающих состоянием воды, воздуха, снега и почвы. Бирлингхем отвечал за водные ресурсы планеты. В этом небольшом городке сосредоточились все сведения о воде планеты. На английском языке эта система звучит Global Environmental Monitoring System (GEMS). Я любил рассказывать студентам, читая свои лекции, что на Западе часто шутят, называя эту систему драгоценным камнем в короне королевы, занятой водными проблемами. На английском языке GEMS – драгоценные камни.
Я не только вел советскую группу, но и делал обзорный доклад о распространенности супертоксичных веществ 2,3,7,8 – тетрахлородибензодиоксинов (ТХДД) и полихлорбифенилов (ПХБ) в России. Эта тема всех волновала. Канада обязалась уничтожить все свои ПХБ к 1998 году. Но проблемы оказались чрезвычайно сложными, а запасенных ПХБ было порядка 100 тысяч тонн. В Канаде уже были пожары и эвакуация целого городка.
Все знали, что ТХДД был причиной загрязнения Вьетнама во время войны, когда, чтобы обнаружить партизан, распыляли дефолиант “Орандж”, который содержал в себе микроколичества ТХДД. Теперь этого хватит на сотню лет (настолько он стоек). Да и Америка сумела загрязнить свою территорию (место канала Любви). Одним словом всех интересовала судьба русских ПХБ. Я этим вопросом занимался несколько лет (теперь приоритет оспаривают другие).
Наши оценки дали запасы в России  порядка 30 тысяч тонн. Объяснение простое: мы не успели синтезировать большое количество этих, казалось полезных, но и, как обнаружилось, супертоксикичных веществ. Загрязнение нашей территории не очень велико. Я объявил это на конференции в главном институте мониторинга и за мной ходили зеваки и действительно болеющие за состояние окружающей среды.
- “Чем вы объясняете, что такая большая страна имеет такое маленькое количество ПХБ” – спрашивали меня. Я отвечал парадоксально, но правильно: “Это объясняется отсталостью СССР от Запада. Именно эта отсталость пошла нам на пользу”. Одним словом, доклад имел успех.
Я получил сильных покровителей: Дэвида Торнтона и Энтони Кларка. Первый был директором Института природоохранных технологий, а второй, через некоторое время, стал замминистра Environmental Service. 
Мы рассматривали русские предложения в области охраны природы. Я настаивал на том, чтобы их было не так много. Дать массу предложений – загубить все. Но Жибоедов выступил со своим предложением от Министерства, и все смазал. Мне потом говорил Кларк, что худшего положения после выслушивания предложений он не видел. Канадцы просто растерялись, увидев такое обилие предложений. Они не знали на чем остановиться и, после нашего отъезда забраковали весь проект.
В частной  беседе с Энтони Кларком мы познакомились ближе. Энтони узнал, что я работал раньше на производстве, где делался материал для стержней управления и защиты малогабаритных реакторов, один из которых упал на Канаду в семидесятые годы. Узнав это, Энтони возбудился и  стал вспоминать те годы. Оказалось, что он занимался проблемой загрязнения Канадского приполярного края. Это сроднило нас. Прощаясь, Энтони жал руку мне, будто старому другу. Хотя я действительно не был виноват в загрязнении, а был только причастен к описанной проблеме. Загрязнение было ничтожным и носило, скорее политический характер. Энтони жал руку человеку, который повлиял на его судьбу, тем, что “ввел” его в проблему загрязнения Канадского севера.
За пропаганду исследований канадских ученых в области химии ПХБ, Дэвид Торнтон с благословения Энтони подарил кафедре промышленной экологии ИК-спектрометр. Знали бы они, что на кафедре не найдется ни одного человека (кроме Сергея Шилина), который сможет сделать из этого спектрометра что-нибудь путное.

Пути – дороги в Канаде. Знаменитая конференция в Билингтоне ГСМОС/ GEMS, посещения металлургических заводов в Гамильтоне, виноградников в районе West Lincoin, самого водопада Ниагара и удивительной красоты ущелья Niagara-On-The-Lake
64

Вид Ниагарского водопада с канадской стороны.
65

Вид Ниагарского водопада, включающий и американскую часть
66

КАНАДА-3

Мне предложили собрать небольшую команду для участия в Конгрессе (марте-апреле) 1993 года, имеющем не только научные, но и коммерческие цели. Последнее было основным. Группа состояла из меня, профессора Чернобережского Юрия Митрофановича и Коровина Юрия Константиновича. Последнего захватил Чернобережский, хотя этот “довесок” был не титулованный, но, что важнее, Коровина интересовала только коммерция. Оба нашли деньги на поездку, а меня оплачивали организаторы конгресса.
Первым делом, мы высказали пожелание посмотреть новый метод “Alum”, который стали использовать при изготовлении бумаги. Он не требует такого количества воды и, следовательно, понижает загрязнение водных сред. Такое производство располагалось на Востоке Канады в провинции Квебека, где царствуют французы. В провинции Квебек все написано на французском языке, говорят на нем же - английский не в ходу.
Производство нам понравилось; есть, что рассказать студентам по вопросу экономии воды. Господи! У канадцев “мало” воды. 


ГОРОД ВАНКУВЕР
 и остров Ванкувер

Мы (т.е. я, Чернобережский и Коровин) перелетели через всю Канаду в Рай. Этот Рай называется Британская Колумбия. Она располагается в районе теплого течения, запутывающегося между бесконечных островов и заливов. Ванкувер сразу понравился нам. Особенно гостиница, рядом с которой находилось здание морского вокзала в форме корабля с многочисленными парусами, уходящего в Тихий Океан. Был конец марта, а уже цвела сакура. На этой стороне, как и в Японии, - сады и рощи сакуры. Мы пробыли здесь всю первую неделю апреля. Зацвела не только сакура, но и клумбы различных цветов.
Нас встретила семья, сбежавшая из Киева, под предлогом сильной загрязненности этого города и его окрестностей Чернобылем. Они только и делали, что говорили о правильности решения.
Но больше всего понравился сам Ванкувер. Шутили: может ли быть плохо Ваньке у Веры?!
Мы заранее договорились на конгрессе с директором целлюлозо-бумажного комбината, что он нас примет. Но кто нас провожал до комбината, я совсем не помню. Помню только, что было четверо, но кто четвертый, совсем стерлось из памяти.
Комбинат находится на громадном острове, который называется Ванкувер, таким образом, город, скорее всего, назван одноименно с островом. На него можно перебраться только паромом, который регулярно отплывает от города в месте, расположенном в 200 метрах от нашей гостиницы. Вообще островов в этом месте океана бесчисленное множество. Но самый большой – Ванкувер. Находится он совсем недалеко от материка – в каких-нибудь 20 милях. Таким образом, город Ванкувер закрыт от ветров, течений и волнений громадным островом. Видимо поэтому, и потому что по внешней кромке острого проходит теплое течение, г. Ванкувер имеет благодатный климат. Имеется только один недостаток – целлюлозо-бумажный комбинат, который успел заметно загрязнить пролив сверхтоксичными веществами 2,3,7,8 ТХДД. Это не значит, что обычный химик сможет заметить присутствие этих веществ – так низки их концентрации. Но, несмотря на следовые количества, существует заметная опасность их присутствия.
Поэтому мы и стремились на остров и названный комбинат, чтобы понять, как работают канадцы со стоками производства. Не имеет смысла рассказывать особенности производства. Скажем только одно – нам бы так работать.
Еще наше внимание привлекли установки озонирования. Чтобы озон не вредил составу атмосферы, канадцы внедрил метод озонирования под небольшим разрежением.
Этот метод был перенят мной впоследствии при насыщении воды озоном в лаборатории. Но одно дело лаборатория, а другое промышленные установки с 10-киловатными электродвигателями, вращающими два десятка перемешивающих пропеллерных мешалок, не связанных с наружным воздухом.
На острове живут индейцы, которые все время протестуют против работы комбината, устраивая сидячие забастовки. Особенно они против вырубки тысячелетних секвой, которых уже пора устранять. Но индейцы относятся к этим секвойям, как живым существам. Как же по-другому относиться к этим гигантам трехметровой толщины.




67
Слева Чернобережский Юрий Митрофанович и я,
(в центре заслонен Юрий Коровин) на целлюлозо-бумажном комбинате “Alum” в провинции Квебек.
Март - апрель 1992 года





68
Ванкувер и гостиница “Pan Pacific Vancouver Hotel”, в которой проходил Конгресс.
Можно даже найти окна номеров, в которых жили
я, Юрий Коровин и Юрий Чернобережский.


Конгресс в отплывающем паруснике также был исключительно полезным. Коллеги все время бегали  пить кофе со сливками. Это не американские помои. Закончилось все шикарным банкетом и получением несколько десятков адресов и просто знакомств.
Летели обратно все время под мухой – сначала до Монреаля, а затем до Москвы. Прилетели домой в мороз и сугробы.

Карта города Ванкувера и острова Ванкувера
69



Карта той части Канады, где расположены города Эдмонтон, Калгари, Банф и заповедники Банфа и Национальный парк Джаспер.
70

НИАГАРА

Почти каждый раз, как мне удавалось посетить любимую Канаду, я был счастлив встретиться с городком Niagara Falls на Ниагарских водопадах. Побывать  здесь – побывать в чудесном месте, которое никогда не надоедает.
Путь на Ниагарские водопады лежит через Торонто. Быть может, бывают и другие дороги, но мне везло на эту. В Торонто я даже жил несколько дней и любил бродить по его улицам, среди которых выделялась Сант-Катрин. Любил приходить на побережье озера Онтарио и подолгу наблюдать за оживленным движением судов. Озеро, как море, но сначала кажется, что оно маленькое: это обман,  т.к. ты встретился с лежащим близко к берегу островом, на котором располагается аэродром. Торонто – город небоскребов, уютных улочек и улиц. Город одной из самых высоких телевизионных башен в северной Америке.
Отсюда ведет дорога к реке Ниагара, которая вытекает из озера Эри, чтобы встретиться с озером Онтарио. По дороге попадается город металлургов – Гамильтон. Но самым интересным местом является, несомненно, небольшая ферма, на которой микроклимат настолько теплый, что винограду висит до первых утренних морозов, превращающих каждую виноградинку в твердую бусинку. Вот в такой период и получают виноградный сок повышенной сахаристости. Из него делают уникальное вино, которое, перебродив, остается сладким как портвейн без добавления сахара или спирта. Говорят, что японцы покупают такое вино по несколько сотен долларов за бутылку.
Когда русским дают попробовать это вино из крохотных рюмочек, то они делают удивленное лицо, что расценивается хозяином как одобрение. На самом деле удивление означает: “Ну и что? Разве это сравнится с глотком водки, так нужным сейчас?”. В двух случаях из трех, когда я проезжал это место, у меня был сухой закон, и я пробовал только виноград.

Вода течет из озера Эри в озеро Онтарио и дальше по реке Святого Лаврентия в Атлантический океан. По дороге эта река встречает знаменитый обрыв, известный под названием Ниагарские водопады. Их действительно два: один, что поменьше принадлежит США, а тот, что больше - Канаде. Это все хрестоматийные истины. Мне же хочется рассказать читателю то, о чем не прочтешь нигде, кроме специальной литературы. Об этом говорят в узких кругах специалистов в области “Химии окружающее среды”.   

На Ниагарском водопаде налажен непрерывный контроль качества воды, причем этот контроль очень дорого стоит. Ведь контролируемыми веществами являются такие, уже от названия которых волосы встают дыбом. Речь идет о диоксинах (их около 50 штук, но самый коварный - 2,3,7,8 тетрахлородибензо диоксин). Мир вздрогнул, когда узнал об их существовании и о том, что человек подвергает себя их действию. В Италии в городе Севезо была авария, с эвакуацией населения и чисткой улиц как при химическом нападении. Но получали там не диоксин, а все тот же пестицид 3,4-D.
Если бы знали японцы (не русские!), что имеется вероятность проникновения из Love Canal этой гадости в вечно “дымящий” Ниагарский водопад. Но русские на такое заявление просто не обратили бы внимания.

В 40-е годы американцы построили новый обходной канал, который стал пропускать океанские танкеры-стотысячники, засыпав прежний, который, почему-то, назывался каналом любви. Эта любовь была грязной, вместив в себя пестициды типа 3,4 Д. Печально знаменитый “Орандж” вьетнамцы узнали, когда их, вместе с деревьями, опрыскивали с вертолетов, чтобы деревья сбросили листву (дефолиант), после чего можно было расстреливать прячущихся партизан. Не берусь сказать - я не безвременно ушедший проф. Клюев Н.А. -  какова была концентрация примеси диоксина в “Орандж”, но уж точно – маленькая. Однако до сих пор во Вьетнаме рождаются уроды в этих местностях, и летают над Великими озерами белоголовые орлы с неправильно загнутыми клювами, давящие своим весом кладки своих же яиц. Вот что значит процесс фильтрации подземных вод из Love Canal в Ниагару. 
Кода Ниагара приходит к Онтарио, это место называется River on the Lake: здесь ущелье необыкновенной красоты. Места индейцев и Финемора Купера.

К Онтарио не бегать на рассвете,
Прощайте шик и блеск витрин...
Прощай и ты в рекламном свете
Людей поток на бойкой Sant -Catrine

            Из стихотворения “Прощай” в сборнике “Полынь”      

МИЛАН-ТУРИН-ИСПР-РИМ

Диметрио Питеа прилетел к нам в мае 1993 года, читал содержательные лекции по хемометрике с уклоном в экологические проблемы. Его пригласил Геннадий Алексеевич, и это определило уровень приема. Более того, Диметрио сопровождали жена Мария и дочь лет семи. Диметрио и домочадцам все понравилось, особенно дешевизна ресторанных цен. Питеа дали один раз заплатить за прекрасный ужин, но предварительно отвели в сторону официанта и заплатили 80% стоимости ужина. Не знаю, вскрыл ли он подвох? Но каждый день семью водили в разные рестораны и расплачивались по-русски.

Когда пришла пора ответного визита, то выбрали меня и обозначили это как месячную стажировку. Диметрио показал итальянский класс. Он был очень легкий собеседник, мешая английские и итальянские слова, только упрощал ситуацию. Мария всегда с радостью встречала меня и приглашала все новых и новых гостей. Ее родственник, редактор газеты, заказал мне стать об образовании в России. Статья вышла и была оплачена. Одним словом со мной носились как черт с писаной торбой. Организовали мои лекции по поверхностным явлениям. Познакомили с Сержио Трасатти – электрохимиком, известным во всей Европе, что и решило судьбу моего сына – Владислава, который делал у Трасатти дипломную работу, а затем дал прекрасное рекомендательное письмо в Америку.
Я уехал в Турин, где меня ждала семья Вандера (он любил, чтобы его звали Джанни) Тумиатти, жена Мария и дети. Но главное то, что я попал на фирму Тумиатти, которая занималась очисткой трансформаторов от полихлорированных бифенилов (ПХБ). Я становился специалистом в этой области. Вряд ли кто-то в России и бывшем СССР видел столько по проблеме загрязнения трансформаторов ПХБ.
Вандер был щедрым человеком и, однажды, когда Я пришел домой, (я жил у Тумиатти), уже была куплена масса вещей для меня. Отказаться от них не было никакой возможности. Видимо, я произвел впечатление нищего.
Как-то Вандер предложил поездку на завод очистки трансфоматоров в районе Болоньи. По дороге произошел интересный разговор. Вандер спросил, хочу ли я поговорить с его дочерью по телефону. Я согласился, даже не спросив, а где она находится. Когда Вандер связался, слышно было из летящего автомобиля, будто она рядом, а в то время Марина (так звали его дочь) была в южной Дакоте (США).
И тут Вандеру пришел в голову такой вопрос: “Как мы собираемся держать секреты в таких условиях”. Я только пожал плечами, хотя мне не было что сказать. Вандер имел в виду подслушивание разговоров, ведущихся через спутники. И, правда, долго спутниковые секреты не продержались. На всякое действие находится противодействие, причем более изощренное.
В Милан мне приготовили подарок – поездку с Марией и Диметрио на озеро Моно. Это было восхитительная поездка на озеро, находящееся на границе Италии и Щвейцарии. Нужно ли говорить о красотах этих мест. Возникает мысль: “Как люди или, точнее, их правительства могут рисковать такой красотой. Что, если от безисходности, прижатое к стенке, найдется правительство, которое пойдет ва-банк, придумав такое оружие, от которого не будет никому спасения. Ведь все равно людей уже в шесть с половиной раз больше, чем в “золотом миллиарде”.
Диметрио заготовил и второй подарок – поездку в итальянский научный центр в Испре, в институт ядерных исследований. Это была очень интересная и плодотворная поездка, принесшая кафедре ионный хроматограф. Но раньше и особенно теперь это никому не нужно было кроме Сергея Александровича Шилина, т.к. квалификация работников упала до нуля.
Домой я вновь избрал железную дорогу. Но теперь самые интересные места приходились на ночь.          

Поездка в Рим была великолепным завершающим подарком Миланского Университета. Конечно, к этому деянию приложил руку Демитрио Питеа и об этом подарке я узнал за пять дней до отъезда в Москву. О том, что мой маршрут будет лежать через Рим, но, что на это они отводят целых пять дней, для меня было сюрпризом. Меня тревожило, что я буду делать все время. Ну, конечно болтаться по вечному городу и любоваться его красотами. Но, когда меня поселили рядом с Колизеем, в местах, где каждый камень “кричит” об истории, где здесь, на холмах, волчица вскормила своим молоком легендарных Ромула и Рема, я прыгал от восторга. А когда мне назначили свидание, говорящая по-русски хорватка Вера, а также говорящие на понятном английском языке голландка Нона и итальянка Сильвия, я совсем воспарил. Через 20 минут доступной понимания речи, я понял, что меня любезно приглашают домой на ужин с благословения Питеа. Оказывается, эти девушки являются штатными гидами почетных гостей Миланского Университета. После удачной беседы с профессором Трасатти – электрохимика первой руки, который согласился принять моего сына на выполнение дипломной работы, моего знакомства с бесконечно гостеприимными семьями профессора Питеа и бизнесмена Тумиатти, стало казаться, что в Италии мне какой-то волшебник открывает все двери.
Тройка девушек  хорошо накормила меня различными видами пасты и провела со мной несколько часов в ночном Риме. При расставании девушки вручили мне билеты в музей Ватикана, но главное – на воскресную мессу Папы Римского Иоанна Павла II. Эта месса, а главное сам Папа произвели на меня незабываемое впечатление.
Меня, как особо почетного гостя, посадили на первый ряд, куда Папа, после окончания проповеди на 60 языках, обязательно подходит и уделяет каждому по 30 секунд. На фотографии - Папа ласково держит меня за руку и говорит сначала по-английски, но, угадав мое происхождение, переходит на русский язык. Говорим о бедственном положении населения в России. Рядом стоит настоятель собора Нотр-дам  де Пари, который только что вручил Папе памятную картину с изображением названного парижского собора.


Не побывать у Ромула и Рема,
На тех холмах - прибежище волчиц.
Ах, не спеши, побудь со мной, о, время,
Устану скоро и паду я ниц...
 
                Из стихотворения “Прощай” в цикле “Полынь”

Папа Павел II разговаривает со мной по-английски, переходя на русский язык. Рядом стоит настоятель собора Нотр-дам де Пари. Папа Павел II скончался 4 апреля 2005 г.

71

КАНАДА-4

Четвертая (не по порядку) поездка в Канаду была почти вершиной моей деятельности. Я, наконец, “понюхал” проблему ПХБ и получил от специалистов большое количество чертежей, а также сам выступал уже как профессионал. Собственно говоря, металлурги, которые взяли меня, как специалиста в области ПХБ и как переводчика, не очень-то интересовались проблемами, из-за которых приехали.
Была теплая осень 1994 года – почти лето (конец сентября - начало октября), деревья стояли то желтые, то красные. Особенно клены. Их так много в Канаде и их так любят!
Официальной руководительницей была Колчина Алла Константиновна. Я не могу понять, почему у меня с женщинами, которые занимают какой–то пост, не складываются отношения. И в случае Аллы сначала я не чувствовал никаких неудобств. Но, когда я стал работать переводчиком, произошел казус. Я переводил одно, но Алла, не понимая ни бельмеса, стала поправлять. Особенно это проявилось при совместном походе в кассу за деньгами. Быть может, я не совсем точно понял ее указание и получил деньги не в тех купюрах, но Алла устроила мне прямо в кассе такой скандал, что я сказал, выйдя из кассы, что больше не буду заниматься этим делом. Пусть она назначает кого-то еще. И мы решим все проблемы. Зачем ей тратиться на такие мелочи. Это еще больше взвинтило ее, поскольку единственная нагрузкой у нее была только эта.

Переезд в Монреаль был печальным. Мужики дулись в карты, Алла дулась на меня, а я печалился, что никто не обращает внимания на красоты реки Святого Лаврентия. Зачем ехать так далеко, чтобы играть в карты, причем в такую прекрасную погоду. Русские есть русские.
В Монреале я полностью отдался странствиям по городу. Меня почти не видели попутчики и как-то вечером пришли просить извинения за Аллу. Меня это очень удивило, но оказалось, что им нужны покупки электроники, а без меня они немы.
В Монреале я вышел на одну из ведущих фирм в области уничтожения ПХБ и ТХДД. Какое количество чертежей и фотографий я привез! И все напрасно. В России меня быстро оттеснили от дела Трегер, Бернатдинер и Гонопольский. А ведь они не имели за плечами ничего.
Был один специалист (доктор наук из ЦНИИМАШа) – Папуша Анатолий Иванович, который далеко ушел. Но, несмотря на все его усилия, он также не был пущен решать эту проблему на готовой установке, обладающей прекрасными показателями. И что же? Прошло пятнадцать лет, а к решению проблемы в России, истратив многие миллионы рубле, так и не приступили. Разговоры, разговоры.
А Папуша на своей установке переработал уже более 100 тонн ПХБ. Но и ему перекрыли “кислород”, т.к. нужна только видимость деятельности и удаление в атмосферу ПХБ, выполняя санитарно-гигиенические требования. А как это делается, мы знаем.

ПРОЩАНИЕ С КАНАДОЙ

Канадцы уже знали, что это будет последней для меня поездкой по линии Министерства экологии. Поэтому, осень (август - сентябрь) 1995 года была временем прощанья с Канадой. Об этом мне сказал Энтони Кларк. Прошло пять лет, и я должен уступить место новому сопредседателю первой группы (EI). Я понимал это хорошо. Энтони предложил мне остаться еще на неделю, а с начальством - Даниловым – Даниляном он договорится.
Сначала я должен был провести пресс-конференцию в Министерстве Иностранных дел Канады. Кроме того, мои канадские коллеги устроили прощанье в доме у Кости Волчека, который не только получил гражданство, но и приобрел дом.
Вечеринка была великолепной. И Дэвид Торнтон спросил меня о том, хотел бы я иметь такой дом. Я ответил, что, конечно, хотел бы. Дэвид открыто сказал, что с удовольствием работал бы со мной, только скажи я - да. Это означало, что формальное приглашение получено. 

На пресс-конференции было человек 20 мужчин и женщин. Я выбрал одну красивую женщину, и все время смотрел на нее и соседа. Это помогало. Они как бы были моими союзниками: больше всех задавали вопросов и наиболее простые. Кроме того, этих канадцев надо было понимать, и отвечать на вопросы. И я разошелся: вступал в дискуссии и даже шутил. Говорил только правду, и это было замечено. А правда заключалась в том, что жизнь для подавляющей части населения стала невыносимо сложной. Особенно легко это заявление продемонстрировать на примере ученых, преподавателей и тех медиков, которые работали в поликлиниках.
После пресс-конференции мужчина с камерой попросил разрешения опубликовать конспект пресс-конференции. Говорят, что дискуссия была опубликована.
Маршрут моего пути был сложен и извилист. Проще всего маршрут можно было бы отразить на карте. Из Оттавы машина довезла меня и его попутчика Жана - француза (по происхождению) до Торонто. Затем самолет доставил спутников до Эдмонтона. В этом городе мы пробыли сутки и, арендовав машину, отправились на север. Здесь мы провели несколько часов на том предприятии, о котором говорил Энтони – на северном заводе по переработки отходов (NWTP). Здесь мы (наконец-то!) изучали установку по переработке ПХБ и более токсичных веществ типа 2,3,7,8-ТХДД.
Все было настолько интересно и впечатляюще, что я могу нарисовать многое по памяти.
Ошеломленный всем увиденным, я даже отказался от обеда. Предприятие закрытое, т.е. секретное (по нашим меркам) и мне было очень приятно, что меня допустили.
Дальнейший путь был не менее интересным. Мы с Жаном набрали еды, соков и приготовились к длинному пути. Приблизительно через 6 часов мы достигли Банфа. Этот курортный городок был столицей заповедника. Мы смогли увидеть только его, когда проснулись каждый в своем номере. Но прежде я смог через огромное окно во весь размер стены увидеть трех оленей, заглядывающих ко мне в комнату, как бы прося подачки. Зрелище было настолько ошеломляющее, что я минуту смотрел на красавцев-оленей.
Потом, когда мы покидали Банф, нам попадались по дороге и лисы, волки и олени. Воистину Канада сохранила свой дикий мир.
Но прежде, чем уехать мы посетили очистные сооружения. Банф имеет уникальные очистные сооружения, основанные на грубой и тонкой механических очистках, а также на фотохимической обработке сточной воды. Фотохимический процесс осуществляется системой ламп ультрафиолетового света длиной 250-400 нм, собираемых в сменные кассеты, высотой 2 метра. Время от времени лампы вынимаются вместе с кассетами и подвергаются механической очистке и дополнительной промывке.
Таким образом, в реку попадает совершенно чистая вода.

Перевалив через Скалистые горы и, насмотревшись по пути красот, мы спустились в долину, в которой располагался город Ванкувер. Тут мы разгулялись во всю, посещая рестораны и магазины.

Машина была оставлена в Ванкувере, а мы на следующий день улетели в Калгари на Боинге 747. Небоскребы этого города Жан называл: “Five penis” – пять пенисов. В Калгари мы провели одни сутки. “Five penis” уже не удивляли нас после Чикаго. Мы бродили по городу, магазинам,  кафе, а вечером, по ресторанам. На утро мы улетали в Монреаль. Я был перенасыщен впечатлениями, и мечтал попасть в московскую постельку. Отлет из Монреаля не обещал ничего интересного. Прощай Канада!


Прощай Канада... о, раздолье прерий!
Снега Скалистых гор, твоих долин уют,
Озерных глаз покой и абрис нервный
Разлапистых секвой - моей души приют.
         
                Из стихотворения “Прощай” из цикла “Полынь”

ВСПЫШКА СВЕРХНОВОЙ
08.1997 г.

Я имею в виду близкое знакомство с Натальей Коваленко – моей будущей женой. Конечно, я знал о ее существовании давно, только как о сотруднице, работающей на кафедре процессов и аппаратов химической технологии, но первый раз я с интересом и любопытством посмотрел на нее в мае 1997 года. “Какая интересная женщина” – подумал я. “Вероятно, за ней тянутся табуны ухажеров. Такая, как она - никогда не останется в одиночестве” – развил я мысль и забыл.
               
Яд

Ты говорила не спеша,
Что иногда меня встречаешь,
Но я иду не замечая…
Увидел, как ты хороша.

И мямлил будто бы беспечно,
Хотя был трепетом объят,
В крови костер затлел, и яд
Уж начал отравлять навечно.

10.08.1997 г. Волгоград
06.09.1998 г. Москва

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Она шла в институт, приближаясь к проходной - какая-то задумчивая и очень бледная, с синими кругами под глазами. Я что-то промямлил тогда, хотя вдруг бешено захотелось спросить: “Что с Вами, Наташа”. Это потом я узнал немного, но не от нее самой, а от Моргуновой Елены Павловны. Та объяснила мне, что Наташа пережила личную трагедию и даже лежала в больнице, подорвав нервную систему.
Я долго не встречал Наташу, но в сердце что-то покалывало при каждом воспоминании об этой совершенно случайной встрече на подходе к институту. Я уже знал, что при следующей встрече заговорю первым и спрошу о многом. Так это и случилось в конце августа 1997 года, когда все преподаватели оказались на собрании в БАЗ`е. Я сидел рядом с Еленой Павловной и, как бы в шутку, произнес что-то о неотвратимости встреч с теми, кто все время стоит  перед глазами.
Лена спросила: “И кто же это у тебя мелькает перед глазами?”.
“Единственно кого я навязчиво вижу, даже когда ее нет, когда она только в памяти, а не перед газами – это Наталья Коваленко” – сказал я грустно.
“Правда!?” - с удивлением и как-то радостно спросила она. Подумала и, как бы решив задачу, сказала: “Познакомиться – не проблема. Она о тебе недавно спрашивала. Помнишь, ты как-то, увлеченно говорил о своей работе у нее в комнате”.
Я действительно, как-то говорил с Еленой Моргуновой о моей работе. Наташа сидела в пол-оборота ко мне.
“Да!... Был такой эпизод” - я вспоминаю!
“Неужели и я запал ей? Хотя бы в шутку?” – подумал я. А сердце забилось часто-часто. Это была судьба.
В этот же день я предложил Наташе прогулку к Храму Христа Спасителя, засверкавшему только недавно всеми своими куполами. Москва готовилась встретить свой юбилей 850-летия.
Думал, что она откажется, но она тут же согласилась, что несказанно обрадовало меня.

Мы дошли от института до Храма, а потом до метро “Новокузнецкая”. Немалый крюк. И все говорили и говорили, и не могли наговориться. Я смотрел ей в глаза, боясь испугать. Я и сейчас, через  десять лет никак не могу на нее наглядеться и испытываю такие же чувства, как потом, в Хургаде, куда мы приезжали несколько раз: 

В ночи, упавшей вдруг, как мягкая чадра,
На дня лицо и на морское ложе,
Дырявый небосвод – толь круг, то ли квадрат
Накрыл весь мир на сказку так похожий.

Внезапный холод возбудил озноб,
А плеск воды его усилил вдвое.
Предвестница моих тревожных снов -
Луна взошла щербинкой золотою.

Ее тончайший, острый ободок,
Совсем неузнаваемая поза,
Рождали в сердце странный холодок,
Как мяты перечной избыточная доза.

В воде дрожали лунные края,
А искаженный серп впитал Венеру.
Руки твоей нечаянно коснулся я -
То было выше всякой меры...

Поплыл по небу странный хоровод
Планет и звезд, луны такой не нашей,
Волна соленых теплых вод
Вздохнула, что тебя нет краше.

           Стихотворение “Арабская луна” из сборника “Полынь”


ЧЖАН ДУН СЯН
(Борис)

С первых дней нашего знакомство этот китаец предложил называть его Борисом. Прежде всего, он стал аспирантом Чунчинского Университета КНР по специальности физическая химия. Это произошло в 1990 году в сентябре месяце, и еще целый год он провел на подготовительном факультете. Потом он почти год учился в аспирантуре Чунчинского Университета, где сдал все предметы. В октябре 1992 года он появляется в МХТИ им. Д.И. Менделеева, где выбирал меня в качестве руководителя. Аспирантура была окончена в марте 1997 года, и в этом же году он защитил диссертацию по специальности коллоидная химия. Борис стажировался вновь в нашем же Университете с октября 2001 года по август 2002 года.
С этим аспирантом и человеком мне несказанно повезло и, хотя его знания языка сначала были слабыми, но я научился его понимать в совершенстве. К уже описанной мной десятке аспирантов следует добавить  Бориса, который был самым способным, даже талантливым.
Он прекрасно работал руками, понимал технику и мог самостоятельно соорудить любую установку. Но самое главное его умение состояло в виртуозном владении компьютерной техникой. Я всегда плелся где-то в его хвосте.
Человек китайского трудолюбия и ответственности, он оставил после своего отъезда такое количество данных, которых бы хватило еще на одну диссертацию. Такому человеку не грех было помочь в написании диссертации, ее литературного обзора, обсуждения полученных результатов и дальнейших задумок. Одним словом, я с уверенностью могу сказать, что он входит в первую тройку самых талантливых аспирантов. Что касается человечности, то он находится на первом месте.
Диссертация его была посвящена особенностям переноса массы через межфазную границу, на которой протекает реакция, приводящая к образованию невидимых глазами и в микроскоп (наночастиц). Мы такие микроструктуры называли сэндвичевыми.
Совместно с Борисом (Чжан ДунСяном) обнаружено такое гидродинамическое явление, как вынужденная конвекция Марангони и повышенная чувствительность кинетики переноса массы к малым возмущениям межфазной границы, покрытой наноструктурами.
Работы с Борисом продолжаются и по настоящее время, когда мы разнесены большим расстоянием. Но разве теперь играет роль расстояние. Самая последняя статья датируется 2008 годом. Она  опубликована в Журнале Физической Химии. Мы наметили целый ряд статей, которые также будут достойны этого же Журнала.
Вообще я ловлю себя на мысли, что все дальше и дальше ухожу от России в своих исследованиях. Такие работы уже не могут быть выполнены мной в России.

ВТОРОЙ РАЗ В КИТАЕ

Всего было три поездки в Китай. Первую поездку я уже описал на четверти страницы, но когда приехал в мае 1998 года второй раз, Китай невооброзимо изменился, и  его невозможно было узнать и нелегко описать. Город Чунцин, в котором я читал лекции почти два месяца, имел около 20 миллионов жителей (с пригородами). Он вьется между гор на сотню километров. Одним словом, выезжаешь на теплоходе по реке Янцзы от вокзала ночью и обнаруживаешь все тот же город утром.
Две реки работают на город Чунцин – Янцзы и Чаленджан. Все время видишь баркасы и джонки.

Поговори со мной, великая река -
Источник счастья и людских страданий,
Текущая чрез жизнь и смерть века,
Навстречу с морем из пределов дальних.
   
                Из стихотворения “Янцзы” в цикле   “Полынь”

Этот город – сказка. Не потому, что он красив. Красивыми являются только отдельные места. Но он – все же сказка, которую невозможно пересказать.
Правда, воздух сильно загрязнен транспортом. Смог стоит постоянно; он смешивается с испарениями бесчисленных рисовых чеков и огородов, на которых китайцы выращивают различную зелень для еды.
Когда поднимаешься в гору на длиннющем фуникулере, то уходишь от реальности в какую-то фантастическую страну. Она лежит там, внизу, в никогда неисчезающей дымке.
Возвращаясь, попадаешь в Сити с небоскребами и сверкающими витринами. Сити действительно красив. Здесь гуляет народ различного свойства и различных занятий. Я, например, прямо на улице измерял артериальное давление, а потом, вдохновленный народной знахаркой, побежал покупать золотое колечко с аметистом.
Через Янцзы можно перебраться на другую сторону по канатной дороге. И когда видишь внизу самую полноводную реку мира, становится не по себе.
Мой друг Боря (Чжан ДунСян) щедр, но насколько он богат, я не могу судить. Он не давал мне опомниться, а таскал из одного ресторана в другой. Сколько злачных мест мы обошли. Он толкал меня на бесконечные приключения. Такси в Чунцине многочисленные, юркие и дешевые.

Передо мною ожерелье гор -
В дрожащей дымке дивный мир,
Покрытый зеленью. Мой взор
Не в силах охватить сей пир
Камней, террас и пагод птицекрылых.
Я в том краю, где все мне вновь, все мило...

Тут в самых странных сочетаньях
И древний мир, и современный стиль,
Средь хлипких фанз кристаллы новых зданий,
Тут блеск машин и ворохом утиль.
Все смешано:  и гордость, и позор,
Богатства крик и бедности укор...

Средь небоскребов встретишь вдруг
Кусочек прежней милой жизни -
Буддистский храм...Чужого мира круг,
Чужих свечей огонь в лицо вам брызнет,
Неся столь нужный всем покой,
Вот тут, мой друг, замри, постой.

Сквозь вечный утренний туман
В долине стройками стесненной
Змеею быстрой Чаленджан
К Янцзы спешит беглец влюбленный,
Минуя множество постов,
Громадных арок и мостов.

Их встрече не найти преград
Она намечена и состоится в Сити
И встрече той здесь каждый будет рад...
Две разные воды, как шелковые нити
Соткут узор то дружбы, то разлада,
И устремятся вниз, неся людские клады...

Стихотворение “Город” из цикла “Полынь”



Нагрузка у меня была большой, но не утомительной: не менее двух двухчасовых лекций три раза в неделю. Рабочий язык – английский, но поскольку китайцы и японцы в своей массе хуже нас владеют английским, то они с радостью встречали моего бывшего аспиранта Чжан Дун Сяна. Я читал лекции студентам и специалистам. Все слушатели очень активны и задают массу вопросов. Особенно помнятся напористые металлурги, которые вытянули из меня все жилы. Я даже взмолился, сказав, что вопросы должны быть с двух сторон, а не только с китайской стороны. Среди пожилых китайцев много тех, которые немного понимали русский. Потом они признались, что заканчивали московский институт стали и сплавов и знают Зеликмана.
Много времени я отдал пяти китайским студентам, которых Чжан Дун Сян прикрепил ко мне, как будущих дипломников. Общаться с ними – мученье. Английский язык ужасный, а на пальцах много ли объяснишь! И все же удалось сделать две дипломные работы, конечно с помощью Чжан Дун Сяна
Практически 15 дней из всего срока пребывания в Чунцине отдано путешествиям. Много объясняется майскими праздниками (поездка в Ченду) и шикарным подарком, который сделал мне иностранный отдел. Почти неделю иностранный отдел подарил мне для путешествия по реке Янцзы совместно с Борисом. Много дум я передумал на этой великой реке. Сколько дум было о Наташе!
Я увидел взлет Китая, и мне отчетливо предстало его будущее. А куда идем мы?


Ты – боль и стыд, моя страна,-
Одна седьмая земной тверди.
Тобою злые силы вертят,
Хоть никому ты не равна
По спрятанным в тебе богатствам
И по обилию лесов,
Но кто ж теперь от пасти псов
Тебя спасет, когда нет братства?!
 
                Из стихотворения “Боль” в сборнике “Полынь”

СЫЧУАНЬСКИЙ САМОВАР

Во второй поездке в Китай я познакомился с Сычуаньским самоваром, и каждый раз, как Борис начинал говорить об этом чуде, я предвкушал  кулинарное удовольствие.
Стол с центральным отверстием, в которое погружается сосуд шаровидной формы, напоминающий русский самовар. Сходство еще больше усиливается тем, что это сооружение нагревается горелкой, располагаемой ниже самовара. Задача этой горелки - все время поддерживать в самоваре нужную температуру. Пространство самовара разделено на две или более части. Эти части самовара, заполняются кипящим бульоном различного типа, и  загружают различные продукты. Этими продуктами могут быть:  грибы, овощи и травы. Сюда же добавляют кусочки мяса и рыбы, а также печенку. Далее идут осьминоги, устрицы, каракатицы, и многое другое. Кальмары и другие нежные продукты добавляется в последнюю очередь.
Главное – помнить, когда и что ты положил. От этого зависит время и порядок извлечения кусочков из “супа”. Ешь это, заворачивая во что-то наподобие блина. Все содержимое достают только палочками.
Деление самовара на части отражают вашу способность поглощать перченое. Интересно, что, несмотря на потребление значительного количества перченых продуктов у нас никогда не было проблем с желудком.
Ченду
Трехдневное путешествие в город Ченду совершал не только я и Чжан Дун Сян. Вместе с нами поехали два французских студента, проходящих стажировку в Чунцине - хорошие ребята, говорившие немножко на английском языке, что упрощало мое общение. Переводчица с французского языка на китайский язык, которая поехала с нами, фактически не была нужна.  Получалось, что я и Борис оказались основными действующими лицами.
Ченду находится северо-западнее Чунцина в 250 километров от него в широкой долине. В этой местности хорошо развито сельское хозяйство. Здесь даже китайцы не такие как в Чунцине (люди долин всегда отличаются от людей гор). Ченду покоится в местности плоской, как лист фанеры. Всю эту долину окружают горы. Поэтому в Ченду микроклимат: частые штили, делают автотранспорт основным загрязнителем атмосферы. Мы взяли велосипеды, чтобы свободно передвигаться. Кстати, большое количество велосипедов и деревьев спасает атмосферу от чрезмерного загрязнения.
Самым  интересным был не город (с населением семь миллионов жителей), а гигантская статуя Мао Дзе Дуна в центре него.
Отпраздновав 1 мая с прекрасными закусками и пивом, мы стали собираться, поскольку завтра утром отправлялись к местам торговли и пагод.
Когда мы приехали к подножью гор, то были оглушены цикадами. Трудно было понять какие из них искусственные, а какие натуральные. Свист от цикад был настолько громок, что заставлял форсировать разговор. Кажется, было семь этапов подъема к финальной пагоде. Между пагодами были какие-то китайские постройки, а внутри одной быстро и красиво рисовала иероглифы девушка. Можно было заказать свое имя и тебя обязательно посещало счастье. Улыбаясь, я заказал “свое” имя: “Наташа”. Девушка сразу поняла, что это не мое имя, но согласилась, что и так будет счастье лицу, чье имя она напишет. Эти иероглифы красуются рядом с постелью моей жены.



Интернациональная компания на велосипедах в Ченду, май 1998 года. Чжан ДунСян – самый высокий. Переводчица. Два студента – француза и я.

74
Янцзы

ЧЕНДУ

Трехдневное путешествие в город Ченду совершал не только я и Чжан Дун Сян. Вместе с нами поехали два французских студента, проходящих стажировку в Чунцине - хорошие ребята, говорившие немножко на английском языке, что упрощало мое общение. Переводчица с французского языка на китайский язык, которая поехала с нами, фактически не была нужна.  Получалось, что я и Борис оказались основными действующими лицами.
Ченду находится северо-западнее Чунцина в 250 километров от него в широкой долине. В этой местности хорошо развито сельское хозяйство. Здесь даже китайцы не такие как в Чунцине (люди долин всегда отличаются от людей гор). Ченду покоится в местности плоской, как лист фанеры. Всю эту долину окружают горы. Поэтому в Ченду микроклимат: частые штили, делают автотранспорт основным загрязнителем атмосферы. Мы взяли велосипеды, чтобы свободно передвигаться. Кстати, большое количество велосипедов и деревьев спасает атмосферу от чрезмерного загрязнения.
Самым  интересным был не город (с населением семь миллионов жителей), а гигантская статуя Мао Дзе Дуна в центре него.
Отпраздновав 1 мая с прекрасными закусками и пивом, мы стали собираться, поскольку завтра утром отправлялись к местам торговли и пагод.
Когда мы приехали к подножью гор, то были оглушены цикадами. Трудно было понять какие из них искусственные, а какие натуральные. Свист от цикад был настолько громок, что заставлял форсировать разговор. Кажется, было семь этапов подъема к финальной пагоде. Между пагодами были какие-то китайские постройки, а внутри одной быстро и красиво рисовала иероглифы девушка. Можно было заказать свое имя и тебя обязательно посещало счастье. Улыбаясь, я заказал “свое” имя: “Наташа”. Девушка сразу поняла, что это не мое имя, но согласилась, что и так будет счастье лицу, чье имя она напишет. Эти иероглифы красуются рядом с постелью моей жены.



Интернациональная компания на велосипедах в Ченду, май 1998 года. Чжан ДунСян – самый высокий. Переводчица. Два студента – француза и я.

74

ЯНЦЗЫ

Наиболее интересным за всю мою жизнь путешествием было плавание на теплоходе по реке Янцзы. Борис тщательно подготовил путешесвие и мы, проплыв половину пути (почти 1,5 суток) вышли в красивом городке - Ваншэн, который должен через 3 года уйти под воду, несмотря на то, что он располагается достаточно высоко над водой. Строительство гидроэлектростанции, называемой “Три ущелья” утопит многие поселки, и даже города. Таким городом будет и Ваншэн. Ему грозит уйти под воду наполовину. Ректор института, который принимал нас и ночью возил в “мертвый город”, был бесконечно радушен.
“Мертвый город” - красивый город, в котором никто не живет. Чтобы проникнуть в него необходимо проехать через мост длиной в 800 метров, соединяющий берега Янцзы на высоте 350 - 400 метров. Такие масштабы даже трудно представить. Чтобы проехать на другую сторону Янцзы, необходим специальный пропуск. Когда я был в тех местах, ожидалось затопление через 3 года (т.е. в 2001 году), которое будет длиться 3 года. Это будет самая мощная гидростанция в мире. Ее мощность достигнет 12 миллионов киловатт. Для примера, все станции волжского каскада достигают только 30% от мощности гидростанции “Три ущелья”.
О самой реке хочу сказать, что это - чудо.  Представьте, что вы вплываете в реку, ширина которой 2 километра, а с двух сторон с высоких обрывистых берегов не ниже чем с 200 метров низвергаются многочисленные мощные потоки. Зрелище сказочное.
Я сказал Борису: “Я увидел чудо, а теперь можно и умереть”.    

ВАНШЭН НА ЯНЦЗЫ

В Ваншэн мы приплыли утром. Была полная уверенность, что нас встречают, но, как потом выяснили, мы с Борисом совершили ошибку: слишком рано вышли и поднялись по каменным ступеням на улицу. В это время нас искали на теплоходах, стоявших один за другим. Подошли почти одновременно два теплохода,  кроме того один уже стоял. Нетрудно запутаться. На этом мы потеряли час, а главное, веру в удачный прием. Как оказалось нам устроили такой прием, которого я никогда (за всю свою жизнь) не видывал. Тучи сомнений развеялись, как только начались “пляски” приема. Принимал сам ректор. Он был маленький, пузатенький и юркий – только успевай за ним следить. Такой шустрый, что я даже не успел запомнить его имя. Его планы были головокружительные. Я должен был прочитать лекцию на любую тему (но не долго). Борис переводил, и по тому темпу, с которым он переводил, я понял, что нас ждет масса мероприятий, которые закончились в 2 часа ночи. Итак, я должен был прочитать лекцию, ответить на бесчисленные вопросы любознательных студентов, участвовать в  процедуре присвоения мне почетного доктора института, принять подарки, ответить на каждый подарок, почти бежать, чтобы устроиться в гостинице. Правду сказать все формальности делались мгновенно. Затем следовал официальный прием. Ректор был большой любитель выпить. Его рюмка непрерывно пополнялась. Меня призывали делать тоже. Столь же энергично пополнял свою рюмку сын ректора – студент второго года обучения. Хотя все делалось быстро, однако исключение составлял процесс питья, который был в форме времени continious.
Все кончается, кончилась и первая фаза питья. Пошел показ города и отметок, до которых поднимется вода при заполнении водохранилища. Из веселых объяснений я понял, что большая часть города будет под водой. Об этом говорилось с каким–то весельем. Я посмотрел на гуляющий народ – он явно ликовал от того, что через 3 года город будет под водой. Улицы были полны торжествующего люда. Пришлось поинтересоваться у Бориса, почему такая радость. Через несколько часов я понял причины радости. А пока объяснение Бориса казалось каким-то притянутым. Я уже заразился общим торжеством, и праздничное настроение приобрело иное объяснение, нежели просто утопление собственного города.
Ректор института что-то быстро сказал и вереница машин, которая открыла перед гостями и нужными людьми все двери, сорвалась с места, и понеслась в ночи куда-то. Потихоньку глаза привыкли к темноте, и я стал разбирать дорогу. Вот сейчас мы выезжаем за город, едим по изумительной дороге, вот сейчас мы подъезжаем к арочному мосту через Янцзы, поразившему меня своей масштабностью. Ночью трудно определять расстояния и я стал задавать вопросы. Длина арки 800 метров. Опоры только две (вход и выход). Висит арка на высоте 350 метров. Проезд по мосту пока не разрешен, но возможен только по пропускам, которые, конечно, у нас уже были. Когда мы проехали по дороге еще километра два, перед нами открылся новый, с иголочки город, в котором все здания ждали заселения. Тут я понял причину торжества народа: все уже знали номера своих новеньких современных квартир, оборудованных всем необходимым для жизни. Хлам с собой везти не нужно. Кроме того, весь этот люд получал не только квартиры, но и места работы, которой у него раньше не было. Гениально!
На обратном пути ректор не удержался и предложил еще заехать на новостройку института. Тут я понял значение диплома врученному мне – первому почетному доктору этого института, который (институт) явно имеет большое будущее. Я думаю, что сам Анатолий Чубайс позавидует будущему энергетического института, который станет обслуживать самую мощную гидростанцию в мире.
На следующий день мы отдыхали, балуясь пивком, бродили по городу-утопленнику, сидели в кафе, смотрели на людей, а люди на нас. Взгляды всегда были добрыми и оптимистичными. Люди явно знали, что у них есть будущее. Город был типично южным, а, учитывая в скором будущем и огромное (по глубине) водохранилище, этот город имеет все признаки морского порта.               
Жаль только одно: такой зеленый был город. До сегодняшнего дня не встречал в Китае таких озелененных городов. Что ж, думаю, народ быстро сделает новый город зеленым, а поскольку промышленности в нем нет никакой, это будет самый экологически чистый город.
Я никак не мог понять, почему мне так уютно на душе в Ваншене, хотя и тревожно. Объяснение вскрылось потом, когда я оказался на обратном пути в Шереметьево. Я понял, что меня волновало: присутствие русской речи с большим количеством нецензурной брани. Я не скучал по ней, а, наоборот, очень боялся снова ее услышать. Именно это речь тревожила меня. В Китае я был как под колпаком, куда не доходили гнусные слова. В Шереметьево все встало на “место”. Я – дома!

Присуждение звание почетного доктора Тарасову В.В. в Ваншене, который является последним пункте перед знаменитыми Тремя Ущельями на Янцзы.
75


Мне не милы порядки на  Руси,
Тюремный лексикон и мат без всякой меры.
Я не один, кто боль и стыд  вкусил
За наш убогий быт и хамские манеры.

Мне родина мила, как мил у дома луг,
Как малое дитя, истерзанное хворью,
Как алкоголем угнетенный друг,
Как бешеное в бурю море.

Мы все - в полынной горечи степей
И в хлорке слякотных сортиров,
Средь псов, сорвавшихся с цепей,
Палящих в люд, как по мишеням тира.

Мы так устали от ворья и бед,
От нищеты, бесправья и насилья.
Почти всю жизнь - десятки лучших лет
Свидетелем являюсь я бессилья.

За что ж любить тебя, страдалец мой, народ,
Коли приемлешь ты любой порядок.
В любых условьях ты продолжишь род
Извечного раба во мне самом и рядом!

  Стихотворение “Рабы” из сборника “Полынь”






Я на теплоходе, пересекаемом очень узкое место Янцзы, которое называется “Три Ущелья”
Май 1998 года.
76



УХАНЬ-ПЕКИН
 
Чтобы попасть в Ухань – этот гигант с населением не менее 10 миллионов жителей, необходимо проплыть через три ущелья. Это место так и называется “Three Gorges”. Божественной красоты места. Скалы или горы, подступающие к воде вплотную, достигают высоты 500 – 1000 метров. И на этих отвесных скалах как-то и зачем-то ютятся китайские фанзы. Многие сотни лет, живущие здесь люди, карабкались по крохотным дорожкам, которые они сами и проложили. Я полагаю, что такой образ жизни, полностью оторванный от других людей, обеспечивал полную безопасность людям, ютящимся на скалах. Этот образ жизни выработал у живущих здесь китайцев способность пользоваться минимальным количеством пищи и минимальным количеством вещей. Пройти к другим фанзам – значит совершить подвиг, который они подвигом не считают.
Я долго смотрел на маленькую фигурку сгорбленного китайца, несущего связку сучьев - топлива для очага. К счастью тут никогда не бывает холодно или даже прохладно. Вода стекает маленькими водопадиками с гор. Главное расположиться рядом с таким водопадиком, и ты обеспечен водою. Китайцы никогда не спускаются к Янцзы – скалы у воды почти отвесные и всегда влажные от брызг, создаваемых волнами. Да и зачем: китайцы в реке не купаются. Я никогда и ни в одном месте не видел купающихся детей, хотя этот народец падок до воды. Это напоминает кубинцев, которые не купаются зимой (при 24о вода уже считается очень холодной). Более того, кубинцы очень боятся акул: только и слышно “tiburon – tiburon”.
В данном случае причина иная – китайцы считают воду загрязненной. Конечно, выбрасывая тысячелетиями в воду все отбросы, китайцы привыкли о ней думать как о канализации. Теперь наступило время экологической культуры, но потребуются еще века, чтобы изменить менталитет. 
“Three Gorges” – воистину являются еще одним чудом света. Но китайцы привыкли к этому чуду и таковым не считают. Порой расстояние между отвесными стенами так мало, что второй теплоход не может протиснуться. Поэтому движение приостанавливается ночью. Точнее регулируется светофорами. Уклон воды ощущается. Теплоход использует винты только, чтобы корректировать направление своего движения. Он как бы скатывается с горки. Можно представить, какой является глубина реки в этом месте!
Днем мы прошли место, где ведется строительство гидростанции – оно напоминает горло бутылки, и понятно, что вода, вырвавшаяся после “Three Gorges”, образует широкую заводь.
Дальше путь был не таким интересным. Чувствовалось приближение громадного города. Только один раз мы остановились, чтобы посетить историческое место – пагоду и интересные постройки.
Наконец приплыла в большой порт – Ухань. Что-то в этом названии ассоциируется с именем Ленина, но что, мне изменила память. 
В Ухани мы пробыли двое суток. Это было веселое проведение времени. К счастью мне не удалось прочитать обещанную лекцию. Обошлось без нее. Было просто ленивое проведение времени - поездка в горы на фуникулере, посещение громадной пагоды и рассматривание достопримечательностей.
Один эпизод из такого проведения времени заставляет задуматься. Мы, т.е. китайцы и русские были великими друзьями. Потом мы стали врагами. То, что помнит народ, зависит от того, о каких людях идет речь.

В кафе впорхнула стайка радостных школьниц. Их взор сразу приковал внимание иностранец, сиречь я. Школьницы начали бросать кокетливые взгляды, а после периода взглядов пошел период перешептываний, будто я понимаю китайский язык. Девчонки – везде девчонки.  Они, как котята, заинтересовались клубком. Долго пробовали на нем различные языки. Немецкий – я отвечаю простой фразой, испанский – опять отвечаю, английский – снова ответ. Кто же я. Их разбирало любопытство. Они не знали, о чем дальше спросить. Тогда я прошу Бориса сообщить девчонкам, что я русский. Сначала они не понимают, кто такой русский. Затем, после некоторого внутреннего разговора – полная потеря интереса к иностранному посетителю.
И я вспомнил шестидесятые годы, когда отношения были совсем плохими. События на острове Даманский были у всех  наслуху. Даже после этого плохого для воспоминаний времени, мы обнимались в 1980 году с китайцами в Льеже. Они пережили “культурную революцию” Мао Дзе Дуна. Они узнали в нас преподавателей из Менделеевки. Неподдельные слезы были у них на глазах.
А эти птички, впорхнувшие в кафе, просто не знали нас ни как друзей, ни как врагов. Все растеряла Россия! Где мы и где они? А через десять лет уже мой ученик Борис не вспомнит многих из русских! Но в “это время прекрасное жить не придется ни мне, ни тебе”.

ПРОВОДЫ МЕНЯ В ПЕКИНЕ
Май 1998 года.

Я знал и, по назревающей ностальгии чувствовал, что близится переезд в Пекин и проводы, за которыми следовало ожидание того, что неминуемо грядет. Меня ждала Наташа, а я Наташу. Но мне предстояли сложные разговоры с Еленой. Да, что разговоры!  И я  обманывал себя, что впереди - празднование моего 60 летнего юбилея, от которого не уйти. Нет! Причина другая. Это – предвкушалась июньская буря, которая изменит всю мою жизнь. Оказывается, что даже желанное, без чего ты не можешь существовать, тяжело переживается человеком, у которого жизнь прошла. Проводы прежней жизни сопровождались бурей в прямом, а не переносном смысле слова, сломанными деревьями и моим летаргическим сном. Поставить точку – не легко!

МОЯ МАМА УШЛА ИЗ ЖИЗНИ

Конец всему. Ушла, бежала,
Не видя и не слыша нас.
Ты, вся исколотая жалом,
Дающим отдых лишь на час.

Да ...Вот и все. Одну лишь осень
За жизнь держалась, как могла.
И вот в четверг, в три тридцать восемь,
В наш дом спустилась смерти мгла.

И вмиг окончились страданья,
Твои глаза с трудом закрыл.
Все думал, что небес созданья
Знак подадут шуршаньем крыл.

А на лице нет умиленья –
Один покой, да рта провал.
На грани третьего милленума
Тебя я в лоб поцеловал.

И вдруг закатный лучик света
Мелькнул чрез смятую постель
День тот был солнечным, как летом,
А после похорон – метель…

                Стихотворение “Ушла” из цикла “Зарницы”

МАМА УШЛА ИЗ ЖИЗНИ

23 ДЕКАБРЯ 1999 ГОДА               


Мама, милая мама, ты провела тревожную жизнь. Особенно трудными для тебя, скорее всего, были военные и послевоенные годы, описанные мной. Это не твое мнение, мама, а мнение твоего сына. Я могу ошибаться! Как по-разному видятся прошедшие годы: то, что кажется со стороны ужасно тяжелым, воспринимается самим действующим лицом, чуть ли не как счастье. Какие годы, мама, для тебя показались самыми счастливыми? Твой сын Валерка уверен, что это годы детства и юности. А вся остальная жизнь - постоянные переезды, волнения, стремление к благополучию и богатству, которого не бывает у таких, как мы, потери накопленного – все это оказалось “тлен и суета”!
“Все проходит”, как было написано на кольце царя евреев - Соломона. Сколько потеряно дней жизни из-за стремлений к невозможному бытию.
Я видел тебя все время бегущей куда-то, чтобы сэкономить рубли и копейки. Ты была стремлением к лучшему, но это лучшее было ошибкой. Такой же ошибкой, какую делаю сейчас и я - твой сын. Никто не может сделать жизнь по своему плану.
Мама, твой сын Валерий и твоя дочь Лариса закрыли твои глаза, и только тогда тебе стало совсем легко. Столько мучений испытала ты прежде, чем ушла совсем! Теперь земля - пух для тебя, а там, где суета смертных - там, вечный покой и вечная благость ушедших навсегда.

Фото мамы
Моя мама - Браслина Ираида Константиновна
78