Отец и дочь Цветаевы

Если бы кто-нибудь догадался сосчитать, сколько было жителей в Москве со времени ее основания, получилась бы цифра, которую не вмещает мое воображение. А людей, которые оставили след в ее истории? Семью Цветаевых больше ста лет знают москвичи. И еще долго будят помнить и любить не только в России, но и во всем мире.

Корни Ивана Владимировича Цветаева произрастали в глухой российской глубинке, но душе его было тесно в селе Талицы. Ему хотелось узнать, как жили древние люди за тысячи километров от Владимирской губернии. Сын провинциального священника, росший в бедности, без матери, в 29 лет - профессор, написавший диссертацию на латыни... Почетный член Болонского университета, действительный член Петербургской Академии художеств, профессор Имп. Варшавского университета, Киевского и Московского. Директор Румянцевского музея, вдохновитель и единоличный собиратель первого в России Музея изящных искусств, ставшего Ивану Владимировичу рукотворным памятником. “Сборник осских надписей”, изданный в Киеве в 1877 году, принес автору европейскую известность.

Ему принадлежит ряд биографий иностранных и русских филологов и археологов, в книге “Путешествие по Италии в 1875 -1880 годах” он рассказал о самых глухих уголках Италии, которые  посетил для своих научных исследований…

И вот парадоксы судьбы и времени. В Москве не найдется, наверное, ни одного человека, который не побывал бы в Музее изобразительных искусств имени Пушкина на Волхонке, но об Иване Владимировиче Цветаеве, к сожалению, знают далеко не все. А имя Марины, его дочери, талантливейшей поэтессы, у всех на слуху. А многие ли прочитали до конца хотя бы один томик ее стихов, выучили хотя бы одно стихотворение? А Марина родилась в Москве, но если не считать детских лет, подолгу в ней не жила...

Отец и дочь. Пожалуй, их объединяет, кроме родства, разумеется, только принадлежность к искусству  и память благодарных потомков. Это были противоположные по характеру и ощущению жизни люди. Это какая-то антитеза судьбы: словно провидение нарочно противопоставляло основные вехи их жизненного пути. Отец не сетовал на судьбу за сиротское босоногое (в буквальном смысле, сапоги нес руках до самого города) детство. Он словно был выше этих житейских невзгод, вынес из отчего дома самое главное богатство - способность принимать как неизбежность все, что тебе уготовано. А именно это умение и помогает сохранять душевное равновесие. Гармонию души он сохранил, несмотря на бесконечные утраты: смерть обожаемой первой жены, безвременный уход второй. Он тяжело переживал одиночество в собственной семье, предчувствуя трудную судьбу Марины...
Современники запомнили Ивана Владимировича как человек мягкого, порой наивного, с нежной душой... Во всех ситуациях он был терпим  и деликатен безгранично.

Но этот тихий скромный ученый в критический момент мог постоять за себя. В 1909 году в Румянцевском музее, директором которого был Цветаев, обнаружилась пропажа гравюрных листов. И хотя похитителя нашли, директора обвиняли в небрежности, нерадении, “не было грязи, которую бы не лили теперь на него, и в травле принимал первейшее участие министр народного просвещения”. Анастасия Цветаева рассказывает, что он не подчинился недопустимого тона приказу министра Шварца в трехдневный срок подать в отставку, а разослал в соответствующие инстанции свой ответ на клеветническое обвинение. Во всей этой истории он вел себя с большим достоинством и мужеством.

17 лет ученый занимался классической филологией, достиг европейской известности ...и оставил так самозабвенно любимое занятие. У него возникла дерзкая идея - собрать под одной крышей красоту всего мира, создать храм искусства. И ни славы, ни корысти рады. Он мечтал о создании собрания слепков ...для студентов, которые не имели средств ездить за границу изучать в подлиннике древнюю скульптуру и архитектуру!

Чтобы кабинет изящных искусств Московского университета стал всемирно известным музеем (входит в пятерку крупнейших мировых коллекций!), Цветаеву пришлось походить по кабинетам чиновников, прося и убеждая, переступить сотни порогов москвичей, заражая своей мечтой и энтузиазмом.

Городская дума для строительства здания будущего музея безвозмездно передала территорию бывшего Колымажного двора вблизи Кремля. Было принято положение о Комитете по устройству музея, официальное утверждено его название Музей изящных искусств имени императора Александра Ш. Председателем Комитета был великий князь Сергей Александрович. Товарищем председателя - Ю. Нечаев-Мальцов, крупный промышленник, владелец стекольных заводов в Гусь-Хрустальном. Объявленный конкурс на лучший проект здания привлек архитекторов из разных городов России, но выиграл его москович Р.И. Клейн, получивший золотую медаль. На торжественной закладке музея 17 августа 1898 года присутствовал сам император и его семья. Проект представлял собой античный храм на подиуме с ионической колоннадой по фасаду. В сооружении принимали участие инженеры И. Рерберг и В. Шухов. Создавался музей на денежные средства членов-учредителей Комитета и жертвователей - их было свыше 40 человек: А. Арманд, С. Мамонтов, Амейн, Ф. Шехтель, А. Щербатов, З. и Ф. Юсуповы…  Ю. Нечаев-Мальцов  в строительство и комплектование музея вложил две трети его стоимости!
Цветаев закупил в европейских музеях  многочисленные слепки и копии, некоторые, сделанные по специальному заказу, уникальны. В новый храм искусства поступила всемирно известная коллекция памятников Древнего Египта, собранная египтологом В.С. Голенищевым, небольшое число подлинников западноевропейской живописи (девять полотен Цветаев купил на собственные деньги), собрания античных ваз, монет и медалей... К  дню  осуществления своей мечты Иван Владимирович шел 25 лет, отдав лучшие годы жизни и свое состояние. И все-таки собрал под одной крышей 9 тысяч копий экспонатов прославленных европейских музеев. Но сколько труда, надежд, разочарований стоит за этими сухими фактами и цифрами! Один пожар уникальных слепков что стоил! В 1912 году музей был торжественно открыт. А через год не стало его создателя - на жизнь уже просто не было сил.

Рыцарь прекрасного? Идеалист? Фанатик? Да, в одном лице. Трудно найти в истории России подобный пример служения отечеству.

Правда, Отечество не всегда помнит о своих сыновьях. Только в 1998 году на фасаде здания Музея изобразительных искусств имени Пушкина появилась мемориальная доска И.В. Цветаеву. Открылся и зал истории музея, издана книга “И.В. Цветаев создает музей”. А разве не заслужил человек, посвятивший жизнь созданию музея, чтобы его детище носило имя создателя?

... В ответах на  анкету в первые годы жизни за рубежом М. Цветаева писала об отце: “Личное состояние (скромное, потому что помогал) оставил на школу в Талицах (деревня, где родился). Библиотеку, огромную, трудо- и трудноприобретенную, не изъяв ни одного тома, отдал в Румянцевский музей.

Библиотеку свою и дедовскую  тоже отдал в музей. Так, от нас, Цветаевых, Москве три библиотеки. Отдала бы и я свою, если бы за годы революции не пришлось продать...”.
Это от отца Марина Цветаева унаследовала эту страсть служения любимому делу. Она  должна была быть и была поэтом. Остальное - вторично.

Многие места старой Москвы, наверное, помнят Марину. До десяти лет она жила в Трехпрудном переулке, училась музыке в Мерзляковском переулке, жила в интернатах московской гимназии Фон-Дервиз, Алферовской гимназии и Брюхоненко... В отличие от отца, Марина росла в уюте благополучного родительского дома. Цветаев создал в доме атмосферу античной культуры, греческой мифологии, мировой классики, а в семье “тот особый дух, когда жизнь кажется вторичной по сравнению с величайшими творениями человеческого гения”. Иван Владимирович ни в чем не отказывал детям, у них были гувернантки, репетиторы. Он старался дать им основательное образование, знание европейских языков, всемерно поощрял знакомство с классиками отечественной и зарубежной литературы и искусства. Они много путешествовали. Шестнадцати лет Марина самостоятельно совершила поездку в Париж. Но, как пишет В.И. Цветаева, “при обилии нянек сестры росли беспризорными, шаловливыми, экзальтированными, импульсивными, безоглядными”.

Исследователи считают, что одиночество, вызванное смертью матери  (Марине было 14 лет), недостаток ласки, которой не мог дать отец, усугубили трагический склад натуры Марины Цветаевой... Детству Марины многие могли бы позавидовать, вернее возможностям, которые были открыты для ее развития. Но ее безудержная натура жаждала большего. В семье Марина чувствовала себя неуютно, считал себя непонятой и недолюбленной. В.И. Цветаева  вспоминала: Марина “органически не чувствует других людей, хотя бы и самых близких, когда они ей не нужны... В жизни это довольно страшно. Ее нельзя назвать злой, ее нельзя назвать доброй. В ней стихийные порывы. Умение ни с чем не считаться”… Илья Эренбург, хорошо знавший Цветаеву в молодости, писал: “совмещала в себе старомодную учтивость и бунтарство, пиетет перед гармонией и любовью к душевному косноязычью, предельную гордость и предельную простоту. Ее жизнь была клубком прозрений и ошибок”.

В ранней юности она провозгласила жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды. Но этот юношеский максимализм ей дорого стоил.
Она жадно любила жизнь и, как поэт-романтик, предъявляла ей огромные, порой невыполнимые требования. В стихах она признавалась: “Я жажду всех дорог!”. В дневнике писала в 1914 году: ”В своих стихах я уверена непоколебимо!”.  Пророчески глядя в будущее, заявляла “моим стихам, как драгоценным винам, наступит своей черед”. Марина любила поэзию и город, в котором родилась, посвятив Москве много стихотворений, написав поэму-прощание “Переулочки”. Она называла Москву “дивным градом”, воспевала ее червонные купола, ей чудилось, что именно под гром ее колоколов “с багряных облаков уронит Богородица покров”.

Со свойственной ей категоричностью писала: “Пока они гремят из синевы - неоспоримо первенство Москвы”. Только в городе, который любила поэтесса, могли смеяться “над гордынею царей” “сорок сороков церквей”...

Но вскоре над Москвой перестал раздаваться колокольный  перезвон. В судьбу Марины Цветаевой, как и всех россиян, ворвался Октябрь, нарушив все планы, круто изменив жизнь. Удивительно, но, наверное, по воле злого рока, иначе как же, Марина - бунтарь, романтик - не услышала “музыку революции”, не ощутила ее могучей очищающей стихии. В ее стихах сильнее звучат мотивы  гибели, конца, муки... Эти несколько лет московской жизни - после революции и до эмиграции в 1922 году - были невыносимо страшные. Разлука с мужем, враз обрушившаяся нищета. И помощи ждать неоткуда. В приюте, куда от безысходности по чужому совету отдала детей, умерла трехлетняя Ирина...

Она и раньше чуждалась общества московских поэтов и не входила ни в одну поэтическую группировку. А здесь еще сильнее почувствовала одиночество. Но в стихах по-прежнему откровенна, своих чувств и мыслей не скрывает. Недаром И. Бродский считал ее самым искренним поэтом в истории русской поэзии, который ни из чего не делал тайны... Для нее высшим заветом искусства были правда чувства и честность слова. Но как трудно следовать ему...

Хлеб эмиграции оказался не менее горьким: жизнь заставила ее убедиться в полной невозможности ставить себя вне времени, вне движения истории.
Но и смириться с тем, что происходило на родине, она не могла. Когда первые наши писатели стали возвращаться в Россию, Цветаева передала Николаю Тихонову во время антифашистского конгресса стихотворение-вызов, категорически отказавшись вернуться на родину:

С фонарем обшарьте
Весь подлунный свет.
Той страны на карте -
Нет...
…Можно ли вернуться
В дом, который - срыт?

Не приняв и не поняв революции, бежав от нее, именно на чужбине она увидела реальный мир, без романтических прикрас, осознала, что такое социальное неравенство. Именно здесь наступило отрезвление. Сколько же ей пришлось пережить, чтобы понять: “отцы” потеряли родину, и у них нет надежды обрести ее вновь, а “детям” остается один путь - домой, на единственную родину, в СССР. Глядя правде в глаза, она понимала, что ее судьба - разделить участь отцов. Так личная драма переплелась с трагедией века.

Когда-то, возможно, бравируя, Марина успокаивала себя: “Моя родина везде, где есть письменный стол, окно и дерево под этим окном”. Но жизнь не терпит иллюзий. Ощутив холод чужбины, она осознала: тебя нигде не ждут и все чаще стала вспоминала страну, оставленную в тяжелую годину. “Родина, - признавалась, - принадлежность памяти и крови ...  В ком она внутри - тот теряет ее лишь вместе с жизнью”. И в самом деле:  Родину можно не любить, но не думать о ней нельзя, нельзя не тосковать.

С тяжелым чувством, не обольщаясь,  в 1939 году Цветаева вернулась в Россию, чтоб своему  любимому Муру, сыну Георгию, дать Родину. “Не будь Мура, - говорила  она, - в Россию бы не поехала”... Исследователь жизни Цветаевой И. Гарин уверяет, что Марина сознавала, чем грозит ей возвращение. Ей было известно о резидентуре мужа, она рыдала, узнав о его служе в НКВД. “Не дал мне Бог дара слепости!”- восклицала с горечью. Накануне отъезда ей снился сон - дорога на тот свет.

Но  дорога в Елабугу началась еще за рубежами России. Она была сломлена задолго до отъезда. По свидетельству знавших Цветаеву в то время, после бегства мужа в Испанию, а оттуда в СССР она давала показания в полиции...и круто изменилась: испытанный страх застыл в глазах.

Москва, потерявшая “первенство”, в которой давно не гремели колокола, встретила ее как мачеха. Правда, подарив вначале, по словам А.С. Эфрон, несколько недель счастья. Уж осенью - снова скитания, муж арестован, с дачи НКВД выселили на все четыре стороны. А потом ее нагнала война, звериный лик которой она видела в Чехословакии.... “Когда я была там, у меня хоть в мечтах была Родина, - писала в отчаянии. -  Когда я приехала, у меня и мечту отняли”. Вот такая горькая судьба, вначале так много обещавшая...
Некоторые исследователи в личной трагедии Цветаевой винят Сергея Эфрона, “больного Россией”, он “болел за нее с белыми, спасая от большевиков, затем с большевиками, спасая от белых. А заложником стала - жена, жертвой - семья”. Судить и обвинять, конечно,  легко. А виновато, по большому счету, время, в которое им обоим выпало родиться и в вихре которого не каждому дано было выстоять. Каждому человеку определен свой путь. Главное, что останется после тебя, когда он закончится. Марина Цветаева оставила нам свое сердце - мятежное, жаждущее объять невозможное, страдавшее, любившее, ненавидевшее. Оно еще долго будет биться в строчках ее стихотворений.