Женский день в сентябре

         Несколько месяцев кряду носила нас нелегкая по островам арктического архипелага. Зачем бегали, что искали, вам неинтересно. Работа такая: плоское тащи, круглое кати. Надрывались все. Даже те, кто доктор наук. Тем более – кандидаты. Иногда ученые в часы передышки доставали воду с глубины, делали какие-то анализы, запускали зонды в небо, возились с приборами, химичили с пробирками и прочими колбами, что-то там записывали в толстые тетради. Но это редко. Только начнешь обживать один остров, глядь, надо перебрасывать экспедиционное барахло на другой. Тогда и сам начальник Бээс тягал груз наравне со всеми. Почему Бээс? Да потому что он – Борис Семенович.

        К осени, когда настала пора свертывать экспедицию, все  здорово измотались. И, как замечено практикой, люди, долгое время не видя вокруг себя никого, кроме собственных рож, начинают звереть. Несмотря на то, что группа собирается не случайно, а с подбором психологически совместимых индивидов. Это нам при устройстве на работу объяснили.

        Поначалу шло, как предусмотрено: один за всех, все – за одного. Чем дальше, тем больше росла дистанция между задуманным и действительным. Сначала – мелкие подковырки, потом – обиды и взаимная неприязнь. И вот уже ловишь себя на нелепом: друга, за которого недавно жизнь был готов отдать, ни с того, ни с сего начинаешь избегать. Недалеко и до ненависти. А иному так и хочется влепить по его постылой физии. Хоть и чувствуешь: дурь все это беспричинная. А сдержать себя все труднее и труднее. Кто не испытал, может, и не поймет, но, поверьте, не вру.

        А тут еще и погода взбесилась. Метель. Ветер воет сотней волков, льдины лезут на остров, сотрясают землю. Сумрак, холод, слякоть. Чтоб не сдуло палатки, привалили к ним большие камни, сидим каждый в своем гнездышке, на свет носа не кажем. А время обеда. Бээс однако умудрился согнать нас матом и чуть ли не пинками в общую палатку, называемую «кают-компанией». Говорит, пусть светопреставление, а совместная трапеза – святое дело.
 
        Собрались. Суп хлебаем из сушеных овощей, обильно сдобренных тушенкой. Молчим. И вдруг моторист Витька заорал на Кольку:

        -Ты что чавкаешь над ухом как свинья? Не научили есть по-человечески?         Так я тебя, хочешь, научу?

        -Не тебе, сопливому учить! – вскочил Колька. – Я в лучших ресторанах Питера едал, откуда тебя вышибала вмиг за шиворот выволок бы, коснись ты только карты меню. За твой плебейский вид.

         Сейчас вспомнить смешно. А тогда не до шуток было: оба красные от ярости, в глазах гром и молнии чудятся. Натурально – два хищных зверя. Мы, конечно, растащили их в стороны, но ругани и шуму много от них получилось. А с Шуркой Морозовым истерика произошла. Молоденький парнишка, первый сезон отпахивал.

         -Что ж это делается! –  всхлипывает. – Мы так и перережем друг друга ни за что, ни про что.

         Даже Бээс растерялся. Мечется меж нами, успокаивает:

         -Потерпите малость, ребята. Наладится погода – снимут нас отсюда авиаторы. Работы закончены, немного подождать осталось.

          Разошлись в паскудном настроении. Чего доброго, Шурка напророчит: нервы у всех на пределе, проскочит искра – даст взрыв.

         Дежурные пошли готовить плавник для печурки, занялись кухней. А я зарылся в спальный мешок, хотел задремать, но тоска напала. Не спалось. Как там жена? У них сейчас поздний вечер. Пора укладывать Вовку в постель. Хнычет, наверное: дай телевизор посмотреть. Уговоры, колыбельные песенки, расскажи сказку и того подобное. А, может, стол накрыт на две персоны, и жена ждет какого-нибудь пронырливого гостя? Нет, об этом думать нельзя. Выкини из головы мусор. Надо верить своей жене, иначе…
 
          Мои пустопорожние размышления прервало тарахтение движка, прорвавшееся сквозь вой ветра. Откуда оно? Ах, да! Радист Игорь Гомозов на одном из островов нашел брошенный кем-то бензогенератор. И таскал он за собой эту бросовую железяку повсюду, словно мать своего дитятю. Сколько раз было говорено:

          -Без нее дел невпроворот, на кой хрен еще ода обуза?

          -Нет, увидите, будет толк, – и мучился с лишним грузом. А когда усталые мы все валились с ног, он урывал время что-то там в своей машине подремонтировать. На нынешней стоянке радостно объявил:

          -Ну, все, сегодня устрою праздник: открывается большой эфир. Это вам не фигли-мигли с аккумулятором. Даешь целых пять киловатт!

          Подумаешь – праздник! Ну, пусть забегают поршни по цилиндрам, загремят. Эка радость!

          Лежу я, пригревшись, и про себя усмехаюсь: «Ну вот, сбылась мечта идиота. И что? »

          Любопытно стало при безделье. Зачем он затеял спектакль? Вылез из пригретого, преодолевая ветер, прошел по лагерю, заглянул в палатку Игоря. Сидит он, зажатый наушниками, разговаривает с кем-то. Словно птичий щебет чуть доносится  в ответ на его грубый голос.
 
         Я так и замер. Что за странные звуки? Не сразу дошло, что он разговаривает с женщиной. Забывать стал женские голоса. И теперь впивал в себя ласкающие ухо звуки, купался в них, как исстрадавшийся от жажды купается в первой попавшейся реке.

        Сзади кто-то проталкивался в палатку. Самые сообразительные протянули провода, укрепили на ближней скале динамик и толкали Игоря в бок:
 
        -Гарик, не выпускай ее из эфира. Пусть говорит, говорит.

         Перекрывая вой ветра, из динамика звучали слова, произнесенные женским голосом. Вряд ли кто из нас мог сказать, о чем говорила эта безвестная радистка с далекой от нас земли. Пусть это были обыкновенные глупости. Это неважно. На нас завораживающе действовали модуляции, смена недоступных нам интонаций голоса. Он словно раздвинул промерзший клочок суши до бескрайних далей, туда, где есть тепло, нежность и доброта.
Все, объятые метелью пленники заброшенного на край земли лагеря, собрались у динамика. Заросшие щетиной, задубленные ветрами лица полярников светились робкой грустью и детской доверчивостью. Витька положил руку на плечо Кольки. Так и стояли, тихие, с глупыми улыбками уставясь в обшарпанный ящик, из нутра которого изливалось магическое журчание слов.