Angie

- Ненавижу чулки. Они все время сползают и липнут к ногам. Ненавижу чулки. Ну почему мужикам так нравятся чулки?! Вот дьявол. Опять на пальце порвались. Ненавижу чертовы чулки!
  За дверью туалета раздавался ее мягкий голос с тонкими металлическими струнками, которые пронизывали его, будто золотые нити парчу.  Она яростно шептала проклятия. Уже через минуту через дверь туалета свисали черные кружевные чулки с красными лентами. Она вышла босиком, держа в одной руке пару ярко красных туфель, а в другой догорающую сигарету. Ступая на цыпочках по холодному полу, она подошла к зеркалу. Она терпеть не могла этот клуб, но обожала это зеркало.  В старых зеркалах все всегда становятся красивее. Она же была мистически прекрасна. Ее шелковые каштановые волосы падали волной на обнаженные плечи. Она то любовалась собой,  то в отвращении отворачивалась, все время поправляя простое синее платье, струившееся по ее бедрам. Она была полна противоречий. Она обожала себя, но всегда нервничала, встречаясь взглядом с мужчиной. В ней жила маленькая обиженная девочка, которая слишком хлебнула горечи, не закусив даже куском черного хлеба. Мужчин манило к ней, но редко кто решался на большую близость, чем одинокий поцелуй во влажные губы возле двери ее квартиры. Она нередко красноречиво ругалась и обожала говорить о литературе. Она мечтала быть на холсте Модильяни.
  Быстро надев туфли, она провела рукой по волосам, задержав взгляд загадочных глаз на своем отражении, и толкнула дверь. На нее повеяло тяжелым маревом клуба. Громкая музыка и темное освещение делали свое дело. Она улыбнулась этому дымному сумраку  и пошла в глубь толпы.
  Она уже стала отдаваться ритму музыки, как почувствовала на своем плече чью-то руку. Обернувшись, она увидела широко улыбавшегося Севастьяна.
 - Здравствуй, Инна. – Он ловил ее взгляд, пытаясь увидеть в нем то, что ей никогда не удавалось скрывать.
 - Здравствуй, Сева. – Она не могла точно определить: она дрожит оттого, что так и не забыла его или потому, что привыкла дрожать в его присутствии. Он высасывал ее энергетику, подавлял ее и без того шаткую личность, которая требовала постоянного подтверждения своей красоты и яркости. Он вбирал ее в себя каждый раз, как только касался ее или даже просто появлялся рядом. И он знал это. И ему нравилась ее беспомощность.
  - Ты одна? Мы вон за тем столиком. Присоединяйся.
  Он взял ее руку и повел сквозь толпу. А ей только и хватало сил, чтоб идти за ним. У нее подгибались колени. Она смотрела на него и вновь понимала, почему он так манит ее. Он был высок,  строен, поразительно самовлюблен и странно красив. Его щеку прорезал грубый шрам, о котором он боялся говорить. Пожалуй, это была его ахиллесова пята. В остальном он был совершенен.
  - Это Инна.
  На нее смотрели пары алчных глаз. Двое парней и три девушки сидели за круглым тесным столиком возле сцены. Девушки удостоили ее презрительным взглядом, понимая, что она намного красивее их.  Парни, похоже, не обратили на нее никакого внимания. Севастьян поставил ей стул, и она неловко села на него, чувствуя, что не может даже улыбаться.
  Она с отвращением  глотала минуты в этой странной компании. Севастьян громко говорил и смеялся, девушки на перебой заигрывали с ним. Парни были не слишком разговорчивы, но все чаще останавливали взгляд на Инне. Она манила и их. Но она пришла с Севой. И потом у них не хватило бы духу и денег на такую девушку.
  А у нее на глаза наворачивались слезы беспомощной обиды и едкой злости. Голову сверлила боль, забирая все ее силу, высасывая волю. И она только и могла, что жалко сидеть на своем стуле – островке, боясь вымолвить слово, чтоб не промахнуться.
  А он, кажется, вовсе забыл о ее существовании. Он был поглощен собственным обаянием, остротой ума и жестикуляцией своих гибких длинных пальцев.
  Она чувствовала нарастающую неуверенность, одинокость вновь накрывала ее с головой. Она страдала от него, от себя и оттого, что не была способна ничего изменить. Ее мучило отвращение, низость всего происходящего. Она понимала, что совершенно лишняя здесь. Одна из девушек, искусственно смеясь, потащила  его танцевать. Он смешно двигался, зажимая во рту сигарету и размахивая длинными руками. Вокалист визжал и выводил фальшивые мелодии, подражая гитарному звуку. Девушка вилась около Севастьяна, а он пытался делать вид, что его совершенно не интересует происходящее...
  Музыканты сошли со сцены под жидкие аплодисменты. Над клубом заиграли The Rolling Stones – «Angie».  Инна опустила глаза, пытаясь справиться с удушливыми эмоциями. Сева куда-то исчез с этой девицей. Она нервно прикурила сигарету и без конца теребила волосы. Он так и не появился.
  Она панически ожидала, ожидала, что ее спасет случай. Она искала глазами кого-нибудь из знакомых, но никого не видала. Она снова и снова мозолила глаза клубными столиками и стенами, но тщетно. Страх уже ушел куда-то далеко, теперь она только жадно искала спасения. Но не в силах была самостоятельно отлепиться от стула. Время тяжело текло. Парни и девушки за столиком поглядывали на нее, общаясь о чем-то своем. Она не слушала их, почти не замечала.
  Было уже довольно поздно. Клуб стал пустеть. Бармены и официанты живо переговаривались, ожидая закрытия. Она осталась одна за столиком. Друзья Севы ушли, даже не попрощавшись с ней. Она чувствовала себя омерзительно. Она шептала проклятия и ненавидела себя. Она курила сигарету за сигаретой: «Почему? Почему он опять мня уничтожил? Что ему нужно от меня? Черт, как же все это мерзко. Ненавижу! Все ненавижу…» К ней подошел официант и сказал, что они закрываются.
  Она шла по предрассветному городу. Было довольно холодно, и она жалела, что сняла чулки. Ей уже было все равно. Город был пустым и молчаливым. Она ждала открытия метро, шатаясь по пустым дворам. Она уже даже не думала, механически шагая от фонаря к фонарю, от скамейки к скамейке. Впереди она увидела пустую детскую площадку. Скрип высоких качелей разлетался в тишине серого города. Она отражалась в луже и видела в ней небо. Здесь ее застало ее болезненное одиночество. Она смотрела на себя и один за другим роняла окурки в мутную воду...